Текст книги "Охотник за бабочками"

Автор книги: Сергей Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Конкретней давай. Про КБ.

– А конкретней некуда. Я, почему тебе помогаю? Знаешь? Да нет. Я тебя и без этого уважаю. Микросхема у меня на КБ имеется. Да-а… Конкретная микросхема. Какая, не скажу. Не твоего ума, Константин батькович, дело. Обидел он меня сильно. Лет эдак триста назад. А может и две тысячи триста. Неважно. За национальную гордость и неделимость мировоззрений!

Славно пошла. Жаль, Кузьмич не может к нашему застолью присоединиться. Я его на молнию застегнул, чтобы в разговоре не мешался. Ишь, как буйствует, на волю выбраться пытается. Кстати, а бабка мировая. Душевная.

– Как найти КБ, сам знаешь. Где баба твоя, там и он проживает. А вот про вселенную с тремя девятками, не скажу. Циферки дело непостоянное. Сегодня правдивые, а завтра все солгут. Я тебе по-другому подсоблю. Ты какие песни любишь? А вот эту знаешь? Первым делом, первым делом космолеты, ну а…Не знаешь. Жалость-то, какая. Тогда слухай внимательно.

Старуха почему-то осмотрелась – не подслушивает ли кто.

– Дам я тебе провожающего. Да вон в углу валяется. Для кого кот о восьми глаз, а для тебя первейший помощник станет. Не жрет, не спит, и все знает. Я его сама собирала. Балуюсь, признаться, на досуге. Всю душу в него вложила. Зовут как? Да Хуаном и зовут. Имя, как имя. Загалактическое, импортное. Можешь попроще кликать, покороче, не обидится. Ну-ка иди сюда, тварь безмозглая!

Хуан встрепенулся, открыл остальные семь глаз, поднялся в воздух и двинулся к старухе. Это только с первого взгляда на кота похож. А на самом деле шарик мохнатый, глазами утыканный. Модернизированный дворецкий, скорее всего.

Он плюхнулся старухе на коленки и вопросительно уставился на нее. Все показывало на то, что тварь соображает.

– Вот здесь у него разъемчик имеется. Найдешь. К своему звездолету подсоединишь. Есть, есть место. Я уж сгоняла к твоему корыту, проверила. Ты, кстати, на будущее его предупреди, что б в чужих местах болты с площадки посадочной не откручивал на память. Вот. Что еще?

Старуха, накручивая глаз кота на палец, на минуту задумалась. Хуан сидел смирно и терпеливо выносил издевательство.

– Дорога трудной будет. Но, Хуанчик, не подведет. Не заблудитесь. Самое главное вот что. Победить КБ Железного не просто, но возможно. Это только кажется, что он весь такой навороченный. Главное найти его слабое место. Хуан в курсе. В трех девятках найдешь планетную систему странную. На гантелину похожую. Уроды там какие-то обитают. Извини, не про тебя речь. В этой системе разыщешь континент центральный. Где-то там, на континенте, найдешь и ответ, где скрывается ключик к смерти КБ Железного. А вот этого я не знаю. Может в ящике каком, а может и в национальном банке. Разберешься, не маленький. Вот и все.

Старуха протянула Хуана, который беспрекословно перекочевал ко мне на руки.

– Береги его, королевич. Да из виду не упускай. Может еще бутылочку?

Я отказался. Компания, она, может быть и хорошая, только я и так здесь засиделся. Пора делом заниматься.

– Нет, так нет, – не обиделась старуха, – Тогда двигай на выход. Хуан тебя и проводит.

Глазастый кот воспарил в воздух и поплыл к дверям.

– За ним и ступай. Подожди-ка. Дай-ка я тебя на дорожку перекрещу, чтоб поле твое энергетическое восстановить. Теперь ступай. Млечным путем тебе дорога.

Пока Волк набирал положенную скорость и выходил на околопланетную орбиту, я занялся Хуаном. Для скорейшего решения этой задачи пришлось выпустить из кармана Кузьмича. Кому как не ему разбираться в подобных штуковинах. Выпущенный, Кузьмич принялся сильно ругаться. Ему, видишь ли, не понравилось, что не позволил я ему участвовать в беседе. Однако, после назначения его ответственным за Хуана, Кузьмич успокоился. Ответственность всегда успокаивает.

