Текст книги "Параллельные прямые"

Автор книги: Сергей Шкенёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Глава 11

 
Представления наши о вольном житье,
Как статьи уголовного права.
Потому-то сознанье томит бытие
С национал-большевистской приправой.
Эх, крапива-лебеда,
Не томи мне душу.
Получилось как всегда,
А хотелось – лучше.
 

Сергей Трофимов

«Презренные гады, отбросы человеческого общества, заплечных дел мастера, они хотели восстановить в нашей стране капитализм, отнять у советского народа самое дорогое, самое ценное – советский строй, отнять вождя и учителя народов великого Сталина и его ближайших соратников. Предатели оптом и в розницу, авансом хотели запродать советскую страну империалистам, подготовляли условия для вооружённого захвата иностранными агрессорами советских территорий. Они пытались ослабить оборонную мощь нашей страны и нашу славную Красную Армию.

Это они подготовили и устроили злодейское покушение на товарища Сталина. И только исключительная храбрость летчиков Чкалова, Байдукова, штурмана Белякова, и личная отвага нашего вождя, Иосифа Виссарионовича Сталина – позволила избежать исполнения преступных замыслов торговцев Родиной.

Как сообщает наш корреспондент с борта «Челюскина», во время гнусного нападения, совершённого истребителями без опознавательных знаков, враг потерял восемь самолётов, шесть из которых были сбиты лично товарищем Сталиным, в том бою получившим тяжёлые ранения.

Мы надеемся, что советская разведка найдёт виновных, а советское правосудие, выражая волю 170-миллионного народа страны Советов и трудящихся всего мира, скажет своё слово – смерть преступникам!

Да здравствует непобедимая большевистская партия Ленина-Сталина!

Да здравствуют славные работники ОГПУ!

Да здравствует наш великий вождь, учитель и друг товарищ Сталин!»

Хозяин кабинета раздражённо бросил «Правду» на пол и, вдобавок, наступил на неё, порвав в нескольких местах.

– Это твоя самодеятельность? Да как ты смел, старую ленинскую гвардию…. Что, вообще, в Москве творится? На улицах войска, на всех перекрёстках танки. Почему в Спасских воротах пулемётчики? Я тебя, золотопогонная твоя морда….

– Заткнись, Клим, – оборвал начальника Каменев, спокойно сидевший в кресле, закинув руки за голову, – прилетит товарищ Сталин, и подробно тебе расскажет, кто в Советском Союзе настоящий большевик-ленинец, а кто продажный наймит мирового капитализма. Не суйся поперёд батьки…. Или ты тоже из троцкистов? Может Егорову позвонить?

– Причём тут Егоров? – Сбавил обороты Ворошилов.

– Пока не причём. Но если хочешь, сам спросишь, когда он закончит Ягоду допрашивать.

– Как, вы и его арестовали? За что? – Нарком по военным и морским делам рванул крючки душившего его кителя, не озаботившись их расстегнуть.

– За убийство Менжинского. Особо циничное, заметь. Представляешь, какая сволочь, застрелил председателя ОГПУ прямо в постели, куда проник, злоупотребив служебным положением.

– Куда проник? – Не сообразил Климент Ефремович. – В постель?

– На дачу. А ты про что подумал? Какие-то мысли не большевистские тебе в голову приходят. И, судя по количеству выстрелов, он был там не один. Не переживай, признается.

Краснота на лице Ворошилова сменилась бледностью, он подошел к столу и налил воды из графина, горлышко которого выдавала неровную дробь по краю стакана.

– Ты хочешь сказать, что я….

– Побойся бога, Клим, – засмеялся заместитель наркома. – Как ты мог такое подумать? Мы же друг друга ещё с Первой Конной знаем.

– Вячеслава Рудольфовича, можно подумать, меньше знал. Не жалко, Сергей Сергеевич? Он же с Дзержинским начинал.

Каменев встал с кресла, поднял газету, и похлопывая ей по руке, заглянул Ворошилову в глаза. Тот беспокойно поставил стакан на стол, расплёскивая воду.

