Текст книги "Параллельные прямые"

Автор книги: Сергей Шкенёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Глава 23

 
Так и гнали мы злодеев до соседнего села,
Перелесками, полями, погостами
И бежали супостаты, в чём маманя родила.
Испугались, значит, силу-то крёстную.
 

Сергей Трофимов

Польша. Вильно

Старый служитель, обметавший паутину в запущенной часовне Михаила-архангела, что пристроена к Виленскому кафедральному собору Святого Станислава, подслеповато прищурился, вглядываясь в тёмный угол, в котором почудилось подозрительное шевеление. Деревянная статуя, мирно стоящая в своей нише больше ста лет, вдруг сделала шаг вперёд.

Служка перекрестился, а скульптура, тем временем, превратилась в рослого воина в старинных доспехах и сверкающем шлеме, из-под которых кокетливо выбивались русые пейсы. Архангел повёл плечами, прислушиваясь к ощущениям от нового тела. Дубовата в суставах, конечно, но что ещё ожидать от старой древесины?

– Помяни, Боже, царя Давида и всю кротость его! – Громкий вопль заставил Михаила недовольно поморщится.

– Чего орёшь, придурок?

– Не губи, владыка Иудейский, я обязательно отдам долг Ицхаку! Чем хочешь поклянусь.

– Почему крестишься неправильно? Католик? Лях непотребный?

– Из литвинов буду…еси, – служитель постарался придать своему ответу старомодность и бухнулся на колени, – Ремигиюс Дирвялис зовут. По прозвищу Шимтас Бибис.

– Клички не интересуют, – архистратиг уже отвернулся, прощупывая оштукатуренную стену. В некоторых местах он простукивал кладку рукоятью неизвестно откуда взявшегося меча. И тихо бормотал себе под нос. – Здесь должно быть. И шестисот лет не прошло. Где этот кирпич? Ты, старый, когда часовню в последний раз перестраивали?

– Это пан меня спрашивает? – Дирвялис не спешил подниматься с колен. Кто их знает, этих древних иудеев, вдруг рассердится, и голову с плеч долой.

Михаил в досаде плюнул через плечо. И попал.

– Кому же ещё? Ну что за народ – название страны стащили, название национальности стащили, столицу ляхам отдали. Заначку в стене на чёрный день оставил – и ту попёрли. И вообще, вы что с собором сотворили? Почему он стал похож на театр оперы и балета?

Ремигиюс в страхе поклонился как можно ниже, ударившись лбом в пол. Одновременно с этим он вспоминал, написано ли где о нелюбви царя Давида к классическому искусству.

– Это не я, Ваше Величество. Может быть Ицхак?

– И колокольню непотребного вида тоже он поставил?

– Нет, это итальянец был. Архитектор Аннус.

– Да? Интересная фамилия. Тогда понятно, почему она на член похожа – комплексы, всё по Фрейду. – Михаил бросил свои попытки отыскать спрятанный клад. – А с тобой то, что делать будем? Мне же режим секретности соблюдать нужно.

– Так я пойду? – литовец резво вскочил на ноги.

– Погоди, – остановил его архистратиг, – чем-то ты мне понравился. Может быть, у тебя лицо такое располагающее? Или родной перегар ностальгию навевает? Может, мы ещё подружимся?

– Я… со мной… согласен! – служка сделал попытку поцеловать архангелу руку.

Михаил её резко выдернул и возмутился:

– Ах, ты кусаться?

– Простите, Ваше Величество, я только облобызать. Умилённо приложиться к высочайшей длани…

– А вот этого не надо, не люблю. И чего, кстати, ты меня всё Величеством называешь?

– Так ведь это… уважение, так сказать. Не каждый день с живым царём Давидом встречаюсь. Всё больше с чёртиками. Ну, с теми-то вообще каждый вечер. Вот как сяду ужинать, так они по столу шмыгают – туда-сюда, туда-сюда. Один третьего дня в стакане утонул. Маленький такой, зелёный, прямо как огурец.

– А ты чего?

– Ну, так…, а я к кардиналу.

– А он?

– Чего он? Отпевать утопленника отказался. И вообще, сказал, что чертей не бывает. А как же их быть не может, если они есть? Вы в них верите?

– Пожалуй, что да, – Михаил решил не противоречить, во избежание осложнений.

