Текст книги "Кровавый передел"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 36 страниц)

– Я – это я, Саша, – проговорил человечек от науки, и по голосу нетрудно было узнать ночного Гостюшева.

– Что-то случилось? – спросил я.

– Минуточку, – предостерегли меня.

Лифт остановился, створки открылись, и мы попали в блок-карантин, похожий на банно-прачечный комбинат. Здесь нам выдали нашу гражданскую одежду, кажется, обновленную химическими парами, и мы с Гостюшевым, быстро переодевшись, поспешили на выход. Было такое впечатление, что за нами гонится стая циклопов.

Я поперхнулся свежим, зимним, вечерним воздухом и увиденным. Сосновый бор, казалось, был залит вулканической магмой малинового солнца. Такая необыкновенная красота случается только перед концом света. Думаю, финал близок. Мой.

А по дальним дорожкам ходили люди. От неверного освещения они были похожи на механические фигуры. На кукол. На зомби, бредущих к мертвому, темно алеющему закату.

– Куда это мы бежим? – остановился я.

– У вас, Саша, кажется, машина? – спросил Гостюшев.

– Да. А в чем-таки дело?

– Они обнаружили настоящего Смирнова-Сокольского.

– Тьфу ты, черт!.. Ох, Орешко-Орешко, – ругнулся я.

– У нас минут двадцать-тридцать, пока они обработают информацию…

– Это кто? Служба безопасности?

– Она-она, родная.

– Хорошо работают, циклопы, – плюнул я на снег. – Только начал обживаться.

– Саша, это очень серьезно.

– Можно подумать? – спросил я. – Одну минуту.

– Подумать-то можно…

– Красиво, – вздохнул я полной грудью. – Лепота. А кто там бродит среди сосен?

– Это санаторные… товарищи, – ответил Гостюшев. – Или господа!

– На зомби похожие.

– Кто-то из них и есть зомби. Только не подозревает.

– Зомби на прогулке, – задумчиво проговорил я.

– Зомби на прогулке, – эхом повторил мой товарищ.

Солнце тонуло за черным, дальним лесом, малиновым пожарищем освещая облака. Тени удлинялись – мир изменялся. И не в лучшую сторону.

– У нас какие шансы? – поинтересовался я.

– Вы о чем, Саша? – испугался Гостюшев.

Я объяснил, что проникнуть в Центр у нас не будет более никакой возможности. Во всяком случае, мне. И поэтому, ежели имеется хоть малейший шанс на победу, его надо использовать. Мой собеседник по прогулке взялся за голову: шанс – один против тысячи. Электронная система слежения, виртуальная система слежения, компьютерная система слежения…

– На все эти е' системы у меня своя система, – сказал я.

– Какая?

– Самая надежная система из систем, – и ударил кулаком по своей ладони. – Это я сам!

– Саша!

– Толя!

– Это безумие.

– Надеюсь, связь с внешним миром имеется?

– Да, но…

– Тогда какие проблемы? Надо трубить чрезвычайный сбор.

– Ооо! – снова взялся за голову мой товарищ.

Все-таки она, научно-техническая интеллигенция, больше верит машинам, не человеку – Божьему, мать её природу так, творению. И в этом её, науки, принципиальное заблуждение. Человек – он и на созвездии Альтаир человек; и в Марианской впадине он то же самое; и в самой глубокой шахте имени XXI Партсъезда КПСС он самый человечный человек.

Мы обсудили возможный план действий и, надышавшись морозцем, вернулись в подземный Академгородок. Туда, где нас не ждали. Или ждали. С нетерпением. Чтобы свернуть шею.

Да, шанс на победу был. По словам Гостюшева, все управление Систем слежения находилось на Главном блокпосту. Устилая путь к нему трупами, мы, допустим, сможем переключить Системы на обслуживание самих себя. Есть такая возможность. По времени – на час. Но тем самым намертво блокируется зона «Гелио», превращаясь в бронированный банковский сейф. В супербанковское хранилище. Шифр которого неизвестен никому. Даже Господу Богу. А собрать пятерых солнцелюбов, входящих в эту зону и знающих по одной цифре, нереально. Вот такая замкнутая, хитрожопая система. Взрывать бессмысленно. И тут я вспомнил о Булыжнике, помнится, я о нем, товарище по нашей родной, зековской зоне, упоминал как-то. Был он медвежатником, но с интеллектуальным уклоном, то есть не только взрывами курочил сейфовую бронь, но и трудился пальчиками и головой. Никитин найдет Булыжника (в миру Иван Григорьевич Пулыжников), и все будет в порядке. В порядке? сомневался Гостюшев. И был прав: порядок только на кладбище. И то среди покойников.