– Пятьсот восемьдесят миллионов золотом на личных счетах за границей, Климент Ефремович. Стоит это пули, или нет? Много ещё чего интересного рассказал. Связи, явки, пароли, утюги на подоконнике…. Верхушку ОГПУ ещё придётся хорошенько потрясти. Я так думаю, миллиарда четыре удастся вытащить. Ты не будешь возражать, если мы твою жену к этому подключим?

– Зачем? – Удивился нарком, видимо смирившийся с подчинённым положением. – Она же у меня не финансист, музейный работник.

– Я и не требую, что бы Гольда Давидовна на суконно-камвольном комбинате работала. Пусть родственные связи за границей подключит. Не может же быть, что бы никого не осталось, всё-таки в партии с седьмого года. И что у вас за мания к странным мезальянсам? В кого пальцем не ткни….

– К чему эти грубые намёки, Сергей Сергеевич? Екатерина Давыдовна приняла православие, и мы венчались в церкви. Как и Владимир Ильич с Надеждой Константиновной, между прочим.

Телефонный звонок теребил гневную отповедь Ворошилова. Он посмотрел на аппарат, потом на Каменева, и, после утвердительного кивка, взял трубку. Впрочем, через некоторое время она сама выпала из ослабевшей руки Климента Ефремовича.

– Шапошников звонил, – произнес он слабым голосом, – во время операции в наркомате по иностранным делам, у одного из его курсантов произошёл самопроизвольный выстрел из винтовки. Максим Максимович Литвинов случайно погиб.

– Ну, он всегда был неосторожен с оружием. Особенно с чужим. Напомни, не он ли ещё до революции охранке два парохода с винтовками сдал, посадив их на мель.

– Там дело тёмное было. Ещё неизвестно, кто виноват.

– Ну да…ну да…. А в результате?

– Три огнестрельных и два штыковых в результате. Умер от оказания медицинской помощи.

– Вот видишь, товарищ Ворошилов, сколько ещё проблем в Красной Армии. Даже санинструкторов толковых нет, – Сергей Сергеевич помолчал, играя застёжкой кобуры. – Надеюсь, что допросить по-хорошему успели.

Нарком долго не отвечал, меряя шагами свой кабинет и стараясь не поворачиваться к собеседнику спиной. Невинная уловка была замечена, и последовало ехидное замечание:

– Я старого воспитания человек, Клим. В спину не стреляю.

– Как же, человек чести, – согласился Климент Ефремович, тяжело опускаясь в кресло. – Ты, Шапошников, Егоров…. Заговор полковников? Ещё кто?

– Почему же сразу полковников? Я Василия Константиновича вызвал с Дальнего Востока. Уж он то настоящий рабочее-крестьянин. Не надо мне попытку реставрации монархии приписывать, других грехов хватает.

– Блюхера? – Ворошилов скривился от упоминания неприятной ему фамилии. – Этого партизана, ещё белогвардейцы австрийским полковником называли. Он вам тут накомандует.

– Нам? А ты не с нами?

Вместо ответа нарком снял со стены висевшую наградную шашку, такую же, как и Каменева, чуть вытащил из ножен синеватое лезвие, вздохнул и с лязгом отправил клинок обратно.

– Куда же я вас одних отпущу? Поехали! – Вновь окрепшим голосом скомандовал он. – Воевать – так по-военному, как учил нас товарищ Ленин.

– Ты куда, Климент Ефремович?

– Что значит, куда? Лубянку штурмовать будем.

– Эка хватился, её вчера мои бойцы из 17 Нижегородской дивизии заняли постоем, – подкручивая пышный ус хмыкнул Сергей Сергеевич.

– У тебя собственная дивизия есть?

– А что такого? Есть же у Будённого собственная Конная Армия? Я у нижегородцев первым комдивом был, когда они еще Первой Витебской назывались.

Остановленный в героическом порыве нарком с грохотом бросил шашку на стол и громко выругался. Появившаяся вдруг энергия требовала немедленного выхода.

– Хотя бы Тухачевскому позвони, вызови его сюда от моего имени, – попросил он заместителя. – Его не арестовывали?

– Ещё нет, – ответил Каменев. – А зачем он тебе, сами что-ли не справимся?

– Хочу собственноручно зарубить, пока товарища Сталина нет, – честно признался Ворошилов. – Подержишь?

Правда. 15 сентября 1933 г.

