Текст книги "Порнограф"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

Вздохнув, я извлек из тайника тахты тиг – финский нож, сработанный армейскими умельцами и окрещенный Ёхан-Палычем. Его подарили на мой дембель, чтобы я резал колбасу, как шутили боевые друзья. Пищевой продукт я любил рвать зубами и поэтому стальной Ёхан-Палыч был упрятан до лучших времен. И вот они наступили, эти времена, как вешнее половодье, истребляющее все живое в своем бурливом и гневном грязевом потоке.

Помню, мы, маленькие азиаты, носились на Лопотуху зекорить, как она из мирной и тихой превращается в неукротимую и непобедимую, в исступленных водах коей кружился сор всего мира. Мы прыгали на размытых берегах, истошно орали щербатыми ртами и высматривали останки животных – коров, лошадей, овец… Такая была наша местная потеха. А тот, кому удавалось первым заметить расбухший труп человека, этим очень гордился и ходил в героях… Странные, необъяснимые игры детства. Что же теперь? Голос гостя на тахте возвращает меня в настоящее.

– Серьезное перышко-то, – говорит. – Меня не зарежут, как куру?

– Это не ко мне, – отвечаю. – Это к нему, – и тыкаю тиг вверх.

– К коту? – удивляется бывший олимпиец.

На шкафу сидел мой Ванька и внимательно следил за тем, кто посягнул на святое святых – тахту. Я ухмыльнулся и хотел обстоятельно ответить, но дверь отворилась и в её проеме… Сосо?! Таким я его не видел. Никогда. В подобных случаях утверждают: человек потерял лицо. Так оно и было. Маска, искаженная ненавистью и бессилием.

– Что такое?! – и отложил нож на стол. – Что?

– «Вольво» расстреляли… там… у «…счастья». Я позвонил, и мне сказали.

– Кто?

– Кто сказал?

– Кто стрелял?

– Вано, ты о чем?! – неожиданно взорвался уродливой истерикой мой сдержанный товарищ. – Ты понимаешь, что спрашиваешь? Что спрашиваешь, ты понимаешь?!

– Спокойно-спокойно, Сосо. Все будет нормально, все будет хорошо.

– Как может быть хорошо, когда ее… Ты понимаешь, их там всех… И её тоже. За что? Бабу-то?!.

– Возьми себя в руки, кацо.

– Взять в руки? – засмеялся противоестественным смехом и тенью метнулся к столу.

В том, что произошло через мгновение, вина моя. И больше никого. Во-первых, не мог предположить, что гибель Софии, подействует так плохо на боевой дух моего друга. Во-вторых – забытая финка на столе. И в-третьих несчастный Сохатый, так подвернувшийся некстати под горячую, м-да, руку.

Нелепое стечение обстоятельств. Как говорится, от судьбы-стервы не уйдешь, как от жены. Если жизнь твоя записана в черный регистр потерь, ты обречен.

Господин Сохнин это чувствовал и был готов к самому худшему развитию событий, однако и он не сумел увернуться от молниеносного жалящего удара в горло. Армейским и надежным тигом.

Дальнейшее напоминало фантасмагорический бред. Я поздно перехватил безумную руку: финка уже вонзилась в глотку несчастному; он удивленно и обиженно захрипел, а я и Сосо, словно околдовавшись фонтанирующей кровью и предсмертными всхлипами, начали рвать нож… друг у друга…

– Все-все, Сосо, отпусти. Отпусти, я сказал.

– Кровь.

– Там чайник, у кактуса. Все-все, отпускай. Иди, руки отмой.

Наконец меня послушали и я, вырвав тиг из горла агонизирующего призера монреальской олимпиады, увидел пульсирующий кровью бутон южной розы. Рана имела такую величину, что можно было упрятать кулак. Точнее, кулачок. Да, наверно, так: найти ребенка и попросить его заслать свой кулачок в кровоточащую прореху. Будет самый раз.

– Блядская история, – заматерился Мамиашвили, плескаясь из чайника. Джинсы… вот… заляпал.

– Во нагородил, дурак, – стоял над мертвым телом, кровь из него сочилась и протекала на одеяло. – Давай помогай, мститель ху…в. Мне ещё здесь жить.

