Текст книги "Время любить"
Автор книги: Сергей Козлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
* * *
Вадим Григорьевич Яковлев нервничал. Старик Марченко опять вернулся к делам, ломая все планы своего зама по общим вопросам. Ему давно прогулы на кладбище ставят, а он на работу приполз. И надо же было именно в этот момент позвонить президенту! А ведь Марченко прочит на свое место этого забулдыгу Кошкина. Небось, успел замолвить слово за своего любимчика. Да, Кошкин, талантлив, Кошкин, может быть, гений, но разве можно доверять этому, витающему в облаках, совковому интеллигенту оборонное предприятие? Он же – ни денег выбить, ни выставку провести, ни готовый продукт продать! Все это делает Яковлев. В Росвооружении знают только Марченко и Яковлева. Это благодаря Вадиму Григорьевичу удалось пережить бред перестройки и разорение ельцинских реформ. Но никто спасибо не сказал. Марченко даже до приказа о благодарности не снизошел. Ни разу за десять лет!
Вадим Григорьевич сидел в парке, ожидая деловой встречи. В начале недели на рабочем столе зазвонил телефон, и мужской голос с легким кавказским акцентом предложил встретиться для удовлетворения обоюдного коммерческого интереса. Вадим Григорьевич поначалу отмахнулся: военными тайнами и ракетами не торгую. Кавказцы уже не первый раз пытались подобраться к заводу, но сразу исчезали по мановению волшебной палочки ФСБ. Но этот сразу сказал, что его интересует вполне мирная продукция, а выгоду обещал с шестью нулями. Поворчав, Вадим Григорьевич на встречу согласился, но подстраховался: неподалеку скучали два офицера ФСБ, курирующие предприятие. Как назло, кроме них троих в парке никого не было. Кураторы зачитывали до дыр газеты на соседних скамейках, а Вадим Григорьевич поминутно вытирал носовым платком пот, выступавший на лысине. Хорошо хоть микрофон ни к какому месту не приклеили. Внешне Вадим Григорьевич очень напоминал Хрущева и, зная об этом сходстве, даже любил копировать советского горе-реформатора, и по возможности не пропускал ни одного кадра кинохроники, где был запечатлен поклонник кукурузы. Но для данного момента подходящего выражения лица и даже позы найти не мог. «Партнер» либо опаздывал, либо засек опекунов, поэтому Вадим Григорьевич решил выждать еще минут пять и протрубить отбой.
И все же минуты через полторы на скамейку рядом с ним присел рано поседевший мужчина средних лет в темном костюме и черных лаковых туфлях. Небритое два-три дня лицо, темные, с блеском презрения ко всему окружающему глаза, гнутый кавказский нос, два симметричных округлых шрама на обеих щеках и полный рот золотых зубов, сияющих из-под всплывающей ухмылки. Выглядел он подчеркнуто независимо, на контрразведчиков бросил опытный взгляд и, цокнув по-восточному, покачал головой.
– Меня зовут Бекхан, я – чеченец, в федеральном розыске не нахожусь. А вот в контору вы зря доложили, это может осложнить наши взаимовыгодные отношения.
– Страховка не помешает, – прищурился Яковлев, – я, знаете ли, ни менеджером в магазине женского белья работаю…
– Знаю, но теперь вам придется придумывать для них всякие отговорки, потому что у меня есть для вас предложение, от которого вы не сможете отказаться.
– Чего я только не слышал! Мне один цэрэушник дом в Калифорнии сулил и счет в Швейцарском банке.
– Я предлагаю вам пока сто тысяч долларов. Для начала. А вообще-то речь пойдет о миллионе. Возможно и больше.
– И что вы хотите за такие деньги?
– Машину времени.
Яковлев внимательно посмотрел на собеседника, который глаз не отвел и никак не отреагировал на весьма показное на лице Вадима Григорьевича сомнение в его психическом здоровье.
– Плохо работаете, Вадим Григорьевич, если не знаете, что у вас под носом делается.
– Прошу запомнить: фантастические проекты, это не по нашей части, вот это я точно знаю, – и Яковлев, промакнув в очередной раз лысину, сделал вид, что собирается уходить. Время дорого.
