Текст книги "Порнограф"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

– Ванечка, пора, – голос товарища вывел меня из состояния нирваны. Что ты там увидел?

– Где?

… Любимый город был грязен и помоечен, пуст и темен, точно все граждане влезли на столбы и вывинтили каждый по лампочке. Такси катило по обморочным улицам, заминированным ненавистью и люмпен-пролетарскими булыжниками. Накрапывал дождик, и мирное население обреченно укладывалось спать. Под шум дождя хорошо спится.

Перед выход в высший свет я вспомнил о своей прекрасной даме Александре, но мой приятель развел руками: встреча, Ванек-пенек, конфиденциальна и должна проходить без свидетелей. И я вынужден был согласиться с чужими правилами игры. Что, право, было не похоже на мои классические принципы. Однако тут уж не до них, когда возникает шанс приблизиться к тайнам программы «S».

– Не может быть? – не поверил, услышав заговорщический шепоток.

– Ничего не знаю, – на это ответил господин Могилевский. – Меня попросили вас, граф, пригласить, и только.

– Кто?

– Друзья.

– Какие друзья?

– Которые на государевой службе.

– А конкретно?

– Ваня, иди к черту, ты меня нагружаешь.

– По финансам, что ли, – догадался сам, – поющим романсы?

На этом наши пустые разговоры прекратились, и мы поспешили на тайную вечерю, где я надеялся не только получить материалы по секретной программе, но и набить брюхо стерлядью кольчиком попильот. Почему бы не совместить приятное с полезным? Если бы я знал, что там от пуза кормят скандальными новостями, то, разумеется, не поступил столь опрометчиво. Теперь знаю, что на подобные вечеринки поверх фраков рекомендуется нахлобучивать бронежилеты, что, кстати, не всегда помогает от угрозы отравления СМИ-продуктами.

Но все эти мысли и переживания возникли после, а пока мы блуждали по глухой дождливой столице, словно пытаясь убедиться, что за нами нет соглядатаев. Вроде их не наблюдалось, и мы наконец прибыли к ночному клубу «Красная звезда». Вызывающий пятиконечный призрак горел во лбу пасмурной ночи, вызывая у меня оторопь. Ничего себе, живем в стране побеждающей, понимаешь, демократии, а встречает нас коммунистический атрибут.

– Будь проще, Ваня, – сказал на это мой спутник. – Люди заколачивают капитал. И не забывай: все мы вышли из дедушки Ленина…

Друг был прав, как великое учение того, кто до сих пор покоится для всеобщего обозрения, аккуратно сложив свои набальзамированные шаловливые ручонки и молодо улыбаясь в подстригаемую, рыжевато-конскую бородку. Лучезарный скорняк знал, что шкуру надо сдирать с шутками: «Землю крестьянам! Заводы – рабочим! Мир – хижинам, война – дворцам!» Плебей разложившихся идей и заложник трупной оболочки. История никак не может переварить эту конфетно-мавзолейную достопримечательность. И не переварит, пока есть ученики, следующие картавому призыву: «Вег'ною дог'огой идете, товаг'ищи!» А дорога та одна: к заоблачным маковкам власти. Чтобы власти было всласть, чтобы её можно было есть, как икру, ложками, чтобы до одурения, чтобы до рвоты, чтобы больше не лезло; ну, а если не влезает более икристая и жирная власть, то схавать её можно и жопой посредством клизмы для всей легковерной страны.

У парадной двери нас поджидал улыбчивый лысоватый мужичок с усиками а ля Hitler, похожий в профиль то ли на зоотехника убыточного колхоза, то ли на лукошко с мухоморами. Это главный охранник, успел предупредить меня Миха, когда мы поднимались по мраморной лестнице. И что, теперь нельзя его бить по голове, пошутил я, как быка-производителя? Ты о чем, Ехан Палыч?

– О любви к ближнему, – отмахнулся я.

Два телохранителя, ограждающие хозяйскую тушку от неприятностей инфекционного мира, подозрительно пялились на нас, будто мы явились без приглашения и с мешком тротила, чтобы поднять в воздух капиталистическое едальное заведение с коммунистической символикой.

