Текст книги "Охотник за бабочками"

Автор книги: Сергей Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

На финишной прямой Инесса прошлась аллюром, с гордо задранной мордой и, порвав грудью белую финишную ленту, эффектно затормозила всеми четырьмя ногами, по грудь уйдя в землю.

Стадион ревел. Стадион сходил с ума. Стадион не понимал, как могло случиться, что какой-то захудалый отыгрыватель на последней грузовой кляче оказался победителем первого тура.

Хоть я и испытывал некоторое удовлетворение от проделанной работы, но еще не знал, что нас ждет впереди. Мало ли как местное население отнесется к нашей победе. Уж не по головке погладят, это точно. А когда дюжина молодцов в фуфайках стали уводить Инессу, совсем уж тошно стало. Как никак кобыла, если и пострадает, то только из-за меня.

Инесса лягалась, весело ржала и никак не давала снять с себя замотанную на шее финишную ленту. Кузьмич на морской узел затянул ей на память. Тройной. Хоть какая-то благодарность.

Так часто происходит. Нам помогают хорошие животные, а мы ничем не можем отплатить им кроме узла не шее. Хорошо хоть без булыжника.

Прощай, добрая лошадь Инесса. Мы всегда будем тебя помнить. Не всплакнуть бы.

– Готовы ко второму туру соревнований? – от созерцания удаляющегося навсегда трехцветного хвоста Инессы оторвал главный распорядитель. Он хмуро смотрел на меня и нервно теребил в руках микрофон.

– Куда бежать? – я подтянул штаны, как можно более независимо шмыгнул носом и на счет «раз-два» сделал гимнастический размах руками.

Распорядитель микрофоном показал на двух местных, которые разминались у очередной бетонной балки.

– Там все стрелками показано. Разберешься. И с ребятами поосторожней. Злые они на тебя.

– А-а…

– Таракана своего и шапку здесь оставь. Мешать будут.

Хороший совет никому еще не помешал.

Кузьмич уселся на уложенного на траву Хуана, заявив, что не слезет с этого места до моего победного прибытия. При этих словах главный распорядитель как-то странно ухмыльнулся. Но я даже не обратил на него ровно никакого внимания.

Даже если впереди нечто совсем необычное, все равно. Физическая форма у меня превосходная. Охотник за бабочками это вам не что-нибудь. А о-го-го!

– Привет мужики, – поздоровался я с мужиками, которые, даже не взглянув на меня, продолжали усиленно разогреваться. Подпрыгивая, приседая, размахивая, растирая.

Не очень то и надо.

– А чего это у вас, мужики, здесь женщин не видать? – ну не могу я молча.

В ответ, никакого ответа. Тоже ничего страшного. Может, они вообще не понимают о чем речь идет? Может у них сплошной мужикорхат. Бывают такие народы, бывают. Как размножаются? А бог их знает.

– На старт! – фуфайка с микрофоном подошел к нам, дождался пока мы встанем в позу и рубанул воздух рукой, – Марш!

За разговором об одиночестве я как-то забыл осмотреться, и пришлось делать это на ходу. Что там нам второй тур готовит? Для начала стометровка. Интересно, а почему мужики бегут по ровному, а я все больше по грязи, да по ямам с кочками? Несправедливо. Ну да где справедливости искать? Поднапрячься и поднатужится. По травке всякий может рекорд показать, а вот так, по грязи, попробуй.

Немного отстаем. Не беда. Догоним. Что там дальше? Лазание по канату. Дать бы по лицу тому, кто мне выделил эту дорожку. У людей как у людей, а у меня проволока колючая. И длина кажется поболе. Больно то как, и штаны жалко. Нашел о чем жалеть. О штанах. Главное чтобы там ничего не поколоть, а штаны новые выпишем.

Прыжки через яму с огнем. Через очень широкую яму с очень сильным огнем. Мужики почему-то в обход пошли. А мне? Нет, негоже уроду пасовать перед опасностями. Разбег. Толчок. Прыжок. Штаны точно уже никуда не годятся. А волосы отрастут. Воняет-то как.