«Резолюция рабочих собраний Станкостроительного завода имени Серго Орджоникидзе (Москва).

Заслушав сообщение об аресте гнусной шайки бандитов, убийц, шпионов, диверсантов, буржуазных наймитов из "право-троцкистского блока", мы, рабочие вечерней и ночной смен станкозавода имени Серго Орджоникидзе, выражаем своё беспредельное возмущение и негодование чудовищным злодеяниям этих человекоподобных зверей.

Славная советская разведка, направляемая партией Ленина-Сталина, под непосредственным руководством верного сталинского наркома К.Е.Ворошилова, сорвала маску с подлых предателей – Бухарина, Рыкова, Ягоды, Крестинского, Раковского, Розенгольца и других, и с их гнусного вдохновителя – подлого пса капитализма – бандита Троцкого.

Это они, на презренные сребреники, вырученные от продажи нашей Родины, организовали покушение на нашего любимого товарища Сталина.

В своей лютой ненависти к нашей счастливой и радостной жизни, бандиты не брезговали никакими средствами для закабаления и порабощения свободного советского народа. Презренные подонки человечества, они оптом и в розницу торговали нашей родиной, за свободу которой пролили свою кровь лучшие сыны народа.

Звериные лапы презренной банды обагрены кровью лучших сынов советского народа – С.М. Кирова, В.Р. Менжинского, М.Н. Тухачевского и М.М. Литвинова.

Подлая банда поймана с поличным и грозной рукой советского правосудия пригвождена к позорному столбу.

Эти мерзавцы дорого заплатят за кровь лучших сынов советского народа. Нет места гадам на нашей священной земле! Советский народ беспощадно расправлялся, и будет расправляться со всеми врагами, какой бы маской они не прикрывались.

От славной советской разведки, окружённой любовью и поддержкой 170-миллионного могучего народа, не укрыться ни одному подлому гаду на нашей советской земле.

Никакой пощады врагам народа! Мы требуем от суда высшей меры наказания подлой троцкистской банде. Бешеные псы должны быть расстреляны.

В ответ на гнусные происки капиталистических выродков, мы ещё теснее сплотимся вокруг нашей великой партии Ленина-Сталина. Ещё с большей силой будем крепить оборонную мощь нашей страны, бдительно охранять нашу замечательную Родину.

Никому и никогда не удастся поколебать нашу сплочённость и преданность великой партии Ленина-Сталина и её Сталинскому Центральному Комитету.

Никому не удастся поколебать нашей веры в окончательную победу социализма.

Да здравствует наша славная разведка!

Да здравствует непобедимая партия Ленина-Сталина!

Да здравствует наш любимый и родной товарищ Сталин!»

Житие от Израила

Вот она, наша тайная вечеря. На ту, прошлую, меня не удосужились позвать, но, думаю, и нынешняя достойна кисти Леонардо. Может быть потом, когда получше в этом мире обустроимся, уговорю Иосифа Виссарионовича расписать стены будущего Дворца Советов.

Здорово получится – посредине, за столом, распаренный после бани Сталин с красной физиономией…. Нет, бутылки со стола уберём, и вождя на картине оденем в более воинственную, чем махровое полотенце, одежду. И что бы краешки бинтов из-под неё выглядывали. Про улыбку не забыть, довольную. Под руку томик Ленина, это в обязательном порядке. А на коленях Такс.

По правую руку от Генерального секретаря, так и быть, комбрига Архангельского расположим. В парадной форме, шашкой наголо, и с Георгиями на груди, сразу под орденом Красного знамени. Не забыть только идею о восстановлении боевых наград протолкнуть, пусть даже и полученных до исторического материализма. Хотя, вряд ли Гиви согласится носить на шее десяток золотых гривен, тяжело.

Себя придётся слева расположить, ох уж мне подчинённое положение. Но обязательно в генеральском мундире с золотыми погонами. Надеюсь, ко времени постройки Дворца, их уже введут. Есть, конечно, подозрение, что при таких темпах строительства, как сейчас, на моих плечах герб Советского Союза будет.

Лаврентия на краешек подвинем, скромнее надо быть. И так их уже двое. Второй нам нужен, или как? Может его послом в Ватикан отправить?

