Текст книги "Охотник за бабочками"

Автор книги: Сергей Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

– Иду, иду, – привязалось насекомое. Спас на свою голову. Лежал бы да лежал в вонючей луже, не вякал, когда не следует.

На карачках подполз к дверям в командирскую рубку. Я где-то читал, что именно так должны обследовать неизвестные территории настоящие герои. Зря под дубину и нож не лезть, а осмотрительно. Именно, на карачках. Штаны постирать можно.

В капитанской рубке никого не было. И удивительного в этом тоже ничего не было. Мы ж весь кораблю облазили. Не может же голос просто так на ухо орать. Ниоткуда и мухи не берутся. Даже зеленые.

– Странно, – ниже меня вылез Кузьмич и тоже заглянул в рубку, – Я готов поклясться своей безвременно погибшей три тысячи с половиной лет бабушкой, что ничего подозрительного не вижу. А ты?

– А почему шепотом?

– Сухарей переел, – сообщил самый смелый бабочка в Галактике, – У меня есть предложение.

Вот так. Сразу предложение. Сначала под панель вперед меня, а потом предложение.

– Валяй.

– А ты, почему шепотом?

Почему, почему! Страшно, вот и шепотом.

– Пыль попала в рот.

Кузьмич поверил сразу. Он мне всегда верит. Я же его спаситель. А как же иначе? Без доверия?

Так как в пределах видимости никого и ничего страшного не намечалось, я встал с пола, спокойно отряхнул колени. Кузьмич проделал тоже самое, но более элегантно. Встряхнулся весь, подняв при этом целую тучу пыли.

– Давай свое предложение, – сказал я уже обычным голосом и слегка втиснул голову в плечи. Мало что.

– Даю, – громко ответил Кузьмич и на всякий случай, залез в мой карман, место, где он чувствовал себя наиболее спокойно.

Но и после громогласного писка Кузьмича ничего не произошло.

– Я вот что думаю, – начал Кузьмич, когда мы расположились в командирском кресле, отгородившись от злополучной красной рукоятки порядочным куском железа, который я отодрал со стены. Спокойней так, – Ты слышал голос, я слышал голос. Мы оба слышали. Значит, это нам не мерещиться. Как казалось сначала. Это справедливо и обсуждению не подлежит. Следовательно, если голос существует, нам надо найти с ним контакт. А без этого на корабле нам не жить. Друг дружку замордуем.

Справедливо. Справедливо. Надо соглашаться.

– И как ты себе это представляешь? – спросил я.

Кузьмич почесал голову, на которой топорщилось несколько волосинок. А может, их было много по его меркам, спорить не стану, не знаю.

– Ты в детстве Новый Год встречал?

– Ну, встречал.

– Давай без вот этих самых «ну». Родной язык засоряешь. А если встречал, то наверняка звал старика этого, с бородой из ваты который. Санта К. Лауса.

– Санта К. Лаус это в американских областях. А у нас Дед Мороз, борода из ваты. Он подарки нам приносит…

– Далее не важно, – остановил мои воспоминания первый помошник, – Я к чему разговор веду. Надо просто хозяина голоса позвать, и все. А теперь вспоминай и зови. Можем даже вместе.

Я напряг свой титанический ум.

– А не лучше ли просто сказать, так, мол, и так, голос, голос, люби меня, как я тебя. И все базары космические.

– Можно и так, – согласился Кузьмич, – Так даже вернее. Видишь, если захочешь, то и сам можешь соображать предложения. Давай звать.

И мы начали звать. Два одиноких, заброшенных космических скитальца, оказавшиеся один на один с неизвестностью.

Кузьмич, подтянул поясок на талии и затянул:

– Голос, выходи! Выходи, подлый…

Я вовремя зажал его в кулак и заткнул мизинцем пасть. А чтоб думал, о чем говорить. Потом показал, что он, Кузьмич, дурак полнейший. Есть такой способ.

Кузьмич поначалу сделал непонятливые глаза. Что такое, мол? Какие проблемы? Но потом понял и хлопнул ладошкой себе по губам. Соображает быстро. Я показал на себя, кивнул головой и заорал. Достаточно громко, замечу, для здравомыслящего человека.

