Текст книги "Морской наёмник"

Автор книги: Сергей Удот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

III

Первый добытый и разделанный кит – всегда радость. Что для юнца, впервые взявшего в руки флешнер и по первости постоянно опасающегося, что туша под ним оживёт и начнёт стремительное погружение, что для убелённого сединами китобоя, для коего главный вопрос – возьмут ли ещё хоть раз в плавание.

Но затем остаётся работа – каторжный труд, когда даже у самого жадного на борту нет-нет да и промелькнёт шальная мыслишка: хоть бы пару деньков горизонт не вспухал фонтанами и можно было просто отлежаться! Даже свирепый штормяга воспринимался тогда благом – отдыхом.

Но для «Ноя» и погода после первого шторма установилась как на грех превосходная и китов вокруг жировало ровно карпов в пруду. Само собой, далеко не всякая охота приносила успех: и киты, почуяв недоброе, стремительно скрывались за горизонтом, и Йост мазал, хотя вроде промахнуться в живую гору было невозможно, и легкораненые рыбины бесследно растворялись в глубине, обрывая прочнейшие канаты. Самим не раз приходилось из охотничков обращаться в жертву, во все лопатки удирая от разъярённого кашалота.

Во время одной из таких передряг Михель, вчерашним днём серьёзно вывихнувший плечо и потому оставшийся на «Ное», чертыхаясь, встал к пушке, которую теперь, ввиду возможного пиратского нападения, всё время держали на палубе, и сделал пару выстрелов, выцеливая ретивого не в меру кашалота. Стрелял бы и дальше, если б Адриан силой не оттащил его, опасаясь, что канонир в такой кутерьме угодит в шлюпку. Зато после этого поступка ставки Михеля пошли резко вверх.

Ещё большее уважение он заслужил, когда на следующее утро как ни в чём не бывало занял своё место в вельботе. Китобои только что втихомолку заключили пари: осмелится ли Михель после всего, что с ним случилось, ещё хоть раз взяться за весло? Одно дело – пластовать мёртвого кита, и совсем иное – идти к живой, пышущей злобой рыбине, да ещё после того, как намедни тебя едва не сволок на дно его дружок. Многим новичкам вполне хватало одного выхода на вельботе, когда само появление огромной живой горы, всплывшей неожиданно и совсем рядом, навсегда отшибало всякую охоту брать весло сызнова. На таких даже особо не ворчали: ну не будет из тебя, парнишка, китобоя, так что ж с того? Не всем дано. Три месяца покормим, не обеднеем. К тому ж работы завались и на борту. А но приходу в порт отправляйся-ка ты, дружок, пахтать масло либо горбатиться на сукновальне – в море шагнут другие. Подобные случаи даже где-то втайне приветствовались: вот, мол, мы какие лихие ребята, китобои! не всякому наше ремесло по плечу.

Поэтому в преддверии Михелева фиаско кок Корнелиус переоделся, приготовившись отныне греть задом Михелеву банку во всех дальнейших охотах. Особой радости Корнелиус по этому поводу, правда, не испытывал, да и прочие понимали, что кормёжка станет теперь ещё хуже, но раз надо, значит, надо.

Однако Михель, словно и не заметив боеготового кока, схватился за фал и – пусть и не столь ловко, как бывалый матрос, – очутился в вельботе.

Виллем, конечно, поставивший против Михеля, разочарованно крякнул. Якоб тайком сунул Питеру кукиш: выкусил?! Йост несколько недоверчиво повёл носом: уж не хлопнул ли парень, часом, полный стаканчик джина, коль так раздухарился?

– Хочешь что-нибудь сказать? – внезапно прямо в лоб поинтересовался у него Михель.

Йост отрицательно покачал головой, пряча улыбку в бороде. Ему, как и многим здесь, нравились люди смелые. Он и инцидент в кубрике всё больше рассматривал теперь как смешное недоразумение: ну не привык парень селёдку трескать! Знамо дело, свинина повкусней будет...

Михель и о Яне не забывал. Набрался как-то смелости и пошёл к самому Адриану – просить, чтобы тот помаленьку обучил Яна штурманскому ремеслу. Смена шкиперу всегда пригодится, ведь не железный же он; а китобоя, всласть намахавшегося веслом, ставить к штурвалу, когда все кости его ноют и каждый суставчик молит об отдыхе, а глаза нестерпимо режет от соли морской, опасно: сомлеет, как пить дать.

