Текст книги "Сидящие у рва"
Автор книги: Сергей Смирнов
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)
Весь день и часть ночи Лухар крался за шедшим на юг войском. В темноте он потерял ориентиры, стоило лишь намутцам отвернуть от реки. Кажется, под копытами коня была дорога – размокший, разбитый проселок. Вскоре конь стал оступаться, его ноги разъезжались по грязи. Лухар бросил коня и побежал. Войско передвигалось стремительно – Лухар бежал изо всех сил, лишь время от времени делая остановки, чтобы перевести дух.
Ближе к рассвету дождь сошел на нет. Дорога спускалась в широкую котловину, в центре которой было огромное озеро.
Намутцы обогнули его, и наконец впереди показался поселок.
Точнее, это был военный лагерь, давно и хорошо обжитый.
Скопище палаток и хижин, никак не огороженное, со своими улицами и переулками.
Остановившись на пригорке, в роще бамбука, Лухар следил, как конница сотня за сотней втягивается в поселок. Их встречали криками, задымили костры, залаяли собаки.
Вскоре совсем рассветет, Лухара могут заметить дозорные. Он нарубил мечом бамбука, и наверху, в самой гуще бледных стволов, соорудил что-то вроде лежанки. Отсюда он видел край лагеря и дорогу; но большую часть пространства занимала гигантская чаша озера, название которого – Амайва – Лухар встречал на военных картах. Вытянувшись в своем зеленом гнезде, Лухар закрыл глаза, и сейчас же увидел тьму и хлещущие струи дождя, охваченные огнем повозки, тени людей, метавшихся в поисках спасения. Лухар застонал и провалился.
* * *
Он очнулся. Шумел дождь, в его убежище было сумрачно и сыро.
Лухар взглянул на поселок. Подернутый пеленой дождя, поселок мирно дремал; даже собаки не лаяли. Видимо, враги отдыхали после бессонной ночи.
Лухар сполз по стволу вниз. Ноги его дрожали, все мышцы болели после многочасового бега.
Он осторожно двинулся к краю рощи. Оставляя в стороне дорогу, перевалил через холм и оказался перед ложбиной, поросшей густым лесом, скрывавшим, быть может, болото. Лухар, стуча зубами от холода, огляделся, пытаясь определить направление.
Лагерь аххумов должен был находиться на юго-востоке, ложбина же тянулась с востока на запад.
Лухар крепче стянул пояс, закрепил ножны с мечом на спине, и начал спускаться в ложбину.
* * *
Когда Лухара ввели в шатер Харра, командовавшего оставшимся в лагере гарнизоном, Харр не узнал его. Изможденный человек, с ног до головы залепленный грязью, в изорванной форме, без шлема и даже без знака тысячника, едва держался на ногах и не мог говорить. Его усадили к жаровне, закутали в плащ, поднесли чашу с подогретым неразбавленным солдатским вином. И только когда он выпил и заговорил – Харр признал его.
– Тебе нужен отдых. Уже вечер, отложим дело до рассвета, – сказал Харр, выслушав Лухара.
– Нет, – покачал головой Лухар. – Этой ночью они могут опередить нас и напасть на лагерь…
Харр подумал, хмуро кивнул, и вышел из палатки, чтобы отдать приказания.
* * *
Лухар не мог сидеть в седле – для него запрягли легкую двухколесную повозку, в которой он полулежа ехал до самой ложбины, заросшей непроходимым мангровым лесом. Отсюда его понесли на носилках.
Харр разбил отряд на три части, поставив перед каждой определенную задачу. Ни отдыхать после марша, ни совещаться времени не было. Поселок должен быть окружен к рассвету и атакован с двух сторон. Третий отряд должен был оседлать дорогу на опушке бамбуковой рощи. Отрезать намутцев от берега озера и не дать им спастись на лодках должен был первый отряд.
Дождя не было. Бледный месяц озарял окрестности и отражался в спокойной озерной воде.
Сторожевые посты были уничтожены еще до полного выдвижения войска. А потом начался почти бесшумный приступ.