– Эй ты, крыса корабельная! Ты думаешь, мы тебя боимся, таракана безтелого?! Да я тебя, таракана, одной левой. Одним пальцем. Одним плевком.

Кузьмич закатил глаза и рухнул в обморок. На него моя речь произвела достойное впечатление.

Я еще несколько минут разорялся. Вспоминал ругательства. Обидные прозвища. Называл голос всяческими обидными словами. Прошелся по родственникам.

Никакого эффекта. Молчит, словно рыба.

Наконец, совсем обессиленный, когда уж и пришедшему в себя Кузьмичу надоело меня слушать, я выдавил последнее, что смог придумать:

– Сам ты дерьмо, и корабль твой дерьмовый.

– А вот это ты зря.

Голос не выдержал, голос сознался, что он есть на самом деле. И он указал, какое у него самое больное место. Корабль!

– Сработало! – заорал Кузьмич и кинулся ко мне обниматься. Я то не совсем понимал его радость. Если бы я был на месте голоса, то, услышав столько про себя лестного, не простил бы этого никому, даже столь милому и симпатичному уроду, который в данную минуту обнимался с тараканом.

Примерно это и сказал голос, доносившийся, как мне показалось, со всех сторон сразу.

– Я могу и обидеться на милого и симпатичного урода и его говорящего таракана.

Я остановил Кузьмича, который приготовился с пеной на губах доказывать, что он не таракан, а самый что ни наесть настоящий думающий бабочек. Не время. Потом.

– А кто это с нами базарит? – спросил я, обращаясь в потолок.

– С тобой не базарит, а говорит космический спец корабль «ВОЛК». И совсем не четвероногое животное, как заметило тараканообразное. Вселенский Линейный Корабль. Сокращенно «ВОЛК».

– А куда буковка круглая подевалась? – до чего ж Кузьмич умен. А я и не заметил сразу.

– Да, – надо бы и мне слово веское вставить.

Голос слегка замешкался. Потом доверительно сообщил:

– Круглая буковка для красоты. А то получается нелепица какая-то. «ВЛК». Смахивает, знаете ли, на всесоюзное какое-то общество.

Кузьмич подмигнул мне и, обратившись к Голосу, спросил:

– А ведь можно сказать, что ты, предположим, «Вселенский Очень Линейный корабль»?

Голос думал долго. Очень долго. Мы устали с Кузьмичем ждать. Так и состариться можно ожидаючи.

Неожиданно произошло чудо. Именно так можно назвать то, что случилось

Освещение, горевшее до этого вполнакала, а мы то думали, что генератор барахлит, вспыхнуло ослепительным светом. Корабль дернулся, словно проснувшийся. Я даже заметил, как за иллюминаторами во все стороны разлетелась ржавчина. Каким то одним движением ветра смело с полов и с панелей пыль. Воздух наполнился весенней свежестью, и даже, казалось, а может так оно и случилось, иллюминаторы стали прозрачными, как стекло. Корабль заблестел золотом и новизной, серебром и мощью. Ну и прочими всякими не важно какими делами.

– ВСЕЛЕНСКИЙ ОЧЕНЬ ЛИНЕЙНЫЙ КОРАБЛЬ рад приветствовать на своем борту капитана и его первого помощника таракана Кузьмича.

– Да не таракан я! – заорал Кузьмич.

– … Что не играет никакой роли в истории Вселенной, – быстро отпарировал голос, – Тем не менее, поправка принимается.

– То-то же, – заявил Кузьмич и гордо обратился ко мне, – Что скажешь?

А я только и смог выдавить:

– Фантастика.

А ведь все благодаря Кузьмичу. Я бы так не придумал. Вот значит как. Вселенский Очень Линейный Корабль. И я его капитан. Голос сам так сказал. А он без дураков. Хоть и со странностями.

– Корабль ждет приказов нового капитана, – возвестил не менее торжественно голос.

Раз ждет, надо командовать. Главное, чтобы это не была очередная корабельная нянька с вечной манной кашей.

– Как капитан корабля, приказываю взять курс…, Кузьмич сообщи координаты, которые ты запихал в телескоп, и двигаться самым полным ходом. Если, конечно, этот корабль понимает, о чем я говорю.