Привыкнув к порядкам в имперской армии, где все, от солдата до фельдмаршала, – на «ты», Михель ввалился в шкиперскую каюту без предупреждения и застал там, кроме Адриана, спексиндера Томаса. Распахнув дверь, Михель явственно расслышал своё имя из уст спексиндера и по тому, как тот поспешно замолк и оба с нескрываемым недовольством уставились на него, сообразил, что его здесь явно не хвалили.

«Так, вот это уже по-настоящему занятно, – с нахлынувшей весёлой предбоевой злостью подумал Михель, ощущая, как всё тело напрягается, а рука того гляди цапнет за несуществующий эфес. – Явно кто-то из кубрика подсуетился, доложив в подробностях о моей, надо прямо признать, преждевременно-неуклюжей выходке, и эта парочка только что вовсю перемывала мне косточки. Вот только к какому выводу они могут прийти, если ещё не определили нашу с Яном судьбину? Зуб готов отдать, лишь бы услышать продолжение их милой болтовни...»

Спексиндер меж тем неуклюже и несколько торопливо попрощался, после чего многозначительно и, как показалось Михелю, хитро бросил Адриану с порога:

– Ещё потолкуем.

«Конспиратор, смотри, выискался, – хмыкнул про себя Михель, а сердце упреждающе ёкнуло: – Ой, недоброе замышляется».

Адриан, явно под впечатлением разговора со спексиндером, принял Михеля несколько настороженно, но, выслушав его просьбу, успокоился и даже обрадовался, а главное для Михеля – согласился.

Выходя от шкипера и всё ещё ощущая на губах аромат поднесённого стаканчика – не чета матросскому низкосортному пойлу! – Михель улыбнулся: надо же, с двух стволов и оба – в цель.

IV

Ян на удивление споро схватывал Адрианову науку. С одной стороны, его подвигало чувство вины за то, что стал обузой, оказавшись не в состоянии полнокровно трудиться как прочие, с другой – подстёгивала полная готовность взяться за любое дело, способное рассеять багровую пелену ужасов и кошмаров. Адриан, убедившись, что в целом парень нормален – до тех пор, пока не пихнёшь ему под нос бадью, полную свежей крови, – стал охотно доверять ученику вахту. Кто ж не желает отдохнуть-побездельничать?! Втайне, правда, шкипер немного опасался вконец разлениться, но, как ни крути, валяться в тёплой каюте, давя лицом тюфяк, не в пример слаще, чем той же физией ловить солёные брызги да мокрый снег. Смущало Адриана одно: что Томас-спексиндер всё чаще оделяет его теперь неласковыми взорами да покряхтывает неодобрительно.

«И чего Томас растревожился? – недоумевал шкипер. – Мало ли мы с ним навидались таких-сяких немазаных? И большинство при этом стали добрыми китобоями, кое-кто и в шкиперы, а то и в патроны[6]6
  Патрон – капитан судна и одновременно его владелец.


[Закрыть] выбился... Отходы же в любом деле случаются. Один лишь Всевышний ведает, сколь подмастерьев каждый год утекают от своих хозяев. И ничего. А что поменее, чем раньше, за штурвалом пропадаю, так ведь и годы, как ни верти, берут своё...»

Шкипер, прекрасно ведая, что скажет ему спексиндер, всячески оттягивал момент разговора, но оба не подозревали, что за ними внимательно приглядывает Михель. А тут ещё работы у всех невпроворот – не до сладких бесед.

Ломаный охотничий курс «Ноя», несмотря на все петли и извивы, неумолимо сближал его с великим ледовым островом. Того же курса настоятельно требовали стремительно множащиеся бочки, под завязку наполняемые нарезанным салом: желательно было скорее его перетопить. И вот в один ничем не выделявшийся серый промозглый день шкипер окончательно объявил: идём на Гренландию. Именно в этот день, вернее вечер, Михелю опять повезло.

V

Океан, ровно подслушав Адрианов приказ, решил не выпускать их на землю, даже столь негостеприимную. С утра разразился шторм – скоротечный, но мощный. Полоса непогоды обрушила на корабль гигантские валы, похожие на стадо рассвирепевших китов. «Ной» немилосердно скрипел всеми своими дубовыми суставами, валясь поминутно с борта на борт.

