Текст книги "Кровавый передел"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 36 страниц)

По моему вульгарному уразумению, КР провоцировала два основных компонента к ускоренной термической реакции. Термореакция происходила в реакторе плазменной пушки, но, наверное, не так активно, как того хотелось заинтересованным лицам. (Не для решения ли этой проблемы был призван алхимик Акимов?)

Через четверть часа опыт снова был повторен. С той разницей, что воздушная цель барражировала на высоте пятнадцати километров над уровнем моря. Плазменный сгусток не достиг её, и цель благополучно проследовала на Москву. Не бомбить ли белокаменную? Вот этого, вероятно, никто не знал, и поэтому у всех были озабоченные лица. Или, быть может, поджимал производственный план? Или генеральские чины из Министерства обороны? Или ещё что-то? Не знаю. Во всем этом я должен был разобраться.

После таких чрезмерных волнений у большинства (и у меня) разыгрался зверский аппетит. Завхоз скалы Ртутной Колесник знал главный закон физических тел: ничто не возникает из ничего и не исчезает бесследно. То бишь от голодного ученого не добьешься никаких результатов; он будет думать о жилистом люля-кебабе, но не о сломе Периодической системы элементов. Последовало веселое, энергичное приглашение к обеденному столу. Все облегченно вздохнули, опасаясь, что за такую хреновую работу по харканью в небо плазмы кормить не будут.

Дружною толпою участники исторических пусков топали за руководством.

– Господа-господа, не пихайтесь!.. А где моя большая ложка?.. Ой, а ты чего такой? Красненькой нюхнул?..

Мне нравились люди, меня окружающие. (Кроме некоторых.) Молодые ученые были свободны, бодры и веселы. В их поведении присутствовал какой-то кураж. Создавалось впечатление, что Предприятие имеет надежное прикрытие. «Крышу», если выражаться романтическим языком зоны. Система охраны объекта, как я успел заметить, была высокопрофессиональна. Чувствовались крепкая выучка и незримое присутствие бдительного ока. Скорее всего, работало ГРУ. Бойцовские качества у военной разведки великолепны, с этим не поспоришь, а вот как морально-нравственные? Грушников натаскивали на беспощадную жестокость к врагу и на беспрекословное выполнение приказа. Каким бы он ни был. Спецназовцы часто действовали, как недоумки в темном переулке, избивающие инвалидного старика. Грушники создавали провокационные ситуации, отстреливая и взрывая журналистов, коммерсантов, политиков. Народ доверчивый, конечно, возмущался, взывая к власти, которая должна навести порядок и спасти людей от бандитских группировок. Очень удобно иметь под кремлевской рукой такое полууголовное формирование, способное раскромсать саперными лопатками черепа всем тем, кто не желает жить и процветать в светлом капиталистическом завтра.

И поэтому, зная смертельную хватку ГРУ, я побаивался той легкости, с которой мы проникли в этот природный заповедник. К тому же в этой бытовой истории участвует генерал в отставке Бобок. Этот старый лис и ГРУ – такая гремучая смесь, что куда там «красной ртути».

Не верю, что боевой генерал оставил ситуацию без контроля. В подобных случаях всегда готовится ловушка для простаков. Точнее, для идиотов. Хотя, с другой стороны, никто не мог и предположить, что идиот таки изыщется на широких просторах родины. И будет идти в окружении новых друзей на торжественный обед. Такого хамства и такой наглости трудно было ожидать, это правда. Я не про прием пищи, а совсем наоборот. Про то, как выжить в экстремальных условиях.

И последнее, что меня смущало. Странное поведение директора Колесника. После того, как я передал ему дискетку. Сверхсекретную. Он тут же (при мне) отдал её шушере Поздняковичу. Якобы для перевода всей информации на бумагу. Что это? Производственная небрежность? Или провокация? Чтобы я поглубже заглотил наживку и не вырвался в студеные воды местной речушки. Впрочем, я же доставил эту компьютерную хрендю. А мог и не доставлять. М-да. Вопросы-вопросы. Быть может, я излишне осторожен. Вот чего не люблю, так это хлипкого равновесия, когда ни войны, ни мира.

