Текст книги "Морской наёмник"

Автор книги: Сергей Удот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– Прям ни с какой стороны тебя не ущучишь. – Спексиндер стал жадно искать новые доказательства в кружке и, судя по всему, нашёл, ещё не увидев дна посудины, потому как решительно грохнул ею о стол. – А второй, второй, Михель который! Буян, ежели что не похуже. Чего в кубрике-то учудил! Мне верный человек всё обсказал.

– «Верный человек», – фыркнул, передразнивая, Адриан. У него словно голос прорезался. – Старый пердун Гильом, что ли, разболтал? Так за ним давно этот недуг замечен. Словесное недержание. Паче будет продолжать в том же духе, то и языка как-нибудь лишится. Так ему и передай.

– Ежели не в чести у тебя, шкипер, преданность верных людей, ежели клеветниками их хаешь, а потакаешь смутьянам да ненормальным, то и тебе не место на мостике. Так и поставлю вопрос перед советом управляющих.

Спексиндер, не сводя налитых кровью глаз с собеседника, потянулся было за кувшином, да так и ткнулся лбом в стол.

– Э, мил человек, тебе ж баиньки давно пора. А то сидишь тут, буробишь что-то нечленораздельное. Пойдём, пойдём-ка...

– Отпусти меня, ты... бывший шкипер... – Томас попробовал слабо отбиваться. – Ты уже никто, сдай власть и убери свои руки. В могилу ледяную хочешь меня снести? Врёшь, не дамся...

– Ладно, ладно, угомонись покедова. До следующей пирушки. Завтра же сам приползёшь, глаза пряча, помятый, да извиняться начнёшь.

Виллем и Михель как по команде умолкли, увидев, как шкипер, тужась, переносит грузного, обмякшего, но не перестающего ругаться спексиндера в его каюту.

– Может, помочь? – кивнул Михель.

– Не лезь куды не просят, – окрысился вновь старик, однако вспомнив, видимо, как они только что дружески обсуждали особенности желудочно-кишечного тракта, пояснил более мягко: – Дела начальственные, без нас разберутся. Кликнут, коли понадобимся. А так, чего глаза мозолить. Видишь же, они не в полном здравии.

– Тогда я спать пошёл, – притворно зевнул Михель.

Оставшись в одиночестве, Виллем несколько растерянно потоптался на палубе, решился уже было выкурить трубочку на воздухе, но холод и сырость враз остудили его намерения; к тому ж раскуривать при такой погоде – занятие не из лёгких. И неудавшийся лазутчик Виллем, только что походя спасший минимум пару жизней, разочарованно крякнув на прощание, тоже отправился в кубрик.

VI

Как ни спешили, ни грезили твердью земной, но добычу упускать не собирались, исправно вываливая вельбот за борт при каждом удобном случае.

В этот раз Йост подбил кормящую китиху, и океан, кроме крови, подёрнулся плёнкой уже никому ненужного молока. А глупый детёныш продолжал безмятежно кувыркаться вокруг уже мёртвой матери, настойчиво-безответно требуя пищи, заботы, ласки. И глядя на пятиметрового «малыша», беспомощно кружившегося в кроваво-молочной ванне, среди безмятежного, полного жизненной неги и только что, до удара гарпуном, счастливо-самодовольного океана, китобои внезапно ощутили мистический ужас от дела рук своих. Забираться за край Ойкумены[17]17
  Ойкумена (греч.) – освоенная человеком часть мира; здесь: синоним цивилизации.


[Закрыть], чтобы и здесь творить злодеяния?!

– И реки там текут молоком и мёдом. – Юный Томас не иронизировал, он просто пытался не расплескать свой страх на остальных.

Но тщетно. Питер оборвал его скорбно и сурово:

– Прекрати юродствовать! Прости нас, Господи, слабых и грешных, ибо не ведаем порой, что творим.

