Текст книги "Кровавый передел"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц)

Начиналась работа – нас ждал увлекательный, по всей видимости, радиоспектакль на двоих. Я не ошибся в своих предположениях. Сначала пошли бытовые звуки, как прелюдия к трагикомическому действу; затем – знакомые голоса, наполненные восторгом первой встречи после долгой разлуки.

ГПЧ. Проходи-проходи… Вижу-вижу, на коне. На белой лошади. Молодец, Виктор!

Сын. А ты, папа, тоже сохранился в этом заповеднике непуганых идиотов.

ГПЧ. Сын!.. Ну зачем же так?.. Живем. Перебиваемся. С хлеба на молоко.

(Тут я, признаюсь, вздрогнул, вспомнив о Ликином наказе.)

Сын. Ох, батя, фрукт ты знаменитый… Я уж день четвертый как на родине, а ты от меня… Как черт от ладана… Нехорошо…

ГПЧ. Так я же в санатории… Ей-Богу…

Сын. А что такое? Геморрой?..

ГПЧ (с раздражением). Виктор!.. Сердце!.. Как плавленый сырок, протухло…

Сын (с участием). Плохо, что протухло… Ты уж береги себя, ты нам нужен… живым…

ГПЧ. Все такой же… издеваешься?.. Ничего святого нету… Безобразие!

Сын. И ты такой же, батя. Не кипятись, не гейзер… Тем более дело у меня к тебе архисерьезное, как говорил товарищ Ленин…

ГПЧ. Вот Ленина не трожь…

Сын. Понимаю, кормилец ваш…

ГПЧ. Виктор! В подобном тоне…

Сын. Прости, больше не буду. (Пауза.) Так вот, папа, в свете твоего здоровья… (Пауза.) Надо переводить твой личный счетик… на меня. Ага.

ГПЧ (в крайнем возмущении). Что? Что такое? Сукин ты сын, подлец!

Сын. Подлец, но переводить надо.

ГПЧ. Я на эту тему отказываюсь говорить… Отказываюсь… Продался жидам с потрохами… А мы ещё вернемся к власти… Вернемся и всю эту демократию…

Сын. Во-первых, где ты видишь демократию-девку?.. Во-вторых, к власти вас больше не пустят, продристали вы эту власть… И в-третьих, насчет «с потрохами»… По мне – лучше один умный Айсберг, чем десяток…

ГПЧ (истерично). У меня ничего нет! Нет! И все!

Сын (иронично). Кроме пенсии?

ГПЧ. Дурак, этот личный счет не мой личный! Это партийная касса! Это святое! Меня же уроют в земельку, если я… тебе… Или ещё кому…

Сын. Я есть гарантия. Для тебя.

ГПЧ. Какие гарантии?.. Из наших уже трое… Улетели… в Царство Небесное… Хотя, сынок, отдали свои счета… Отдали, я знаю… Счет – моя гарантия…

Сын. Батя, объясняю: человек иногда думает, что он волен, как птица. Увы, не птица… И потом, мы продолжаем ваше же дело. И куда успешнее. Золотишко партии должно работать, а не лежать мертвым грузом. Золото, как говорил Карл ваш Маркс, должно работать. На идею.

ГПЧ. И какая же идея, смею полюбопытствовать?

Сын. Идей много. А главная – сделаем из России-матушки бананово-кокосовую республику. И все папуасы будут счастливы, это я гарантирую.

ГПЧ (в сердцах). Подавитесь! Мы подавились, и вы подавитесь, молокососы!

Сын (со смехом). Какие речи! С трибуны надо выступать, папа!.. Кто бы говорил?.. Ты ещё перец!..

ГПЧ. Какой есть… И говорю…

Сын (шелестит бумагой). Вот, полюбопытствуй, пожалуйста. Тебе будет интересно жить… Полезное чтение…

ГПЧ (после длительной паузы). Какой подлец!.. И это мой сын! Если бы я знал… в младенчестве… голову бы оторвал… Раз – и не было бы проблем…

Сын. Ну это, судя по документам, вы умели делать. С энтузиазмом… За все надо платить, батя! Особенно за грешки молодости.