Вернувшись в подземелье, я первым делом решил посетить отчий блок-шесть. То есть зайти в свою временную обитель. К ужасу коллеги Гостюшева. Однако на такой подвиг у меня были свои уважительные причины. Мой боевой друг «стечкин» томился там, под стеночкой, в ожидании работы. Возникает закономерный вопрос: откуда шпаер?[107]107
  Пистолет (жарг.).


[Закрыть] Могу ответить: я его нашел. (Шутка, конечно.) Просто друг «стечкин» случайно завалялся в моем кармане, выбрасывать в снег было жалко, пришлось проносить мимо всевозможных сторожей, используя медитацию, телепатию и удобную проходимость толстой, извините, кишки.

Словом, соблюдая меры предосторожности, я проник в блок-комнату. У койки на коленях стоял человек, уткнувшись лицом в камень подушки. На полу валялись в беспорядке журналы. Было такое впечатление, что человек споткнулся и убился о подушку. Я осторожно приблизился к неудачнику. Он был мертв – пуля пробила шейные позвонки. Я чуть повернул голову потемненного[108]108
  Потемненный – убитый (жарг.).


[Закрыть] и узнал Славу. И понял, что он оказался жертвой собственной педантичности. Он принес новые журнальные публикации по проблеме паранормальных явлений – и пал от банальной пули, приняв первый, подлый удар на себя. Вместо меня. Прости, Слава. Одно утешает, что его душа не корчилась в муках, а, вырвавшись из поврежденного тела, устремилась в светлую, свободную даль Мирового воздушного океана, где, быть может, обретет вечное успокоение.

Я выцарапал «стечкина» из потайного местечка – начиналась война. И в ней, как это ни цинично звучит, я имел преимущество. Враг был убежден, что я молюсь вечности в блоке-шесть и, следовательно, не способен нанести вреда централизованному зомбированию нуждающихся в этом (по мнению земных божков) граждан.

Я осмотрелся и вспомнил о клятых «светлячках». Пришлось вырвать эту светящуюся дрянь из чужого комбинезона и взять с собой, оставив свой датчик рядом с телесной оболочкой Славы.

Я не стал пугать плохой новостью впечатлительного Гостюшева, который и без того находился в депрессивно-пассивном состоянии. Я взбодрил его словами о долге перед Отечеством, и мы поспешили прочь от опасного места.

Пока нам везло: трудовой день заканчивался и научный люд разбрелся по своим боксам. Мы без проблем проникли в лабораторию, где коллега Гостюшев хранил трубку спутниковой связи. Через несколько минут мы обменивались энергичными мнениями о ситуации с внешним миром в лице Никитина и Орешко. Ор стоял такой, что Служба безопасности имела полное моральное право повязать нас как нарушителей сна дремлющей фауны и флоры. Я доказывал, что пришло время активных действий. Меня убеждали в обратном: рано, требуется более тщательная подготовка к Акции. Тогда я предупредил, что взорву все к такой-то матери!

– Я ему взорву, я ему взорву! – доносился возмущенный голос полковника Орешко, который, вероятно, метался по кабинету в ожидании генеральского звания. – Я ему взорву, сукин он сын!

– Никитин, передай полковнику, что он сам такой и что у меня есть электронно-виртуальная бомба, – пригрозил я. Глаза коллеги Гостюшева полезли на лоб от моих слов. – Будет маленький взрыв, как атомный. Тут рядом со мной товарищ, он подтверждает.

– Да, – выдавил из себя ученый, ничего не понимающий.

Короче говоря, консенсус, если выражаться мудозвонским языком политиканов, был найден. Мы с Гостюшевым прогрызаем ход к бронированной зоне «Гелио», а к нам на помощь идет подкрепление вместе с хакером и медвежатником. Веселая, знаете, такая гоп-компания.

Когда мы закончили активные переговоры с внешним миром, мой коллега Гостюшев заплетающимся языком задал вопрос:

– Саша, вы ещё живы?

– А почему бы мне не жить? – удивился я.