– Так когда Вы, товарищ Архангельский, планируете моё полное выздоровление от тяжёлых ран, полученных в воздушном бою с Иудушкой Троцким? – глуховатый, насмешливый голос Сталина прервал творческий полёт моих мыслей.

– Не торопитесь, Иосиф Виссарионович, ещё дней десять нужно потерпеть. Полюбуйтесь пока северными красотами, свежим воздухом подышите, – ответил Гиви, только что вынырнувший из парилки судовой бани. – Не для того создавалась наша организация, что бы рисковать жизнью отца нации в столь ответственный момент.

Генеральный секретарь заулыбался, искренне радуясь новому, не приевшемуся определению его роли в жизни страны. А Гаврила молодец, уже две недели обихаживает вождя, одновременно слегка пугая таинственной, глубоко законспирированной, но сильномогучей Ленинской инквизицией. Поверил ли? Пока сомневаюсь, но очень уж удачно ложилось наше неожиданное появление на далеко идущие планы Сталина. Потому и принял предложенные правила игры.

– Предлагаю выпить за большевиков, строящих социализм в одной, отдельно взятой стране, – Берия произнёс тост с грузинской витиеватостью.

– Точно, – поддержал его Гиви. – Нам не нужна революция во всём мире, нам нужна великая Россия.

– Великий был человек Пётр Аркадьевич, – кивнул Иосиф Виссарионович. – Какой бы из него хороший председатель Совнаркома получился. Давайте и за него выпьем.

Помянули. Выпили. Помолчали.

– Мне тут донос на Вас, Гавриил Родионович, передали, – невзначай обронил Сталин. – Анонимный. Говорят, песни антисоветские поёте?

– Белецкий, – прошипел мой начальник сквозь зубы. – Удавлю.

– Удивляюсь Вашему мягкосердечию, товарищ Архангельский. Может его лучше назначить на этих островах первым секретарём обкома? Правильно я говорю, товарищ Берия?

Лаврентий вздрогнул от узнаваемых интонаций, и уронил гитару, которую тайком от Гиви прятал под столом. Ладно, ещё не рояль – вот бы грохоту было. Гавриилу некуда было деваться, так и пришлось взять инструмент. Я решил понаблюдать за реакцией нового слушателя.

 
Протопи ты мне баньку, хозяюшка,
Раскалю я себя, распалю,
На полоке, у самого краюшка,
Я сомненья в себе истреблю.
Разомлею я до неприличности,
Ковш холодный – и всё позади.
И наколка времён культа личности
Засинеет на левой груди.
 

Пока молчит, блаженно улыбается и вслушивается в слова. Только при упоминании о неведомом культе личности недоумённо дрогнули брови.

 
Сколько веры и лесу повалено,
Сколь изведано горя и трасс,
А на левой груди – профиль Сталина,
А на правой – Маринка анфас.
 

Задумался…. Что это в уголке глаза блестит? Померещилось.

 
Застучали мне мысли под темечком,
Получилось – я зря им клеймён,
И хлещу я берёзовым веничком
По наследию мрачных времён.
 

Непроизвольно прижал ладонь к щеке, словно почувствовал удар веником. Но адекватен, вот, шевелит губами, запоминая припев. И уже сам подхватывает:

 
Протопи ты мне баньку по-белому —
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.
 

– Вот, значит, как это выглядит со стороны, – хриплым голосом произнёс Сталин, старательно отворачивая лицо к иллюминатору. – Этот поэт, он из ваших?

– Он умер, Иосиф Виссарионович. А может и не родился. Кто знает, может скоро, скажем…года через три. Душа поэта непостижима, как и промысел Божий, когда она вновь решить посетить этот мир.

– Вы, Гавриил Родионович, сейчас как мои преподаватели в семинарии. О боге рассуждаете, о душе. Почему же хирурги до сих пор не нашли у человека душу? Печень есть, почки, сердце, и то, даже у пламенных революционеров находят, а её – нет. Где доказательства?

– А совесть – она существует?

– Не у всех, но встречается, – согласился Сталин.

