Текст книги "Параллельные прямые"

Автор книги: Сергей Шкенёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

– Извините, товарищ Архангельский, Вы собачку свою не видели? – с виноватым видом ко мне подошёл кок. – А то время обеденное, а его всё нет и нет.

– Не знаю, – пожал я плечами.

– Так он с первым баркасом на берег сошёл, – сообщил один из матросов. – И сразу куда-то вглубь острова почесал. К вечеру вернётся. Он и вчера так же убегал.

– Жалость-то, какая, – вздохнул начальник камбуза, – тут с утра гидрологи тюленя молодого подстрелили, так я отбивных наделал. Остынет же.

– Какая гадость, – поморщился я. – От него же рыбой пахнет.

– Это для собачки тюленятина, а вам свежепойманого палтуса пожарил. Да Вы понюхайте, товарищ комбриг, прочувствуйте аромат.

Из-под крышки вырвался и поплыл над землёй, вернее мёрзлыми камнями, одуряющий запах. В желудке, которому было мало трёх чашек кофе с утра, квакнуло и заворчало.

– Это ещё не всё, – похвалился кок, – суточные щи со сметаной. А, каково? Посмотрите, и товарищ Берия издалека почуял, торопится.

Лаврентий добежал до нас, судорожно заглатывая воздух, и, выпучив глаза начал тыкать пальцем себе за спину. И что там такого интересного? А, вот в чём дело. Действительно, забавно смотрится отец Алексий, путающийся в рясе. И ещё смешнее – Сагалевич в обрывках шинели. Шутники.

Алексей Львович первым добежал до нас, и, свалив ударом кадила стоящего поодаль красноармейца, вырвал у того из рук винтовку. Выстрел. Видимо промах, потому что священник матерится, досылая новый патрон. Я поглядел, куда он целится во второй раз. Ёкарный бабай! Точнее, белый медведь! Да какой здоровый, прет как танк, и морда такая же наглая и широкая. А ревёт ещё громче. Бабах! Опять мимо, но теперь зверь отвернул в сторону.

– Товарищ комбриг, – обращает моё внимание кок, – а Ваша собачка его за задницу кусает.

Ну, попадётся мне эта сволочь безбашенная, мысленно ругаю такса. Вот он где пропадал два дня. И, всё-таки, выследил свою добычу. Немудрено, что медведь так орёт, пытаясь стряхнуть с себя мелкое чудовище, намертво сцепившее челюсти чуть пониже куцего хвоста. Естественно не своего.

– Осторожно, в собаку не попадите, – кричу Акифьеву, и он тут же промахивается в третий раз.

Сказал, называется, под руку. Свирепый хозяин здешних мест, подгоняемый азартным гостем, забрал ещё больше от нас, испугавшись громких выстрелов и визга рикошетов, и нос к носу столкнулся с Изей, недоумённо прислушивающимся к стрельбе. Храбрый архангел, не дрогнувший при Фермопилах, на этот раз проявил большое благоразумие, и гораздо большую скорость.

Как он чесанул, нет, вы это видели? Лавируя между нагромождениями валунов, щедро разбросанных по всему острову, комбриг Раевский нёсся к берегу, обгоняя мысль. Причём свою собственную. Иначе, зачем ему бежать на пустынный галечный пляж, где даже спрятаться негде. Медведь не отставал, с точностью опытного ведомого копируя замысловатые загогулины маршрута своего лидера.

– Гавриил Родионович, – осторожно отвлёк меня кок, – а, правда, что товарищ Раевский принимал участие в раскопках Трои?

– Правда, – подтвердил я. – А Вы про это откуда знаете?

– Вот, Соломон Борухович только что сказал, что Шлиман на Изяслава Родионовича очень зол.

– Гражданину Сагалевичу мы сейчас повторное обрезание сделаем, – предупредил Берия. И спросил в никуда, сжимая фуражку волосатой лапой. – Чего же он не взлетает?

Я пихнул Лаврентия в бок, предупреждая о соблюдении конспирации. Пусть только попробует Изя крыльями захлопать, пообрываю напрочь. Но за всеобщим напряжением вопрос остался незамеченным.