Но уже к вечеру океан понял, что упрямцев не переубедишь, и утихомирил свою ярость, так что совершенно изнемогший в борьбе со стихией Адриан решил поставить к штурвалу Яна. Тем паче беглый осмотр показал, что «Ной» избежал серьёзных повреждений: отчего ж не передохнуть? Океан, ворча, успокаивался; встреча с айсбергом маловероятна; сегодня не до китов; к тому же глаза у Яна молодые, зоркие.

Вскоре вслед за Яном из кубрика неслышно выскользнул и Михель. Хотя удалиться незамеченным в столь незначительном коллективе было практически невозможно.

– Смотрите, корабль не опрокиньте в своих бесовских игрищах, – крикнул ему вслед Якоб, дождавшись, правда, чтобы дверь закрылась и Михель не смог его услышать.

– Не содомиты ведь они, ребята, ой не содомиты, – только недоверчиво-подозрительный Виллем откликнулся на Якобову реплику. – Значит, надобен ему Ян этот. Вон как обихаживает. Вопрос – зачем?

Бессонно-раздражительным взором Виллем внимательно оглядел кубрик, но прочие, занятые каждый своим делом или бездельем, предпочли не заметить его слов. Единственная надежда старика – Гильом, громко выводя носом рулады, видел уже, верно, десятый сон. Зло сплюнув, Виллем погрузился в свои, явно безрадостные, думы.

Разгуливать по мокрой, выпрыгивающей из-под ног палубе под пронизывающим ветром, рискуя то и дело вывалиться за борт, – дело малоприятное. Но и в кубрике сидеть уже невмоготу. Начальная радость, что будет-де кому управлять при нём кораблём, получись у него что, сменилась глухой тревогой: ну как шкипер работой да заботой перетянет мальчонку к себе? Глаз да глаз нужен. Михель не собирался делить Яна ни с кем. Лучше уже тогда за борт его втихомолку, а то сам в порыве откровенности погибнет и меня выдаст. И ещё нечто необъяснимое властно тянуло его на палубу: что-то должно произойти. Просто обязано...

И точно: не успел Михель переброситься с обрадованным его появлением Яном парой фраз, как дверь шкиперской каюты распахнулась и на фоне освещённого проёма они отчётливо разглядели шагнувшего за порог спексиндера. Михель резко присел, вызвав недоумённый возглас Яна, и был уверен, что Томас его не заметил.

«Вот они, субчики, наконец-то сподобились, – ёкнуло у Михеля. – Как вот только проведать, о чём болтать-то будут? Перво-наперво выждать, пока у них там охи, ахи, объятия, приветствия. Заодно и убежусь, что спексиндер надолго тут обосноваться решил, а не на пару неотложных слов забежал».

Спексиндер расположился в каюте шкипера основательно и надолго. Разумеется, не столько из-за Михеля и Яна побеспокоил он друга. Ему хотелось выпить, ему хотелось поболтать. Ну а предлог, если даже и понадобится таковой, тоже есть: близится высадка, и кое-что нужно ещё раз обсудить и проверить. Спексиндер уже изрядно прогулялся по бутылкам, но надираться в одиночку ему не улыбалось.

– Угощать-то чем будешь? Я вот тут, за пару-тройку недель до отплытия, зван был к Симону: он обещал удивить диковиной заморской, и ведь удивил же, подлец. Представь, вместо вина доброго или хотя бы пива крепкого, залил кипятком какое-то сено и давай нас потчевать. Сказал, что эту траву сухую, пропади она пропадом, за громадные деньги аж из самого Китая[7]7
  «Из самого Китая везут и пьют только кипящей» – с начала XVII в. голландские купцы начали ввозить в Западную Европу чай, долго считавшийся роскошью и целебным средством.


[Закрыть] везут и пьют только кипящей. Помогает-де сей эликсир буквально от всех болезней. И Симон, собака, заставил ведь всех выдуть по большому кубку, я чуть не сблевнул прямо за столом. А он только после этого приказал подать рейнвейна и прочих истых напитков, веселящих душу и сердце. – Спексиндер, ровно проверяя Адриана, недоверчиво повёл носом над кружкой с поданным питьём и, удовлетворённо хмыкнув, опорожнил разом половину объёмистой посудины. – Самое смешное, – было видно, что хмель тотчас ударил толстяку в голову, – что ведь никто ни черташеньки, – он даже и не подумал перекреститься при упоминании нечистого, – не разбирается в этой поганой траве...

