Текст книги "Этажи села Починки"
Автор книги: Сергей Лисицкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
15
Странная, какая-то ненастная нынче зима. Чудное время настало, климат будто подменили. Путных морозов и тех не видели. Ведь как было раньше! Похолодает в иную пору еще в октябре. А то и снег выпадал в иной год на покров день, а это опять-таки середина октября. Конечно, такие годы редко случались и в то время. Редко, но были. Уж во всяком случае в ноябре – декабре снег ложился надежно, на всю зиму. Заметет, закружит метель, захороводит вокруг перелесков, буераков, сел да деревень. Хорошо в такую пору пройтись по улице с поднятым воротником и надвинутой на самые глаза шапке-ушанке. Куда ни взгляни – косая линейка от падающих снежинок, за которой угадываются очертания строений, телеграфных столбов, деревьев…
А наутро проснешься – и не веришь глазам своим. Исчезли тучи, ветер утих, перестал падать снег. Небо ясно, прозрачно и чисто. Лишь одна его часть багрово-золотистая от восхода солнца. Свежо пахнет снегом, который лежит бело-пуховой пеленой, расстилается далеко вокруг, пушистыми клоками висит на деревьях, шапками сидит на крышах домов. Весь он светится розовым светом от разгорающейся на востоке зари.
Вот бы в такое утро, да в санках на лошади торить первопуток! Но об этом в наше время можно только мечтать. Лошадь и сани теперь такая же редкость, как когда-то автомобиль. Единственное, что сейчас можно, это проехать на попутном грузовике, но не далее района, а еще лучше – стать на лыжи и пройтись по опушкам ближних перелесков.
Когда в зиму ложится хороший снег – не страшны морозы озимям, сердце хлебороба радуется в ожидании будущего урожая. Хороший снег с морозами – это устойчивая зима, полноводная весна, теплое урожайное лето. Так было исстари. Недаром старые люди все примечали да нам завещали: много снега – больше хлеба. Май холодный – год хлебородный…
Непонятное, необъяснимое что-то происходит в последние десятилетия. Ни снега, ни тебе мороза. В позапрошлом году не успел наступить ледостав – речка-безымянка вдруг вскрылась ото льда. И когда? В самом начале декабря. А тремя годами раньше и того хуже. Половодье случалось дважды за зиму.
Но такого, что произошло этой зимой, починковцы не видели отроду. Не помнили такого и старики. Слыханное ли дело: в начале января, в самой что ни на есть середине зимы, пошел вдруг ливень, да еще с грозой. И это в ту пору, когда в старину, бывало, рождественские морозы сменялись крещенскими, да такими, что лед на реке постреливал в стылом воздухе так, что голуби, зябко жавшиеся к застрехам изб, взлетали стаями вверх от испуга.
– Вот уж недаром, видно, говорят, что это от спутников всяких, да от реактивных самолетов все происходит, – рассуждал в правлении старик Титов.
Весна подошла рано, а снега в полях почти нет. Кое-где даже пашня чернеет.
Солнечным мартовским утром помчался Романцов на своем «газике» в район. Он торопился. Да и как не спешить, когда в десять мест надо поспеть: в Сельхозтехнику, в райком, в райисполком, в банк, в управление сельского хозяйства, да мало ли куда?..
– Паша! Нажимай на педали! – тоном то ли приказа, то ли просьбы бросил он водителю, усаживаясь рядом.
– Один момент, Алексей Фомич, один момент.
Пашка Лемехов завел мотор, дал газ, и машина рванула с места.
– Опять лихачество?!
– Так натурально сказано нажимать на педали.
– Сказано, сказано…
И хотя в голосе директора Пашка уловил нотки укора, он понимал, что укор этот больше напускной. Это всегда бывает так, когда Романцов в хорошем настроении.
У Пашки тоже легко и радостно на душе, то ли оттого, что весна, то ли еще отчего. Сердце его словно пело. Кругом курится снежок. Он, правда, хотя и неглубок, в иных местах не прикрывает даже пашню, но снег настоящий мартовский, весенний, и пахнет весной.