– Вот, сразу видно образованного человека, – обрадовался Дирвялис, – а наш кардинал – неуч. И потому к нему по вечерам обычные мыши прилетают. Но в них уже я не верю.

– Летучие мыши?

– Нет, я же говорю – обычные. Только большие очень, розовые и с крылышками. Вот как у Вас.

– Чего у меня? – архангел бросил взгляд через плечо и с чувством выругался.

Опять технический отдел брак гонит. И что толку от двух бутылок армянского коньяка столетней выдержки, распитых совместно с академиком Капицей? Пётр Леонидович клятвенно заверил, что лично проследит за работой подчинённых. И что с того? Вот они, крылья, торчат прямо сквозь доспехи. Видимо, забыли к астральному двойнику блок иллюзий присобачить, умники.

– Римигиюс, ты где?

– Тут я, Ваше Величество, – скромный служитель стыдливо спрятал за спину пузатую бутылку, с которой за секунду до этого общался нежно и страстно.

– Так мы друзья, или нет?

– Всенепременнейше и прямо до гроба! – Дирвялис радостно затряс головой. Потом лицо его омрачилось, тяжёлый, жалобный вздох вырвался из груди, и он протянул Михаилу свою стеклянную подругу. – Вот, не изволите? Как говорят русские в литовских сказках – горбатый хлеб делиться только на половинки.

– Спасибо, не нужно. Оставь себе, на поминки утопшего чёрта, – отказался архангел, чем весьма порадовал страдавшего от собственной щедрости Ремигиюса.

Оно бы, конечно, не помешало… накатить на душу грамм этак семьсот-восемьсот. Чисто символически, для куражу и поднятия настроения. Но неизвестно, как повлияет местный самогон на деревянную статую. Не хотелось бы потерять над ней контроль и стоять в пыльной нише чурбан чурбаном, пока не протрезвеешь. Бывали, знаете ли, прецеденты.

– Значит, от дружбы не отказываешься?

Старый литовец даже оскорбился такой постановке вопроса. Но тихо и молча, про себя. Разве от такого отказываются? Сам Давид, царь Иудейский, в друзьях! Теперь можно будет Ицхаку долг не отдавать, перебьётся. А ещё занять у пана Радзинского и пана Гордона, и тоже не возвращать. Есть уже кому пожаловаться, если деньги назад потребуют. А что? Судя по рожам, оба они из этих самых… понятно из кого.

– Давай друг любезный, раздевайся.

Неожиданное требование отвлекло Дирвялиса от планирования коварных финансовых операций и очень озадачило. Ой, в этой ситуации лучше сказать – озаботило.

– Ваше Величество, я не такой.

– Не понял, уточни, – попросил Михаил.

Литовец сначала надолго приложился к своей бутылке, и только потом, с трудом переведя дыхание, ответил:

– Секса у нас нет! Пардон, не то.… Как же в той газете было написано? А, вот, вспомнил.… Не могу поступиться принципами.

– Они то тут, с какого перепуга?

– Как же? Я старый человек, ещё в Империи родился и вырос. Вот не поверите, по утрам просыпаюсь, и сразу «Боже царя храни» пою. Куда уж мне новомодными демократическими штучками баловаться?

– Ах ты, гнида клерикальная! – Разъярённый архистратиг потянул меч из ножен. Деревянный муляж категорически отказывался их покидать. – Решил, что я тебя… того?

– Разве нет? – с робкой надеждой во взгляде предположил литовец. – А зачем тогда раздеваться?

– Дурень старый, – Михаил оставил попытки покарать нечестивца вооружённой рукой, – мне одежда нужна. Я что, к мессе в кольчуге выйду? И крылья неплохо бы спрятать. Думаю, твоя ряса как раз подойдёт.

– Так у меня же ещё одна есть. Почти что новая. Всего два раза в стирке была – к прошлой пасхе, и к праздничному богослужению по случаю трёхсотлетия дома Романовых. Принести?

– Стой, с тобой пойду. Нужно сначала самому посмотреть на сей артефакт. Ну, веди, Вергилий.

– Нет, я Ремигиюс. А брат Вергилий в тридцатом году с колокольни упал по пьяному делу. Сам виноват, разве можно столько пить на рабочем месте?