Ровный участок. Травка и даже местами цветочки. Мужикам легко. У них там сто лики стоят с водичкой и бутербродами, а у меня перед полосой табличка фанерная. Ага. Минное поле. Спасибо благодетели. Все по справедливости.

Нет ничего приятнее, чем пробежаться ранним утром по минному полю. Здесь одной хорошей физической формой и везением не обойтись. Здесь нюх нужен. Нюх сапера. В прямом смысле слова. Там, где кучки навоза, там и мины. Главное не наступить, а то потом трое суток не отмыться. А мастерство саперу приходит со временем.

Что еще ребята придумали? Вверх по лестнице? Скромно и со вкусом. Метров пятьдесят. Интересно, когда последний раз ее ремонтировали? Того и гляди, рухну вниз со всеми своими амбициями охотника за бабочками. Некоторых перекладин вообще нет. Свистнули что ли? А у соседей, как ни странно, все в порядке. Даже ограждения имеются на всякий случай.

Наконец-то! Забрался без происшествий. Только взмок сильно. Даже для охотника-профессионала, каковым я имею честь себя считать, достаточно сложное испытание. Насколько я понимаю, впереди последнее препятствие и можно смело гордиться собой. Если бы не одно обстоятельство. Мужики со всеми своими привилегиями опережают меня метров на двадцать.

Собственно, ничего необычного. Им и трибуны помогают, и дорожки получше, поухоженнее. Не то, что у меня. Мало того, что зрители, взбесившиеся, в меня швыряют фруктами похожими на сгнившие помидоры, так и трасса норовит что-нибудь противное выкинуть.

Прыжки вниз. А там финиш. А где мой парашют? Пятьдесят метров вниз головой не шутка. Без снаряжения, имею в виду тот же парашют, верная погибель. Мужики-то уже их на себя напялили, на меня ехидно так посмотрели и вниз сиганули. А я?

А я немного потоптался на месте. Вспомнил о том, что стоит на кону, и сиганул вниз ласточкой. А что мне было терять кроме своей никчемной жизни? Пять секунд страха и успокоение на всю оставшуюся жизнь.

Я не разбился. Я вообще по сути своей пока не мог погибнуть. Почему? А кто бы тогда сейчас рассказывал всю эту невероятную историю?

Главный распорядитель оказался в нужное время в нужном месте. С огромным букетом цветов для победителя.

Пока ребята на парашютах, грязно ругаясь, планировали вниз, я успел отлепится от распорядителя, привести его в чувство, поблагодарить за помощь и, схватив предназначенный мне по праву букет, добежать до финиша.

Стадион плакал. Мне было даже слышно, как на дальних трибунах проклинают все что угодно за то, что небеса послали им этого человекоподобного дьявола. Дьявол, это я. Было приятно.

Главный распорядитель окончательно очухался, доковылял со своим микрофоном до меня и возвестил на весь стадион о победе во втором туре отыгрывателя. Не скажу, что на его лице была особая радость. Впрочем, у фуфаечников всегда одно выражение лица.

– Остался третий тур, – распорядитель потирал ушибленные места, и внимательно поглядывал на центральное табло, чтобы вовремя состроить довольную мину, когда его лицо появиться перед глазами тысяч его соотечественников, – Ты слишком не радуйся, отыгрыватель. Третий тур самый сложный.

А мне было уже все равно. Третий тур, четвертый. Нельзя слишком много требовать от человека, даже если он охотник за бабочками. Силы на исходе, ноги и руки дрожат, да и уверенности поубавилось.

– Без парашюта прыгать больше не стану, – я сидел на корточках и приводил дыхательную систему в норму.

Главный распорядитель в очередной раз дернул усами.

– Никто и не заставляет. Третий тур хоть самый и сложный, да только и самый короткий. Всего-то дел, мячик кинуть. Мы уже все подготовили.

Мужик в фуфайке и с микрофоном двинулся через все поле к идеально вытоптанной забетонированной площадке достаточно приличных размеров. Пару раз до меня долетели тухлые помидоры, но я на это внимания не обратил. Остался всего последний шаг, который я должен был сделать. Хочу, не хочу. Могу, не могу.

