Текст книги "Поклон старикам"
Автор книги: Сергей Цырендоржиев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
– Значит, Дэлгэр Шойдонов? – Жамбалов даже побледнел от возмущения. – Он что, окончательно выжил из ума? – Жамбалов задумался. – Нет, видимо, в здравом рассудке. Просто решил сотворить зло… Под видом заботы, помощи сделал зло. Но зачем, за что сотворил подлость больному человеку?
– А мы вчера те бревна распилили на чурки… Соседский парень распилил. Что же делать? Слушай, Дондок, огради доброе имя Жамсарана, дай мне машину, увезу в школу эти проклятые дрова…
– Успокойтесь, Сэжэдма-эхэ… Сами все сделаем, что надо, успокойтесь. Не дадим в обиду.
…Прижимая руку к сердцу, удрученная, взволнованная, Сэжэдма спускалась по лестнице со второго этажа. Навстречу ей шел секретарь парткома Чимит Намсараевич Санданов.
– О! – закричал он издали. – Как живете, Сэжэдма-абагай?[15] Как наш дорогой Жамсаран Галданович? Знаю, сам знаю, что надо зайти. И хочется зайти – соскучился, поговорить-посоветоваться надо, но, поверьте, тетушка Сэжэдма, ну никак не выкрою времени… Каждый день, каждый час – неотложные дела. Вы уж не сердитесь. – Он взглянул в ее лицо, озадаченно спросил: – Абагай, что случилось? Вы чем-то расстроены? Заболели? Или Жамсаран Галданович…
– Нет, – махнула рукой Сэжэдма, – ничего такого нет. Жамсаран… все у него, как было. Да и я… – Она вдруг утерла рукой глаза. – Только вот… Как и сказать не знаю… в общем, мы украли школьные дрова…
Чимит Намсараевич раскрыл пошире глаза, рот у него сам открылся от удивления. И Санданов ринулся вверх по лестнице, резко распахнул дверь к председателю колхоза.
– Ну, товарищ председатель, – закричал он с порога, – что ты сказал бабушке Сэжэдме?
– Все сказал… Надо же было как-то выяснить, понять, что ли, все это происшествие…
– Ты – вчерашний теленок! Есть такое русское слово – мо-ло-ко-сос. Ты обидел старого человека? Обвинил Сэжэдму?
Жамбалов встал, проговорил с достоинством:
– Чимит Намсараевич, я уважаю вас как партийного руководителя, как старшего товарища. Но оскорблять меня… По какому праву вы так разговариваете? Что я сделал плохого? В чем моя ошибка?
– Ошибка? – Секретарь покачал головой, поцокал языком. – Не видишь, значит, своей ошибки?.. Слушай, есть ли у тебя сердце, душа? Или у тебя в груди камень, а? Скажи, если председатель взял да и привез себе эти дрова, что бы стряслось, а? Знаю, знаю, этого не могло быть. Но пойми, мы и только мы виноваты в том, что случилось… Опять не доходит? Ладно, объясню: мы должны, понимаешь, должны были навещать нашего больного старого друга. Обя-за-ны… Не только по нашей службе, нет, мы обязаны навещать Жамсарана Галдановича по долгу товарищества, из глубокого уважения к его личности, из вечной благодарности за его честную, смелую жизнь, за все, что он сделал для улусников, для нас с тобой, черт возьми! Мы должны были приходить к нему за его огромным жизненным опытом, за советами… А мы что?
Жамбалова, наконец, пробрало… Он стоял у окна, нервно постукивая пальцем по стеклу… На столе зазвонил телефон. Жамбалов подошел, привычно взял трубку.
– Слушаю. Да, Жамбалов. Кто, кто? А, здравствуйте, товарищ директор. Парторг? Здесь он, передаю трубку.
Санданов долго, терпеливо слушал заведующего школой.
– Ладно, – сказал он, наконец. – Все понял. Теперь попрошу выслушать меня. Нет, слушайте, не перебивайте. Во-первых, вы человек молодой. Это я не в вину вам… Во-вторых, вы недавно приехали в наш колхоз и людей здешних, естественно, еще не знаете. Это тоже пока не такой страшный пробел, со временем со всеми познакомитесь, сумеете правильно оценить кто какой – кто хороший и достойный, кто не очень… Теперь, в-третьих, это я ответственно утверждаю: не разобравшись до конца, не посоветовавшись с руководством колхоза, вам не следовало поднимать шум. Что? Вот так, могу повторить: не разобравшись до конца, не посоветовавшись с руководством колхоза, не следовало поднимать шум. Не понимаете? Попытаюсь объяснить: Жамсаран Галданович, которого вы обвинили в тяжких грехах, в соучастии в краже школьных дров, к вашему сведению, является членом Коммунистической партии с тридцатых годов. Да, – улыбнулся парторг. – Он, кроме того, один из основателей нашего колхоза, уважаемый человек в нашем краю. И наконец, последнее: он тяжело болен, давно не встает с постели. К нашему искреннему сожалению… Ну вот, – голос у секретаря парткома зазвучал резко. – Теперь ответьте, мог ли такой человек украсть школьные дрова или способствовать такой краже?
