Текст книги "Кровавый передел"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 36 страниц)

– Так что, Алекс, прошу утрамбовать ситуацию, – проговорил мой боевой товарищ. – Делай что хочешь, как хочешь, но… результат чтобы был! Положительный.

– Руководить тебе псарней, а не людьми, – буркнул я. – Кто же так напутствует? На подвиги…

– Извини. Увлекся, – крякнул чиновник по безопасности. – Какие ещё будут вопросы?

– Все вопросы потом, – ответил я, заметив бредущего по тропинке Никитина. – Как банька?

– Пыхтит, родная, – отозвался новоявленный банщик. – Как бронепоезд. Машинист сбор дудит. И требует горючего. Для души.

– Все имеется! – поднялся с крыльца генерал Орешко, размахивая бутылкой, точно противотанковым коктейлем имени В.М.Молотова. – Сто лет не был в бане!.. Мать честная! Ну ты, Владимирыч, хозяин! Кулак-мироед, е-е! Ух, ублажу свою душеньку!.. – И, едва не наступив на распластавшегося ковриком Тузика, грузно побрел среди грядок. Как богатырь земли русской по степи кочевой.

Я покачал головой: хорош защитник Отечества. На пару с обожравшимся песиком Шариком. С такой службой жди различных влияний извне. Бди, чекист, а не бзди на чужих огородах. (Это я за мироеда-кулака!)

Тут мое внимание было привлечено странным поведением ещё одного чекиста. Никитин ходил вокруг крыльца и будто что-то искал. Я поинтересовался: что он потерял? Последовал обезоруживающий по своей простоте ответ:

– Так это… Где огурцы? Полная банка была. Огурцов…

И я не выдержал – расхохотался. Боже, как я смеялся! Так смеялся только однажды, когда получил надушенную записку от хакера. Правда, тогда мой смех был горек и скорее истеричен, ныне же я хохотал от всей души. Что может быть прекраснее майского дня, утомленного огурцами пса, недоумевающего товарища, тщетно ищущего неуловимые маринованные овощи, солнечных бликов на трехлитровой банке, валяющейся под крыльцом, порывов ветра и пыхтящей на огородике баньки…

Ничего. Ничего не может быть прекраснее всего этого – я буду не я, а розой, бля, ветров, если это не так.

Рабочая неделя началась с мелкого, клейкого дождика. Город расцвел многоцветными зонтиками, и казалось, что мы с Никитиным угодили в искусственный дендрарий на островах Японского моря. Прохожие, точно камикадзе, прыгали под колеса автомобилей. Водители в отместку наезжали на лужи и пытались залить самоубийц. С головы до пят.

Никитин вместе с джипом был передан мне. В помощь. И то правда: найти молоденькую королеву в десятимиллионном цирке-шапито практически невозможно. Единственный шанс имеется лишь у профессионалов, то есть у нас. При условии, если нам повезет и госпожа-удача ощерится милой улыбкой. Главное, чтобы юный партизан был жив и здоров. Тогда наши шансы повышаются. Теплый организм оставляет за собой шлейф, по которому его можно и обнаружить. В какой-нибудь богемной дыре, где шкварки заширенные ловят приход. Зачем компьютеры и TV, если можно принять дозу яда[186]186
  Наркотика (жарг.).


[Закрыть] и отправиться в виртуальную реальность. Там нет ни времени, ни границ, ни привычного и убогого мирка повседневности… А есть, как утверждают, божественный, фантастический полет над вечностью. Вечный, великолепный хутар![187]187
  Состояние наркотического опьянения (жарг.).


[Закрыть] Да здравствуют бешеные![188]188
  Наркотики (жарг.).


[Закрыть] Аминь!

Поначалу, правда, мы с Никитушкой решили не торопиться и навестить нашего друга и незадачливого путешественника в далекие края. Я хотел глянуть на Резо, чтобы убедиться: не зря мы гарцевали по таежной пересеченной местности. Точнее, он – на мне. Километров сто. Надо же посочувствовать охромевшему на все конечности товарищу и принести ему для восстановления всех двигательных функций апельсины, мандарины, гранаты (которые фрукты) и прочие полезные витамины. Выполнить то есть свой приятельский долг.

Что мы с Никитиным и сделали, явившись с утра пораньше в госпиталь. Со скромной продуктовой корзинкой. Для всех медицинских сестричек.