А упомянутый архангел, ежесекундно оглядываясь на преследователя, пометался в растерянности по пляжу, и шагнул на прибившуюся к берегу льдину. Ревущий медведь, подгоняемый радостным визгом не разжимающего зубов такса, решил последовать примеру. Прыжком с места, побив все доселе известные рекорды, комбриг Раевский временно ушёл от погони.

На борту «Челюскина», привлечённые поднятым шумом, столпились люди. Даже с расстояния в полтора километра ясно различалась долговязая фигура кинооператора и бликующие на солнце линзы его камеры. Кавалькада неотвратимо и торжественно приближалась к кораблю, не обращая внимания на редкие выстрелы маузеров и наганов.

Какая свинья поленилась убрать трап? Вот по нему-то, вслед за удирающим Изей, и поднялся разъярённый зверь. Палуба мгновенно опустела, исчезли даже, оживившиеся было с отсутствием такса ездовые собаки.

– Лаврентий Павлович, в шлюпку. Гребцам по местам. – Командовал я, помогая сталкивать лодку в воду.

Жалко, что никто не удосужился замерить показанную нами скорость. Но поздно, нас встретила одна только зловещая тишина. Держа наготове свой огненный меч, со стороны видимый как обычный маузер, я возглавил отряд освобождения заложников. А вокруг ни души, только волны метрономом отсчитывают удары моего сердца.

Внутренние коридоры «Челюскина» казались вымершими. Глубокие царапины от громадных когтей и капли крови вели нас в сторону радиорубки…. Вот сейчас…. Очень медленно заглядываю за угол…. И убираю меч, он же маузер, в кобуру.

Перегородив весь проход и обняв сорванную с петель дверь рубки, у ног растерянного старшего радиста лежала мохнатая туша, на которую геройский такс, в знак победы, уже задрал лапу. Рядом суетился торжествующий Изя, одной рукой вручающий Кренкелю винтовку, а другой делающий знаки Шафрану. Тот не подвёл, и восторженно крутил ручку своего аппарата.

Такс презрительно фыркнул, махнул прутиком хвоста, и подбежал ко мне за одобрением. Пришлось присесть на корточки и погладить кофейно-шоколадную морду. Но всё же укорил для профилактики.

– Не зазнавайся, просто повезло. А если бы медведица попалась?

А радист в это время пытался избавиться от всеобщего восхищения.

– Товарищи, это он сам головой самоубился. Я только дверь открыл.

Архангел Израил перебрался через медведя ко мне и кивнул.

– Видал?

– Плевать. Ты как сам?

– Чего со мной случится? – Отмахнулся Изя в очередной раз и зашептал. – Гиви, мы только что устроили очередную развилку истории.

– Это точно не ты головой дверь выбил?

По физиономии напарника было видно, как ему мучительно тяжело объяснять тупому мне прописные истины.

– Не понимаешь? Эту киноплёнку во всех кинотеатрах Советского Союза покажут. У страны появился новый национальный герой! Неужели мы не воспользуемся моментом, правда, Лаврентий Павлович? Всё, забудьте про бабочку Бредбери. У нас теперь медведь Кренкеля есть.

Глава 10

 
…Плыл под грифом «Секретно» по волнам науки.
Генеральный конструктор тебе потакал.
И отбился от рук ты в КБ, в ОТК
Но сегодня попал к испытателю в руки.
 

Владимир Высоцкий

Москва Центральный аэродром им. М.В.Фрунзе

Края Ходынского поля ещё прятались в дымке утреннего августовского тумана, когда к стоящему под охраной самолёту подкатила легковая машина. Три ГАЗ-А, под опущенными тентами, остановились чуть в стороне. Предупреждённые начальником караула часовые старательно выполняли свои обязанности (не петь песни, не принимать пищу, не отправлять естественные надобности), и не замечали присутствия посторонних объектов на посту. Но разводящий, пришедший со сменой, был честь по чести остановлен и истребован на опознание, со всеми сопутствующими ритуалами, включая освещение лица фонариком, в дополнение к лучам уже восходящего солнца.

Сидящим в машине людям, эта лёгкая суета не мешала. Приспущенные стекла выпускали наружу неясные обрывки слов, и, обладая острым слухом и недоразвитым чувством самосохранения, можно было попытаться разобрать их смысл.

