Текст книги "Охотник за бабочками"

Автор книги: Сергей Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Я выходил последним и уже в дверях не удержался и взглянул на паПА. Он сидел на корточках у моего каравая и наблюдал, как из агрегата появляется поджаренный хвостик слона.

Через полчаса после представления у паПА, мы с Кузьмичем сидели в укромном уголке парка под раскидистыми ветвями орешника. Вернее, сидел я, а Кузьмич, как и положено настоящей бабочке, порхал рядом.

– Ее способность делать конфетки из подручного материала весьма настораживает, – Кузьмич, не забывая работать крыльями, сложил руки на груди и закинул одну ногу на другую. Весьма удобный способ отдыхать в полете, – Как можно засунуть в такую маленькую коробку такой большой ассортимент продуктов? Ладно бы там мороженное и пирожное. А то ведь слона! Нечистое это дело.

Тут я с Кузьмичем был согласен. Конечно, имеются приборы и механизмы, которые способны регенерировать из хлама разного разные продукты. Но это так, баловство по сравнению с нашим комбайном. Никакого разнообразия и красоты. Тем более что комбайн собран не из каких-то там импортных материалов из Дальних миров, а из наших, отечественных дворецких. Есть о чем подумать.

– А если она в следующий раз решить у нас во внутренностях поковыряться? Тут, командир, нужно принять решение. Или мы ее немедленно на свалку, или она нас куда-нибудь. Что скажешь, командир?

Я как раз в это время раздумывал, что сорвать с дерева, то ли апельсин, то ли банан. Но остановился на большом яблоке.

– У нас еще два задания впереди, – сказал я, надкусывая фрукт, – Опять же ты, Кузьмич, забываешь, что мы несем некоторую ответственность перед ее племенем. Или народом, как тебе удобно. Да и паПА потом придерется. Поступим так.

Яблоко оказалось червивым. Вылезший из него червяк пригрозил кулаком и юркнул обратно в прогрызенные ходы. Надо сказать дворецким, что б расследовали это дело.

– Поступим мы так. Пройдут все испытания, и мы ее сплавим тому парню, который ее заказал. Пока он не объявился, но, надеюсь, не заставит себя долго ждать. За брюлики, разумеется. Пусть собирает ее слезы и радуется. Кстати, что скажешь по поводу второго задания?

Кузьмич проследил, как брошенное мною яблоко с наглым червяком исчезло в кустах и, только после этого, ответил:

– А тут и думать нечего. Задание кому поручено? Куколке твоей. Вот пусть она и соображает, что у нее самого дорого. Может, выдавит из себя алмаз здоровенный. Может ее покормить чем-нибудь? Говорят, с сухарей хорошие алмазы производить можно.

Кормить куколку я категорически запретил. Она некормленая вон, какие вещи вытворяет, а что будет, если пузо ее набить? Совсем обнаглеет. Кстати, надо у нее спросить, она вообще, ест что-нибудь калорийное кроме леденцов. И ест ли вообще. Может светом питается, а может энергетикой. Вон Кузьмич в последнее время все жалуется на боли в спине. Проверим.

– Ты, Кузьмич, организуй разведку, – попросил я бабочку, – Оно вроде бы и не хорошо, но надо быть в курсе.

Кузьмич ответил, что это дело без проблем и сразу же отправился на организацию. У него общение с потенциальными доносителями дворецкими было устроено по высшему разряду. Не хочешь пошептаться? А на свалку? И на свалку не хочешь? Тогда будь любезен. И мало кто отказывался.

Посидев в одиночестве минут десять, я решил, что пора сообщить Ляпушке об очередной задумке паПА.

Куколку я нашел все в том же подвешенном состоянии. И как не надоедает все время висеть вверх ногами? Головой же можно повредиться.

– Что сказали твои родственники? – куколка попыталась улыбнуться, и от этого стала еще страшнее.

– Всем, все понравилось, – признался я, располагаясь рядом с коконом, – Но у нас еще одно дельце наклевывается.

– Не тяни, – попросила куколка.

Я и так шпарю как угорелый, а она, видишь ли – «не тяни». Скоро только челноки лунные на Землю садятся.