Встреча друзей была бурной и радостной. Резо устроился лучше всех: отдельная палата, телевизор, «утка» под койкой, сердечное обхождение и, самое главное, транспорт – автоматизированная, лихая, импортная коляска. В личное пользование. Наш боевой товарищ тут же продемонстрировал мастерство управления двухколесным механизмом. В километровом полутемном коридоре. Распугивая чахлых больных на неудобных костыльных распорках.

– Ну как? Ас?! – восторгался Резо, оккупировавший, кажется, навсегда удобное средство передвижения.

– Ас-то ас, – покачал я головой. – Только когда ножками-то? Топ-топ?

– Э-э-э, Александро, – замахал он руками в ответ. – Этого никто не знает. На следующей недельке консилиум… Будем диагностировать… Необходима психическая сублимация…

Я понял, что Резо крепко обжился в госпитале, если козыряет такими специфическими словцами. Все это мне не очень понравилось, но мы торопились, и я отделался лишь легким предупреждением о том, что через день-два он должен отсублимироваться до состояния самостоятельного хождения, иначе… И потом, кажется, его, жениха, ждут на далекой железнодорожной ветке. Или он, донхуан, позабыл о своих обещаниях честной девушке?

– Ничего я не забыл, – огрызнулся Хулио. – Такую, захочешь, не забудешь. Любвеобильная… без буквы «о» в этом слове, вах, как крольчиха! – И неожиданно набросился на меня: – И ты тоже хорош, Алекс!

– А я-то тут при чем?

– Бросил меня. На произвол копилки,[189]189
  Копилка – женские половые органы (жарг.).


[Закрыть] – объяснил Резо. – Надо же думать, что делаешь!

Я обиделся и сказал, что в следующий раз он, привередливый, будет оставлен в берлоге. С медведицей.

Такая встреча была вполне возможна в будущем, и поэтому Резо тотчас же повинился, мол, я его не так понял, он готов хоть сейчас на три тысячи восемьсот какой там километр!.. На инвалидной коляске. По шпалам.

На этой оптимистической шутке мы и расстались. Ас покатил обхаживать апельсинами и мандаринами медсестричек, без которых он как без рук, а мы с Никитиным отправились по делам, имеющим важное государственное, ёк-теремок, значение.

В полдень у нас должна была состояться встреча с мамой Рафаэля, организованная при участии генерала Орешко. Встреча обставлялась с такой тайной, что казалось, мы с бедной женщиной собираемся обговорить условия свержения ныне действующего режима. И её супруга.

Пришлось покружить по городу, выполняя инструкцию командования, не понимающего, что в такую погоду все вражеские спецагенты сидят в уютных домах и гоняют чаи. С баранками, женами и ежевичным вареньем. (Даже самый матерый служака боится простуды. Больше, чем пули.)

Потом мы припарковали джип у гранитной набережной, выбрались из него. По весенней реке плыла ржавая баржа, груженная новенькими, похожими на лакированные туфельки автомобилями отечественного производства. На противоположном берегу мок ЦПКиО им. М.Горького с «Колесом обозрения». Из парка доносились модный мотивчик песенки и запах пережаренного общепитовского шашлыка. Мы с Никитиным переглянулись, сглотнули голодную слюну и отправились на встречу. В дом, который был построен в эпоху расцвета советского монументализма: гранитные грудастые крестьянки с серпами встречали нас у входа. Пряча свои детородные органы от опасных орудий сельскохозяйственного производства, мы прошмыгнули в подъезд. Один раз не только палка сучковатая стреляет, а и баба каменная серпом стрекает, ей-ей!

Я уж, грешным делом, решил, что у нас будут ломать ксивы или переспрашивать пароль со славянским шкафом и тумбочкой, да, к счастью, все обошлось без этих формальностей. Встречал нас молоденький служивый с лицом бывшего комсомольского активиста. Никитин знал его, видимо, с самой положительной стороны; они кивнули друг другу, как разведчики в тылу врага, и удалились на кухню. Пить чай. Я же отправился в гостиную на конфиденциальную беседу. С госпожой Ш.

К моему облегчению, мать Рафаэля оказалась женщиной милой, симпатичной, без барских замашек. Что может быть страшнее стервы высокопоставленного муженька, считающей, что мир теперь у её ног, которые она изредка раздвигает, выполняя нетрудоемкую работенку в супружеской койке.