Дорога на Петровск изучена Пашкой до мельчайших подробностей, ему знакома каждая колдобина, любой поворот. Вот впереди небольшой взлобок. Пашка прибавил газу, машина вихрем взлетела на перевал. Внизу, в ста пятидесяти метрах небольшой бревенчатый мост. И, о ужас! У самого моста, навстречу машине надвигается торопливый «Беларусь». Пашка собрался весь в единый мускул. Он знал, что тормозить на спуске, по такой скользкой дороге, нельзя. Не зря же он имел второй класс. Между тем передние колеса трактора были уже на мосту, и тракторист, не ожидавший встречной машины, довернул только в последний момент руль вправо, колеса шли у самой кромки моста. «Газик» и трактор едва разъехались на мосту, чуть-чуть не задев друг друга бортами.
Романцов спокойно, молча выдержал Пашкины эксперименты, и только, когда отъехали от моста – повернулся к водителю:
– И долго ты думаешь заниматься фигурами высшего пилотажа?..
– А что? – не моргнув глазом, с полным недоумением на лице, осведомился Лемехов.
– Чуть не поцеловались, вот что.
– Это Митрий Смирин, мы с ним часто тут встречаемся.
– Прямо на мосту?
– Натурально.
– Хорошее место встреч вы облюбовали.
– Да вроде ничего… Это что – «Беларусь», он узкий. Я раз с МАЗом здесь разминулся, – похвалился Пашка.
Романцов нахмурился, чтобы погасить невольную улыбку, посмотрел в боковое стекло.
Пашка быстро вытер капельки пота со лба, чувствуя, что директор хмурился и журил его для порядка, продолжал:
– Это что. Я вот когда в армии служил – был случаи: не по одному мосту, по двум сразу проехал. Вызывает меня старшина. А дело вечером было в субботу. Давай, говорит, на склад газуй. Некому больше, говорит. А я, и сам знаю, что некому – все в увольнении. Один я из водителей в роте находился, потому что дежурил и сменился только перед самым вечером.
Тут, конечно, Пашка, если не сказать соврал, то, мягко говоря, исказил факты. Дело в том, что он в тот день ни на каком дежурстве не был, а его просто-напросто не отпустил старшина в увольнение за нарушение устава.
Но на что не шел Пашка, когда для его рассказа с картинками требовалось, чтобы он, Пашка, лично в этом самом рассказе выглядел достойным героем.
– Так вот, – продолжал Лемехов, – а я, признаться, тогда как раз был выпимши. Друг, Васька Юров, раньше других вернулся с увольнения и четвертинку принес. На, говорит, Паша, выпей, как лучшему другу принес тебе. И наливает мне натурально стакан. А я, говорит, в городе выпил, мне много нельзя. Ну, я, значит, полный граненый и выпил. Только выпил, и старшина вот он.
Признаться, что выпил, и отказаться от поездки мне не с руки. Старшина есть старшина. Ладно, думаю, склад недалеко тут, дорогу я знаю – еду!
Кинув беглый взгляд на седока и убедившись, что тот внимательно слушает, Пашка еще больше воодушевился и стал рисовать такие картинки, что прямо хоть фотографируй их.
– Еду я, а на душе так тепло-тепло стало и вроде бы как ко сну клонит. Нет, думаю, осталось совсем немного. Поворот, и еще поворот, и мостик вот такой же небольшой. Подъезжаю и, натурально, вижу два мостика. И такие они какие-то узкие – не проедешь по одному. А думать некогда и остановиться уже нельзя. И натурально, решился я проехать сразу по двум мостам. Правыми колесами по правому, левыми – по левому.
– И проехал?
– Проехал. Остановился, думаю, надо посмотреть, что же это за оказия такая. Вылез из кабины, лицо горит. Потер я его снегом, подхожу – мост как был, так и есть один. И следы мои видны, как я проехал только что.
– Натурально, один, а только что было два!
– Ну, вот что, – посоветовал Алексей Фомич, – ты хорошо сочиняешь, и рассказывать свои байки мастак, только анекдоты надо бы брать поновее и поинтереснее.
– Я ж натурально правду говорю, – обиделся Пашка.
– Ладно, ладно, приехали. – Романцов хлопнул дверцей кабины и зашагал в Сельхозтехнику.