– Добрый вечер, товарищи, – выступил вперед мелкотравчатый а ля вождь, продолжая улыбаться нам так, будто мы доставили ему в дар царский скипетр. – Вас ждут-с.

– Кто? – не оставлял я надежду получить ответ.

– Вас ждут-с!..

Происходящее казалось мне странным, однако не до такой степени, чтобы прекратить поступательное движение вперед. Вперед-вперед, гвардеец, только смерть может задержать тебя. На непродолжительное время.

Нельзя сказать, что в ночном элитном клубе замечалось столпотворение народных масс. Это ладно, каждый кушает свой пирог и свою корочку. Самое интересное заключалось в том, что среди церемонных посетителей я не приметил ни одной дамы света или полусвета. Что самой по себе настораживало. Однако Мойша успокоил меня: мы находимся в мужском клубе бизнеса, где придерживаются традиционной сексуальной ориентации, но женский пол не подпускают по деловым соображениям. Что само по себе было похвально.

Мы прошли через зал. Предупредительный полумрак скрывал лица современных комбинаторов. Местечко было удобным, чтобы и кубинский аперитивчик цедить через тростинку и отечественные делишки обтяпывать.

В конце концов наш путь счастливо закончился – мы были приглашены в комнату, напоминающую гостевой холл. Располагайтесь, товарищи, сказали нам, чувствуйте себя, как дома, и мы с господином Могилевским остались одни. Я плюхнулся на удобный для любви диванчик. Обитый кожей холл был без окон и напоминал желудок гиппопотама, если я верно представляю внутренний мир этого экзотического животного.

– Миха, что за авантюра? – потянулся к сервированному столику, на котором горели куполами бутылки с заморским пойлом. – Нах… й весь этот маскарад, повторяю второй раз?..

– Знаю столько, сколько и ты, – признался мой осмотрительный приятель. – Сказали еще, что ты будешь приятно удивлен.

– Удивлен, что не бегу из этого вертепа, – и плеснул в фужер коньяк из французской долины Шампань. – Вожди всех народов, должно, переворачиваются от этих буржуазно-рабочих коллизий?

– Ты о чем?

– Да обо всем, – отмахнул рукой и поднял тост. – Ну будем здоровы, сукины мы дети!

Приятно чувствовать себя человеком, которого пригласили на праздник, пусть чужой, но ведь пригласили, черт дери!.. Значит, этим денежным мешкам что-то надобно от аграрного Ванька Лопухина? Что? Если дело касается программы «S», то здесь у нас интерес обоюдный. Возможно, господа-товарищи, прослышав о моих подвигах, хотят воспользоваться профессиональными навыками бойца специального назначения…

Всегда есть место подвигу. Первый осознанный мужественный шаг я совершил, если мне память, как блядь, не изменяет, в классе десятом. В ЦПКиО познакомился с миленькой фантазеркой. Она была чуть старше меня и парашютисткой. Кандидатом в мастера спорта СССР. Ее упругая попа вызывала у меня головокружение, и природный мой штык всегда был готов к атаке. Девушка это, очевидно, приметила и заявила, что будет моей, но на высоте шести тысяч метров. Над уровнем моря. Я крепко задумался о женском коварстве, однако решился на безумный шаг, хотя, каюсь, и задал вопрос, мол, отечественные парашюты лучшие в мире? Как и все, ответила кандидатка в мастера. И я благоглупо доверился ей, наивный романтик.

Каково же было мое разочарование, когда рискуя собственной молодой потенцией, про жизнь вообще умолчу, я увидел, как воздушные потоки, играя мной, как пылью, уносят мое обезумевшее и разболтанно-орущее тело прочь. От моей же мечты.

