Текст книги "Охотник за бабочками"

Автор книги: Сергей Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Слыша неприятные звуки за спиной, в какой-то момент я пожалел о том, что подписался на этот контракт. Романтика, в черную дыру ее так. Хотя… Это единственное, чем мне нравится заниматься. Адреналин, чувство страха, предвкушение победы. И прочая дребедень. Я уже говорил. Вот так. Брюлики опять же.

Я приготовился с таким же темпом, как и бежал по лесу, перемахнуть через болото, но, едва выскочив на край леса, понял, что из данной затеи ничего не получится.

Челнока на каменном шлепке не было. Сглазил таки.

– Ах, ты зараза железная…

Удар ниже пояса. Преднамеренное убийство с использованием вверенной техники. Невыполнение какого-то там закона робототехники.

Топот и визг приближался.

Бывают минуты, когда нужно признать поражение. С каждым случается. Каждый считает себя профессионалом, лучшим в деле, но иногда ошибается. Сволочь «няня» решила, что ее время исчерпано и предпочла смыться. Бросить на произвол судьбы и этого мрачного мира? Мило. Не забыть подать жалобу в службу проката. Если удастся.

Что там про поражение? Ага. Его надо встречать лицом к лицу. В моем случае, лицом к мордам.

Я развернулся, вытащил нож. Десять не десять, но одного зайца уложу наверняка.

Компания вывалила на полянку. Сначала зайцы. Десять штук, белые, с пастями. Следом бабочка. Крылья сложены, скрежет стекла постоянный, морда во все стороны дергается. Наверно, нервный тик.

Животные затормозили, увидев меня, словно уже и не сомневаясь, никуда не денусь, родненький, тепленький. Я припомнил симпатичного медведюху, в остаточном состоянии висящим на ветках, и проглотил слюну. Плохо. Пока все плохо.

Бабочка сфокусировала на мне единственный, во лбу, глаз и заверещала скрипучим голосом песню, непонятную мне. Зайцы заохали, заволновались, повставали на задние лапы и стали тыкать в меня лапами.

Сумасшедшие зайцы попадаются в Галактике еще реже, чем глухие и непуганые.

Это длилось минут пять. Я стоял на краю болота и усиленно размышлял над неприятным положением, в которое попал. Челнока нет. Оружия нет. Есть митингующие зайцы и птица-бабочка без музыкального образования. Это означает одно – не поперло.

По истечении пяти минут зайцы прекратили выступать и, клацая клыками, поспешили ко мне навстречу. Неприятное зрелище.

– Господи, помоги, – последняя надежда профессионала.

И я даже не вздрогнул, когда по наступающей зубастой братии с неба обрушились молнии, раскидывая их в стороны, уничтожая даже место, на котором они только что находились.

Я задрал голову с желанием поблагодарить спасителя, но увидел только боевой комендантский катер галактических Сил Безопасности, отхаркивающего молнии, а рядом с ним мой челнок, смущенно выглядывающий из-за широких бортов своего старшего космического брата. Поганка железная.

– Оставайтесь на месте! – можно подумать, что я от счастья начну скакать по планете, – Через минуту мы спустим за вами шлюпку.

Ребята еще не знают, с кем общаются. Слишком уж любезны.

Шлюпка пришла даже быстрее, чем обещали. Парням не терпелось узнать, в чем дело, в этом весь секрет. Они курсируют по окраинам без всяких развлечений и подвигов. А тут попадается сумасшедший, который высадился на не запротоколированной (слово-то, какое заковыристое!) планете. Чудак? Контрабандист? Уголовник? Повеселимся?

Повторяю, не думаю, что они обрадуются, узнав, с кем имеют дело.

И они не обрадовались. Как только перегородка переходной камеры отъехала, улыбка на лицах встречающих стала медленно смещаться в сторону брезгливости.

– Как гражданин и как потерпевший я требую объявить на этой планете полный карантин, – это первое и последнее, что я мог потребовать у патрульных, – Согласно Законам и Обязанностям.