Необходимо выдержать паузу, как это делают на мхатовских подмостках, и затем действовать… Хотя можно опередить противника неожиданным, нестандартным ходом. Каким? Если нет противоборства. Открытого.

Моя душа была смущена, как невеста в брачную ночь, но что делать? Я имею в виду себя, а не девушку перед ложем, устланным розами и пачками презервативов. Что и говорить, у каждого свои проблемы. И их надо решать. Без вреда для личного здоровья.

…Действо, именуемое обедом в честь академика всех народов и времен, проходило в мраморном зале. Мне показалось, что я угодил в ресторан «Арагви» или «Националь». Или «Урожай», что на ВДНХ. Вот сейчас появятся лабухи в косоворотках и сбацают «Семь-сорок». Несколько тренированных холуев, похожие скорее на убийц, чем на официантов, обслуживали публику. С любезностью гамадрил. Комплексный обед состоял из супа-харчо, жареной медвежатины и компота или легкого сухого вина из солнечной Варны. Первый и последний тост был поднят за здоровье дорогого гостя, алхимика всех алхимиков, академика всех академиков! Гип-гип! Уррра!

Присутствующие с готовностью подняли бокалы с кислой бражкой. Кроме меня, любителя вареной вишни. Не в этом ли была моя первая ошибка? (Шутка.) Не знаю. Во всяком случае, господин Марков почему-то покосился в мою сторону. Подозрительно. Или это Нодари и его новый приятель-земляк Анзор мешали торжеству, курлыкая на своем, родном? Братались с непосредственностью, присущей только их любвеобильной нации.

Мне пришлось толкнуть друга в ребра, поскольку с ответным словом поднялся академик. Стоящий одной ногой в могиле, этот заморыш неожиданно потряс аудиторию очень яркой, блистательной по своей концепции речью.

– Господа! – тонким фальцетом вскрикнул он. – Омерзительная Антанта окружила нашу молодую республику. Республика кровоточит, но они захлебнутся нашей кровью. Мы дадим им достойный отпор! Знайте, янки – болваны, германцы – пивные дауны, французы – трусливые петухи, итальяшки – макаронники!.. Мы создадим оружие нового поколения! Будущее за плазмоидом! Уничтожим гидру империализма в зародыше! Враг не пройдет! Родина или смерть! – И, хватив маломощным кулачком по столу, оратор сел. Пить компот.

В наступившей тишине было слышно, как Фидель Кастро от зависти и досады грызет сахарный тростник вместе со своей революционной бородой на своем же острове Свободы.

Мать моя Родина! Где это мы снова оказались? Мне почудилось, что время, как река, повернуло вспять. И сейчас по мраморным плитам пола застучат мерзлыми сапогами сотрудники ВЧК, чтобы пустить в расход тех, кто не защитил грудью завоевания великого октябрьского переворота.

Иронизирую, хотя с некоторыми положениями речи полусумасшедшего алхимика согласен: Родина в опасности. Однако не Антанта нам угрожает во главе с хитрыми янки, а наша родная пятая колонна, считающая, что эта страна была и будет мировым отстойником и свалкой для всего цивилизованного сообщества. Господа, хочу сказать я, вы давитесь гамбургерами с химической дохлятиной, ваш оральный секс только через презервативы с фруктово-цветочными добавками, ваши дамы – точно резиновые куклы с Марианскими впадинами, ваши идеалы пусты и безжизненны, как луна, на которую ваши лучшие друзья взобрались исключительно из-за дешевенького тщеславия. Эх, господа-господа, продажные шкуры вы, господа!

Между тем раздались аплодисменты. Поначалу нерешительные, скромные, затем выяснилось, что все – поголовные патриоты и любят родину пламенной любовью. Такой пламенной, что готовы её сжечь дотла. Да?

От восторженной овации академик прослезился и подтвердил, что приложит максимум усилий, чтобы чудо-пушка отхаркивала плазму как можно дальше. До самой до Аризоны. Эти веселые слова были встречены тоже с энтузиазмом. Я уж, грешным делом, решил, что нахожусь в филиале дурдома. Но с научными отклонениями. Однако скоро все успокоились и принялись черпать ложками харчо, жевать старую медвежатину и пить марганцовку.[159]159
  Марганцовка – вино (жарг.).