Солдатам было приказано не щадить никого, кроме командиров; их по возможности брать в плен.
* * *
Когда наступил рассвет, все было закончено. Поселка на берегу озера больше не существовало.
СЕНГОРУтро занялось сырое, но без дождя. В городе началось.
Берсей спал мало и тревожно; шум окончательно пробудил его.
Вошел Аммар с докладом, но Берсей не стал его слушать.
Примчался Баррах с отчетом, но Берсей выслушал его вполуха: он не хотел знать, сколько сенгорцев было сожжено живьем, сколько утоплено в Индиаре, сколько женщин и детей будет отправлено в Каффар.
Потом к нему прорвалась делегация сенгорцев. Берсей был вынужден выйти к ним и даже выслушать. Слезы, кровь, униженные просьбы, запоздалые клятвы. Старик-бородач, один из самых богатых сенгорцев, ползал у ног Берсея и пытался целовать его сапоги. Берсей оттолкнул его, глянул на Аммара:
– Зачем они здесь? Разве я велел их пустить?..
И вернулся в хижину. Он знал, что сделают сейчас с этим стариком. Но хотел забыть обо всем.
Он думал о вчерашнем лекаре. Это был странный юноша, в обычной одежде сенгорцев, босоногий, но в высокой конусовидной шляпе.
Юноша, вопреки ожиданию Берсея, не стал предлагать чудодейственных эликсиров. Вместо этого он попросил разрешения встать за спиной Берсея. Под пристальным наблюдением Аммара он стал скрести над головой Берсея двумя оловянными ложками и что – то бормотать.
Берсей велел запереть юношу в одной из хижин, напоить и накормить.
Как ни странно, после этого лечения стало легче. Боль не ушла, но как бы притупилась. Красная влага перед глазами рассосалась; лишь слева остался розоватый лоскут, который не мешал Берсею смотреть.
Утром тоже не было привычной уже тошноты. И хотя и полного здоровья Берсей не ощущал, – было легче. Чувства притупились, и ушла тревога.
Когда послов-сенгорцев увели, Берсей снова велел позвать лекаря.
Юноша явился.
– Лечи! – приказал Берсей, усаживаясь, как накануне, спиной к нему.
Послышались шорох, потом удар и сдавленный крик. Берсей обернулся: лекарь лежал на полу, прижатый коленом Аммара. Тут же валялись два небольших ножа, выточенных из ложек.
Аммар не рассчитал или действительно хотел убить лекаря; юноша закатил глаза и забился в агонии.
Берсей подобрал одну из ложек. Он где-то уже видел такие.
Подумал. Но не смог вспомнить. Оловянные, из дрянного металла.
Их легко можно было заточить с помощью камня. Но лекарь постарался: ножи оказались достаточно острыми.
– Убери его, – сказал Берсей Аммару. – Если он еще дышит – сохрани ему жизнь.
* * *
Потом над Сенгором повис многоголосый вопль. Это выводили из города женщин и детей, предназначенных для продажи. Берсей вышел на берег реки. Было жарко, он сбросил накидку, оставшись в простой длинной рубахе с поясом.
– Почему они так кричат? – проговорил он, как бы рассуждая сам с собой. – Может быть, с ними плохо обращаются?
Он повернулся к Аммару:
– Их полосуют кнутами? Отнимают младенцев?
– Нет, повелитель… – растерянно пробормотал Аммар. – Прикажешь посмотреть?
Берсей не ответил. Он присел к самой воде. Река затопила часть поселка; в воде плавал мусор. Берсей разглядел тряпичную куколку, плававшую легко, как поплавок. Тряпки были намотаны на кусок шпажника, нарисованная углем смешная рожица наполовину смылась водой.
Со стороны города показался всадник, несшийся во весь опор. Он подлетел к выбежавшим навстречу телохранителям Берсея, спешился, и бегом устремился к берегу.
– Темник! Тысячник Харр приветствует тебя! – он торопливо отдал честь и протянул каменный футляр.