Ну да ладно, не всякая мечта сбывается. Но, когда я к своему глубочайшему облегчению заболтался на парашютных помочах, радуясь, что меня не вынесло в космос и не шмякнуло о земную твердь… словом, когда я праздновал победу над обстоятельствами, моему счастливому вздору вдруг открылась безобразная, бесстыдная картинка: да-да, моя простодушная прохиндейка занималась любовью с инструктором, вероятно, мастером спорта. Потому, что выделывали они такое?!. Что я решил удавиться на прочной стропе. Не успел – случилась мать-земля, в твердое тело которой я врезался копчиком. Ааааа, от боли я гуттаперчево прыгал по летному полю, проклиная свою светлую мечту о высокой, в прямом смысле этого слова, любви. В результате: её крах, да ушибленный скелет. Обидно. А что же сама фантазерка, мечтающая о значке мастера спорта. (По какому только виду?) Она возмутилась моим грязным предположениям: оказывается, у неё не открылся парашют и огромное спасибо инструктору, не пролетевшему мимо беды. И твоих пышнотелых форм, прибавил я про себя, удаляясь прочь от похотливой лгуньи. Впрочем, надо отдать спортсменке должное: её – разлюбил, а небо – полюбил. И даже отметил этот факт (о небе) в автобиографии, что обратило внимание отцов-командиров: ба, готовый, понимаешь, диверсант!

Вот именно, Ванечка, ничего случайного в этом подлунном мире нет. И даже то, что сейчас сижу в кожаной шкатулочке ночного клуба, как на облаке, и вкушаю душистый коньячок…

– Хорошо сидим, – напомнил я о себе. – Не пора ли объявить культурную программу, а то я за себя не отвечаю.

– Ты что, Ваня? – занервничал господин Могилевский.

– Мне скучно, друг мой Мойша, – соблаговолил объясниться. – Ежели пригласили, пусть развлекают. Или они хотят, чтобы я упился? И всю эту неземную красоту облевал? Это всегда, пожалуйста…

На этих нешуточных утверждениях появился человек, мне хорошо знакомый своими объемными контурами. Свет из открытой двери бил в глаза и я не сразу признал в толстеньком и упитанном….

– Хулио! – взвился. – Не может быть! Не верю своим глазам! Как ты здесь, братушка?!

– Ох, Ваньо, все такой же, чертушка!

Крепко помяв бока и прийдя в себя от восторга нечаянной встречи, упали на диван. Господин Могилевский странным образом исчез, и я с бывшим сокурсником остались одни. Конечно, тут же был поднят тост за веселое и анекдотическое прошлое, вах-трах! За великого Иоганна Себастьяна Баха, который соединил два любящих сердца. Крестник ты наш, Ваньо!..

– Во-во, как там наша Стелла, – вскричал я. – Не приехала на Родину?

– Родила богатыря, – признался со скромностью античного героя. Фредерико. Ему уже шесть.

– Поздравляю, – восхитился. – А на Родину не приехала?

– И девочку родила. Марго.

– Ну вы, дети мои, молодцы, – восхитился. – Таки не приехала?

– Ваньо, ты меня достал, – засмеялся приятель. – Все такой же: простой, как азбука… Сам-то как? Жена, дети?

– Девочка Мария и три жены, но бывшие, – признался и предложил немедленно выпить – за встречу и баб-с.

Хулио с философской задумчивостью принял предложение: эх, славное времечко было, Ваньо, когда у нас были одни победы. Над прекрасной половиной человечества. Увы, развел я руками, жизнь берет свое, теперь одни поражения. Жизнь берет свое, как женщина берет то, что берет, заметил мой друг. Вот именно, согласился я, для меня страшна не та баба, которая держится за понятно что, а та, которая хватает за душу.

– Душа – это святое, – глубокомысленно заключил Хулио.

И мы выпили за то, чтобы наши души всегда были свободными и чистыми, как это однажды уже было. В прошлой и счастливой жизни, когда нетленные фуги И. С. Баха кропили нас, как святая вода.

– Эх, Хулио, – потянулся с удовольствием. – Были и мы орлами.

– А я и сейчас это самое, – заклекотал мой бывший сокурсник. – Кондор! – И картинно причесал лысину. – А, красавиц?..

Я согласился с этим утверждением, но потребовал разъяснений явлению такого писаного красавчика в стране недоношенной демократии? Не изменил ли он папиным коммунистическим идеалам? И почему у него такой вид, будто собирается подарить мне «Линкольн» цвета испанских летних небес? На все эти скудоумные вопросы мой собеседник улыбался так, как это часто делают дипломаты на приемах, пытаясь таким образом скрыть чувство отвращения друг к другу.