[Закрыть]

Наконец я обратил внимание на Анзора. Он был типичным представителем своей артистичной нации. У него были выразительные, чуть навыкате глаза, обширный, с залысинами лоб, внушительный нос и усы, скрывающие относительную молодость.

Чтобы уточнить некоторые интересующие меня детали, я решил повести разговор издалека, но по душам. Мы вспомнили детство, отрочество и счастливую юность лучшего студента МФТИ. Выяснилось, что года два назад в институт прибыла группа людей из новосибирского академгородка, пообещала перспективную работу и златые горы. Горами из драгметалла Анзор не интересовался, а вот работой… И оказался здесь. Работа и вправду на будущее, на двадцать первый век. И замолчал наш собеседник, вероятно, вспомнив о неразглашении государственной тайны.

– А как вы того… без женского полу? – поинтересовался я. Интерес мой был закономерен: вторая половина человечества на объекте отсутствовала, как вредный класс. – Вроде как монахи?

– Ну, ты, Алек-к-к-Леха, даешь, – жизнерадостно заржал Нодари, который был неравнодушен к подобным скабрезным темам. – А точно, Анзори, где бабье племя?

Его земляк был спокоен, как евнух: вах, почему как монахи? В Красном-66 в сосновом бору есть кошкин дом. В нем проживают милые, надушенные кошечки. Котов к ним доставляют по воздуху. Вертолетом. Услышав про все это, мой боевой друг необыкновенно возбудился, как весенний кот, и выказал желание трудиться в скалистом заповеднике всю жизнь. Я осадил его нездоровый энтузиазм, наступив на ногу, и поинтересовался: неужели все желают разрядиться таким нехитрым образом?

– Все живые люди, – пожал плечами Анзор и объяснил, что существует строгий график посещения дома терпимости. Каждый вечер десантируется команда из десяти клиентов. На крышу этого, уже для многих родного дома.

Я тотчас же решил про себя задачку: десять умножить на семь – это семьдесят. Плюс-минус несколько импотентов.

– А как охрана? – спросил я впрямую. – Тоже резвится?

– У них три дня, наши – четыре.

– Да тут как на курорте! – восхитился я. – Все для человека. И его нужд.

– А целину пахать легко, дорогой? – спросил, в свою очередь, Анзор. В труднодоступных горах.

– Не, целину пахать нелегко, дорогой, – согласился Нодари. – Давай выпьем! За победу нашего оружия!

– Тсс! – прошипел Анзор. – Мы официально выпускаем кастрюли и сковородки. Для нужд народного хозяйства.

– Понял, – твердо сказал Нодари. – Тогда за кастрюли и сковородки.

– Вот именно с такими сковородками нам только грибы жарить, проговорил я с пренебрежением.

– Это почему же, родной? – обиделся за народнохозяйственную продукцию молодой физик.

Я ответил в иносказательной форме, мол, сковорода не слишком хороша для жарки яичницы.

– Чего-чего? – не поняли друзья-земляки. – Какая яичница? Какая сковорода?

Пришлось вернуться к бытовому языку и выразить недоумение по поводу того, что в первом опыте воздушная цель не сразу была взорвана к такой-то матери, а продолжала полет. И только потом, выскользнув из плазменного облака, как обмылок, закувыркалась вниз.

– Господи, Боже ж ты мой! – схватился за голову физик. И, осмотревшись, заговорщически зашептал: – Все на принципе античастиц! Античастиц! – И подмигнул для вящей убедительности.

Я не понял. И Нодари тоже. Мы сказали, что по физкультурному воспитанию у нас были твердые пятерки, а от физики мы бегали как от чумы.

– Анзор, мы тупые, – сказал мой боевой друг, получивший от меня очередной тык в бок. Для того чтобы активнее участвовал в трудном разговоре.

Наш собеседник горько вздохнул, поняв наконец, что физика и физкультура две большие разницы и что долг перед земляком и его другом (это я) он должен выполнить, нарушив все служебные инструкции.

Когда я выслушал краткую лекцию, изложенную в популярной форме, то понял, что действовать надо незамедлительно. Потому что с такой информацией долго не проживешь. (Шутка. Но и не совсем шутка.)

