Текст книги "Время любить"
Автор книги: Сергей Козлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
* * *
Кошкин пришел в себя без прелюдий. Будто проснулся после глубокого сна, вот-вот откинет одеяло и рванет под душ. Рука, было, потянулась к пододеяльнику, но боль в локтевом сгибе не позволила довести её до конца.
– Тише, тише! Вену порвешь, капельница же у тебя, – услышал он знакомый, чуть хрипловатый голос.
Не без труда повернул голову и удивился: соседом по обозримой больничной палате оказался Марченко.
– С возвращением тебя, Сережа. Я вот к тебе в нарушение всех правил напросился. Следом за тобой с инфарктом отвезли. Но я уже на второй день оклемался. Лекарства литрами в меня качают. Да что в паровоз дрова кидать, если котел прохудился.
– А сейчас какой день? – прошептал спекшимися губами Сергей Павлович.
– Третий, парень, третий. Так что ты, как Иисус, на третий день воскресаешь. Ну и Слава Богу, а то я тут скучаю один, читаю вот всякую ерунду. Во: «Пророчества о России». Про вещего Авеля вчера вечером прочитал. На всякий случай и тебе вслух читал. Чудно…
– Вещего Авеля? Я его, Михаил Иванович, живьем видел.
– Что – и туда твоя машина достала?
– Да нет, пока мне тут пулю извлекали.
– А-а-а? – настороженно потянул Марченко.
– Не-не, все пучком. Мозги работают, шеф. Я действительно с ним разговаривал, как вот сейчас с вами.
– О чем?
– Да, пожалуй, ни о чем, и обо всем сразу… О тяжкой доле пророков, наверное. Он в пыточной сидел. Допрашивали его.
– Ну да, я как раз об этом читал. Ты, Сереж, не напрягался бы с разговорами, надо сестру вызвать, щас, я кнопочку выжму. Тут у них целый пульт, как в самолете. На тебе – кислород, на тебе – стюардессу…
– Пить очень хочется.
Следом за сестрой в палату прибыл целый врачебный консилиум. Пощебетав над Кошкиным, они удовлетворенные своей работой, разошлись, пообещав Сергею Павловичу, что скоро он будет на ногах.
– К вам еще милиция наведается, достали уже, – сообщил на прощанье врач, которого, по всей видимости, следовало принять за лечащего.
– М-да, Сереж, без милиции не обошлось. У нас на входе целую бригаду бандитов повязали. Один только ушел. Так мы твое ранение на них списали. Почему в тебя стреляли? Хотели получить ценные сведения, для продажи иностранным разведкам. Усек основную версию? Не будешь же ты им рассказывать…
– Угу… А вы, Михал Иванович, выходит, из-за меня сюда попали…
– Да брось ты! Без тебя раздражителей хватает. Да и где это видано – на моей-то работе за восемьдесят лет ни одного инфаркта. Это ж наглое нарушение статистики! Я вот у друзей твоих спросить не успел, где вы-то повоевать успели?
– В ресторан совдеповский ходили. Драка на почве личной и национальной неприязни с применением холодного и огнестрельного оружия. То-то сейчас у бедных ментов головы болят!
– М-да-а… Ну ничего, вот выйдем на волю и тоже куда-нибудь махнем. Мне теперь коньяк в медицинских дозах показан. А то, может, попросим Варю, она тайком принесет.
– Какую Варю? – вскинул брови Кошкин.
– Да ту самую, уборщицу молодую с незаконченным высшим образованием, что от тебя без ума. Я ее сам на работу рекомендовал, – хитро прищурился генеральный конструктор. – Думал, привыкнет, потом молодого специалиста получим. Они тут с Мариловной всю мою тумбочку пирогами завалили, но их надолго не пускают, все-таки ПИТ.
– ПИТ? Пиво что ли?
– Кхы-хы… Пиво! Палата интенсивной терапии. Ну, типа, облегченный вариант реанимации.