– А в лаборатории Сергея Павловича Кошкина вы последний раз когда были? – властно положил ему руку на плечо собеседник, и опекуны тревожно захрустели газетами.
– Вчера, – не особо напряг память Вадим Григорьевич, неожиданно осознав, что испытывает на себе наглое, неотвратимое давление чужой воли и ничего с этим поделать не может.
– Что-нибудь необычное видели?
– Да генератор какой-то на столе… Так. Ничего подобного там быть не может! Надо представить себе огромные затраты энергии, речь ведь идет о космических, вселенских мощностях, такое в лаборатории не спрячешь, тут даже специально построенного ангара может не хватить… – вот это уже была хрущевская речь, еще про водородную бомбу добавить, чтоб у проклятых империалистов в зобу дыханье сперло.
– Вам знаком паровоз братьев Черепановых? – перебил просветительскую тираду Яковлева Бекхан.
– А что?
– Так вот, прежде чем появились современные тепловозы и электровозы, была сначала паровая самодвижущаяся телега крепостных мастеров братьев Черепановых. И ездила она на расстояние всего три с половиной километра.
– Вы хотите сказать, что на столе Кошкина стоит эта самая тележка… – Вадим Григорьевич вдруг вспомнил, что когда-то был комсоргом МГТУ им. Баумана.
– Да, и перемещается она во времени.
– Откуда вы знаете?
– Катался на ней, как случайный пассажир. А вот если узнают ваши друзья из ФСБ, которые сейчас пытаются щелкать фотоаппаратами, вы никогда этот прибор не увидите, богатым не станете, генеральным тоже… И вообще никем не станете.
Вадим Григорьевич помрачнел. Сдавив пальцами виски, в которых назойливо застучала фамилия Кошкина, он, как первоклассник у незнакомого дяди, спросил:
– Вы точно не из разведки? Ну, какой-нибудь там… Может, Саудовской Аравии. Или Палестины… Хрен знает.
– Нет. Я вообще ниоткуда. Меня нет. Хотя вот мой паспорт, посмотрите и успокойтесь. Но для любых органов власти меня нет, хотя одновременно я есть. И у меня есть деньги. Представьте себе, что я умер уже два раза. Первый раз меня взорвали, второй раз пристрелили дуплетом. Я это четко помню, каждое мгновение боли. Но я жив. Хотя где-то в Чечне есть как минимум две моих могилы. Даже по телевидению передавали об устранении разведчиками известного полевого командира… – в темных глазах полыхнула злоба, золотой оскал подсветил ей.
– Вы же сказали, что вы ни в чем не замешаны?
– Именно так, Вадим Григорьевич, как не может быть замешан в чем-либо мертвец! В конце концов, даже с юридической точки зрения расстреливать меня неправомерно. Я понимаю, что для вас это звучит, как бред сумасшедшего, особенно, когда вы чувствуете, что я говорю неуверенно. Но как может говорить человек, у которого прострелена челюсть, и ему пришлось заново учиться ворочать остатками языка? Зато я теперь почти без акцента говорю по-русски. И знаете, прочитал много книг. Просто не вылажу из ленинской библиотеки. А в технической тоже не один день штаны протирал.
– Похвально, – буркнул Яковлев, который вдруг почувствовал ростки мистического страха в душе, и больше всего мечтал, чтобы этого разговора никогда не было.
– Не бойтесь. – Бекхан считывал внутреннее состояние Вадима Григорьевича, как сканер. – Я больше никого не хочу убивать, никому не хочу угрожать, кроме одного, быть может, человека… Я просто хочу вернуть себе самого себя. Хотя бы что-то одно: либо свою смерть, одну из двух, либо свою жизнь, потому что последние пять лет я не помню, я также хочу найти своего младшего брата, о котором ничего не знаю, я хочу понять смысл, всего что происходило, происходит, и будет происходить.
– Тогда вам надо занять очередь в небесной канцелярии, запишитесь у секретаря. На последние вопросы ответы можно найти только там. – Вадим Григорьевич иронизировал, но уже понял, что избавиться от этого человека не получится.
– Может и так, господин Яковлев, но разве вас не волнуют те же самые вопросы? Хотя бы на ближайшую перспективу в свете предстоящей смены руководства?