Я снова оказался на острие научно-технической мысли, как флаг на рыцарской пике.

Создание плазменного оружия явилось нашим достойным и неожиданным ответом (голь на выдумку хитра) жирной, зарвавшейся, самодовольной Америке, решившей создать вокруг земного шарика защитный космический зонтик. Программа СОИ – Стратегическая Оборонительная Инициатива. Воплощение в жизнь этой программы ставило под контроль янки все околоземное пространство. Любой космический объект производства СССР ли, Японии ли, Пакистана ли, Кореи ли и прочих обязан был бы получить «добро» на пуск и орбитальную тропинку. Обидно. Обидно было всем. А более всего оскорбился Союз – первооткрыватель всего и всякого. (Как тут не вспомнить Белку и Стрелку?)

Необходимы были адекватные меры. Чтобы как следует дать по сопатке СОИ. Создавать схожую программу? Значит, оставить все население без порток. И хлеба. Со с маслом.

И в глубочайшей секретности был создан проект «Незабудка». (Не забуду мать родную!) Этакое принципиально новое оружие возмездия. С оборонительным уклоном.

Плазменное оружие оказалось самым дешевым по затратам (относительно дешевым) и самым эффективным в предполагаемых звездных войнах. Опыты показывали, что, угодив в облако-плазму, космический челнок как бы разъедался от едких античастиц. (Едких – это для красного словца.) То есть происходило структурное, на уровне молекул и атомов, разрушение объекта, который, даже вырвавшись из смертельного облачка, превращался в труху. В прах. В ничто. В ошметки былого величия. Плазмоид – он и над Африкой плазмоид.

Впрочем, практическая работа отличается от опытов, как быль от сказки. Проблем выше крыши. И ещё выше.

«Красная ртуть», выступающая в качестве термореактивного катализатора, не обладала пока оптимальными своими свойствами. Поэтому дальнобойность плазменной пушки была минимальна. Кстати, в этом мы сами убедились. Хотя, по мне, какая разница, с какого расстояния тебя будут превращать в пыльные космические частицы?

Тут я, помню, поинтересовался: КР-2020 можно использовать только в качестве катализатора или ещё как? Анзор спросил: не агенты ли мы ЦРУ? Нодари ответил, что агенты. Тогда наш новый друг сказал, что хотя это не в его компетенции, но, наверное, с помощью универсального вещества создается топливо для ракет нового поколения. А может, бомбы. Тоже нового поколения.

Что и говорить, информация была веселенькая. И наводила на бодрые размышления: что делать и кто виноват? И – бежать сразу? Или подождать?

Конечно, возникает закономерный вопрос: как мы посмели вести подобные сверхсекретные разговоры на глазах общественности? А также руководителей этой общественности? Объяснение простое: прячь любимую вещичку на видном месте, никто её не найдет. По этому принципу действовали и мы – в гуле прибоя мраморного зала можно было ботать о чем угодно.

Но пустые разговоры требовали документального подтверждения. Крик[160]160
  Разговор (жарг.).


[Закрыть] – он всегда крик. Не более того. Если мы вернемся в столицу молодой республики лишь с этими побасенками… М-да, о грустном не хотелось думать. От огорчения генерал Орешко пустит муху[161]161
  Муха – пуля (жарг.).


[Закрыть] себе в рот, и его будут судить (посмертно) за растрату казенного имущества. Нехорошо. Нехорошо так поступать с друзьями. И поэтому я принял решение вскрыть ситуацию, как хирург вскрывает безнадежного пациента с раковым тюльпаном в брюшине.

Было два варианта действия. Осторожный и решительный. Можно было тихонько умыкнуть распечатку с дискеты у Поздняковича и линять вместе с ней в таежные дебри, а можно было вырвать дискету из зубов директора Колесника, а также план всего Объекта, включая подробную систему охраны оного, и пробиваться с боем на тактический простор все той же тайги.

Как говорится, выбор необыкновенно богат: виселица или гильотина.

Я подумал и выбрал гильотину. Для себя. А для беспечного Нодари (Резо) – виселицу. Чтобы мой друг продлил себе удовольствие пожить поболее, бултыхаясь в пеньковой веревке.