Шел третий час дня, а Алексей Фомич кружил по учреждениям, и почти напрасно. В одной конторе кого надо было – не оказалось на месте. В другом – заседание. В третьем – обед подоспел. И так пошло по кругу.
Конечно, ничто не мешало бы Алексею Фомичу обзвонить всех по телефону, перед тем как ехать в район, договориться с каждым, с кем надо встретиться, но и он не лыком шит. Знает, что, как правило, от таких наездов толку бывает немного. Каждый, к кому он должен пожаловать, рассуждал примерно так. «А чего это вдруг Романцов ко мне хочет заявиться? Э-э, да ему сеялки нужны…» – думал осторожный главный инженер из Сельхозтехники; «Не иначе лес выпрашивать будет, – более уверенно и определенно прикидывал в уме председатель райисполкома и поэтому заключал: – Не могу выделить ни кубометра, пусть и не уговаривает. Нет леса». Так или примерно так рассуждал и третий, и четвертый…
Другое дело, когда Романцов входил в кабинет того или иного начальника неожиданно, заставал, как говорится, врасплох. В таких случаях собеседник не всегда был подготовлен к встрече, и, глядишь, в разговоре он тебе слово, ты ему – два, он – три, а ты – четыре; смотришь, и дело получилось.
И все-таки фортуна удачи не отвернулась от Романцова и на этот раз. Случилась такая встреча, что он о ней и не помышлял. А дело вышло такое: вбежал обозленный еще раз в райисполком, председателя все еще не было. В приемной, кроме секретаря, одиноко сидел незнакомый мужчина в куртке на молниях, с высокими залысинами и огромным выпуклым лбом.
– Не звонил? – спросил Романцов, показывая секретарше на дверь председателя.
– Нет, Алексей Фомич, не звонил.
– Тогда разрешите мне позвонить.
– Пожалуйста. – Она повернула к нему телефонный аппарат.
Романцов торопился. А тут, как назло, в Сельхозтехнике сменился секретарь, и Алексею Фомичу пришлось давать объяснения: и что он, Романцов, директор совхоза «Рассвет», и что ему срочно нужен главный инженер.
– Алло! – кричал он в трубку. – Алло!
Наконец трубка ответила.
– Юрий Тарасович, дорогой, поймал-таки тебя.
– А-а, Фомич… Но ты меня еще не поймал.
– Как так?
– А так, – ответила трубка, – я одной ногой в кабинете, а другой – в машине. Еду в область. Звони, заходи. Привет…
– Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты, – с досадой проговорил Романцов, направляясь к выходу.
– Простите, пожалуйста, – услышал он за собою, когда вышел в коридор. Обернулся. Перед ним стоял тот, незнакомый мужчина в куртке.
– Товарищ директор, товарищ Романцов, рад с вами познакомиться. – Он протянул руку, представился: – Директор Петровского карьера, Смагин Иван Егорович.
– Алексей Фомич, – ответил на представление Романцов и потряс протянутую руку Смагина. – Я, признаться, давно хотел завернуть к вам. Мимо всегда еду, а вот все дела, все дела…
– У кого их мало, дел этих… – согласился Иван Егорович.
– Давайте присядем, Алексей Фомич, – указал на кресла, стоящие в широком коридоре вокруг круглого стола.
Они сели друг против друга, и пока Смагин укладывал перед собой папку, снимал меховую шапку-ушанку, Романцов успел изучающе рассмотреть лицо своего нового знакомого.
Был он несколько округлым, с широко расставленными, внимательными зеленоватыми, с ореховыми крапинками, глазами. Подбородок разделялся небольшой вертикальной ямкой, что придавало выражению его лица мужественные волевые черты. На вид Смагину было не более сорока пяти.
Чувствуя свое старшинство в возрасте, Романцов заговорил первым.
– Ждем, ждем камень-гранит. Когда дадите?
Смагин устало улыбнулся, подвинулся вместе с креслом поближе к столу.
– До самого камня еще далековато.
– А будет все же?
– Будет, и немало.
– Так, так, – понимающе произнес Романцов.
– Камень будет…
Алексей Фомич откинулся на спинку кресла, опустил черную мохнатую бровь на прищуренный глаз.