– Капитан, вы останетесь довольны мной, смею заверить, – отрапортовал голос, – Это все?

– И…И собраться в кают компании для обсуждения общих вопросов и личного знакомства.

Я всегда знал, что во Вселенной есть нечто, что приносит счастье таким вот, как я, уродам. Что бы ни говорило все остальное человечество. Приваливает, иногда нам. Мне, в частности.

Вселенский Очень Линейный Корабль, попросту ВОЛК, а еще проще Волк, был изготовлен и сам не знал когда, и не знал где. Единственное, что Волк помнил точно, что он был единственным. Само развивающимся. Само ремонтирующимся. Само заправляющимся. И все остальное «само» далее по списку.

А вот не знаю как. Может и врет, проверить некому.

Давным-давно, когда и сам Волк не помнит, отправили его и еще двоих человек исследовать вселенную. Долго ли, коротко ли они летали, Волк не помнил. А может, не хотел старое ворошить. Только те двое померли смертью своей, не оставив ни завещания, ни конечной точки путешествия.

И остался бедный Волк один. Во всей Галактике. Один одинешенек. (Прям, как я). Долгие столетия летал от звезды к звезде, искал чего-то. Потом, через несколько тысячелетий, одичал. Стал на планеты бросаться, сжигать их огнем, рассеивать в пространстве на мелкие атомы. Иногда на звезды замахивался. Когда уж совсем тоскливо становилось. И тогда звезды вспыхивали и гасли. И это совершенно не значит, что Волку это было нужно. Дико было.

Прошло еще несколько тысячелетий. Волк понял, что поступает нехорошо. Не по корабельному как-то. И остепенился. А когда остепенился, стал искать новую команду. Одному то во вселенной скучновато.

Много их было, желающих. Самых разных видов и форм. Но кто-то кораблю не нравился, гадили сильно, кому-то корабль не приглянулся, ржавый и дикий, но за все это время так и не появилось у Волка настоящего капитана. Никто с душой к нему не подошел. А ведь всем известно, что даже самому Вселенскому Очень Линейному Кораблю нужна ласка и нежность.

Не скажу, что наше знакомство с кораблем протекало слишком гладко. Иногда он вспоминал свое дикое прошлое и начинал метаться среди звезд, круша все на своем пути. Иногда застывал недвижимо и никто, ни я, ни Кузьмич не могли докричаться до него.

В первом случае я брал управление корабля на себя. Штурвал в кулаки и объезжать, как дикую лошадь из Мексиканской области. Я те дам на дыбы. А добрую порцию горючки в дюзы не хочешь? Брыкаться? А мы штурвальчик да на цепь и боковые кессоны нараспашку.

Во втором случае мы с Кузьмичем начинали бегать по кораблю, и колотить чем попало по стенам. Собственно, колотил я, а Кузьмич ронял на пол все, что попадалось под руку. Вернее, под крыло.

Так или иначе, через некоторое время Волк понял, что попал в добрые руки, привел в порядок свои нервишки, залатал раздолбанные стены и стал самым настоящим Космическим Кораблем.

Вот уж тогда мы с Кузьмичем отдохнули. Я на кровати, Кузьмич на моем животе.

Летит Волк по безвоздушному пространству, истории разные нам травит. Ведь он многое чего в жизни своей повидал. И о звездах ярких рассказывал, и о планетах удивительных. Многое чего.

Один раз только накладочка вышла, когда выяснилось, что это именно он Кузьмичеву планету и… Встретились, называется, два одиночества. Кузьмич долго на Волка дулся. Но уж больно отходчивый, Кузьмич. Через пару часов обиды он прекратил обижаться и заявил, что если бы не подлец Волк, он бы никогда не увидел бы мир, и не встретил бы меня. Ну и Волка тоже. На том и помирились.

Иногда, когда Кузьмич спал, или учтиво делал вид, что спит, Корабль посвящал меня в более интересные вещи. Как, например, правильно, навести красную рукоятку на цель, и «общипать ее, словно мокрую курицу». Конец цитаты. Или, как, нажав пару тайных кнопок, включить секретную защиту и пролететь сквозь звезду. Иногда мы это и делали. Ощипывали мокрых куриц, и пролетали сквозь звезды.