Вторым мощным глотком Томас осушил кружку, довольно икнул и немедля передал сосуд Адриану – за новой порцией.

– Знакомый негоциант уж потом мне как-то шепнул, что они под ажиотажный шумок, модой пользуясь, пихают в это китайское зелье сухие листья молотые, порох вмешивают, для крепости верно, и даже... – тут он, не выдержав, хмельно расхохотался и замотал головой из стороны в сторону, – ...даже помёт овечий[8]8
  «Даже помёт овечий» – фальсификация первых партий совершенно неведомого тогда товара приняла массовые размеры.


[Закрыть].

Адриан, видя, что Томас ждёт от него поддержки и одобрения, подал вновь наполненную кружку и через силу тоже рассмеялся. Вообще-то они с Томасом практически всегда ладили, но иногда Адриана тяготило сложившееся положение вещей: ведь по традиции голландских китобоев шкипер не обладал всей полнотой власти на корабле, деля её со спексиндером и гарпунёром. Слава богу, хоть Йост фактически устранился и не лезет в дела командования.

Томас, ровно угадав мысли, резко сменил тему:

– Ладно, поговорим о делах настоящего. Полагаю, не скоро – да что там, никогда! – настоящие мужчины не предпочтут добрую порцию выпивки какому-то там чаю. Итак, раз уж мы совсем близёхонько, надо навестить старушку Гренландию. Она ведь нам что землица родимая. Я по многим родственничкам столь визитов в жизни не сделал, сколько к ней, сторонке клятой.

Томас уже явно начал заговариваться, но Адриан терпеливо ждал: не выгонять же, в самом деле.

– Иногда такое предчувствие или видение, называй как хошь, что и схоронен буду там же... Ежели, конечно, океан-кормилец наперёд не озаботится судьбой моего бренного тела. – Если Томас и ждал каких-либо возражений со стороны Адриана, то напрасно. – И ведь не в гости топаем – сало надобно в ворвань перетопить.

– А то я не ведаю. Зачем ты мне это объясняешь? – не выдержав, даже несколько обиделся Адриан.

– А коли ведаешь, хочу ещё раз, для верности переспросить: не забыл ли дорожку да фарватер хитрый, что ведут в нашу бухту укромную, где у нас и блокгауз, и салотопка добрая, и плавника вдоволь на топливо и обогрев?

– Зачем ты мне всё это напоминаешь, ровно салаге-первопоходнику? – опять не выдержал Адриан.

– Да присказки всё это. Присказки перед тем, как перейти к главному. Ты ведь знаешь: не так у нас сейчас на борту весело и правильно, как должно бы быть.

– Ты опять об этих новичках? Сколь можно?! Ну повздорил один из-за кормёжки, ну не выносит крови другой. Так что теперь – за борт их отправить, что ли?

– А хотя бы и так! По-твоему, мелочь это – их выходки, а я вот не люблю мелочей. Упустим одно, другое, потом не расхлебаем... Вижу, не настроен ты заниматься этим делом. Гляди, поздно будет! К тому ж не хотелось бы тебе напоминать, да придётся: я ведь такой же представитель Компании на борту, как и ты, так что обязан блюсти её интересы.

– Ты забыл: у нас ещё и Йост решает кое-что...

Но Томас не дал Адриану перехватить инициативу.

– Ох уж мне этот Йост! Боль головная. Хлюпик он. Здоровый, а слабый. Добрячок. Погоди вот, скоро он над китами битыми слёзы проливать зачнёт.

– Зато ты у нас твёрдый, как скала гренландская. Кстати, если уж на то пошло и ты действительно печёшься об интересах Компании... И только её! – поспешил подчеркнуть Адриан, заметив недобро вспыхнувший в глазах Томаса огонёк. – Тогда ответь мне: что будем делать, если фактория наша окажется разорена иль спалена?

Как верно ожидал Адриан, мысли Томаса потекли в другом русле. Только надолго ли?

– Датчане, – более утвердительно, нежели вопросительно выдохнул спексиндер и, не сводя глаз с Адриана, медленно поднёс кружку к губам.

– Не датчане, так аборигены, – пожал плечами Адриан. – Эскимосы вообще-то народ мирный, но сам знаешь, как их датчане настропалили против своих конкурентов. «Огненной воды» не жалеют.