– Реанимация-лайт, – прокомментировал себе Кошкин, пытаясь осмотреться.
Марченко, истосковавшийся за три дня по собеседнику, повернулся на бок и начал:
– Ну, теперь времени у нас вагон, ты мне расскажи, что же тебя к правильному решению привело? Я, помню, тоже всей этой пространственно-временной топологией в молодости увлекался. В конце сороковых читал чуть ли не подпольно работы Курта Геделя, но Эйнштейн, признавая их оригинальность, заметил походя, что на практике его идеи неприменимы. Главное, помню, что перемещение во времени по Геделю будет связано с пребыванием в условиях, где человеческий организм просто-напросто не выживет. Потом были работы Александрова, это уж в конце шестидесятых…
– Не знаком, – признался Кошкин, – хотя Геделя, конечно, в институте полистал.
– А в конце восьмидесятых, на волне перестройки, проскочили переводы Торна. Но там уж, совсем нереально. Даже на уровне теории слабовато. Норы он в пространстве рыть собирался. Влез в такую нору в настоящем, а вылез при создании особых условий в прошлом.
– Я Кита Торна читал. Кое-что из его выкладок мне пригодилось. Но путь у меня был более обыденный. Я для начала отмел все уже существующие наработки и модели. Они, как известно, требуют огромных площадей и энергии нескольких ядерных взрывов. Потом я, как и многие, увлекся летающими тарелками, уфологией. Начитался Казанцева. Добрая советская фантастика. Короче, коммунизм на Марсе. Но главное, из всех свидетельств получалось, что летательные аппараты инопланетян сравнительно небольших размеров. А это значит, что, как минимум, речь идет о топологическом типе двигателя. Летай они по-нашему, им бы пришлось, как ты знаешь, Михаил Иванович, таскать за собой заправщик размером с Луну, а то и больше. Так я понял, что задачу следует решать не в максимуме, а в минимуме, но «холодный» термоядерный синтез, как дорогостоящее удовольствие я сразу отбросил. Решение нужно было искать на квантовом уровне, но доступными средствами. Как говорится: ларчик открывается просто. Когда-то в детстве я засмотрелся на сильную грозу, меня поразило скопление энергии, прошивающее пространство. Разряд в одной точке. Мне тогда пришла мысль, что прошивает она не только пространство, но и время, потому как неразрывность их сама собой разумеется. Предположил, что в природе возникают спонтанные «машины времени», а кое-где, где удерживается должная кривизна пространства-времени, эта дыра может быть долгоиграющей. Это могут быть своеобразные выбросы хрональных зарядов. В пользу данной версии говорят также десятки необъяснимых случаев, когда люди или техника, ничего не подозревая, попадали в такие туннели. Это был второй толчок. Разумеется, параллельно я зачитывался монографиями по истории. Особенно, что касается загадок. И тут меня озарило: не было никаких древних цивилизаций! Не было! Ни гипербореев, ни Атлантиды, ни египетских пирамид, ни дошумерских сверхдостижений…
– Как не было? Стоят же пирамиды…
– Да стоят-то, стоят! Вопрос в другом: кто их ставил?! Он и у историков и у археологов этот вопрос свербит: откуда у древних современные технологии? Поэтому-то за главную рабочую гипотезу я принял следующее: древние цивилизации надо искать не в прошлом, а в будущем. Образно говоря, наши историки идут по трассе с односторонним движением, и не догадываются, что можно нарушить правила и развернуться на сто восемьдесят градусов.
– Интересно.