– Сам виноват, кацо. Я бы аккуратненько – жиг.

– Да, пошел ты, – не выдержал я. – Е… нулся, что ли? В чем дело? Истерика как у бабы.

– Ладно, вах, как у бабы! – возмущенно вскинул руки. – Не понял, что они сделали, да?..

– Они – это кто? – обернув труп в одеяло, попытался завязать простыней. – Подержи, мать тебя так!.. – Рвал хлопковую материю. – Не ожидал такого от вас, товарищ, не ожидал… – Завязывал узлы. – Вот так вот. Промокает, что ли?

– Не, вроде.

– Не, – передразнил. – Вот новая проблема, Сосо, – подошел к кактусу, пнул ногой чайник. – Ополосни, убийца.

– Вах, я убийца!.. А я людей люблю, ты знаешь?

– Убедился собственными глазами, и сейчас, и на спортбазе. – Покачал головой. – Да, не свезло олимпийцу. Как куру зарезали, да? Мало нам забот.

– Ну прости, – повинился мой друг. – Нашло… Понимаешь?.. За что Софочку-то? Такая девка… была… ай, какая была?!

– Ты себя больше любишь, Сосо, себя, – вытирал руки о его рубаху. Думай теперь, что делать с твоим… подарком.

– Может, коту оставим, как фрикадельку.

Я выматерился – теперь он, сукин сын, шутки шутит. Повесил на шею труп и радуется, точно ребенок новой игрушке.

– Отвезем в лесок под Балашиху, – предложил князь, – а что, там места глухие.

– Эх, убил бы тебя, поганец, – вздохнул я и на этих правильных словах дверь открылась…

Ба! Миха Могилевский. В костюмчике, при галстуке, в руках «дипломат». Подслеповато улыбался, как финансовый гений после напряженного денька, когда удалось утром поиметь личную губастенькую секс-секретаршу в попку, в обед облапошить десяток доверчивых клиентов и, наконец, под вечерок провести семнадцатиходовую комбинацию в системе государственных займов и облигаций через шесть оффшорных фирм, в результате которого на личный счетик № 004078004/890Dg в банке Цюриха выпали, как манна небесная, 237 миллионов долларов.

– Привет, бродяги. Где вас черти носили? Я пытался позвонить, а меня Фаина Фуиновна посылала, – подходил расхлябанной походкой коррупционера. Чего вы тут… мебель перетягивали? – Поморщил семитский носик. – Фу, чем пахнет-то? – Наткнулся на перевязанный куль. – А это что?

– Одни вопросы, да, – возмущенно всплеснул руками Сосо. – Какой чистенький мальчик, Вано, да?

– Будет грязненьким, – и поинтересовался делами-делишками, мол, что-то по виду не похоже, что наш мальчик трудится на благо общества – вот мы-то да: мебель передвигаем.

– Еще как передвигаем, – крякнул Сосо.

– А я что? Я тоже работаю, – Миха обиженно опустился на стул. – В поте лица.

– Лица ли? – нервно хохотнули мы. – Что новенького в банковских хранилища?

– Новенькое? – Слепив на лице заговорщическое выражение, держал паузу. Потом выдохнул: – Доминация грядет, братцы.

– … а вместе с ней инфляция, девальвация и стагнация, – проговорил я. – И это все? По коммерческим банкам-то что?

– Подвижка есть, – ответил Могилевский. – Федеральная власть-всласть начинает на днях инвестиционные и денежные аукционы на шесть крупных региональных компаний, – открыв «дипломат», зашелестел бумагами. – Так, вот КомиТЭК, Восточно-Сибирская компания, ТНК – Тюменская, значит, Восточная компания, Сибирско-Уральская…

– Понятно, – прервал я старательного клерка. – Продают Родину с потрохами.

– Ну тут еще… связь… заводы тяжелой промышленности. РАО «Норильский никель», например.

– А покойный Жохов именно по тяжелой промышленности, – вспомнил я. Где-то мы бродим близко. Большая драчка за жирные куски.

– И жрачка, – влез Сосо, пытающийся загладить свою промашку. Если нескладное душегубство, можно обозначить таким веселым словом.