– А ты? В лечебных целях потребляю, от ревматизма. Сам кардинал не возражает, мне же доктор прописал. Всего за триста злотых, – пояснил служитель, открывая перед Михаилом дверь.

Архангел шёл по узким, извилистым коридорам и сдержано матерился. Ну кто так строит? Или перестраивает? Ну да, первый раз он сжёг этот храм лет шестьсот назад, увлёкшись модным в те поры язычеством. А что? Сам построил – сам спалил. Только вот за это получил по ушам от начальства, и, в наказание, был послан в Крым руководить местным ханством.

До сих пор при воспоминании о варёной баранине с души воротит. И если бы не послы от Гавриила с бочками медовухи…. История могла пойти совсем по-другому. Гиви, за столько лет, так и не признался, где лучших в мире прохиндеев на службу брал. Упоят бедного хана вусмерть, в кости обжульничают…. А утром, на похмельную голову, оказывается, что играли на очередной поход против Литвы. И, вроде как, вопрос с самим походом считался уже делом решённым, а на кону при игре стояли только его сроки.

Вот тогда и был разрушен костёл во второй раз. Или в третий? Столько его ломал, что со счёта сбился. Потом, кажется, при Елизавете Петровне ещё…. В привычку уже вошло.

Но до чего же настырный здесь народец живёт. И глупый, конечно. Неужели нельзя просто отстроить заново по установленному образцу? Нет, обязательно рюшечки-финтифлюшечки добавят. Какой половинкой мозга думают? Ну тупые-е-е-е! Лишь бы из-за них на гастроли не опоздать, на год вперёд всё расписано. И ещё эти съёмки на телевидении на завтра назначены…

– Ты можешь побыстрее шагать?

Подстёгнутый строгим окриком, Ремигиюс пулей взлетел по винтовой лестнице, и прокричал сверху, почти из-под самой крыши:

– Мы уже пришли, Ваше Величество.

Михаил поднялся следом, задевая крыльями за стены, и остановился у низкой двери, предусмотрительно распахнутой гостеприимным хозяином.

– Не погнушайтесь сим скромным пристанищем, – в разговоре Дирвялиса опять прорезалась старомодная велеречивость, – паче чаяния… и челом бьём.

– Постой, – архистратиг сам остановился, так и не войдя в комнату, – только сейчас заметил, что мы с тобой на русском языке разговариваем.

– Ну да, – согласился служитель, – а на каком же ещё? Древнееврейского я не знаю, в латыни не силён. Что остаётся? Я и подумал, что каждый образованный человек обязан говорить по-русски.

– Но тут же вроде Польша пока?

– Так это пока, верно подмечено, Ваше Величество.

– Может, на литовский перейдём?

– Извините, – Дирвялис подозрительно огляделся по сторонам и понизил голос, – понимаете… дело такое… признаюсь как на духу, как отцу родному. Я и его не знаю. Я – русский.

– Да иди ты? – не поверил Михаил.

– Ей Богу, только не выдавайте. С восемнадцатого года маскируюсь, опасаясь за свою жизнь. Разрешите представиться – отставной унтер-офицер Роман Деревянкин, Ваше Величество.

– И ты молчал? Ну дед, конспиратор хренов, я же тебя совсем было собрался ликвидировать, как ненужного свидетеля. А теперь что с тобой делать? На земляка рука не поднимается.

– Земляка? – Поразился Рома и перекрестился уже на православный манер.

– А ты как думал? Мы, древние цари Иудейские, все до единого русскими были.

– И Ирод тоже?

– Зачем сразу о плохом? Вот он то, как раз из местных был. Но Ирод к древним не относится. Это уже при римлянах было. А тебе это зачем?

– Так патриотизм, Ваше Величество.

Архангел прошёл в каморку и уселся на ветхий топчан, сразу угрожающе заскрипевший под весом деревянной статуи.

– Но как же…, – всё недоумевал Деревянкин, ведь в Библии написано…

– Ну ты и скажешь. И так на русский народ всех собак вешают, а если и про это узнают…. И потом, что нам было делать? Всё сами, своими руками. Больше и некому. Хохлов просили, тоже очень древний народ, – отказываются. У иудеев сало под запретом.

– А как они туда попали?

– Кто, иудеи?