Берсей отвинтил герметичную крышку, вытащил короткий свиток.
Он читал, но лицо его ничего не выражало. Взглянул на нарочного.
– Ты сотник? Ты получишь награду и будешь первым в резерве на перевод в полутысячники…
Он отвернулся и, кажется, забыл о донесении. Он снова смотрел на куклу, которую волна подогнала к самому берегу. Кукла улыбалась ему половиной нарисованного рта.
* * *
Вернувшись в хижину, Берсей спросил:
– Тот лекарь еще жив?
– Отлеживается под охраной, – ответил Аммар.
– Хорошо. Выведи его из поселка. Дай ему нашу охранную грамоту и коня. И отпусти… Да, еще вот что. Я должен наградить его.
Передай ему этот кошель.
Берсей кивнул на кожаный кошель, лежавший на столе.
Аммар выслушал приказание молча. Молча поклонился и двинулся к выходу.
– Это еще не все, – остановил его Берсей. – Перед этим сделай еще вот что: разыщи и позови Руаба. Разговор без свидетелей.
Аммар снова поклонился, ничем не выдав удивления и исчез.
Руаб явился сразу же, не заставив себя ждать. Значит, он не был занят дележом награбленного, и не предавался садистским утехам, топя горожан.
– От Харра получено известие: ему удалось полностью разгромить банду намутцев, одну из тех, что преследовала нас все это время, – сказал Берсей.
– Ушаган! – широкое лицо начальника агемы расплылось в улыбке.
– Лухар, чей отряд был разбит две ночи назад, выследил намутцев, скрывавшихся на берегу озера Амайва. Почему-то наши разведчики не знали об этом гнезде… Или знали, Руаб?
Берсей в упор взглянул на Руаба. Тысячник побледнел и открыл было рот, но Берсей поднял руку.
– Нет, я ни в чем не подозреваю тебя. Речь о другом. В честь великой победы Харра я решил помиловать этот город.
Руаб снова открыл рот – но уже от удивления.
– Повелитель… – выговорил он, – невольников уже грузят на корабли, часть из них отплыла в Каффар… Многие жители убиты, в том числе весь их городской совет – их утопили прямо на пристани, связав одной веревкой…
– Не надо экономить на веревках, – задумчиво проговорил Берсей. – Значит, требуется вернуть корабли, выпустить всех, вывести из города войска, кроме необходимых охранных отрядов…
Руаб молчал.
– Ты справишься, не так ли?.. Предупреди Барраха. Понимаю, что дело необычное, но и повод необычен. Намутцы пролили столько крови, что она запятнала и нас.
Руаб подумал и поклонился.
– Хорошо, что ты понял, Руаб. Вот приказ с моей печатью. Это убедит всех сомневающихся. После того, как приказ будет оглашен, все, замеченные с имуществом сенгорцев в руках, будут считаться мародерами.
Берсей повернулся к окну, сложил руки за спиной. Руаб ждал, догадываясь, что это еще не все.
– Возьми две… нет, три сотни агемы. Я хочу, чтобы порядок в городе был наведен как можно скорее.
Руаб шаркнул подошвой и кивнул.
Внезапно Берсей сделал едва уловимое бесшумное движение и оказался совсем рядом. Прямо перед собой Руаб увидел воспаленные глаза темника и плохо выбритую кожу – седые щетинки торчали вокруг губ. Губы зашевелились и Руаб напряг слух, чтобы расслышать слова Берсея:
– Еще вот что. Аммар. Он знает слишком, слишком много. Нужно сделать так, чтобы он исчез. Навсегда. Приказ о его переводе в Нуанну. Список погибших при штурме… Ты понял меня?
Руаб моргнул.
Берсей отодвинулся и тихо приказал:
– Теперь иди.
* * *
Аммар появился, когда Берсей сидел за накрытым столом. Обычно еду и питье командиру Аммар подавал сам.
– Ты пришел сказать о лекаре? – спросил Берсей.
– Да, повелитель… – Аммар сглотнул, что-то почувствовав. – Я сделал все. Он теперь далеко.