Как учил простой, как правда, Владимир Ильич: чтобы победить в революции, главное, товарищи, взять: телеграф, то бишь телефон, банки и заводы, прикинь, да? Ах, молодцы, господа реформаторы, да банковские мамоны и чужестранные, понимаешь, инвесторы, фак ю их всех вместе; ох, верно, суки, выполняют великие заветы. А говорят, что дело Ленина не живет. Еще как живет и процветает!..

– Полный п… ц! – заключил Сосо от всей своей души. – Если все купят, где мы жить будем?

– В колонии, мой друг, – утешил я. – Они будут гнать нефть и газ, золото и платину, металлы и лес, а нам взамен покупать бананы, и мы будем, как обезьяны. И все – о'кей, дядюшка Джо, пламенный привет?!

– Вах! Не может быть, – переживал за свое светлое будущее Сосо. Тогда лучше смерть, да?

– А что программа «S»? – поинтересовался я, не обращая внимания на ужимки товарища, похожего волнением на вышеупомянутых зверюшек, в ужасе мечущихся по лианам, когда на охоту выползает анаконда.

– Ничего, – развел руками клерк. – Глухо, как в танке, в смысле, в банке. Никто слыхом не слыхал. Без понятий.

Внезапно кот, прыгнув со шкафа, с безразличным видом волонтера за мертвецами отправился в поход по комнате. Естественно, наши взоры оборотились на него, приближающегося к кулю. Брысь, сказал я любопытной животине. А господин Могилевский, снова поморщившись, спросил: не труп ли мы завернули в одеяло? Да, признались мы, труп. Мойша не поверил. И никто бы не поверил, находясь на его месте. Пришлось убеждать в справедливости своих слов. Демонстрацией части тела – ноги в частично стоптанной кроссовки «Adiddas». И пятен крови, уже проступающих сквозь вату одеяла. Сказать, что с нашим изнеженным магической Малайзией и душевными хохлушками другом сделалось дурно, значит, сказать ничего. Он отпрянул к двери, словно был готов бежать за СОБРом. Потом начал менять окрас, как хамелеон, и, наконец, залязгал зубами:

– Это вы его… того?

– Нет, нам его принесли, – ответили мы. – В знак признательности. Ты чего, Миха, совсем плохой?

– А что случилось-то?

Чтобы окончательно не травмировать психику нашего товарища, все события были пересказаны в кратком изложении. Как роман «Война и мир» в школьном сочинении. И даже этой отфильтрованной информации хватило г-ну Могилевскому выше головы. Он сник духом и начал причитать о своих сложных чувствах к создавшейся критической ситуации, мол, когда дело затевалось, уговора о трупах не было вообще.

– Миха, ты о чем? – не понял я. – Понимаешь, что говоришь? Нет, он понимает, что говорит, – возмущался. – Сосо, трахни его табуретом, а то я за себя не отвечаю.

– Мебель жалко, – отвечал тот. – Лучше пусть отвлекает старушек… от нас.

– По его несчастному виду они догадаются обо всем, – заметил я. Пусть возьмет себя в руки. Миха, бери себя в руки!

– Вах, хватит про руки, – вскричал Мамиашвили. – Ты сам-то бери.

– Что брать-то?

– Догадайся сам, вах-трах!

– Одеяло, что ли?

Возникла привычная производственная суета. Со стороны казалось, что двое оболдуев решили вынести на помойку любимую бабульку, легко преставившуюся во сне. Или домашний скарб, морально устаревший. Господин Могилевский защищал тылы и мы без вопросов со стороны любопытных старушек вытащили груз на лестничную клетку. Спускаясь вниз, повстречали милую парочку Анзикеевых, они возвращались с культпохода в театр Сатиры. Мы раскланялись, и я узнал, что сегодня давали спектакль: «Как пришить старушку». Мама родная! Услышав эту новость, я едва не выронил куль. Со всем содержимым. На Сосо, старательно пыхтящего на несколько ступенек ниже.

Ну и времена! Ну и нравы! Уже сам не понимаешь: то ли живешь в таком абсурдном мире, то ли принимаешь участие в театральной постановке для невидимых меломанов из звездного Макрокосма?