– Ну и где у него место заветное? – Кузьмич заходил вокруг кота по третьему кругу и внимательно разглядывал мохнатое тельце. Вслед за Кузьмичом внимательно следили глаза Хуана. Семь штук. Один, все же удостоил внимания мою скромную персону.

– Я думаю, что разъем находится там, где ему и положено быть, – предположил я и указал на заднюю часть Хуана.

Кузьмич остановился напротив указанного места, ткнул пару раз пальцем в шерсть. Осторожно, а вдруг цапнет сдуру.

– Там она. Как есть там, – обрадовался он, заглядывая под густую шерсть. – Волчара, где у тебя-то разъем? Как вас связать? Навеки и бесповоротно.

Корабль, продолжая работать над навигацией, выпустил из стены тонкий, с палец толщиной кабель с магнитным замком на конце. После чего потребовал незамедлительно нарисовать на борту дополнительную звезду за нестандартное использование вверенных ему мощностей. Я разрешил. Одной звездой больше, одной меньше, кто их считает. (По окончании миссии лишить Вселенский Очень Линейный Корабль звезды в количестве одной штуки за попытку кражи болтов на посадочной площадке Бабяги.)

– Сувать, что ль? – неуверенно спросил Кузьмич, сравнивая размеры замка и заднего разъема Хуана. Кабель, действительно, казался чуть великоватым для маленького, пушистого кота.

– Валяй, – разрешил я. – Если что, вернемся, скажем, что само ликвидировался.

Кузьмич, одной рукой задрав шерсть, второй осторожно ввел кабель до момента стыковки.

– Есть! – заорал Волк, заставив вздрогнуть и меня, и Кузьмича, и даже Хуана. – Чувствую, есть связь.

Хуан, заполучив связующее звено, притих, прикрыл половину глаз, а остальными лишь изредка помаргивал, приветливо поглядывая на нас.

– Ну и что он сообщает?

– Щас, – Корабль секунд десять натужено урчал и потом выдал интересующую нас информацию: – Сообщает, что таракан ему не понравился. Пальцами тыкает больно. А ты, командир, на его взгляд смешной и беззащитный.

Кузьмич оскалил зубы, притиснулся вплотную к Хуану и, уткнувшись ему в глаз, сердито заявил, что, если каждая лохматая тряпка намерена обзывать его тараканом, то он готов применить грубую Кузьмичевскую силу, дабы доказать обратное.

Хуан торопливо заморгал, давая понять, что он не дурак и все прекрасно сечет.

– Ты его о деле спроси? – мне, кстати, тоже не понравилось мнение кота обо мне. Почему это я беззащитный? Могу и по белому пузу кулаком.

– Направление есть. Я уже, – сообщил Волк. – Только знаешь, командир, куда мы направляемся? В Тараканьскую пустошь. Извини, Кузьмич, но это официальное название.

Тараканьская пустошь не являлась местом в Галактике, куда спешили залететь на выходные дни. Если по правде, туда, вообще, никто не летал. Потому, как нечего там было делать. Огромное пространство без звезд, планет и прочей мелкоты. Насколько я помню, в начале тысячелетия в Тараканьскую пустошь была организована последняя научная экспедиция, которая доказала, что в этом районе нет даже вездесущих элементарных частиц. Скучное и бесперспективное место.

– В пустошь? – переспросил я и вопросительно уставился на Хуана. Тот быстро-быстро задергал ресничками и даже от усердия воспарил немного над панелью. – Давай в пустошь.

– Было бы сказано. – Корабль еле заметно дернулся и, скачками набирая скорость, рванул к очередной точке Великой Галактики.

Вот уж где самая настоящая скукатища. Трудно в это поверить, но когда выглядываешь в иллюминатор, в надежде полюбоваться Тараканьской пустошью, то упираешься взглядом в сплошную темноту. Не видно ничего. Даже далекие звезды, балующие своим могучим блеском всю вселенную, не могут пробиться сюда. Кузьмич на спор просидел у центрального экрана двое суток, отыскивая хоть одну блесточку, хоть маленькую вспышку, хоть крошечный огонечек. Ничего у него не вышло. И ничего он не получил, кроме хорошего щелбана по лбу. Правда, потом мне пришлось неделю палец в гипсе держать, но это уже мелочи.