– Вот здесь становись, – распорядитель показал мне на небольшой круг, выпачканный белой краской, – Осмотрись пока. А я твоего таракана в курс дела введу.

Если Кузьмич участвует в деле, то пятьдесят процентов успеха нам обеспечено. Свежие силы, новый взгляд на вещи. И все такое. Что там нам посоветовали? Осмотреться. Осмотримся.

Как я уже отметил, сам я находился в белом круге. Метрах в пятидесяти главный распорядитель что-то втолковывал еле различимому с такого расстояния Кузьмичу. Там тоже круг. И тоже белый. Между нашими двумя кругами узенькая белая дорожка. Сантиметров пятьдесят стандартных. Вот и весь антураж.

Распорядитель, закончив с Кузьмичем, вернулся с радостными вестями.

– Таракан твой весьма сообразительным оказался. Все на лету ловит. Ну, так ты готов? Или как?

– Не готов, – я старательно напрягал мозги, стараясь понять, в чем загвоздка третьего тура. Я стою, Кузьмич стоит, а дальше? Смысл-то в чем?

– Смысл-то в чем? – спросил я распорядителя.

– Все очень просто, – настроение у парня было просто великолепное, несмотря на то, что первые два тура фуфаечники продули под чистую, – Тебе, отыгрыватель, нужно будет только кинут мяч так, чтобы его поймал твой таракан. Поймает, свободны без всяких ограничений. А не поймает… Об этом уже не раз тебе говорилось.

– Один раз?

– Всего один.

– И чтоб таракан поймал.

– Совершенно верно.

– Да нет проблем!

Легко! Расстояние, не ахти какое. Кузьмич парень цепкий. Если не поймает в руки, то уж грудью примет наверняка. Можно навесиком бросить, чтобы уж точно его не зашибить. Смешные ребята. Мячик один раз бросить.

– Да, вот еще что, – главный распорядитель прекратил на время развлекать в микрофон почтенную публику, отставил его в сторону и обратился ко мне, – Небольшое дополнение. Но это уже, как бы к тебе не относящееся. Ты-то свой мячик кинешь, не переживай. Только еще на площадке будут находиться все, кто пожелает его отбить. Так, национальное баловство. Кто первый мяч отобьет, тот имеет полное гражданское право тебя до смерти застукать.

– Да? – наверно в это время у меня было слишком испуганно-озадаченное лицо, потому, что распорядителя даже передернуло, – А… много желающих? Я имею виду, мяч отбить?

Главный распорядитель молча показал в сторону трибун.

Сминая жидкие заграждения, ломая сидения и, затаптывая упавших, на нас неслась огромная толпа. Все в фуфайках. Все с усами. Все с огромными маслами, которыми намеревались отбивать мяч.

Через пять стандартных земных минут я был окружен орущей толпой с шевелящимися во все стороны черными учесами. Ребята заполнили площадку плотно-плотно. Только та белая полоса, между мной и Кузьмичем, было свободна. Относительно, конечно. Сотни три костяных маслов готовились сбить даже пылинку, которая ненароком вздумает опуститься с небес. Не говоря уже о мячике.

– Это не реально, – возмутился я. Я, конечно, понимал, что соревнования есть соревнования. Но в любом случае отыгрывателю, по моему мнению, должен быть всегда предоставлен хоть маленький, хоть ничтожненький шанс. А здесь…

– Не реально, – согласился главный распорядитель, который согласно статусу находился рядом со мной в белом круге, – Но такова жизнь. Таковы национальные традиции. Вот тебе мяч. Вот тебе направление. А я оставляю тебя, потому, как спешу присоединиться к отбивающим. Последние пожелания есть?

– Есть?

Я даже не знаю, что меня дернуло это сказать. Наитие какое-то. Или голос свыше.

– Давай быстренько, а то народ волноваться начинает, – попросил распорядитель, любовно поглаживая именную, с гравировками и инкрустацией дубину-кость.

– Хочу кидать своим собственным мячиком. Это возможно?

Главный распорядитель на секунду задумался.

– Возможно. Если таковой имеется.

Такое везенье в жизни бывает только раз.

– А где моя… мм… шапка. Ну, та, которая со мной была.