Только одно не мог мне объяснить Волк, что за странный глаз нарисован на полу и почему зрачок его так пугает своей чернотой.

– Даже не знаю, откуда он, – оправдывался Корабль, – Появилось данное пятно незадолго до вашего прибытия. А что и как, нет, не знаю.

Время шло весело и беззаботно. Пока, наконец, мы не прилетели, куда и направлялись, в Дьявольские Дыры.

Выбрав из всего огромного многообразия, только одну, нужную нам Дырочку, Волк, с разрешения капитана, то есть меня, стал осторожно приближаться к небольшому звездному скоплению.

Не зря ведь пропадали здесь боевые корабли Земного Содружества, поодиночке и целым набором. И хоть Волк был не слишком высокого мнения об этих «космических корытах», я лично ждал от Дьявольской Дыры неприятностей.

А если очень ждать, то они всегда наступают, неприятности.

В тот день мы двигались, примерно, на четверть углубившись на территорию Дьявольских Дыр. Чистый горизонт, хорошая видимость. Волк дотошно исследовал каждую гуляющую комету, каждый завалящий метеорит, докладывая о спокойствии.

Кузьмич пропадал на камбузе, поглощая сухари. Волк заявил, что пока тот не схрумкает последний сухарик, кормить нас нормальной пищей не станет. А так как Кузьмич отличался не только изрядной прожорливостью, но и был весьма изысканным гурманом, то ему ничего не оставалось, как заняться опустошением камбуза от хлебного щебня.

Я, закинув ноги на пульт, ковырялся с ногтями, приводя их в надлежащий вид. Ведь, как известно из исторических источников, у настоящего космонавта должны быть чистыми не только подотчетный корабль и скафандры, но также и ногти. Опять же, все-таки скоро увижу два миллиона брюликов. Я даже придумал, под что приспособлю тот отсек с единственным крюком. Подвешу на нее уродину куколку вплоть до прибытия на место. Авось не испортиться. Передам ее кому положено, получу брюлики, а потом к паПА. Прости паПА, упустил я свое счастье. Не вели казнить, а вели миловать.

Рев сирены, сотрясший Корабль, сбросил меня на пол.

– Что? Где? Кузьмич! Волк!

Первым, на удивление, отозвался бабочек. С красной от натуги мордой он предстал перед моим глазом и, надувая щеки, принялся показывать на свою спину. Подавился сухарем, стало быть.

Не вставая с пола, я вмазал ему промеж крыльев. Из горла Кузьмича вылетел кусок сухаря в два раза больший, чем голова самого Кузьмича. Как он это делает, не представляю.

Кивнул. Сказал спасибо. И к пульту. Справки наводить.

Но теперь его опередил Волк.

– На горизонте замечены превосходящие силы противника в количестве несметном. Можно посчитать, но лень. Сирену то выключать? Все слышали? Ну, тогда выключаю.

Когда всю сознательную жизнь охотишься за бабочками, поневоле учишься встречать любые опасности как нечто, само собой разумеется. Старушка Смерть частенько встречалась на моем пути, но, видимо, даже ей, колченогой, я казался слишком уродливой добычей. Зачем косить засохшую и скрюченную траву, когда вокруг полно сочной и высокой.

К присутствию Смерти привыкаешь быстро. Кто-то сознательно прогоняет даже мысли о ней, А кто-то знает, что вот она, рядышком, танцует свой странный танец с косами. Ну и пусть танцует. Авось запляшется, устанет, да забудет, зачем приходила. А коли, вспомнит, всегда можно плюнуть ей в лицо три раза, обязательно через левое плечо, и сказать: – «Позови меня с собой». От такой сознательности возрадуется старушка и вновь в пляс до упаду.

Говорят, помогает.

– Вранье все это, – Кузьмич приплюснулся к центральному обзорному иллюминатору, – Если в корабле поджарят, то никакие танцы не помогут. А эти запросто. Вон их сколько.

Правда Кузьмичевская. Уйма их. Уйма, это ровно сто одиннадцать штук. Круглые, черные горошины, окружившие нас со всех сторон.

– Драпать надо, как есть драпать.