Эта обречённая уже тушка, зависшая между недоумением-обидой и страхом-безысходностью, постоянно путающая бездыханную мать с корпусом бездушного «Ноя», заставила их забыть и о «звонких талерах, вытапливаемых из жира», и о целиком зависящих от их заработка близких на берегу. Вчера они уходили в море, и всё было по-иному. Завтра они вернутся, и всё будет по-новому. Но сейчас – только горькая соль пресечённой жизни, оборванного счастья. Пусть и тварного, бездуховного.

Ян, обеспокоенный задержкой в подаче сала, сомнамбулой вылез из трюма, продолжая сжимать в кулаке бесполезный пока разделочный нож и прекрасно осознавая, что не увидит ничего занимательного. Тем не менее он незаметно втиснулся между словно онемевшими китобоями и глянул за борт.

Увидев его, Адриан, молча посасывавший почти угасшую трубку у штурвала, только недовольно поморщился, как будто у него внезапно схватило зубы. В подобные минуты он предпочитал не трогать свою разухабистую команду. Постоят, погорюют каждый о своём, о тайном, да и начнут споро и привычно разделывать кита – не бросят, не отвернутся. Криком ничего не добьёшься. Потому-то Адриан огорчился появлению на палубе Яна: сейчас начнутся и крик, и плач, и истерика, и неизвестно ещё, как на всё это отреагируют остальные. Переминавшийся с ноги на ногу спексиндер, отнюдь не разделявший чувства Адриана, даже подтолкнул его локтем, словно говоря: «Смотри, счас последует подтверждение нашей ночной беседы».

Ян, однако, шума не поднял. Лишь тихонько ойкнув, закусил кулак, да так и застыл.

Адриан вздохнул, но не столь облегчённо, как хотелось. «А ведь Томас всё верно подмечает. Скоро Йост точно начнёт по китам панихиду заказывать. А в нашем деле только начни рыб жалеть – людей начнёшь терять. Может, действительно стоит сжать сердце в кулак и, как Томас науськивал, забыть этих двоих в Гренландии? И концы в воду. Вернее, в лёд. Вот только будут они тебе потом частенько сниться, Адриан. Как те семеро, унесённые китом и штормом в вельботе, да так тобой и не найденные. Как те, чей вельбот в щепки разнёс прямо на твоих глазах разъярённый кашалот...»

На борт «Ноя» тогда удалось поднять только белокурого мальчишку Андреаса, первопоходника. Но от переохлаждения и пережитого ужаса он скончался через пару часов, так и не придя в сознание.

Они ведь все-все частенько, едва свечу задуешь, обступают твою постель и стоят безмолвно-зловеще – те, кто когда-то давным-давно, или недавно, околдованные твоими речами, вступили на борт, но по возвращении «Ноя» из плавания не сошли на берег... «Скорей бы уж они там, что ли... Вон спексиндер уже все подошвы стоптал, пытаясь привлечь к себе внимание... Когда, не приведи Господь, будет убит последний кит, мы тоже умрём. От одиночества души».

Спексиндер, с утра с превеликим трудом оторвав голову от лежака и машинально отметив, что опять снился чёртов ледяной склеп и что не к добру это, всё ж таки смог восстановить свои слова и действия от предыдущего вечера. Похмельное раскаяние едва не погнало его в Адрианову каюту – извиняться. Однако, хлопнув стаканчик, а затем и второй, и придя в прекрасное расположение духа, решил: перебьётся, гордец. «Ведь как ни крути, а всё, что я ему наплёл сгоряча, – правда».

Шкипер действительно был немного обескуражен и даже раздосадован, что поутру спексиндер не явился извиняться и вообще вёл себя так, словно у них вчера ничего не было. Ведь Томас, даже когда и не помнил ничегошеньки, всё едино исправно просил прощения. Так, на всякий случай, ибо отлично ведал, что по пьяни он отнюдь не подарок.

Глядя за борт в тоскливом молчании, Михель внезапно осознал, что ненавидит рядом стоящих людей не только потому, что они мешают осуществлению его планов, но и потому...