– К завтрашнему утру, ты должна передать паПА, через меня, естественно, самое дорогое, что у тебя есть. Подожди, я еще не все сказал. Заранее предвидя тот факт, что самое дорогое у тебя на настоящий момент это я (это не я сам придумал, ПаПА в детстве сказку такую рассказывал), то спешу огорчить. Я, в качестве подарка, своему родному паПА, не гожусь.

Куколка тяжело вздохнула. Ведь, наверняка, так и хотела сделать. И себе бесплатно, и перед паПА выпендрится. Смотрите, мол, как я вашего урода обожаю. А вот хрен инопланетный.

– И последнее. Считаю, что самым дорогим не может также считаться ни камень драгоценный, тобой через силу выплаканный, ни любое живое существо, которое обитает в этом доме. Переделанное или нет. Раз и навсегда.

Куколка вздохнула еще раз гораздо тяжелее и печально осмотрела меня сверху вниз.

Меня даже передернуло. Вовремя я сообразил сказать о невозможности использования живой материи в качестве экспонатов. Руки не руки, а точно что-нибудь у меня оторвала.

– Не знаю, как ты выкрутишься из этого положения, но паПА сказал, что возможности неограниченные.

Ляпушка молчала целых восемь секунд. Затем глаза ее здоровые засветились пурпурной яркостью и, с заметным довольством в голосе, она сообщила:

– Есть, есть у меня вещь дорогая. Никем не виданная. Нигде не засветившаяся. Так, на первый взгляд, безделушка. Увидит твой паПА чудо сказочное, чудо удивительное. Приходи, мой любезный друг, утром ранним. Все готово к утру будет.

Как она меня! Друг, понимаешь, ты мой любезный. Шпарит, словно с паПА лет десять общалась.

– А таракану своему скажи, что б не присылал ко мне лазутчиков своих, – куколка была сама невинность. Голос тихий, слова кроткие. А потом как завизжит, аж в ушах заложило, – А не то я таракана твоего…

Я уши пальцами заткнул и так и не узнал, что она сделает с Кузьмичем. Но парня надо предупредить, а то болями в спине не отделается. Кажется, можно пальцы из ушей вынимать.

– … тебе вместе с крыльями запихаю. Понял, милый друг?

Понял. Чего ж не понять. Прав Кузьмич. Как дело сделаем, я имею в виду, наследство к рукам приберем, то эту сволочь в расход. Знал бы, что такую гадину вскармливаю, заранее удавился бы.

– А теперь ступай, милый друг, – куколка перешла на более нейтральные интонации, – Утром всегда наличие кислорода в окружающей атмосфере гораздо насыщеннее, чем вечером.

Кивнул. Развернулся. Ушел. Кузьмича вылавливать.

Ночь выдалась совершенно беспокойной. На всякий случай забаррикадировав дверь в кабинет, я сидел в кресле, пил айвовый сок и много думал. Мне вообще свойственно много думать. Если бы не был бы уродом, то стал бы философом. Да я и петь умею. Да! Был бы певцом. Как этот… В древности российский соловей Кир Филов. Тот самый, которому памятник в Московском мегаполисе отгрохали. Что восемнадцать метров высотой. Изображен сидящим на коленях у какой-то тетки.

Еще я думал о том, что в комбинаторе у меня целых четыре заявки на отлов бабочек. Судя по описанию, работа не пыльная и денежная. А я, вместо того, чтобы делом заниматься, любимым делом, позволю себе отметить, должен ждать, что отмочит в очередной раз куколка по имени Ляпушка.

Кстати, о комбинаторах. Это, если попроще, ящики такие, нашпигованные различной электроникой. Раньше, в старые времена, их называли иначе. Компами, компутерами и электронно-вычислительными машинами. Потом какой-то умник сообразил совместить бытовую технику с вышеназванными наименованиями и получился комбинатор. Теперь на каждом пылесосе, на каждой стиральной машинке есть комбинатор. И удобно, далеко бегать не приходится, и выгодно с точки зрения экономии.

Лично мой комбинатор был совмещен, по настоятельной просьбе Кузьмича, с тостером. Пока я свои дела делаю, он сухарики любимые поджаривает.

Я вздохнул, оторвался от мыслей далеких и посмотрел на спящего в пепельнице Кузьмича.

Вот уж кого она достала, так достала. Вздрагивает во сне, крылышками подергивает. Знать, кошмарики сняться.

