Текст книги "Ресурс Антихриста"

Автор книги: Сергей Белан

Соавторы: Николай Киселев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Часть шестая
БЕЛЫЙ ТАНЕЦ СМЕРТИ

1

– У тебя все? – спросил Джексон, выслушав подробный рассказ Верховцева о результатах поездки на юг. Он изменил положение загипсованной ноги, устроился поудобней. – Значит, Гриф не захотел возвращаться?

– Ни в какую! – подтвердил детектив. – Судьба, говорит, подбросила мне последний шанс, и надо быть законченным идиотом, чтоб, имея приличные бабки для спокойной жизни в глубоком тылу, возвращаться на передовую. Решил зиму перекантоваться в теплых краях, а возможно, и обзавестись своим жильем.

– Пример подельничка оказался заразительным? А что, за такие бабки, пожалуй, скромненький домишко там купить можно. Наверное, он поступил правильно.

– Кто спорит? – согласился Верховцев. – Да, чуть не забыл: Гриф в Крыму вспомнил одну важную вещь. Наши с тобой прикидки оказались абсолютно верными.

– Ты о чем? – вопросительно посмотрел Джексон.

– Помнишь нашу встречу у Эрвина в подсобке, когда Гриф об этом деле рассказывал. Он тогда заикнулся, что, когда его прихватили у турфирмы, Хирург, якобы, звонил хозяину, чтоб решить, как быть с Грифом дальше.

– Ну, помню…

– Так вот, сделали мы с Аркашей в последний день перед отъездом отвальную. Посидели в лучшем кабаке, Костю, естественно, пригласили. Ну, а вышли из кабака, Гриф вроде и поддатый был и вдруг мне заявляет: «Вспомнил, Олег, как эта сволочь, Хирург, своего хозяина по мобильнику величал. Вот на этом плакате ответ…» И тычет пальцем в одну из афиш на рекламном щите. Мы как раз по набережной брели, освежались…

– Что за афиша?

– Концертная. «Поет Юлиан» на ней значилось. Вот Гриф и говорит: «Юлий Викентьевич – этот хряк хозяина своего так назвал». Я спросил: «Ты уверен?» А он: «Чтоб моей маме в гробу тесно было! Раз по пьяни вспомнил, то уверен! По трезвянке такого б уже не случилось…» Видать, в воспаленном от солнца и водки мозгу случайно какие-то контакты замкнули…

– Все может быть. Ладно, наливай!

Друзья, по случаю встречи неторопливо беседуя, между делом распивали бутылочку «Абсолюта». Джексон полулежал на диване, время от времени меняя позу – сломанная нога причиняла ему много неудобств. Верховцев сидел напротив. Импровизированным столиком, на котором громоздились водка, минералка и закуска, служила тумбочка. Сам хозяин, Аркаша, едва вернувшись в Ригу, в срочном порядке умотал куда-то улаживать свои неотложные проблемы.

Они выпили по рюмочке и, закусив, закурили.

– Значит, Каретников, говоришь, работает на Серебрянского в Голландии? – спросил Джексон.

– Да, именно так, – ответил детектив.

– Похоже, что он и подвел своего компаньона под монастырь. Теперь тебе не кажется, что с его подачи «Пикадора» и завалили?

– А теперь я почти уверен, что Каретников тут стрелочник. Пока доказать не могу, но… пока.

– Ну, а как в Крыму эти два гренадера себя проявили? Много тебе кровушки попортили?

– Гриф и Аркаша? О, об этом как-нибудь после, – Верховцев улыбнулся каким-то нахлынувшим воспоминаниям. – Амплуа, в котором они безобразничали, я даже затрудняюсь обозначить. В общем-то трояк с минусом я им бы поставил, но еще раз с ними связаться – ни под каким коленкором! Теперь ты расскажи, где тебя так тряхануло?

– А ты не догадываешься? – спросил Джексон.

– О чем ты говоришь… Я, Женя, еще от югов и поезда отойти не могу.

– Понял… Пошел я к тебе за записной книжкой, как мы с тобой договаривались, открываю первую дверь, и…

– Рвануло?