Берсей прожевал ложку невкусной солдатской каши. Кивнул.
– Я догадываюсь, где.
Аммар переступил с ноги на ногу.
– Я не виноват, повелитель. Он уже не дышал, когда я вошел к нему…
Берсей проглотил следующую ложку. Махнул рукой. Аммар перехватил его взгляд и понял, что Берсей подумал: «Лекарь еще дышал».
– Я не виноват… Ведь он сделал ножи… Он хотел убить тебя…
– Да. И никто не слышал, как он всю ночь точил ложки о порог… Иди, Аммар. Разыщи родственников этого юноши – если они живы, – и вручи деньги им.
Он снова принялся за еду. Когда Аммар вышел, он отодвинул тарелку, поднялся, взял со стола каменный футляр с донесением от Харра. Открыл его. Из футляра криво – одной половиной – улыбалась смешная сенгорская кукла. Тряпичная кукла – отрада нищеты.
* * *
Вечером прибыли послы из Ровандара – следующего крупного города на восток по Царской дороге.
– Они не одни, – доложил ординарец. – С ними – целый караван подарков…
– Хорошо, – сказал Берсей. – По крайней мере в Ровандаре не прольется напрасная кровь…
КАНЗАРРовандар стоял на Царской Дороге; от него дорога уже поворачивала на север. В трех дневных переходах от Ровандара был последний крупный город – Куинна; за Куинной начинались земли Киатты.
Ровандар и Куинна – и поход Берсея можно было считать законченным.
* * *
Ночью он снова оказался на берегу реки, под холодным секущим дождем. Он не знал, следуют ли за ним Руаб, телохранители, ординарцы – по крайней мере, он их не видел.
Он вошел в темную воду и закричал.
Вода разомкнулась. Показалась одна темная фигура, за ней другая. Их было все больше, и это были не эльменцы, закованные в доспехи. Связанные попарно, они выходили из вод и медленно брели к берегу.
Когда они приблизились, Берсей вдруг с ужасом разглядел, что у каждого изо рта торчит рыбья голова; головы таращили глаза и шевелили жабрами…
Берсей пятился, с трудом сохраняя равновесие, не в силах оторвать взгляда от разевающихся рыбьих ртов…Он очнулся. Он был мокрым, и в ужасе подумал, что и в самом деле ходил по воде и мок под дождем. Он ощупал одежду и с облегчением перевел дух. Он был мокрым от пота, хотя в хижине было холодно: печь давно остыла. Берсей сдержал стон.
Голова раскалывалась, в мозгу, отуманенном болью и лекарством, пульсировало одно слово: «Канзар».
Именно это слово пытались выговорить рыбы.
* * *
Утром Берсей приказал собрать тысячников на военный совет.
А через несколько часов из Сенгора на север выступила агема.
Ею предводительствовал сам Берсей.
Остальное войско под командой Карраха двинулось по Царской дороге на Ровандар.
* * *
Канзар стоял на берегу Индиары, на сотню миль севернее Сенгора. Когда-то это был большой город, столица единого Тао.
Но с тех пор прошли века. Тао разделился на семь небольших королевств, постоянно воевавших друг с другом, а Канзар, несколько раз переходивший из рук в руки, переживший немало захватчиков, в конце концов тихо умер.
Сейчас это был культовый центр Тао. Среди деревьев, на полянах стояли, лежали и сидели тысячи каменных изваяний. От совсем маленьких, едва возвышавшихся над травой, до гигантских – выше самых высоких деревьев. Одни из них насчитывали несколько десятков лет, другие стояли здесь тысячелетия. Возле каждого бога и божка, под миниатюрным навесом, дымились курильницы, распространявшие сладко-приторные запахи сандала. Таосские боги – предки таосцев – охраняли уснувший город. Небольшое население обслуживало паломников, но большая часть города лежала в запустении: взломав мостовую, выросли пальмы, в обветшавших каменных громадах зданий обитали лишь обезьяны да летучие мыши, да еще – полусумасшедшие аскеты-отшельники.