– Значит, вы утверждаете, что на вашу судьбу повлияла машина времени, изобретенная посредственным советским инженером Кошкиным?
– Он не посредственный. Он талантливый, и вы это прекрасно знаете. А судьбы у меня нет! Как бы вам еще понятнее объяснить. Ну представьте себе, что вы сели в поезд, а там с вами случилось несчастье: вы ударились головой и впали в кому. А когда пришли в себя, то очутились на незнакомой станции, в районной больничке, куда вас сдали сердобольные проводники и пассажиры. Вы пришли в себя, и не помните ничего, кроме того момента когда теряли сознание. И еще лицо человека…
– Кошкина? – догадался Вадим Григорьевич.
– Ну вот, вы уже начинаете понимать.
– Что вы от меня хотите? Я не смогу вынести из лаборатории машину времени, паровоз Черепановых или как там она называется. Я даже паршивый конденсатор не стану выносить!
– Не надо, успокойтесь, – негромкий, но властный голос Бекхана, заставил Владимира Яковлевича замолчать. – Примите меня на работу, каким-нибудь лаборантом. До войны я окончил машиностроительный техникум. Так что на лаборанта потяну. При этом платить буду вам я. За первый месяц сто тысяч долларов, за второй – тоже… А если все получится, то обещаю вам, что мы оба разбогатеем.
– У вас что, счет в швейцарском банке?
– Нет, у меня счет в лесу под Ведено. И я хочу найти пару схронов, чтобы получить оттуда свою зарплату. Страховые выплаты по двойному тарифу, за две смерти сразу.
– Но у нас есть предписание о проверке всех поступающих на работу, за вами все равно будут следить.
– Пусть, мне кажется, я вам ясно и четко сказал, что не собираюсь нарушать закон. Документы у меня в порядке. Ваших знаний хватит, чтобы разобраться с машиной Кошкина?
– У меня высшее техническое образование, но это не мое направление. Потребуется время…
– Я ждал пять лет, а последний год я искал. Поэтому я умею ждать. На ваше имя открыт счет в Промстройбанке, там оговоренная нами сумма.
– Но я еще не дал согласие? – Яковлев сам не знал, возражает он или нет, чужая воля парализовала его. В любом случае, он рассчитывал на тайм-аут, а уж потом он разберется, что со всем этим делать. Но маленький червячок страха, поселившийся в его сознании, шептал ему: никуда ты, Вадим, от этого человека не денешься. Да и кто знает, уже оправдывал свои будущие действия заместитель по общим вопросам, может, и не помешает хороший напарник, у которого четко определенные интересы, не входящие в противоречие с его собственными интересами.
– Я могу обратиться к другому человеку, но тогда проиграем мы оба, – спокойно заметил Бекхан.
Нужно было только определить грани сотрудничества и, вытерев в очередной раз пот с лысины, Яковлев прощупал характер будущих отношений:
– Я должен быть уверен в своей безопасности, и не потерплю, чтобы мне диктовали.
– Любого, кто будет угрожать вашей жизни, вашему благополучию и здоровью, я убью, – Бекхан сделал театральную паузу, чтобы Вадим Григорьевич, пряча глаза, мог оценить уверенное и необратимое звучание этой фразы. – Что касается «диктовать», то мы с вами с этого момента партнеры, при этом, вы – начальник, а я – подчиненный. Если позволите, я буду вам только подсказывать, потому как посвящен в существо вопроса чуть больше вас.
– Хорошо, – облегченно выдохнул Вадим Григорьевич и поднялся со скамейки, – приходите завтра в отдел кадров.
– Сегодня, вы уже сегодня можете зайти в банк.
Вадим Григорьевич замер, определяя, диктуют ему в данный момент или нет, но вслух сказал:
– Хорошо, приходите сегодня.
– Да, и скажите этим… – Бекхан передумал употреблять обидное слово, – Скажите этим фээсбэшникам, что я родственник вашего студенческого друга, беженец, попросился на работу.
– Я найду, что сказать, – небрежно бросил Вадим Григорьевич и зашагал по аллее.
Бекхан покачал ему вслед головой так же, как сделал это в начале разговора. Один из опекунов поднялся вслед за Яковлевым, второй дождался, когда своей дорогой пойдет Бекхан, чтобы вести его. Но уже через десять минут он потеряет цель, причем будет абсолютно уверен, что объект буквально растворился в воздухе.