Глаза-то слипаются. Спать хочется. Не проспать бы. А чего просыпать? Все под звездами вселенной ходим. Чему быть на роду, того и не миновать…

– Вставай, командир! Вставай! Хватит щеки наминать. Новостей полон карман. Вставай же!

В глаз врезалось что-то твердое, и голос Кузьмича стал гораздо осязаемее.

Все. Просыпаюсь.

Я проснулся. Поскрипел глазами… Можно, можно так. Указательными пальцами рук тыкаете в глаза и накручиваете, что есть силы. Скрип страшный, но сон, как рукой сгоняет. Оттого и назвали этот способ «как рукой сняло».

Кузьмич нетерпеливо болтался перед лицом, сжимая кулачки на уровне груди, дрожа ими словно от лихорадки. Знать, действительно серьезные новости, раз так терзается.

– Что там еще?

– Сводки с фронта, – Кузьмич хрустнул пальцами.

– Какого еще фронта? – не понял я.

– Знамо дело, с какого. С личного. Дворецкие только, только улетели. Докладывать, или сначала харю ополоснете? Тогда докладываю:

Кузьмич опустился на подлокотник кресла, принял стойку «смирно» и отрапортовал:

– Ни один из дворецких не смог выполнить поставленные перед ними задачи. Выполнение поручения у обоих претендентов на батюшкино состояние проходит в повышенных условиях секретности. Известно только, что на имя старшего брата вашего поступила посылка, предназначенная для его избранницы. Что в посылке – неизвестно. Теперь, что касается металлолома. Я имею в виду средней невестки. На удивление никаких данных. Ночью шума не производила, по этажам не шастала. Железом не гремела. Что приготовила неизвестно.

– Понятно.

– О нашей заразе докладывать?

– Ага, – не побоялся таки. Провел рекогонсценировку. Надо бы потом, ради интереса в суреркомпе узнать, как правильнее слово это мудрое говорить. А то на людях, не дай бог, конечно, можно и опозориться.

– По нашей заразе докладывать нечего. Побоялся я.

Значит, не провел это самое мудреное слово.

Кузьмич развел крыльями. Все, мол, докладывать больше нечего. И на том спасибо.

– Пошли, – я поднялся с кресла.

– Куда это, подозрительно сощурился Кузьмич, оставаясь на месте.

– Про утро она ничего не говорила. Наоборот, сказала. Что б только утром к ней и являлись. Кстати, Кузьмич, ты не ощущаешь повышенное содержание кислорода в воздухе? Нет? Странно. Я тоже.

Отворив дверь, я осторожно выглянул в коридор. Ничего подозрительно. Взгляд по коридору в сторону оранжереи. Тоже все, как обычно.

Перебежками до оранжереи.

– Заходим?

– На счет «три», – попросил Кузьмич, явно волнуясь. Я согласился, и мы зашли только на счет «три».

Куколка находилась на своем месте. Собственно, это и так понятно. Каждый раз, когда я захожу в оранжерею, куколка всегда на своем месте. По деревьям не скачем, с ветки на ветку не перелазит. В этом отношении она спокойная.

– Привет, – надо поздороваться первым. А то потом скажет, что я ее обхожу вниманием. А мне эти ссоры не нужны.

– Привет, – эхом повторил Кузьмич, оставаясь на достаточно близком расстоянии от моего нагрудного кармана.

– Здравствуйте, милые мои.

Кузьмич от такой нежности решил все же спрятаться, и юркнул в карман.

– Заждалась я вас сегодня, соколы мои ненаглядные.

Что это она сегодня? Или характер свой самочий показывает. Мол, вот вчера я на вас с Кузьмичем зла была, а сегодня наоборот. Милее вас и нет на свете. Но нас на этом не проведешь.

– Товар где?

Рассусоливать нечего. Забрать самое дорогое и прямиком к паПА кабинет.

– Да вот же. На столе стоит. Да не лапай ты его так, соколик мой. Нежно надо. И осторожно. Да не разворачивай, пока время не наступит.

– Да? – я подозрительно уставился на небольшую коробку, обернутую блестящей фольгой, – А она, часом, не рванет?

Куколка закатила красные глаза вверх, по-нашему вниз, прошептала: – «Господи», – и отрицательно покачала тем, что выглядывало из кокона. Головой, имеется в виду.