Аххумского гарнизона в Канзаре не было: в священный город, по соглашению с таосскими правителями, вход вооруженным аххумам был запрещен.
Берсей разбил лагерь неподалеку от города, на открытом месте, недалеко от берега Индиары.
* * *
…Но даже досюда доносился тошнотворный запах сандалового дерева. Дождя не было, слабый ветерок гулял над рекой. Берсей в сопровождении Руаба и полусотни воинов – все без оружия – отправился в Канзар.
Они въехали в город с юга, дорогой, по которой никто не ездил.
Они ехали вдоль развалин, обросших пышной зеленью, медленным шагом, никого не встречая на пути. Только птичий гомон да вопли обезьян сопровождали их. Миновали полуразрушенную древнюю арку, украшенную рельефными изображениями, пересекли площадь, на которой стояло несколько шалашей; в шалашах, на голых камнях, лежали длиннобородые худые аскеты. Они не обращали внимания на кавалькаду. В центре площади у разрушенного фонтана Берсей остановился.
Прошло немного времени – и на противоположном конце площади показались всадники. Они были в длинных плащах, под которыми, возможно, прятали оружие. Воины агемы, повинуясь жесту Руаба, ближе придвинулись к темнику.
Плащеносцы подъехали к фонтану и тоже замерли. Наконец, один из них сказал голосом, который узнали многие:
– Я знал, что ты придешь, Берсей.
Берсей поднял руку, потер висок и глаз, словно пытаясь стереть розовый лоскут, мешавший ему смотреть.
– А я знал, что ты жив, Аххад.
Руаб вздрогнул так, что под ним заплясала лошадь.
– Я знаю даже, кто помог тебе спастись и бежать, несмотря на мой приказ…
– Ты не можешь приказывать! – крикнул Аххад. – Ты отстранен от командования!..
– Никто не может меня отстранить от командования, кроме великого царя. Он приказал мне идти на восток, и я пойду. Еще я знаю, Аххад, какие доносы ты слал на меня в Нуанну. Ты изменник, Аххад.
– Я выполняю приказ царицы! А ты… ты болен, Берсей! Ты обезумел, и твои больные глаза повсюду видят изменников!..
Берсей склонил голову и мрачно произнес:
– Да, они видят изменников. Ты предал родину, старый солдат…
Я должен казнить тебя… Хочешь честный поединок? Тогда ты узнаешь, больны ли мои глаза.
Аххад помолчал. Потом поднял руку. И сейчас же всадники, окружавшие его, выхватили из-под плащей намутские сабли-полумесяцы.
Телохранители мгновенно окружили Берсея плотным кольцом, Руаб развернул его коня и ударил плеткой. Конь понес Берсея, который едва удержался в седле, и это спасло ему жизнь.
Безоружные воины агемы направили коней навстречу смерти. Они пытались уклониться от сабель, кто-то сползал с седла, кто-то спрыгивал с коня на ходу. Кони грудью налетали друг на друга, Руабу удалось завладеть саблей намутца и он бросился к Аххаду, но не дотянулся.
Вся схватка продолжалась недолго – Берсей успел остановить коня на краю площади. Он повернулся. Прямо на него летел Аххад, и из его глотки вырывался не крик, а нечленораздельный, нечеловеческий визг:
– Сме-ерть… те-елю-у!..
* * *
«Теперь мне незачем скрывать свою болезнь», – подумал Берсей, глядя на стремительно приближавшегося Аххада. Еще мгновение – и боль исчезнет, уйдет окончательно. Он даже успел почувствовать облегчение от этой мысли, и еще от того, что великое бремя будет с него снято одним движением изогнутого клинка.
Но когда конь Аххада едва не налетел на него и Аххад натянул поводья, разворачиваясь, уже привстав для удара, Берсей внезапно увидел на расстоянии вытянутой руки налитый кровью глаз коня. Не раздумывая, подчиняясь мгновенному импульсу, Берсей быстро и сильно ударил кулаком в этот глаз. Перстень с печаткой открылся в последний момент, выпуская короткое жало; брызнула кровь, конь отшатнулся и встал на дыбы, закричав смертельно раненым зверем. Еще мгновение. Клинок сверкнул совсем рядом с лицом Берсея и ушел в сторону. Коня занесло и Аххад в изумлении широко открыл глаза.