– Где ваш сенсор? – и указал на мою грудь: там темнела рваная рана комбинезона.

– Потерял, – развел я руками.

– Саша, отсутствие оного смерти подобно!

– Я же предупреждал: я крепче любой системы, – улыбнулся и, решив не пугать больше своего товарища по общей борьбе, выудил из кармана «светлячок» цвета оранж.

– О Господи, это откуда? – вскричал Гостюшев.

– Оттуда, – отмахнулся я. – А что такое?

– Такой сенсор дает возможность свободного прохода в секторы Б и В.

– Ну и прекрасно, – сказал я. – Значит, не надо будет бегать нагишом и светиться новогодней елочкой.

Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. (Эх, Слава-Слава!) Никто не знает своей судьбы, это правда. Даже я. Но предчувствие такое, что ночка ожидается тяжелая. Бессонная. Со смертельным исходом.

Мы ждали условленного с внешним миром часа, когда можно нам начинать, и я от скуки развлекал своего утомленного напарника веселыми анекдотами. Например, про жен разных стран, когда муж застает их с любовником.

Испанка. «Родриго, убей его, но не меня!»;

Англичанка. «Милорд, вы не вовремя вошли»;

Француженка. «Ну, что ж, Жан, ложись и ты…»;

Еврейка. «Абрам, это ты? Кто же тогда со мной?»;

Русская. «Иван, ей-Богу, последний раз. Только не по голове…».

Или ещё такой анекдот. Ползут двое пьяных. «Ты меня уважаешь?» – «Нет. Я тобой горжусь».

Мы так смеялись, что позабыли, где находимся. Что и говорить, даже перед расстрелом найдется место шутке. У тех, кто приводит приговор в исполнение.

Напомнил нам о долге сигнал из космоса – мол, пора действовать, господа!

Прогрызать дорогу нашим внешним боевым товарищам мы начали с промежуточного блокпоста между секторами А и Б.

Два удара – два полноценных трупа. (Шутка.) Хотя удары были. Отключив двух бойцов Службы безопасности от текущих проблем, я оттащил их в вентиляционную шахту проветриться. Спуск по крутому желобу был произведен благополучно, без проблем.

Проблемы возникли по дороге к общему блокпосту. К нам неосторожно прицепился боец СБ, требующий дополнительного допуска. Пришлось ему свернуть шею. К ужасу коллеги Гостюшева, который, видимо, по убеждениям был миротворец. Я развел руками: что делать? Если не мы, то нас; такая диалектика.

Потом мы ворвались в помещение, похожее на телевизионную студию (если я верно представляю ее), с громким предупреждением всем лежать во избежание серьезных телесных повреждений. Понятно, что кричал только я и не столь изысканно:

– Всем лежать, суки! Убью, падлы!

Меня прекрасно поняли, и большинство операторов благоразумно выполнили просьбу, упав ниц, однако один из них решил проявить отвагу и доблесть. Наверное, он хотел получить на грудь орден Ленина или звезду Героя. Посмертно. А заработал пулю в лодыжку. Похоже, это был не его день.

Затем, пока я заталкивал в дежурную комнатку-камеру неудачников в количестве шести человек, коллега Гостюшев, словно пианист в момент вдохновения, играл на клавишах Системы защиты. Судя по нагромождению аппаратуры и теле-, видеоэкранов с картинками любого, кажется, уголка Центра, можно утверждать, что это была тотальная слежка за научным людом.

Люди, как рыбки в аквариуме, плавали на экранах, занимаясь каждый своим делом. Читали, писали, лежали, спали, играли в компьютеры, гоняли Дуньку Кулакову[109]109
  Заниматься онанизмом (жарг.).


[Закрыть] – то есть жизнь бурлила энергичным подземным ключом.

– Еще немножко, – приговаривал Гостюшев у пульта. На большом экране мерцала многовитковая спираль, два конца которой близко подходили друг к другу. – Сейчас она, голубушка, должна соединиться. – С ловкостью иллюзиониста мой товарищ перебирал клавиатуру. – Есть контакт!

На экране вспыхнул звездоподобный орнамент с пульсирующими точками. Я взглянул на часы – с начала Акции набежало пять минут сорок секунд. Неплохо для старта.

Дальнейшие наши действия были так же стремительны и динамичны: я зачистил весь путь от зоны «Гелио» до первого блокпоста в секторе А, где находился лифт с выходом во внешний мир. Я работал аккуратно, стараясь не брать лишний грех на душу.