– То-то, я гляжу, вы по моему полю такую капитальную чугунку провели. А мосты под Петровскими полями?.. Надолго, думаю, ребята рассчитывают тут копать-ковырять…
Смагин подвинулся еще ближе.
– Сотню лет самой интенсивной выработки камня – вот на сколько мы рассчитываем.
– На сотню?! – удивленно произнес Романцов. Брови его поползли вверх. – Это же настоящий кладезь для наших степных безлесных мест.
– Алексей Фомич, – теперь заговорил первым Смагин, – давно хотелось с вами познакомиться, потолковать. Мы ведь самые близкие соседи и жить должны по-соседски, дружно.
– Верно, – Романцов утвердительно кивнул головой. – Соседи должны не только жить дружно, но и помогать друг другу. А то одному бывает ведь и трудновато порой. Так ведь?..
– Я не буду рассказывать о своих трудностях, которых и сейчас еще немало, – главное, мы теперь уходим из-под зависимости строителей. Это очень важно. Через полгода начнем пуско-наладочные работы. А еще через полгода – пойдет первый камень.
– Новое дело всегда нелегкое, – согласился Алексей Фомич.
– Нелегкое, – подтвердил Смагин. – Разве легко, когда земельные отводы не оформлены, документация поступает, как говорят, по чайной ложке и некомплектно, план не выполняется, а тут еще грунтовые воды заливают и с жильем нехватка, а отсюда и с рабочей силой. Теперь что. Все позади. Приезжайте, посмотрите, какой у нас микрорайон вырос, целый городок. Так вот, Алексей Фомич, дорогой, чтобы лучше, веселее работалось – рабочих хорошо кормить надо. Верно?
– Ясное дело, – подтвердил Романцов, прикидывая в уме: к чему клонит директор карьера.
– У нас просьба такая: помогите нам со снабжением, особенно с овощами, зеленью, молоком. Мы собирались у себя, советовались. Я и главный инженер, секретарь партийной организации, наш профком, потом был разговор в райкоме – там обещали поддержку. И указали на ваше хозяйство, как не только самое близкое, но и крупнейшее в районе, высокоразвитое.
Смагин раскрыл папку, достал какую-то бумагу.
– Речь идет о системе: поле – магазин. Я думаю, мы выберем время, поедем в район и все обговорим подробно. А предварительно в принципе согласия я добился. Проведем все, разумеется, через райторг. У нас вот считай три магазина уже есть.
Он показал бумагу.
– Правда, настоящий пока один, – два так себе. Но палатки под молоко, яйца, овощи мы соорудим в два счета.
– Так пожалуйста, мы не против, как раз даже наоборот, – с готовностью поддержал Романцов Смагина.
– Но речь, главным образом, идет не о согласии в принципе, а о расширенном снабжении нашего городка. Если дело пойдет удовлетворительно, то представляете, что помимо прямого расчета через торг, мы можем в порядке только шефской помощи сделать для вас очень и очень многое. По рукам?
– По рукам!
– Вот мои телефоны, и разрешите записать ваши координаты. Надеюсь, в ближайшее время выкроите часок навестить. Милости просим.
– Добре.
– Ну, мне пора, тороплюсь в док.
Возвратившись домой, Романцов думал о встрече с директором карьера. Думал он о разговоре с ним всю дорогу, по пути в свою усадьбу, прикидывал в уме, сопоставлял факты. Выходило, что добрые взаимоотношения с карьером сулили в перспективе для совхоза немалые выгоды. Алексею Фомичу воображение рисовало уже выстроенные жилые двухквартирные дома, которые с помощью соседей можно было гораздо быстрее возвести, фермы и иные постройки, а главное – дороги. Насчет машин договориться можно, глядишь, и гудроном карьер поможет, а уже о камне и щебенке и говорить нечего.
Романцов позвал рассыльного.
– Пригласите мне Самохина, Голованова… – директор запнулся, он хотел назвать Грызлова, но передумал, – и Егорова, – добавил он. – Пожалуйста!