Между тем мы выбрались в ночь, она была теплая, липкая и без звезд. Возникало ощущение, что мы угодили в пыльную, бархатную занавес, обвисшую в провинциальном театришке драмы и комедии, и колотимся в ней без надежды выдраться на освещенные подмостки. Хотя ночь была как по заказу. Очень удобная для перевозки умаянных навсегда тел и диверсионных работ в глубоком тылу врага.

Пристроив груз на заднем сидении «Шевроле», мы отправились туда, где нас не ждали. С предварительным заездом к парадному подъезду «Голубого счастья». Зачем, вздохнул Сосо, мы с этим е' заездом запоздали, Вано. Потерпи уж, попросил товарища и хрустнул ключом зажигания, надо посмотреть. На что? На свою смерть, генацвале, на свою смерть.

Дело в том, что я понял – более ничего случайного в этом мире происходить не будет. С нами. Мы оказались втравленными в неизвестный дьявольский план, где для каждого из нас были расписаны свои роли. По мере их исполнения – лицедеи уничтожались.

В конкретном случае у тех, кто выполнял чужую волю, вышла промашка. Упустив момент о б м е н а авто, они прилежно выполнили задание. В «Вольво» обязаны были находиться мы – я, Сосо и София. И это нас должны были поливать свинцом. Нет человека – нет проблемы? Следовательно, мы являемся головной болью. Для кого-то. В чем же причина недомогания? Наше активное участие в общественной жизни и чрезмерное любопытство? Да, нынче никто не мечтает оказаться запечатленным на порнографической картинке. В журнале или на экране ТВ. Выяснилось совсем недавно, что общество наше пуританское и не принимает героев в голом натуральном виде. Да в это ли дело? Утрамбовывать в землю людишек за нагую жопу, согласитесь, слишком даже для нашего демократического режима. Убежден, дело в банковской афере, масштабы которой трудно даже представить. Во всяком случае, систематическое появление мертвецов вокруг нас утверждает в мысли, что территория очищается от любых свидетелей сделки, быть может, века. Любопытно, что на сей раз наши молодые реформаторы умудоковали от своего непомерного ума? Не хотят ли воткнуть японским товарищам Курильские острова, а вместе с ними и всю матушку Сибирь? И то верно – на хрен нам такие просторы и богатые недра, их же, блядь, осваи-и-и-и-ивать надо… А так: продал и Царя-батюшку утешил долговыми выплатами всему сирому народонаселению, не забыв и себя, любимого, и все – порядок, до новых маршов протеста, бунтов и танковых залпов термическими снарядами, которые очень подсобляют от голода, холода и прочих жизненных неудобств.

… Парадный подъезд и весь кукольный домик, где располагалось издательство нетрадиционной сексуальной ориентации, освещались в ночи, как театр после премьерного показа скандального спектакля. Зеваки толпились у «Вольво», обнесенном бумажными лентами. Битое стекло на капоте и земле мерцало алмазным проблесковым светом. В темнеющем салоне машины, расстрелянной в упор из автоматического оружия, я увидел Софочку, она улыбнулась и послала мне воздушный поцелуй. Я вздрогнул – проклятье: игра теней! Жаль, что это произошло именно с ней, не имеющий никакого отношения… Гибнут те, кто не готов дать отпора нападающей стороне. Что же происходит? Почему запущен этот дробильный механизм? Кто ответит на эти вопросы? Ответа здесь я не получу. Помнится, Костька Славич мне передал, что звонили из «Голубого счастья» и просили зайти. Я отмахнулся, малость удивившись: зачем? Не за остатком ли гонорара в триста шестьдесят долларов? Теперь ясно, какой щедрый прием поджидал меня у мраморного порога. Думаю, имела место банальная ловушка, в которую попали другие. Бедняга Макс, если бы он только знал, предоставляя какому-то Лопухину работенку папарацци, чем все это закончится. Меня оправдывает лишь то, что я выполнял задание, которое мне дали. И только. Правда, последствия от моей деятельности такие, что хоть святых выноси… М-да… выносят пока жмуриков.