…Встреча двух миров, внешнего и внутреннего, была скоротечна. Из кабины лифта гурьбой вывалилась группа боевиков в черных масках, человек восемь; с ними – Никитин и Резо, но без маскарада; между моими боевыми друзьями находился ещё один человек в шлепанцах на босу ногу, однако с пузатеньким саквояжем в руках. Булыжник, мать его, медвежатника, так! Оказывается, его вытащили из постели. Опять в зону? Ан нет – всюду родные лица-мусала. Какое это счастье! И пока мой друг по юрсам[110]110
  Юрсы – нары в бараке (жарг.).


[Закрыть] переживал, я предупредил Никитина, что а) у нас осталось пятьдесят минут; б) его люди должны дежурить у каждого блокпоста; в) уничтожать только тех, кто будет агрессивен, особое внимание обращать на носителей алых «светлячков»; г) вперед!

Тренированным галопом наша группа помчалась по лабиринтам коридоров. Впереди, как знамя, мы несли нашего медвежатника в шлепанцах. По той причине, что у сейфа дыхание взломщика должно быть как у младенца. Несли Булыжника двое крепких ребят, в прошлом, наверное, штангисты-тяжеловесы. Бывший зек-милиционер переживал:

– Ой, где это я, Александр? В аду, что ли?

– Почти, Григорьич, – отвечал я. – Готовься вскрывать копилку. И за четверть часа.

– Да я завсегда готов, – кряхтел мой старый друг. – Добежали бы только ребятки. Вроде как Олимпиада в трубе.

Скоро цель была достигнута. Наша поредевшая группа оказалась у люкообразной стальной двери, похожей на вход в банковское хранилище.

– Так-так! – заинтересовался господин Булыжник, спрыгнув с надежных чужих рук. – Современный батюшка Крупп!..

– Пятнадцать минут, Григорьич, – решил напомнить я.

– Попрошу! – энергичным жестом удалил меня и любопытствующую публику от места борьбы человека и машины. – Ну-с, по скачкам и тихой,[111]111
  По скачкам и тихой – спозаранку тихо пробираться на кражу в дом (жарг.).


[Закрыть] – и, открыв мягкий потертый саквояж, принялся за работу.

Я взглянул на циферблат – минутная стрелка бежала по кругу, и никакая сила не могла остановить этот вечный бег. Жаль.

– У хакера полчаса, – сказал я. – Хватит?

Никитин пожал плечами: полковник гарантировал высокопрофессиональную работу, а вот что получится?

– А где этот хакер? – спросил я, точно выматерился.

– Да рядом с Резо-Хулио. На корточках.

И действительно, у стеночки сидел молодой человек педерастического толка в дурацкой маске и в камуфляжной форме десантника. Я уже было приблизился к нему, чтобы выдать для бодрости необходимые инструкции, как вдруг в глубине лабиринтов протрещали автоматные очереди.

– О'е! – зарычал я и бросился к месту происшествия.

Хотели как лучше, а получилось как всегда.

Недотепа ученый, нарушив инструкцию сектора В, отправился к приятелю в сектор Б, чтобы обсудить с ним очередную мировую проблему, которая стукнула ему в голову среди ночи.

На общую беду, его «светлячок» был цвета розового приморского заката и был он, человек, конечно, малость к тому же глуховат и слеповат. На приказ остановиться он не обратил внимания, поскольку вообще не воспринимал подобных команд. И получил два сквозных ранения в ляжки. Что привело его в крайнюю степень изумления.

– Анатолий, – обращался он к Гостюшеву, – я не понимаю, это что, кровь? Моя кровь?

Исполнительный малый, вскормленный кашей «Геркулес», виноватился, стащив маску. Добродушный такой, симпатичный убийца басил:

– Я того… не хотел. Я ему кричу…

– Арсен, ты дуб! – ругался Никитин. – Если не можешь отличить ученого от подлипал.[112]112
  Подлипала – работник милиции (жарг.).


[Закрыть]

– Я ему!.. А он прет, – обиженно басил боевик.

– Вроде кость цела, – осматривал пострадавшего Никитин. – Робин Гуд хренов.

– Так я ж! – страдал меткий стрелок. – Я ему!.. А он все одно прет!