* * *
Утро в автосалоне можно было назвать удачным. К одиннадцати часам в обширном мраморном зале, где блистали разноцветным лаком достижения автомобильного производства со всех концов света, бродили два реальных покупателя. Именно реальных, а не пустые зеваки, из тех, что всю жизнь мечтают. Менеджеры услужливо пружинили вокруг них, рассыпая преимущества и технические характеристики моделей, у которых останавливался взгляд толстосумов. Один из них, пожилой и толстый, выбиравший авто для молодой жены, прицелился на ярко-желтый кабриолет «Лотус элиз 07», второй – худой, молчаливый, с неприятным холодным взглядом, по-хозяйски откинул капот коллекционного «эмджи экс пауэр», отчего сопровождавший его менеджер лишился дара заученной речи и с минуту стоял с открытым ртом.
– Если вы что-то желаете посмотреть, мы сами вам откроем и покажем, – выручил его подоспевший охранник.
Клиент даже не удостоил его взглядом. Зависнув над сердцем автомобиля, Грум думал: стоит ли ему в первый раз в жизни принимать самостоятельное решение, позволить себе немного импровизации, чтоб не потерять вкус к «творческой» работе. В сущности, Вздор в курсе, что Грум пошел пробивать автосалон, а значит – можно сослаться на обстоятельства. Вдоволь налюбовавшись мощным двигателем, он захлопнул капот и повернулся к остолбеневшему менеджеру.
– Карточки «Виза» принимаете?
– Разумеется, – облегченно выдохнул продавец.
– Оформляйте, – небрежно сунул ему в карман форменной куртки свою карточку Грум, – а я бы хотел поговорить с вашим директором. Возможно, речь пойдет о приобретении партии машин.
Менеджер торопливо поднес к уху мобильный телефон:
– Александр Евгеньевич, с вами желает встретиться клиент… Да. Да. Он сейчас приобретает «эмджи». Именно этот экземпляр. Хорошо, я скажу Олегу, он проводит.
Олегом оказался тот самый охранник. Теперь уже он молча указал Груму направление движения (мстил или принял правила игры?). Вместе они поднялись на второй этаж, охранник открыл перед Вадимом дверь приемной и буркнул в проем:
– Инна, доложи шефу.
Александр Евгеньевич Ермоленко последние дни был не в духе. Что с того, что объем продаж растет, если к нему в кабинет может нагло вломиться полоумный чеченец и уйти со свежей пачкой долларов? За молчание! Урод! Точно надо сбросить на весь этот Кавказ атомную бомбу, как предлагал прапорщик Проценко! И все, и никаких проблем, в том числе у Александра Ермоленко. Дал бы команду ребятам замочить его, разорвать на куски, но хитрый Бекхан предупредил: случись с ним что, правда о подвигах Ермоленко станет достоянием больших красивых журналов и ляжет аккуратной папочкой на стол деятелей ФСБ. Ох! Если ты хоть раз дал ухватить себя за яйца, то будь уверен, что их будут выкручивать до конца жизни. Так ведь сказал еще в следующем месяце придет! Двадцать процентов прибыли! Ни хухры-мухры…
Трудно теперь было улыбаться клиентам. Откуда эти уроды берут деньги на такие дорогие машины? Тесть еще умничал, предупреждал: прогоришь ты с новьем, бери в оборот подержанные. Да вот хрен! Берут машины, еще как берут, ради престижа последние штаны снимают. И все довольны. В том числе бандиты, которым Ермоленко лохов сдает, и они лишаются своих новехоньких иномарок посредством угона в течение месяца.
Глянув на клиента, который вошел в кабинет, Ермоленко похолодел. Это был известный всему городу Грум. Про него говорили, что он может человеку голыми руками вырвать печень и заставить ее сожрать еще до того, как он умрет. И взгляд его не обещал Александру Евгеньевичу ничего хорошего.
Не дождавшись приглашения, Грум сел напротив, примораживая своим немигающим взглядом Ермоленко к кожаному креслу.
– Радуйся, я у тебя машину купил, – сказал он.