Нинель Шаловна (так звали мою собеседницу), вероятно, полностью испытала прелести коммунистического быта и бытия с карьеристом, торопливо шагающим к зияющим высотам власти, и поэтому сумела сохранить в себе естественность и простоту. По её словам, ошибку она совершила ещё тогда, когда работала вальщицей на суконной фабрике имени Анастаса Микояна. Согрешила она, нет, не с руководителем коммунистической партии, а с посланцем солнечной Гранады – пылким Хосе-Родригесом, направленным антифашистской ячейкой для обмена опытом. Что-что, а опыта у Хосе хватило на весь девичий коллектив суконной фабрики: через положенный срок десяточек чернявеньких хосенят уже носились друг за дружкой по фабричному двору, напоминая мамам о яростных ночках любви с испанским сеньором, отозванным на родину по причинам постоянных международных скандалов. Скандалы устраивали отечественные мужланы, которые, кроме дрына из забора, ничего не могли противопоставить гранадскому гранду.

Нет, Нинель Шаловна не считает рождение сына ошибкой. Ошибка её в другом: когда поступило предложение от комсомолького вожака ехать покорять столицу, она, дурочка, согласилась. И вот плачевный результат – Рафаэль с мужем на ножах. А ведь дружили. До совершеннолетия сына. Когда супруг в день рождения мальчика пошутил, подарив ему резиновую, надувную куклу. При гостях. Разумеется, тонкая натура Рафаэля была оскорблена… Потому что с девочками мальчик не водится. Дружит только со сверстниками или постарше. (Мама, как я понял, не догадывалась о криминальных слабостях сына.) Любит театр режиссера…

Тут Нинель Шаловна запнулась, пытаясь вспомнить фамилию современного Станиславского. Не вспомнила. А я был слишком далек от театральных подмостков, чтобы знать, какими культурными мероприятиями ныне увлекается гомосексуальная молодежь. Хотя сию деталь (театральную) отметил. Про себя.

Затем задал ещё несколько вопросов, касающихся, в основном, дружбы Рафаэля с мальчиками. Не помнит ли Нинель Шаловна имен, прозвищ, характерных черт; какие, пардон, велись разговоры; быть может, сын делился тайнами с мамой? На все эти мои мусорные вопросы Нинель Шаловна ответила с интеллигентной стеснительностью:

– Александр Владимирович, вы знаете, они в таком возрасте все скрытные, пугливые, похожие друг на друга. Хрупкие такие. Не помню никого конкретно. Слушали музыку. Такую быструю, агрессивную… Металлическую, кажется? Да, на альбомах такие… неприятные… ужасные…

– Морды, – помог я женщине. – На чертей похожи?

– Да-да, именно, – согласилась моя собеседница. – Но не шумели. А что касается тайн? Какие могут быть тайны? Рафаэль – мальчик открытый, доверчивый, ранимый…

Да, каждая мать видит в сыне то, что хочет видеть. Мать оправдает даже сына-душегуба: не виновата её сердечная душенька, это все лихие людишки сманили на разбойничью дорожку… С топориком наперевес.

Что тут сказать? Сказать нечего. Матери. Лишь пообещать, что будут приложены все усилия, чтобы найти её роднулю. Живым или мертвым. (Естественно, шутку я оставил при себе.) Затем, получив адресок лучшего друга Рафаэля, я засобирался уходить.

– Вы уж постарайтесь, Сашенька, – сказали мне на прощание. – Если найдете Рафа, скажите – мама готова на все. Вплоть до развода. Да-да, вплоть до развода.

Вот за это, повторяю, не люблю заниматься гражданскими, условно говоря, делами. Много разговоров, душевных переживаний, субъективных мнений, пустых обещаний и угроз, грязного белья и слез, а результата нет. А если и есть результат, то, как правило, никчемный, как собачье дерьмо на солнечной лужайке парка, на которое, между прочим, можно весьма неприятно наступить праздничной туфлей.

Пообещав сделать все, что в моих силах, я наконец распрощался с бывшей вальщицей суконной фабрики, а ныне дамой света и полусвета. Надеюсь, она была откровенна со мной? У неё нет резона дурить нам голову. Сын, какой бы он ни был, слишком дорогая цена для игр. Банальная истина, да. Но это так, по-моему. В данном случае.