И здесь он прав. Но разве Кораблю докажешь, что иногда лучше показать врагу спину, нежели вывалившиеся кишки. Я еще в самом начале заикнулся, давай, мол, Волк, потихонечку совершим убегающий маневр. По культурному, и без проблем. И что же он, стервец, заявил?

– Велика Галактика, а отступать некуда. Позади ни хрена интересного. Погибнуть смертью героев, вот настоящая доблесть!

Ему-то что, железяке самовосстанавливающейся. Покряхтит пару столетий металлоломом, приведет себя в порядок и снова дурковать в одиночестве. А нам каково?

Пока вражеский флот хранил гробовое молчание, только плотней окутывал нас своими кораблями, стискивая и без того узкие клещи.

Мы сознательно не посылали никаких запросов, дабы не раскрывать, кто мы, и что мы. Корабль посоветовал. Говорит, самая, что ни наесть надежная тактика. Прикинутся метеоритом, и молчать в закрылки. Надолго ли. И хоть потушены все бортовые огни и разговоры шепотом, но и дураку, даже инопланетному, ясно, что корабль обитаем. Блестит золотом, словно весеннее дерьмо в проруби.

– Вызывают они вас, – сообщил, наконец, Волк. Как завернул! Вас. А он, стало быть, вроде и не при деле. Ничего подобного. Одна компания. И отвечать все одинаково будем.

– Зажечь кормовые, поднять опознавательные, развернуть антенны, – встречать врага, так встречать. Не таясь.

Корабль выполнил команду, как и положено. Врубил все возможное освещение. Внутри и снаружи. Развернул усики антенн, взметнул в безвоздушное космическое пространство флаг.

Флаг этот лично я сам сооружал. Понимаю ведь, что любой корабль должен иметь святыню. Ради которой и умереть, и жить можно. Соорудил его из единственного свободного на борту материала. Мешка из-под сухарей. Намалевал посередине вензель свой, в виде замысловатой буквы «С», и вперед. Хорошо получилось.

– Передатчики включить, мониторы на полную яркость, команде занять места согласному штатному расписанию.

Последний пункт приказа Кузьмич выполнять отказался. Его штатное место было в камбузе с сухарями, а ими он уже объелся.

Корабль включил прямую трансляцию, мониторы засветились, и показали тех, кто окружил наш корабль.

На экране их было трое. По внешнему виду вроде люди. Головы полностью закрыты черными черепушками с гребнями на затылках. Верхняя одежда напоминает скафандры, только побольше всяких побрякушек.

– «Еконо ми цуси»? – сказал один из них и ткнул рукой, одетой в металлическую перчатку прямо в центр экрана. В меня, то есть.

Я пожал плечами, показывая, что ни черта не понимаю.

– Еконо ми цуси? – уже более грозно повторил незнакомец. И вытащил штуку, похожую на пушку.

– Цуси ми не понимай, – ответил я, и тоже вытащил ту саму железяку, с которой гонялся за Голосом в первые дни.

Черепки заволновались, загалдели, показывая на меня пальцами. Один из них рубанул себя по шее и издал неприятный хрип.

– Это якудзяне.

Я оторвался от экрана и внимательно посмотрел на Кузьмича.

– Откуда знаешь?

– Догадываюсь.

Кузьмич перелетел с моего плеча поближе к экрану, встал перед ним, растопырив ноги и заложив руки за крылья.

– Толмачом буду. Переводчиком. Понимаю, понимаю. Я ж специалист широкого профиля.

Не зря я Кузьмича с собой взял. Который раз из беды выручает.

– Чего они талдычат?

– Ясно дело. Ты оскорбил их, и они желают видеть твою голову отделенной от шеи.

– Так и сказали? – не поверил я.

– Об этом они сейчас и судачат.

– А договориться с ними можно? Я и извинения могу попросить. Спроси, Кузьмич, а!

– Поздно. Ты обозвал их речными крысами, а это даже мне обидно.

– А что за народ такой. На людей похожи, а не люди. Горшки на голову нацепили, и думают все, зауважали их. Как говоришь, их?

– Якудзяне, – повторил Кузьмич, – Читал я про народ такой. Еще во времена Большого Объединения Земли все люди, как люди, вместе стали существовать, а этот народец, мелкий и разбойный, к слову сказать, задумал отделиться. Смылись по тихому, никто и не заметил. Или не захотели замечать. Их не больно то любили. Вредный народец. С дурными привычками. Разрисовывают себя разными драконами, да крокодилами.