16
Как-то утром, когда Митрий позавтракал и собрался идти на бригаду (так он по привычке называл отделение совхоза), Марина почему-то тихо и, как показалось, с виноватой и вместе с тем заискивающей улыбкой, проговорила:
– Знаешь, Митя, я давно хотела тебе сказать…
Митрий, взявшийся было уже за щеколду, остановился у двери, пристально вглядываясь на быстро меняющееся лицо жены.
– Ну-ну, что там у тебя?
– Я давно хотела сказать, – неуверенно начала она, – надо бы помочь матери.
– Какая помощь требуется?
– Ей нужно рыть колодец. У Илюхиных завалился, а к Пинчукам по воду ей с больными ногами ходить далеко.
Митрий не знал, что и оказать, что ответить, – таким неожиданным был для него вопрос.
– Так сейчас колодец-то рыть не станешь, с ним летом надо заниматься.
– А я и не говорю, что сейчас.
– Ладно, что-нибудь придумаем, – оказал он нарочно безразличным тоном, скрывая этим свою готовность.
А почему бы и не помочь, думал он, шагая по улице, как-никак она приутихла, перестала вмешиваться в их семейные дела, да времени прошло со дня их стычки немало. Трубы есть, остались от своего, что делал четыре года назад. Хватит еще на целый колодец. Тут если не поможешь – одних разговоров не оберешься. Вот, скажут, Смирин какой: пожилой больной женщине, теще своей, не может помочь, чужие люди колодец роют.
– Нет, – все более убеждал себя он, – надо помочь, обязательно. Что ж я, зверь какой, а не человек, – теперь уже вслух рассуждал сам с собой, подходя к усадьбе.
В мастерских было многолюдно и шумно, слышался смех, хриплые голоса. Митрий вошел, поздоровался со всеми за руку. С бригадиром, с Иваном Титовым, с Василием Кирпоносовым, с соседом Павлом, Буряком…
Были тут и еще люди. Кто-то затачивал на наждаке резец, и в полутемном углу, где стоял точильный станок, ярким снопом разлетались искры, слышался пронзительный визг. Жаркая схватка металла и камня продолжалась долго. Пахло каленой сталью…
– Так почему они холодным, а не раскаленным концом Гитлера-то?.. – спрашивал Титов Павла, пытаясь возобновить прерванный приходом Митрия рассказ и прекрасно зная, какой будет ответ.
– А затем, чтобы союзнички не смогли вытащить, – заканчивал Буряк анекдот, который все хорошо знали – он не первый раз его рассказывал – и поэтому не смеялись. Хохотал лишь сам рассказчик.
– Пора бы начинать, – сказал Кирпоносов, давая понять, что рабочее время началось. – Пойдем, Митя. – И они пошли к своему трактору – разбираться с масляным насосом, который не поддерживал почему-то давление смазки.
С первых же минут Митрий убедился в завидном умении Василия Кирпоносова разбираться в механизмах. Работать с ним было легко и просто. Да и как могло быть иначе, когда понимали они друг друга с полуслова.
Проверили систему смазки: фильтры, радиатор. Клапан насоса оказался протертым, подызносился, надо ставить новый. И пока Митрий его менял – Кирпоносов успел привести в порядок форсунки, а заодно и проверить зажигание.
Но как ни быстро работали механизаторы – время тоже не стояло на месте. Взглянул товарищ на часы и не удержался, чтобы не сказать: «Так мы и обедать отвыкнем. Пора б уж. Второй час».
– Неужели? – удивился Смирин, высовываясь из-за радиатора и вытирая ветошью руки.
– А ты думаешь…
После обеда рабочие часы потекли, кажется, еще быстрее. Мартовский день хотя и не такой уж короткий, но идет быстро. А тут еще небо так обложило тучами – просто сумерки. Сначала крупными хлопьями падал снег, потом мела поземка…
Под конец смены зашел Федор Лыков. Заявился в короткой кожанке-дубленке, с цветным модным шарфом на шее, в ботинках на платформах.
– Труженичкам физкультпривет!
Митрий оторвался от работы, услышав знакомый голос.
– Здорово, Федор Архипыч, руки не буду подавать, извини, испачкаю. – Митрий виновато улыбнулся, переложил грязную ветошь из ладони в другую.