– Нет, хохлы.

– А, – отмахнулся Михаил, – каменщики. В Египте пирамиды строили. Правда, просили-то их совсем другое.… Но по пьяной лавочке углы завалили. Потом сорок лет от заказчика по пустыне бегали. Запомни, Деревянкин, – всё боится времени, время боится пирамид. А сами пирамиды боятся хохлов.

Отставной унтер-офицер долго крепился, не решаясь задать важный вопрос. Но вот собрался с духом и выпалил:

– А Христос?

– Что ты, Рома, как маленький? – упрекнул архангел. – Неужели и правда думаешь, что такое ответственное дело можно евреям доверить?

Деревянкин, потрясённый новостью до глубины души, промолчал и потянулся за лекарством от ревматизма. Но дрожащие руки подвели, и полная бутылка целебной влаги слетела с полочки на пол и разбилась с печальным звоном. Резкий аромат плохо очищенного самогона ударил в нос не хуже нашатыря.

– Завонял всю комнату, – недовольно проворчал Михаил, стараясь дышать через раз. – Окошко открой.

– Оно не настоящее, – виновато пояснил Рома, пытаясь ногой затолкать осколки стекла под топчан, – оно не на улицу, а в храм открывается.

– Какая разница, пусть хоть немного проветрится. Глаза уже слезятся.

Крылатый гость сам подошёл к неправильному окошку, отбросил в сторону занавески, заросшие паутиной, и заглянул вниз.

– Ого, уже служба вовсю идёт, а ты молчал. Иди сюда, посмотри, знаешь кого?

Деревянкин встал рядом, вздрагивая всякий раз, когда случайно касался плечом крыла, и посмотрел сверху на собравшихся в соборе Святого Станислава.

– Всех знаю. Вон тот, что с посохом в руках, сам пан кардинал Ястржембский. А перед ним, видите, благословление принимает – это генерал Взбзднибыховский, начальник Виленского гарнизона.

– А этот, военный с бульдожьими щеками? – Михаил не культурно показал пальцем. Древний царь, какое уж воспитание.

– Полковник Криштафович, родственник самого пана Пилсудского. Командир конно-десантного полка.

– Чего ты мне очки втираешь, Рома? Разве такие войска бывают?

– В Польше? Здесь всё бывает. Вот только никак не научат лошадей с парашютом прыгать – копытом неудобно за кольцо дёргать. Каждый день по три десятка лошадок разбивается.

– Не жалко им животных?

– Не знаю, Ваше Величество, но у пана Криштафовича зять колбасную лавку в Кракове держит….

– Понятно, – кивнул архистратиг, – а они не пробовали прямо верхом прыгать?

– Как не попробовать? Только вот ни у кого не получается коня между ног удержать. Но тренируются. Рекорд полка – уже двенадцать секунд.

– Любопытно. А ты не слишком много знаешь для простого церковного уборщика?

– Обижаете, Ваша Царская Древность, русский солдат бывшим не бывает. Собираю потихоньку разведывательную информацию о противнике. Ниши придут, а у меня уже всё готово. Может быть, даже, наградят.

– Посмертно?

– Зачем? Можно сказать – жизнь только начнётся. Не надо мне помирать, рано ещё. Вот вернусь в православие, и обязательно женюсь. А пить брошу. Самогонку пить брошу.

– Хорошо, будет тебе орден. Лично похлопочу перед Деникиным. Мы, вроде как, и знакомы уже. А теперь отойди и не мешай. Это зрелище не для слабонервных.

Рома Деревянкин подвинулся, но не ушёл, через плечо архангела заглядывая в храм. Ничего интересного и зрелищного пока не происходило. Только Михаил вдруг застыл неподвижно, уставившись прямо в макушку кардинала Ястржембского, побледнел и вытянул руги ладонями вперёд.

Престарелый прелат, в очередной раз благословляющий высокопоставленную паству, вдруг резко выпрямился, позабыв про годами лелеемую сутулость, с матерным криком переломил пастырский посох через колено и с размаху ткнул острым расщепом в объёмистый генеральский живот.

– Пся крев! Смерть польским оккупантам!