– Какие же ещё Вам доказательства нужны, Иосиф Виссарионович? Её наличие тоже не один врач не сможет определить. Бог, душа, совесть, любовь, – понятия тонкие. И если есть одно, то почему не существовать другому? Мне, например, было бы противно ощущать себя просто сборищем молекул, по странной прихоти эволюции организовавшихся в банду, для более удобного ограбления природы.

Ай Гиви, ай молодца! Даже Лаврентий Павлович мысленно рукоплещет. Такими темпами мы товарища Сталина к утру уговорим к причастию сходить. Может его пригласить крёстным отцом к Эрнсту Теодоровичу, которого отец Алексий почти уже уговорил в православие перейти? Или не согласится? Скорее всего нет. Нема политических дивидентов. Это через десять лет, на публике, под прицелом фотокамер, будет с Черчиллем обниматься. Гадость-то какая.

– Но позвольте, товарищ Архангельский, как же тогда Ваши убеждения уживаются с партийным билетом?

Гаврила тонко улыбнулся.

– А я не состою в партии, как и Изяслав Родионович. Вот насчёт товарища Берии точно сказать не могу, скрывает. Но пусть это останется на его совести.

Меня-то Гиви зачем сдал? Ладно Лаврентия, ему не привыкать. У меня же, – нет никакого интереса увидеть Ногайскую бухту и тракты.

– Вы не коммунисты? – Сталин от удивления забыл изобразить грузинский акцент.

– Конспирация, Иосиф Виссарионович, – решил я вмешаться с пояснениями. – Приказ Владимира Ильича. Что бы не светиться лишний раз на партийных собраниях. Опять же, на взносах экономия, и в списках ни в каких не состоим. Недавно снова напоминал о необходимости строжайшей дисциплины.

– Э-э-э-э…. Посредством спиритического сеанса?

– Зачем? Вы, товарищ Сталин, существование Бога и души не допускаете, а в мистику…. Ленин – всегда живой. Не верите? Зря, вот закончится наша эпопея, непременно съездим в Конотоп. Не слышали про старца Фёдора Кузьмича, что на дальнем кордоне лесником?

Чего это вождь посерел лицом после моих слов?

– А товарищ…Кузьмич не говорил о своих дальнейших планах? В Москву не собирается?

– Ему и в Конотопе хорошо, Иосиф Виссарионович. Вот только корову просил привезти. И капканов побольше.

– На волков?

– Нет, на Капланов.

Глава 12

 
Нас таких до хрена
И выходит, что мы
Для соседей ядрёная сила
Если завтра война,
Подождём до зимы.
И возьмём супостата на вилы.
 

Сергей Трофимов

«Правда» 20 сентября 1933 года.

«В рапорте ЦК ВКП(б) – тов. Сталину, МК ВКП(б) – тов. Кагановичу, МГК ВКП(б) – тов. Хрущёву, редакциям газет „Правда“ и „Рабочая Москва“, секретарь Бауманского райкома ВКП(б) тов. Марголин, председатель райсовета тов. Коротченко и председатель райпрофсовета тов. Тимофеев сообщают, что на общерайонном митинге, организованном по инициативе рабочих фабрики им. Маркова, завода „Манометр“, завода им. Молотова, ЦАГИ, фабрики „Красная Работница“ и других, принята резолюция, одобряющая и поддерживающая жест доброй воли со стороны братского норвежского народа, строящего светлое будущее под мудрым руководством стортинга, и лично товарища Хокона Седьмого, исполняющего обязанности короля Норвегии.

Пролетарии Бауманского района столицы широко развернули массовый поход за овладение норвежским языком. Более десяти тысяч рабочих изъявили желание изучить его, помня, что в тяжёлые времена Первой Революции, когда японские интервенты рвались в Порт-Артур и Манчжурию, стремясь уничтожить революционно настроенных солдат и матросов, только Норвегия решилась примкнуть к восставшему русскому народу, поднять знамя революции, и со стортинговской (большевистской – прим. ред. газеты) решительностью сбросить кровавую тиранию шведского царизма.

И сейчас, в тревожные для Советского Союза времена, братский норвежский народ протянул руку помощи, которая была с благодарностью принята. К Земле Иосифа Виссарионовича, на которой сейчас находится героическая экспедиция «Челюскина», под личным руководством уже оправившегося от ран тов. Сталина, подошёл отряд боевых кораблей береговой обороны Норвегии, под командованием самого товарища короля Хокона Седьмого. В составе эскадры три эсминца типа «Дрёуг», и броненосец «Нидарос», способные дать отпор любому агрессору.