Понятно. Значит, якудзяне. Такое в истории Земли случалось. Ну не хочется вместе со всеми, и все тут. Строят корабль, грузят скарб, награбленное, и уматывают к Вселенной на кулички. Находят необитаемый мир. Селятся. И поживают тихонько. До тех самых пор, пока Космические силы Земли не отыщут и не приобщат к цивилизации.

А этих, значит, не сумели.

– Говорят, что распылят нас, словно болотную пыль, – сообщил Кузьмич.

– А разве в болоте бывает пыль?

– Раз говорят, значит бывает.

Я вздохнул. Не хочется, как-то, распыляться. Только жить начал.

– Кузьмич, окликни их. Поговорить хочу.

Кузьмич охотно выполнил просьбу. Подлетел к микрофону и, что есть силы, заорал:

– Эй, якудзятые! Еконо ми цуси. Тема есть!

Якудзяне перестали спорить и с интересом уставились на меня.

– Скажи им, Кузьмич, что я дико извиняюсь за нанесенные оскорбления.

– Еконо ми цуси, якудзятые.

– А еще скажи, что бы пропустили нас по добру, по здорову, а иначе… сам придумай, что сказать.

Кузьмич кивнул.

– Еконо ми цуси! О-го-го, как ми цуси. До самой еконо ми цуси! Усекли?

Черепушки пришли в необычайное возбуждение. Стали на экран бросаться, палками железными перед ним размахивать.

– Переводи Кузьмич.

– Говорят, что простить не могут. И отпустить тоже. Кто на их территорию пришел, тот живым никогда не уходит. Говорят, чтобы сдался. Добровольно. Чтоб выходил с высоко поднятыми руками. И еще что-то про один телефонный звонок и адвоката. Дают десять минут на размышление. Думать будешь?

– Думать? Думать… Буду.

Как тут не подумать, коль сами предлагают. Может чего в светлую голову то и придет.

– Еконо ми цуси! – напоследок прокричал Кузьмич, потом развернулся к экрану спиной, приспустил штаны, нагнулся и показал якудзянам низ своего брюшка, – Традиционное якудзянское прощание, – пояснил он мне. Вот что значит много читать.

Думал я ровно половину отведенного времени. Вариантов немного. Сдаваться на милость победителя, а потом посмотреть, что будет? Может они и не такие кровожадные? Я понимаю, когда на их территорию вторгается целый космический флот, тут есть с чего осерчать. А я ведь так, букашка глупая. Залетел ненароком. Жениться надумал. На двух миллионах брюликах.

– Чего, командир буйно голову повесил, что за думу думаешь, – подал голос проснувшийся Голос. Все это время он с достоинством выполнял предписание молчать в закрылки.

– Сдаваться надо, – сообщил я, – Тут, как ни крути, а не прорвемся. А ведь совсем немного осталось.

– Капитан шутит? – удивился Волк, – У капитана старческий маразм? Это что значит? Что я, Вселенский Очень Линейный Корабль сдамся на милость каких-то там якудзян? Да за кого Капитан принимает свой корабль? А ты у меня спросил? Я ведь вроде как в команде?

– Ну и что думает по этому поводу вся остальная команда, включая первого помошника и корабль.

Кузьмич пожал крыльями и заявил, что живым не отдастся. В случае чего он может выброситься в космос и спокойненько самостоятельно смыться. До ближайшей планеты, как раз той, к которой мы направлялись, пару столетий нормального лету. Уж он то, Кузьмич не пропадет. А если у него появится свободная минута, то обязательно смотается на Большую землю и вызовет подкрепление. Но это будет минимум лет через пятьсот, и то, если крылья не устанут.

За слова свои предательские Кузьмич получил первый выговор с занесением в корабельный журнал. После взыскания он обиделся и уселся перед экраном, ждать продолжения переговоров.

Корабль, в лице Волка сурово осудил появление трусости некоторых членов экипажа и посоветовал мне, как капитану, пристальней следить за моральными настроениями внутри корабля.

– Ты по существу давай, – поторопил я его, посматривая на часы. До конца ультиматума оставалось совсем уж немного.