– Как дела на земледельческой ниве труда?..
Кирпоносов кинул беглый взгляд на Митрия и, хотя вопрос касался скорее Смирина, чем его, но зная также, что Лыков всегда подчеркивает свое положение рабочего, какого ни на есть городского человека, с иронической улыбкой в голосе произнес:
– У нас, как у тех куликов, что каждому свое болото – всех лучше.
Федор понял намек в свой адрес, решил парировать:
– Кулик – он и есть кулик, спрос с него невелик, Только что он будет делать, когда прилетит, положим, весной, а болото мелиораторы – высушили?..
Лыков торжествующе обвел товарищей взглядом, довольный тем, что нашелся что сказать, и не просто оказать, а в рифму, да еще и вопрос заковыристый поставил.
– Не придется ли тому кулику лететь на другое болото, – продолжал Федор, – и хвалить его?
– Вон ты что, – разочарованно произнес Кирпоносов, – болото – оно и есть болото, а вот если тот же кулик да возомнит из себя ястреба да переберется на лесную поляну – вот это плохо. Никуда не годится.
– Ну, ладно, кулики болотные, – примирительно произнес Федор. – Вот Степка Сыч и тот куда-то упорхнул. Что ж, такова нынче жизнь кулика.
– Упорхнул – это да, только вопрос в том: куда? – загадочно улыбаясь, сказал Василий и, ни к кому не обращаясь, бросил: – Пора закруглять, что ли?
– Все… Закончили, – отозвался Митрий, складывая в ящик инструмент.
– Собирайся, Митя, разговор есть серьезный, – пообещал Федор, поглядывая в сторону Василия, который не торопился, но тоже собирался уходить.
Митрий переоделся. Снял спецовку и надел свою неизменную телогрейку, надвинул на лоб шапку.
– До завтра.
– Всего, – отозвался Василий.
– Сурьезное дело есть, – сообщил Федор Митрию на ухо, когда они вышли на улицу.
Он оглянулся назад и, убедившись, что никого поблизости нет, заговорщицки продолжал:
– Работенка вот такая подворачивается, – Федор провел ребром ладони по горлу, – смена от и до, зарплата, в течение года – квартира. Кадровик мне знакомый. Во малый! Я когда сказал, что ты механизатор широкого профиля – он сразу двумя руками уцепился: давай, говорит, мне этого человека, приводи хоть сегодня… Им такие люди во – нужны.
Лыков вынул из кармана вчетверо сложенный клетчатый платок, поднес его к носу.
Митрий шагал рядом, сердце его почему-то учащенно билось. Он замечал, что последнее время, стоило лишь заговорить об этом переезде – у него отчего-то билось учащенно сердце. На душе у него было как-то и тревожно и радостно, и ему не хотелось, чтобы Федор обо всем, о чем он хочет сказать, – выговорился бы сразу, сейчас. Он не представлял, не мыслил, чтобы о таком важном, серьезном для него деле говорилось на ходу, мельком, поэтому и попросил друга:
– Сейчас придем ко мне и обо всем поговорим, ладно?
– Давай, давай…
И они быстрее зашагали ко двору Смириных.
Дома никого не оказалось, что Митрия обрадовало. Ему хотелось обо всем поговорить наедине, чтобы никто не мешал. А оно так все и складывалось. Марина, видимо, еще не возвращалась с работы, ребятишки где-нибудь играли.
– Ну, говори, – бросил Митрий, когда они разделись и сели рядом на диван.
– Вот я и говорю, – начал прерванный разговор Лыков, – работка что надо.
– Где это? – перебил его Митрий.
– У нас, на карьере. – Федор сказал это таким тоном, как будто он с первых дней работал на карьере, тогда как он только думал переходить туда и еще неизвестно, перейдет ли.
«У нас, на карьере», – повторил про себя Митрий.
– И что я смогу там делать?
Федор оживился.
– Обо всем мы договоримся в кадрах. Люди там нужны – во!.. Тем более такие… Что делать, говоришь. Хочешь на МАЗе, хочешь – на КрАЗе, на экскаваторе, в отделе механика… Что ты?.. Петр Петрович сказал, чтобы я тебя завтра же привел.