«Ох, Михель, Михель, старый душегуб, ты, никак, стал жалеть тварей бессловесных морских? Или не ходил ты по колено в кровушке людской, или не был ты свидетелем и соучастником сотен детских смертей – первых безответных жертв любой военной заварушки? Разумеется, сё вселенское величество Война по-разному рубцует души людские. Видел ты и палача, безутешно рыдавшего над своей собачкой, неосторожно угодившей под колёса провиантской фуры. И драгунов, трясущимися руками сующих заряженный пистолет в чужие руки и стремглав убегающих, заткнув уши и глотая слёзы, чтобы не видеть, как милосердно добивают их искалеченных лошадей. И отбившегося от своих рейтара, умершего от голода, но даже не помыслившего пустить собственного коня под нож и спастись его мясом...»

Странные люди страшной Войны.

Ландскнехт, подбрасывающий детские тельца и виртуозно нанизывающий их на свою пику, а рядом – восторженно хлопающая в ладоши его пятилетняя дочурка в шёлковом платьице с плохо замытым кровавым пятном, капризно, чуть что, надувающая губки: «Папа, ещё! Ещё!»

Страшные люди страшной Войны.

А ведь у тебя, Михель, сейчас тоже как бы ребёнок на попечении. Конечно, не по возрасту: в его годы за тобой, Михель, уже ой-ой-ой сколько дорог, пожаров, трупов осталось...

По духу развитие Яна, его сознание, словно остановилось, уснуло, утонуло, осталось на дне кровавой клоаки разгромленного Магдебурга. Рассказы и пророчества о близком конце света, плодящиеся и множащиеся вместе с продолжением нескончаемой бойни, опирались на слой именно таких свидетелей. Переживших свой личный, внутренний Армагеддон. Концентрат всеобщей кровавой вакханалии и пляски Смерти.

И тем не менее отчего-то ты, Михель, подпал под обаяние этого безвольного, ни на что толковое не способного щенка. Забыл, что думать и заботиться необходимо только о своей драгоценной персоне: лишь тогда проживёшь долго и относительно счастливо...

Но вслух сказал другое:

– Добей его, Йост, обязательно добей. Видеть же невозможно это безобразие.

Йост согласно и мудро кивнул, соглашаясь с Михелем. Но перед тем как поднять гарпун, чётко и раздельно произнёс:

– И будь я проклят, если позволю кому бы то ни было натопить с малыша хоть ведёрко ворвани.

Это прозвучало как прямой вызов, но большинство команды было за Йоста. Благоразумно промолчал даже спексиндер. Возможно, лень было с похмелья языком молоть. Силы надо беречь: ведь лишённая молока и крови китиха оставалась огромной горой неразделанного жира.

ЗАПРЕДЕЛЬЕ

I

«Зелёная земелька»[18]18
  «Зелёная земелька» – Гренландия – на момент открытия её викингами климат острова был значительно мягче, что и отразилось на его названии.


[Закрыть] напомнила о своём существовании значительно раньше, нежели её угрюмые берега разглядел востроглазый Томас, угнездившийся в «вороньем гнезде». Кроме него, в этих опаснейших, кишащих плавучими льдинками, льдинами, полями и горами льда водах дополнительно выставлялся вперёдсмотрящий на носу у бушприта. Адриан, забыв о хворях и немочах, не отходил от штурвала. При нём и Ян торчал безвылазно. Он-то и обратил внимание, что холодает буквально с каждой минутой.

– Молодец! – одобрил его наблюдательность шкипер, давненько почуявший изменение в погоде. – Значит это одно: на пересечку курса нам выломился айсберг-бродяга. Вымораживает воздух, море и всё вокруг. Удвоим бдительность, ложимся в дрейф. Ибо мы для него всё равно что яйцо для задницы – раздавит и не заметит. Размажемся по льду. Погодь, так ли ещё мороз скакнёт, такие ветры загуляют, как подойдём к сердцевине ледовой! Да вот ещё и «сало» сплошняком пошло.