ГПЧ. Дурак, я выполнял приказ Главнокомандующего…

Сын. И успешно, коль в такие знатные люди вышел…

ГПЧ. Будь ты проклят!.. (Хрипит.) Валидол… там… там…

Сын. Не волнуйся. (С участием.) Вот и валидольчик… вот так… под язык… Дыши глубже… Зачем так волноваться?.. Никакое золото не стоит чести коммуниста…

ГПЧ. Уууйди…

Cын. Ухожу. А ты посоветуйся с боевой гвардией, с товарищами, так сказать, по казне…

ГПЧ (хрипит). Во-о-он!

Сын. Помни: помирать тебе рановато… Даю сутки…

И шаги, и удар дверью. И дыхание загнанного, беспомощного старика.

Через несколько минут из подъезда крепости бело-голубым шейхом или контрпринцем, как угодно, выплыл Виктор – международный рэкетир и потенциальный убийца отца своего.

Телохранители окружили его, молодого, но уже такого драгоценного, и повели в колыбель «кадиллака».

Ситуация возникала любопытная. Признаюсь, я люблю золотые вещички. На женщинах. Это их украшает. В данном случае, правда, ни женщин, ни вещичек, а, должно быть, одни золотые бруски. Знаменитое золото КПСС. Золото партии. Неужели оно существует? Столько о нем разговоров, что возникает однозначное впечатление: его нет в природе. Однако, оказывается, есть. Если все то, что мы прослушали в радиопьесе, правда. А почему бы нет? Накопление средств, если мне не изменяет память, началось у большевичков ещё до семнадцатого года. Многократное умножение валюты и недвижимости случилось в годах тридцатых за счет мощных позиций разведки в белой эмиграции и в Коминтерне. Хорошо почистили партийные кассы друзей и недругов соколы товарища Сталина. Уже тогда разведка и партия превратились в единый организм, этакий спрут, выполняющий личные указания вождя всех народов и народностей. Потом наступила удобная оттепель: СССР решил завоевать всю Африку, Южную Америку, Ближний Восток и Азию. Чтобы дружить, надо вооружить. Это был злободневный лозунг эпохи Карибского кризиса. А где оружие, там золотой дождь, золотые ручьи, золотые реки… Видимо, КПСС стояла не только у истоков, но и близ речных устьев… Была создана на черный день партийная касса. Общак, если быть откровенным и простым, как линия партии. Общак – это общая касса для воров, в которой хранятся деньги, предназначенные для оказания материальной помощи особо нуждающимся ворам. Воровские законы, они и в Кремле воровские. Только суммы на порядок выше в кремлевской зоне… И это верно: воры в законе, они же слуги народа, они же блатаки, то есть скупщики и укрыватели краденого, должны достойно представлять свой народ на международной арене. Деньги – власть, и молодым, нетерпеливым сыновьям хочется поскорее раздеть своих властолюбивых отцов. И плохо, если какой-нибудь папа зажился на белом свете. Не понимает родной, что пора и честь знать да в Царствие Небесное спешить. Боюсь, что ГПЧ участок номер три заказан.

«Кадиллак» уплыл в речные просторы улиц и проспектов. Мы же продолжали вести наблюдение за жертвой вымогательства. Поначалу слышали бормотание старого человека, всхлипы, шаркающие шаги, потом ГПЧ взялся за телефон, набрал номер.

– Алле? Михайлович? Это я… Вот сынок ко мне приехал…

– И чего ему надо? – Грубый, солдафонский голос. – Чего?

– Требует, так сказать, счетик перевести на себя…

– Подлец! – бухнул Михайлович. – Мы же договорились: золото партии это НЗ.

– С кем договорились?

– Ты что, дурак? Чтобы я тебе сказал по телефону?.. С кем надо… договорился… Сучий молодняк… За горло хватают… Микрухи[12]12
  Микруха подросток, связанный с ворами (жарг.).


[Закрыть] херовы, – ругался солдат партии.

– И что делать, Михайлович?

– Ничего, – отрезал собеседник ГПЧ. – Я тебя после звона[13]13
  Звон разговор (жарг.).


[Закрыть] найду… – И бросил трубку.

– Ааа, чтоб вам всем подохнуть, псам безродным, – закашлялся заложник обстоятельств.

И был во всем, безусловно, прав, кроме одного: собаки никогда не предают и не сдают своих хозяев. Кажется, я уже говорил об этом. Только субъект рода человеческого способен… Нет, не буду петь оду мешку с дерьмом… Все и так ясно, без слов…

– Командир, выщелкиваем Михайловича? – предложил Никитин. – Это где-то здесь, рядом…

– Сколько по времени? – спросил я.