Когда я вернулся в «Шевроле», Сосо вел переговоры по сотовому телефончику с боевой группой поддержки нашей акции. Его лицо было целеустремленным и мужественным, как у кахетинского воина. Я сел за руль, размышляя о странном видение в поврежденном авто – не был ли это воздушный поцелуй от нашей Cмерти? Ох-хо-хо, грешны мы, матушка, грешны и, знаем, что обречены, но не хочется помирать крепким мудаком; уж, голубушка, дай нам послабления, чтобы успеть добраться до, скажем истины. Хотя у каждого она своя. У аллигатора, который тужится утащить сдобную, как бегемотик, жену янки-путешественника, одна, а у человека, всячески ему помогающему, другая. То есть истина разная, а цель одна: крокодил набивает брюхо вкусной пищей, а супруг получает за супругу страховку в миллион баксов и женится на бедной gerls из Нижнего Новгорода. И все довольны, и люди, и звери.

Вот как бы и нам вывернуться, чтобы и истину поиметь, как янки вышеупомянутую девушку, и не заполучить смертоносный AIDS. А?

– Что? – спросил Сосо и отрапортовал, что группа товарищей готова для решения боевых задач.

– Молодец, – сказал я и вспомнил об олимпийце, который уже вовсю, наверно, носился по кругам ада.

Вариантов было несколько: подкинуть неожиданный подарок жильцам соседнего элитного дома, отослать по почте в МВД известному ратоборцу с отечественной проституцией и порнографией, запустить лодочкой в Москву-реку и, наконец, отвести в балашихинские леса… По этическим, прошу прощения, соображениям мы остановились на последней версии, чувствуя в какой-то мере свою вину за гибель гордости советского олимпийского движения.

Поездка по ночной столице закончилась для нас благополучно, в том смысле, что нас постоянно пытались остановить шалые шлюхи, атакующие авто своими соблазнительными бюстами и проч. формами, а также посты ГАИ, беспричинно размахивающие жезлами и свистящие в свисток. На весь этот полуночный бедлам наша троица положила большой биг-макк, если выражаться изящным языком яппи: я нажимал на педаль газа, Сосо вел переговоры с товарищами, олимпийский чемпион продолжал свой забег по кругам ада.

Потом у МКАД к нам прибились два джипа с боевой группой имени князя Мамиашвили. По телефону я дал необходимые инструкции, после чего солдаты на танкетках удались в сторону дачи господина Берековского, чтобы изучить обстановку и, если возникнет необходимость, отрыть окопы, которые, кстати, можно использовать как могилки. Впрочем, ямку пришлось рыть и нам с Сосо. По проселочной дороге заехали в лесок, вытащили груз из «Шевроле». Помялись: не по-людски бросать того, кто нам помог, заметил я.

– А ты ещё памятник поставь, – забубнил Мамиашвили, – странный ты, Ёхан-Палыч?

– Могут ведь и тебя, как собаку.

– Не, меня в гробу дубовом. Чтоб проследил, Вано.

– С тобой хлопот много, Сосо, – не согласился, рыхля плохо угадываемую почву тигом. – Ты привередливый, лучше уж я первым… – Знакомо и вкусно запахло холодным черноземом. – Не возражаешь?

– Вах, о чем ты, Вано? Сто лет жить будешь, да?

Я посмеялся: тут каждый день, как столетие. Живем в таком угаре, что неизвестно – встретим ли новый рассвет?.. Вот только о глотке нового дня ни слова, вскричал Мамиашвили, и рассвет этот херовый мы уж точно не встретим? Почему? Потому, что мертвые тянут живых. А ты помогай!.. О, боги мои!..

В конце концов с Божьей помощью мы запрятали груз в щель планеты, и уехали с чувством исполненного долга. С точки зрения ублюдочных трупоукладчиков поступили, как кисейные барышни. Возможно так. Но если есть шанс снять с души грех, почему бы этого не сделать?..

Штурм дачной цитадели был назначен на два часа ночи. В это время июльская ночь превращается в дегтярную субстанцию и действовать в ней удобно и безопасно. Двухэтажные кирпичные хоромы, где хоронился от неприятностей жизни господин Берековский, находились в сосновом бору. Были обнесены высоким бетонным забором, как нас и предупреждали, с убегающей поверху колючей проволокой. Под напряжением в 6000 вольт. Приятное, так сказать, пропахшее кислородом и рукотворными электрическими разрядами местечко.