Стоящий вторым полковник Криштафович тупо смотрел на высунувшийся из поясницы начальника гарнизона окровавленный обломок. Генерал Взбзднибыховский странно всхлипнул, и стал заваливаться назад. Конно-десантник отшатнулся, откинув голову, и в этот момент точно под подбородок ударила другая половинка посоха.

А кардинал, вооружённый уже двумя палками, испачканными вражеской кровью, наступал на растерявшихся офицеров.

– Поляки, гоу хоум! Руки прочь от вольного Вильно! Попишу гадов!

Среди прихожан потихоньку разгоралась лёгкая паника, пока компенсированная искренним сочувствием к выкрикиваемым лозунгам и интересным зрелищем. Особо впечатлительные дамы начали падать в обморок, стараясь не помять платья и шляпки. И не закрывали полностью глаза, дабы в беспамятстве не пропустить дальнейшее развитие событий.

Польская часть паствы торопливо потянулась к выходу, где возникла небольшая давка с дракой и мордобоем.

А им вслед неслось:

– Бегите, кровавые псы санации. От народного гнева всё равно не скроетесь. Смерть польским оккупантам!

Несколько смелых добровольцев, помянув недобрым словом холеру ясну, которая запретила приходить в костёл с оружием, попытались скрутить атакующего кардинала. Контратака потерпела полную неудачу – один человек был убит метким фехтовальным выпадом, а второй отделался выбитым глазом.

А под сводами кафедрального собора гудел неожиданно мощный для сухого и старого прелата бас:

– Пресветлому князю Антону Ивановичу Деникину, всем болярам его, всему христолюбивому воинству его – многая лета-а-а!

Воодушевлённые примером духовного отца, некоторые набожные люди стали ломать лавки и бить польскую половину, благо специально разыскивать их не приходилось. Они почти все сгрудились у дверей.

Деревянкин, не будучи по натуре человеком слабонервным и впечатлительным, наблюдал за бойней с профессиональным интересом. И кажется, даже протрезвел. Только сам он этого не понял, потому что белая горячка с белыми крыльями никуда не делась. Вот, у окна стоит.

– Сейчас бы по ним из пулемёта, – мечтательно произнёс отставной унтер.

– Ты что? – Михаил чуть отвлёкся от действа, которое, кажется стало настолько самодостаточным, что не требовало постороннего вмешательства. – Пулемет нельзя. Скажут – рояль.

– Вы правы, Ваше Величество, хорошо бы и рояль вниз сбросить. Только я его на такую высоту не затащу. А «Максим» с четырьмя полными лентами у меня в шкафу, с германской берегу. Но для такого дела – не жалко.

Внизу раздалось несколько выстрелов, а потом женский крик:

– Поляки нашего кардинала убили!

Рома выглянул в окошко. Военный патруль у входа уже добивали прикладами отобранных винтовок. Духовный пастырь с простреленной головой лежал на поле боя в окружении поверженных врагов. А в толпе уже появились стихийные лидеры. Один из них, приняв из рук павшего героя обломки посоха, потрясал ими над головой.

– Вперёд, братья, к победе! Выполним последнюю волю святого отца – поможем пресветлому князю Антону Ивановичу!

– Рома, – окликнул архангел служителя, – неужели здесь так любят генерала Деникина?

– Что Вы, Ваше Величество. Они даже не знают кто это такой. Но бить поляков, да ещё за правое дело – никто не откажется.

Глава 24

 
Когда моя душа порвётся от натуги
Истрёпана вконец об острые углы,
Дай, Господи, сложить мне голову за други,
Влетев на всём скаку в безмолвье серой мглы.
Мы были заодно. Мы жили воедино.
И в жизни как один, стояли на своём.
Деля весь мир на две неравных половины —
На тех, кто против нас, и тех, кто не причём.
 

Сергей Трофимов.

Литва, берег реки Невежис

– Николай Константинович, второй батальон залёг. Голову не дают поднять.

– Давайте сигнал на отход. И сообщите артиллеристам.

Полковник Демин с досады ударил биноклем в подтаявший снег. Проклятый ДОТ сидит на высотке, и пулемётным огнём прижимает бойцов к земле. И второй там же, неподалёку, прикрывают друг другу задницу. Братья Диоскуры, мать их Пенелопа. Уже появились первые потери – одно отделение, преследуя разбегающуюся охрану аэродрома, вышло к этой чёртовой горке и попало под прицельную очередь. Четверых сразу наповал, двое раненых. Один тяжело.