– Каково нынче население планеты? Шесть миллиардов. А через сто лет? Проблема перенаселения, нехватки ресурсов. Техногенные цивилизации решают такие проблемы, кроме всего прочего, способом расширения ойкумены. И если невозможно расширить ее экстенсивно, то копайте вглубь. Там, в прошлом, решение массы проблем! Навалом чистой воды, воздуха, а главное территории и экологически чистых продуктов. Заселяйся, если можешь туда попасть! Десять тысяч лет назад, двадцать, сорок! Неандертальцы сами от страха вымрут. А хочешь – селись в парк юрского периода. Ящеров можно, как бесперспективную ветвь, в целях спасения человечества, зачистить. Вот вам и древние сверхразвитые цивилизации. Вот вам и сбитые влет птеродактили! И кто знает, может линии времени таким образом закольцованы. Мы считаем, там начало, а там и закат. Такая «шамбала» получается, Михаил Иванович. Ищешь вчерашний день? Проверь в завтрашнем.
– Ух ты, – в глазах генерального конструктора полыхнуло вечное пламя неутомимого искателя. – Жаль, стар я уже. Всю жизнь ковал наперегонки с кем-нибудь оружие, а вот теперь так захотелось покопаться в твоих загадках.
– Мы считаем, что прошлое влияет на настоящее и будущее, и это верно. Тут нам и причинно-следственные связи и теория относительности подпоют. Но почему не принять хотя бы за недоказанную теорему, что и будущее влияет на прошлое? Это же так элементарно.
– Знаешь, Сереж, когда я в конце тридцатых мечтал строить ракеты, я ведь, вслед за Циолковским, надеялся покорять космические пространства. То есть тянулся к будущему. Но получилось так, что пришлось делать реактивные снаряды, чтоб они сыпались на головы фрицев. Эх, как я просился на фронт! Но кому-то надо было собирать БМ-13. «Катюши», помнишь? Совесть мою успокоил капитан Флеров. Да-да, тот самый. Он дал мне пострелять по мишени из пистолета «ТТ», и высчитал, сколько я смогу убить фрицев за месяц при самом удачном стечении обстоятельств, если меня, очкарика, не убьют в первом бою. А потом попросил меня рассчитать сколько примерно погибнет фашистов, если, скажем, полк, находящийся на позициях, попал в зону сплошного поражения наших снарядов. Даже при относительных, примерных подсчетах…
– Представляю, – присвистнул, опережая, Кошкин.
– Ага, но я отвлекся. Мысль-то какая? Вылетела! А! Ну так вот, думали мы о будущем, а пригодилось в настоящем. Тоже под твою теорию, хоть с натяжкой, но подходит. Я, правда, первых наших ракетчиков, не застал. Лангемака, Клейменова и других. В тридцать восьмом их расстреляли. За связь с Тухачевским. Эти маршалы своих подчиненных, как провинившиеся девочки в гимназии, сдавали. Но с Владимиром Андреевичем Артемьевым поработать довелось… Он, кстати, от Тухачевского был не в восторге. Зажравшийся барыга и садист был этот маршал, да и Сталина он, правда, свергнуть хотел. Другое дело, что хотел и болтал об этом, а до дела, может быть, и не дошло бы. Ну да бес с ним. Что я все о своем! Старческие излияния, понимаешь. Я ж тебя послушать хотел.
– Михаил Иванович, вы ж впервые за столько лет рассказывать начали. За вами мемуары записывать.
– Скажешь тоже… Рассказчик я не ахти какой. Да и кому оно теперь надо? Вот проблемы бразильской семьи – это актуально, размер груди какой-нибудь голливудской дивы – это интересно. А нам, Сереж, дозволительно девятого мая орденами побряцать, кто ходить может – по брусчатке мимо мавзолея прогуляться, и айда обратно – по хрущебам кефир пить. Это хорошо еще – что в России. А где-нибудь в Риге могут и в морду дать, если с советским орденом на груди выйдешь.
И Кошкин и Марченко одновременно печально вздохнули.
– Лучше говорить о топологии, вам же волноваться нельзя, – вспомнил Кошкин.
– Да уж, давай про машину времени!