Я знал, что сейчас мой голос записывается в корабельный журнал. И знал, что моя просьба должна быть выполнена. Таков Закон Великой Галактики. И я должен был это сделать до того, как содержимое моего рюкзака станет достоянием чужих любопытных носов.

На ребят стало страшно смотреть. Их лица превратились в мешанину гадливости и презрения. Для них я не был человеком. Но оставался человеком и гражданином для корабельного Закона, который незамедлительно провозгласил на всю Великую Галактику.

– Именем Закона! На планете объявлен КАРАНТИН!

Теперь можно вздохнуть свободно. По всем писаным и неписаным правилам, все, что имелось при мне, или все, что я сумел взять с планеты до объявления карантина, принадлежало исключительно мне. И это главное.

– Документы! – один из офицеров, не глядя на меня, протянул руку.

Я усмехнулся.

Представляю, что он сейчас испытывает. Подобных уродов в галактике по пальцам пересчитать. Ни одной пластической операции. Ни одного искусственного органа. Ни одного видоизменения. Маленький рост. Тощий, с короткой прической и ЩЕТИНОЙ. Первым признаком принадлежности к классу отвергнутых.

Офицер взял карточку кончиками пальцев, поднес к глазам и вслух прочитал всем собравшимся. Тем, кто еще несколько мгновений назад готовился улыбаться, а сейчас, скривив губы, взирали на меня, как на последнее ничтожество.

– Константин Сергеев. Земля. Российская область. Полярный мегаполис. Профессиональный охотник за бабочками. Статус – урод.

Я удивляюсь, как их сразу не вырвало. Если и была в галактике профессия, более неуважаемая, чем наемный охотник за бабочками, то ни я, ни патрульные ее не знали. Потому, что такую работу мог делать только последний из уродов.

– Согласно Закону мы обязаны доставить тебя (могли бы и на Вы) к месту прописки. Тебе будет выделена каюта, пища и все необходимое. Но мы требуем, чтобы на время рейса ты не выходил из каюты ни при каких обстоятельствах.

– Это почему? – нагло спросил я, с удовольствием наблюдая, как некоторые члены экипажа согнулись пополам, с трудом сдерживая рвотные спазмы. Ответ я знал заранее. Но мне было приятно спросить.

Офицер проглотил комок и, отвернув в сторону лицо, сквозь зубы процедил:

– Потому, что ты урод.

Таких, как я, называют уродами. Нас единицы. Мы отказались от прелестей, которые принесла цивилизация. Но не отказались от жизни. Наверно потому, что только мы знаем, как она прекрасна. Действительно прекрасна. И если у нас не тот цвет глаз, не шесть пальцев, а пять, если рост наш всего метр семьдесят, а не два тридцать, если вес наш семьдесят килограмм, а не двести, разве мы так уж отличаемся от остальных? Хотя… Конечно отличаемся. Ведь мы – уроды. И таких, как я, раньше сбрасывали со скал и жгли на кострах…

Я знал, что еще несколько дней меня будет преследовать этот сон. Так всегда. Слишком большая нагрузка, и организм не сразу забывает о перенесенных потерях. Иногда сны короткие и скучные. Иногда цветные и интересные. Этот, последний, нейтральный. Вроде ничего серьезного, а чуть без штанов не остался. И все из-за товара.

Я постучал ботинком по крышке контейнера.

На месте.

Заказчик обещал встретить меня на вокзале. Там же передать чек. Пожмем друг другу руки и до свидания. Каждый при своих интересах.

Нет. Жать руку мне никто не станет. Зачем льстить себе? Скорее всего, сунут в нос бумажку, не сказав ни слова, заберут контейнер и позабудут. Так происходит всякий раз. И ничего удивительно. Мало кто не побрезгует пожать руку уроду.