– Ваньо, глянем кино, – предложил, интригуя.

– Все что угодно, только не порнографию, – перетрухнул я. – Мне хватит нашей.

– Нет, это морская сказочка, – поспешили успокоить. – Как говорится, привет от наших папарацци – вашим.

– Хулио, – насторожился. – Откуда про па-па-па-па-тьфу-папарацци знаешь?

– Я все знаю, – многозначительно проговорил мой бывший сокурсник и включил теле-видео-систему.

На экране зарядил серебряный дождик, потом пошла картинка. По первым кадрам я решил, что мне хотят продемонстрировать рекламный ролик о курортной жемчужине Средиземного моря. И пригласить на отдых. С креолками. И ошибся.

Камера невидимого тележурналиста приблизила к нам авантажную, под парусами яхту под названием «Greus», скрипящую на светлой и легкой волне. На палубе под горячим каталонским солнцем обгорали две дамы. В шезлонгах и купальниках. В этом смысле Хулио слово сдержал – все было возвышенно и без признаков порнографических откровений. Они начались позже, когда я увидел великолепный триумвират полуобнаженных мужиков. Они находились в капитанской рубке, крутили штурвал, пили ром со льдом, смеялись и говорили на языке великого Уильяма Шекспира. Один из них мне был хорошо знаком: господин Савелло. От удивления я открыл хайло и не закрывал его пока не закончилась запись. Когда по экрану снова побежал серебряный дождик, я обнаружил, что скачу на диване и матерюсь, точно пациент, которого кастрировали, повторюсь, без анестезии. Троица общалась на языке аристократическом и слышно было плохо, однако моего скудного словарного запаса хватило, чтобы понять: обсуждаемая проблема связана с программой «S». Вот тебе, Ванечка, и разговоры по душам в автомобильном салоне с кондиционером, холодильником, телевизором, биоунитазом и прочей херней. Как я мог поверить, что этот молодой сановник чист, аки агнец Божiй. Куда там: волк в овечьей шкуре. Вот тебе, Лопухин, и Париж с Эйфелевой башней, похожей на женские узорные трусики. Если смотреть из Москвы.

Эх, Ванек-Ванек, был ты Ваньком, им и останешься. Черт меня возьми! Ежели эта оживленная на события история не закончится выносом моего тухлого тела из этой жизни, я очень удивлюсь.

Пока я матерился и переживал за свое будущее, Хулио наслаждался самопальным коктейлем «Бешеная Мэри». Способ приготовления прост: в емкость (чем больше, тем лучше) сливается в равных частях все, что находится под рукой. Нищее студенчество ершило пиво с водкой, журналюги – водку с шампанским, интервьюируемые чиновники – томатный сок, сакэ-япона мать, вишневый ликер, настоянный на тараканьих какашках, и несколько капель синильной кислоты. И всему населению было хорошо, только по утрам мучила изжога…

Эх-ма, заглотил подобную горючую смесь под вышеупомянутым названием, ошпарив кишечник до самого до ануса и вперед к сияющим высотам счастья!..

По самодовольному видку своего бывшего сокурсника я понял: он, как альпинист, отправился в поход за горным услаждением, оставив меня один на один с проблемами. Хорошенькое дело, Ху-ху-хулио, занервничал я и высказался за то, что лакать взрывоопасную смесь будем после того, как…

– А в чем дело, Ваньо?

– Он меня ещё спрашивает? – искренне возмутился, бегая по холлу. Свалился на меня, как диверсант на доярок, но во фраке. Откуда, например, узнал про меня?

– Что узнал?

– Что я папараццую.

– Все мы папарацци, мой друг. В этой жизни.

– Хулио! – взревел я. – Не буди во мне зверя?

– Ваньо, ты успокойся, да, – и жестом пригласил сесть. – Выпьем – и я твой… интервьюи-и-ированный… Прошу любить и жаловать.