Человек предполагает, а Боженька, как известно, делает все по-своему. Пока я с руководством Ртутной горы и академиками посещал ультраспецхиммедцентр, находящийся у самого земного ядрышка, Нодари, действуя по первому варианту, съюхтил ксивота[162]162
  Съюхтить – украсть; ксивота – любой документ (жарг.).


[Закрыть] из кабинета Поздняковича. Я же аккуратно потемнил упомянутого пахаря.[163]163
  Пахарь – добросовестно работающий в зоне (жарг.).


[Закрыть] Навсегда. Незаметным для окружающих отработанным тыком в сонную артерию. Счастливчик, удивленно хекнув, без проблем перешел из мира бренного в мир теней. Такому уходу можно было лишь позавидовать. А все решили, что это беда, несчастный случай, сердце, и познавательная экскурсия была, к сожалению, скомкана. Впрочем, мне оказалось достаточно того, что я увидел. Во второй раз. Все то же самое: современные технологии и высокопоставленные жохи, использующие в своих мелких корыстных целях достижения науки.

Ничто не ново под и над землей.

…На поверхности планеты меня ждали интересные события. И Нодари с документами. Которые были чем угодно, только не тем, что нужно. Мне. Спрашивается, зачем я взял лишний грех на душу? Об этом я и спросил боевого товарища, подозревая его в недобросовестности. Он, понятно, обиделся:

– Саня, в смысле Леха, ты что? Я там все прорыл, как хорек в гнезде.

– Плохо рыл, – задумался я. – Что будем делать?

– А не пора ли нам… из этого гнезда? – спросил Нодари.

– А что такое? – удивился я.

– Молва, что из Москвы гонцы…

– Что-о-о?

– Ну да!

– Чья весточка?

– Точно, Саня, в смысле Леха… Свои люди…

Я не выдержал и, цапнув телеграфиста[164]164
  Телеграфист – сообщник шулера; он видит карты жертвы и сообщает их шулеру (жарг.).


[Закрыть] за шиворот, заорал, чтобы он наконец запомнил мое новое имя и признался, кто дает сигнал об опасности, что за свои ещё люди. В таком законспирированном местечке? Вырвавшись, Нодари назвал-таки меня Лехой и задал вопрос: кто может быть своим в такой дыре? Конечно же, земляки. Я подивился: что за землячество во глубине сибирских руд? Нодари напомнил мне о бутылке коньяка, которая делает всех земляками. После распития оной.

Как я понял, проболтался один из телохранителей директора Ртутной горы. Если, разумеется, это не фальшивый звук. Боюсь, что сработала секретная мина под нашими ногами. На заминированном поле жизни нельзя зевать. Итог такого ротозейства – смерть. Крест на судьбе. Более того, вертолет со столичными неожиданными гостями уже полчаса как болтался над тайгой. Следовательно, у нас с Нодари оставались другие полчаса. До часа «Ч». Когда мина, на которую мы наступили, лопнет с жизнерадостным треском: трац-трац! Тра-та-тац! И шансы наши отпрыгнуть от осколков самые минимальные, как процентные ставки сберегательного банка РФ. Их нет, этих шансов. Кроме одного. Ежели мы его используем, то обещаю сутки пить шампанское и закусывать исключительно еловыми шишками.

Однажды в другой жизни, когда телевизионный приемник не вызывал у меня приступов тошноты, я наткнулся на популярную передачу о животных. И мне запомнилась такая поучительная картинка из жизни зверей и людей. Джунгли, на каком-то баобабе в лианах прячется двуногая тварь с допотопным, кремневым ружьем. И появляется из зарослей великолепная, яркая тигровая кошка, молодая, беспечная и глупая. Она не замечает подлой гориллы с громом в руках – плюхается в траву, переворачивается, умывается, этакое чудное явление живой природы. Но образине на лианах нужна шкура. А, как известно, сдирать шкуру рекомендуется с мертвых. Мертвые сраму не имут.

К чему это я? К тому, что «тигр» всегда должен помнить о существовании двуногих тварей, готовых при удобном случае содрать с него шкуру. Иногда живьем.