– Какое такое сало? – не понял Ян.

– А вот, погляди на воду, – ткнул пальцем шкипер. – Видишь?

– Льдины как шматки плывут. – Ян отвечал неуверенно, чувствуя, что загвоздка не в этом.

– Присмотрись, гляди внимательней. Ежели, конечно, хочешь стать заправским моряком со временем... – Так и не дождавшись ответа, Адриан вынужден был объяснять сам: – Когда приближаешься к кромке пака или, как в нашем случае, к достаточно большому куску льда, вода вымораживается. Густеет ровно сало: один шажок до замерзания. Смотри, волны здесь гораздо мельче, покатые, тягучие... Жирные, одним словом. Ветер уже не в силах сбить сверху пену. А те льдинки, на которые ты обратил внимание, их «оладьями» зовут. Как видишь, их с каждым пройденным футом всё гуще и гуще. Что ещё раз подтверждает: здоровущий айсберг прёт на юг, и будь я проклят, если позволю ему «поцеловаться» с «Ноем».

Когда утром гигантский айсберг величаво, словно бы нехотя, возник из тумана за бортом «Ноя», Михель, уже извещённый о причине ночной остановки, ужаснулся. Даже ему, слабо знакомому с морским делом, было ясно, что их ожидало бы, если б «Ной» ночью повстречался с айсбергом лоб в лоб. Целая горная страна громоздила свои пики и утёсы, каждую минуту открывая новые и новые ущелья, долины, хребты.

– Шкипер-то у нас какой молодчага! Надо ж, в кромешной тьме учуял его, ровно пёс сало, и вовремя отвернул. Вот и ты также, Ян, учись – сгодится.

– Немного похоже на меловые скалы Дувра[19]19
  «Меловые скалы Дувра» – скалы, благодаря которым Британия получила своё древнее название – «Альбион».


[Закрыть]. А-а, ты же не наблюдал их с моря – мы тогда из-за войны поопасались лезть в узость Канала[20]20
  Канал – просторечное название пролива Па-де-Кале (Английский канал).


[Закрыть]. – Якоб махнул рукой, словно Михель был совсем пропащим человеком. – Ну да насмотришься ещё. Пойдём лучше обедать, а то сорвут с каким-нибудь авралом нежрамши.

Прогноз Якоба, к счастью, не оправдался. Неторопливо, основательно закусив и даже передохнув, Михель вышел сменить Томаса в «вороньем гнезде», отлично понимая ответственность своей задачи. Необходимо было так корректировать курс, чтобы льды не окружили «Ноя», чтобы впереди торосы не сгрудились сплошной стеной.

По борту всё так же уныло тянулись холмы и расселины неведомой ледовой страны.

– Какой по счёту айсберг? – сочно отрыгивая, махнул рукой Михель.

– Как – какой? Да тот же самый, – пожал плечами Томас.

Михель, верно, весьма комично смотрелся с отвисшей челюстью, но назябшийся Томас торопился в кубрик – к горячему супу и вину.

– Уму непостижимо, – только и смог пробормотать ошарашенный Михель. У него возникло чувство, что подобная «льдинка» трётся ему о спину.

Неизвестно, сколько бы он ещё торчал соляным или, ближе к обстановке, ледяным столбом, кабы от штурвала едко не поинтересовались причиной отсутствия наблюдателя в «вороньем гнезде». Недостаточно ловко, но вполне скоро карабкаясь по вантам, Михель неожиданно, ни к чему особенному, подумал: «На таком зверском холоде вымерзают даже человеческие чувства». И сам испугался своей мысли.

Наверху Михель тщательным образом замотал лицо, оставив узкую щель для глаз, зябко втянул голову в плечи. Перед тем как смежить враз заиндевевшие ресницы, решил открывать глаза на счёт «10», а затем снова закрывать: заснуть при такой погоде, было, слава богу, невозможно.