И мы тяпнули, чтобы лучше понимать происходящие вокруг нас события. Хулио выдал распечатку конфиденциальной беседы на капитанском мостике яхты «Greus» на языке великого Льва Толстого, который по каким-то причинам на дух не переносил творчество великого Уильяма Шекспира, но, как говорится, у колоссов свои причуды, а у нас, пигмеев, свои. Когда я прочитал невнятную расшифровку, мой приятель выдал краткую информацию о собеседниках господина Савелло, представляющего интересы высшей государственной власти РФ.

Все они проходимцы, но мирового класса, сообщил Хулио. Первый: Йорк Йок Бондельсон – гений экономического мошенничества. Может закрутить такую многоходовую аферу, что ИНТЕРПОЛ отдыхает. Второй: Грегори Пек – финансист, мультимилионер, судовладелец, любитель поиграть на бирже.

– Тепленькая компания и хитроватая, – заключил я, листая распечатку. Болтают обо всем и ни о чем. Аллегориями. Вот только тут… про программу «S». И это все?

– А сам факт встречи? – удивился Хулио. – Он многое говорит. Если бы вы, господа, жили в цивилизованном государстве, Савелло уже кувырк-кувыркался… с политического олимпа.

– Почему?

– Мой друг, бесплатных ланчей не бывает. Такая морская прогулочка тысяч сто, если в баксах…

– Копейки. Для наших молодых реформаторов, – усмехнулся я. – Надеюсь, понятно, что слово «реформаторы» применяю условно.

– А у нас такие моционы не проходят, – похвалился Хулио. Сканда-а-ал!

Я развел руками: нам до такой принципиальной позиции всего общества к жуликам, как Йехуа до космической орбитальной станции, где геройские астронавты жгут специальные кислородные шашки, чтобы потом, надышавшись искусственного озона, вернуться на родную планету и получить за свое беспримерное мужество несколько царских пи()дюлин. Вот именно, согласился мой собеседник, абсолютная власть развращает абсолютно и поэтому есть мы, санитары общества – папарацци, не дающие властолюбцам зажиреть.

– Хулио! – завопил я. – Ты что? Тоже порнограф?!

– Ка-а-ак? – подавился коктейлем.

Пришлось объясняться. Мой товарищ посмеялся и выказал мысль, что такое определение скорее относится к тем, кто занимается порнографией духа, то бишь к политиканам, считающим себя настолько хитрожопыми, что они теряют всякий стыд и срам, демонстрируя миру не только упомянутую мозолистую часть тела, но и каркас грудной клетки, где все голо, как в пустыне Гоби. Ни убеждений, ни принципов, ничего… Космический вакуум, в котором металлической болванкой мотается вся та же заезженная в дугу орбитальная станция, где геройские астронавты жгут специальные кислородные шашки, чтобы… ну и так далее.

Понятно, что был поднят тост за отважных звездных парней, готовых за цесарскую грубую ласку годами болтаться в консервной банке. А что делать? Как говорится, у каждого свой тернистый путь. Кто-то любуется звездной пылью на тропинках далеких планет, а кто-то вынужден зреть через видоискатель современный паскудный политес. На лазоревых волнах.

– Это мои разбойники сработали, – признался Хулио и поведал, что коммунистическое движение имеет несколько журналов и газет, готовых на своих страницах вывернуть проклятых капиталистов наизнанку. – Так что, Ваньо, ничего случайного нет в нашей встрече.

– Нет-то нет, – согласился. – А вот как все-таки узнал, что я тоже занимаюсь этой проблемой?

– Какой проблемой?

– Программой «S».

– А что это за программа такая?

– Ну, меня ею сюда заманили.

– Я тебя, ик, не манил.

– Хулио, – предложил тогда я. – Давай тяпнем, а то я потерял нить…

– Что потерял?

– Н-н-нить…

И мы взяли на грудь «Бешеную Мэри», каждый свою, после чего беседа, как лысая птица кондор, взмыла на новые высоты. И такие, что у меня захватило дух. Особенно, когда Хулио извлек из кармана фрака фотографию. Я глянул на неё и ущипнул за руку товарища. Думал, проверяю себя, да оказалась совсем наоборот – от боли испанский гранд заорал дурным голосом, и я понял: правда. И мне ничего не мерещится.

– Ну, вы, ребята, блядь, даете, – только и промолвил я.