– Минут пять; если номер забронирован, десять…

– Как на акт с дэвушкой, – подмигнул Резо-Хулио и заработал подзатыльник от Никитина. – Больно же, вах! Шарик не казенный, мой…

– Працюй, вахлак, – отозвался от рулевого колеса Степа Рыдван.

Я понял, что мне лучше прогуляться, пока коллектив обрабатывает информацию и ищет адрес отечественного Бормана. Выбравшись из микроавтобуса, я увидел магазин «Овощи-фрукты». В пыльных витринах, как головы туземцев, лежали вялые кочаны капусты. Я направился в магазинчик. Зачем? Верно, за картошкой.

В овощно-фруктовом шопе было прохладно и малолюдно. Картофель походил на козьи катышки, и я задумался по поводу демаршей природы. Не желает земля наша рожать гениев и крупно аппетитную картошку. Вероятно, протестует против засилья бананов и кокосов. Их было много, бананов, в этом шопе. И были эти заморские фрукты похожи… Резо-Хулио бы точно сказал, на что, я же не буду… Хотя могу и сказать: на жухлые огурцы.

Мои философские раздумья были прерваны громким диалогом между продавщицами, могучими бой-бабами:

– У меня от этих цен волосы дыбом встают, ей-ей… По мне, уж лучше какой-нибудь малохольный Лелек; при нем же в коммунизме жили?..

– Эт'точно, Муся. За что боролись, на то и напоролись. По самый пупок…

Вот так начинаются социальные революции. И даже мировые. Я решил, что пора покидать антидемократический шоп. И верно: меня уже ждали – удалось засветить номер телефона и адрес ответственного за безопасность партийного сейфа.

Проезд по центральным переулкам был скор. Наш родной Борман, как представитель старой большевистской гвардии, проживал в бывшем доме имени Политкаторжанина, что на набережной Москвы-реки. Наш микроавтобус надежно скрылся в тень прошлого. А по настоящей реке под модную песенку плыл праздничный прогулочный теплоход. Я предложил Никитину пойти в гости. Правда, без приглашения. В нашей работе возникают подобные ситуации, когда нас не ждут, а мы приходим. Кажется, мы не вовремя? Тогда приносим извинения…

Без проблем мы добрались до нужной нам квартиры. И по неуловимым признакам поняли: что-то случилось. Аккуратно вскрыли дверь. Затхлый запах старости и лекарств был едок и токсичен.

В прихожей нас встретил товарищ Сталин в бюсто-бронзовом, к счастью, исполнении. В гостиной мерцал экраном телевизор – и напротив сидел в глубоком кресле старик. Казалось, что он спит, опустив голову. На вид ему было лет триста. Трубка телефона лежала на полу, у безжизненной руки Михайловича. Никитин взял эту руку, как сухую ветку, потом проговорил:

– Жмурик.[14]14
  FПокойник (жарг.).


[Закрыть]

Из трубки шли короткие сигналы бедствия. На журнальном столике (рядом с телефонным аппаратом) я увидел лист бумаги.

На нем были нарисованы бессмысленные кружочки, квадратики, треугольники, рожицы и буква «Б». Детские, нелепые рисунки. Такие обычно возникают, когда человек увлечен разговором по телефону и бессознательно наносит на бумагу иероглифы своего потаенного состояния. Я реквизировал этот лист бумаги. На всякий случай. На наши действия с осуждением взирали вожди прошлого. Они навечно были запечатлены в картинах малохудожественного значения.

– Надо отсюда слетать,[15]15
  Сбегать, быстро выполнить поручение (жарг.).


[Закрыть] Алекс, – сказал Никитин, прислушиваясь к шумному дыханию дома.

– Странная смажа,[16]16
  Убийство (жарг.).


[Закрыть] – рассуждал я.

– Притомился дедушка от жизни, – пожал плечами Никитин. – Хотя черт его знает…

– Что-то он быстро притомился, страдалец, – сомневался я, продолжая осматривать гостиную: на полках книжные кирпичи классиков марксизма-ленинизма, лекарственные пузырьки, журналы, газеты; старая, стандартная мебель с инвентарными номерами; пыльные шторы; и все это пропитано запахом тлена и праха минувших славных дней. И ещё на стене, как знак того лихого, беспощадного и кровавого времени, висела в инкрустированных ножнах шашка. Должно быть, веселым и неутомимым красным кавалеристом был покойный, с плеча рубил контрреволюционные головушки соотечественников, не желающих идти по намеченному партией шляху. И что же теперь? Жалкая, немощная телесная оболочка в затхлом клоповнике, и рядом с ней мы, живые, со своими сложными проблемами.