– Не рванет, так не рванет, – согласился я и поднял коробку. Но на всякий случай прислушался. Не тикало, – Тогда мы пошли?

Куколка задерживать нас не стала. Да и мы не очень то и хотели. Боком протиснувшись в проем, я аккуратно, придерживая коленом коробку, прикрыл дверь.

– Ты потряси ее, – посоветовал Кузьмич, высунув нос из кармана.

Может еще и флюорографию ей устроить? Коробка, как коробка. Главное, не тикает.

Отсутствие тиканья никак не повлияло на дорогу до конференц-зала. Правда, когда я несколько раз споткнулся от чрезмерного напряжения, Кузьмич, следовавший за мной на расстоянии в десять метров, мгновенно падал на пол, ногами к предполагаемому взрыву, и прикрывался не только руками, но и крыльями.

Но слава вселенной, ни что не рвануло. Да я и не думал, что куколка способна на такую подлость. Брюлики-то потом, кто отдавать станет?

ПаПА дожидался нас в своем любимом кожаном кресле, за своим любимым рабочим столом. И то и другое работа двадцать первого века. Вещи старинные и ценные. Налогом не облагаются. Почему? На них же ясным русским языком написано «не кантовать». Вот и не облагаются.

ПаПА показался мне немного уставшим. Синяки синие под глазами, пиджак перепачкан, руки трясутся. Знать ночка веселой была. Я то сразу все понял. Не зря же из моего каравая кончик хобота зажаренного виднеется. ПаПА и не такое может!

Узрев нас, сыновей своих, паПА чуть приободрился и даже попытался улыбнуться. Получилось это у него достаточно неправдоподобно, но приличия были все соблюдены.

Он нехотя лупанул молотком по металлической штуке, которая согласно большому галактическому словарю называется «гонгом».

– День второй испытаний семейных объявляю открытым.

Мы с братьями похлопали. Пока хлопали, я осмотрел то, что притащили с собой мои старшие. Ничего особенного. На вид, конечно. А внутренностей не видел.

– Что ж, – папа слегка потер ладони, – Приступаем. Соискатель номер один! Вениамин. Чего стоишь? Ждем ведь.

Вениамин бодро подтянул штаны на животе и вручил паПА небольшой сверток.

ПаПА неторопливо развернул его и достал обыкновенное зеркало на ручке. Ну, может быть и не очень обыкновенное. Золотое, разукрашенное. Но, все равно, зеркало. У нас такого добра в доме хоть обглядись.

– И что мне с ним делать? – спросил паПА, глядя на Вениамина.

Тот улыбнулся, так что щеки аж на плечи свисли.

– А ты спроси у него, у зеркала – кто на свете всех милее?

– Так и спрашивать? – не поверил паПА, – У него? У зеркала?

Венька радостно кивнул.

ПаПА повертел зеркалом, повнимательнее разглядывая, потом, послушавшись совета старшего, все-таки спросил:

– Кто на свете всех милее?

И стал ждать ответной реакции, которая не заставила себя ждать.

Из боков зеркала вылезли ручки, которые, упершись в сжимающий зеркало кулак паПА, попробовали освободиться от тесных объятий. Но ничего у них не вышло. Поняв, что с паПА тягаться, себя не уважать, зеркало шумно вздохнуло, засветилось солнечными блестками и сказало:

– Ну, ты-ы, ты! Го-осподи! Кто ж еще тебя милее? И умный ты. И красивый. Прям весь такой из себя-я! Короче, папаша! Все в норме. Болезней у тебя навалом, но это от старости. С умом проблемы от того же. А так… Жизнь прекрасна, папаша. Кстати, папаш, ты помнишь ту клевую блондинку прошлым летом? Как она…

ПаПА подскочил, сунул зеркало себе под зад и сел на него. И только после этого перепустил дух.

– Хорошая вещь, Вениамин, – похвалил он старшего брата. Тот засветился, как то зеркало, – Я с ним еще поговорю на досуге. Мозги вправлю, если что. А то болтает тоже…

ПаПА крякнул, мотнул головой.

Прав паПА. Мозги кое-кому вправить совершенно необходимо. А то треплются о чем попало. Видел я ту блондинку. Ничего особенного.