– Я, конечно, не против такого названия, хотя принципиально оно неверно. Так можно любой конденсатор, где есть электромагнитное поле, назвать машиной времени. Время, как говорил, по-моему, Аристотель, мера изменения вещей. А я бы добавил, что, в первую голову, это мера изменения людей. Бог ждет от нас не строительства материи, а строительства духа! В этой мысли я еще больше укрепился после беседы с Авелем. Был ли этот разговор только в моем сознании, или – какой-нибудь запредельной реальности…
В этот момент дверь палаты широко и довольно шумно раскрылась. На пороге сияла улыбками деловая чета Рузских-Варламовых. У каждого в руках было по огромного букету красных роз, словно они пришли к двум счастливым роженицам, а за их спинами маячил суровый Грум с двумя пакетами деликатесов (как чуть позже выяснилось). После традиционных расспросов о состоянии здоровья, обязательного уточнения деталей недавних событий (при этом Паткевич предпочел сосредоточенно смотреть в окно, а Елена Андреевна сыпать ругательными прилагательными в его сторону) разговор перешел в серьезное русло.
– Слушай, Сергей Павлович, откуда ты взял, что мне надо пройти обследование?
– Трансцендентные знания, – улыбнулся Кошкин.
– Ну не юли. Ты что – экстрасенс? Мы, вот, прорвались сюда на взятках и напоре, потому как завтра в Германию летим. Там, говорят, лейкоз в ранних стадиях хорошо лечат. Пересадка косного мозга, стволовые клетки и все такое… Клиника солидная, где Раиса Горбачева… Умерла. Колись, давай, откуда данные? Я ж у врачей лет десять не был.
– Правда, оттуда, – показал глазами на потолок Сергей Павлович.
На минуту в палате повисла тревожная тишина. Потом Владимир Юрьевич собрался с мыслями.
– Ты на машине проверял?
– Да нет… Вроде… Но врать не буду, она здесь тоже какую-то роль сыграла. Помяли мы, наверное, своими неаккуратными руками ленту времени.
– Тогда уж, может, ты мне все до конца скажешь? Какой там прогноз в небесной канцелярии на Рузского? Тебя ж оттуда не зря отпустили?
– Правда – не знаю. Мы с тобой, Владимир Юрьевич, дальше трех лет не заглядывали.
– Со мной? Странно… Я думал, мы только по кабакам… А что сам посоветуешь, инженерный гений?
– Как и себе, о душе надо помнить. О смерти. Привиделся мне нынче вещий Авель, так и он своего конца не знал.
– М-да… Ну да ладно, три года – это уже что-то. Спасибо, тебе Сергей Павлович. Завтра, кстати, Виталик прилетает. Он давно бы здесь был, но у них там из-за опасности терроризма рейсы отменили. Трое суток в аэропорту сидел. Но завтра, обещали, начнут выпускать.
Когда все уже попрощались, Рузский на минуту задержался. Подошел к кровати Кошкина и низко наклонился.
– Вот, Серега, это я в целях конспирации прикарманил, когда ты, – Владимир Юрьевич кивнул в потолок, – в лучших мирах прогуливался. Возьми, сам решай, что с этим делать. – Он вложил в руку Сергея Павловича пульт дистанционного управления. – Но мое предложение о лаборатории остается в силе. Не обязательно, кстати, время ворошить. Может, тебе еще что-нибудь в голову придет. С тобой я согласен даже кухонные комбайны выпускать. Ты гений, Серега, и настоящий мужик.
– Спасибо, – смущенно улыбнулся Кошкин.
– Ну, бывайте, ребята, как только вернемся, устроим встречу ветеранов оборонной промышленности за мой счет.
Не прошло и десяти минут после этого посещения (Михаил Иванович даже не успел толком посокрушаться, куда теперь девать столько продуктов) на пороге, будто разведчик, появился Дорохов. Сначала он по-шпионски выглянул из-за косяка, а уж потом вошел, широко улыбаясь.
– Толик не смог, – извинился за друга, – он меня, как старый боевой товарищ, прикрывает. Ведет арьергардный эротический бой с дежурной по этажу. Думаю, все может кончиться ковровой бомбардировкой постельными принадлежностями. Кстати, Палыч, она действительно ничего, – подмигнул с намеком. – Михал Иваныч, как ваш мотор?