– Уважаемые пассажиры! – ожили встроенные в подлокотники динамики, – Наш корабль через несколько минут совершит посадку в Полярном мегаполисе. Температура под куполом центрального города плюс двадцать два. За куполом – минус тридцать. Снежный ураган и взбесившиеся олени-шатуны. Команда корабля прощается с вами и напоминает: страховка выдается родственникам при наличии останков погибших пассажиров в центральном отделении Перевозок. Предупреждаем, спасательные капсулы и гигиенические пакеты находятся под сиденьями. Да поможет нам бог!

Я ненавижу челноки. Половину этой рухляди пора списывать в металлолом. Но рухлядь продолжает усердно бороздить трассу, еженедельно пополняя список счастливчиков в очереди за страховкой. Говорят, некоторые получают. Но так как другого способа попасть на Землю попросту не существует, то выбирать не из чего. Да и где сейчас безопасно? По статистике, смертность при полетах на челноках местного обслуживания находятся где-то в середине, между умершими от упавших деревенских сосулек и утонувшими в собственных бассейнах.

А вот и небольшое развлечение за все время полета в багажном отделении.

Симпатичная стюардесса, с трудом протиснувшись сквозь шлюз, поймала свисающий с потолка микрофон и, непостижимым образом сохраняя на лице широкую улыбку, возвестила:

– Пассажиры! – делать ударение на каждой гласной их учат в школе стюардесс, – Пассажиры! Не забудьте опустить ограничители! Ручка этой штуки под правым подлокотником. А ведь иначе по стенкам размажет.

У них в школе конкурс, сто на одно. Престижно и платят неплохо. Смертность? А кого это в наше время волнует? Никого. Главное чтобы параметры были в норме и голос погромче.

Стюардесса неосторожно оступилась, тело вступило в непредвиденный резонанс с трясучкой челнока и она, мадонна в пятом поколении, всей очаровательной массой рухнула на кресло в первом ряду. Раздалось нечто похожее на хруст шейных позвонков и на одного пассажира стало меньше. Старичок ехал на матушку Землю, чтобы помереть на родине предков. Увы, не получилось. Плюс, минус тысяча километров.

Стюардесса резво подскочила, поправила скатившуюся на плечи голову старика и даже поправила ему прическу. Земные стюардессы, самые стюардессы! Самое удивительное, что рабочая улыбка так и не сошла с ее лица. Ну, может быть, только уголки губ спрятались за очаровательными розовыми щечками.

– … А если размажет по стенкам, – продолжила она, – То и не узнаете дополнение к сводке о погоде. А именно о снежном урагане. Кстати, нам только что сообщили, что он час назад сорвал с места Гренландскую область и потащил ее в неизвестном направлении. У кого пересадка в Гренландскую область? Нет! Ну и замечательно.

Стюардесса достала из места, расположенного под подбородком, белый платок и промокнула затылок. После чего, цепляясь за поручни, поплыла по салону, помогая привести ограничители в рабочее состояние. Салон наполнился металлическим лязганьем.

Ограничители, это такие титановые клетки, ограничивающие свободу передвижения во время посадки. Интересная конструкция. Если с челноком при посадке что-нибудь случается, то ограничители автоматически застопориваются. Команды челноков не любят, когда во время эвакуации кто-либо из пассажиров мешает им эвакуироваться.

Я судорожно пытался вытянуть рычаг, когда надо мной зависла стройная фигурка стюардессы.

– Что, уродец, силенок маловато?

Я повернул голову и уткнулся носом в то место, откуда леди стюардесса недавно доставала платок.

– Не балуй, уродец, – аппетитные пальчики вывернули мой нос из незаданного положения, – Тебе помочь?

Не дожидаясь согласия, стюардесса дернула за рычаг, и ограничитель с лязгом занял положенное ему место.

Красотка двинулась дальше по багажному отделению, проверяя немногочисленных счастливчиков, в большинстве своем просто отбросы общества, которым не хватает брюликов, чтобы заплатить за билет в нормальном классе.

Я протиснул голову сквозь прутья ограничителя и посмотрел вслед стюардессе.

Ничего не скажешь, хороша девчонка. Настоящий земной стандарт. Сто восемьдесят, сто пятьдесят, сто восемьдесят. И рост, как у манекенщицы, два с полтиной. Мечта космического волка.