– Но почему именно меня? – Видно уже не в первый раз спрашивал один из сидящих на заднем сиденье. – Вот и товарищ Каменев подтвердит, это не мой самолёт. И ответственность за его качество я взять на себя не могу.

– Сергей Сергеевич многое может подтвердить, – согласился собеседник, – если правильно спросить.

Заместителю наркома вдруг стало очень неуютно на водительском сиденье. Что бы скрыть нахлынувший вдруг приступ волнения, он достал из нагрудного кармана плоскую фляжку, и, прикрывая её, начал отвинчивать крышку. Но от зоркого взгляда Сталина это утаить не удалось.

– Товарищ Каменев, а как Вы машину обратно поведёте? Вдруг милиция остановит.

– Не посмеют, Иосиф Виссарионович. Кто же Вас остановит?

– Извините, не нас, а Вас. Я решил – полечу на самолёте, проведаю героев– полярников.

– Нельзя, товарищ Сталин, опасно очень, – замнаркома в растерянности резко повернулся, и плеснул коньяком на китель вождя. – Ой.

– А здесь не опасно? – проворчал Иосиф Виссарионович, стряхивая капли с одежды. – Покушение за покушением, сейчас вот утопить хотите.

– Но ведь…. Николай Николаевич, Вы то что молчите?

– Да, что нам скажет товарищ Поликарпов?

– Я же говорил, это не мой самолёт, – конструктор в волнении теребил тугой узел галстука, – сырая ещё машина, её испытывать и испытывать надо.

– Значит, может не долететь?

– Не знаю, товарищ Сталин. Не могу ручаться.

– За технику не можете, а за людей? Что Вы скажете о своём лётчике?

Тут уже Поликарпов расслабился и заулыбался.

– Лучший у меня в КБ, Иосиф Виссарионович. Если надо – хоть на кочерге полетит.

– Хулиган воздушный, – пробормотал Каменев, заглядывая в опустевшую ёмкость, – даже из армии выгоняли. Ты, Николай Николаевич, сам не хотел его отдавать.

– Да, – согласился конструктор. – А новый истребитель мне Тухачевский испытывать будет?

– Громова возьми. Всё таки первым этот самолёт испытывал.

– Кто мне его даст? Просил, а толку? Никто не хочет с уголовником связываться.

– С каким уголовником? – Удивился Иосиф Виссарионович.

– Так у меня, товарищ Сталин, условный срок, – пояснил Поликарпов. – Десять лет, за участие во вредительской контрреволюционной организации.

– И много навредить успели?

– На высшую меру хватило.

– Для покойника Вы очень хорошо выглядите. – Пошутил вождь. – Непорядок. Я в том смысле, что нехорошо товарищи поступили. Так Вы говорите, Ягода ордер на арест подписывал?

– Не знаю, товарищ Сталин. Кто же важные документы террористам показывает?

– Разберёмся и с этим вопросом, товарищ Поликарпов. А пока, порошу осмотреть самолёт опытным вредительским взглядом, сможет ли он долететь до героической экспедиции Отто Юльевича Шмидта.

Конструктор вышел, и в машине наступила тишина. Иосиф Виссарионович молчал, набивая трубку, а Каменев уже курил папиросу, в расстроенных чувствах позабыв о субординации.

– Не бойся, Серго. Ничего, что я вот так обращаюсь? Нужно мне туда, понимаешь? Для себя, для страны. Показать этим паукам из Политбюро, что Коба ничего не боится. Наплевать на их интриги. Я сам всех сожру. Или они меня. Вот скажи, Сергей Сергеевич, только честно, просто как старому партийному товарищу – на твою поддержку можно рассчитывать?

Коньяк притупил осторожность, и опытный замнаркома ответил на самом деле честно:

– Поддержу. И закончу как однофамилец.

– Дурак ты, Серго, хоть и полковник с аксельбантом, – рассердился Сталин. – Ещё его родственником назови. Розенфельд генерального штаба. Я серьёзное дело предлагаю, и не надо тут сопли гимназические по мундиру размазывать. Ну, что решил? Или предпочтёшь остаться на съедение Якиров с Уборевичами?

– Я с Вами, Иосиф Виссарионович. – Сказал Каменев, окончательно сделав выбор. – И какая от меня требуется помощь?