Медленно тянулось время. Слишком медленно. Кажется, отползли, оставив на склоне ещё две неподвижных фигуры.

– Ракету!

Рявкнули пушки, и вершина расцвела чёрно-красными букетами взрывов. Вторая попытка. Две полевых трёхдюймовки с тремя десятками снарядов на ствол – и около полутора метров железобетона. После прошлого обстрела только поднялись – и сразу под ответный огонь.

Сзади кто-то постукал по сапогу и полковник обернулся. Есаул Хванской, белея свежей повязкой на голове, морщился и осторожно прикладывал ладонь к затылку. На руке оставались пятна проступающей сквозь бинты крови.

– Уже на самом бруствере зацепило, – пояснил он. – Ерунда.

– Пленных допросили, Дмитрий Иванович?

– Да, – казак мрачно усмехнулся. – Там только один по-русски мог разговаривать. Остальным не повезло.

– Что говорит?

– В ДОТе не литовцы, те бы давно сдались. Или убежали при первых же снарядах. Там немцы – инструкторы и охрана какого-то важного чина из Германии, прилетевшего сегодня утром.

Вот зараза, хуже не придумаешь. Эти, в отличие от местных, воевать умеют. И сидит теперь гадская высотка костью в горле – и взять не получается, и за спиной оставить нельзя. С неё простреливается взлётная полоса и цистерны с горючим. Почему только не подожгли до сих пор? Видимо оставили в качестве последнего привета.

Что делать-то? И ведь, чёрт, придётся штурмовать, потому что посыльный от Антона Ивановича сообщил – в Минске готовы к вылету самолёты с добровольцами. Ждут захвата аэродрома. Да вот он, наш уже, а толку? Гансы никому не дадут приземлиться.

– У князя был, Дмитрий Иванович?

Хванской подполз ближе и устроился рядом, вытащив из кармана папиросную коробку. Полковник, не выносивший запаха трофейного табака, недовольно покосился, но промолчал.

– Был я у него. Матерится Алишер, как революционный матрос перед расстрелом. С загибами и коленцами. И мне досталось, и Вам.

– Этот может. А что, довелось матросов послушать?

– Угу, – кивнул есаул, и папироса сломалась в нервно дрогнувших пальцах. – Только не я, а они меня к стенке ставили. В Новороссийске при эвакуации. Совсем немного я на причал не успел, на костылях шёл, а тут они…

– Не знал.

– Я и не рассказывал никому. Башаров только и знает – это его батарейцы выручили, когда нас штыками добивали. Меня вот успели спасти, да ещё прапора одного. Его потом в Крыму убило, – Хванской достал новую папиросу. – Так с артиллеристами до Врангеля и добрался. Сам, правда не помню, без сознания был всё время, но князь говорил, что на лодке с рыбаками.

Новая серия разрывов, и Дёмин опять поглядел в бинокль.

– Есть! Прямое попадание в амбразуру!

– Вижу, Николай Константинович. Только рано радуетесь – в прошлый раз то же самое было, чётко засветили. Может быть у них броневые заслонки? Нет, вряд ли. Скорее всего, отнорков наделали, как в лисьей норе. Отстреляются по нам, а с первым снарядом – под бетонный колпак. Сидят себе сейчас, кофей пьют. Или шнапс.

– Это они могут, – кивнул полковник. – Время как раз обеденное.

При упоминании о еде офицеры переглянулись, и дружное рычание голодных желудков ненадолго заглушило грохот близких трехдюймовок. В победном шествии по Литве как-то не озаботились приобретением полевых кухонь, хотя не раз попадались, брошенные разбегающимся противником. Некоторые даже с горячей кашей и супом. Нет, от трофейных харчей брезгливо воротили нос, предпочитая пообедать в ближайшем ресторане или трактирчике. Удивительная страна – численность населения не намного превышало количество разного рода заведений. И магазинчики на каждом углу, где продавалось всё, вплоть до контрабандных кондомов, но трудно было найти самый обычный хлеб. Может быть, лавочники его прятали, опасаясь вместо денег получить расписки с отсрочкой платежа на три года? Вот и приходилось набирать сухой паёк шпротами и солёным сыром. Да, странные люди. В ресторанах такой проблемы не было. Стоило усталому офицеру сесть за столик и положить автомат на крахмальную скатерть, как тут же возникал официант. Или как тут по-местному, шестёркас? Да не обеднеют же буржуи, тут все соглашались с большевиками, с пары-тройки кружек пива? Недурственного, надо заметить. Лучше него в этих местах варят разве что в Лиде, что под Гродно.