Мне стало немного грустно. Везет же кому-то! А тут… У таких, как я, есть только три пути. Первый, работать живым экспонатом в музее истории. Значиться под табличкой «Техноандерталец. ХХ или около того век». Второй, устроится в цирк, и выступать с труппой лилипутов и уродов. Получать через день помидорами по морде и при этом счастливо улыбаться.

И третий, тот который выбрал я. Вольнонаемный охотник за бабочками. Хуже некуда.

Стюардесса почувствовала поясницей взгляд и обернулась. Причем второй подбородок повернулся гораздо позднее, чем все остальное стройное тело. Она посмотрела на меня таким взглядом, что я быстренько засунул голову обратно. Нет ничего обиднее, когда на тебя смотрят вот так. Словно в пустоту.

Ну и пусть. Пошли они все. Отдохну пару дней, найду нового толстосума и поминай, как звали. Лучше уж полгода с «нянькой», чем вот так.

Нет ничего приятнее, чем посадка тяжелого челнока. Скрип железа, крики пассажиров. Ящики, плохо закрепленные на своих местах, мотаются по багажному отделению. И иногда стюардесса, непостижимым образом увертывающаяся от летающих ящиков, радостно перекрикивает весь этот шум:

– Пакеты экономь! Капсулы не трогать! Терпите, миленькие.

Под конец челнок обрушивается всей массой на посадочное поле и удача, если шасси вышли из чрева железного монстра. Это случается редко, но, все же, случается.

Нам повезло. Челнок сумел таки высунуть пять из десяти колес, и мы достаточно мягко вспахали бетон, закончив тормозной путь практически у самого вокзала. Двигатели, издав последний, прощальный стон, замолчали, окуная находящихся в челноке пассажиров в гробовую тишину. Только редкие всхлипывания, доносящиеся откуда-то из-за переборок.

– Сели родимые. Сели, – стюардесса скинула упавший на нее металлический ящик с надписью «Глубинная буровая установка. Не кантовать» и принялась обтираться платком. Потом, сообразив, что должностные обязанности требуют от нее совершенно других действий, быстренько пробежала по багажному отделению, подсчитывая нанесенный посадкой ущерб.

– Трое мертвы, пятеро с увечьями, двое пропали без вести. Багаж цел, – радостно доложила она в микрофон.

В нем что-то пощелкало, и прохрипел ответ:

– Хорошо. Общий не донос тридцать процентов. Общий недолет – сорок два процента. Норма. Выпускай по одному и проверяй карманы.

Как я и предполагал, передача контейнера произошла быстро и непримечательно для моего личного дела. Несколько молодцов, раза в два переваливших меня в росте, окружили плотным кольцом и стали совать под нос контракт. Такой-то, такой-то, обещал то-то и то-то в самые уплотненные сроки. Никаких конкретных имен, наименований, названий мест и координат. Конкретная только сумма оплаты.

Контракт был не липовый, подпись стояла моя, сумма ранее оговоренная. Никаких проблем, ребята. А где чек? Ах, как я мог не заметить такое количество развивающихся нулей у меня под носом. Как поживает босс? Спасибо, я уверен, что не мое это собачье дело. А он ничего не говорил про премиальные? Эй, ребята!? А как же…

Ребята попрыгали в машину и улетели. А могли бы сказать, что-нибудь типа: – «Спасибо братишка за конкретную работу». Дождешься. Кстати, насчет премиальных они зря не разузнали. Контейнер без шифра не открывается. Вот такой я негодяй. Но я привык получать за шифр сумму равнозначную сумме контракта. Нет? Товар испортится, а второго такого нету. Точка.

Довольный собой и своим скверным поступком, я запихал чек в карман и, не спеша, побрел на стоянку такси.

Не надо думать, что я плохой. Я не плохой. И я не ненавижу людей. Но это именно они сделали меня таким. Злым и циничным. Может быть поступки мои смешны, но только так я могу отомстить им за то, что я такой. Не как они.