– Любая, Сергей Сергеевич. Преданных людей у меня много. Настала очередь подбирать умных. – Сталин закусил мундштук трубки, глубоко затянулся, и, без всякого перехода, спросил. – Что-нибудь удалось накопать на Ягоду?

– Ничего, – покачал головой замнаркома, – только две группы из армейской контрразведки пропали бесследно.

– Ты думаешь…?

– А кто ещё? – Ответил на невысказанную мысль Каменев. – Мутно там всё очень, и непонятно.

– Вот и разберись. Хочешь, назначим тебя председателем ОГПУ, вместо Менжинского? Правда, идиш выучить придётся, а то за своего не примут. Вижу, что нет желания. Как же, гвардия руки не подаст синему мундиру. Мать вашу за ногу!

– Но товарищ Сталин….

– Что? Ты думаешь, это я управляю страной? Если бы так. Это Ягода ей управляет, сволочь. И прочая свора коминтерновцев недобитых. Чего так уставился? Или наслушался моих речей на пленуме четыре года назад? Забудь. Если нужно для дела – и речи говорить буду, и к чёрту в кумовья пойду. Есть такая профессия, Серго, – Родиной руководить. А ты мне тут про Коминтерн заливаешь. Знаешь, сколько валюты уходит на поддержку революционного движения за границей? И я не знаю, всё по секретным счетам проводится. Или ты считаешь, что тот же немецкий или английский пролетариат революции хочет? Положил он с пробором на все марксистские идеи, да и на нас с тобой. Да хрен с ним, с марксизмом, жили без него с семнадцатого года, и ещё больше проживём. А денег я им больше не дам.

Жалобы Генерального секретаря на тяжёлую жизнь были прерваны вежливым стуком в автомобильное стекло. Рядом с машиной стоял начальник личной охраны. Прежде чем открыть дверку, Сталин сказал:

– Обдумай всё ещё раз, Сергей Сергеевич. И одно запомни – неважно, что я говорю на пленумах. Это политика. Вот зимой съезд соберём, и ещё раз всласть наговоримся. Пока же, работать нужно. И ещё, проследи, что бы ни одна собака не пронюхала о моём отлёте. А то лишний раз боюсь даже в Крым съездить, вернусь, и в своём кресле увижу постороннюю морду.

Самолёт давно уже улетел, но Каменев ещё долго сидел на подножке ЗиСа и курил одну папиросу за другой. Разные мысли крутились в его голове, пихая друг друга в борьбе за первоочерёдность. Но вот, наконец, самая насущная одержала победу. Он поманил одного из охранников, так и просидевших всё время в стоящих поодаль машинах.

– Поликарпов ещё здесь?

– Никак нет, товарищ замнаркома. Ушёл.

– Плохо…. А знаешь, братец, отвези-ка ты меня в Метрополь.

Второй пилот уже больше часа переминался в тесной кабине, и до сих пор не придумал способа вежливо попросить Иосифа Виссарионовича уступить своё место. Но возможность поговорить с Самим, пусть даже под громкий гул двигателя, стоила натруженных ног.

– Так Вы говорите, товарищ Байдуков, наша авиация самая передовая в мире, и потому непобедима? А как, с точки зрения опытного лётчика, может выглядеть будущая война?

Польщенный военно-воздушный ветеран, двадцати шести лет от роду, придвинулся ближе, что бы товарищ Сталин не упустил ни одного слова.

– Мы всех победим. Да. И сразу. Могучий и грозный воздушный флот Страны Советов, вместе с пехотой, артиллеристами, танкистами свято выполнит свой долг и поможет угнетённым народам избавиться от палачей.

– Свежая мысль, – одобрил Иосиф Виссарионович, – но нельзя ли поконкретней?

– Да, я ясно представляю – бомбардировщики, разрушающие заводы, железнодорожные узлы, мосты, склады, спиртзаводы и позиции противника. Армады краснозвёздных воздушных крейсеров наносят бомбовые и торпедные удары по сухопутным и морским силам врага. Штурмовики, атакующие ливнем огня колонны войск, артиллерийские позиции. Десантные корабли, высаживающие свои дивизии в глубине расположения противника. Далее в дело вступает артиллерия, а затем Красная Армия победным маршем заканчивает операцию с деморализованным и разбитым врагом. И ясно вижу, как товарищ Тухачевский будет докладывать по телефону: " Здравствуйте, Климент Ефремович! Нет…В сводках никакой фантастики…Наоборот, я сознательно преуменьшил…Пленных? Много, очень много…Трофеи? Я боюсь, вы не поверите, Климент Ефремович. Да мы сами не верим…Потери незначительные…"

– А потом?