Рабочие Бауманского района горячо одобряют товарища короля, в своей приветственной речи решительно осудившего гнусные измышления звериной банды Ягоды и его троцкистских прихлебателей, о причастности Норвегии к появлению неизвестных истребителей, совершивших злодейское покушение на дорогого товарища Сталина.

Коммунисты предприятий района выражают поддержку стремлению братского народа к дружбе и добрососедству, залогом которых является старейшая из государственных границ в Европе, никогда не нарушавшаяся войнами, но в настоящий момент подло украденная белофинскими оккупантами.

Митинг постановил: – до конца года дать сверх плана продукции на 210 миллионов рублей, и по большевистски вступить в новый год, развернув соревнование за право подписи коллективного письма товарищу Сталину и товарищу королю Хокону Седьмому.»

Москва Кабинет К.Е. Ворошилова

– Удивляюсь я тебе, Климент Ефремович, – вошедший после доклада секретаря Каменев повесил шинель на вешалку и протянул руку для приветствия, – как ни зайду, ты всё время газеты читаешь. А потом на меня с кулаками бросаешься. Что пишут? Судя по твоему недовольному лицу – что-то не очень хорошее. Но я тут точно не виноват.

– В чём? – Спросил Ворошилов, крепко пожимая руку бывшего подчинённого.

Три дня назад пришла телеграмма от Сталина с требованием к Политбюро утвердить назначение самого Климента Ефремовича Верховным Главнокомандующим Красной Армии и Рабоче-крестьянского Красного Флота, а Сергея Сергеевича в должности наркома по обороне. Уже немногочисленное Политбюро артачиться не стало, и покорно подписало требуемый документ.

– Ни в чём не виноват, – легкомысленно засмеялся Каменев. – Мы же определились с козлами отпущения? Нет, а всё-таки, что там? Я сегодня «Правду» ещё не читал.

На этот раз Главком не стал бросать газету на пол и топтать сапогами. Он аккуратно положил её на стол и ткнул пальцем в передовицу.

– Видишь? Нет хуже дурака, чем дурак с инициативой. Только я собираюсь отдать распоряжение об аресте Кагановича и Хрущёва, как эти придурки на первой полосе им доклад со славословиями вывешивают. И что мне теперь делать? Приказ отменять?

Каменев причитал статью и пренебрежительно хмыкнул.

– Вопрос на пять копеек, Клим. Подождём недельку, пока эта «Правда» по сортирам не разойдётся, и возьмём голубчиков. А через две недели те же рабочие напишут новую резолюцию. С требованием суровой расправы над двурушниками и шпионами, злоупотребившими доверием партии и правительства. Да, с Кагановичем всё понятно, ну а чем тебе Никитка-клоун не угодил? Забавный и безобидный толстячок. А что ретив не в меру, так с годами пройдёт. Хотя, дело твоё, пользы от него – как от тли кукурузной. Может его директором мясокомбината назначить? Пусть сосиски делает.

– Ну их к шутам обоих, – Ворошилов оставил газету в покое. – Лучше скажи – когда за новую должность проставляться будешь?

– А ты?

– А я первый спросил.

– Ну и что? Дела ты мне ещё не сдавал. Так что тебе первому. А то мне Семён Михайлович уже телефон оборвал, всё спрашивает, когда же Клим про боевых друзей вспомнит.

– Помню я всё. В субботу у меня на даче и соберёмся. В баньке попаримся, кабанчика подстрелим….

– Только не как в прошлый раз.

– А что так?

– Ничего. Коба всего два раза стрелял, а ему трёх подсвинков егеря принесли. А мне только одного.

– Ну и что? – Усмехнулся Ворошилов. – Зато ему домашних, а тебе настоящего, дикого.

Глаза Главкома загорелись от воспоминаний и новых предвкушений. Но он почти сразу же поскучнел и спросил:

– Слушай, Серго, а как мы с тобой армию теперь делить будем? Пополам или поровну?