От скуки и от безделья на корабле началась Зеленая Тоска. Эту болезнь обнаружили в прошлом веке наши ученые из Российской области. При Зеленой Тоске люди становятся зелеными и тоскливыми. Прячутся в темных углах и ни с кем не разговаривают.

Что до Волка, то ему мое общество не сильно то и нужно было. По его словам, он занимался модернизацией корабля, то есть себя самого, проверял запасы топлива, провизии и других, не менее важных ресурсов.

Кузьмич тоже нашел себе достойное занятие. Он привязал к глазу Хуана тонкую веревку и прогуливался с ним по кораблю, волоча бедного кота по стальной палубе. Когда Хуан пытался передвигаться более удобным ему способом, Кузьмич сурово дергал за веревку, возвращая его на место, и приговаривал:

– Ты животное, а не птица. Ползай, а летать не смей.

После чего Хуан камнем падал на пол, свешивал набок тоскливые глаза и полностью отдавался воле Кузьмича.

На исходе третьего месяца самого идиотского полета в моей жизни, когда я уже начал сомневаться в умственных критериях Хуана, я сидел подле центрального обзорного и пялился в темноту. В голове, как и в окружившей Корабль Тараканьей пустоши была пустота. Трудно найти хоть одну мысль, о которой уже не думал за долгое время пустого полета. Рядом лежал (стоял) круглый Хуан, а на горбу у него примостился Кузьмич. Корабль составлял нам компанию и тянул, еле слышно, грустную песню о капитане космического лайнера, которого многочисленные пассажиры просят не гнать на сверхсветовой корабль. Им, видите ли, некуда было спешить. Как и нам.

Первым заметил приближение хоть чего-то Кузьмич. Он у нас самый зоркий.

Что он там заметил, еще не было известно. Кузьмич протер глаза кулаками, помотал головой и, съехав по шерсти Хуана, прильнул к экрану.

– Там что-то есть.

За последний месяц я слышал эти слова раз двадцать. И от самого Кузьмича. И от Волка. Так что не обратил особого внимания. Но Кузьмич настаивал.

– Крыло даю, есть там что-то.

Я оторвался от полусонного состояния и перевел взгляд туда, куда тыкал пальцем Кузьмич.

Тут и Корабль прекратил тянуть грустную песню и достаточно бодрым голосом, в котором бурлила нескрываемая радость, возвестил:

– Прямо по курсу твердый объект неопределенной субстанции. Очень большие размеры. Даже слишком. Снижаю скорость до подлетной. Вот черт!

И в этот момент я тоже увидел объект, по словам Корабля очень больших размеров.

Прямо перед нами находилась гигантская, просто весьма гигантская плоскость. Если развести руками, то примерно такого масштаба. И очень тонкая на вид. Грубо говоря, суперлист серого полотна в пространстве.

– Это что? – обернулся Кузьмич.

Ничего не ответил я другу. Потому, как не знал. И не видел ничего подобного. И даже не слышал.

– У условного горизонта такая же плоскость, но вертикальная, – сообщил Голос. – Угол наклона к продольной оси девяносто градусом. Тютелька в тютельку. Будем у края через восемь минут.

Волк включил маневровые установки и стал осторожно приближаться к краю серой плоскости.

– Что говорит Хуан?

– Сообщает, что мы на месте. Говорит, что нет никакой опасности. А по мне, так развернуться и драпать отсюда, пока лонжероны целы.

Паникует Волк. Паникует. Да и не мудрено. Вроде ничего особенного, а боязно. Неизвестное всегда страшит. Одно дело, когда опасность вот – пред глазами. Совсем другое, когда она замаскированная.

– Минута до контакта.

Уже без всякого напряга был виден серый материал плоскости. Толщина, не больше человеческого волоса. Кто ж ее сюда запихал?

– Есть контакт.

Корабль остановился в сантиметрах десяти от серого блина размером с порядочную звездную систему. Из обшивки Волка вылезла щупальца и осторожно потянулась к плоскости. В тот момент, когда механический палец ткнулся в непонятное – вспыхнуло.