– А что потом, товарищ Сталин? Победу одержим. Представляете, какое счастье и радость будут выражать взоры тех, кто в Кремлёвском дворце примет последнюю республику в братство народов всего мира!

Командир экипажа во время этого разговора деликатно отвернулся, старательно изображая юного натуралиста, рассматривающего проплывающие внизу облака. Но избежать вопросов не удалось и ему.

– Вы что скажете по этому вопросу, Валерий Павлович?

– Ничего не скажу, Иосиф Виссарионович. Я истребитель, а не стратег.

– Тогда скажите мне, товарищ Чкалов, как истребитель – хорошие ли у Красной Армии самолёты?

– Хорошие, товарищ Сталин. Но надеюсь, что в случае войны нам дадут другие.

– Это почему? Чем не нравится вот эта машина? Громов дал ей очень лестные рекомендации, а после некоторых модернизаций по его замечаниям…

– Я разве спорю. Только воевать на ней нельзя. Из вооружения – только четыре пулемёта, от истребителей противника не отобьётся. Да с такой скоростью, его любой пацан из рогатки достанет.

– Ну, не скажите. Все-таки "Рекорд дальности".

– А смысл в этом рекорде, товарищ Сталин? Допустим, долечу я на нём до Лондона или Парижа, и что? Спалить пять тонн дефицитного бензина для того, что бы сбросить одну тонну бомб и не вернуться?

– Ты, Валера, не понимаешь, – вмешался Байдуков, – наши рекорды должны показать всему миру превосходство советской техники и социалистического строя.

Чкалов проворчал себе под нос что-то очень матерное.

– Что, Валерий Павлович?

– В облачность входим, говорю. Буду подниматься выше, всем приготовить кислородные маски.

– Это ещё зачем? – Подозрительно разглядывая непонятное резиновое изделие, спросил Сталин.

– Чтоб морда не треснула, ой, извините. В смысле, мы сейчас на большую высоту поднимемся, а там воздуха мало. – Командир обернулся ко второму пилоту. – Эй, полководец, буди штурмана, а сам ложись спать, не мешайся под ногами. Через два часа меня сменишь.

– Я и сейчас могу за штурвал сесть, – заупрямился Байдуков, желая продемонстрировать Генеральному секретарю своё мастерство.

– И, правда, Валерий Павлович, пойдёмте отдыхать. Мы оставляем самолёт в надёжных руках.

Чкалов не стал упираться, передал управление, и полез в тесноте будить штурмана, похрапывающего в спальном мешке. Сталин пошёл следом, неловко загребая громадными унтами, которые пришлось надевать прямо поверх сапог.

– Саня, профессор, вставай. Иди Жорке курс прокладывай, а то не видать не фига.

Беляков протёр припухшие после сна глаза и зевнул.

– Вредитель ты, Валера, такой сон перебил, – профессор посмотрел на часы и крикнул пилоту, – Георгий, возьми два градуса левее.

– Врождённое чувство направления, – пояснил Чкалов, – как у перелётного гуся.

– Хорошее качество, – Иосиф Виссарионович с уважением посмотрел в спину уходящему штурману. – Это надо обмыть.

– Прямо тут?

– Понимаете, Валерий Павлович, – смущённо признался Сталин, – для храбрости не помешает. Не то, что боюсь, просто неуютно ощущать под ногами пять с лишним километров пустоты. Но это не страх, запомните. А то будете потом писать в своих мемуарах всякие гадости. Вот, помнится, на бронепоезде с Климом Ворошиловым…. Товарищ Чкалов, Вам приходилось воевать на бронепоезде?

– Они же не летают.

– Ерунда, попросим наших конструкторов, Ильюшина например, пусть летающий танк построит. Пойдёте испытателем?