На шум появился Никитин. С подозрительно-довольной ухмылочкой. Я повел носом – сивушное амбре испортило мне настроение.

– Е'твою мать! – выматерился я. Когда дверь квартиры за нами, разумеется, захлопнулась. – Что за дела? Пока работаем…

– Так это же… После вчерашнего. После баньки, – оправдывался Никитин. – Ты уж больно суров, начальник.

– Суровая обстановка, товарищ, – ответил на это я. – Враг не дремлет и ждет, когда мы совершим трагическую ошибку.

– Иди ты к черту, – не понял шутки Никитин. Иногда я шучу слишком удачно, это правда.

Мы вышли из подъезда – гранитные крутобедрые нимфы бескрайних полей по-прежнему рассекали весенний воздух серпами, навевая почему-то мысли о хлебе насущном. То есть хотелось жрать. В час обеденный. И неуютный от мелкокалиберной мороси. В такую погоду лучше наклюкаться чаю с клюквой и забыться. В романтических грезах. О белых пароходах и теплых островах. С кипарисами. И аборигенками. С кокосовыми титями. Эх ма, райское наслаждение!

Эх ма, дела-дела. Делишки. Мы сели в джип – Никитин включил печку, и «дворники» сразу же скрипуче зашкрябали по стеклу, точно серпы по асфальту. На зыбкой речной волне пыхтел трудолюбивый буксир «Отважный» с гигантской дымоходной трубой. «Чертово колесо» в парке, вздрогнув разноцветными лодками, пришло в движение – неужели нашлись любители топографии и острых ощущений? Что там говорить: живуч человек, все время подавай ему хлеба и зрелищ.

Ну, зрелища могут подождать. А вот куснуть кусочек хлебушка. С колбаской. Домашнего изготовления.

Что интересно – нас было двое, а мысль одна: не заехать ли в гости? В дом нам родной, который находился в пяти минутках неспешной езды. Или в двух, если забыть про светофоры и тормозную педаль. Мы с Никитиным переглянулись, я проговорил:

– Газуй, каскадер! Поехали перекусить.

– Есть, гражданин начальник, – самодовольно ответил водитель.

– Но помни: враг таки не дремлет!

– Ууу, е'! – зарычал мой друг, нажимая на акселератор, как на врага, который только и ждет нашего ротозейства. Если не сказать точнее. Чтобы использовать все наши ошибки в своих мелкобуржуазных, корыстных целях во имя процветания капитализма. Во всем мире.

…В гости мы приехали вовремя. Интуиция, повторюсь, и нюх играют в нашей работе не последнюю роль. Нюх на горячий украинский борщ. С красным перчиком. На мясные кулебяки. Со сметаной. На приятное общество.

Тетя Катя встретила нас, как сыновей: и хорошо, что проезжали мимо Никитушка часто мимо, то картошечки завезет, то капусточки, то морковушки, то бурячка, то ещё чего такого, по хозяйству необходимого. Мой товарищ от таких доверительных слов засмущался необыкновенно, покрылся нездоровым свекольным (бурячным) цветом, засуетился, мол, Екатерина Гурьяновна, это я так, выказываю вам почтение и уважение как женщине, со всех сторон положительной. В этот напряженный для меня и Никитина момент появилась прекрасная Ника в домашнем халатике и по-домашнему чмокнула одного из нас. Нетрудно догадаться, кого? Боец спецназначения от такой ласки окончательно потерялся, пытаясь провалиться сквозь землю. Это у него не получилось. Я хотел рассмеяться, да смех, как кость, застрял в моем горле. Выражаюсь банально, но точно. Потому что появилась Полина. В джинсовой журналистской униформе. Нет, она никого не чмокала в щечку, а лишь проговорила радостно:

– О ребята! Мы вас заждались.

И тут я наконец все понял – я пал жертвой заговора. Меня, как лоха, заманили в западню. На запах борща и кулебяк. И кто? Боевой товарищ, которому я верил, как самому себе. Теперь пришла моя очередь делать попытку провалиться сквозь паркетные половицы. Попытка оказалась неудачной. Я топтался в коридоре, как конь в стойле, пока не был приглашен к овсу. В смысле, к столу. К борщу. И кулебякам. Со сметаной.