План проникновения на территорию был бесхитростным – как говорится, чем проще, тем лучше. Зачем карабкаться по соснам, стенам и облакам, если можно войти в бронированную калитку. Правда, без приглашения. Что я и сделал. Неприметно для охранительных служб. Естественно, после того, как нервный Сосо согласился действовать по моему плану. Когда я ему растолковал наши будущие действия, он не поверил:

– И так сказать?

– Так и сказать.

– И эту фетюшку передать? – держал в руках конвертик, завалявшийся в бардачке.

– Передать, мать тебя так! – начинал терять терпение.

– А если не откроют?

– Откроют, – рявкнул я. – И тебя, дурака, пристрелят, если будешь задавать мудацкие вопросы, как и мне.

– Не. Какие вопросы? – самодовольно улыбался. – Я по газам. От греха подальше. А как ты, Вано?

– А что я? – натягивал на голову шерстяную шапочку спецназовца с прорезями для глаз и рта.

– Береги себя, куклуксклановец, – и хотел облобызаться от душевных чувств, как это делали цацы и прочие зенненхунды (это, напомню, породы собак), когда я приносил им пластмассовые косточки.

Матерясь, я прыгнул из колымаги и тихим шагом удалился на исходную позицию. Для вторжения на вражескую территорию. Тьма была египетская, даже мне пришлось напрягать зенки, чтобы не провалиться в тартарары. Потом прошел вдоль забора, раздвигая ночь, как тяжелую занавес, сотканную из безнадежности и мрака… Родина. Всеми преданная. Кто бы из них поверил, что я иду сейчас и говорю нечто патриотическое. Слышны голоса живых сквозь глухо забитые окна. Мертвые просыпаются. Обуваются. Открываются широко текущими толпами, плачущими безмолвно. Эти толпы в слезах влезают на столбы. Чтобы вывинтить лампочки. Большие куски нашей славы парят и витают во мраке.[7]7
  Стихотворение М. Анагностакиса.


[Закрыть]

… Рев мотора и пляшущий свет мощных фар взорвал неживую тишину ночи. «Шевроле» разудало подкатило к воротам дачи президента «Дельта-банка» и подало сигнал, прозвучавший в первобытном бору, будто возмущенный пук Вселенной. На закрытой территории возникла естественная тревога – захлопали двери, загомонили голоса, наконец прозвучало угрюмое:

– Кто там?

– Курьер. С секретным предписанием! – раскричался мой боевой товарищ как его учили. (Учил я.)

– Чего?

– А то! Дача Берековского, или кого другого березяхи?!

– Ну она.

– Тогда получите правительственную корреспонденцию.

– Чего?

– …………!.. – более чем доходчиво выразился Сосо Мамиашвили, хотя этому я его не учил.

Оказывается, после таких волшебных и старых, как мир, слов даже в нашей обновленной и просветительской республике отворяются любые запоры. Грюкнули металлические засовы на калитке и появился телохранитель, похожий на задумчивого гориллу Макка, которого служители зоопарка стащили с любимой Микки во время органического их соития, чтобы показать самца любознательному донельзя мэру в кепке. Интеллектом он, секьюрити, конечно, не выделялся, а вот габаритами, прикрывающими калитку…

– Эй, дядя! Получи и распишись, – догадался крикнуть Сосо. – Мне ещё на дачу банкомета Утинского! Это где? Там, что ли?!

Оглянувшись, служака зыкнул какого-то Гришу и медленно направился к авто. Грише не повезло – он неосмотрительно выступил из дачной территории, чтобы тоже, очевидно, принять активное участие в жизни и… жало тига, впившись в сердце, позволило ему спокойно перейти в мир, где нет выматывающей маеты. Я опрятно опустил агонизирующую тушку под кустик – и бесшумной тенью замелькал по дорожке в сторону барского особнячка. Исполнилась мечта Ванька Лопухина, прорвался таки на запретный участок с вишневым садом. С резной воздушной беседкой, где на столе пыхтит самовар-богатырь, где на батистовых кружевах фарфоровые чашечки, из которых пьют чай девочками с кукольными личиками…

Эх-ма, не жизнь – чудное видение.

Чувствовал себя великолепно – возвращалась армейская диверсионная выучка, а вместе с ней уверенность и хмельной кураж. Вперед-вперед, боец войск спецназначения… во славу любимого отечества!