Постоянно оглядывающийся через плечо второй пилот с лёгкой завистью наблюдал, как командир что-то объяснял своему высокопоставленному пассажиру, иногда использую фляжку для показа фигур высшего пилотажа, а тот внимательно слушает, делая пометки в блокноте. "Точно орден Ленина получит", – подумалось ему, – "а нам по Красному Знамени"

Идиллия неожиданно нарушилась громким хлопком, и резким запахом спирта, мгновенно заполнившего кабину.

– Вы что там, ироды, шампанское пьёте? – Чкалов погрозил экипажу кулаком.

– Валера, шланг радиатора лопнул, – крикнул Байдуков, – ни черта не видно, прямо на стекло брызжет.

Житие от Израила.

– Гиви, а почему они боком летят? – Спрашиваю у начальника, глядя на самолёт, делающий уже третий круг над аэродромом.

Комбриг Архангельский не ответил сразу. Да и потом промолчал. Не считать же ответом грубые выражения в адрес неведомого аса, который с высоты тридцати метров не может разглядеть посадочную полосу, вдоль которой специально разожгли костры из набранного плавника, для большей дымности политого мазутом.

– Может на высоте боковой ветер сильнее? – Предположил Лаврентий Павлович, пряча лицо в воротник полушубка. – Надо будет у Бабушкина проконсультироваться.

Тоже мне, любитель научных конференций. А самолёт взвыл двигателем, довернул, и начал снижаться. Что же он делает, паразит, где шасси? Ага, вот, вроде сообразил и выпустил.

– Сейчас ещё на один круг уйдёт, – напророчил Берия.

– Ты откуда знаешь, вроде не специалист?

– А ты сам, стал бы поперёк полосы садиться?

– Я – нет. Но может сейчас такое постановление партии вышло? О преодолении буржуазных предрассудков в авиации.

Неизвестный лётчик действительно бросил ввысь свой аппарат послушный, сотворил стремительный полёт, и машина, наконец, покатилась по аэродрому, дав при посадке изрядного козла. Блестящий на солнце диск винта постепенно замедлил вращение и остановился, став похожим на громадную ощипанную ромашку. Фонарь кабины откинулся, и показалась голова, обтянутая кожаным шлемом. Было видно, как пилот подтянулся, и выбрался на плоскость, на котором и встал, покачиваясь от усталости.

Берия подхватил заранее приготовленную стремянку, и решительным шагом направился к самолёту. Я двинулся следом. Когда подошёл, лётчик уже стоял на земле, спрыгнув с крыла. Его широкое лицо ещё больше расплылось в приветливой улыбке, а взгляд остановился на моих петлицах.

– О, чекист настоящий! Дай я тебя обниму, дорогой. – Он же раздавит меня своими флюгер-хенде.

Господи, где же он так нализался в небесах? Неужели Туда, к нам залетал? Нет, чушь, в этом мире мы единственные. А где я этого аса мог раньше видеть? Осторожно освобождаюсь из медвежьих объятий, подсунув вместо себя Лаврентия Палыча, и спрашиваю у подошедшего Гавриила.

– Гиви, а это кто? Что-то лицо очень знакомое. Не находишь?

– Памятник в Нижнем Новгороде помнишь?

Ёлки-моталки, точно, это же Чкалов. Видел в прошлом году, когда в Навашино ездили…. Стоит на волжском откосе, на главной площади, спиной к реке, и всему городу неприличный жест показывает. Говорят, что литейщики этот монумент три раза переделывали. Не помогло, всё равно в первую же ночь руку в локте сгибает. И смотрит через кремлёвскую стену на бывший обком. Нынешнему губернатору пришлось даже кабинет сменить. С окнами на другую сторону.

Валерий Павлович выпустил слегка помятого Берию и попытался сгрести комбрига Архангельского. Не тут-то было, ревнивый Такс рванулся на защиту хозяина и попытался повторить удачный опыт медвежьей охоты, но промахнулся мимо шатающегося лётчика.

– А мы вам подарок так и не смогли довезти, – Чкалов, с опаской поглядывал на мелкого охотника. – Товарищ Сталин сказал, что безопасность полётов превыше всего.

– Видел бы он Вас сейчас, – укоризненно покачал головой Лаврентий Павлович.