– Рвануло. Они, видать, к тебе наведаться возжелали – первую вскрыли без проблем, а со второй, бронированной, обломилось. Ну, и заложили из вредности между дверей какую-то пакость, может попугать хотели, не знаю. Меня так кидануло, скатился по ступенькам, аж на нижнюю площадку. Закрытый перелом левой ходули, легкое сотрясение мозга и синячище, погляди…

Джексон приподнял рубаху – синяк на левом боку действительно поражал своими размерами.

– М-да, отметина не слабая, – покачал головой Олег.

– Врачи уверяют, еще хорошо отделался. Что самое интересное – броня выдержала; либо взрыв направленного действия был, либо дверь на совесть поставили… Можешь не волноваться, с квартирой у тебя порядок. Боб и Мироныч по моей просьбе первую дверь подчинили. Они же и книжку записную забрали.

– Боб и Мироныч? – переспросил Верховцев.

– Да, я их подключил к делу, – сказал Джексон и, увидев недовольную гримасу детектива, уточнил: – в допустимых пределах. Я за ребят отвечаю, а помогли они мне существенно.

– Хорошо. Что еще нового?

– Есть информация по Хирургу и даже фото. Достань, в моем пиджаке твоя записная книжка, в ней снимок.

– А-а, знакомый господин, – протянул детектив, разглядывая мордастую физиономию на небольшой фотокарточке, содранной с какого-то документа. – Как же-с, имел честь лицезреть. Так я и думал… Уж очень он сходился с портретом, который выдал Гриф.

– Ты с этим субъектом где-то встречался?

– В кабинете Серебрянского, – ответил Олег. – Он там появился под видом рядового сотрудника, клерка, с отчетами какими-то бухгалтерскими. На самом деле Юлий Викентьевич мои смотрины устроил – потенциального противника надо знать в лицо. Откуда фото?

– От верблюда, – отшутился тот, взяв снимок у детектива. – Достал чисто, не волнуйся. Хирург – он же Ласманис Оскар Адольфович, год рождения – пятьдесят второй, образование – высшее медицинское. Хирург работал в травматологическом центре на Дунтес, характеризовался как квалифицированный спец. С девяностого года работает у Серебрянского, у них какие-то родственные связи, правда далекие, подробностей не знаю. По всей видимости, он там как-то себя проявил; последние два года в «Балттранссервислайн» на должности начальника службы безопасности, но с учетом контингента, которым он руководит, он по сути бригадир штатных бандитов этой компании! «Мерседес», в котором катали Грифа – его служебная машина, «Понтиак», что ты засек у своего подъезда – личный его транспорт.

– Что ж, интересные сведения, – заметил Верховцев. – И главное, очень полезные.

– Это еще не все, – сказал Джексон. – Налей по рюмахе.

– Ну, чем еще порадуешь? – спросил детектив, когда они повторили заход.

– Провели мы тут в твое отсутствие в порту одну операцию…

– Кто это мы?

– Не перебивай больного человека. Мы – это я, Мироныч, Боб и еще пара надежных мужиков. А операция была простая, но элегантная – потрясли малость составчик с лесом, который фирма покойничка Трумма готовилась загрузить на судно Серебрянского для отправки в Голландию. Выборочно несколько полувагончиков слегка прошерстили. Там, где пакеты с досками были – обшивочку вскрыли, покопались…

– Сумасшедший! Жить надоело? – не сдержался Верховцев. – И чего тебя в порт понесло да еще с такой кодлой? И как ты вообще вышел на этот состав?

Джексон переставил ногу и болезненно поморщился:

– У тебя, значит, есть связи, каналы, источники информации, а у меня получается, их быть не должно? Подумаешь, дело большое – состав в порту отыскать… Да у меня там знакомых тьма: докеры, диспетчера, стивидоры… Будь спокоен, поработали аккуратно – ну, немного пыли, немного шума, зато пожара и крови не было.

– Не хватало, – буркнул Олег. – Но зачем?!.. Зачем ты туда сунулся, кто просил?