Громко и неожиданно затрезвонил звонок в прихожей. Показалось, что покойник очнулся от вечного сна. Черт, нервы, однако.

Я заметил, что в подобных случаях всегда появляется некто, кто пугает до смерти всех действующих лиц сцены.

Это бывают – пионеры, пенсионеры, почтальоны, электрики, Мосгаз, цыгане, продавцы меда, сборщики макулатуры и так далее.

Я увидел (через глазок) маленькую, искаженную фигуру юного натуралиста с тявкающей у ног собачкой. Юноша попался настойчивый – трезвонил на всю планету. А мы, два серьезных бойца, с оружием у лица стояли в пыльной, душной прихожей и, обливаясь потом, не знали, что делать. Нам повезло – из соседней квартиры вышла мама Павлика Морозова и выгнала юнната на улицу, сказав, что, вероятно, сосед спит. И это было близко к правде.

Благополучно выбравшись из могильной западни, мы вдохнули свежего речного воздуха и поняли, что ситуация начинает выходить из-под контроля. Смерть сама по себе неприятна. Для всех. И для тех, кто уснул вечным сном. И для тех, кто остался бодрствовать. Для живых загадочная смерть вдвойне тайна. Как её раскрыть, если она зашифрована ребусом на листе бумаги?

Наш дружный коллектив долго бился над разгадыванием ребуса с бессознательными кружочками, треугольниками, рожицами и буквой «Б». В конце концов решили, что покойник бредил последние минуты жизни, и больше ничего. Я был не согласен – просто нужен дополнительный ключ. Он где-то рядом, этот ключик. Я это чувствовал… Мои боевые товарищи, будучи практиками, не верили в мои романтические, психоаналитические выкладки. Я же знал, что в минуту опасности сторожевые участки мозга, паникуя, начинают выдавать зашифрованную информацию, как бы пытаясь сохранить её для других, заинтересованных лиц. Например, по мнению психоаналитиков, треугольники обозначают сексуальность субъекта. Но, простите, какая сексуальность у трехсотлетнего динозавра с таким же партийным стажем? Или вот буква «Б»? Что она означает? По словарю: от «бабы» до «бяшки». М-да.

Между тем микроавтобус приближался к высотному дому, похожему на полураскрытую книгу. Там нас ждала встреча родственных душ: американизированного бизнесмена и отечественного банкира. В свете последних трагических событий она, эта встреча, представлялась нам крайне важной и любопытной. Когда встречаются два выдающихся паразита, жди сюрпризов; в этом сермяжная правда нашей кислотной действительности.

Никитин и Резо готовили аппаратуру к прослушиванию новой радиопьесы. Степа Рыдван дремал с невозмутимостью младенца. Я же занял удобную высотку для наблюдений. (Врага надо знать в лицо.)

Река в бетонных берегах медленно несла свои мазутно-осенние воды в пресное, искусственное море-хранилище. Светлел мрамором и окнами знаменитый дом Верховной власти, окруженный автомобильными табунами. Небольшой парк имени Павлика Морозова был покрыт золотой паутиной сентября. Я родился в сентябре; быть может, поэтому так люблю живой, золотистый цвет осени. И не люблю мертвого цвета золота. Хотя безделушки на женщинах вполне милы и безобидны. Всего несколько таких дней – очей очарованья, как сказал Поэт. Жаль, что после такого яркого праздника цвета наступают будни, слякотно-бесконечные. Но не будем нервничать. Как говорится, из-под моста первый в горницу гость. Это я к тому, что вижу: с шумного проспекта сворачивает знакомый мне «кадиллак», за ним две машины сопровождения. Потом у входа возникает любезная сутолока, удобная для опытного снайпера. Сына встречают с хлебом-солью и радостными объятиями. Я запоминаю лицевые вывески телохранителей. Так, на всякий случай. Вдруг произойдет нечаянная встреча на вечеринке. Буду знать, с кем не пить шампанского.