Но там сейчас поляки. Ну, ничего, – лиха беда начало. За три неполных дня почти весь север страны был захвачен. Правда, было приказано считать что освобождён. А с южной стороны вот-вот должны были перейти через границу три отдельных роты, составившие костяк антиполького восстания литовского народа. Никто не знал, что это за роты, и многие вспоминали своих товарищей по эмиграции, незадолго до того исчезнувших из Парижа по невыясненным причинам. Некоторое склонялись к мысли о возможном участии в деле остатков Последней Эскадры из Бизерты, но их домыслы отклонялись как смехотворные.

Только полковник Дёмин не гадал и не предполагал. Он знал точно. Ещё вчера был получен приказ – по занятии аэродрома подготовить его к принятию добровольцев и выйти на соединение с заброшенными в польский Вильно советскими пограничниками, выполняющими операцию «Красный реванш». Были даны точные инструкции, приметы красного командира и его псевдоним – Макс Имушкин.

Артиллерийский обстрел закончился, видно батарея князя Башарова выпустила последние снаряды, и роты опять начали подниматься. Короткими перебежками, прячась за осевшими сугробами, порой залегая в ближайших воронках, бойцы пошли вперёд, стреляя на ходу в сторону молчавшего ДОТа.

– Пару пулемётов бы на фланги поставить, – мечтательно произнёс есаул, поднимаясь в полный рост. – Прикрыть ребят хоть немного.

Дёмин тоже поднялся с земли и зло сплюнул в сторону.

– Не травите душу, Дмитрий Иванович. Знаю что нужны, только нет их. Сука, как на прогулку собрались.

– Да кто же знал? – возразил Хванской. – Литовцы драпали не сопротивляясь, даже танки побросали. Дерьмовые, правда.

– Что мне эти танки? Где они? Я и распорядился их сжечь. Предлагал же генерал Архангельский пару «Максимов» прихватить. Из тех, что у местного ополчения отобрали. Нет, отказался. Не захотелось лишних десять пудов с собой таскать.

– Будет вам на себя наговаривать, Николай Константинович. Против таких укреплений даже пушки не всегда помогают.

Будто в подтверждение этих слов амбразуры ожили, и Хванской еле успел повалить рванувшегося к ним полковника.

– Вы что себе позволяете, есаул? – крикнул Дёмин, тяжело переворачиваясь набок.

– Не пущу, понял? – зашипел в лицо есаул, переходя на «ты». – Не твоё это дело, на пулемёты в атаку ходить.

– Там же мои…

– И мои тоже, и сам я уже там, – Хванской подтянул за ремень валяющийся рядом автомат, встал и побежал вверх по склону к залёгшим ротам.

Минут через двадцать он вернулся, тяжело дыша и пригибаясь под свист пуль.

– Ещё шестерых…. Начали окапываться.

– Жалко. А я тут прохлаждаюсь.

– Ваше место сзади, Николай Константинович. И ещё… извините, не сдержался.

– Да ладно, Дима, оставим официальность. Не первый год вместе. К чему раскланиваться?

– Не скажите, командир полка, как никак.

Полковник в ответ только хмыкнул:

– Угу, полководец. Ни штаба, ни тыла. Даже адъютанта нет. И вообще – я же военный инженер. Моё дело мосты строить. Выбрали командовать, как старшего по званию.

– Кто же знал, что всё вот так обернётся? Вроде как в Москву с Антоном Ивановичем ехали. Зачем нам штабы нужны были?

Подоспевший посыльный отвлёк и не дал ответить:

– Ваше превосходительство, на батарею прибыл генерал. Вас просит подойти.

– Хорошо, идём. А генерал какой? Деникин?

– Никак нет. Тот, который большевик. И собака с ним.

– Будь он неладен, – проворчал Хванской, отряхивая грязь с мокрых колен. – Его только не хватало. Будет тут всякая сволочь краснопузая нас воевать учить.