– Тут и наша вина, – махнул кружкой Томас, чудом не расплескав содержимого. – Китобои тоже озоруют, не приведи господь. Девок тащат для срамных дел, живность режут, меха выгребают, мясо там... да всё, что под руку подвернётся. Тут и агнец взбеленится. – Адриан молча, глазами указал на кружку Томаса: как насчёт добавить? Томас, суетливо заглотив остатки, протянул посудину, а сам продолжил: – Даны тож люди разные. С их китобоями нам вроде делить нечего. Китов, хвала Всевышнему, пока хватает. Так что ежели в нашей бухте их буйс ненароком застрял, вполне можем договориться без поножовщины. Не впервой поди с ними ром лакать.

– Лакай, лакай, да не зевай и спину не подставляй. – Адриан передал Томасу кружку, в которую тот и впился ровно пиявица.

Шкипер ухмыльнулся двусмысленности своей фразы: она могла относиться к датчанам, но могла быть истолкована и как осуждение спексиндера. Поэтому, пока глотка и мозги спексиндера были заняты, продолжил:

– Край света. Кто сильней, тот и прав. Здесь и свои, голландцы, могут ограбить до нитки, бросив напоследок подыхать во льдах.

– Ну, у нас-то с китобоями, тьфу-тьфу-тьфу, стычек пока что не было. – Томас вдругорядь обильно смочил горло и, судя по всему, собрался говорить долго и основательно. – Вот ежели военное судно припожалует али капёр[9]9
  Капёр – частное вооружённое судно, владелец которого получал от своего правительства особую грамоту, разрешавшую грабить и топить суда враждебных государств. Фактически: пират на государственной службе.


[Закрыть] нас, грешных, караулит – тогда другое дело. Молиться надо, дабы не свалилась напасть сия на головы наши. Чтобы Гренландия стала не последней твёрдой землёй, по которой мы прогуляемся... А знаешь, – внезапно поник головой спексиндер; приступ беспричинной буйной радости, судя по всему, моментально сменился чёрной меланхолией, – мне вчера могила моя приснилась. Потому и напиться хочу, потому и к тебе в гости пришёл. Лежу, понимаешь ли, в плотном гренландском фирне[10]10
  Фирн – верхний слой ледника.


[Закрыть], камнями завален, с крестом – всё честь по чести. И тут медведи, ровно шакалы, – как же без них: крест повалили, валуны раскатывают, не терпится им отведать моего мороженого мясца. А на горизонте парус – «Ной» уходит, закончив свои дела. И всё так отчётливо: казалось, прямо во сне могу пощупать руками свои заиндевевшие усы и ресницы...

Адриан молча застыл, поражённый.

– А затем из тумана вышел мой убийца, повелитель медведей. Потоптался возле, хрустя снегом, но так я и не смог разглядеть во мгле – человечьи то ноги или звериные...

Как по команде, шкипер и спексиндер прильнули устами к своим сосудам. Адриан, уже поняв, что Томас закончил эту историю, тем не менее суеверно боялся оторваться от кружки, боялся посмотреть на лицо друга, словно ожидая, что явится сейчас перед ним вместо красного, пышущего жаром и винными парами спексиндера тот оледенелый, промороженный до костяного состояния кадавр. Хотелось перекреститься и прошептать хотя бы пару слов охраняющей молитвы, а также ужасно захотелось вдруг в гальюн, по-маленькому. Храбрый до безумия Адриан столь же безумно боялся мертвецов, некромантов[11]11
  Некроманты – адепты «чёрной магии», общающиеся с духами мёртвых.


[Закрыть], прорицателей будущего и прочих представителей потусторонней силы.

– Весело, да? – Судя по голосу, настроение спексиндера, ровно сноровистое судёнышко, резко заложило новый галс[12]12
  Галс – курс зигзагообразно идущего под ветром судна.


[Закрыть]. – Я ведь тебя насквозь вижу. Дрожишь как листик осиновый. Ладненько, поболтаем о приятном, вот только хлебну хорошенько... А нужду свою неотложную вон в иллюминатор справь, и я так же поступлю, – хитро сощурясь, добавил он, окончательно вогнав бедного Адриана в краску.

– Тебе это взаправду приснилось или сочинил на ходу? – только и смог поинтересоваться Адриан.

Томас, не отрываясь от выпивки, закивал головой: правда, мол, правда, и давай об этом закончим, ведь столько ещё интересных тем и воспоминаний есть в запасе у старых друзей-собутыльников.