Я вернулся в лабораторию на колесах. Там уже щелкали потаенные механизмы, крутилась магнитофонная лента на огромных бобинах – будущие поколения должны знать своих героев и подлецов… На этажном поднебесье начиналась дружеская встреча прохиндеев.

– Милости просим, милости… – Незнакомый мне голос, слащаво-полипный. («Утинский», – ответил Никитин на мой немой вопрос.) – Жду! Жду с нетерпением… Как родина?

– Все тот же круговорот говна в природе, – ответил Сын. – Хотя фантики цветные появились… Но не Чикаго…

– Однако уже не Урдюпинск, Виктор, – хихикнул банкир. – Работаем… над собой… и другими…

– Вижу-вижу, – вероятно, осматривался Сын. – Резво комсомол стартовал в капитализм, а раньше соплями утирались…

– Так то раньше… – буркнул бывший вожак молодежи. – Коньяк, виски, кофе, чай, мороженое?..

– На работе не пью, – ответил Сын. – Как наше предложение?..

– Вполне-вполне, – суетливо проговорил банкир. – Только у нас, так сказать, встречное предложение…

– Да?

– Поскольку мы идем на риск…

– Какой риск? – удивился Виктор. – Вы нам капусту, мы рижье…[17]17
  Золото (жарг.).


[Закрыть]

– Все верно, но золотце нам здесь хранить никак нельзя…

– Ну?

– Подмогните нам, – льстиво проговорил банкир. – Мы знаем ваши возможности…

– Тьфу ты, е'вашу деммать! – выругался Сын. – Я от этого металлолома бегу, а вы…

– Но наша цена, так сказать, по сердечной договоренности… А в Штатах?.. Все по закону… А какие налоги? Мать моя родная!

Возникла напряженная пауза. Я как бы увидел Сына в позе роденовского Мыслителя. Чикагский мальчик терзал себя бизнес-выкладками, потом плюнул.

– Черт с вами! Урдюпинск, он всегда Урдюпинск!..

– Вот и прекрасненько, – обрадовался Утинский. – И вам хорошо, и нам… Лучше, конечно, самолетом…

– Военно-транспортным?..

– Отлично. Все остальное – мои проблемы… – Поинтересовался: Родной-то не слишком осерчал?.. Доживет до завтра?..

– Будет как Ленин в семнадцатом на броневике!

– Замечательно! – восхитился банкир. – Старая гвардия у нас ещё боевая. В штыковую можно ходить…

– Это точно, – согласился Сын. – Значит, кремлевский восход встречаем, как договорились?

– Да-да, нас ждут, – ответил банкир. – Надеюсь, потом мы выпьем шампанского?..

– И даже курнем кизячка…

– Кизячка?

– Это гашичек, комсомол, – очевидно, собирался уходить Сын. – Это надо знать, товарищ…

– Куда нам… за вами… Не успеваем…

– За партией бежали, портки потеряли…

– Было дело, – признался комсомольский лидер из эпохи коммунизма. – Да вот перестраиваемся…

– Бодрее, товарищи-господа, бодрее, – ерничал Сын. – Родина нуждается в молодых, надежных кадрах…

– Кадры решают все!

– Партия сказала: надо; комсомол ответил…

– …есть!

– Да, кстати, – вспомнил Сын. – Самое же главное забыли: самолет куда заказывать? В Чикаго?

– Нет-нет, – посмеялся банкир. – Ближе. В ЗГВ,[18]18
  ЗГВ – Западная группа войск.


[Закрыть] есть там у меня нужные кадры…

– Значит, Германия? – задумчиво переспросил Виктор. – Ну, ЗГВ, так ЗГВ!

– ЗГВ – наша сила и опора!

Хохотнули понимающе. Кажется, даже обнялись, как кровные братья. Потом ещё несколько необязательных слов, и наконец комсомольский вожак остается один. Пьет жадно воду, отдувается, рявкает зверем по селектору:

– Все документы по валюте ко мне!.. И службу безопасности на режим тревоги…

Подводим итоги. Существует стратегический запас золота, принадлежащий определенной группе лиц. Из старой гвардии большевиков. Видимо, СЗЗ поделен между ними. У каждого свой личный счет, являющийся как бы шифром для получения драгметалла на нужды партии. Одного не учли старые гвардейцы, что они смертны и что подрастает молодое поколение, выбирающее вместе со жвачкой свой частный бизнес под тенью дядюшки из-за моря-океана. Сын решил распотрошить родного отца, шантажируя его. Чем? Чем угодно. Грешны были члены ВКП(б) перед народом, это правда. Словом, ГПЧ испугался шантажа, ещё более испугается смерти Михайловича. В том, что смерть эта по заказу, сомнений нет. Любопытна технология исполнения. Хотя и это сейчас не самое главное. Пошла смертельная игра: обмен. Доллары на золото. Золото на доллары. По коммерческому курсу. Несколько тонн рижья в Штаты не провезешь дипломатической почтой, это верно. Лучше и удобнее доллары. Но бывший комсомольский вожак не хочет хранить металл на родине. И действительно, лежать он здесь будет мертвым грузом. Золото должно работать, как каждое утро должно восходить солнышко. Значит, ЗГВ – сила и опора? Через ЗГВ в надежный и многопроцентный сейф швейцарского банка? Вот такая простая современная история. Слишком простая. Для сложного дергача,[19]19
  Дергач – шулер (жарг.).


[Закрыть] коим является Сын ГПЧ. Я буду не я, если в рукаве его белого клубного пиджака не окажется крапленой карты. Ну что ж, товарищи, нас ждет интересная, полная, надеюсь, неожиданностей, напряженная работа. Чертовски хочется работать, повторим вслед за одним из когорты партийно-номенклатурных прохвостов.

Продежурив ещё несколько часов под стенами высотного здания, похожего на полураскрытую книгу, и убедившись, что ничего более экспрессивного нас не ждет, мы отправились в терем-теремок. Основные события, как я понимал, должны были развиваться в царском гостиничном люксе.

Пока мы готовились к новым открытиям, я поинтересовался системой прослушивающих устройств гостиницы. Оказывается, в данном случае используется новая технология: оптическое волокно. Что позволяет снимать звук со знаком качества. Обнаружить подобную систему практически невозможно. Разве что взломать бетонные стены. Или взорвать искомое здание к чертовой матери! Широко, повторюсь, шагает по стране научно-техническая революция.

@АБЗАЦ3 = Вечер между тем двигался со скоростью крейсерского поезда Чикаго-Москва. Зажигались первые, иллюстративные огни Тверской. Из спальни выпал мятый после короткого сна Сын. Появились выдрессированные лакеи с хромированными тележками. На ранний ужин Его Величеству сукиному Сыну подавали суп из акульих плавников, севрюгу горячего копчения, икорку дегтевую и прочие излишние яства. Потом в люкс, вихляя бедрами, вплыл белокуро-голубой, кукольный Венчик Пенькин, последняя любовь петушиного Виктора. Секс-меньшинство поворковало в свое удовольствие, вызывая приступ ярости у Резо-Хулио, который плевался в сторону экранов, как жунг.

К счастью для нас, любовные утехи были прерваны приходом… Тут уж я удивил своих боевых товарищей, едва не свалившись со стула. В чем же дело? Бывший генерал МВД, он же бывший зек, он же бывший зять выдающегося государственно-политического деятеля, почившего в Бозе, Бревнов. Собственной вельможной персоной. Тесен мир, это так, но не до такой же степени? Черт знает что, ей-Богу.

– Здорово, Бревнышко, – осклабился Сын. – Третьим будешь?

Зек-генерал с брезгливостью передернул мощными плечами борца, мол, с радостью, господа, да боюсь задавить вас, принцев голубых кровей, гадов недочеловеческих. Посмеиваясь, Виктор отправил свою белокурую пассию отдыхать в бар, а сам занялся серьезными проблемами.

– Будет аэроплан, генерал?

– Да, – ответил Бревнов. – Но Фрол требует миллион…

– Что?! – фальцетом вскричал Сын. – Лимон баксов за летающее фу-фу!..

– Плюс все остальные услуги.

– Во! Живодер! – возмутился Виктор, заметавшись в клетке люкса. Сучий потрох!.. Ему мало Феникса?..

(Тут я таки свалился со стула. Шучу, разумеется.)

– Его ещё найти надо, – удивился Бревнов.

– А это заботы не мои, – отмахнулся Сын.

(Я вздохнул с облегчением.)

– Фрол что-то сомневается, – проговорил бывший генерал МВД.