На лице распорядителя впервые за время нашего знакомства вылезла удивленность. Он почесал щеку, потом затылок.

– Твое право конечно, – покивал он головой, – Но ведь и шансов поменьше.

– А это уже мое дело.

Ничего не сказал распорядитель. Только протиснулся в плотную толпу и вернулся вскоре с Хуаном. И напоследок даже по плечу меня похлопал.

Пока на центральном стадионном табло показывали панораму этого самого стадиона, с воодушевленными лицами участников и переживающих, я быстренько, как мог, объяснил Хуану задачу. А поскольку сам он был также кровно заинтересован в успешном завершении операции по спасению, то быстренько все понял и захлопал всеми своими ресничками. Не дурак, соображает.

Над стадионом проревела сирена, и все мужики в фуфайках заняли игровое положение. Ноги расставлены на ширину плеч, полусогнуты. Туловище прямо. Голова чуть наклонена и повернута в мою сторону. Мосол держится перед собой легко, словно продолжение рук.

Где-то там за частоколом дубинок мелькало тело Кузьмича.

Хуан втянул в себя стебельки глаз, уложил аккуратно шерсть, подтянул грудь, живот и талию и стал похож на аккуратненький такой шарик. Не сказать, чтобы совсем уж маленький, но где-то около того. Как раз для нашего случая.

Ну что ж. Пора и дело делать.

Как бы только это правильней кинуть? Чтобы и Хуана на кости не бросить, и направление к Кузьмичу не нарушить.

– Ребята, вы готовы?

Все ребята дружно кивнули головой, стукнули пару раз маслами по бетону и заняли исходное положение.

– Ну, тогда ловите родимые.

Для надежности подогнем левую ногу, откинемся, насколько позволяет белый круг (чего это там Кузьмич пальцами промеж ног показывает, да за уши свои дергает?), развернемся туловищем и выпустим со всей неуродской силой Хуана в свой первый, несамостоятельный полет.

Ближайшие мужики с уханьем свистнули дубинками, по ходу дела кому-то расквасили нос, а кому-то проломили череп, но по Хуану в первую секунду полета никто не попал. Потому, что он и не думал лететь.

Хуан просто парил в воздухе, чуть выпустив из себя отростки глаз, внимательно просчитывая траекторию полета. Как только он заметил свободное от костей место, он сорвался с места и через мгновение оказался там. А еще через мгновение я заметил его в другом месте. Потом в третьем. И так далее.

Закусив губу до крови, я, с замиранием сердца, смотрел за зигзагообразным, скачкообразным полетом Хуана. Каждое мгновение мне казалось, что вот сейчас, вот сию минуту его накроет лавина ударов. Но когда дубинки, со свистом рассекая воздух, обрушивались на мохнатое тельце, Хуан оказывался в другом месте, старательно выпучивая глазки.

Метр за метром он пробивался к Кузьмичу. И чем ближе он был к принимающему, тем яростней была производимая на него атака. Те, кто промахнулся, стараясь все-таки взять свое, ломанулись поближе к центру событий, и возникла настоящая давка. Кости скрещивались с костями, ломались, крушили все на своем пути. И немало уже было трупов, а еще больше покалеченных и раненых.

Но ничто не могло остановить моего маленького, доблестного Хуанчика. Он появлялся и исчезал словно молния. Еще немного. Еще чуть-чуть. Три метра. Два метра. Вот уже я вижу, как Кузьмич растопырил свои ручонки и глаза, готовясь принять Хуана. Метр. Куча-мала. Давка. Уже никто не может даже и голову задрать, не говоря уже о дубинах. Последний бросок. Мужики бросаются на Хуана, как на амбразуру, грудью. Но уже ничего нельзя поделать. Потому, что Хуан аккуратненько приземляется в распростертые объятия Кузьмича, который обжимает его крепко-крепко, как может, целует, не разбираясь где перед, а где зад, и падает на бетонный пол, закрывая Хуана собственным телом. Все.

Растерянность мужиков длилась всего несколько секунд. Обнаружив, что никому так и не удалось прикоснуться к заветному мячу, все они, как один дружно плюнули на бетон, засунули за пазуху дубинки и, подтянув пояса, дружно двинулись к выходу стадиона.