– Помнишь, как-то разок датчане попросту скупили у нас всю ворвань, дав неплохую цену, и ссудили провиантом? Мы тогда ещё задержались на пару месяцев, чтобы вновь заполнить трюмы и отчитаться перед Компанией... И ты тогда даже придумал байку, что будто бы нас затёрло во льдах и что мы только чудом выбрались на чистую воду...

Адриан аж задохнулся от возмущения при виде самодовольной ухмылки Томаса:

– Как же, как же! Этого я никогда не забуду, любезнейший! И того, кто всё это придумал, и того, кто меня тогда долго уговаривал. Не забуду, как пришлось лгать почтеннейшим коммерсантам, доверившим нам своё имущество!

– Да не скули ты! – повысив голос, перебил его спексиндер. – Для них потерять один корабль – всё равно что для тебя лишиться вот этой кружки. – Войдя в пьяный раж, он и правда запустил своей кружкой в стену, только осколки посыпались.

Адриан, не возражая, выставил ему новую, которую тут же и наполнил. Единственным выражением недовольства служил теперь, пожалуй, его несколько окрепший голос:

– Мне плевать, что для них наш «Ной», да и все мы. Они рискуют своими деньгами, мы – шкурами. Всё правильно. Важно, что мне пришлось врать! Причём, заметь, поддавшись на твои, Томас, уговоры! Важно и то, что дома нас уже вовсю оплакивали и даже заказали панихиду...

– Брось! Важно, что уважаемым господам концессионерам пришлось возвращать обратно полученную и поделённую уж было страховую премию. А господа такого пошиба ой как не любят расставаться с денежками! Важно, что мы с тобой, палец о палец не ударив, положили в карман сумму, какую и за пять удачных походов не заработать. Важно, что в Компании про это до сих пор не пронюхали. Важно, наконец, чтобы нам ещё хоть разик встретились подобные датчане.

Адриан почувствовал, что слова Томаса, вкупе с начинающим действовать спиртным, образуют в его голове взрывоопасную смесь: «Не хватает только сейчас с ним сцепиться. Нож-то вон у него, как всегда, на поясе. Разделает, как того кита, парой верных движений... Э, была не была...»

А вслух заорал:

– А по-моему, важно, что моя мать не дождалась меня в тот раз с моря! Посчитала, как и всё, что сгинул «Ной», да и выплакала душу буквально в неделю! Пока мы тут с тобой денежки делили да пересчитывали! А ведь ничем до того не болела, ни на что не жаловалась!..

Они до того раскричались, что Михель мог слышать отдельные слова, толком даже и не приблизившись к двери шкиперской каюты.

Томас снова попытался было раскрыть рот, но Адриан упреждающе поднял руку.

– И важно для меня, Томас, что эти лёгкие деньги и тебя изменили. Испортили. Ты стал жадным. Злобным. А пьёшь сколько? Всё дрожишь, боишься, что компанейские пронюхают. Так ведь ты ж их не впервой обманываешь! Что ж теперь, всю жизнь дрожать? Я ещё, дурень, согласился тебе помогать по старой дружбе, ложью и алчностью погубив свою бессмертную душу...

– Ну надо же! – всплеснул пухлыми рукам спексиндер. – Глядите-ка, какой честный шкипер! Да такого уникума надо за денежки казать – по балаганам ярмарочным! Добрый шкипер. Спокойненько этак смотрит, как пара парней замышляют нечто непотребное...

– Ты припёрся, чтобы оскорблять меня?

– Разумеется, нет... Что-то характер стал портиться. Как выпью, начинаю ко всем цепляться да поучать... Может, от Войны проклятой это со мной. Боюсь, страшусь, как и все здесь, вернуться и обнаружить на берегу груду остывающих развалин...

– Дак наши вроде лупят испанцев и в хвост и в гриву.

– Война, мил браток, нам, простым смертным, штука недоступная. Один Всевышний ведает, как там всё ещё может обернуться. Вдруг, да объявится у испанцев новый Полиоркет[13]13
  Полиоркет (др.-греч.) – буквально: «разрушитель городов»; здесь: спексиндер намекает на А. Спинолу.


[Закрыть]?.. Кстати, хочешь, угадаю, о чём сейчас думаешь? – хитро сощурился спексиндер. И, не дожидаясь согласия, «изобразил» Адриана, сымитировав, как смог, его голос и манеру разговора: – «Да я жизнь положу, чтобы с их головы и волоса не упало! Назло тебе, жирный Томас...»