– Хватит! – зарычал Никитин и приказал удалить поврежденного ученого путем переноса его тела в его же обитель. Для оказания первой помощи. Медицинской.

Разрешив неожиданную проблему, мы с Никитиным вернулись на передовой рубеж. И вовремя: бронированный люк медленно, но верно приоткрывался от нежно-садистских усилий Булыжника и товарищей в масках.

– Дрянная ширма,[113]113
  Малоценные вещи (жарг.).


[Закрыть] – пыхтел медвежатник. – Прошу…

– Мастер, Григорьич! – похвалил я его. – На пять минуток раньше…

– На том и стоим, Сашок, – заскромничал Булыжник. Дурануть[114]114
  Обмануть, одурачить; здесь – дернуть (жарг.).


[Закрыть] суку власть за вымя.

Наша группа осторожно проникла в зону «Гелио». На удивление, это был небольшой, овальной формы отсек, похожий, повторюсь, на космический отсек орбитальной станции. Да, видимо, здесь находилась компьютерная Система управления по зомбированию биоиндивидуумов. Какое счастье, что я не имею отношения к наукам, а то бы, определенно, спятил от нагромождения ультрасовременной аппаратуры. По мне – проще заложить под это хозяйство несколько десятков тротиловых шашек да ка-а-ак!.. Нельзя. Народное, мать его, достояние.

Пока я рассуждал, сколько потребуется взрывного вещества, чтобы шандарахнуть к такой-то матери всю эту фантастическо искусственную планету, мимо меня проскользнул хакер сомнительной сексуальной ориентации, оставив после себя терпкий запах духов. Этот запах был мне знаком. Определенно, знаком. На лица, цифры, голоса и запахи у меня память хорошая. Странно. Хотя чему тут удивляться? Импортная парфюмерия широко летает нынче по стране.

Тем временем хакер занял место за пультом Управления и принялся совершать лишь ему одному известные манипуляции. Со сноровкой шулера в казино Монте-Карло или Москвы.

Никитин жестом показал, что присутствие публики излишне. И верно: мы топтались, как кони перед забегом вокруг экватора.

Группа отступила на заранее подготовленные позиции, а проще говоря, вывалилась в коридор. Здесь мы ещё раз обсудили наши действия. Пока все катилось подозрительно отлично, исключая недоразумение с ученым-недотепой. Однако вина наша была минимальна. Не надо шляться где попало во время путчей, переворотов, мятежей и революций. Можно получить пулю в ляжки. И выше.

Затем я, Никитин, Гостюшев и примкнувший к нам Иван Григорьевич Пулыжников прошли по подземным лабиринтам, проверяя обстановку и посты с нашими силами самообороны. Все опять было подозрительно прекрасно. Как в том анекдоте. Сидят в подъезде два киллера. «Клиента» все нет и нет. «Слушай, – говорит один киллер другому, – я уже беспокоюсь. Вдруг с ним что-то случилось?»

Когда мы снова возвращались к зоне «Гелио», Булыжник потянул меня за рукав и со скромной учтивостью поинтересовался, нет ли где ещё работенки. Для него. Он, конечно, готов трудиться ради голой идеи, но дома любимая жена-стерва и детишки на полатях мацают ручонками воздух в поисках заморских арахисов в шоколаде, мать их, капиталистов, так!

Я прекрасно понял старого друга по нарам. И даже прослезился. Образ несчастных детей замутил мой доселе ясный разум. Я потянул за рукав коллегу Гостюшева и поинтересовался с любезной учтивостью: а где находится кабинет уважаемого академика Ладынина Л.Л.? К нашему удивительному везению, кабинет был расположен рядом с «Гелио». И это правильно: зачем богу ЛЛЛ плутать по лабиринтам подземелья? Можно заблудиться навсегда, нанеся вред отечественной научно-популярной мысли о том, что жизнь на планете Земля возникла где-то там, за млечными путями космоса.

Признаюсь, Никитин был против нашей самодеятельности. Равно как и коллега Гостюшев. Они не понимали, что импровизацией можно добиться больших успехов, чем многократно обдуманным, банальным планом. И потом, несчастные дети. Без шоколадного детства на арахисовом поле жизни.

Словом, я настоял на своем. А это я умею делать, моментально превращаясь в недоумка, не принимающего разумных доводов. Тем более я люблю ходить в гости. Без приглашения. Можно вволю наблатоваться и кое-что наблындить. Перевожу для тех, кто ещё не успел побывать за паутинкой:[115]115
  Паутинка – проволока, которой огорожена контрольно-следовая полоса (жарг.).