Ни на меня, ни продолжающего валяться Кузьмича уже никто не обращал внимания. Я быстренько преодолел то расстояние, что разделяло меня от нашего избавителя. Хуана конечно, не Кузьмича же. Все живы и здоровы. Ни вмятин, ни царапины.

Кузьмич, приоткрыв глаза, которые он, наверняка, зажмурил от переизбытка старательности, спросил:

– Мы сделали это?

Мы сделали это, старый дружище. Сделали, да еще как. Всем мужикам на зависть. Теперь бы только они свое слово сдержали. С имуществом. Где это хренов главный распорядитель? А вот он, вспомнил о нас, о чемпионах пятилетки.

Вид у распорядителя был хуже некуда. Фуфайка съехала набок, в руках обломок кости, один глаз подбит, одно ухо отсутствует.

– Отыгрывание закончилось, – сообщил он. Как будто мы сами не догадываемся, – Согласно постановлению Революционного Временного Совета, мы возвращаем вам все ваше имущество строго по описи. На орбиту, согласно этому же постановлению, вас отбуксируют бесплатно, как первых отыгравшихся за всю историю цивилизации. При отбытии вам будут вручены памятные вымпела. Приезжайте к нам еще. Сыграем матч реванш.

От приглашения мы дружно отказались.

На корабле мы быстренько приняли все, как есть, не слишком сверяясь с описью, которую нам постоянно подсовывали под нос. И так было видно, что ребята, надо отдать им должное, практически ничего не позаимствовали. Так, если, по мелочам. Бронзовые таблички с дверей, сами двери, Кузьмичевские сухари и Кузьмичевскую спальную корзинку с центрального обзорного.

Все нормально ребята. Мы и так опаздываем. Буксируйте нас поскорее, не обращая внимания на некоторые неточности в описи. С кем не бывает.

Уже в открытом пространстве Волк пришел в себя, шепотом поинтересовался все ли в порядке и, узнав, что все, окончательно загрузил все свои системы.

Некоторое время ушло на разбор полетов. Кузьмич гневно обличал Корабль в несостоятельности и недееспособности. Его вопросы о неиссякаемой огневой мощи и супер мощнейших силовых установках повис в воздухе. Волк молчал и также молча проглатывал все обвинения в свой адрес. Правда, в самом конце все же, потребовал целых пятнадцать новых звездочек за перенесенный психологический стресс. Я сразу же разрешил. Но в бортовом журнале сделал тайную отметину. Цифру пятнадцать обвел тремя жирными кругами. Потом что-нибудь придумаем.

Молчал Волк вплоть до развилки. Видать его заело, что все события минувших дней прошли без его непосредственного участия, и едва мы остановились для последних консультаций перед новым направлением, он выступил с пространной речью, в которой говорилось, что он, Вселенский Очень Линейный Корабль испытывает вину за свою беспомощность и готов любой кровью искупить вину. А посему предлагает взять курс туда, где всем было обещано жениться.

– Хоть ржавую ванну. Хоть ржавый рукомойник. Ни от чего не откажусь, лишь бы вы мне снова поверили, – гневно осуждал себя Голос.

Посовещавшись с Кузьмичем, мы решили простить его на первый раз. Все равно нам без корабля, как бы, и делать нечего. А, посему, позабыв все обиды и упреки, я дал команду лечь на новый курс, и занялся тщательной подготовкой своего внешнего вида. Все-таки на женитьбу ехали. Кто его знает, как там все обернется.

Космос плавно ложился под тяговые дюзы Вселенского Очень Линейного Корабля, звезды освещали нам дорогу, редкие, в здешних местах кометы, приветливо махали нам огненными хвостами. Мимо проносились созвездия, целые галактики, которым не было ни числа, ни края. Вру, конечно. И число, и край, безусловно, были. Да только кто их считал, галактики-то? Кому они сердешные нужны? Со своими бы разобраться.

Всего на третий день нашего бешеного полета, когда Корабль выжимал из себя все, что мог, мы прибыли на место.

Волк заглушил двигатели, стряхнул с себя мелкой дрожью космическую пыль и сообщил:

– Прибыли, командир. Дальше некуда. Край света.