И поэтому я действовал предельно осторожно. Лишний свинец в организме вреден для здоровья.

Однако, кажется, ничего не изменилось в высоких сферах пещерных шхер. Была лишь мелкая суета по причине безвременной кончины неудачника Поздняковича.

Все-таки меня удивляла некая беспечность противника. Его уверенность, граничащая с преступной халатностью. В чем тут дело? Странно и подозрительно. К сожалению, времени на решение этой задачки уже не оставалось.

…Хозяин химплазмкомбината был занят – матерился по телефону, как красный директор:

– Я говорю: е'твою мать, ореховый! Что значит нет! Должен быть! Жестом руки пригласил сесть. – Да хоть откуда! Из Москвы, из п…! Все, я сказал! У меня люди! – Бросил трубку. – Бардак! Даже здесь.

– Что такое? – поинтересовался я. – Какие проблемы?

– Гроб нужен. Хороший, удобный, из ореха. – Закачался в кресле. Плохо мы относимся к покойникам, без уважения.

– К живым ещё хуже, – вздохнул я.

– А что такое? Надеюсь, вам, братцы, гробы не нужны. Пока, – пошутил. Как бы. – Для полного счастья.

Я улыбнулся и сказал, что нам нужно. Для счастья. И слова свои подтвердил – «стечкиным». К моему удивлению, реакция собеседника была неадекватна ситуации. Он расхохотался:

– Ха-ха! Казачки засланные? Ну и дураки вы, ребята!

– Я его сейчас хрустну! – первым не выдержал Нодари. – Через колено!

– А я тебя, ха-ха, – укатывался директор. Мне показалось, что он спятил. Или я чего-то не понимал? – Эх, Гунченко-Гунченко, или как тебя там? Прорвались сюда хорошо, да звоночек контрольный не пустили в столицу. Зря, господа! На кого наехали, мудачье! – Покачал головой. – Но уважаю. За бесстрашие! И наглость! Резкие-резкие вы, хлопцы, но, увы!.. – Хлопнул в ладоши, как фокусник. Из потайных ниш выпали спецбойцы-автоматчики, похожие на монстров из кошмарного сна.

Кажется, мы влипли. Я и Резо (буду только так называть своего боевого товарища. До последнего, смертного часа, который близок.) Влипли по самые уши. В ртутное дерьмо.

Этого следовало ожидать. Коли парадом командовал генерал Орешко. Мудаки мы, но ещё более он, не способный просчитать партию на несколько ходов вперед. А что ему пешки? Можно ими и пожертвовать. Во имя общей победы. Победы? Вызверился я на далекого друга от собственного бессилия. Во всем виноват я. И только я. Лох от рождения. Ведь чувствовал опасность, испытывая недоумение от той легкости, с которой мы проникли на ультрасекретный объект. Нас сюда просто допустили. И все показали. Для повышения общеобразовательного уровня. Чтобы затем пинками и прикладами загнать в скалистый мешок с бронированной дверью. Что радовало. Я имею в виду, что ножи гильотины только зависли у самых наших нежных шейных позвонков. Значит, мы ещё были нужны обществу. Живыми. Зачем? Чтобы узнать, кто мы и откуда? Следовательно, будут бить. Больно.

Я предупредил Резо, что его ждут трудные времена и чтобы он молчал изо всех сил. Мой друг отвечал, что здоровье прежде всего и он признается в самом страшном своем грехе: однажды в восьмом классе соблазнил учительницу химии. На горелках и колбах. Во время опыта с серной кислотой.

Словом, с шутками и прибаутками мы обсудили наше веселенькое положение. Шкурой я чувствовал, как взведены курки плазменной пушки. Да, от её перламутрового плевка нет спасения. Это есть факт. Печальный. Для нас с Резо. Мы превратимся в ничто.

И никто не узнает, где могилка моя. И Резо тоже. Обидно уйти в вечность, не наследив как следует на планете.