– Не любите Вы их, Дмитрий Иванович, – заметил Дёмин.

– А за что любить, простите? Я уж не говорю про сожжённые и разграбленные имения – дело благое, и сам бы участие принял. Тем более ни у Вас ни у меня их и не было никогда. Дело в другом…. Вот скажите мне, чем это прославился генерал Архангельский? С кем воевал? Когда, на каких фронтах? Неизвестно? А сейчас надует щёки важно, и потребует взять ДОТ через пять минут. Пошёл он к чёртовой матери, такой главнокомандующий.

– Но Антон Иванович прислушивается к его мнению.

– Ну и что? А я Советам не подчиняюсь. Что он предложит нового? Залить амбразуры бензином и поджечь? До них ещё доползти нужно. Сколько уже народу положили?

Вспомнив о потерях, полковник потемнел лицом и стиснул зубы.

– Вы идите вперёд, Дмитрий Иванович. Я чуть позже, пока к разговору подготовлюсь. Мандражирую что-то.

Есаул понимающе улыбнулся и снял с пояса обтянутую брезентом фляжку.

– Не желаете для храбрости?

– Коньяк?

– Спирт.

– Давайте. Да идите с Богом, догоню, – Дёмин подождал пока Хванской не повернётся, и перекрестил уходящего в спину. – Извини, Дмитрий Иванович, но там лежат, в первую очередь, мои люди.

Оставшись один, он открутил пробку у фляги и собрался, было, отхлебнуть. Потом резко остановился, вспомнив что-то. Достал из нагрудного кармана плотный бумажный пакет, и, открыв его, бережно развернул платочек с кружевами по краям и едва заметными инициалами в уголке.

Резкий выдох…несколько торопливых глотков…и приложил к губам тонкий батист, вдыхая едва уловимый и почти забытый аромат.

– И ты прости…

Николай Константинович с треском разорвал памятный платок на узкие полосы, расстегнул полевую сумку на боку, достал две гранаты и связал их между собой. Ещё раз посмотрел вслед есаулу, вздохнул, перекрестился, и неторопливо пошёл в обратную сторону.

Ещё не доходя до артиллеристов, есаул услышал дружный хохот и голос генерала Архангельского:

– …И говорит он Олегу: – «В Торе написано, что на ворота захваченных городов полагается прибивать свой щит» А князь ему отвечает: – «Так гвоздей нет» А Мойша: – «Так у меня купи»

Батарейцы жизнерадостно заржали, вызвав недовольство генеральского такса, который, прячась за пустыми снарядными ящиками, в этот момент пытался зубами раскусить уворованную банку со шпротами. Изрядно помятые консервы сопротивлялись, но было видно – борьба неравная, и идёт с явным перевесом в сторону мощных челюстей.

На звук шагов Архангельский обернулся:

– А, Дмитрий Иванович, здравствуйте. Полковник задерживается?

– Здравия желаю, – поздоровался Хванской и пояснил: – Николай Константинович сейчас подойдёт.

И уже отвлёкся на капитана Башарова:

– Что у нас со снарядами, Алишер?

– Хорошо с ними, Дима, – ответил артиллерист, спокойно сидевший и куривший на лафете. – Вот без них плохо, кончились.

– Совсем?

– Ага, – подтвердил князь. – Вовсе и окончательно.

– Подвезти нельзя? – есаул покрутил головой по сторонам, пытаясь обнаружить генеральское авто. Неужели не мог бросить на заднее сиденье пару ящиков? Про собаку же не забыл, собака.

Машины нигде не было. Неужели верхом?

С высотки опять бешено застучали немецкие пулемёты, и разнёсшееся было «ура» утонуло в треске очередей. Башаров подскочил с лафета и пригнулся к прицелу.

– Наши опять поднимались, – пояснил он. – Кто-то почти до самой амбразуры дошёл.

– Разрешите? – Архангельский взял у одного из офицеров бинокль. – Действительно, метров двадцать осталось. Постойте-ка…кажется к нам посыльный бежит.

– Ваше Высокопревосходительство, товарищ генерал-майор, – издалека ещё начал кричать запыхавшийся солдат, один из немногих рядовых в офицерских ротах. – Товарищ генерал, полковник Дёмин убит?