– Всегда рад, – очень хотелось не показать своего страха, но Грум лез в заячью душу почище Бекхана. Что называется, без акцента.
– Что нужно было от тебя чечену?
– Какому чечену? У меня их тут немало перебывало.
– Не юли, не люблю длинных бесед. – Грум достал из кармана выкидной нож и, щелкнув лезвием, принялся демонстративно вычищать грязь из-под ногтей кончиком лезвия.
– Я когда воевал, ну, там, в зоне боевых действий службу нес, в общем, там мы познакомились. Так что это старый знакомый.
– А что твоему старому знакомому надо от секретного оборонного предприятия?
– Откуда мне знать, он мне не докладывал. Просил помочь материально. Хочет здесь остановится. Денег на первое время взял.
– А на второе время скоро за деньгами придет?
– Не сказал, – опустил взгляд Ермоленко.
– Значит, ты и на Кавказе торговал, раз тут благотворительностью занимаешься? – Грум пальнул своим ледяным рентгеном.
– А там не хлебом-солью встречают.
– Угу, поэтому хлебом-солью ты там торговал… Значит, так, я у тебя не был, ничего не спрашивал, если еще раз придет, позвонишь мне. Понял? Если что не так, я тебя заставлю свой собственный язык съесть. – Грум встал, миссия была выполнена. – А если наврал или недоговорил чего, я тебе еще твои уши скормлю.
Когда Паткевич уже открывал двери, Ермоленко, проглотив несколько комков страха, позволил себе спросить:
– Грум, ты машину-то, правда, купил?
– А что, надо было угнать? Скажешь торпедам своим, чтоб пригнали к нашему офису, – и ушел, оставив дверь открытой.
* * *
Вечером Кошкин пригласил в лабораторию Китаева. День он провел в раздумьях и сомнениях. Не знал, обижаться на Марченко, или уж махнуть на все рукой, пусть все будет, как будет? Кроме одного, Дорохова и Мариловну Сергей Павлович решил у смерти выиграть. Чего бы это ему не стоило. И пусть все парадоксы Эйнштейна и прочие научные казусы идут ко всем чертям. Но если план спасения Дорохова у него был, то с Мариловной было сложнее. Поэтому Кошкин выбрал поэтапное решение всех стоящих перед ним задач. Задачи, поставленные временем, со временем и решаются, особенно если берется за них человек решительный. Каламбур ему этот понравился, и, приглашая Китаева в лабораторию, Сергей Павлович старательно отгонял ироничное настроение. Улыбка была бы неуместна.
– Толя, давай попробуем воскресить твоего командира, – и, не давая Китаеву осмыслить сказанное, добил, – необходимая аппаратура для этого имеется. Ничему не удивляйся, ничего не спрашивай. От тебя требуется немного: первое – не считать меня сумасшедшим, второе – когда я растворюсь на твоих глазах в воздухе, не впадать в истерику, не терять сознание и не вызывать милицию, третье – никого не подпускать к этому прибору до тех пор, пока я не появлюсь обратно. Думаю, что буду отсутствовать два-три часа. От силы четыре.
– Это секретная техника? – не стал спорить Китаев, потому как с сумасшедшими и одержимыми спорить бессмысленно.
– Ты готов мне помочь? – не ответил Кошкин.
– Я же говорил, за Данилыча – хоть грудью на амбразуру. Возьмите меня с собой, если это действительно возможно, в конце концов, я умею обращаться с оружием, а вы, скорее всего, нет.
– Вот как раз оружия там не надо. Я не раскидывать пули собираюсь, а остановить для начала хотя бы одну. Сделай доброе дело, ограничься пока выполнением моей просьбы. Обещаю тебе, если только понадобиться стрелять, резать, связывать, ломать челюсть – я обязательно позову тебя на помощь.
– Мне что? Просто сидеть здесь?
– Для начала надежно закрой центральный вход, проверь, закрыты ли запасные, а потом… Потом нужно будет сидеть и ждать. Я не знаю ничего, что было бы страшнее, чем просто сидеть и ждать. Так что потребуется немало мужества. Главное: кто бы ни появился, ни за какие коврижки не подпускай его к этому прибору, – Кошкин похлопал ладонью по генератору.