– Средний мой сын, сын средний единственный, – начал было паПА церемонию, но потом махнул на все рукой и пригласил Жорку самому распоряжаться действом. Тот долго думать не стал и преподнес паПА, поклонившись перед этим, конечно, брючный костюм, который, по всей видимости, сшила его ненаглядная броненевеста.

Нормальный брючный костюм. Железный, правда. Пиджак и брюки. Сверху брюки. Снизу пиджак. Потому, что пиджак тяжелый. Брюки то полегче, понятное дело. На них железа поменьше ушло.

ПаПА внимательно осмотрел поднесенный средним сыном подарок и показал его нам. Чтоб, значит, и мы оценили.

По мне, так нормально. Заклепок, конечно, могли бы и поменьше наклепать. Да и сталь поблагороднее выбрать. Или, опять же, хромом бы все покрыли. Для приличия.

Поднатужившись, паПА напялил на себя пиджак. Завернулся на все шесть болтов, поправил воротник на петлях и крутанулся перед нами.

На спине у пиджачка красовалась выгравированная на всю ширину плеч надпись: «От родных и близких. На долгую, вечную память».

Чтобы снять пиджак, пришлось вызывать дворецких с гаража. Те с помощью ломика и атомного резака вызволили паПА из стального плена. Штаны он мерить категорически отказался, убеждая Григория, что они ему, несомненно, впору. И мять такое богатство ненужными примерками он, паПА, не собирается.

Костюмчик был отставлен в сторону, и покачивание головы паПА говорило о том, что этот подарок ему по душе.

Ну и, наконец, настала моя очередь. Мне даже самому интересно стало, что там куколка для паПА приготовила.

Но на всякий случай, по совету Кузьмича, я отдалился на безопасное расстояние от стола. Тикало, не тикало, а шорохи подозрительные я слышал.

ПаПА уже ко всему готовый, распаковал принесенную мной коробку.

Сунул туда руку.

Задумчиво посмотрел в потолок.

Хотел что-то спросить у меня. Но не спросил.

И достал из коробки тапочки.

Я и сам не понял, вначале, что это тапочки. Мохнатые такие. Черно-бело-дымчатые. Если б знал заранее, что так опозорюсь, выкинул бы коробку вместе со шлепанцами в первый попавшийся мусоропереработчик.

ПаПА ни слова не говоря, поставил тапочки перед собой на пол и стал снимать ботинки «Адидас» производства Китайской области. После подвинул тапочки поближе. Едва он сделал это, тапочки громко сказали: – «Мяу», – и принялись ласково тереться о паПА.

ОН сказал: – «Ой», – и поджал ноги.

Но тапки не унимались. Одна из них запрыгнула к паПА на колени, а вторая, вскарабкавшись, устроилась у него на плече, продолжая ненавязчиво мяукать. От такой наглости паПА поначалу опешил, но потом попривык. Даже погладил тот тапок, что сидел у него на коленях и гнул подошву.

– Они что ж, живые? – спросил он у меня. А сам пяточку тапку чешет, и носок ему теребит.

– Да-а! – уверенно сказал я, уже не вспоминая о мусоропереработчиках.

– А одеть их?

Этого я не знал. И куколка не сказала. Вроде как живых на ноги жалко. Но с другой стороны, тапки они и есть тапки. На кой еще ляд они предназначены.

– Можно и нужно, – ответил я.

ПаПА осторожно, чему-то улыбаясь, снял тапки с колена и с плеча, опустил их на пол и осторожно всунул в них ноги. Тапки моментально прекратили подавать голос и довольно замурлыкали.

Смех паПА был достаточным основанием для того, чтобы понять, кто сегодня одержал победу. Очередную победу.

– Ну что ж! Спасибо сынки мои за преподнесенные подарки ценные. Все вы меня порадовали, и сердце мое стариковское усладили. О результатах не распространяюсь. Комиссия продолжает свою работу. А посему, вот вам третье задание. Последнее.

ПаПА пригладил руками седые волосы и возвестил:

– Желаю, что б завтра вы со своими невестами прибыли ко мне на обед. Тихо! Предупреждаю, что на обед прилетит сам Министр Культуры Содружества гражданин Медведев с супругой. Да и остальных гостей будет навалом. Так что прошу не опаздывать и приходить в полном составе. И тебя это тоже касается. Всенепременнейше.