– А разве не ты высказал версию о транзите наркотиков? – напомнил друг. – Или эта сюжетная линия тебя уже больше не волнует?

– Ну, почему же, волнует. Я просто говорил, что доказать наличие такого канала невероятно сложно. А ты, мне помнится, вообще советовал выбросить эту затею из головы.

Джексон взял бутерброд с красной икрой и, откусив кусочек, принялся неторопливо пережевывать:

– В твое отсутствие отношение к этому вопросу у меня изменилось. Я навел справки – Серебрянский действительно фигура очень серьезная. Он из тех, кому противостоять трудно, а мешать, становиться поперек дороги – опасно. С ним надо как-то определяться, иначе он нас смелет в порошок и развеет по ветру. Все, что случилось с тобой и со мной, все эти слежки – это лишь первые ласточки; спокойно жить не дадут, будут шпынять как Грифа, так что и баксы наши нам в радость не покажутся.

– Да знаю, – вздохнул Верховцев. – Нет, конечно, нельзя давать себя загнать в угол, да я и не собираюсь отсиживаться сложа руки. На этого грозного господина у меня кое-что есть, и я жажду с ним встретиться снова, но не сразу…

– Могу кое-что добавить в твою копилку, – перебил его Джексон. – Открой тумбочку, там пакетик…

Олег нагнулся и, открыв дверку тумбочки, вынул небольшой прозрачный пакет, заполненный белым кристаллическим веществом.

– Что это и с чем его едят? – внимательно рассматривая содержимое, спросил он.

– А это то, что мы обнаружили в пакетах с деловой древесиной, которая готовилась к погрузке на судно Серебрянского. Это – банальная наркота. Что именно, конкретно сказать не могу, но, как видишь, в своих вычислениях мы не ошиблись. Я изъял только один образец, можешь приобщить его к материалам дела, если посчитаешь нужным.

– Не ожидал, – восхищенно покачал головой детектив. – Честно говоря, это для меня сюрприз. И кое для кого будет тоже. Да, эта вещица сейчас очень и очень кстати.

– Ну и отлично, – произнес Джексон, вынимая из пачки сигарету. – Расскажи мне еще что-нибудь о своей поездке.

– Хорошего мало. Впечатление от поездки у меня не фонтан, тягостное, одним словом – жуть.

– Отчего так? – спросил Джексон, снова закуривая.

– Да вот проехал четыре республики… О Латвии и Литве говорить не буду, сам знаешь, а вот Беларусь и Украина… нищета, бардак, безнадега… Ты ж сам лет пять назад в Крым ездил…

– Четыре, – поправил Джексон, – когда мы в Севастополе встретились.

– Все правильно, четыре. Так вот, там и тогда все это было, а сейчас…

– Еще хуже, – вставил Джексон.

– Намного. Знаешь, какая мысль меня чаще всего посещала, когда я глядел в окно вагона или выходил на станциях прогуляться по перрону?..

– Ну…

– Что я смотрю одно и то же бесконечное кино, унылое, серое, какое-то беспросветное. Я даже не знаю, к какому жанру это отнести.

– Подскажу, – усмехнулся Джексон, – это мультсериал «Чернуха». Все это мне знакомо, я сам недавно в Пермь мотался, повидал…

– Тем более… Больше того, в этом кино создается впечатление, что пленка крутится не вперед, а в обратном порядке, не к горизонтам двадцать первого века, а к временам крепостного права. Народ обозленный, полуголодный, многие в таких одежках, в зоне зеков лучше одевают. В Николаеве, когда стояли, видел такую сценку: подходит к нашему вагону пожилой дедок. С тросточкой, холщевая сумка в руке, пиджачок потрепанный, на нем в несколько рядов ордена, медали. По всему видать – фронтовик. Ну, и просит у проводницы, дай, мол, дочка, бутылочки, если есть. Мужик интеллигентный, видно сразу, ему это все, как на казнь идти… Я, говорит, на войну шел за правое дело, а теперь оказалось мое право лишь бутылки вымаливать, чтоб до следующей пенсии хоть как-то дотянуть. Смотреть на такое… Вынесла ему проводница пару бутылок, больше, говорит, дедуля нет, вагон почти пустой, народ плохо ездит. Знаешь, дрогнуло во мне что-то. Я его тогда на перроне догнал, протягиваю ему пару баксов, говорю, прими, отец, от чистого сердца. Он прослезился даже, поблагодарил и знаешь, что сказал напоследок? Я, говорит, все могу простить своей Родине все, кроме одного, зачем она матерью нам прикидывалась. Мать со своими детьми так не поступает. Поневоле задумаешься, что с нами стало? Ведь были какие-то идеалы, была на уровне культура, была самая читающая страна в мире, а теперь только и слышишь – деньги, деньги, деньги, причем ими бредят и те, у кого они есть, и те, у кого их никогда не будет.