– Я дал наводку, дал! Что еще? Работайте, господа, активнее… Я дарю камешек в четыре миллиона… От чистого сердца…

– Лучше живой лимон, чем…

– А пошли вы, поцы!.. – не выдержал Сын. – Миллион! Миллион!.. Я что? Художник Репин – нули вам рисовать? – Остановился у окна. Задумался, просчитывая, вероятно, варианты. Потом проговорил: – Ладно, будет вам миллион… Но!.. Но за вынужденную посадку в Вене…

– Как? – не понял посредник. Он полностью оправдывал свою фамилию и был бревно бревном.

Криминальный умишко Сына ГПЧ тут же выстроил многоходовую комбинацию. Хотя была она проста, как карамель с повидлом. Военно-транспортный самолет с ценным грузом на борту по причине, например, отсутствия керосина не долетает до летного поля ЗГВ, а плюхается на австрийский бетон НАТО. Миллион долларов за такую услугу? Вполне приемлемая цена, если знать, что керосин нынче дорог и с НАТО надо говорить исключительно на эсперанто. Кто способен на такое действо? Верно, ГБ. И здесь снова появляется мой старый знакомый Фроликов, он же Фрол, он же Кроликов, он же сучий потрох. Однако, я убежден, он тоже лишь подставная фигура, кукла. Кукловоды, как всегда, скрыты в тени кремлевских кирпичных стен да в мраморных бастионах Минобороны. Все хотят жить так, чтобы соответствовать своему высокому полету в казенном кресле. Для таких миллион – это детишкам на молочишко. Хотя можно приобрести и необитаемый остров в Антарктиде. Однако все это не мои проблемы. Как из пламени, снова возродился Феникс. Что-то я не все понимаю. Кто на кого навел? И где будут искать? Допустим, Сынок указал на меня. Неужели Виктор такой неисправимый оптимист и дурак, чтобы не понимать: за десять лет алмаз, быть может, растворился в артезианских водах? Или раздроблен на нужды стекольной промышленности. Или возвращен трудовому африканскому народу, неоднократно угнетенному белым меньшинством. Да мало ли что? Еще, допустим, Фроликов уверен, что Феникс гуляет в кармане моих брюк. Мысль оригинальна и свежа, как роза ветров. Тогда где его головорезы и щипачи?[20]20
  Щипач – карманный вор (жарг.).


[Закрыть] Как можно обнаружить в огромном мегаполисе маленькую человеческую единичку, которая предприняла всевозможные меры для своей защиты? О моем новом убежище никто не знает. Кроме Лики и меня. Следовательно, все разговоры о Фениксе – пустой брех. Вопрос в другом: за какие такие услуги Виктор решил одарить полковника на генеральской должности алмазным амулетом? Не за красивые же глаза? На все эти вопросы ответы будут найдены. Быть может. Единственное, что меня смущает, так это та легкость и простота, с которой я добываю необходимую информацию. Никаких профессиональных навыков, кроме больших ушей и железобетонного зада. Вот что подозрительно, товарищи. Неужто все так разболтались и обнаглели от демократических поветрий? Странно-странно.

Тем временем официальная часть встречи заканчивалась. Снова появились выдрессированные лакеи с хромированными тележками. На тележках звенела батарея бутылок. Цапнув импортную посудину, Сын произнес спич о вреде беспробудного пьянства. В связи с этим была упомянута бывшая супруга генерала МВД, она же дочь бывшего выдающегося государственно-политического деятеля. Она, великосветская леди, спилась до состояния тишинских блудливых кикимор.

– Да, ничто не вечно под луной, – сказал Виктор и вспомнил те славные времена, когда водка стоила 3 руб. 62 коп., а на цирковой арене выступал с хищниками Укротитель. (Как известно, сердце народного артиста цирка не выдержало житейских бурь и передряг. Например, его обвинили в том, что он якобы провозил в желудках львов и тигров бриллианты для своей ненаглядной жены. То есть налицо было злоупотребление своими служебными обязанностями. А это был самый страшный грех в период коммунистического строительства. Вдова, недолго, конечно, погоревав, взяла замуж бравого капитана милиции. Через короткое время звездопад упал на погоны товарища Бревнова. И быть ему генерал-фельдмаршалом, да вот беда: несвоевременно скончался любимый народом тесть. И закатилась в лагерную зону генеральская звезда. Прав Сын, ничто не вечно под ночным небом быстроменяющейся жизни.) – Ну, выпьем, командир, за тех, кто там, за облаками… – предложил Виктор. – Если и нам туда, чтобы легко и с песнями…

– Можно и с песнями, – согласился Бревнов. – Была бы песня, а смертушку найдем…

И они выпили за легкую кончину. Потом выпили за счастливое детство. За СССР. За советское оружие. За баб-с. За успешные дела на родине. Снова за баб-с. Короче говоря, через часа два Сынок рухнул под диван, а бывший генерал Бревнов с песней об Отчизне покинул царские покои. Теперь можно было и нам отдохнуть.