Шоферюга, изделие из пластика и биомассы, терпеливо придержало дверцу, пока я закарабкивался внутрь машины. Почему в этих такси не предусмотрены детские подножки?

– Место назначения или цель поездки? – изделие заняло свое место и подняло такси на уровень рабочего пилотажа.

– Центр. Мурманская улица. Дом Пяти Углов. Поместье. Не заблудишься? Там такой старинный…

– Можете не волноваться. В моей памяти заложены транспортные маршруты всех крупнейших мегаполисов Российской области. Доставлю быстро и без проблем.

Изделие дернуло за рычаги, и мы помчались навстречу к моему дому.

Проблемы у изделия начались на пятой минуте полета. Оно почему-то посчитало, что небольшой крюк от основной трассы, расстоянием до двухсот километров к объективным проблемам не относится. Я могу ошибаться, но, по-моему, мы даже отрезали клочок от Норвежской области. На мой вопрос: – «А мы правильно едем?», – изделие недовольно сморщилось и авторитетно заявило:

– Да перерыто все там. В объезд быстрее.

Я не стал оспаривать данное заявление. Может быть там, действительно, перерыли все трассу. Лишь бы это не отразилось на состоянии кошелька.

Однако на десятой минуте я окончательно понял, что у шоферюги основательные проблемы с навигационной настройкой. Иначе чем объяснить то, что несколько минут мы практически летели в непосредственном соприкосновении с куполом. Левая сторона такси скрежетала по оболочке, оставляя в воздухе огненный след. А в это время сам водитель, ничуть не смущаясь происходящим, рассказывал мне занятную историю о том, как на прошлой неделе столкнулся с каким-то любителем-чайником со странным именем на букву «Мы».

Впрочем, я его практически не слушал. Я давно не был на родине и сейчас просто любовался открывающимся мне видом. С одной стороны, под куполом, буйствовала заполярная зелень, залитая искусственным солнцем. Здоровенные пальмы и сосны. Спокойные озера и стада диких хомяков, разворовывающие железнодорожный состав с гуманитарным грузом зерна для Австралийской области.

А с другой стороны – ураган. Сквозь заряды бешеного снега виднелась заваленная небоскребами сугробов тундра. И ни кустика. И ни деревца. Снежная пустыня. Ан нет! Вон-вон-вон! Тот самый одинокий олень-шатун, разбрызгивая слюни, загоняет в заснеженную лощинку осоловевших от страха стаю волков. Загонит, и совершит с ними, черт знает что. Жаль, не увижу. Летим быстро.

– Прибыли, – возвестило изделие, элегантно паркуя такси у посадочной площадки моего дома, – С вас сто двадцать брюликов.

– А на счетчике только пятьдесят, – возразил я робко.

– Чаевые, – коротко, по-деловому, пояснило изделие.

Я открыл дверь и посмотрел вниз. До земли было еще как минимум метров десять. Внизу – чистый пластик.

– Так будем платить, или как? – пластиковое создание с легким треском проводки попыталось изобразить ехидную улыбку.

Я нервно кусал губы. Вот так всегда. Можно покорить пол-Галактики. Выбраться из самой невероятной переделки. А с простым таксистом влипнуть по самые уши.

– Ладно, – я обречено покивал головой, показывая, что со мной, как с личностью, покончено, – Будем платить.

Глаза изделия радостно переметнулись на вытащенный кошелек, и по заискрившим контактам я понял, что сейчас он запросит вдвое больше. Но лишь только таксист собрался открыть свою пластмассовую пасть, я совершенно неуклюже уронил кошелек и он, переворачиваясь в воздухе, шмякнулся об посадочную площадку.

– Ах, какой я неловкий! Ах, какой я рассеянный! – я, совершенно расстроенный, смотрел на свои руки, – А я хотел добавить и на кофе.

Изделие заметно расстроилось. Раз попался такой тюфяк, то надо выжимать все, что можно.