– Это ваша ООТН, – похвалился Хулио. – Молодцы, товарищи.

– П-п-прости, – притомился я. – Как ты, родной, сказал?.. ООТ… чего?..

– Организация Освобождения Трудового Народа, – ответил, удивившись, неужели эта аббревиатура неизвестна широким народным массам?

– Теперь известна. Мне, – поникнул головой и было отчего: на предъявленной карточке был запечатлен исторический момент моего прощания с господином Савелло, когда тот должен был отправиться прямым авиарейсом в город-герой Париж, чтобы, оказывается, десантироваться в шаланду из красного дерева, но под парусами. С двумя махинаторами на борту. – И что все это значит?

И получил ответ: Организация, защищая интересы народа, отслеживает его высокопоставленных слуг, чтобы в скором будущем предъявить им гамбургский счет. За все свои противные деяния.

– А вы какое имеете отношение к этому ООТН? – удивился я. – Что за, блядь, аббревиатура? НАТО звучит, а это… И потом: они здесь, а вы там… на лазурном берегу.

Представитель Коминтерна обиделся и провел со мной политбеседу о всеобхватывающем бессмертном коммунистическом учении. Ну хорошо, сдался я, а меня зачем прихватили? Как пособника империализма, пошутил Хулио и объяснился: мое присутствие рядом с господином Савелло вызвало, естественно, удивление у него, испанского коммуниста, потом пришло понимание, что Ванька Лопухин преследует какие-то свои цели. Была проведена определенная разведывательная работа и выяснилось, что российский папарацци уже перешел к активным боевым действиям. За свободу всего трудового народа.

– Погоди-ка, – прозрел я. – Это не ваше ли ООТНе утречком встревожило господина Лиськина? И нас?

– Я ничего не говорил, – кивнул Хулио.

Чеша затылок, я вспомнил ближний бой в катакомбах плавательного бассейна, а после – преследование неизвестного авто, которому пришлось прострелить баллоны. Ничего себе, игры патриотов. Нет случайного в этом мирке, затхлом и тесном, как вагон подземки в час пик. Наша встреча с Хулио была неизбежной, как встреча московского жидка с евреем из Нью-Йорка, прибывших в Тель-Авив для оживления чулочного бизнеса.

– Не знаю, как насчет проблем всего трудового народа, – поднял я тост, – но меня интересует программа «S», и я не успокоюсь, пока она не будет решена.

– Главное, Ваньо, чтобы тебя не успокоили. Раньше времени, обходительно предупредил Хулио. – Давай выпьем за то, что враги трудящихся масс легли в могилку прежде, чем мы сами.

– Про могилку это хорошо, – согласился я. – Душевно. А про массы больше не надо. Просто за нас, па-па-папарацци…

– … которые всегда на б-б-боевом посту! – рвался в схватку мой бывший сокурсник.

«Бешеная Мэри» помогла нам понять друг друга, более того, мы решили действовать в одной упряжке: испанским товарищам нужна была информация по своим расхитителям народного добра, а нам – про своих. Тут у нас был общий интерес и кооперация.

Что касается программы «S» о ней я не узнал практически ничего, но то, что ею занимается господин Савелло?!.. Этого хватит, чтобы взять эту подозрительную во всех отношениях фигуру в перекрестье, скажем так, своего внимания. Пока. А дальше, как повернет судьба. Стайперская винтовка «Ока-74» с оптическим прицелом иногда самый лучший аргумент в споре о путях дальнейшего развития России. Однако сейчас меня волнует вопрос: что знает Александра о высокопоставленном чинуше? Нет ли между ними связи? Деловой. Конечно, я доверяю любимой, да слишком странные события разворачиваются вокруг, чтобы полностью верить ещё кому-то…

– Хулио, – удивился я, когда наш ночной фуршет подходил к закономерному финалу по причине отсутствия горючих смесей в емкостях. Почему тебя двое? Это что? Твой брат-близнец?

– Близнец-п… ц? Где?

– Рядом, ик, с тобой.

– Не, у меня только сестра Люция.

– Л-л-люция, как интересно? – восхитился я. – Познакомил бы меня, холостого.

– С кем?..