Ну, Никитин, ну, сукин ты сын, сопел я, бросая выразительные взгляды в сторону товарища, изображающего из себя Святые ворота в Иерусалиме. Так друзья не поступают, интригуя на стороне прекрасного пола. Нетрудно было догадаться, что интрижка исходила от Полины. Видимо, ей не терпелось изучить загадочный человеческий материал в моем обличье. Чтобы потом опубликовать заметку. В студенческой стенгазете. Под названием: «Боец невидимого фронта. Таким я его знаю».

Делать, однако, нечего – надо было жить. Тем более свежий борщ с плавающими островами говядины призывал к срочному употреблению себя. Все проблемы промозглого дня тут же были забыты, и мы с Никитиным замахали ложками, как сталевары лопатами. У старорежимной домны.

Признаюсь, за такой роскошный обед да в таком приятном обществе я решил не гневаться на товарища. Разве может устоять гвардеец против девичьих чар? Хотя вопросы у меня оставались. К чересчур хозяйственному хлопчику. Судя по взглядам, смешкам, недомолвкам, между ним и гарной дивчиной Никой имелся, как говорят в Одессе, большой интерес. Любовь? Хм?

Между прочим, Полина тоже проявляла к моей персоне повышенное внимание. Правда, выражалось это в элементарной помощи за столом – долила борща, поставила блюдце с винегретом, разрезала кулебяку и лакомый кусочек – мне, полив его предварительно сметанкой. Наверное, она просто была воспитанной девочкой, Полина. Не знаю, не знаю.

Заканчивая обед, мы как-то незаметно перешли на обсуждение погоды, международных новостей и светских сплетен. Затем разговор плавно перелился в русло театральных течений. Модных и скандальных. Я насторожился – всю жизнь мечтал посетить театр. Именно тот самый, который любит навещать, как утверждает его мама, рафинированный мальчик Рафаэль. Я вытащил фотографию маргаритки[190]190
  Маргаритка – пассивный гомосексуалист (жарг.).


[Закрыть] и продемонстрировал её девочкам, поинтересовавшись, какое заведение Мельпомены может привлечь внимание подобных цветиков? Ника прыснула в кулачок, а Полина ответила, что, по её мнению, существует несколько местечек для подобных театролюбов. Главный театр для таких зрителей – театр режиссера Романюка.

– Как? – не понял я. – Какого режиссера?

– Романюка, это такая фамилия, – ответила девушка. – Разве не слышали? Самый скандальный режиссер…

– И чем же он знаменит?

– Всем, – отмахнулась Полина. – Это все надо видеть. Богема без ума. От его постановок. И мальчиков.

– Мальчиков?

– У него почти все женские роли исполняют юноши, – объяснили мне, мужлану. – Кстати, если есть желание, можно посетить храм «голубого» искусства. Всем желающим.

– Кроме Ники, – испугался Никитин. – Она ещё маленькая.

Девочки подняли современного отшельника на смех – он отстал от кипучей развлекательной индустрии; сейчас с пеленок бегают на танцевальные тусовки и театрально-модные премьеры.

И вообще когда он последний раз нюхал запах кулис? Мой друг повинился: в пятом классе он двенадцать раз ходил нюхнуть детский спектакль Херсонского городского драмтеатра «Чипполино». После тринадцатого гекнулся с бельэтажа на голову любимой пионервожатой, что навсегда отлучило его от фальшивой, бутафорной, истерической жизни на пыльных досках сцены. Мы посмеялись, сочувствуя пострадавшей вожатой пионеров, но тем не менее решили, что Полина постарается надыбать билеты в партер, откуда можно свалиться только в оркестровую яму, и мы дружною гурьбой (с Екатериной Гурьяновной во главе) отправимся наслаждаться откровениями театрального кречета.[191]191
  Кречет – гомосексуалист (жарг.).


[Закрыть] Вечером. Быть может, даже сегодняшним.

Тетя Катя на шутку охальников о своем главенстве замахала руками, сказав, что она лучше дома поглядит «Спокойной ночи, малыши», чем пускаться во все тяжкие. И взялась за грязную посуду. Вместе с Никой. А Полина – за телефон. Вышибать из друзей билеты на культурно-специфическое мероприятие. Мы же отправились на работу. Если то, чем мы с Никитиным занимались, можно назвать работой.