– Поршня пора менять, – в тон ему ответил Марченко.
– Нич-че! Проч-чистят, продуют, смажут, загудит, как новенький.
– Скажешь, Василий Данилович. У меня есть один друг, моего возраста. Так вот, он недавно подошел к писсуару, посмотрел на свой отработавший прибор и философски его приговорил: ну все, теперь сливай воду…
Все трое хохотнули.
– Ой, а что там творит наш общий друг, который сейчас исполняющий обязанности! Этот доморощенный Хрущев напустил в бюро кучу бизнесменов, которые еще вчера стреляли на улице в своих сокамерников…
Тут Дорохов осекся, заметив, как сигналит ему глазами Кошкин. Между тем Марченко сел на кровати и нахмурился.
– Ну-ну, Вася, рассказывай, чего он там пакостит?
– Да ничего особенного, Михаил Иванович. Развивает коммерческую деятельность… У меня, вот, для Сергея интересное сообщение. В «криминальной хронике» показали труп молодого мужчины кавказской национальности. Нашли в канализационном колодце.
– Усман… – опередил Дорохова Сергей Павлович.
– Да. Сколько веревочке не виться…
– Что за Усман? – переключился Марченко.
– Да так, Михал Иваныч, общий знакомый. Я его еще по первой чеченской знаю, – объяснил Дорохов.
– А-а-а…
– С тех пор, как я пришел в себя, мне все время кажется, что Бекхан где-то рядом, – задумчиво сказал Кошкин.
– Да бес ему в ребро, Палыч! – вспыхнул Дорохов. – Уж в последний раз мы его точно аннигилировали. Я научно выразился?
– Научно, – в голос подтвердили Кошкин и Марченко.
Дорохова дежурная сестра вытолкала, когда принесли обед. При этом он выразил готовность, пользуясь служебным удостоверением, нести здесь круглосуточную охрану за такой же поднос и возможность неоднократно лицезреть такую распрекрасную женщину. «Вот когда я лежал в госпитале», – начал он, но продолжать пришлось уже за дверью. Количество и качество армейских комплиментов суровую медсестру не сразило. В заключении в дверном проеме все же успела обозначиться голова Китаева, который сумел за две секунды пожелать скорейшего выздоровления, и был благополучно вытолкан взашей.
* * *
Посещения друзей утомили и Марченко и Кошкина. Последнего, к тому же, еще кормили с ложечки. Сон пришел к обоим по расписанию – в тихий час. На закате, когда в окне кипела рыжая макушка солнца, настроились, было, продолжить разговор по душам, но пришла Варя. С порога начала смущенно оправдываться, что сегодня ее согласилась подменить Мариловна, и даже силой отправила в больницу, хотя сначала они спорили, кто из них пойдет, чтобы успеть в часы приема посетителей. Увидев ее смущение, Михаил Иванович сел на кровати, вдел ноги в тапочки и очень правдоподобно ударил себя по лбу:
– Чуть не забыл! У меня же сейчас реабилитационные процедуры!
Кошкин судорожно вспоминал на какой день можно вставать после обширного инфаркта, но такой информации в его оперативной памяти не было. Пока он раздумывал, как возразить старику, тот уже довольно проворно выскользнул в коридор, побурчав для острастки, о назойливых эскулапах.
Варя, между тем, села на табурет у кровати Кошкина. По ней было видно, что она обрела некую решимость, и поэтому сразу пошла на абордаж.
– Сергей Павлович, давайте я вас покормлю.
– Спасибо, Варенька, но я еще едок никудышный, меня недавно накачали бульоном и я даже вынужден был разжевать полкотлеты. Медсестра просто силой меня кормила. А я, видишь ли, – он кивнул на капельницу, – обленился, к жиденькому привык.
– А Мариловна сказала, что вы от ее пирожков не откажетесь, – смутилась Варя.