Еще мгновение. Конь упал на бок, со всего размаху придавив ногу Аххада. Хрустнули кости. Конь забил копытами, и вскоре ему удалось подняться. С окровавленной морды брызгала красная пена. Аххад лежал на древних камнях Канзара с неестественно изогнутой, расплющенной ногой. Лицо его было белым. Он приподнялся на локте и непонимающе глядел то на свою ногу, то на Берсея.
Берсей огляделся. У фонтана последние воины агемы пытались дорого продать свою жизнь. Берсей соскочил с седла, молча поднял длинный, изящный, слегка изогнутый клинок, машинально подивившись его легкости и удобству. Снова вскочил в седло и помчался к фонтану.
Теперь он чувствовал только ярость. Ярость поднималась из сердца, душила его, жгучая, кровавого цвета ярость заливала глаза.
Он с легкостью расправился с первым же всадником, второго, занятого добиванием раненого аххума, рубанул по шее (голова мгновенно свесилась на грудь, на миг обнажились кости и жилы), и только третий сумел оказать ему какое-то – очень недолгое – сопротивление.
Берсей бился остервенело, но сосредоточенно. Клинок стал продолжением его руки. В эти минуты темник словно помолодел на тридцать лет, и все болезни, страхи, сомнения оставили его, – нет, не оставили, а наоборот, придали сил и ненависти.
Вскоре все намутцы осознали опасность. Часть из них бросилась к Аххаду, часть попыталась окружить Берсея. Между тем Берсей был уже не один. На намутских лошадях и с намутскими саблями к нему примкнули телохранители.
Еще несколько ожесточенных, но скоротечных схваток – и намутцы отступили. Тело Аххада они положили на потерявшего всадника коня. Не слишком торопясь, темные плащи направили коней в проулок – туда, откуда они появились на площади.
Берсей спешился. В груде тел он начал искать Руаба. И внезапно заметил что-то, что до сей поры ускользало от его сознания.
Он распорол накидку одного из поверженных намутцев, разрезал ремни нагрудника и кожаный жилет. Потом резко выпрямился:
– Мы воюем с женщинами?..
* * *
– Соберите всех раненых… И вот эту – тоже. Кажется, она еще жива.
НУАННААххаг покинул жертвенный зал. Жрецы Хааха ни о чем его не спрашивали – лишь склоняли головы, когда он проходил мимо.
Маленький жрец – Хранитель лабиринта – вывел его точно в назначенное место. Оставалось лишь сдвинуть каменную плиту – и открывался выход в город.
Аххаг взял два меча – один длинный, аххумский повесил себе за спину, второй – укороченный арлийский акинак – закрепил на поясе слева, слегка сдвинув назад. Долгополый нуаннийский плащ с капюшоном почти скрывал оба меча. На голову царь надел железный обруч, который мог уберечь от несильного удара, на обе руки – перстни алабарских воров: железные «восьмерки» с отточенными гранями, обращенными наружу.
Он вышел во тьму нуаннийской ночи. Оглянулся. Плита с легким шорохом встала на место. Он остался один.
* * *
Через минуту из темноты вынырнула лодка. Она причалила и Аххаг перепрыгнул через борт. Гребец-нуанниец взялся за весло.
Вода была спокойной и непроницаемой. В ней отражались подсвеченные луной облака и цепочка сторожевых огней на крепостных стенах. Сам город был погружен во тьму.
Аххаг ничего не говорил, ни о чем не спрашивал; нуанниец знал, что делать. Через некоторое время они приблизились к другому берегу, обширному пустырю, на котором некогда стояли дома, а сейчас разросся дикий лесок.