– СПИД, – коротко резюмировал Джексон.

– Что? – удивленно уставился на него Верховцев.

– Союз начал умирать, когда его заразили СПИДом, – пояснил тот. – Но я имею в виду не медицинскую проблему. Нас заразили духовным СПИДом, а это куда страшней. СПИД русской души – вот главное достижение Запада в идеологической войне с Советами. Запад спал и видел, чтоб этот вирус внедрить на одну шестую, как видишь – внедрили, а теперь процесс пошел и идет по нарастающей. Причем, пора цветения уже прошла, цвет осыпался, а теперь вот, ягодки, их черед наступил.

– Да, дожились, дождались времен, когда профессией вора гордятся, слово «бандит» произносится с большим почтением, чем в дни нашей юности «чемпион мира по хоккею».

– Все, что случилось, случилось не вдруг и невзначай, а долго и очень тщательно готовилось, – Джексон потянулся, зевнул и переменил позу. – А начали осторожно, с подмены понятий: бандитов взяли и переименовали в рэкетиров, а рэкет, как явление, фактически узаконили, а что тут, мол, такого, во всем цивилизованном мире так. Мзду бандитам платит практически сто процентов бизнеса, я могу тебе назвать даже расценки по Риге. Проституток, презренных при социализме особ, назвали путанами, а для непонятливых – жрицами любви. Проститутка – было плохо, аморально, а сотрудница интим-сервиса уже и нормально, хотя суть-то дела не изменилась. Жалкий педераст стал называться геем, ну, чем не имя для сказочного персонажа?.. А все это скотство после этого можно назвать мужской любовью. Короче, пидары звучало отвратно, а «голубые» вроде как приемлемо. И уже один такой сладенький мальчик в колготках и сережках, с огромным крестом до пуза, этакое недоразумение, называющее себя дитя порока, вещает по телеку о голубой волне в мировой культуре и о христианской любви к ближнему.

– Ну и что тут такого? – поинтересовался Верховцев. – Гнусный типчик, но стоит ли брать в голову, много чести…

– А то, что как бы между прочим происходит ревизия Библии, – возбужденно бросил Джексон. – Ведь пидары и крест – вещи несовместимые, это верх святотатства. Библия дает однозначный ответ на эту тему. Бог сжег Содом вместе со всеми жителями за их грехи. В Союзе, если помнишь, демократы сначала добились отмены статьи в уголовном кодексе за педерастию, а уж потом стали бороться за отмену статьи конституции о руководящей роли КПСС. Кстати, хороший повод подумать о том, кем были прорабы перестройки.

– И кем же? – Верховцев подошел к окну и немного приоткрыл его.

– Да я уж тебе, по-моему, говорил; они были моральными педерастами. Заметь, с их появлением все вдруг пошло через жопу. Слово патриот вдруг стало ругательством, а желание отдать, к примеру, Курильские острова объяснялось настоящей любовью к России. Можно согласиться, что это любовь, но с одной оговоркой, это – любовь педераста.

Верховцев был вроде бы согласен с выкладами друга, но его одолевали некоторые сомнения:

– Так ты считаешь, Гитлер был прав, когда отправлял всех педрил в крематории?