Серая плоскость замерцала мириадами огней. От края, до края. А перед нами, на далекой вертикальной стене загорелись гигантские, непонятные знаки. Числом громадным, но конечным в своей сущности.

– Вот он, ад – почти обречено выдохнул Волк. – А говорили что нет его. Врали. Все врали. Вот и верь теперь ученым.

Кузьмич был несколько другого мнения. Сощурив пристально глаза, он внимательно вглядывался в горящие знаки и судорожно тер рукой лоб.

– Это не ад, – хрустнул он пальцами ног. – Это письмена. Самые натуральные письмена.

Если Кузьмич говорит, что перед нами письмена, то так оно и есть. А если говорит, то должен перевести, что за сообщение нам включили.

Кузьмич кивнул.

– Одну минуту.

Мне нравится наблюдать за ним, когда он, вот так, не жалея ни себя, ни своего мозга, над чем-то старательно размышляет. Оба указательных пальца в носу, что б сподручней думать, на лбу капельки пота от напряжения мысли. И даже прозрачные крылья приобретают какой-то задумчивый оттенок.

– Ну что, Кузьмич? – спрашиваю. Интересно все же.

– Мне все ясно, – бабочек вынимает пальцы из носа и растирает перенапряженное лицо.

– Не тяни, Кузьмич, – прошу. Ведь знает же, зараза, что всем интересно, а тянет. Балдеет, что ль, он от этого?

– Это сообщения о наличии в настоящий момент времени направлений движения. Язык, на котором данная ересь начертана, весьма древний. Еле узнал. И подробней можно. Значит так. На сегодняшний день имеем три направления. Направо, налево, и понятное дело, прямо вверх. Если поднимемся чуть повыше, то увидим взлетные огни данного космодрома.

Волк не терял ни секунды. Он взмыл вверх и остановился в километрах ста от поверхности.

Кузьмич оказался прав. Серая до этого плоскость, освещенная беспорядочными огоньками, с высоты превратилась в самое обычное взлетное поле. Правда, очень больших размеров. Одна полоса заворачивала направо. Вторая – налево, а третья терялась где-то впереди.

– Далее в сообщении, если конечно вы доверяете моим лингвистическим способностям, нам сообщают, что не советуют соваться ни в одну, ни в другую, ни в третью сторону. Как написано, так и говорю. Объясняю.

Кузьмич торопливо зашевелил губами, в уме переводя светящийся язык на человеческий.

– С самого начала идет общее предупреждение. Цитирую: – «Остановись, всякий прилетевший сюда и подумай, нужно ли быть тебе здесь». Именно так и написано. А после этого и частные замечания. Лабуда какая-то.

Мы с Кораблем настояли на том, что бы была переведена и так называемая лабуда.

– Говориться здесь, что если мы, полные придурки и вздумаем полететь направо, то потеряем все имущество, включая и носильные вещи. Корабль само собой. Как два крыла обмахнуть.

– Не пойдет, – коротко изрек Волк, – Что дальше?

– Дальше – налево. Тут попроще. Кто рискнет в ту сторону махнуть, то всех ожидает гибель неизвестная. И корабля само собой. Как два крыла обмахнуть.

– Не пойдет, – сказали мы одновременно с Волком.

– Тогда зачитываю третий параграф. Ежели кто себя мужиком чувствует и надумает прямо махнуть, то быть и ему, и всем кто его сопровождает, женатыми. И кораблю само собой. Как два крыла понятно что, но мне это направление нравится больше всего. Голосуем. Кто «за»?

– Помолчи, Кузьмич. – Остановил я его, – Больше ничего?

– Больше ничего, – развел руками бабочек.

– Тогда объявляю о созыве внеочередного первого созыва команды корабля и самого Корабля. Думать будем.