Да, положение наше было всем на зависть. Находясь в каменном мешке, мы были в полной безопасности от, например, атомных взрывов, тропических смерчей и шаровых молний. Правда, хотелось большего – человеческого общения. С теми, кто отвечал за спусковой механизм гильотины. Чтобы поговорить по душам. Напоследок. В таких душещипательных беседах всегда появляется шанс избежать печальной участи лишиться органа, предназначенного для приема пищи. Это я про голову. Свою. Во всяком случае, мыслительных процессов в ней что-то не наблюдалось давно. Иначе бы я вместе с ней находился в другом месте, более комфортабельном.

Снова у нас с Резо был трудный выбор: или ждать, или прогрызать в мраморной породе туннель на свободу. Ждать – хуже некуда, поэтому мы решили грызть. Работа закипела – за четверть часа мы выцарапали четыре кварцевые крупинки из стены. Лет так через сто мы сей труд завершили бы, да нам помешали.

Почетный караул взял на плечо, и мы были вынуждены следовать туда, где нас ждали. Столичные гости. Спецбойцы же выполняли задание халатно – тыкали дуло автоматов под ребра и следили за каждым движением и пуком, подлецы. Чувствовались выучка и отцовская рука папы Бобока. С такой тщательной опекой перспективы у нас с Резо были самые радужные, это правда.

Наше появление в уже порядком осточертевшем мне кабинете господина Колесника не осталось незамеченным. Даже наоборот. Все взоры устремились в сторону скромных героев. Наступила мертвая тишина. По многим причинам. Во-первых, все происходящее напоминало спектакль провинциальной труппы; во-вторых, некоторые актеры были друг другу знакомы, но не знали мизансцены и режиссерской сверхзадачи; и, в-третьих, кто-то на подмостках жизни был лишним. Если все это перевести на банальный, бытовой язык, то первым, кого я имел честь увидеть за директорским столом, был… Бревнов. Да-да, тот самый. Бывший генерал мусорских подразделений. Бывший зек. А ныне представитель коммерческой империи «Рост-банка». Что и говорить, приятная во всех отношениях встреча двух мужиков, юрсы которых лет пяток были рядышком. Юрсы, напомню, – это нары в бараке. Было отчего растеряться. Нам, двум вечным зекам. Режиссер спектакля все предугадал да и свел в свете прожекторов кровных братьев. Не люблю я вспоминать прошлое, но необходимо, чтобы понять последующее развитие событий. Однажды бедовый фуфлыжник[165]165
  Лицо, не уплатившее карточного долга (жарг.).


[Закрыть] решил вернуть долг и – глухой ночкой придушил моего соседа. Придушил бы. Я был разбужен в неурочный час. После трудового дня. Сопением подленького мясника. И поэтому очень рассердился. Что-что, а будить среди ночи, занимаясь дешевым душегубством? Это уже было слишком. Через несколько секунд окровавленный штеп[166]166
  Осужденный, не признающий воровских законов и традиций (жарг.).


[Закрыть] уползал из жизни. А бывший генерал, отдышавшись, буркнул: спасибо. На что я ответил: пожалуйста. И мы продолжали жить. Каждый в своем сне.

И вот неожиданная встреча наяву. В условиях, приближенных к боевым. За столом находились ещё двое: сам хозяин горы Ртутной и второй столичный гость, похожий на педераста с крашеными баками. За нашими с Резо спинами держали пост два бойца с пистолетами-пулеметами «беретта» итальянского производства. Эти пукалки очень удобны в условиях ближнего боя. Они обеспечивают стрелку быструю засечку цели и очень высокую вероятность её поражения.

Так что интуиция мне подсказывала, что роковая развязка близка. Где Уильям Шекспир или Федор Михайлович? Где лауреаты современной литературной премии Букера энд золупера? Чтобы высоким штилем осветить трагический финал. Увы, великие были далече. Надежда оставалась только на самого себя, краснобая.

Пока я готовился к самому худшему, господин Колесник с радостью изложил суть проблемы. Она заключалась в том, что «казачки», от наглости которых берет оторопь, вторглись на секретную территорию объекта, и все бы им сошло с рук, да вышла промашка – о контрольном звоночке знал лишь настоящий Гунченко. Отсюда естественные вопросы: где он? Кто мы такие? И чем интересуемся?

Вопросов было много. Я не люблю, когда вопросы задают нервным, повышенным тоном и когда в ребра упираются автоматные стволы. Они отвлекают, стволы.