Я в это время намазывал зубной пастой магнитные кроссовки. Белое, оно как-то всегда к лицу.

Глянув в центральный обзорный, я недоверчиво поджал губы. На край света окружающая действительность не походила. Звездам не было счета, а бездне глубины.

– И звезды без счета и бездны без дна. Открылась нам бездна, звездами полна, – тут же процитировал я вслух собственные мысли, дабы они были занесены навечно в бортовой журнал. Умные мысли не так то часто приходят мне в голову. А для потомков надо же оставить что-нибудь величественное.

– Хорошо сказал, командир, – Кузьмич как-то саркастически похлопал в ладоши, а валявшийся рядышком с ним Хуан согласно поморгал ресничками. Могли бы и не говорить. Я и сам знаю, что хорошо.

– Где край света, и куда мы прибыли? – поинтересовался я, разглядывая ничем не примечательную наружность.

– Там, – коротко ответил Волк.

Вот и понимай его, как хочешь. Там. Ясно, что не здесь. Может у него, что с настройкой? У Волка, я имею в виду. Ни один нормально функционирующий космический корабль не позволит себе заявить, что во вселенной имеется край света. Дурость какая-то. Ладно, оставим про край на его совести. Меня другое интересует.

– Куда прилетели– то?

– По правому борту, командир, – тут же ответил Волк и для особо одаренных повернулся на пятнадцать градусов вправо, дабы показать, куда мы прибыли.

Таких маленьких планет я с роду не видывал. Да и не бывает таких маленьких планет. По всем законам гравитации и миронауки не положено.

– Это что, кусок астероида?

– Это самая что ни наесть планета, – уверенно сказал Волк, – Я сначала сам обалдел, но все проверил раза три. Планета, как есть. Атмосфера там, водичка есть, растительность. Да и биологические объекты имеются.

В пространстве болтался огрызок космической материи шарообразной формы, диаметром в пятьдесят стандартных метров. Четырехметровый слой атмосферы, вот вам крест галактический, окружал малютку. На полюсах, как и положено, по нашлепке льда. Словно детишки снеговика слепили, а он по причине теплой погоды раскис. По экватору тек ручей, который можно было бы во вселенских масштабах назвать рекой. На планете также присутствовали четко выраженные пустыни, лесостепь, джунгли и тундра.

Вот как раз посередине этой самой тундры виднелся дом. Вернее, дом не дом, а строение необычной формы имелось. А размером дом был самый обычный. Как раз мне впору.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, – я тщательно протер кулаками глаза, – Кто еще видит то, что вижу я?

Я оглянулся на Кузьмича. Он определенно видел тоже самое. Весь его вид выражал крайнюю подозрительность и недоверие к маленькой планете.

– Замануха это, – выложил бабочек, – Причем весьма мелкая замануха.

Что такое «замануха» я догадался. А вот слово «мелкая» меня встревожило. Ведь это что получается? Нам тут обещали невест (пусть даже некоторые из нас имеют некоторые условности). А тут? Даже по скромным подсчетам, в хибаре больше трех человек не поместится. А Кузьмич? Он ведь больше нас мечтает. А Волк? Что-то я не наблюдаю тут ржавых ванн.

– Командир, – подал голос Волк, – Я тут спущусь пониже? Прям так и прыгнешь. Невысоко. Садиться-то нельзя. Сам понимаешь.

Я понимал. Во Вселенском Очень Линейном черт знает сколько тонн. Да и тяга у него, вмиг атмосферу сдует. А то, что посмотреть на планету поближе нужно, в этом я не сомневался. Зря, что ли, летели?

Признаться честно, в глубине души у меня теплилась мысль, что вот, прилетим мы в это место. Предложат мне в невесты простую русскую женщину. Полюбим мы друг друга с первого взгляда, и не надо мне будет мотаться за куколкой.

Хотя… Как там ей, куколке, сейчас приходится. А ведь надеется на меня, небось? Ждет. Все глазоньки проплакала, ожидаючи. Эх, лирика, лирика. Все бы им женщинам слезы по нам, мужчинам лить. Как не надоест?