Это он мне. А ведь только рот открыл. Эх, паПА, паПА. Что ж ты так? Мог бы и без гостей обойтись. С родственниками я бы разобрался. А тут еще сам Министр Культуры. Он же, увидев куколку, меня лицензии лишит. Посмертно. И куда я тогда? В цирк?

– После обеда состоятся танцы, – продолжал паПА, словно не замечая мой взгляд, полный слез и мольбы, – После танцев в кинозале пройдет просмотр исторического боевика всех времен и народов «Семнадцать мгновений весны». Идите, дети мои, и обрадуйте ваших невест.

– Это полный абзац, – изрек Кузьмич (из книжек непутевых нахватался) и забился в глубину кармана.

Я бы сказал иначе. Намечался полный крах всей моей уродской жизни.

Как только я зашел в оранжерею, куколка моментально уловила мое дурное настроение.

– Что мой сокол загрустил? Что мое солнышко голову повесил? Или не понравился твоему старику подарок дорогой? Нигде не виданный, никем не ношеный.

Ничего я не ответил куколке. Упал в высокую траву-мураву, специально привезенную еще рассадой с вечно зеленой планеты Мура. Заложил руки за голову, закинул ногу за ногу, и стал наскуливать свою любимую песню о глупом роботе, который полоскал дефицитные детали в реченьке. Мне это всегда помогает справиться со стрессом.

Кузьмич валялся у меня на животе, подпискивал. А иногда бросал многозначительные взгляды в сторону кокона и цедил сквозь зубы слова непотребные.

Знать красивой мы были парою, что куколка долго на нас любовалась, но потом ее нервы не выдержали.

– Слабаки, вы, мальчики.

Мы с Кузьмичем даже подскочили. Я с травы, а он с моего живота.

– Кто слабаки?

– Да уж не дядя Пушкин, – сморщила носище куколка.

Кузьмич состроил недовольную физиономию и спросил:

– Слушай, командир, кто этот парень? Пушкин, я имею в виду.

Врет Кузьмич о том, что знает наизусть Большую Галактическую библиотеку. Потому, что на три тысячи восемьсот девятнадцатой страницы, параграф восьмой, двадцать вторая строчка сверху, четко сказано, кто такой Пушкин.

– Первый российский революционер. Ему в Питербуржском мегаполисе памятник поставили. Стоит он, а за пазухой гранату сжимает. Говорят, еще и стихи писал.

– Ребята! – оторвала нас от обсуждения дел литературных куколка, – Чтой-то я вас не понимаю. То вы горем непонятным убитые, то о стихах разглагольствуете. Давайте определяться и приходить к общему знаменателю.

– Давайте, – я не имел ничего против. Все равно куколке нужно сообщить о задании паПА.

– Вот и отлично, – куколка отцепила одну лапу от ветки и почесала ею вторую, – устроим военный совет. По порядку. По пунктикам. Выкладывайте.

Кузьмич хотел, было, возмутиться. По всем правилам не коконам висячим военные собрания проводить. Но я его успокоил. Неважно кто, главное результат.

– У нас на сегодняшний день одна проблема, – я насильно приплюснул Кузьмича на плечо и пригрозил пальцем, чтобы не перебивал, – С первыми заданиями ты, куколка, справилась на все сто процентов. ПаПА, по всей видимости, остался доволен. Но думать об окончательной победе еще рано. Есть третье задание. Самое, я считаю, сложное, и даже, по большому счету, совершенно невыполнимое.

– А вот это уже не вам, сосунки, решать, – куколка поворочала под коконом талией, – Старик снова чуда хочет?

– Не старик, а паПА, – напомнил я, – Будь любезна.

– ПаПА, не паПА, а что ему, хрычу старому, еще надо?

Ляпушка откровенно злилась на паПА, который донимал ее своими поручениями.

– Завтра мы должны явится с тобой на обед.

Куколка закашлялась, так что пришлось пару раз съездить по тому месту кокона, где по моим представлениям находилась спина. Место было определено изначально неправильно, и куколка после кашля стала судорожно хватать распахнутым ртом воздух. По совету Кузьмича я больше не пытался восстановить ее здоровье.