– Какой Петр Петрович?
– Какой, какой! В кадрах который.
– А в совхозе как же? Работа…
– Работа, – передразнил Федор. – Работа не медведь, в лес не уйдет.
Вошла Марина возбужденная, сияющая, с хозяйственной сумкой в руках. Видимо, заходила по пути в сельмаг.
Митрий незаметно толкнул Федора ногой, жестом руки дал понять, чтобы не говорить о деле. Ему надоели подковырки жены, и он не хотел вести эти разговоры при ней. Вот когда все решится – тогда можно ей объяснить, сказать: все, мол, договорено, улажено, собирайся, хозяйка.
Он тут же ловко перевел разговор на другое.
– Стало быть, ты говоришь, резину достать можно?
– Будет сделано, – поддержал Митрия Лыков.
– Опять со своими колесами, – отозвалась Марина, заглядывая в горенку и здороваясь с гостем.
– Что-то ты, Федя, редко к нам заглядываешь?
– Дела.
– Ладно тебе, дай нам поговорить спокойно.
– Да говорите, а то я вам не даю, что ли? – Марина смерила недовольным взглядом мужа с ног до головы.
Федор посидел у Смириных недолго. Он рассказал о том, что думает перебираться из Петровска на карьер. Что работу там ему обещают перспективную и квартиру настоящую городскую можно со временем получить. Как всегда, он не мог, чтобы не преувеличить. Смирины знали эту слабость соседа и только улыбались, стараясь скрыть улыбки от Федора.
– Знаешь, – рассказывал Федор о начальнике кадров, – вхожу я к нему в кабинет. То да се, разговоры. Он посмотрел мои бумаги. Все, говорит, в порядке. Вот образованьице, молодой человек, говорит, у вас не того. На первых порах – пройдет, а там давай в институт. У нас, на карьере филиал института открывается. В первую очередь своих рабочих будем направлять. Я даже вспотел. Хорошо, говорю, согласен.
– Как же в институт, когда у тебя только восьмилетка? Да и возраст… – поставил под сомнение такую постановку вопроса Митрий.
Федор, не моргнув глазом, ответил:
– Институт такой, на правах техникума.
– Что ж это за институт? – удивился Митрий. – Если б наоборот – и то понятней было бы.
– Вот такой институт, такой, – подтвердил Федор. – Вы, товарищ Лыков, готовьтесь в институт. Так Петр Петрович и сказал.
Марина ушла за занавеску, она еле сдерживалась от смеха. – Мне пора, – поднялся Федор, подмигивая Смирину: пойдем, мол, проводишь, там и договорим обо всем. – Надо заглянуть на свое подворье и домой еще поспеть.
Митрий засобирался: гостя надо ведь проводить.
Когда только вышли за порог, Федор, кинув беглый взгляд на окно, спросил:
– Ты это чего темнишь?
– Не хочу этих разговоров при ней.
– Ну ладно, ты согласен?
Митрий замялся.
– Вот… О нем думаешь, хлопочешь, а он… – Глаза Федора похолодели, сузились. Еле заметная искра пробивалась сквозь эту холодность. – Тоже мне, Мичурин. Ладно, послезавтра я приеду за кадками – зайду. Два дня тебе на размышление. Давай…
Проводив гостя, Митрий не торопился в дом. Ему хотелось сосредоточиться, подумать обо всем наедине. Он прошел во двор к большому сараю, поправил на ходу кривую лесину-горбыль, что лежала почему-то чуть не поперек дороги, плотнее прикрыл дверь заднего отсека сарая, где были сложены дрова и уголь. А сам все думал и думал.
С одной стороны выходило – надо ехать. Работа, квартира со временем, конечно, как-никак город, а тут еще с Грызловым не поладил, разве это дело. А с другой – уедешь, тот же колодец теще не сделаешь. Куда там до колодца! Вот разговоров-то будет. И перед Мариной как-то неловко. Да что перед Мариной – перед людьми и, прежде всего, перед собой… Митрию вспомнилась почему-то Наталья. Давно не видел ее.
«Что же ответить Федору?!» – мысленно задавал он сам себе вопрос, задавал и не находил ответа.