– Где Гунченко? – повторил вопрос хозяин Ртутной горы; наверное, его в детстве уронили с самолета.

– Я, – ответил я.

– Что?

– Я – Гунченко.

– Что-о-о?!

– Он может подтвердить, – кивнул я на своего товарища.

– Да, Гунченко, – крякнул тот. – Вылитый. Весь в папу. И маму. Бля'бу!

– Да они из нас идиотов, е'род! – рявкнул господин Колесник. – Кто такие? Я из вас!.. – И захлебнулся от возмущения.

Я понял, что время шутить прошло и надо отвечать на поставленные вопросы. Я хотел признаться, что мы являемся сотрудниками ЦРУ, да не успел. Молчаливый и угрюмый генерал-зек ударил ладонью по столу и поинтересовался, с каким оружием явились «казачки» сюда, в эту гористую местность. Господин Колесник зазвенел ключиками, открывая маленький, уютный сейф. Вытащил из его бронированного нутра моего «стечкина». Бревнов с брезгливостью принял шпалер. Проверил обойму. Затем грузно поднялся… Никто из присутствующих не понимал его намерений. Даже я. Хотя крашеный подлипала взвизгнул вполне определенно:

– Отшмали яйца! – Не уточняя, кстати, кому именно. Не был ли он мазохистом или там эксгибиционистом?

Между тем братишка[167]167
  Бывший сокамерник (жарг.).


[Закрыть] тяжелой поступью командора приближался к нам. Пистолет (мой) в его руках был весомым аргументом в успешном продолжении душевной беседы. Наши взгляды встретились, как два товарняка, груженные зековским лесом, на перегоне станции Зима. Бой колес на стыках – боль сердец…

– Ну-с, чувырло,[168]168
  Отвратительная рожа (жарг.).


[Закрыть] – проговорил бывший мужик, тыкая монокль ствола в лоб Резо. – Считаю до трех! Раз! Два!..

Три! Выстрелы прогремели, как гром, прошу прощения, среди ясного неба. Но только не для меня. Четыре! Я уже рвал «беретты» из рук потемненных неожиданными пулями спецбойцов. Пять! Пистолет-пулемет – Резо, стоящему памятником. Шесть! Съем предохранителя. Семь! Палец на спусковом крючке. Восемь! Две цели, обмершие навсегда. Девять! Пуск – девятимиллиметровые, надежные патроны «парабеллум» прошили телесную плоть врагов. Десять! К сейфу – документы прежде всего. Одиннадцать! Кровный брат бросает мне «стечкина» и показывает, чтобы я ему прострелил предплечье! Двенадцать! Я это делаю. Тринадцать! Я выталкиваю из кабинета Резо – памятник и, вспоминая мать-перемать, требую от него более активных действий.

– Е-мое! – перекрестился оживающий памятник Дружбе народов. – Вот это е'феерия!

– Работать, дурак! – заорал я. И вовремя: впереди труднодоступными мишенями замелькали монстры во плоти. Единственным нашим преимуществом перед ними были внезапность и натиск. И плотный огонь на поражение.

Я и Резо родились в бронежилетах. Мы успели вырваться из мраморного капкана горы Ртутной. Спецохрана не была готова к внутреннему бою и отступала с беспорядочной пальбой. Отбив ещё одну «беретту», я работал с двух рук; Резо держал тыл, помогая себе дикими воплями. Казалось, что именно от этих воплей разбегаются наши враги, солдаты удачи.

В яростном движении мы раскромсали КПП – ничего нет страшнее пятой колонны. И вышли на тактический простор мирного послеполуденного поселка.

К счастью, ученый люд то ли был занят научными проблемами, то ли отдыхал и отсутствовал как таковой на местности. Декоративные вышки безмолвствовали, и мы без проблем, победно отступили к бетонному пятачку, где сидела механическая стрекоза. Это был легкий, прогулочный вертолет. На четыре места. Видимо, на нем прибыла уважаемая столичная комиссия.

Навигатор беспечно дремал в кабинке, пронизанной теплыми лучами; нежился, будто в цветочной пыльце. Я прервал прием полезных для организма солнечных ванн. И райское наслаждение.