– Не считаю, – после паузы ответил Джексон. – Карать за это – божье право. Бог свершит суд, Бог и покарает. А вообще, Олежек, России почему-то отведена неблагодарная роль на этой планете. Россия, сколько она существует, не дает покоя сатанинским силам, все на нее валится, все беды, что есть на свете, ее не обошли. И вообще, это для меня больная тема, ты знаешь, я как заведусь, так не остановишь, буду говорить долго и нудно.

– Ну и говори, а я в кайф послушаю, – сказал Верховцев, располагаясь поудобней. Олег видел, что друг соскучился по его обществу, и ему было понятно его желание удержать своего гостя подольше. – Мне сегодня торопиться некуда, а ты все равно на бюллетене, причем с оплатой сто процентов.

– Хорошо, – во взгляде Джексона он уловил удовлетворение и благодарность. – Итак, я упомянул о сатане. Но чтоб понять, что он творит сейчас, надо начать не с дня сегодняшнего, а поворошить историю.

– Ты, наверно, оговорился, сатана не творит, а разрушает, – поправил его Олег.

– Совершенно верно, – согласился тот. – Разрушает, да еще как, искусно, талантливо… Одна из самых серьезных побед сатаны в России, на мой взгляд, это церковный раскол. Время для удара выбрано удачное – во главе государства очень слабый царь, ничтожество, с утра до вечера только и занят тем, что молится, короче, занят не своим делом. И тут на горизонте появляется деятель, патриарх Никон, которому вздумалось провести церковную реформу. Возможно, на то основания какие-то и были, но запомни, реформу, любую реформу можно проводить только при жесткой, даже больше того, жестокой, сильной власти. Яркие примеры мы знаем – Иван Грозный, Петр Великий, Ленин, Сталин… А Никону неймется, горит религиозным рвением исправить ошибки, вкравшиеся в святые тексты при переводе. Делов-то куча, заменить два перста на три при крещении, было бы из-за чего огород городить… Проводилось бы в жизнь аналогичное решение, скажем, при Сталине, никто б и не пикнул – какая разница, как креститься – двумя, тремя пальцами, у человека их вообще может не быть. А тут ведь на пустом месте случилось страшное. Против Никона восстал другой столп церкви, такой же фанатик, протопоп Аввакум. Заставь дураков богу молиться, они лбы разобьют, ладно бы себе, дело хозяйское, а то ведь миллионы людей сдвинулись с места, ударились в бега, в скиты ушли сибирские, в леса на Север, в Прибалтику, разор по стране пошел. Я считаю, что Никон и Аввакум – слуги Сатаны, ряженые в одежды белые светочей веры. Смерть они приняли ужасную и потащили за собой сотни тысяч. И этот раскол терзал Русь почти триста лет. Восстание староверов под предводительством Болотникова уже при следующем царе, потом при Петре Первом, которого считали антихристом, было самосожжение скитов… Затем восстание Пугачева, хотя это не совсем из этой пьесы. Там вор Емелька обещал башкирам, татарам и казахам суверенитет, всем свободу, словом, предтеча Борьки Ельцина, но староверы поддержали и этого – деньжат слегка подбросили, мало того, добыли ему настоящее царское знамя, прямо из Питера доставили. На слабонервных произвело впечатление. Ну, а уж старовера Саввушку Морозова, как не вспомнить… Один из богатейших людей России, так сказать, хранитель веры предков, отличился говнюк – деньги свои поганые Ленину дал на революцию, жаждал насладиться видом горящих храмов да искупаться в реках православной крови. Не пришлось, правда, душу сатане завещал, застрелился. Но другие напились кровушки всласть. Но выдержала Русь раскол, пережила… И сатанисты стали менять одежды. Взять, к примеру, императора Петра III-го…

– А чем Петр III вам не угодил? – вставил Верховцев, закуривая сигарету.

– А тем, что и он слуга сатаны, – пояснил Джексон. – Радищева из ссылки вернул, ну, это, допустим, мелочи. Пруссию от разгрома спас, а это уже серьезно. Тут он сохранил злейшего врага страны для двух мировых войн. А еще дружбу с масонами завел, собирался ввести на Руси католицизм, взорвать ее хотел в новой междуусобной войне. А за Иудин свой грех получил в награду мундир прусского полковника и стал почетным магистром Мальтийского ордена. Это примерно то же, как Нобелевская премия Горбачеву. Ну, Мишу, более-менее пронесло, а Петрушу годика через три шлепнули.