Внеочередной первый созыв решено было провести со всеми подобающими торжествами. Кузьмич украсил командирскую рубку разноцветными флажками, вырезанными из спасательных парашютов. Корабль по такому поводу включил все бортовые и внутренние огни, а также торжественную маршевую музыку. Я, как командир корабля, составил список приглашенных, и гостей в единственном лице Хуана. Повесил над потолком красное полотнище со словами «Привет участникам первого созыва». Из закуски присутствовала стерлядь, запеченная в макаронах, маринованные яблоки с макаронами, картошка-пюре с макаронами и икра белая из макарон. А также принудительно изъятая у Кузьмича бутылка дешевого портвейна «Три космонавта» с изображением на этикетке странного вида животных с именами «Стрелка и Белка» и собственно самого Кузьмича.

Первым слово взял командир Вселенского Очень Линейного Корабля.

– Слово для вступления предоставляется мне. Добрый вечер.

Кузьмич с Кораблем дружно ответили тем же, а единственный гость первого созыва Хуан захлопал ресничками.

– На повестке дня один вопрос. По какому пути полетим, граждане и техника? Прения потом будут. Сначала я свои мысли выскажу, – я прокашлялся. – А дальнейшее наше путешествие подразумевает, что одна из предложенных нам дорог ведет наш дружный коллектив к намеченной цели. Какой, всем известно. Соответственно, две оставшихся, к той же самой цели не ведут. Хлопать не надо. Не люблю. С высоты своего жизненного опыта предлагаю, не гадать на пальцах, а опробовать все маршруты.

– Я категорически не согласен, – вскинул руку Кузьмич и повторил, – Категорически. Потерять все имущество и наш многоуважаемый корабль, куда ни шло. Заработаем еще, пока крылья есть. Общественную свадьбу всем сыграть тоже неплохо. Правда, не знаю, как это будет выглядеть с Волком. Может, припаяют сбоку корыто женского роду и весь разговор. Но вот по третьему пункту, где погибель обещают, я буду голосовать «против». Категорически против.

– Дристун. – Корабль был лаконичен.

– Еще мнения? – в чем-то Кузьмич прав. Но где гарантия того, что мы не ошибемся?

– У меня мнение, – подал голос Волк. – Мы тут с Хуаном посовещались и решили. Насчет меня не беспокойтесь. И не из таких передряг вылетал. Даже интересно, кто такой наглый да самоуверенный имущество у честного народа отбирает. Слетаем, давайте, и разберемся. А как разберемся, так вся вселенная нам в ножки и поклонится. За дело наше доброе.

– Как же, жди, поклонится, – пробурчал Кузьмич. Но его слово закончилось, и я попросил первый созыв не обращать внимания на последнюю реплику из зала.

– По второму пункту аналогично, – продолжал Волк. – Не знаю как насчет вас, белковых, а меня и автогеном не заставишь в это дело ввязываться. Тем более никто не посмеет ко мне всякие там корыта приваривать. Ни женского, ни мужского рода. А насчет смерти… Что наша жизнь? Игра. Выживем, так выживем. Помрем, так помрем. Пусть о нас песни слагают.

– Хорошо сказал, – вновь подал реплику Кузьмич, записывая слова Корабля в блокнот.

– Все?

– Все, – корабль прогремел бравурный марш, показывая, что у него, действительно, все, и он готов на любые подвиги во имя сомнительных песен, которые если и сложат, то будут петь по великой пьяни.

– Тогда разрешите подвести черту. Тремя голосами «за» и одним голосом «против»…

– А ты, командир, за меня голосами не разбрасывайся, – встрепенулся Кузьмич. – Я, может, мнение свое поменял. И поменянное мое мнение такое. Куда все, туда и я. А то ж знаю я вас, как что не так, так за борт выкинете. Обоими руками «за»!

Кузьмич вскинул вверх обе руки, и оба крыла. Попытался вскинуть ноги, но пошатнулся и только моя твердая рука спасла его от неминуемого позора на Первом Внеочередном созыве.

– … Четыре голоса «за», – подвел я итог. – Единогласно. Курс по правой полосе. А там, как получится.

Первый внеочередной созыв закончился распитием бутылки портвейна и исполнением на двух языках – земном и техническом – гимна Великой Галактики.

Спустя двое суток, когда уже на космическом горизонте появились первые признаки приближающихся звезд, произошло событие, которое я даже отметил в бортовом журнале, как необъяснимо научное.