Михель ещё раз бросил взгляд на «знакомца»: «Заключить, что ли, пари с самим собой, через сколько всё-таки часов эта громадина останется у нас за кормой?..»

Проиграл же! И неоднократно! Ну не вмещалось в его сознании, что ледяной остров будет тянуться двое суток[21]21
  «Ледяной остров будет тянуться двое суток» – отдельные айсберги достигают площади 30 000 кв. км.


[Закрыть]! И такой колосс не скучал в одиночестве. Гренландия исправно снабжала океан айсбергами на любой вкус и размер. Бойся, мореплаватель!

II

А всё ж таки не зря шкипер безжалостно загонял людей на продуваемую свирепым нордом ненадёжную площадку «вороньего гнезда». В одну из вахт, когда чёрно-серо-белые краски «Зелёной земли» отчётливо застили горизонт, Михель, как обычно вполглаза отслеживающий обстановку, узрел родовые схватки очередного гиганта. Сокрушая в тучи бриллиантовой пыли неуклюжие торосы, разглаживая – одному богу известно, в тысячно какой раз, – отполированные тушами его бесчисленных предшественников скалы, новоиспечённый айсберг, ровно неведомый корабль со стапелей, начал закономерный исход в вечную колыбель-могилу всех плавучих островов и гор. От фееричной величавости происходящего Михель-букашка, нанизанный на мачту-иглу, разинул рот, ибо как никогда осознал вдруг свою ничтожность и никчёмность. От гигантской силы трения лёд у подошвы «новорождённого», растекаясь ручьями, моментально обращался в облака пара, вновь тут же конденсируясь обратно в ворох льдинок. И так же, как насекомое, Михель инстинктивно почувствовал опасность и закричал вниз о происходящем.

Его смесь восхищения и ужаса менее всего походила на чёткий морской рапорт, но Адриан в гренландских водах не впервой: прекрасно ведая, чего здесь можно ожидать и чего спасаться, он понял всё с полуслова и резко вывернул «Ной» носом к земле.

Звук явно отставал от скорости, развитой биллионами каргов[22]22
  Карг – единица веса, равная примерно 3 центнерам.


[Закрыть] замороженной воды, а может, также замораживался, не успев родиться. Затем, правда исподтишка, наверстал упущенное: ровно все пушки мира, свезённые незнамо кем на этот безлюдный берег, ахнули торжественным салютом. Плотно заложило уши. Однако не это угрожало китобоям. Рухнув в свою ледяную купель, айсберг кроме взметнувшихся до небес каскадов брызг и величаво взметнувшихся и тут же опавших фонтанов выдавил гигантскую волну, на которой сам же и закачался.

– Чудны дела Твои, Господи, – только и смог выговорить Михель, наблюдая, как словно по волшебству, ожило единое, прочное поле матёрого льда, дробясь и крошась отдельными кусками под бешеным напором невидимой пока ещё под ледяным панцирем волны.

Расшвыряв как щепки тяжёлые торосы, гигантский водяной вал, радуясь, вырвался на волюшку.

И опять ужаснулся Михель: высота волны была ощутимо выше его «вороньего гнезда». А ведь за ней, теснясь, ровно стремясь ухватить лидера за холку, бегут ещё и ещё – круче, выше, грозней. «Вот и отмучились, кажись», – Михель даже удивился, сколь просто-бесхитростно явилась за ним Смерть. В море нет коварства: вместо маленькой нули, тонкого стилета, щепотки яда – исполин кит, гигантский водяной вал или совсем уж невообразимый айсберг...

– Держись, кто где стоит, да покрепче! – раздался снизу отрезвляющий крик шкипера. – Тебя, «воронёнок», особливо касаемо!