Мы выпили чайку. Обсудили наши дальнейшие планы на будущее. Я засобирался уходить. Никитин заметил, что ночью заморозки, а я в одной синтетической рубахе, и предложил куртку. (Свою я забыл в генеральской прихожей.) Я отнекивался: у меня же теплая машина.

– Не простудись, – предупредили меня. – Смерть от соплей будет тяжелая. В муках. И без песен.

На этой оптимистической ноте мы и расстались.

Город бурлил полуночными страстями. Девушки легкого поведения атаковали автобусы интуристов, прибывших на экскурсии в агрессивно загадочный азиатский край. У импортных колымаг роилась бандитская мошкара. Огни реклам искажали мой любимый город и делали его похожим одновременно и на Чикаго, и на Вену. Если я правильно представляю эти городишки.

Поеживаясь от ночного морозца, я сел в машину. Запустив мотор и печку, задумался обо всем сразу и ни о чем. Наверное, я устал. Слишком резво стартовал в новых условиях капиталистических прерий. И куда меня вынесет нелегкая? Никто не знает. Не похож ли я на того неуловимого ковбоя, который носится по степным просторам и никто его не может остановить? Почему? Потому, что он никому не нужен. Нет, я таки нужен. Полковнику Фроликову-Кроликову как возможный владелец алмазного сокровища. Полковнику Орешко как наживка в борьбе с неприятелем на невидимом фронте. Лике… Тут я вспомнил, что уже ночь и все рынки закрыты на санитарный час. Вот беда. Кажется, меня без продуктов не пустят в дом.

К счастью, я ошибся. Меня ждали. Поздний ужин. И заспанная женщина. На ужин была жареная картошечка с малосольными огурчиками и беседа о моих недостатках и достоинствах.

– И где же это ты, мой свет, болтаешься? Ночью? По бабам?

– Наоборот, – отвечал я. – И только рабочие контакты, родная. Мужчина должен трудиться на процветание…

– Опять влипаешь в историю? – дальнозорко спросила Лика. – Как в смолу?..

– И не в смолу, – возразил, – а куда похуже…

– Ну, что мне с таким добром делать? – загорюнилась женщина.

– Такое добро надо любить и беречь, чтобы оно… в добро…

– Сашка, ты такой глупый… такой доверчивый…

Ох, эти женщины. Я не знал, то ли мне плакать, то ли смеяться. Как хорошо возвращаться в дом, где тебя кормят картошкой и на десерт говорят такие верные слова: глупый и доверчивый. И беззащитный. К женщине, которая, кажется, любит меня и которую люблю я. Весь же остальной мир холодного космического мрака с изредка пульсирующими рекламными звездами остался где-то там, за бортом нашего домашнего и уютного челнока.

Утром меня разбудили шум дождя и долг. Осень набросила на город сетку непогоды, точно требуя от людей должного к себе внимания. Я чмокнул спящую Лику в пульсирующий вензель виска, быстро собрался, прихватив куртку и спортивную сумку с предметами, необходимыми при работе с драгметаллами.

Дождь моросил с холодной обреченностью. Деревья никли от мокрых порывов ветра. В такую погоду… Бррр!..

Город, тоже проснувшись, испытывал такие же чувства, как и я. Прохожие жалко защищались зонтиками, прыгая через лужи-моря.

Я ехал к дому бывшего государственно-политического чиновника. Чтобы держать ситуацию под контролем, мы с Никитиным решили разделиться: я работаю с ГПЧ, он – с банкиром Утинским, Резо и Степа Рыдван, оставшись в теремке, ведут Сына. Связь через космос. Где-то там, у звезд, летает металлическая болванка с антеннами, излучающая сигналы, – мы эти сигналы с помощью спутниковых трубок принимаем и друг с другом переговариваемся, как из соседних комнат; очень удобно и надежно.