– А по существу скажу так, – Голос окреп, стал мужественным и твердым, – Мы тут посовещались, и я решил, сжечь наглецов со всеми потрохами и делу конец.

– Мочи не хватит, – я скептически отнесся к данному предложению. Нас мало, а их туча.

– Эх, капитан, капитан, – вздохнул Волк, – Если бы ты побольше интересовался устройством корабля, то знал бы, что эта небольшая стайка для меня, тьфу. На пару минут. Есть у меня пушечка заветная, только мне известная. Великими мужами древности придуманная. И если капитану будет угодно…

– Еще как угодно, – заорали мы с Кузьмичем в один голос.

Мы тут сединой покрываемся, а он, имея в запасе пушечку чудесную, в молчанку играет. Вот выкрутимся, обязательно ему внушение сделаю. В его же корабельный журнал.

Время ультиматума закончилось. На экране снова появились три якудзянина.

– Еконо ми цуси? – спросили они и довольно потерли черными перчатками.

– Что им сказать-то? – обернулся Кузьмич.

– А скажи этим стервятникам космическим, что мы принимаем последний смертельный бой.

– И от меня добавь, что ложили мы на них с двойным пробором, – добавил Корабельный Голос.

– Сделаем. Без проблем, – Кузьмич вернулся к толмачевской работе. Поза, как у самого настоящего дипломата, только трости не хватает, – Еконо ми цуси вот с таким двойным цуси!

Подумал, и от себя тоже приложил дополнение:

– Еконо ми цуси вот где, – и снова, как в пошлый раз, любезно попрощался с якудзянами, задрав к ним свое мохнатое брюшко.

Сильно якудзяне расстроились. Не понравилась им наша несговорчивость. Рубанули он палками металлическими по своим экранам, разбили вдребезги. А наши потухли. Нет, просто отключились. По нашим, никто не бил. Да и Волк бы не позволил корабельное имущество портить. Чинить-то ему потом.

Флот черных шариков отпрыгнул от нас немного, ощерился стволами орудий и стал стремительно приближаться.

– Капитан, – заорал Голос, – Разрешите взять управлением мною мне. Обещаю не посрамить честь обшивки.

– Кораблю взять управление Кораблем на себя, – вовремя принятое верное решение, первейший залог успеха.

– Перехожу в боевой режим, – продолжал орать Волк, закладывая уши, – Посторонним покинуть помещение, команде занять форму номер один. В кресло лезьте, придурки и пристегнитесь, говорю. Торпеды товсь! Запалы готовь! Паклю забивай!

Я судорожно пытался застегнуть ремни безопасности. Кузьмич, также судорожно, пытался помешать этому, так как не мог залезть в свой штатный карман.

– Перррвая аппаррратная?! Товсь!

Краем глаза я заметил в иллюминаторе, как из Корабля вылезает чугунная труба с прибитым на конце гвоздем.

– Цееельсь!

Труба с гвоздем покрутилась и замерла на месте.

– Перррвая аппаррратная! Гонь!

Корабль задрожал всем железом, из чугунной трубы вырвался сноп пламени, а затем из нее выкатился чугунный шар, размером с мини футбольный. Не спеша, не виляя по сторонам, он полетел по направлению к ближайшему нападающему на нас черному кораблю.

Якудзяне, почувствовав неладное, стали палить по чугунному шарику из всех видов оружия, включая и ядерное. Шарик наш, откуда только прыть взялась, стал метаться по сторонам, не позволяя липким вражеским лапам прикоснуться к себе.

Волк, тем временем, выпустил подобным образом еще одиннадцать таких же шариков и теперь комментировал происходящее:

– Второй нападающий обходит левого полузащитника. Передает пас правому. Асадулин промазывает и… ай-яй-яй, какая досада. Такая война нам не нужна. Но ничего еще не потеряно. Игру продолжает со второй линии четвертый нападающий. Передача. Прием. Подсечка!!! На мыло таких подсетчиков! На мыло! На мыло! Чего, как дураки сидите, орите тоже!

Мы с Кузьмичем ни черта не поняли, но стали исправно орать:

– На мыло! На мыло!

Корабль тем временем не успокаивался.