– Расчетная высота установлена, – Волк, пока я тут думу думал, совершил ряд маневров. С пользой для нас и с полной безопасностью для расположенного под нами странного миниатюрного мира, – Активности на поверхности не наблюдается. Разве что чуть повысилась ветреность, да речка из берегов вылезла. Это мы на нее так действуем.

Это ничего. Это пройдет.

Я посмотрел в иллюминатор выходного шлюза.

Высоко, черт. Четыре метра, считай. Хорошо, хоть на мох. Все мягче.

– Ты главное воздуха побольше набери, да глаза не открывай, – посоветовал Кузьмич, который, пока я пялился на поверхность, тщательно проверял мое снаряжение, – Да и нос прикрой на всякий случай. Отморозишь.

Я послушно защемил нос пальцами. Набрал воздуха и дернул головой.

Кузьмич понимающе кивнул в ответ, дернул за рычаг.

Дверь переходной камеры с шипением захлопнулась, а выходной с таким же шипением распахнулась. Не долго думая, я сиганул вниз. Медлить нельзя. Нос носом, а уши тоже беречь надо.

Приземление прошло более чем удачно. Правда, как я и предполагал, в стратосфере немного прихватило уши, а в верхних слоях атмосферы в меня врезалась какая-то глупая птица. Чуть глаз не выколола клювом своим. Но мох тундры был мягок и упруг. Словно… С чем бы его сравнить? Мох. Ну да ладно. Обойдется.

Я задрал голову и помахал приветливо кораблю. Но потом подумал и махнул ему в сторону. Вали отсюда, небо не загораживай.

Волк согласно моргнул габаритами, Кузьмич на расстоянии пожал мне руку, и корабль величественно отвалил, красиво мерцая в ионосфере планеты. Встал на стоянку метрах в трехстах от орбиты и затих. Наверняка подсматривает и контролирует каждый мой шаг.

Я вобрал в себя носом свежий воздух тундры, скосил глаза на расположившийся в паре метров от меня экваториальный пояс, заросший лианами и парочкой эвкалиптов, и подумал. Все-таки воздух Родины лучше. Не по мне все эти пустыни и джунгли.

Остроконечная хижина располагалась метрах в десяти от меня. Вход с обратной стороны. Что ж. Нанесем вежливый визит. Интересно, а не разбудил ли их Волк своим шумом? Вынув из ушей бируши и, не заметив никакой враждебной деятельности со стороны хижины, я понял, что Волк все проделал на высшем уровне.

До хижины я пошел в окружную, держась от него на безопасном расстоянии. Миновав болотистую местность с тучей комаров, количеством в восемь…семь… три… Всё, занесены в местную красную книгу. Потом дорога прошла по чернозему, глинозему, пескозему и, по какой-то местной фудзияме, с симпатичным кусочком снега на макушке.

Я собрал этот снег, слепил снежок и осторожно кинул его в дверь хижины. Пока снежок летел, и пока обитатели хижины открывали двери, я быстренько осмотрелся. Главное не навредить местной флоре и фауне. А то потом…

Из хижины донеслось надсадное кашлянье.

Расценив это, как достаточно миролюбивое приглашение войти, я двинулся, прямиком через обширный лесной массив из трех сосен, через пару метров степного ковыля, к хижине.

– Тук, тук, тук, – стучать было не по чему, одна кожа натянутая, и я сымитировал стук посредством голоса.

– Кто там, – раздался из глубины хижины старческий надтреснутый голос.

– Это я, – ответил я, – Крас… тьфу ты, Константин Сергеев. Земное содружество, галактика такая-то, созвездие такое-то.

В хижине с минуту раздумывали, потом, видимо, решили, что я безопасен, и ответили.

– Там справа от входа веревка висит. Дерни за нее. Только не сильно дергай!

Поздно. У меня, как у профессионального охотника за бабочками мгновенная реакция. Сказали за веревку дернуть, я дернул. В результате в руках оказался оторванный с корнем грязно серый кусок с мохнатым распушением на конце. Я повертел веревку, а может и не веревку вовсе, перед глазами, затем осторожно закинул ее от греха подальше в тундру.