– Хорошо, – Китаев пожал плечами и отправился закрывать двери.
Прошло несколько минут, и Кошкин появился в своей лаборатории, чтобы увидеть самого себя плаксиво беседующего под бульканье армейской фляжки с Дороховым. Василий стянул с кульмана собственноручный чертеж и толковал Кошкину:
– Вот, смотри, я тут некоторые чертежи набросал. По траекториям и карте местности я точно вычислил, где мог находиться снайпер в обоих случаях. И до нашего появления в истории и после него. Он не был в доме, где мы накрыли боевиков, он сразу находился в зеленке. Скорее всего в момент начала стрельбы во второй раз он находился как раз напротив дома, начал менять позицию вдоль дороги, оставаясь невидимым для наших бойцов…
– Я все равно в этих стрелках, точках и пунктирах ничего не понимаю. Верю на слово, – отмахнулся Кошкин позавчерашний. – Чего ты хочешь от меня, Вась? Чтоб я тебя с карабином, который ты, конечно, уже перетащил в сейф, что стоит и стола дежурного, отправил спасать твоего Китаева? Да делай что хочешь. Мне не то чтобы все равно, я просто почему-то очень устал. Знаешь, Вась, захотелось вдруг хоть немного пожить для себя, поехать к морю… Я не помню, когда последний раз видел море, я не помню, когда хотя бы задней мыслью не помнил о работе… – еще немножко и оба Кошкина заплакали бы от жалости к себе. При этом второй до мельчайшего поворота души вспомнил, как его крутило и мутило. И все же быстро собрался и огорошил беседующих:
– Не помешал?
Следует признать, что младший Кошкин ничему не удивился.
– Я ждал чего-то подобного. Если ты не вмешиваешься в будущее, то будущее вмешивается в твое прошлое, – философски заключил он.
– Ни фига себе война, смерть фашистским оккупантам, – пропел Дорохов. – Я такое относительно себя уже видел.
– Чем обязаны? – иронично спросил Кошкин младший.
– Тем, что тремя днями позже в этой лаборатории меня ждет Анатолий Китаев, а майор Дорохов похоронен со всеми воинскими почестями пять лет назад. Еще вопросы? Карабин СКС уже отрекламировал? – сдвинул брови на Дорохова. – Тоже мне, друг называется…
Пару минут тянулось молчание. Все трое то смотрели друг на друга, то пялились в пол.
– Выпьешь? – разрулил тишину Дорохов.
– Нет, и тебе, Вася, не рекомендую. Ты же хочешь по горам своей памяти прогуляться. Вот и пойдем вместе. А этот вчерашний пусть тут сидит, и думает: зачем он тебя отпустил.
– У тебя есть какой-то свой план?
– Есть.
– Мне бы на секундочку Толяна повидать… – поканючил Дорохов.
– Вась, хватит импровизаций! – взмолился Кошкин. – Откуда я знаю, что произойдет, если я сведу двух погибших боевых товарищей. Не хватало только вас обоих потерять.
– Блин… – майор опустился на табурет, и стал усиленно растирать ладонями виски.
– Вот так, товарищ майор, и никаких диверсий.
– Что ты придумал, Сергей Павлович?
– Ничего особенного, ты проведешь меня к этой точке, – Кошкин ткнул пальцем в план Дорохова, – и будешь смотреть со стороны. Ничего не предпринимай. Ничего! Если тебя засекут – мне конец. Это, как говорит Жириновский, однозначно. И в прошлом останутся два Дороховых, а в будущем не будет одного Кошкина. Усек?
– Не совсем, но, надеюсь, что ты действительно все продумал.
– Ночь не спал, – уверил Сергей Павлович.
– Может, тебе сначала отдохнуть?
– Отдохну… в будущем, – многозначительно улыбнулся Кошкин. – Если доживем.
Младший Кошкин все это время молчал, но потом вдруг озарился мыслью, которую почти выкрикнул:
– Я понял! Смертью смерть остановить нельзя! Я об этом последние дни думал.
– Пару дней тебе не хватило, – кивнул старший.
– А любовь?
– Любовь? Любовь, брат, сложнее смерти… От нее жизнь. От любви и рождаются и умирают. Не знаю вот только, живут ли без нее.