Навстречу Аххагу из тени выступил человек, одетый как бедный крестьянин. Он сразу же заговорил:
– Лагерь находится на северо-востоке. Это ставка нового командующего Хаммара. Там, рядом с шатром Хаммара, разбит другой шатер. В нем ты найдешь своего сына.
– Не называй волчонка моим сыном, – сквозь зубы проговорил Аххаг. – Как подобраться к лагерю?
– В селении Маптах нас ждут. Там мы переоденемся и получим следующие инструкции.
– Хорошо, – кивнул Аххаг. – Как тебя зовут?
– Ассуан. А тебя я стану называть Тумом. Ты – глухонемой.
* * *
Несколько сотен воинов, столпившись у дворца жрецов, колотили ножнами в щиты и требовали Хаммара.
Хаммар появился бледный, как полотно. Он был ранен осколками камня, кровь запеклась в седине.
– Царицу! – выдохнула толпа. – Покажи нам царицу!..
– Она во дворце, – одними губами выговорил Хаммар.
Шум начал стихать и через минуту над площадью повисла пронзительная тишина.
– Царица во дворце! – выкрикнул Хаммар.
И снова тишина. Лишь со звоном кружили мухи над головой Хаммара.
Наконец из толпы вышел угрюмый сотник и сказал:
– Мы пойдем за ней.
Хаммар оглянулся на прятавшего глаза Тхена, на других, вышедших наружу вместе с ним. Потом махнул рукой:
– Идите.
* * *
Тхен склонился к самому уху Хаммара, с опаской глядя на проходивших мимо воинов:
– Не смею советовать повелителю… Но, зная нравы жрецов…
– Говори, – устало приказал Хаммар.
– Они украли ца… – он осекся, снова взглянул на поток воинов, исчезавших под широкой аркой входа во дворец. – Госпожу. Теперь они попытаются украсть последнего человека из царского рода… Наследника…
Хаммар непонимающе взглянул в лицо Тхену. Вскочил и крикнул:
– Коня!
* * *
Ахма, сидя в тени шатра и наблюдая за маленьким Аххагом, игравшим в песок, задремала. Аххаг штурмовал крепость, которую искусно вылепил для него из песка и глины сотник Ахханар.
Сотник был теперь постоянно с наследником, не отходя от него ни на шаг – таков был приказ Хаммара. Крепость была гигантской, в половину человеческого роста, с бойницами и угловыми башнями, воротами, и даже фигурками защитников.
Солдатики Аххага, сделанные из обожженной глины, были сильнее защитников крепости: от их ударов вражеские солдаты рассыпались. Сейчас они карабкались по приставным лестницам на стены. Падали и очень натурально умирали. Аххаг приказывал отнести их в тыл.
Песок и глину привезли в лагерь специально для игры. Здесь, между двух палаток – командирской и царской – был детский уголок. Остальная часть лагеря, как обычно, сохраняла идеальный порядок: выстроенные по линейке палатки, хорошо утрамбованный плац, посыпанные песком прямые дорожки.
В этот предзакатный час в лагере было пустынно и тихо. Часть солдат несла службу в городе, часть еще не вернулась с полевых занятий. Сонная стража, которой не позволялось сидеть, прогуливалась у ворот и по гребню насыпного вала.
Солнце в предзакатный час жгло немилосердно. Голова Ахмы клонилась все ниже. Сидевшие позади командирского шатра стражники давно и откровенно спали, свесив головы между колен.
– Совсем стара ты стала, Ахма! – раздался чей-то знакомый голос.
Ахма встрепенулась и вполголоса запела колыбельную, которую пела когда-то еще над колыбелью Аххага Великого. И вдруг проснулась. Совсем близко были горящие глаза царя. Ахма приоткрыла рот, но его тут же закрыла сухая ладонь.