Корабельные склянки как раз отзвякали половина пятого. Я находился в багажном отделении, проводя тщательный досмотр имеющихся ящиков. Ничего особенного. Упакованные скафандры, совершенно непонятной конструкции. Оружие, ни на первый, ни на второй взгляд не походившее на оружие. Неизвестные мне приборы и железо. Корабль незримо присутствовавший при разборках, клятвенно заверял, что все находится в превосходнейшем состоянии. Нужно только маслицем протереть, да от ржавчины отскоблить. На предложение выкинуть весь этот хлам за борт, Волк ответил категорическим отказом.

– Не тобой, командир, положено, не тобой и в расход пущено будет. Пусть хлам, пусть барахло. Но оно мне дорого как память о скитаниях.

Возразить тут нечего. Корабль прав. Я тоже неохотно расстаюсь со старыми вещами. Взять хотя бы того же Кузьмича.

– Требуется срочное присутствие командира на мостике!

– Чего это Кузьмич разоряется, – спросил я, захлопывая последний осмотренный ящик.

Волк пару секунд узнавал подробности, после чего сообщил:

– Там чушь, какая-то, за бортом. Наверно и в правду твое присутствие необходимо.

Быстрый и точный доклад. За что мне и нравился Корабль. «Чушь за бортом». Никаких проблем.

Едва я появился в дверях, как Кузьмич торопливо замахал крыльями.

– Быстрее, командир. Ты только посмотри что твориться.

За центральным обзорным экраном шел снег. Самый обычный, белый и пушистый снег. Он падал строго по вертикальной вниз, медленно и даже, как мне показалось, печально.

Я поскреб щетину, предварительно выставив вперед подбородок.

– Мы что, стоим?

По звуку, доносившемуся из динамиков, выходило, что Корабль сам находится в недоуменном состоянии.

– Да, вроде, летим, – не совсем уверенно пробормотал он.

– А скорость, какая? – продолжал допытываться я, наблюдая, как снежинки плавно опускаются на бронированное тройным слоем стекло и тают.

– Скорость, как и положено. Порядка двадцати световых. Или около того.

С почесывания подбородка я перешел к почесыванию головы.

– И атмосферы за бортом, естественно, никакой нет?

Корабль защелкал дублирующими датчиками.

– Ни одного грамма.

Странно.

– Странно, – сказал я. – Скорость бешеная, воздуха нет, а снег идет.

Минуту никто ничего не говорил. Все наблюдали за странным безатмосферным явлением.

– Может оно сознательное? – выдвинул свою версию Волк. Выдвинул робко, что говорило о том, что ему самому версия не нравится.

– Ерунда, – я постучал по стеклу, привлекая внимание севших на него снежинок. Никакого эффекта. Снег, как снег, – Аномалии есть?

– Кроме снега, ничего.

– Ерунда, – еще раз сказал я и уселся в капитанское кресло. Нужно все хорошенько обдумать.

– Глубина снежного заряда?

– Двадцать метров вокруг меня, – сообщил слегка испуганно Волк, – А можно я их сбросить попытаюсь.

Мне стало немного не по себе. Это что же получается? Нас в оборот взяли? Или предсказания сбываться начинают. Может, действительно, стоит попробовать оторваться?

Закрепившись ремнями безопасности, прижав Кузьмича к груди, я позволил Кораблю продемонстрировать несколько фигур высшего пилотажа. На удачу надежды было мало, поэтому она и не пришла. Снежинки как летели строго вниз, так и продолжали парить, не обращая внимания на пируэты могучего Корабля.

– Все, больше не могу, – затравленно прокомментировал свои потуги Волк, и заглушил двигателя.

А снег все падал и падал.

Мы потушили все огни, вырубили всю аппаратуру, даже вспомогательную, в надежде прикинуться глупым метеоритом.

А снег все падал и падал.

Мы попробовали расстрелять его из орудий Корабля. Ноль эффекта.

Мы многое чего пробовали, но все без толку. Белые хлопья, словно издеваясь над нами, летели вниз, появляясь не из чего, и улетая в никуда.

– А вы знаете, что такое снег? – спросил Кузьмич, который после двух часов безуспешных попыток оторваться от снежного заряда, прилип к экрану и заворожено вглядывался в медленное скольжение осадков.