Адриан постарался остаться невозмутимым, что в этот вечер ему плохо удавалось, а спексиндер, в очередной раз не удержавшись, прыснув пивом, звонко расхохотался.

– А вообще, Адриан, это плоды твоей, и ничьей более, глупости. Ведь, согласись, каждый получает то, чего заслуживает. Вот ты, Адриан, по моему глубокому убеждению, слабо представляешь себе положение Компании, на которую честно трудишься вот уже столько лет, курс её ценных бумаг и обязательств, рыночную конъюнктуру и прочие важнейшие моменты.

– Где уж мне. Я ж не пайщик.

– Вот и я о том же! – зло выкрикнул ему в лицо спексиндер. – Сколько, ну сколько раз я тебе, дурню, советовал: смири гордыню, возьми заём, истрать часть заработка на пай! Потому-то и доверия к тебе полного никогда не было, что не наш ты. Непонятный! Состояние умножить, как все, не стремишься. Ты и за новичков этих уцепился, потому что нет в тебе интереса к деньгам Компании. Надеешься, что свой шкиперский жирный пай всегда отрежешь. А слушал бы своего верного друга Томаса, что всегда тебе только добра желал, – давно бы патроном заделался. Мы б с тобой такого закрутили! Да я знаю с добрый десяток контор, где ворвань и прочее у нас приняли бы на десять, а то и двенадцать процентов дороже, чем у Компании, будь она неладна!

– Томас! Объясни мне, за каким дьяволом ты, рискуя головой, ходишь в море? Ведь деньжат у тебя – куры не клюют.

– Запомни, шкипер, мудрые слова, – Томас даже выпивку оставил на время в покое, – только злато есть оплот величия! И его не может быть много. – Выждав достаточное, по его мнению, время, чтобы Адриан проникся мудростью его слов, он продолжил: – Был бы ты патроном, то и мои пьяные бредни никто бы тебя не заставил выслушивать. Послал бы меня куда подальше и дверь перед носом захлопнул. А раз не так – слушай. Парнишку этого, чокнутого, придётся всё же бросить в Гренландии. Толку с него как с козла молока...

Именно эти слова отчётливо расслышал прильнувший к дверям шкиперской каюты Михель. И показалось ему, что ухо он приложил к раскалённому железу, когда осознал смысл сказанного. Представил воочию, как, вынося дверь, врывается, вонзает, пользуясь неожиданностью, разделочный нож по самую рукоять в жирное брюхо спексиндера, а потом и шкипера успокаивает...

Михель, разумеется, не мог видеть, что в ответ Адриан, уставший трепать язык попусту, решительно мотнул головой, отметая предложение спексиндера.

– Так, этих завалим, допустим... Что дальше? Да просто: запираю матросский кубрик. И корабль – наш!

У Михеля даже испарина выступила от нового наваждения: действительность, дробясь, сладко поплыла перед глазами. Только капитан в этой новой действительности – не шкипер, капитан – только Михель! «И притом, мы ведь только сберегали свои шкуры, – мелькнуло оправдательно, хотя когда бы и перед кем Михель держал отчёт о своих поступках? – Интересно, сможет мой мальчишка определиться с местоположением и курсом? Если нет – это будет не смешно».

Полоса света золотистым ножом пала на палубу, вспарывая мысли и поступки, разрезая решительность и мужество.

Виллем думал проскользнуть незамеченным, но в момент открытия им кубрика «Ной» довольно неаккуратно качнулся на крутой волне, вытряхнув старика на палубу вместе с дверью, за которую он судорожно уцепился. Тут уж Виллем и сам не удержался от пары крепких тирад. В общем, хреновый из него соглядатай, прямо сказать, получился. Он и сам так порешил.

Михель тенью скользнул прочь от шкиперской каюты. В отличие от Виллема сообразительности и хладнокровия у него пока доставало. Изрядно ошарашенный резким переходом из света в темень, Виллем почти с разбегу налетел на Михеля, несколько демонстративно возившегося с застёжками штанов.

– А, Виллем. Тоже до гальюна? Похоже, солонинка на ужин была с изрядной тухлятинкой. Я вот с очка не слезаю, обосновался на палубе, чтобы всегда успевать. Понос, понимаешь ли.