По-прежнему мелочил холодный дождь. Природа капризничала, как плаксивый ребенок, которого все вынуждены терпеть. Мы забрались в джип, вполне довольные жизнью. Хотя поведение моего товарища вызывало некоторые вопросы. Почему это его чмокают в щечку, а меня нет? (Шутка.) По какому случаю был организован такой наваристый – картошечка, да капусточка, да морковушка, да бурячок – обед? Такие простые вопросы вызвали сложную гамму чувств у фрея,[192]192
  Фрей – гордец (жарг.).


[Закрыть] который замычал нечто неопределенное, мол, он есть друг семьи и помогать хорошим людям обязанность каждого… кто чувствует в себе силы, чтобы помогать хорошим людям… он есть друг семьи, и обязанность его, как и каждого…

– Стоп! – рявкнул я. – Еще одно такое слово, и ты не ходок в театр. Я пойду один. Вместе с девочками.

Угроза подействовала, как на удавленника действует бельевая веревка. Мой друг замолчал. С чувством оскорбленного достоинства. Так может оскорбляться лишь друг семьи, который чувствует в себе силы не только таскать килограммами овощи и фрукты, но и любить. Любить Победу.

Чтобы разрядить обстановку, я огрел обидчивого товарища по спине и напомнил, что тоже люблю Нику. Как сестру. И прошу – её не обижать. Никогда.

– Их обидишь, – буркнул Никитин.

– Вот это слова не мальчика, но мужа, – поддержал я влюбленного. Подозрительный обед. Во всех отношениях.

– Почему?

– Как почему? Думаешь, Полина там случайно оказалась? За обеденным столом.

– Не случайно, – пожал плечами Никитин. – Сама попросила меня, чтобы мы приехали… Вдвоем…

Я внимательно посмотрел на оперсоса хренового. На олуха. На одера. И, сдерживая чувства, спросил, что же он, мать-перемать, ботало такой, молчал, точно его взяли за пищик.

– А ты меня спрашивал?

– О чем?

– Ну, обо всем?

– Нет, не спрашивал, – признался я. – Но как я мог спросить про то, чего не знал? Про акцию.

– Про какую акцию? – удивился Никитин.

– Я про обед…

– А что обед? Отличный обед… Саша, ты чего?

Мы посмотрели друг на друга, как два барана в джипе. Я махнул рукой поехали. Действительно, что произошло? Ровным счетом ничего. Прекрасный обед в приятном обществе. Что еще? Да, Полина проявляет странную заинтересованность к фигуре. Моей. По какой причине? Как журналист-щелкопер? Или как слабая половина человечества? К более сильной и мужественной. Половине, коей являюсь я. Надеюсь, ирония прочитывается в моих последних словах? Не знаю. Во всяком случае, она мне нравится. Пока. И, думаю, мы с ней подружимся. Чтобы ходить в культпоходы по театрам, музеям, циркам, планетариям, зоопаркам и дельфинариям. (А в казино и по ночным клубам с мудозвонскими названиями пусть таскаются другие. Мальчики, похожие на девочек, и девочки, похожие на мальчиков.)

Поиск «испанского» голубка мы начали с пошлого посещения спецшколы. С изучением языка, на котором, видимо, общался блистательный сеньор Хосе-Родригес со славянскими суконницами во время обеденного (и не только) перерыва. Жаль, что отечественные мужики не приняли обмена опытом. Как говорится, дружба дружбой. Между народами. А бабы врозь. А ведь могли иметь солнечную Гранаду шестнадцатой республикой в союзе нерушимом республик свободных.

Ну да ладно, что вспоминать былое. Текущие проблемы дня требовали к себе внимания. Почему мы начали со школы? Вопрос интересный. Даже для меня. Наверное, в прошлой жизни я трудился участковым. И был, по-моему, очень добросовестным служакой – каждый вечер чистил ваксой хромовые сапоги. Чтобы по утрам пускать ими солнечные зайчики. То есть я был отличным литером.[193]193
  Литер – инспектор уголовного розыска или оперативной части; офицер в форме (жарг.).


[Закрыть] С блестящим, как и сапоги, умом.