– Сдурел на радостях? – удивился новый нарком. – Большие звёзды на мозг давят? С какого перепугу ты её делить собрался, и, главное, зачем?

– Ну, как же, мы с тобой теперь два высших военачальника в стране. Кто из нас главнее – неизвестно.

– Вот ты о чём, – наконец догадался Каменев. – Ты и есть самый главный. На тебе вся боевая подготовка войск в мирное время. Я займусь техникой и вооружением. Борис Михайлович обещал взять на себя всю штабную и тыловую работу. Ваське Блюхеру войска ОГПУ отдадим, пусть партизанит.

– А Егоров?

– Он на Дальний Восток сам попросился. Командующим с особыми полномочиями. Очень уж он японцев недолюбливает. Да я тебе завтра все бумаги на подпись пришлю.

Климент Ефремович прошёлся по кабинету, посмотрел на портрет на стене и спросил:

– Как ты думаешь, Серго, а здорово нам от товарища Сталина достанется? За все художества, что мы тут с тобой натворили. Считай, всю ленинскую гвардию под корень извели.

– А чего мы не так сделали? Нормально всё. Разве мы не ленинцы? Тебе разве Коба телеграмму не присылал?

– Что мы с тобой, как два раввина, вопросами разговариваем? Какая ещё телеграмма?

– Тебе дословно? Пожалуй, не стоит. В литературном изложении это понятнее. Иосиф Виссарионович информирует, что если мы сами нахуе…, да, натворили, так самим и разъё…. Короче – чтобы всё было хорошо. В противном случае обещал лично нас…. Там дальше плохо пропечаталось, я не разобрал.

– Понятно, – протянул Ворошилов. – Вернее, ничего не понятно. А про Норвегию Коба ничего не написал? Жалко…. Я уж было хотел им войну объявить. Не то, чтобы официально, а так, в ответ на провокацию. Чего лыбишся?

– Чем ты воевать собрался, позволь поинтересоваться? Может, клюквой закидывать? Так, говорят, на неё год неурожайный выдался. Недостаточно развесистая выспела. К твоему сведению, если лень данные разведки почитать, у них два броненосца береговой охраны в наличии. Старьё, конечно, но калибра, для наших корыт, хватит. Эсминцев штук шесть или семь. Да к ним в придачу полтора десятка миноносной сволочи. Мелочь, типа тральщиков и минзагов, считать не будем, а вот подводные лодки учесть следует. Нет, Клим, Коба прав, лучше дружить, пока воевать нечем. Но, стоило бы посмотреть, как ты с рыбацких баркасов на абордаж пойдёшь.

– Зачем мне самому? – Обиделся на товарища Главком. – У нас Северный Флот есть, мне Тухачевский докладывал.

– Нашёл кого слушать. Ты когда-нибудь норвежскую селёдку видел? Так у неё уши в три раза больше нашего Северного Флота.

– У селёдок нет ушей.

– Это понятно. А у тебя кораблей на севере нет. Только три подводных лодки на прошлой неделе в Мурманск пришли. Хотя…. Если плавмастерскую "Красный Горн" замаскировать под дредноут….

– Злой ты человек, товарищ Каменев.

– Зато честный, Клим.

Житие от Гавриила.

– Это и есть король? – Усомнился Лаврентий Павлович, разглядывая в бинокль надвигающуюся серую тушу норвежского броненосца. – Не похож. Я их не такими представлял.

– Ты что, товарищ Берия, королей ни разу не видел? – Изя, оседлавший чугунный кнехт, пренебрежительно сплюнул за борт. – Обычный монарх, тем более конституционный. Такие в Европе по рублю за пучок идут.

– Не приходилось мне при жизни с самодержцами встречаться, – посетовал Лаврентий. – А после жизни, тем более. Сам знаешь – не попадают к нам короли. А вот, кстати, Гавриил Родионович, Что потом с людьми в этом мире будет?

– В каком смысле? – Не понял я.

– В прямом. Вот сейчас живут на планете люди, рождаются новые, умирают, гибнут. А дальше? Куда их?