[Закрыть] можно завести полезные знакомства и кое-что проверить.

Кабинет академика невнятных наук был похож на своего хозяина: член партии, но демократ в душе, строг, но вальяжен, официален, но дружеская улыбка ломает губы. Ну и так далее. Кабинет также был наполнен компьютерной техникой и прочими наукообразными, техническими новшествами. На стенах яркими пятнами цвели абстракционистские полотна. Видимо, для настроения и улучшения потенции. Под одной из таких абстрактно-идеалистических картин господин Булыжник нанюхал сейф. Пренебрежительно сплюнув на себя, он сказал:

– Ну, это, Сашок, из фанеры. Сейчас мы этот гробик враз! – И вытащил из саквояжа фомку. – Ох, Сашок, была бы тут зеленая фанера[116]116
  Деньги; документы; здесь – деньги (жарг.).


[Закрыть] или хоть тити-мити,[117]117
  Деньги (жарг.).


[Закрыть] – и налег на орудие производства, – да чую, шнифер[118]118
  Сейф (жарг.).


[Закрыть] голый, как баба в бане!

И при последних словах что-то выразительно хрустнуло; мне показалось, что кости моего друга; нет, это был хруст ломкого сейфового замка. Действительно, шнифер оказался декоративной игрушкой для папы-лоха ЛЛЛ.

– Ну, что нам Боженька прислал? – И любопытный гражданин Пулыжников тиснул свое фото в настенную камеру. – Е', Сашок! Кажись, долляры? – В его руках вспухла пачечка импортных ассигнаций. – Не фальшивые, чай? – Принялся смотреть на свет. – Вроде с полосочками?

– А в клеточку нет? – Я тоже поинтересовался содержимым слабобронированного ящика.

– Сашок, там более ничего, – отмахнулся Булыжник. – Мы эту зелень делим или как?

– Все твое, родной, – успокоил товарища, который ошибся: в сейфе находились компьютерные лазерные дискеты. Их было пять – пять фанер с неведомой пока мне информацией, способной, быть может, взорвать, к чертовой матери, весь наш провинциально убогий шарик. А быть может, на этих дискетах были записаны лазерным лучом детские игры – стрелялки, догонялки, пугалки и сексораздевалки? Этого пока никто не знал. Но что-что, а эта проблема была решаемая. В спокойной обстановке. В кругу друзей и близких.

– Ты чего, Сашко, задумался, как жунг? – насторожился Пулыжников. Если надо, делим зелень.

– Григорьич, не утомляй. – Я взглянул на часы.

– Дергаем?

– Пора, мой друг, пора, – задумчиво проговорил я, осматривая кабинет. Он был удобен во всех отношениях, в том числе и для душевных бесед.

– Тики-так, – сказал медвежатник, поправляя экзотическое полотно, скрывающее сейф для домашних пирожков. – Лепота, мать ее!

– Пошли, ценитель живописи…

– Ох, Александр, а был у меня талант ко всякому малярству, ох, был!

Я успокоил старого друга тем, что художников, мастеров кисти, до черта, а таких, как он, мастеров фомки, раз-два, и обчелся. На наших-то просторах Родины.

– Это точно, – был вынужден согласиться со мной несостоявшийся Шишкин-Брюллов-Суриков.

Вернувшись к зоне «Гелио», мы обнаружили нервничающего Никитина.

– У нас проблемы, братцы.

– Какие?

– Хакер заканчивает это самое перепр… препр… тьфу… перепрограммирование, но нужно заблокировать потом люк, – объяснил Никитин. – Хотя бы на час, чтобы новая программа сработала, а затем пойдет вирус… По всей системе…

– Бррр, – проговорил я и выразительно посмотрел на Булыжника.

– Нет проблем, Сашок! Закупорим коробочку, – пожал он плечами. Навсегда.

Мы с Никитиным одобрительно хмыкнули; я передал ему дискеты и предупредил: только в руки полковника Орешко.

– Так сам? – удивился Никитин.