– Без проблем, – бодро произнесла обтянутая пластиком биомасса и совершила головокружительный бросок к пластиковой поверхности. Не успело такси выровняться, как я уже находился снаружи, запихивая кошелек подальше за пазуху.

– А брюлики? – изделие высунулось из такси и совершенно беззаботно ждало справедливой оплаты труда. Но таксист дурак. Высадил клиента, не взяв денег. Причем на его личной посадочной площадке.

– Дулю с машинным маслом, – прокомментировал я, собираясь уходить.

Скорее всего, у изделия был также небольшой брачок с оценкой своих пластмассовых способностей. Он вылез из машины, предварительно прихватив с собой нечто, напоминающее изогнутую палку. Металлическую такую штуковину, по первым прикидкам, весьма тяжелую.

– Ты что, урод, игрушки со мной играешь? – обидно так выругавшись, он стал приближаться, как-то неприятно постукивая этой самой гнутой железякой об ладонь. Звук был весьма специфичен.

Если каждая поганая машина, имеющая пару микросхем вместо мозгов, станет называть меня уродом!? Куда катится робототехника?

Не дожидаясь, пока изделие доберется до меня, я заорал, слегка напрягая связки:

– Служба охраны! Нападение на частную собственность. Принять меры.

Буквально после первых же слов вокруг меня и изделия образовался небольшой частокол штырей, каждый из которых заканчивался небольшим набалдашником. Несколько стандартных секунд система охраны дома внимательно изучала нас, сверяясь со своими матричными записями. Я только молил звезды, чтобы мое лицо показалось системе не слишком обветренным. Но так как данные обо мне собирались с грудного возраста, ошибиться, кто есть кто, было просто невозможно.

Изделие слишком поздно поняло, в какую переделку оно попало. Если, конечно, вообще поняло. Несколько тонких лучей, начинающихся на круглых набалдашниках, перекрестились на теле таксиста, звякнула о бетон изогнутая железяка, и мне только осталось отойти немного в сторону, чтобы пепел ненароком не попал на одежду.

Система охраны дома, выполнив поставленную перед ней задачу, исчезла.

Я постоял несколько мгновений, соображая, потом подошел к такси, оставил на сиденье небольшую пачку брюликов и привел в действие автопилот. Надеюсь, хозяин автопарка не будет иметь ничего против небольшого благотворительного взноса.

Проследив взглядом, удаляющееся такси, и убедившись, что никто не стал свидетелем не слишком правильного моего поступка, я развернулся и двинулся в сторону дома.

– Здравствуй Родина! Здравствуй Дом! Я вернулся!

Мне рассказывали, что давным-давно, когда еще не было ни самого мегаполиса, ни защитного колпака над ним, мои далекие предки жили в небольшом кирпичном домике. В этом маленьком, сложенном из крошечных камней, здании, кроме моих предков, обитали еще восемьдесят семей, тоже чьих-то предков.

Как такое было возможно, ни я, и никто другой не знали. Но, говорили знающие люди, то время было гораздо счастливее и интереснее, нежели то, в котором живем мы. Люди виделись друг с другом, когда хотели, иногда по несколько раз в месяц. Дружили и радовались каждому дню, прожитому рядом. Это было время, когда никто не обращал внимания на чужие недостатки, и никто не говорил другому, что он урод. А еще поговаривали, они даже иногда ходили друг к другу в гости, пили на дармовщинку чай и их за это никто не убивал.

Потом пришли другие времена. Построили купол, снесли дома. Многие семьи уехали или переселились. Но мои предки остались здесь и построили на месте бывших мест обитания свой родовой дом. Тот дом, в котором я провел свое детство. Тот дом, перед которым я сейчас стою.

С того места, где я находился, можно было видеть только один этаж. Остальные девять находились под землей. Мой прадед в какой-то энной степени, построивший родовой дом, не любил высокие строения. И он был весьма экстравагантным человеком. Никаких пластиков, никаких камней. Только чистое дерево. Нужно быть ближе к природе и тогда она потянется вам навстречу. Это его девиз.