– А он видел. Он там спит. – Мы дружно проследили за указательным пальцем и упёрлись взглядом в кабину. – Их там трое ещё, и все отдыхают.

Гиви с Берией бросились к лесенке, прислонённой к крылу, а я не успел, ухваченный за рукав сильной рукой.

– Понимаешь, комбриг, мы вам пиво в подарок везли, двадцать ящиков. Но у нас шланг лопнул, и вся охладительная жидкость вытекла. А что нам оставалось делать? Течь-то мы устранили, Иосиф Виссарионович мундштук от своей трубки отдал, но воды слишком мало было.

– И вы вылили наше пиво? Да я тебя…

– Зачем вылили? Нельзя его заливать в радиатор, слишком пенится. Ну, мы и….

– Выпили?

– Угу. Стыдно сказать, комбриг, на чём до сюда долетели. А тут ещё это обледенение.

– Вслепую шли?

– Это мелочь, с нашим-то штурманом. Крылья льдом покрылись и винт. Если бы не та баба…. Дай папиросу. Сутки не курил, кислород экономили.

Я достал свой знаменитый портсигар, и мы закурили, вдыхая аромат хорошего табака со вкусом вишни.

– Так вы с собой ещё и бабу прихватили, для обогрева пропеллера? – Спросил я, наблюдая, как Гавриил с Лаврентием пытаются кого-то вытащить за ноги из самолёта. – Кучеряво живёте.

– Ты не поверишь, – Чкалов в две мощных затяжки прикончил сигарету и бросил дымящийся фильтр на камни. – Если бы не со мной случилось…. И товарищ Сталин не даст соврать. Летим мы себе спокойненько, беседуем, жидкость охладительную готовим. И вдруг к нам в кабину снаружи стучится кто-то. Глядим, а там баба голая. Здоровенная, такая, бабища. На спине крылья торчат, сама рыжая, а из всей одежды – шлем на голове медный и ножик большой на поясе. Не веришь?

– А чертей вы там не видели? Или ангелов?

– Что уж я, бабу в руках не держал? Иную, конечно, от чёрта только с трудом отличить можно. Дело твоё, а только мы ещё только на восьмом ящике были. Вот те крест! Саня Беляков форточку открыл, спиртом гостью угостил. Она хлопнула без закуски, и лопочет не по-нашему.

– Так потом и улетела?

– Если бы, – тяжело вздохнул лётчик. – Под винт попала. Как раз, для этого полёта новый, трёхлопастной поставили. Ну и в мелкое крошево…. Тьфу, бред полнейший.

Не такой уж и бред, если вспомнить предупреждение набольшего шефа. Валькирия вульгарис, сиречь обыкновенная. Гадость-то, какая. Знать бы ещё, чей это халявник к нашему миру подмешивается…. Напридумывают гадости, а честным архангелам расхлёбывать. А тут ещё медведь этот, дверью пришибленный. Да, вы же не знаете…. У него в желудке русалку нашли. Какую, спрашиваете? Обычную, импортную, в виде тётки с рыбьим хвостом.

– Изя, – окликнул меня начальник, свесившись с крыла, – срочно выставляй оцепление. Ближе ста метров к самолёту никого не подпускать. А сам отправляйся на «Челюскин» за носилками и дрелью. И побыстрее.

– Чего ты там ремонтировать собрался, кувалду не захватить?

– Не понимаешь? – Гиви постучал себя по голове. – Мы же не можем товарища Сталина в таком виде народу предъявить. Сейчас пулевых отверстий наделаем, и можно показывать израненных бесстрашных сталинских соколов во главе с самим орлом.

– Точно, – одобрил я стратегический ход комбрига Архангельского, – а в благодарность Иосиф Виссарионович будет выслушивать свои мудрые советы, расстреляет Хрущёва и женит тебя на немке.

– С какой стати? – Возмутился Гавриил. – В Германии женщины страшные.

– Так и думал, что по первым вопросам возражений не будет. А за женитьбу не переживай, подумаешь, страшная. Зато традиции попаданства будут соблюдены.

Я с трудом увернулся от брошенного в меня гаечного ключа громадных размеров, наверняка уворованного в самолёте, и пошёл в сторону шлюпки. Что ж, если страна нуждается в героях – она их получит.