– Молчи, Ахма, молчи…
Ахма хотела согласно кивнуть, но что-то взорвалось в ее груди и боль пронизала все тело. Ахма закатила глаза и ничком повалилась в песок. Аххаг разогнулся, вытер акинак полой плаща, сунул за пояс. Почуяв кровь, всхрапнула лошадь – это была обыкновенная крестьянская рабочая лошадь, не привыкшая к запаху битвы. Аххаг бесшумно взлетел на нее и через мгновение уже был возле сына: выронив глиняного полководца, мальчик глядел на отца снизу вверх удивленными глазами. Аххаг молча нагнулся, одной рукой сгреб его и усадил впереди.
Он развернул лошадь, но подоспевший Ахханар схватился за поводья.
– Прочь! – прошипел Аххаг.
– Стража! – крикнул Ахханар. – Тревога!..
Левой рукой Аххаг перехватил ребенка, правой выхватил из-за спины меч и лицо Ахханара развалилось на две половины.
– Прочь! – крикнул Аххаг бежавшей со всех сторон страже. – Или вы не узнали своего царя, черви?
Лошадь сделала круг вокруг шатров, выскочила на центральную дорожку лагеря. Кто-то из стражников попытался натянуть лук, но меч Аххага оказался быстрее – стражник упал с почти отсеченной рукой.
Аххаг пришпорил лошадь. Впереди, у ворот, столпились воины.
Они показывали на летящего к ним во весь опор всадника, что-то крича. Вот, повинуясь приказу, они подняли копья, целясь прямо в грудь Аххагу.
Когда до сверкающих, в локоть длиной, наконечников копий оставалось несколько прыжков, Аххаг внезапно натянул поводья и повернул в сторону. Лошадь почти встала на дыбы, покачнулась, разворачиваясь, но устояла и бешеным галопом помчалась по окружной дорожке. Стражники бестолково заметались на валу.
Аххаг достиг пологого пандуса и вскочил на вал. Здесь он замешкался на минуту.
– Аххаг! – раздался крик совсем рядом. – Аххаг вернулся!..
Аххаг повернулся на крик. Трое-четверо солдат с обнаженными мечами внезапно пали на одно колено. Сотник с широким красным лицом, выкатив глаза, заученно рявкнул:
– Ушаган!
– Ушаган!.. – нестройно отозвались с вала и из лагеря.
Аххаг криво усмехнулся и изо всех сил ударил лошадь мечом плашмя. Лошадь заржала и прыгнула. Это был прыжок, достойный царского коня: единым махом она покрыла широкий вал, почти перелетела через ров и брюхом рухнула на его край – передние копыта оказались на земле, а задние повисли над вонючей водой, стоявшей на дне рва.
В последние мгновения Аххаг сумел выбросить вперед ребенка, и оттолкнулся коленями от лошади за долю секунды до того, как она сорвалась в ров.
Не оглядываясь, не чувствуя боли от удара, Аххаг вскочил, поднял ребенка и побежал прямо к тутовой роще, отделявшей лагерь от ближней нуаннийской деревни.
Он не знал, преследуют ли его. Он прижимал мальчишку к груди, чувствуя под ладонью трепетавшее по-птичьи сердце, и бежал так, как не бегал никогда в жизни. Из рощи послышался крик.
Тотчас же навстречу Аххагу из-за деревьев выскочили два всадника. Один из них слетел с коня и, пригибаясь, бросился назад. Другой помог Аххагу сесть в седло, перехватил мальчика.
Через несколько секунд они скрылись в роще.
* * *
Когда две кавалерийских турмы окружили деревню, беглецов в ней уже не было. Всадники, спешившись, ходили по дворам, заглядывали в хижины, тыкали короткими кавалерийскими копьями в снопы рисовой соломы.
Потом перепуганных нуаннийцев стали выгонять из домов и гнать на деревенскую площадь. Но расспросы жителей с помощью толмача ничего не дали.
Командовавший отрядом полутысячник Даррах велел схватить старосту деревни. На врытом посреди площади столбе, на котором вывешивались объявления – длинные разноцветные ленты со значками, похожими на паучков, – Даррах велел повесить старосту.
* * *
А некоторое время спустя в воротах аххумского лагеря на веревках болтались с десяток солдат, и среди них – краснолицый сотник, первым крикнувший «Ушаган!».