– Было дело, – поддакнул Верховцев, который находил рассуждения своего друга довольно занимательными.

– Петрушу шлепнули, а силы сатаны притаились, – продолжал Джексон. – Они стали ждать и готовить почву для новых злодеяний. И дождались, и подготовили. Времечко славное – Николай Второй, ничтожество полное, тряпка, алкаш записной. Жена – полоумная истеричка. Хорошая семейка! Дискредитируя царскую власть, они сделали для революции больше, чем все большевики вместе взятые. Более того, последний Романов сделал все возможное, чтобы расстреляли и его самого, и его семью. И то, что ко двору царскому прибился еще один сатанист высшей пробы – Распутин, не так уж и удивительно. Он так обосрал и опорочил монархию, что ее изначально и защищать-то было противно, а потом было уже поздно. Церковь святой старец так укакал, что неверие в стране стало естественным. Прямо в храме божьем перед алтарем раскладывал крестом голых баб и трахал. Похожее скотство до Гришки вытворяли на нашей земле только татаро-монголы. Переболели, пережили и это, и только страна стала на ноги становиться, а тут тебе новый удар, новый трюк сатаны – в Кремле появляется его верный слуга «меченый» – Горбачев, он же Горби, с компанией своих приспешников, безобразных лицемеров. А за ним и Боря Ельцин подтягивается со своей бригадой такого же пошиба. И так разобраться, вроде бы они и противники друг для друга, а делали одно дело – губили страну, губили народ и всеми силами возрождали его врагов. Развал Союза на фоне объединения Германии – это только начало, если не остановить, столько дров наломано будет…

Джексон замолчал. Верховцев воспользовался паузой и задал возникший вдруг вопрос:

– Так, может быть, все эти страдания нам посланы в наказание за разрушенные храмы, за безверие?..

– Брось, Олег, это бредни тварей. Если и был грех, за который надо было бы нести искупление, то в Великой Отечественной войне мы искупили все грехи на тысячу лет вперед. На нашей крови разжирел и продолжает жиреть весь, так называемый, цивилизованный мир. Жиреет и плюет нам в лицо, как фарисеи плевали в лицо Христа, когда его вели на казнь. Мы – народ Христос, который Иуды отвели на распятие, мы народ, чьей кровью искупаются все грехи человеческие…

– Но ведь Христос воскрес, – напомнил Верховцев.

– И мы воскреснем! – убежденно ответил Джексон. – Как сказано в Писании – через три дня. Так что можешь прикинуть – когда, хотя не воспринимай все буквально.

– Твои б слова да богу в уши, – вздохнул Верховцев. – Россия – страна парадоксов, и как бы эти три дня для возрождения не обернулись бы тремя столетиями. Сам знаешь, сколько там фигни разной сейчас происходит… В принципе, это страна гениев, а гении ходят босые и голодные, либо сбегают на сытый и благополучный Запад; она готова снять рубашку последнюю и отдать другому народу, приютить сирого и обездоленного в час беды, а ей потом насрут в душу, да еще и ужалят в удобную минуту…

– Все так, – перебил его Джексон. – Я уже знаю, о чем ты заговоришь сейчас. Сейчас ты заговоришь о политиках, которые тянут страну в пропасть и…

– Угадал, – не дал ему закончить Олег. – И о политиках тоже. А как же! Когда я вижу по телеку эти сытые и самодовольные хари великих реформаторов, которые рассказывают о том, как они героически, преодолевая трудности и завалы, выводят Россию из кризиса… Тьфу, блин, противно… Тошниловка!..