– С Л-л-люцией.

– А это кто?

И так далее. То есть неожиданная встреча друзей закончилась таким концентрированным возлиянием, что у меня возникло единственное убеждение я угодил в иное измерение: мир покачивался, как будто я находился на палубе яхты «Greus» во время штормовой болтанки, потом меня мотнуло в непроницаемую воронку небытия, где во время стремительного полета там я полоумно орал страшное пророчество: «И в октябре вспыхнет великая революция, которую многие сочтут самой грозной из всех когда-либо существующих. Жизнь на земле перестанет развиваться свободно и погрузиться в великую мглу. А весною и после неё произойдут грандиозные перемены, падения королевств и великие землетрясения, и все это сопряжено с возникновением нового Вавилона, мерзкой проституцией, отвратительной духовной опустошенностью. Страны, города, поселки, провинции, свернувшие с их прежних путей, ради свободы, будут ещё более сильно порабощены и затаят злость против тех, по чьей вине они потеряли свободу и веру. И тогда слева разразится великий мятеж, который приведет к ещё большему, чем прежде сдвигу вправо!..».

Сумасшедший этот полет закончился моим шлепком в… кабинете, огромном и казенном, где не примечалось ни дверей, ни окон. Под высоким потолком плавала рожковая метростроевская люстра. На удавке, мирно улыбаясь, покачивался старенький папарацци Ося Трахберг. На длинном столе лежали чистые листы бумаги. Я прошелся вдоль стола, чувствуя себе отвратительно, будто хлебнул сайгонского сакэ, настоянного на фекалиях диких слонов. Где я и что со мной? Не люблю неопределенности и поэтому, не выдержав всей этой галактической галиматьи, завопил в крайнем возмущении:

– Эй, есть здесь кто-нибудь! Выходи! Или порушу эту вашу гонобобельную гармонию. К такой-то матери!

Меня, как личность, проигнорировали. Тогда я ухватил галантерейный стул и от всей своей расхристанной души хрястнул его о стол. Дерево, ломаясь, стонало. Размолотив предмет первой необходимости, я быстро умаялся; плюнул, спросил саркастически:

– Ну-ну! Может, вам ещё кое-что показать? Во всей её первозданной красе, душеприказчики некомпетентные!..

И услышал голос; спокойный голос научно-методического, невидимого исследователя:

– Мебель зачем ломать? Нехорошо, землянин.

– Ты где?! – закружился на месте. – Покажи-ка рыль свою конспиративную, тварь внеземная?!

– Fuck you, – последовал категорический отказ.

– Почему это?

– Нас же не интересует ваш несознательная задница.

– А что тогда интересует, запредельщики?

– Душа.

Я рассмеялся, сделал недобросовестный поклон головой. Кому? Зачем? И заметил вполне резонно:

– Душа, извините, мне самому нужна.

– Зачем? – поинтересовался другой, более строгий голос.

– Как это зачем? – возмутился. – Вы что, господа хорошие, белены там у себя объелись… наверху?..

– И все-таки?

– Ааа, разговаривать с ней. С миром я на дружеской ноге… через душу… И вообще: душа – это душа, блядь. Вам, инкогнито, этого не понять, в натуре.

Возникла зловещая пауза, словно где-то там, в ином, околопланетном затхлом мирке, совещались. Затем раздался электрический треск, запахло озоном и мокрой землей. Из сполохов молнии на листы бумаги упала авторучка «Паркер». С золотым остроконечным перышком. Певчие голоса затянули молитву: «Посети Отчизну нашу благодатию Своею, да облечется она святостию, яко ризою, и да будут сыны её во смирении своем достойны одежды брачной, в ней же внити надлежит в чертог царствия Твоего!..»

– Эй, суки небесные! – заорал я. – Не травите мне душу. Все равно её, родненькую, не заполучите!

Озонированное пение прекратилось. Недовольный старческий голос заскрипел, как дачная калитка:

– Да, что мы с этим папарацци срамным лимонимся? Дайте мне его – я скоро из него душу…

– Да? – завредничал я. – Попробуй, старпер. Кстати, мне твой голос ржавый знаком. Вспомню, найду и язык оттяпаю.