– Сдохнет, нам легче, значит так на роду написано, – справедливо шепнул на ухо Кузьмич, и принялся насвистывать хит сезона «А бабочку по крылышкам два раза бяк».

Куколка не сдохла, а довольно быстро пришла в себя.

– На обед? – переспросила она.

Я кивнул.

Она думала целых десять минут.

– Ну и в чем проблема? Возьмешь тачку, погрузишь и доставишь по месту требования.

Она дура что ли?

– Ты дура что ли? Что, значит, погрузишь и доставишь? Ты на себя хоть раз в зеркало смотрела? Да и не в этом даже дело. На обеде Министр будет присутствовать. Культуры. А он самый, что ни наесть, страстный собиратель бабочек. Я пару раз его заказы выполнял. Конфиденциально, конечно.

– И что? – куколка не обиделась на дуру, и это мне понравилось. Надо почаще ее так называть, чтобы привыкла.

– А то! Увидит он тебя такую, какая ты есть, и скажет – что это у вас за экземпляр такой? Почему в каталоги не занесен? И на каком основании вы, то есть я, его поимели?

– Добровольно… – попробовала исправить ситуацию куколка.

– Кем добровольно? – я не на шутку начинал расходиться, – У тебя даже спрашивать не станут. Меня в участок местный, тебя на экспроприацию и в лабораторию. Заспиртуют в банке для истории.

Про банку я конечно наврал. Скорее всего, министр сам ее захапает. И не посмотрит, что она, якобы, невеста человеческая. Нет таких законов в Галактике, которые разрешают такие неравные браки. Даже и с уродами.

Куколка откровенно загрустила. А я продолжил:

– Тебя в банку, а меня лишат лицензии, конфискуют всю оранжерею, вместе с Кузьмичем, – ему тоже поволноваться не мешает. А то в последнее время слишком нос задирает, – И отсылают на дальнюю планету поселенцем без права возвращения. Как вам такая перспектива?

Кузьмичу и куколке нарисованная мной перспектива не показалась слишком заманчивой.

– Тогда остается одно, – я ткнул пальцем в расплющенный нос куколке, – Ты эту затею с женитьбой придумала, тебе и выкручиваться.

Куколка отреагировала совершенно неоднозначно.

– Все мужики козлы. Не больно то я за тебя и хотела. Ты сам на себя в зеркало иногда посматривай.

– Да уж не страшнее тебя. Один шнобель чего стоит.

– Зато я поумней некоторых.

– Да у тебя мозги непонятно где.

– Стоп! – заорал Кузьмич и протиснулся между нами, – Стоп! Разойтись по своим углам. Эх, люди! Эх, куколки! Что это такое! И не стыдно вам! А?

Мне было не стыдно. Да и Ляпушке, судя по ее морде, тоже. Но лаяться мы прекратили. Хотя, признаюсь, мне даже понравилось. Как-то… по-семейному мы это дело организовали. С душой и с огоньком.

Кузьмич на правах нейтральной стороны взял управление собранием в свои маленькие, но очень крепкие крылья.

– То, что отвечать придется тебе, командир, в этом нет сомнения, – нравится мне он такой. Когда шибко умный, – А то, что выкручиваться из ситуации придется тебе, куколка, тоже без вариантов. Поэтому я предлагаю не плеваться друг в друга, тем более, что с куколкиной стороны плеваться черным жемчугом нетактично, а хорошенько подумать.

Хорошенько думали два часа. За это время с их сторон поступало немало предложений, но все они были не приняты. Кузьмич предлагал загримировать куколку под красную девушку. Отказ. Как не гримируй, а уродство наружу все равно вылезет. Предлагалось также пригласить на роль невесты незаинтересованную сторону. Мало ли девок в мегаполисе без дела шастают. Тоже не прошло. Откровенная подстава. Да и найдем ли мы такую, даже за брюлики? Я предложил смыться пока не поздно. На что Кузьмич доложил, что периметр дома распоряжением паПА закрыт и тщательно охраняется.

Уже за полночь, когда умные мысли в голову больше не приходили, а глупые сами куда-то подевались, куколка вздохнула. Тяжко так вздохнула. Словно на смерть свою смотрела и вздыхала. И говорит, глаза потупив.

– Ладно, мальчики. Возьму я грех на душу свою безгрешную. Будет вам завтра чудо. Только не спрашивайте, меня ни о чем. Не моя эта тайна.