И мы, его потомки, свято чтили это. Никаких перестроек первого, верхнего этажа. Никаких существенных модернизаций. Историческая ценность должна оставаться исторической ценностью. И хоть никто и никогда не увидит на нашем доме табличку, что данное сооружение охраняется Галактикой, ни один из членов нашей гордой фамилии не поднимет руку на святое.

Потоптавшись пару минут на стоянке, я решил не вызывать прислугу. Вещей немного, настроение бодрое, можно и прогуляться пару сотен метров до дома. А может быть просто приятно после долгого отсутствия пройтись по знакомым с детства местам. Через пластиковую стоянку, через пляж, где на песок накатывается теплая волна индивидуального микроморя, через парк с реликтовыми клумбами папоротника и бассейнами, в которых плещется семга и форель. Приятно вспугнуть мирно пасущихся на полянке павлинов и семейку карликовых слонов, завезенных в прошлом столетии из Африканских районов. Просто приятно. Здравствуй, Дом!

– С приездом, молодой хозяин!

– А, привет, Бемби.

Бемби, это круглая, блестящая штука, которая, чуть покачиваясь, парит у моего плеча. Дворецкий шестого поколения. Иногда в детстве я пробовал сосчитать, сколько их в доме. На второй сотне, обычно, сбивался.

– Сообщить о вашем прибытии, молодой хозяин?

– Спасибо, не стоит. Где все?

Бемби соединился с остальными дворецкими и через секунду выдал:

– Ваш отец в библиотеке изучает старинные писания, которые на прошлой неделе ему привезли археологи. Братья на западной веранде. Какие будут указания, молодой хозяин?

– Как всегда. Горячая ванна, тапочки и халат. И вот еще… Я достал из кармана чек и вставил его в щель Бемби.

– Перевести на мой счет. Двадцать процентов на пожертвования в защиту поголовья обезьян из Гваделупского национально заповедника. Налоги и прочее. Как всегда. Подзарядку себе сделай. И передай, чтобы больше меня не беспокоили.

Бемби проглотила чек, развернулась и исчезла из поля зрения. Хорошая особенность, не попадаться когда не нужно на глаза и одновременно быть всегда рядом. Шестое поколение, что тут скажешь.

С горячей ванной можно немного потерпеть. Правила приличия требовали для начала поздороваться с обитателями. Вполне возможно, что не сделай я этого сейчас, не сделаю это в течение долгих месяцев. Наш дом достаточно велик, чтобы не встречаться каждых день. Четыреста или около того комнат, это не шутка. Правда, я не понимал, для чего так много помещений. Сказать по правде, за свою жизнь я так и не осилил всех комнатушек, зальчиков, кладовок. Не говоря уже о нижних этажах, на которых располагались несколько фабрик, заводов и тепловых электростанций.

Западная веранда находилась всего в десяти минутах ходьбы. Так что первыми меня увидят братцы. И хотя большого желания попадать им на глаза не было, я не раздумывал долго. Какие ни есть, а родственнички. Причем, самые родные.

Родные родственнички расположились под раскидистыми ветками карликовых эвкалиптов и пили. Сколько я себя помню, это единственное, что они делали вместе. Обоюдное хобби, так сказать.

– Привет, братишки, – я плюхнулся в свободное кресло, сцепил пальцы и стал терпеливо ждать ответа.

Несколько слов о братьях и о семье.

Мы родились тридцать лет назад с разницей в один час. Точнее, сначала они, а уж потом, ровно через час, я. Именно эта ничтожная разница во времени оказалась решающим фактором для меня, как для исторического персонажа. Консилиум врачей, встретивших братишек, уже успел принять на грудь положенные в этих случаях премиальные, а посему никто и не пошевелился, когда на свет божий стал проситься третий отпрыск великой фамилии.

Я проорал благим, непереводимым детским криком добрых два часа, пока дворецкий сумел втолковать людям в белых халатах, в чем дело. Но время было упущено и ничего нельзя было сделать. Медицина ошибается в одном случае из миллиарда. Ничтожный шанс за всю известную практику Полярного мегаполиса. Ничтожный шанс, это я. Колоть положенные гормональные прививки поздно. Вводить генные увеличители бесполезно. Потерянный для человечества экземпляр. Лучше уничтожить, и не мучаться.