– Так ты в глобальном смысле? – Не дал мне ответить вездесущий Израил и сам полез с пояснениями. – Всё обычным порядком. Наши, если они действительно НАШИ, после небольшой проверки попадают в соответствующий дубликат Райских Кущ. Потому и стараемся не злоупотреблять со множественностью миров, количество работы возрастает, а нам раздваиваться не положено.

– А не наши куда? – Не унимался любопытный Берия.

– Никуда. Кому они, нафиг, нужны? – Поддержал я Изю. – Лишние души развоплощаем, во избежание попадания к вероятному противнику, а освободившуюся энергию обычно сбрасываем в виде тайфуна или урагана где-нибудь над Атлантическим океаном.

– Так все эти "Катрины"…?

– Ерунда, не бери в голову. Мелкие побочные эффекты. Вот если бы у тебя был выбор между Новым Орлеаном и Арзамасом?

– Ты бы ещё Нью-Йорк для сравнения выбрал. Конечно, Арзамас нужнее. Там гуси…. Стало быть, – Лаврентий поправил сползающее под напором ветра пенсне, – и у Сталина в этом мире есть шанс не стать Вечным Грузином?

– Беспокоишься? – Поддел комбриг Раевский. – Это правильно. Ворон ворону в глаз не плюнет.

Товарищ Берия отвернулся, оставив выпад Изяслава Родионовича без ответа, и первым заметил появление Иосифа Виссарионовича на палубе "Челюскина".

Пижон наш вождь, ей Богу пижон. Это в такую-то погоду фасон давить? Ладно, ещё скалистые обрывы острова Кренкеля защищают нас от мощного дыхания Северного полюса, но всё равно, свежий ветерок сдувает фуражку с головы и пробирается под шинель. Нет, я бы не согласился при плюс одном градусе форсить в белоснежном кителе, пусть даже и застёгнутом под горло. А одёжка до чего знакомая, ещё бы чёрных орлов на погонах – вылитый царский адмирал. И кортик обязательно.

И не холодно ему? Видимо сигнальщики разглядели, что норвежский монарх тоже в одном мундире, только чёрном. Уже без бинокля видно как сверкают галуны и награды. Ну ещё бы, одновременно адмирал норвежского, английского и немецкого флотов. Или кайзеровское звание уже не считается? А у какого ордена синяя лента через плечо? Как свидетель на свадьбе. Скромнее надо быть, товарищ король. Может он свататься приехал? Но у нас невест нет. Тогда к кому? Посмотрим.

А товарищ Сталин, не раздумывая, сразу ко мне направился. И чего привязался? Не хочу я становиться наркомом Государственной Безопасности. Пусть Лаврентия назначит, зря что-ли он такой заботливый?

– Товарищ Архангельский, Вы, помнится, говорили, что владеете норвежским языком. Не согласитесь поработать переводчиком на нашей встрече?

– Это и я смогу, – лезет не в своё дело комбриг Раевский. – Чего там владеть? Словарный запас в пять тысяч слов, из них половина для обозначения оттенков плохой погоды. А ещё четверть – рыболовные термины и инструкция по засолу и копчению сёмги. Могу научить часа за полтора. Романы писать не сможете, но для стихов достаточно.

Иосиф Виссарионович шутке посмеялся, но от услуг Изяслава Родионовича отказался, предложив, взамен, исполнить роль тамады на официальном обеде. Изя, в свою очередь, ответил отказом.

Между тем броненосец остановился в полутора милях от нас, дальше не пустила большая, чем у нас, осадка, и спустил на воду моторный катер. Вот она, буржуазная изнеженность в действии – боятся ручки вёслами натрудить. Хотя, если Хокон, двоюродный брат последнего императора, знаком с традициями русского гостеприимства, то его можно оправдать. Моторы, в отличии от матросов, пьяные не бывают.

По моей команде почётный караул троекратный салют. Если бы вслед за выстрелами по трапу не поднялся глава сопредельной державы, всё это действо могло напомнить скромные похороны отставного штабс-капитана в киевском захолустье. А куда деваться? Норвежский гимн в исполнении самодеятельного ансамбля народных инструментов звучал настолько похабно, что решили обойтись без него, во избежание международного конфуза. Короля сопровождал грузный моряк со шкиперской бородкой, когда по скулам и окраинам подбородка идёт рыжая растительность, а верхняя губа и щёки похабно голые.