Впрочем, как известно, школа есть наш второй дом. Который надо забыть по окончании его, как дурной сон. Хотя этот насильственно родной дом всегда помнит своих питомцев. Вот почему мы решили заглянуть на островок счастливого детства. А вдруг узнаем о томном Рафаэле такое, чего никогда не могла знать его любящая мама?

Переступив порог элитарного учреждения, я сразу подвергся неприкрытой агрессии. Нет, не со стороны ГРУ. А более опасного противника: боевитых нянечек и техничек. Они взяли меня в полон и швабрами да криками принудили следовать строго в кабинет завуча. Там я был сдан суровой и холодной, похожей на антарктическую льдину с забытыми полярниками даме в очках. Подобные гражданки вызывают у меня ужас и дрожь в коленках. Своей железной волей. И проникающим до копчика взглядом.

– Родитель? – спросили меня с утомленным раздражением.

– Да. То есть нет, – отвечал я несколько растерянно. Как бы меня не заставили красить парты. Или проводить ГРОБ (гражданскую оборону.)

– Спонсор? – спросили меня с утомленной надеждой.

– Упаси Боже, – хотел перекреститься я.

– Ваши документы?

Вот это бдительность! Если бы у каждого пограничного столба поставить такого Карацюпу в юбке, то ни один лазутчик не проник бы на заповедную территорию молодой республики.

Я порылся в карманах куртки – вытащить бы мне бирку[194]194
  Бирка – документ (жарг.).


[Закрыть] поприличнее. ЗАСРАКа, например. Что значит: заслуженный работник культуры. (Какой работник – такая и культура.) Либо сотрудника ОСВОДа. Что, надеюсь, не нуждается в объяснении. Все мы когда-то тонули во всевозможных водоемах. И нас спасали службы ОСВОДа. А некоторых – нет. Не успели уберечь от рыб. Что делать – не всякому ушица на вечерней зорьке; случается и у рыбок пир на весь подводный мир. М-да. (Надеюсь, любители нежной ухи отнесутся к этой шутке со здоровым чувством и не вернут пищу из желудка снова в походный медный котелок.)

Наконец я выудил аленькую книжицу. Дальновидный Орешко напихал в мои карманы линковых очков,[195]195
  Линковые очки – фальшивые документы (жарг.).


[Закрыть] и теперь я должен был положиться на судьбу. Которая отнеслась ко мне благосклонно: я оказался спецкором молодежной газетенки, тявкающей на весь мир, как декоративная болонка на льва в клетке. Завуч оказалась почитательницей крикливого граммофона,[196]196
  Граммофон – собака (жарг.).


[Закрыть] и на мужественном лице воина армии просвещения появилось что-то наподобие улыбки: чем можем быть полезными прессе? Я понес какую-то несусветную чушь о выпускниках, сталкивающихся с проблемами взрослой среды обитания. Мой параноический бред слушали с должным вниманием. Я почувствовал себя Макаренко. И Ушинским. Педагогическая поэма, е'!

К счастью, я вовремя остановился, вспомнив, зачем, собственно, пришел в казенное учреждение имени Христофора Колумба. Испанского, опять же, мореплавателя и конквистадора, инициативного такого, открывшего от скуки новый континент. На голову всем нам. (Шутка.)

Так вот, я остановился и привел пример трудного переходного этапа от счастливого, повторю, детства к обществу выживания. И борьбы за существование. И назвал конкретную личность – Рафаэля Ш.; с ним я познакомился якобы на музыкально-танцевальном вечере. Мальчик произвел самое положительное впечатление. Своей романтической натурой. И неординарным отношением к жизни. На такие ординарные слова школьная дама лишь кивала головой, а затем и подтвердила, что Рафаэль мальчик чуткий, очень внимательный к своим товарищам – в коллективе пользовался уважением. Шел на золотую медаль. Но медали некстати отменили. Хотя сейчас снова восстановили. Увы, школа, как и все общество, переживает трудный период становления. Нужны годы кропотливого труда, чтобы обыватели снова понесли с рынка Белинского и Гоголя, а не видеокассеты с сомнительной кинопродукцией. (Вот-вот, по поводу видео моя собеседница была абсолютно права. Рано молодому человеку тырить из дома произведения малохудожественного значения. Не дай Бог, для вульгарного шантажа? С невнятными целями. Лучше попроси домашнее кино у взрослых. Они дадут. А может, и нет. Это как повезет.) Словом, ничего отрицательного за юношей замечено не было. Испанский язык знает в совершенстве. Как Хулио Иглесиас, пошутил я. Про себя.