И быть мне горсткой пепла, развеянного на ураганном ветру, если бы не паПА. Осоловевший от суеты медицинского персонала, от терминов и сочувственных взглядом, он сделал шаг, за который я признателен ему и по сей день. Оставил меня в живых. Урод, не урод, но живой и родной. Таким образом, именно паПА я обязан и жизнью и всем прочим, что из нее вытекает.

Почему «паПА». Хм. Не знаю. Я всегда его так называю. ПаПА. Есть же вещи, которые не требуют объяснений. ПаПА – как раз такой случай.

До пяти лет, между мной и братьями не существовало совершенно никакой разницы. Мы вместе носились по огромному нашему дому, оглашая его дикими воплями. Вместе творили безобразия. Но почему-то, наказания за совершенные безобразия странным образом обходили меня стороной. Тогда я не придавал этому особое значение, злорадно наблюдая за поркой старших братьев, но сейчас понимаю, что меня просто жалели. Жалели уродца.

Когда я впервые понял, что я не такой, как братья? Наверно тогда, когда они первый раз отправились в школу. Веселые и довольные, что вырвались, наконец, из дома.

А я остался один. В ставшем пустым и скучном доме. Где только дворецкие иногда попадались в застланных коврами коридорах. Да паПА, у которого при встречах со мной на глазах показывались слезы. Странные, и непонятные мне.

Через год, когда братья приехали на каникулы, я впервые в жизни почувствовал страх. Потому, что не узнал их. Они стали такими… Такими… другими, что ли? Выше меня на голову. С красивыми пропорциями тела. Умные. Рассматривающие меня непонятным, странным взглядом, в котором было что-то нехорошее. Что-то, что я раньше никогда не замечал.

И тогда же, я впервые услышал это слово. «Урод».

Сейчас смешно вспоминать, но тогда это было обидно.

Я – урод. Я совершенно не похож на нормального человека. Не могу получить официальное образование. Не могу получить официальную работу. Я многое чего не могу. Только существовать.

Конечно, я замкнулся. Готов поклясться, что даже дворецкие видели меня слишком редко. Я прятался в чуланах, плакал и проклинал тот день, когда появился на свет. И вполне возможно, что закончил бы дни свои где-нибудь в психушке, если бы не паПА.

Когда мне исполнилось семь лет, а сам я был похож на затравленного щенка, вечно ищущего темную щель, он выловил меня, посадил на колени и рассказал одну очень старую историю. О человеке, которого все презирали только за то, что он умел летать. Люди презирали его за то, что не умели делать сами. За то, что он был не таким, как они. А человек… Человек продолжал летать. И радовался этому. Пока его не сбили ракетой «Земля-воздух». Коротенькая история, с не очень счастливым концом.

ПаПА рассказал мне эту историю, ссадил с колен и уже больше никогда не утешал меня. И именно тогда я сделал для себя небольшое открытие. Можно быть уродом, можно быть непохожим на всех, можно быть презираемым всеми, но быть счастливым.

На долгие десять лет моим домом стала библиотека. Не хочу стучать себя кулаками в грудь, но среди огромного количества книг, которые находятся в нашей домашней библиотеке, нет ни одной, которую я бы не прочитал. Начиная от газет вековой давности, заканчивая совершенно секретными, толстыми руководствами по управлению боевыми крейсерами Великого галактического флота.

Часто, рядом со мной находился и паПА. Один из крупнейших специалистов историков по древней Земле. Иногда мы обсуждали книги, спорили, доказывали свои истины. Иногда, просто молча переглядывались. И улыбались.

А с братьями… Братья переросли меня почти вдвое. По ширине втрое. Обрели солидные животы и должности. По уму… По уму ничего не скажу. Хотя братья не слишком приветливы со мной, не хочу говорить о них ничего плохого. Родственнички.