– В другой раз точно бы не отказался, а сейчас – увольте.
– Тогда, наверное, у меня и повода нет больше здесь оставаться, – опустила глаза девушка.
– Наоборот, я хотел, чтоб ты пришла. Можно, я буду на «ты»?
– Можно.
– И я буду тебе признателен, если ты будешь обращаться ко мне попроще, без величания. Ладно?
– Я попробую.
– А то начинаю чувствовать либо официальным лицом, либо пожилым человеком, который переживает за развитие пенсионной реформы.
Варя улыбнулась.
– Глядя в твои синие глаза, хочется жить, Варя. До твоего прихода жизнь казалась мне скучной, и возвращение в этот мир, по сути, не принесло особой радости. Ну не умер – и ладно.
– Это из-за любви к жене… – фраза Вари не была вопросом, но не была и утверждением.
– Не совсем так. Хотя, огромная часть моего сердца принадлежала ей. Но не той красивой, уверенной в себе женщине, которая вместе с новым мужем принесла мне сегодня букет цветов, а другой, что осталась в идеализированном мною прошлом. Ту я любил так, что мог сойти с ума, а это нарушение меры.
– Неужели любовь может быть во вред?
– Может. Бог любит меру во всем. Безумная страсть порождает безумие. Но понял я это, когда было уже поздно. Я полагал, что любовь понимает и оправдывает все. Не тут-то было! В какой-то момент каждая женщина из романтичной, витающей в облаках или в море нежности своего возлюбленного, начинает превращаться в прагматичную хозяйку. В ней добавляется уверенного шарма, но в тоже время, появляется трезвая расчетливость, и если желаемый результат расчетов не совпадает с системой координат, в которой она пребывает, то из этой системы она готова вычеркнуть любой объект, в том числе, не удерживающего рост графика мужа. Тьфу, я как-то математически выражаю свою мысль.
– Мне понятно… Хотя банально и неправильно считать, что, либо время побеждает любовь, или любовь побеждает время. Они параллельны и меняются вместе. Другое дело, если они пошли в разные стороны или пересеклись. Но мне кажется, в этом случае, духовный разлад имеет первичное значение. К примеру, с точки зрения карьеры и быта, мой отец это образец неудачника, но у мамы даже мысли не возникало с ним расстаться. Просто у них другая формула счастья, возможно, отличная от общепринятой. Хотя кто ее утверждал? А еще я знаю более драматичный, даже шокирующий пример. Одна женщина потеряла в результате травмы кисти рук. Представляете себе женщину без рук?! Даже если она Венера Милосская, она уже не может быть хозяйкой. Не всякий мужчина примет на себя груз, который полагается от природы женщине. Так вот, муж этой женщины остался с ней. Жизнь изобилует примерами, как с той, так и с другой стороны. Все определяется состоянием души…
– Во! Сейчас, Варя, ты рассуждаешь пусть и красноречиво, но очень похоже на мою бывшую супругу.
– Простите, – смутилась Варя.
– Да нет, это ты меня прости. Но я закончу. Вторая причина моего разочарования – мое собственное изобретение. Замахнувшись на время, я опять же перешел грань, вышел из меры. В результате – у меня не осталось ни любви, ни времени. Есть только друзья…
– Но ведь это так много! А еще есть прошлое, есть будущее! Знаете, у меня в жизни тоже был момент, когда я перестала верить в любовь. Очень хотелось стать циничной и грубой. Но потом Мария Гавриловна рассказала мне о вас и Елене Андреевне… О том, ради чего вы по ночам паяете прибор, одно упоминание которого позволит окружающим записать вас в сумасшедшие. Я так завидовала вашей жене. Украдкой заглядывала в двери вашей лаборатории. Не понимала, как она могла вас оставить. Не понимала, наверное, еще и потому, что у меня перед глазами опыт моих родителей. Но главное, что я потом поняла – дело не в любви, не во времени, а в том, чего мы сами хотим и от того и от другого. Я, наверное, говорю банально?..