На парадном крылечке курил очередной хранитель тела банковского магната. Смоля сигаретку, засматривался на шум у ворот; ему тоже было интересно жить? Финка бегло проникла в чужую брюшину, точно в тесто. Секьюрити охнул и принялся приседать, как это часто делают голые тетеньки в бане, когда к ним на помывку запускают армейский взвод. Сигарета пыхнула прощальным кометным шлейфиком…

Я услышал: от дачи стартует «Шевроле» и лязгают засовы калитки. Потом раздается удивленный голос гориллы: Гриша-Гриша, где, так-растак, Гриша?

Наш ответ на этот вопрос был несоразмерен и странен: вскинув «Стечкина», я заслал пулю в непроницаемое небо и через мановение оно буквально треснуло обжигающим и ярким огнем.

И огнь пал на землю, и люди пали от него.

Если был ад на земле, он был именно здесь, на этой выхоленной вотчине, территория которой обрабатывалась с четырех точек. Понятно, что такое жизнерадостное вторжение в частную жизнь не осталось незамеченным. Служба безопасности потеряла голову – двое из неё скатывались с лестницы, будто торопились на пожар. Пули остановили торопыг. Лбы – удобная мишень для стрельбы на вскидку. Как говорится, торопись-торопись, да не промахнись. Мимо врат рая.

Под грохот канонады я летал по буржуйским комнатам, освещенным заревом, как ангел во плоти. Но с пистолетом в руках. У одной из закрытых дверей наткнулся на мудака. По ужимкам и бабьим взвизгам он походил на камердинера. Он и был этим самым. Легкий удар в лакейскую челюсть привел в чувство и на мой вопрос, где хозяин, я получил правдивый ответ:

– Тама-с….

Пинком ноги высадил декоративную дверь. Ба! Милый собачий теленок, застывший в бойцовской стойки. Тсс, сказал я и посмотрел в глубину его агатовых и умных глаз, мы одной крови… Этому обхождению с братьями нашими меньшими меня научил собакозаводчик Коробков, он же по совместительству папа моей жены Аи (бывшей второй). Мраморный дог засмущался, мол, прости, кровник, не признал за своего, обстановка хер знает какая, сам понимаешь, и прилег у хозяйской лежанки. По масштабам та была как аэродром имени Дж. Ф. Кеннеди. С зеркалами, бра и шелковистым одеяльцем, под коем трепетал крепко недоумевающий господин Берековский: видно, думал, плешь, что начались народные волнения вкладчиков его банка за свои кровные проценты…

– Привет, дядя Марк, – рявкнул я. – Вот тебе, Маркович, и процент смерти!

– Как? Что?.. – не узнавал. И я знал даже почему. – Во-о-он!.. Кто вы такой?

– Твоя удача, блядь, Берековский!

– Что?.. Я не понимаю?.. Как вы сюда?

Не люблю, когда мне под руку задают вопросы. Скользящий и нежный удар крестьянской ладошки по барской вые заставил моего оппонента угаснуть, как бра под зеркальным потолком.

Взвалив банковскую тушку я трусцой пустился в обратный путь. Дог ковылял рядом. Я усмехнулся: кажется, кровник решил сменить хозяина?

Если бы не был участником и организатором этой ночной феерической вечеринки, то, пожалуй, бы струхнул. Было такое впечатление, что горит пересохшая земля и деревья. Впрочем, так оно и было, ещё синим пламенем пылали хозяйские постройки. На фоне огня и дыма металась обслуга. Понять кто, где, что и зачем и на ком не представлялось возможным. С драгоценной ношей на плечах и псом под ногами я поспешил к калитке. Она была отворена теми, кто докумекал драпать из пекла, где всем желающим раздавали гранаты. То есть наш фруктовый бизнес удался – накормили всех, кто этого хотел, от пуза… Ведь умеем, если очень хотим.

При нашем появлении «Шевроле» подкатило лихим таксомотором, мол, всегда готовы обслужить упревшего клиента. И через секунду-другую наша веселая компашка с пятнистой милой собачкой на переднем сидении в качестве Белки-Стрелки улетала прочь, как космический челнок во мрачную космическую прореху, откуда возврата не было.