– У меня дельце осталось, – ответил я. – Личное. – И постучал по стеклу часов. – Две минуты у хакера…

И, словно услышав мое предупреждение, из зоны «Гелио» выскользнула вышеупомянутая личность; жестом показала, что все в полном порядке. И снова терпкий парфюмерный запах встревожил меня. Но гражданин Пулыжников отвлек от загадочной, камуфляжной, сексуально неверно ориентированной фигуры хакера. (Кстати, что за слово? Чахоточно-отхаркивающее.)

Приняв от господина Булыжника свинцовую примочку, я крикнул, чтобы группа двигалась на выход, мы её догоним. Группа загалопировала прочь, а мы, два бывших зека, остались у огромного шнифера.

– Что это, Григорьич? – поинтересовался я тем, что держал в руках.

– Магнит, Сашка, – перебирал он цифровой шифр на люке толщиной в метр сверхпрочной стали. – Сейчас мы его причмокнем… Дай-ка!.. И не одно чмо с электроникой не возьмет кода.

– Ну ты, Ваня, голова! – восхитился я.

– А то! – был вполне серьезен. – Фирменный знак Булыжника – это его булыжник! – И влепил магнитную чушку рядом с цифровым шифром. – Навсегда. Открою или я, или бомба с автогеном. Но это на неделю, чтобы сделать по шлифту.[119]119
  По шлифту – взлом (жарг.).


[Закрыть]

На этой пессимистически-оптимистической ноте мы защелкнули замок люка до лучших времен и поспешили за группой товарищей. Оставалось семь минут времени достаточно на благополучный уход из подземелья, но я-то решил задержаться, записавшись на личный прием к товарищу Ладынину. (Он же Латынин? Он же Доспехов?) Не знаю. Такие проблемы решаются именно на приемах по личным вопросам. В полночь. Когда люди разговорчивы, как дети, и доверчивы, как звери.

Мы же, хлебавшие вместе баланду на чистеньких пеньках от корабельных сосен, стартовали от зоны «Гелио» со скоростью звука; вероятно, мы более не желали давиться казенными харчами. Что интересно, никто уже не тащил на руках Булыжника, в этом и не было необходимости: он сам улепетывал по туннелям, как олимпийский чемпион.

Но наша боевая группа мчалась ещё быстрее. Мы её настигли только у первого блокпоста. Расставание, признаюсь, было недолгим и без печали. Я затолкал всю чумовую от бега команду вместе с подозрительным хакером, задыхающимся медвежатником, желающим остаться и поэтому протестующим Гостюшевым в кабину лифта и отправил веселую гоп-компанию наверх. На свободные пространства Отчизны.

Убедившись, что лифт благополучно прибыл в родное, наземное, в смысле земное, Отечество, я взглянул на часы. В последний раз. (Шутка.) Минута и тридцать три секунды до всеобщей тревоги. И километр туннелей до кабинета академика ЛЛЛ.

О! Как я бежал! Это был забег двух выдающихся спринтеров: меня и матушки-смерти. Ее легкое дыхание и взмахи наточенной косы бодрили мою душу. Мне даже показалось на одном из поворотов, что душа летит впереди моего бренного тела. Наверное, так оно и было. И только возле нужного мне кабинета они соединились, душа и плоть. И в этот момент в природе подземелья произошли не видимые глазу перемены. Вновь смертельное ультразвуковое излучение загуляло по Центру. Правда, ещё возник нудный, тягучий и весьма неприятный звук – сигнал тревоги.

Я завалился в чужой кабинет. И вовремя – по коридору затопал отряд Службы безопасности.

Я схоронился в углу, за аппаратурой. Теперь осталось только ждать. Приема. Очевидно, из меня получился бы самый настойчивый в мире проситель:

– Не себя ради, а токмо ради хворой отчизны-матери.

М-да! В доме окочурившегося от демократии населения не говорят о реформаторских новациях, от которых и наступает смертельный запор.

Мое философствующее одиночество нарушило появление двух знакомых лиц: академик Ладынин был разъярен, как вепрь с дюжиной разрывных пуль в мягких частях туши; руководитель Службы безопасности Петр Петрович Страхов, наоборот, был сдержан в своих чувствах:

– Все под контролем, Леонид Леонидович.

– Под контролем?! – взревел академик.

Я уж хотел выйти и подтвердить слова циклопа, мол, да, все под контролем. Сейчас. Но помешал ЛЛЛ, снова взревевший дурным голосом:

– Вы что, оху…, любезный Петр Петрович?!

– Никак нет!