– Защитники пытаются поставить стенку. Поздно. Восьмой нападающий делает финт, другой, третий! Какой игрок! И вот он выходит один на один. Удар! Шпангоут! Еще удар! Второй шпангоут. Да не туда, дурында! Третий удар! Го-о-ол!

С удивлением, с нескрываемым удивлением лицезрел я, как гигантский флот якудзян, смешав ряды свои, толкаясь и разбиваясь друг об друга, бросился бежать. Стройные боевые ряды смешались, рассыпались. Эфир наполнился криками о помощи, мольбами о пощаде.

Но одного я не мог понять. Как? Секретное чугунное оружие Корабля даже не прикоснулось ни к одному из черных шаров. Они просто скакали по пространству, словно дикие кенгуру в Австралийской области. Как?

С этим вопросом мы обратились к Кораблю.

– Корабль, как вы расцениваете проведенную вами операцию? Не могли бы вы раскрыть некоторые секреты Вашей победы, мы были бы весьма благодарны за столь любезный шаг.

Пресс-служба Корабля голосом Корабля сообщила, что открывать военно-технические секреты она не вправе без особого распоряжение руководства. Но по сведениям от компетентных источников, у вражеских кораблей попросту закончились боеприпасы. И, осознав свое бедственное положение, они решили покинуть поле боя. Пресс служба корабля также выразила огромную благодарность всем тем, кто поддерживал Вселенский Очень Линейный Корабль в эти трудные для него минуты и пообещала в честь знаменательного события выплавить памятную медаль " За Дыру». С одной стороны медали будет изображен сам героический Корабль в натуральную величину, а с другой стороны – именно сквозная Дыра.

– Славная работа, – Волк издал звуки, похожие на потирание ладоней, – Сами запомнят и потомкам своим расскажут. Командир, а можно я на борту своем звезду героическую намалюю?

– Намалюй, – разрешил я, вспомнив, что такой дикий обычай имел место в далекой древности, – Но сперва направь себя по намеченному ранее маршруту. А то мы так до невесты моей не доберемся. Сколько уж плутаем.

Пока Волк малевал на себе не одну, а сто одиннадцать звезд, мы с Кузьмичем всматривались в бескрайние просторы Вселенной. Великой Вселенной. Странной Вселенной. Сколько еще вот таких удивительных Кораблей затерялись в ее глубинах. Сколько еще невероятного скрывают молчаливые звезды. Не узнать никогда. Хоть сто жизней в долг возьми. Хоть моих, хоть Кузьмича.

– Расчетное время прибытия в заранее заданные координаты пятнадцать минут, – сообщил Волк, – Визуальное наблюдение через десять минут.

Что-то сердце у меня защемило. К чему бы? Вроде не волнуюсь, не переживаю. И шестое чувство ощущения опасности молчит.

– Так вот ты какая, планета! – Кузьмич восхищенно затрепыхал крылышками.

Нашел чем восхищаться. Ничего ж не видать. Облако гигантской дымки, внутри которой скрывается неизвестно что.

– Поближе можно, – попросил я Волка.

– Можно и поближе, – ответил он и совершил стремительный маневр навстречу задымленной планете. Несколько секунд мы мчались сквозь непроницаемое молоко, вырвались из него и замерли в километрах десяти от поверхности.

– А теперь нравится?

Кузьмич шмыгнул носом. И промолчал. Сказать-то нечего. И любоваться нечем.

Планета, на которой находилось то, за что можно получить два миллиона брюликов, не внушала доверия.

Сплошные болота с кусками густой растительности. Кое-где нагромождения гор, уродливых и голых. Цвет гор, болот и растительности нестандартный. Синий.

– Никаких радиосигналов, никаких передач, никакой жизнедеятельности, – сообщил в очередной раз Голос.

– Мы не ошиблись? – перевернулся ко мне Кузьмич.

У меня тоже возникла подобная мысль. Но, вроде, все правильно. Ошибиться невозможно. Вот только кто сигнал нам посылал?

– Спускаемся на поверхность, там посмотрим.

На сей раз Волк шалить не стал, и достаточно осторожно, даже нежно опустился на луг, покрытый низкорослой травой. Заглушил двигатели и генератор. Корабль окунулся в тишину.