– Кристаллизованные молекулы воды, или вроде того, – блеснул я.

– А вот и не правда, – прошептал Кузьмич.

Я пожал плечами. Кузьмич прожил больше меня, может и знает поболе. А он тем временем продолжал:

– Снег, это души всех невинно убиенных мух.

Я закашлялся.

– Сколько их несчастных от злодеев разных полегло? – голос Кузьмича стал совершенно тихим, словно и не с нами говорит, – И пауки их вяжут, и отравой разной их травят. Про мухобойки и ленты липкие не говорю. Всем известно. И умирают мухи в муках страшных. И возносятся на небеси, дабы принять прощение вечное и превратиться в создания небесные.

– Через туннель возносятся, или как?

Кузьмич посмотрел на меня с укоризной.

– Зачем язвишь, командир? Они ж тоже твари живые. Были. Раньше.

– Да я вижу. Третий час прилипли к нам, как к дерьму. А что, Кузьмич, по-твоему, тогда дождь и град?

Бабочек отвернулся к экрану и провел маленькой ладонью по запотевшему стеклу, оставляя на нем сырой след.

– Град? Плачут они, понятное дело? Как им тоскливо на небе становятся, они плакать начинают. Людей и тварей их погубивших ударами своими отмечают.

– Гадят то есть? – уточнил я, – И живые гадили, и мертвые успокоиться не могут.

– Злой ты, Командир. От добра слезы горькие не льют. А что дождя касается, объяснять, или сам додумаешься.

Я высказал первое предположение, которое меня посетило:

– По жидкому гадят?

Кузьмич в сердцах сплюнул.

– Хоть и друг ты мне и командир… Эх! Да что там говорить.

Он окончательно расплющил лицо по стеклу, прижавшись к экрану. И, кажется, стал разговаривать со снегом. До меня доносились такие слова, как «несчастные, бедные, сиротинушки, горемычные». Мне даже показалось, что в середине тихого монолога Кузьмича промелькнуло сообщение, чтобы его «сиротинушки» не слушали какого-то там козла.

Снег за экраном неожиданно остановился, странным образом собрался у обзорного экрана, облепил его плотным слоем.

На всякий случай я медленно сполз с командирского кресла и перебрался за его спинку.

Кузьмич от такого поведения снега совсем спятил. Он гладил стекло, что-то нежно жужжал, а под конец поцеловал стекло своими маленькими губами.

Снег разом отлепился от экрана, отлетел от корабля метров на десять, превратился в белый цветок, с которого стали по одному осыпаться лепестки.

– Прощается он с нами, – тихими голосом сообщил Кузьмич, – Давайте и мы, попрощаемся.

Под вспышки бортовых огней Корабля, который морзянкой передавал космическому облаку прощальный привет, я осторожно помахал рукой, как велел Кузьмич, и проводил глазами улетающих от нас стадо диких космических снежинок. Может прав Кузьмич? В жизни и в смерти всякое бывает.

– Волк! Полная тяга! Сваливаем, пока не догнали! – заорал я, втискиваясь в кресло.

Корабль рванул с места на восьми перегрузках. Видать его самого не на шутку пробрало.

Только Кузьмич, растопырив ноги и упершись в стекло руками, продолжал стоять у центрального обзорного, вглядываясь в то место во вселенной, где исчезли сумасшедшие мухи. Снег, я хотел сказать.

По его щекам текли маленькие капельки слез, а сам он непонятно для кого бормотал:

– Курлы! Курлы…

Долго курлыкать ему не позволил Волк.

Раздалась тревожная сирена и его голос, твердый и механический, прогремел:

– Неприятности по правому борту! Система дальнего обнаружения блокирована. Двигательные установки блокированы. Блокированы? Черт, точно блокированы. Командор, фигня получается.

Командор, то есть я, уже находился на своем рабочем месте и судорожно изучал ситуацию. Паршивую, надо признаться. Корабль, хоть и бывает иногда излишне эмоционален, но в целом передает происходящее правильно. За правым бортом творилась самая настоящая фигня. А если быть точнее и свериться с Большим Галактическим словарем по космонавтике, то выходило даже не фигня, а фигнища. «Необъяснимые явления пространства, угрожающие жизни экипажа и корабля». Том второй, шестая галочка сверху.