Потом подковырнул ножом кожу дверей, там что-то затрещало, крякнуло, и я ввалился внутрь хижины.

– Здрасте – поздоровался я, аккуратно прикрывая за собой вход.

– Здравствуй, коль не шутишь.

Свесив с широкой двуспальной кровати босые ноги, в белой ночнушке, сидел приятной наружности старичок и внимательно разглядывал меня в бинокль. Рассмотрев все, что его интересовало, он достал из-под подушки черную коробочку и стал чуть слышно в нее говорить:

– Человек. Назвался Константином. По фамилии Сергеев. Утверждает, что с Земли. Лицо наглое и хитрое. Порядковый номер такой-то. Конец записи.

Старик засунул коробочку обратно под подушку, нащупал ногами тапки, спрыгнул с кровати, покряхтел, кутаясь в махровый халат. Потом прошамкал в дальней угол хижины и, покрутив ручку старого и странного аппарата, (я такой же на Бабяге в лифте видел) поставил на черный блин штуковину. Из угла хижины полилась медленная, весьма симпатичная музыка. Скрипки, тромбоны и все такое прочее.

– Садись, путник, – старик прошел к дубовому столу, сел в скрипучее кресло и пододвинул к себе толстую замасляную книгу. Таких толстых я никогда раньше не видел. ПаПА обычно из раскопок только тощие привозит. Иногда с картинками.

– Ага, – поблагодарил я за приглашение и уселся на пол перед столом. Из мебели кроме вышеназванной двуспальной кровати, стола и стариковского в хижине больше ничего не имелось.

– Цель визита? – спросил старик, разглядывая конец гусиного пера.

– Чего? – не понял я.

Дед отвел перо в сторону, внимательно взглянул на меня и почесал под бородой.

– Цель визита, спрашиваю. Пообщаться, познакомится, пожениться. А может так, по баловству ненадолго. Женсчину, мунсчину, а может что другое? С вредными привычками или без. Как насчет из мест лишения?

– Нам бы пожениться, – скромно улыбнулся я. А у самого в сердце стучит. Ведь какой выбор старик предлагает.

Дед захлопнул книгу и аккуратно отложил ее на край стола.

– По объявлению, что ли? – поинтересовался он, сморкаясь в широкий желтый платок.

Я вспомнил объявление на трехпутье и кивнул. По объявлению.

– Если жениться, да по объявлению, да еще и с женсчиной… – он вопросительно посмотрел мне в глаза.

– С женщиной, с женщиной, – хорошо, старик, что конечную цель обозначил.

– С женсчиной, – отчетливо подчеркнул дед, – Тогда только одна кандидатура имеется.

Дел открыл ящик стола и стал разгребать имеющийся там мусор.

– Зовут совсем даже неплохо. Василиса Премудрая. Фамилия такая. Премудрая. У тебя, путник, тож не сахар. Давно уже на картотеке у меня. Засиделась бабонька. Ага. Вот. Взгляни-ка на фотохграфию.

Дед протянул через стол прямоугольник.

С пожелтевшего листка размером девять на двенадцать (глаз-алмаз) на меня взирала плоская (изображение такое) Василиса по фамилии Премудрая.

И ничего даже такая. Щеки красные, намазанные. Брови черные намазанные. Губы алые намазанные. Волосы черные, намазанные. Нос… Нет, нос вполне нормальный. С прыщиком, правда, небольшим на кончике. На голове то ли устройство передающее, а может и принимающее. то ли аппарат для обучения неизвестной мне конструкции. А так… Отмыть если, то вроде бы и симпатичная.

– Нечего деваха? – дед перегнулся через стол, и сам любовался Премудрой, – Тридцать три языка знает, участок дачный в Карбоне. Повезет кому-то?

– Ничего, – согласился я, – А с головой как? Все дома?

Старик пару мгновений, стандартных конечно, смотрел на меня непонимающими глазами, потом лицо его посветлело и он хлопнул себя ладонью по лбу.

– Дома?! Дома все в порядке. Полна чаша. И золотишко. И парча. И немного кумача.

Я решил поправить деда.

– Премудрая только фамилия, или суть души?

На этот раз дед сообразил быстрее.