Утренняя туманная плесень плыла над дальним леском. За сонливыми деревьями угадывалось парадное светило нового дня. Вот и все – безумная ночка закончится, и мы сможем подвести некоторые итоги. Утешительные? Не знаю. Это выяснится после встречи на проселочной петляющей дороге с теми, кто был заинтересован в этой встрече так же, как и мы в ней. Удобно иметь дело с публикой приятной во всех отношениях и без бюрократической волокиты принимающей решения по текущим сложным проблемам.

Проблемы были. У финансового воротилы Берековского, когда вник, что его самым вульгарным образом сп()здили. Из бронированного ларца. Обидно. Платить сумасшедшие деньги за охрану своего бесценного скелета, чтобы, опамятовавшись, обнаружить его в передвигающейся каморке, правда, комфортабельной и с кондиционером, но с ножом у кадыка. Подобное положение вещей окончательно расстроило директора банка – его глаза от ужаса сошлись на остром тиге, и он, человек, был похож на тряпичную самодельную куклу, сработанную ребенком, у которого свои понятия о гармонии и красоте.

– Эй, Марк Маркович, – решил привести в чувство. – Вчера и сегодня был не твой день.

– А?

– Кто подорвал-то?

– Не-е… знаю.

– А догадываешься?

– В-в-вы?

– Нет, мы сами по себе, – засмеялся я. – Хотя мы знакомы.

– Знакомы? – и перевел взгляд. – Не имел чести-с.

– Ох, простите, зарапортовался, – повинившись, стаскиваю со своего лица шапочку. – А так?.. В фас… в профиль.

И господин Берековский не верит собственным глазам: как, папарацци?! Иван Палыч Лопухин! Ах, ты сукин сын! Ах, ты гад! Да, я тебя, подлеца, сгною!.. урою!

– Тсс, – предупреждаю я. – Со мной был мальчик, помните, Марк Маркович?

– Помню, – мой тихий голос останавливает проклятия. – И что из этого?

– Его убили ударом ножа в сердечко. И, быть может, ваши люди, господин Берековский? Хотите покажу, как это делается?

– Вы… вы… полный идиот!

– Не, он не понимает, – выступает Сосо. – Вот… песик понимает… а человек, вах, не понимает. Думает шутим, да?

– Пока шутим, да, – и резким движением, перехватив чужую холенную лапку, почти детскую, с коротенькими маникюрными пальчиками, отсекаю фалангу мизинца. Без анестезии. Понятно, что господин банкир пришел в глубочайшую депрессию от столь радикальных операбильных мер. Взвыв дурным голосом, засучил ногами и упрятал под себя оцарапанную ручку. Я посчитал нужным сообщить. – Это первое и последние предупреждение, Маркович. Вы сами не хотите вести конструктивный, прошу прощения диалог… Что? Ах, хотите? Тогда прошу отвечать на вопросы.

Трудный состоялся разговор, что скрывать. В предутреннем подмосковном лесочке, где участники похода за скальпами решили задержаться. На отдых. Сначала я решил познакомиться с боевой группой, и пока господин банкир пытался пристроить фалангу к укороченному мизинчику, я сделал это. Гранатометчики Шота, Анзор, Коля и Даниил были молоды, безмятежны и походили на студентов МИСИ.

– Молодцы, – поблагодарил я, – отличная работа. Мне понравилось побывал, точно в геенне.

– Ну мы старались, – пожали плечами.

– Можно утром подстраховать? – спросил. – Так, на всякий случай. Враг у нас тяжелый, с вывертами.

– Ну если с вывертами, то даже нужно, – и, посмеиваясь, ушли дремать в свои автомобильные домики.

А я вернулся на исходные позиции – в «Шевроле», чтобы продолжить диспут о проблемах, вынудивших всех нас бдить, включая пса, лежащего уютным калачиком на переднем сидении.

Итак, я и банковский магнат с перевязанной рукой бойца пострадавшего по собственной глупости на передовой возобновили трудный разговор, чтобы поставить, как в таких случаях говорят, все точки над «i». Я задавал вопросы и получал обстоятельные вопросы, из которых следовало, что мы являемся свидетелями грандиозной битвы двух банковских консорциумов, пытающихся скупить государственную собственность на всевозможных залоговых аукционах.