Корабль собрал последние остатки сил и развернул себя носом к этой самой фигнище.

Несколько тысяч кораблей, самой разной конструкции, формы и назначения, застыли неподвижным плотным облаком посреди космоса. Ни одного огонька, ни одной сигнальной лампочки. Только жуткое переплетение бывших антенн и батарей. Только серый цвет времени. Застывшее безумие времени.

– Что это? – Кузьмич, как и всегда в минуты опасности перешедший на шепот, занял положенное предписанием место у кармана.

– Похоже на кладбище, – предположил я, – Мне паПА когда-то рассказывал, что такое бывает. Погибшие корабли слетаются в одно место.

– Сами? – Кузьмич сделал очень большие глаза.

– Течением, Кузьмич. Течением. Солнечный ветер. Звездные ураганы. Галактические тайфуны. Ничего страшного.

– А как же Волк?

Об этом я и не подумал.

– Кораблю доложить обстановку!

Волк прокашлялся и вкрадчиво промолвил:

– Нечего докладывать. Двигатели, как уже сообщалось, блокированы. На сто процентов. Системы ведения огня тоже. И еще у нас толчок сломался. Ничего не понимаю.

Последний пункт доклада к делу не относился. Но первые пунктики следовало изучить более тщательно.

Я попробовал пощелкать клавиатурой, подвигать рычажками, понажимать кнопки. Эффекта никакого. Словно не корабль, а плавающий в космосе старый ботинок.

– Таким образом, пока не разберемся в чем дело, покинуть район мы не сможем? – скорее спросил, нежели констатировал я.

– Точно, – коротко согласился Волк, стараясь более экономно распоряжаться оставшейся энергией.

Кузьмич рухнул на пол, застучал по нему ногами и руками и заголосил. Тоненько и жалобно.

– Говорил вам, не надо сюда соваться. А нас предупреждали.

– Разговор об имуществе шел, – поправил я Кузьмича, – А о жизнях наших не было ни слова.

Кузьмича это успокоило. Немного.

– Командор, есть две новости.

Новости были плохие и плохие. Плохая новость заключалась в том, что наш корабль стал медленно приближаться к космическому железу. Словно за веревку притягивали. Вторая плохая новость оказалась чуть похуже. Волк последний раз вспыхнул габаритами и прекратил свое существование. Мысль о старом космическом ботинке вновь пришла мне в голову.

Лишившись самого главного, Корабля, мы с Кузьмичем и Хуаном забились в командирское кресло и стали ждать. Не знаю чего. Чего-нибудь. А что мы могли сделать?

Груда железа приближалась. В какой-то момент я осознал, что все эти корабли, покрытые серостью космического пространства, как-то связаны между собой. Ни один из кораблей не болтался сам по себе. то ли канат, то ли мостик, а то и целый шлюз соединял их. И все это казалось ухоженным. Только клумб не хватало. И фонтанов с писающими мальчиками.

– Командир, ты еще за борт ящики со склада не выкинул?

Я отрицательно покачал головой и застучал зубами.

– Ты тут посиди, а я на склад смотаюсь. Возьму пушку на всякий случай. Не нравится мне здесь.

Кузьмич сполз с кресла и развернулся к дверям, собираясь выполнить задуманное. Не получилось.

За вереницей событий и времени я как-то забыл о «глазе», который находился на полу в командирской рубке. Есть и ладно. Есть не просит, вреда не приносит. Но видать настало и его время.

Глаз сиял. И не просто каким-нибудь слабеньким второсортным огоньком, от которого ни холодно, ни жарко. Глаз просто исходился сиянием. Мерцал, словно миниатюрная сверхновая перед полураспадом.

– Чего это он? – Кузьмич, верный друг и соратник, тут как тут.

Я присел на корточки перед глазом.

Вот уж чего не понимаю, так для чего это здесь? Ладно бы конструктивная особенность, так ведь нет. Волк не раз говорил, что глаз, словно бородавка, появилась ниоткуда.

Самое главное в таких ситуациях, внимательно изучить подозрительный объект и узнать, как, что и для чего? Для начала можно на него плюнуть.