– Ах, ты погань земная!.. Не-е-ет, немедленно кастрируем!

– Нет-нет, – запротестовал первый, интеллигентный голос. – Только добровольным убеждением… добровольным отказом.

– Между прочим, мы хорошо платим, – вмешался второй голос. – Все довольны.

Я возмутился и, мечась по кабинету в поисках зловредных врагов своих, тыкал в углы кукиши:

– Вот вам! Вот вам! Мудаки нумизматические! Моя душа, мать вашу так, бесценна! Ааа! В рай хотите въехать на чужом х…! Не выйдет, душегубы!

Очевидно, мой столь откровенный и грубый демарш покоробил моих невидимых собеседников, послышался разноголосый гомон, из которого выделялся скрипучий голос:

– Я ему, земному червю, всажу таки демократический кол по самую макушку!..

– Нет-нет, мы должны соблюдать всеобщую межгалактическую декларацию прав человека… – возражал интеллигентный голос.

– Психологически неустойчивый субъект!.. Контингент идет трудный, больной… А пьют что: «Бешеную Мэри»… Бррг…

– Попрошу тишины, – возник новый и велеречивый голос. – Не будем торопиться, коллеги.

– Ну-ну, – проговорил я. – Хотите взять измором? Поглядим, как это у вас выйдет, – и запрокинул голову вверх на массивную люстру, где на бельевой удавке покачивался улыбающийся Ося Трахберг, который неожиданно приоткрыл раковины своих сионистских мигалок. – Пугаете, господа, ну-ну…

– О, Иван Палыч, рад-рад вас видеть, – закехал удавленник. – Как дела?

– Какие дела? Делишки, – огрызнулся. – Что здесь вообще происходит? Какое-то светопреставление?

– Кхм-кхм! Все это, молодой человек, закономерный результат циклического диссонанса волновых колебаний. В эти периоды солнечная активность влияет на людей «кармических», имеющих мощный энергопотенциал…

– Это точно про меня…

– … и умеющих с его помощью влиять на ключевые моменты развития общества.

– Ося, будь проще, – не выдержал я. – Лучше сообщи, кто тебя придушил?

– Господин Лопухин, – сварливо провещал старичок. – Вы нетерпеливы. Это неприятно. Я могу вообще замолчать.

– Черт с тобой, говори, – проговорил в сердцах.

И услышал такую ахинею, что хоть святых выноси. Мне сообщили, что в скором будущем существует высокая вероятность смены руководства страны. И на фоне дисбаланса физических явлений и политической нестабильности четко просматриваются два наиболее вероятных варианта. Первый – приход к власти человека государственного ума и феноменальной работоспособности…

– Ф.И.О., пожалуйста? – вскричал я.

– Вы его знаете, молодой человек.

– Государственный ум и феноменальная работоспособность? Не смешите меня, Ося.

– А под чьим чутким руководством очистили Тверскую и Манеж от говна, а?

– Когда прорвало коллектор и речку Неглинку? – вспомнил я. – Ааа, догадываюсь о ком речь, – и признался, что кандидатура весьма недурственна. – А второй вариант?

И вместо того, чтобы конкретно назвать фамилию имя и отчество претендента на шапку Мономаха, удавленник снова понес фуйню. Мол, в этом человеке воплотится «вождь всех времен и народов товарищ Сталин» да извечная надежда нашего народа на порядок и справедливость.

– Вот народ трогать не надо, – активно запротестовал я. – Он сам по себе, а власть сама по себе. Лучше признавайся, Осип, кто это с «сильной рукой»? Тоже знаю?

– Разумеется. Его все знают.

– Так, – задумался. – Он та-а-акой…

– Какой?

– Эээ… с глазами, как у бешеного таракана. С чубчиком цвета этой самой букаши? Лекции ещё читал, которые никто не слышал, да? И за них получил сумасшедшие гонорарии?

– Я не буду отвечать на эти вопросы, господин Лопухин. Это конфиденциальная информация.

– И не надо. Он-он, лектор общества «Знание-сила», – усмехнулся я. Больше некому. Такого продувного малого во всей Вселенной днем с огнем не сыщешь.