– А я? Не в театре, чтобы слова выбирать. – Оправдался за обоих Сергей Павлович. – Никогда бы не подумал, что не самый яркий и весьма распространенный пример моей семьи станет притчей во языцех. Но ты права: есть прошлое, есть будущее. Есть возможность все исправить. Главное – самого себя. – Некоторое время Кошкин молчал, потом переменился в лице. Будто вернулся в утраченную реальность. – Но я хотел спросить о другом, Варя. Я не обидел тебя тогда своей напускной черствостью в коридоре? Мне показалось, что…
– Вам показалось. Все показалось. Кроме одного, я действительно испытываю к вам…
– К тебе, – волнуясь, поправил Кошкин.
– К тебе, – со вздохом согласилась Варя, но в этот раз глаз не опустила, а смотрела прямо.
– Господи! Какой же глубины синева в твоих глазах! Утонуть можно! – воскликнул Кошкин. – Известно, что первая жизнь мужчины начинается в утробе женщины, а остальные, я уверен, в ее глазах.
Почувствовав, что его пришпиленная капельницей рука, оказалась в ладонях Вари, он замолчал. Более всего, он стыдился сейчас своей беспомощности и слабости.
– Скажу тебе сразу, – теперь уже Сергей Павлович смотрел в сторону, – я слабо представляю себе свое будущее. Это, пожалуй, во-первых. Во-вторых, я не имею никакого морального права втягивать тебя в свою неустроенную и, возможно, бесперспективную жизнь.
– В-третьих, я уже давно втянулась в твою жизнь добровольно. И ни на что, при этом, не рассчитывала. И сейчас менее всего рассчитываю.
– Последнее время я тешил себя надеждой, что живу ради сына. Но, как мне сейчас кажется, он прекрасно справляется без меня. То ли я уже дал все, что мог дать, и этого было совсем немного, то ли он, как и Лена, ушел от меня в другое время. А я остался там, где мы с ним собираем модели кораблей и самолетов, в обнимку, сидя на потертом диване, читаем книгу… – Кошкин вздрогнул. – Не обращай внимания. Дурацкая ипохондрия. Я иногда просыпаюсь, и собственному отражению в зеркале жалуюсь на жизнь. А ведь, по сути, мне надо благодарить Бога уже хотя бы за то, что у меня в жизни была такая любовь. Жутко подумать, но есть люди, которые, по большому счету, с этим чувством не знакомы. Опять же – вопрос меры. Но теперь уже с отрицательным значением.
– Зато таким индивидуумам чаще всего удается движение по карьерной лестнице и приобретение материальных благ, – улыбнулась Варя, словно сказанное ею, оправдывало существование Вари Истоминой и Сергея Кошкина.
– Это – да, – согласился Сергей Павлович.
– Только ты не подумай, что мне просто хочется выйти замуж, – вдруг совсем по-детски испугалась Варя.
– А что в этом плохого? – вскинул брови Кошкин.
– Мне не хотелось бы стать тенью Елены Андреевны Варламовой.
Кошкин театрально наморщил лоб.
– Всё, даже тень Елены Андреевны принадлежит президенту холдинговой компании и удачливому бизнесмену Владимиру Юрьевичу Рузскому. Страшно представить, что будет с тем, кто посягнет хотя бы на тень Елены Андреевны Варламовой!.. Мне же принадлежит только память.
– А я о ней и говорю, – серьезно сказала Варя.
– Наверное, в прошлом можно остановить пулю, хотя и в этом я сегодня сомневаюсь. Но остановить разочарованную женщину… Для этого, по меньшей мере, потребуется энергия, сравнимая с той, которая выбрасывается во вселенский вакуум при рождении новых звезд. А, как мы знаем, новые звезды, это взорвавшиеся старые. Я, Варя, взорваться, в свое время, не смог, а теперь боюсь превратиться в черную дыру.
– Может, попробовать найти двойную звезду?