Если бы волна ударила в борт «Поя» – тут бы всем и каюк. Даже если б и не перевернула вверх килем, то уж точно положила бы на борт, а следующие валы затоптали бы «Ноя», затолкли б в глубину. Тогда Михель, удержись он на своём посту, оказался бы глубже всех. Но его крика да Адрианова проворства хватило, чтобы развернуть судно носом к грозящей беде.

Корабль мощно вздыбило вверх – ближе к хмурым небесам. Михеля враз промочило до костей. «Боже, представляю, что там творится на палубе», – успел ещё подумать он. И тут же потроха его рванулись к горлу, потому что «Ной» стремительно рухнул вниз, а мачта ещё и подалась вперёд, опасно накренившись.

Ежели шкипер говорит – привязывайся, надобно его слушать. И вообще, в море шкипера всегда надо слушать – что бы ни приказал.

Вверх-вниз, вперед-назад, вправо-влево... Но страха уже и в помине не было: Михель понял, что ничего с их «Ноем» сейчас не случится. Главное, не организовать персональных похорон, вылетев ненароком из «гнезда».

«А ведь это же я, я спас посудину, себя и всех!» – пришло озарение. Заливаемому ледяной водой Михелю даже как-то теплей стало...

– Эй, ты, «гнездюк»! – донёсся до него голос Томаса. Палуба явно была перегружена остроумием. – Там, за обшивкой... третья доска на норд-вест... в тайничке фляжка. И не с водой!

– А то я не знал, – усмехнулся Михель, обрывая с усов намерзшие сосульки.

Триумф был полным. Если от шкипера всегда в общем-то ожидают нечто подобное (кому ж корабль-то спасать, как не ему?), то от Михеля... Опять выпало ему отведать божественных напитков из шкиперских запасов, и не по норме, а сколь душе угодно. Плечо занемело от дружеских похлопываний, особенно когда Йост приложился, и не раз. Корнелиус самолично подал на подносе – из рук в руки, словно адмиралу какому большому, – чашу великолепного пунша.

Только подозрительно-болезненный Виллем попытался испортить Михелев праздник:

– Да ведь он же свою шкуру спасал, олухи! А вы подумали, нас берёг.

– Тут ты прав, старик. Верно заметил: именно своё бренное тело я и пожалел, когда увидел, какая беда на нас надвигается. А о тебе, старая развалина, и не помыслил, – заключил Михель под общий дружный смех.

В руке Виллема блеснул невесть откуда взявшийся нож.

– Желаю, чтобы все убедились, что кровь твоя черна, как и твои помыслы! – Виллем сделал столь хитрый выпад, что Михель только чудом не повис на его клинке.

«Вот так дедушка! – даже восхитился невольно Михель, не замедлив вооружиться. – Трудненько будет остаться целым. Тут ещё изрядная доза застит глаза и туманит мозги. Позорно будет пасть от руки человека, годящегося тебе в деды».

– Кладбищенские старожилы-то, небось, все глаза проглядели, ожидая вашу милость. Позвольте-ка вам пособить в том немножко, – с непередаваемым ядом произнёс Михель.

Удачно вывести противника из себя, заставить горячиться, ошибиться и на этом подловить. Попал: глаза Виллема, до того холодно-ожесточённые, вспыхнули огнём, ноздри раздулись и опали. Михель понял, что Виллем, отшвырнув осторожность, сейчас бросится или даже прыгнет. Но Виллем как стоял, так вдруг и стал валиться вперёд, на Михеля, даже не выбросив вперёд руку с ножом, не поняв его приёма, Михель на всякий случай отскочил немного назад. Но Виллем продолжил своё падение, словно забыв о враге, а за ним открылась вдруг фигура гарпунёра, мрачно потиравшего кулак.

– Прости, старый, но так тоже нельзя. Устроил, понимаешь, поножовщину прямо на палубе...

– Спаси... – Михель хотел от всего сердца поблагодарить Йоста, но не успел.

Сзади его крепко схватили за руки, выворачивая нож, а для верности крепко добавили по голове.