Тут педагог вспомнила о бывшем комсомольском вожаке Оленьке. Девочка ныне работает библиотекарем и, быть может, обладает об интересующем меня индивидууме ещё какой-нибудь информацией. Не формальной, так сказать.

И я отправился туда, где меня уже ждали. Коридоры старой школы были пусты – шел учебный процесс. Правда, несколько малолетних хосенят дымили чинариками в пропахшем хлоркой туалете, куда я попал по ошибке. Думал, очаг культуры, оказалось, совсем наоборот. Напомнив о вреде табака, который, кстати, завез в Старый свет все тот же Х.Колумб, я пошел дальше. С мыслью о том, что и я когда-то мелюзгил по таким же коридорам, крашенным в казенный цвет беж. И тоже смолил цигарку у бегемота.[197]197
  Бегемот – унитаз (жарг.).


[Закрыть]

Эх, время-время, пожирающее государства, города и людей. Впрочем, человечек умудряется обмануть природу, создавая картины, книги и железобетонных див с серпами в мускулистых руках. То есть запечатлевает себя в веках. В назидание потомкам.

В этом смысле школьная библиотека отвечала скромным запросам юных натуралистов – на стеллажах теснились потрепанные учебники и книжки. На стене был пришпилен плакатик с гениальным изречением: «Книга – сила. В.И.Ленин». Под ним, под плакатиком, естественно, находился рабочий столик библиотекаря Оленьки, задорной и восторженной комсомолки.

– Ой, здравствуйте. Я вас жду-жду. Ой, как хорошо, что пресса приходит в школьные массы! Вы, наверное, представляете, с каким сложным контингентом приходится работать. Раньше у сердца – комсомольский билет, а что сейчас? Но книги читают. Читают, вы не волнуйтесь. Это я вам говорю как специалист…

Я поискал глазами толстый фолиант, чтобы им прибить неуемную болтушку. Видимо, на подобную тарабарку свалился в детстве из театрального бельэтажа Никитин. Теперь-то я понимаю, почему он решился на этот прыжок в бездну.

К счастью для себя, комсомолка (б) вроде перешла к сути проблемы. Буковка «б» – это не то, что подумалось; это значит просто «бывшая». Или барышня. Которая затараторила, точно из пулемета системы «максим», прославленного кинобратьями Васильевыми. Вместе с любвеобильной Анкой. Жаль, что рядом со мной не было Резо, он бы выразился точнее. По поводу Анки-пулеметчицы.

Нет, я ничего не имею против прошлого – беда наша лишь в том, что мы разрушаем старые мифы и тут же создаем новые. Будто без легендарных героев жить нельзя. Можно, господа и товарищи, можно и нужно. Мы все герои. В этой жизни, где большинству сидеть от звонка до звонка. И побег бессмыслен. Нельзя убежать от самого себя.

Пока я рассуждал на отвлеченные темы, любезная Оленька рассказала мне всю историю советско-испанской дружбы и в свете её – о деятельности Рафаэля Ш., как отвечающего за культурно-массовый сектор. Я уж было отчаялся услышать хоть какую-нибудь полезную информацию, как вдруг из словесной руды…

Ба! Оказывается, группа комсомольцев была награждена поездкой в город Мадрид. Чтобы посмотреть кровавую корриду? Нет-нет, испугалась моя юная собеседница, ребята были приглашены антифашистским центром. После кончины генерала Франко Испания превращается в цивилизованное государство, открытое всему миру. И когда была поездка? Я почувствовал запах крови. Быков. И людей. Кажется, в восьмом классе, вспоминала барышня. Да-да, восьмиклассники. И все благодаря усилиям Нинель Шаловны. Кого, прохрипел я. Ну, мамы Рафаэля, последовал уверенный ответ. Она, кстати, и возглавляла группу. Комсомольцев. Хотя должна была отправиться в поездку она, Оленька, как руководитель молодежи. Впрочем, она ничуть не обиделась, главное, чтобы детям было хорошо. А Мадрид – хороший город, но Москва лучше, в ней столько культурно-развлекательных центров, музеев, театров, цирков…