Михель, кстати, про себя не мог не отметить, что после его «антиселёдочного» бунта кормёжка стала поразнообразней. Хотя, разумеется, Корнелиус разносолами их отнюдь не баловал. Это тоже подсказало Михелю, что его выступление стало достоянием ушей Адриана. Кто ж ещё мог распорядиться о провианте?

Тема оказалась Виллему близка и понятна. Поэтому он, пожалуй, впервые ответил Михелю без враждебности:

– Везёт же некоторым. У меня вот обычно наоборот. Мёрзнешь чуть ли не по часу. Хуже нет, когда твой собственный зад отказывается тебе служить. А что касаемо солонины – зря грешишь, вполне прилично. Едали и похуже... Это у тебя, верно, с масла брюхо закрутило. Видел, какими кусками ты его заглатывал. Его вообще-то мазать надо. Разоришь провиантскую. Кстати, с этого самого куска масла, поданного нам на стол, Корнелиус предварительно на два пальца прогорклой плесени срезал. Сам видел. Я к нему по-свойски заскочил – уголёк для трубки из очага выбрать. Как бы он, стервец, этими обрезками суп не заправил...

Если бы словоохотливый Виллем знал, от какой беды он только что ненароком спас и себя, и всех прочих. Но он даже не догадывался, какими словами мысленно костерил его Михель: «Задушил бы собственными руками старого геморойщика!» И вдруг Михель успокоился: «Постой, не горячись. А не сам ли Всевышний послал этого кладбищенского прогульщика, чтобы тебя предостеречь и сберечь?»

С младых ногтей привыкший полагаться исключительно на себя, Михель, тем не менее, когда нужно и выгодно, охотно прибегал к содействию вышних сил, повсеместно отыскивая их руку для оправдания своих поступков. Они и Гюнтера в незабвенных рядах 4М и 4Г верно держали, дабы было кому объяснять и оправдывать разухабистые буйства да тёмные делишки. Вот и вышло, что не выдержавший новициат[14]14
  Новициат – длящееся до двух лет трудное испытание для желающего поступить в монашеский орден.


[Закрыть] Гюнтер был для них высшим авторитетом по сравнению с обладателями паллиумов[15]15
  «Обладателями паллиумов» – епископами, отличительным знаком которых являлся паллиум – большой белый воротник (символ пастыря, несущего на плечах ягнёнка).


[Закрыть] и даже инфул[16]16
  Инфула – головной убор высшего духовенства; то же, что митра.


[Закрыть]. Ну а в отсутствие Понтёра Благодать Божья, само собой, перешла на Михеля. Иначе трудновато объяснить, почему Михель здравствует, а Гюнтер стал блюдом для червей, а Макс вон даже для рыб. На «Нос», судя по всему, Питера для этих же целей взяли на борт. Хотя куда ему до сурового воителя Гюнтера! И сравнения никакого нет. Разве что, опять же, один жив-здоров, другой – наоборот. Ну да ладно, не скучайте там. Особенно Максик: скоро у тебя прибавится дружков. И если ты, Михель, будешь вечно поспешать, то одним из этих «дружков», вполне вероятно, окажешься ты сам. Так что, Михель, не забывай девиз: что ни делается – делается к лучшему. Разве ты говорил напрямки с Яном о своих планах? С чего тогда взял, что он тебя поддержит? Увидит окровавленные тела спексиндера и шкипера, такую истерику закатит – только держись! Враз из товарища милого заделаешься ему злейшим врагом...

Размышляя, Михель не переставал в нужные моменты поддакивать Виллему, кивать головой и даже к месту вставлять реплики. «Кроме того, откуда мне ведать, какие знания и навыки успел шкипер передать Яну? Ведь не полный же дурень Адриан, чтобы вываливать все хитрости своего непростого мастерства первому встречному. Встанем посреди океана, и что тогда делать? Мёртвого шкипера не попросишь порулить...»

Пока Михель и Виллем изображали безумную радость от встречи, беседа в шкиперской шла своим чередом.

– Ведь с постоялого двора видно было, что парень не способен к нашему ремеслу. Вспомни, как он шарахнулся тогда от курицы, что нам зарубили на ужин.

– Это не довод, – отмахнулся решивший всё ж таки возразить шкипер. – Я, да и ты, можем вспомнить добрую дюжину славных китобоев, не способных снести голову пулярке или каплуну и поручавших то исключительно жёнам да кухаркам, но в море смело идущим навстречу стаду разъярённых кашалотов.