– Нет? Посты обезглавлены! Кем? Каким образом? Зачем? Что происходит?

– Разбираемся…

– Вы, батенька, даже не представляете, если что-то в зоне «Гелио»… махнул рукой. – Идите, я жду вестей о ЧП.

Циклоп удалился в полной убежденности, что все находится под его всевидящим оком. Самовлюбленный болван, он всегда в помощь таким, как я, прошу прощения, молодцам.

Опустившись в кресло за рабочим столом, ЛЛЛ утопил кнопку на современном аппарате связи.

– КПП? Это первый. Транспорт на территорию въезжал? За последние два-три часа?

– Секундочку, – раздался голос исполнительного служаки. – Так. Микроавтобус и легкая автомашина.

– Пропуск?

– Так. Есть пропуск.

– Подписи?

– Так. Бобока. Генерала, то есть, Бобока. И нашей Службы.

– Машины ещё на территории?

– Так они… это… выехали… минуток уж с пяток… А что так?..

Академик резким движением переключил связь.

– Я – Центр. Соедините с тридцать третьим километром Трассы!..

К счастью, неблагоприятный ход истории мною был приостановлен. Неблагоприятный – для моих боевых товарищей и друзей, летящих по обледенелой трассе и не подозревающих, что на тридцать третьем километре их могла подстерегать трупоукладочная засада.

Мое появление парализовало хозяина кабинета, как анестезия дурманит потенциального покойника под ножом хирурга.

В конце концов академик выдавил из себя вполне закономерный вопрос:

– Кто вы?

– А вы кто? – был оригинален я.

– Я? – задохнулся от возмущения ЛЛЛ. – Нет, вы кто такой?

– А вы кто такой?

Короче, мы препирались, как на одесском Привозе две торговки черноморскими кильками.

Дело закончилось тем, что я, забыв личный интерес, продемонстрировал удивительную осведомленность в делах и проблемах подземного Королевства. Я был немилосерден к своему собеседнику, это правда. Я популярно объяснил академическому королю, что вот пока мы здесь чуть нервно беседуем, компьютерный вирус сжирает всю программную систему в зоне «Гелио». Ам-ам! Маленький такой, зубастенький хищник. (Если я верно представляю его, компьютерного разбойника.)

И что же? На мои слова академик истерично захохотал и хохотал долго:

– Это невозможно, голубчик мой! Это никак невозможно, потому что не-воз-мо-жжж-но!

Я обиделся и, указав на рваную рану в космическом комбинезоне, поинтересовался:

– А так жить можно?

Возникла пауза. Актер забыл текст. Он лишь таращил глаза, пытаясь что-то пролепетать. Признаюсь, я не обратил внимания на его полуобморочное, истерично-эмоциональное состояние; не обратил внимания на слишком брусничный цвет обрюзгшего вельможного мурла; не обратил внимания на чичи,[120]120
  Глаза (жарг.).


[Закрыть] выпадающие из своих природных орбит. Я слишком был увлечен собой, герой своего кипуче-гремучего времени.

Более того, в доказательство своих фантастических познаний в делах подземных я аккуратно снял полотно с абстракционистской мазней и рванул дверцу сейфа, как боец – чеку гранаты.

– Увы, Леонид Леонидович, банк ограблен. Убедитесь сами! Вот незадача. Кто же это сделал? Кто этот ху?

– Ху… ху-лиган! – выплюнул академик, приподнявшись в кресле, и тут же рухнул в него. С нехорошим, канифольным цветом лица.

– Эй-эй, любезный, – только тут заволновался я. – Что за афера с вашей стороны? – Поспешив к несчастному, я обнаружил, что тот уже примеряет костюм.[121]121
  Гроб (жарг.).


[Закрыть] Только в стекленеющих зрачках еще, казалось, теплилась жизнь. Но это был оптический обман. Отражаясь в мертвых зеркальцах глаз, я отступил, понимая, что помощь в таких случаях противна покойнику. Зачем и после смерти десенсибилизировать утомленную такой жизнью телесную плоть?

Право, не этого результата я добивался. И потом, я так и не узнал: имел покойный академик в молодости африканскую биографию или нет? То есть личный прием по личным вопросам не удался. Ни для кого. Увы, все мы ходим под Богом. Создателю сверху виднее, кого призывать на Небеса, а кто ещё может позволить потешить себя иллюзиями научных побед над природой.