– О, в этой связи мне вспомнился один сюжетец, – оживился Джексон. – Вот послушай. Не так давно мне пришлось побывать в Киеве, по делам. И проходил я мимо бывшего революционного, в кавычках, музея. На витрине, за стеклом мое внимание случайно привлекла экспозиция, посвященная голоду на Украине в тридцатые годы, устроенному якобы коммунистами. Фотографии, документы – вроде ничего особенного, только если раньше голод приписывали неурожаю и кулакам, то теперь переадресовывали на большевиков. У меня там рядом встреча была назначена, время еще было, ну, поглазел. И, знаешь, в самом конце я наткнулся на маленькую фотографию, которая меня поразила. На ней был изображен крестный ход в одной деревне с мольбой о дожде. Нестройная колонна изможденных мужиков и баб с крестами и иконами, между ними худющие детишки с неправдоподобно огромными глазами и косточками, обтянутыми кожей, вместо рук. На лицах отчаяние и жажда чуда. А впереди всей этой процессии попище с таким откормленным мурлом вместо лица, что, как говорил мой ротный, за три дня не обсеришь. И брюхо у него как у бабы, которая вот-вот родит тройню. Во время бедствия, голода, пастырю иметь такую ряху просто неприлично, тебе не кажется? Он мне напомнил многих наших авторитетных пастырей от политики – народ терпит лишения, мучается, страдает, затягивает до предела пояса, а у них морды пухнут, только вопрос, от чего?

– От того, что боль людскую близко к сердцу принимают, – вставил Верховцев.

– Ага… ну да, конечно… В общем, ты меня понял.

– Знаешь, Женя, ты сейчас много говорил, я тебя долго и внимательно слушал, и в этой связи у меня напрашивается последний, заключительный вопрос: как ты думаешь, когда все это кончится?

– В смысле?

– Ну, ты говорил о разгуле сатанизма и, хотя коснулся только России, я полагаю, это актуально сегодня для всего мира в целом.

– Безусловно, – отозвался Джексон. – Сейчас, накануне нового тысячелетия человечество находится в фазе жестокого кризиса, и если я скажу, что сатана ныне правит бал, то, по большому счету, буду недалек от истины. Почему это случилось, ответ не даст никто, но как это преодолеть? Некоторые соображения у меня имеются.

– Интересно…

– Попробую вкратце. Сатана стремится к полному господству над миром и ему, надо отдать должное, многое удалось. Сам он никогда добровольно не отступится, не исчезнет, а какой у него запас сил, так сказать, ресурс зла, остается только гадать. С ним надо научиться бороться, ему надо противостоять ежедневно и ежечасно, выявлять и уничтожать его слуг и пособников, но это, конечно, все общие фразы, а самое главное, что в каждом из нас, смертных, сидит антихрист, точнее в той или иной мере присутствует его начало. Одолеть, прежде всего, Антихриста в самом себе – вот с чего нужно начинать. А вот сумма таких единичных маленьких побед каждого над самим собой уже может принести общую победу над злом в планетарном масштабе.

– Красиво изъясняетесь, мэтр, как по-написанному, – задумавшись о чем-то своем, произнес частный детектив и, немного помолчав, добавил: – Так и подмывает ваши слова принять как руководство к действию… Джексон, мне нужна «пушка», разумеется, чтоб за ней ничего не было. Ты можешь мне помочь в этом плане?

– Пушка… – переспросил тот, многозначительно поглядывая на друга. – Почти догадываюсь, зачем.

– Правильно догадываешься, ты всегда понимал меня без лишних слов. Я не имею права останавливаться, надо со всем разобраться до конца. А с фигой в кармане на такое дело не пойдешь.

– Да я понимаю, – протянул Джексон. – Жаль, что не могу поучаствовать с тобой…

– Не надо! – оборвал его Верховцев. – Численность в данном случае ничего не решает. Достань мне то, что я прошу.

– Послезавтра получишь, – пообещал тот. – И последний совет: придется рисковать – рискуй осмотрительно!..

– А разве так бывает?.. – после паузы промолвил детектив. – Риск он и есть риск. Это не колбаса – его не взвесишь. Тут так – или головой в омут, или – никак. – Он усмехнулся и, наполнив рюмки водкой, уточнил: – Хотя омут… в омут, пожалуй, не стоит, пусть он остается для «грифов»…