Мы с Кузьмичем естественно сразу вопросами куколку и засыпали. Как поможешь, да как выкрутишься? А она только глаза от нас прячет, да слезы изумрудные редкие в траву-мураву роняет.

– Может, и зря я так переживаю, – говорит, – Только чувствует мое сердце куколкино, что на беду я с вами связываюсь. Ну да делать нечего.

Сказала так, и отвернулась от нас

Кузьмич почесал за крыльями рукой, махнул на кокон и сказал:

– Пойдем-ка спать, дорогой ты мой командир. Утром не вечером, позор переносить легче.

Эту ночь спали мы с Кузьмичем, как ни странно, крепко. Сны мне не снились, да и Кузьмич во сне не буйствовал.

Утром, едва продрав глаза, поплелся я в ванную комнату. Дойдя до дверей на автопилоте, я обнаружил, что ванная заперта изнутри, чего не случалось с самого моего рождения. За дверями слышался звук льющейся воды и восторженное чирикание Кузьмича.

– Кузьмич, открой двери! Какого черта?

– Я принимаю ванну, – донесся голос Кузьмича.

– Какую ванну? Я ж тебе аквариум для этого выделил.

Дверь чуть приоткрылась и в щели показалась обиженная физиономия бабочки. На голове Кузьмича красовалась красная шапочка с цветочками, а в руках он с трудом удерживал вибромочалку.

– Аквариум для меня мелковат, командир. Хотелось что-нибудь покрупнее.

Я оттеснил Кузьмича и заглянул внутрь.

Когда Кузьмич говорил о вещах более крупных, чем аквариум на двадцать стандартных ведер, он имел в виду, что и сама ванная комната для него маловата. Вода из кранов давно заполнила мое личное гигиеническое корыто и переливалась через край, образуя на полу здоровую лужу. Почему не сработала система безопасности, непонятно. Скорее всего, Кузьмич, по собственной прихоти отрубил ее на неопределенное время.

В этом импровизированном море плавали куски пены, пластмассовые лебеди и уточки.

Мне оставалось только сказать неопределенное «мда» и потребовать незамедлительно покинуть помещение всех незаконно вторгнувшихся. А чтобы было понятно к кому именно обращены мои слова, я пинком выкинул из ванной комнаты намыленного Кузьмича. В аквариуме обмоется. В том самом, в котором я развожу африканских пираний. Редкой доброты рыбки.

Через полчаса я встретил Кузьмича около оранжереи. Он недоуменно разглядывал витрину, которая была сплошь залеплена белой паутиной.

– Ни фига не видать. Опять она творит неизвестно что. Говорил я тебе, командир, говорил же.

Говорил, говорил. Кузьмич многое чего говорил. Про поцелуи дурацкие, например. Сейчас бы висела наша куколка, молчала в свой кокон, и никаких проблем.

Я осторожно постучал в двери, попробовал открыть их, но они оказались запертыми. Прям день закрытых дверей какой-то.

Кузьмич был менее галантным. Он забарабанил пяткой и заорал:

– Эй, крошка! Пришел твой папочка. Открыва-ай! Пора в филармонию. А то дверь выломаю.

– Не готова я еще, – донесся голос Куколки, – Вы уж, мальчики, без меня идите.

– А-а… Что значит идите?

– А я попозже саму приду.

Мы с Кузьмичем переглянулись. Совсем у куколки кокон поехал. Сама. Да она и шагу не сделает.

– Поверьте мне, мальчики. Все будет хорошо.

Последнюю фразу она даже пропела. Вот так: – «Все будет хорошо!!!». А я и не знал, что у нее есть музыкальные способности.

– Поверим? – Кузьмич был как никогда серьезен.

А что нам еще оставалось делать.

– Только, вы мальчики, не удивляйтесь ничему, – пропищала из-за паутины и дверей куколка, – Может и не получится у меня, а может и получится. Но, все равно, если твой старик, то есть паПА, спросит, где это я, то скажи, соколик мой ясный, вот что. Мол, припозднилась она, носик свой пудрит. И все такое. А если вдруг услышишь перекаты громовые, не пугайся. Пусть все гости пугаются, а ты нет. Ты ж у меня смеленький.