Трубка молчала… В ней что-то потрескивало… Чимит Намсараевич так же непререкаемо сказал:
– Вы поторопились, товарищ директор. Попрошу вас зайти ко мне.
Он положил на аппарат телефонную трубку, отошел от стола. Жамбалов остановил парторга:
– Постой, Намсараевич… Я приглашу тетушку Сэжэдму, попрошу у нее прощения. Я и верно не так ей сказал, как надо бы… Расстроил старушку.
– Пригласишь? А зачем? Раз виноват, сходи к ней сам, извинись.
4
День начался невесело: через окно видно, что на улице густое молоко тумана… Туман приглушает звуки: мычание коров и телят на соседней ферме слышится будто из далекой дали… Мимо окна бесшумно проехала телега. Как промокашка впитывает чернила, как туман поглощает звуки.
Жамсаран Галданович проснулся давно. Да и спал ли он нынешней ночью? В пищеводе, а может, вверху желудка, кто его знает, где, лежит тяжелый камень. Нет, однако, не камень, какая-то тяжелая, злобная тяжесть… Она острыми, длинными когтями вцепилась в горло, рвет, давит желудок… Вот теперь подбирается к вискам.
Сильно сжав зубы, Жамсаран Галданович обессилевшими руками держится за спинку кровати, стонет… Он всегда скрывает свою боль, свои муки… Зачем показывать страдания, ведь никто не поможет, не облегчит… А тут уже не было сил: потихоньку позвал жену, сказал вроде бы с веселостью:
– Опять внутри этот черт ожил… Грызет потроха, гадина… Сделай-ка укол, ладно?
Сэжэдма всему научилась… Осторожно достала из кипящей кастрюли шприц, набрала лекарства, сделала укол… Платком утерла ему лоб, губы…
– Лежи, лежи… – проговорила он ободряюще. – Есть надо, чтобы поправиться… Не отмахивайся, Жамсаран. Тебе очень нужно питаться, очень нужно. Я бульон сварила, куриный… И говядина есть, свежая, утром соседи принесли, для тебя, Жамсаран… Все о тебе думают, все заботятся. Ну, попей бульона… Наваристый бульон, крепкий. – Она заплакала. – На одних уколах, на одних лекарствах куда уедешь?.. Помогай врачам, они говорят: твоя жизнь в твоих руках… Сам должен о себе думать. Хоть через силу, а ешь… На-ка кружечку, смотри, какой красивый… А пахнет как… ну, выпей…
– Не могу, Сэжэдма. Понимаю, что надо, а не могу… Выпью, еще хуже будет… Ты лучше сама, ладно? – Он погладил ее руку. – Думай о себе, смотри, как исхудала… Поешь, мне легче станет.
Жамсаран замолк, прикрыл веками глаза. Долго лежал так… Сэжэдма нежно гладила его седые волосы – белые с синеватым отливом.
Он еще что-то хотел сказать, даже весь напрягся. Сэжэдма наклонилась к нему, боялась пропустить, не расслышать какое-нибудь слово. Неожиданно он заговорил четко и громко:
– Больше сорока лет прожили… Всякое было – ссорились, мирились… Детей вырастили, в люди вывели… – Он тяжело задышал. – Знаю, помучил тебя – выпивал иногда, ну… всякое бывало. Прости меня, Сэжэдма, ты же моя единственная…
Никогда Жамсаран не говорил своей жене таких слов… Никогда в жизни… Сэжэдма оторопела… Из глаз полились слезы, лицо вдруг стало как у маленькой девочки, которую обидели…
– Одна ты у меня, – по-прежнему тихо продолжал Жамсаран. – Живи… Так не бывает, чтобы муж и жена вместе помирали, кому-то надо первым уйти… Не убивайся сильно-то… Потерпи.
Боль, видно, поутихла, он уже не так тяжело дышал, лицо стало спокойнее, страдания не искажали его.
– Ну, успокойся, жена… Иди-ка, умойся, а то зайдет кто-нибудь, прямо неловко, оба в слезах. Дай полотенце…
Сэжэдма поправила одеяло, обтерла мужу лицо, потихоньку пошла на кухню.
Туман полностью еще не рассеялся, но все на улице словно ожило: стало слышно, как фыркает лошадь, как мужик прикрикнул на ленивого коня, как хлестнул кнутом. Было слышно, как прогремели по твердой земле колеса, быстрее зацокали копыта…
Кони…
Жамсарану Галдановичу вдруг отчетливо привиделось, как сквозь стелющийся туман, не касаясь земли копытами, бесшумно проплыли несчетные табуны… Кони стлались сквозь туман, и все сквозь них светилось – дома и деревья, все, все… Как же так, такое невиданное дело… Больному хотелось остановить бесшумно скачущих коней, стойте, мол, куда вы? И черный красавец остановился, поднял шею с длинной, до земли, развевающейся гривой, постоял, попрядал ушами, словно вслушиваясь, что прикажет ему хозяин… Фыркнул вдруг, будто прощаясь, стремительной рысью помчался за табуном.
Прекрасен был тот быстроногий черный красавец…
Кони…
Кони – это давняя и вечная любовь, с ними связана вся его жизнь… Трудная жизнь. Вот она, вся проносится в памяти, стремительно и бесшумно, как тот бесконечный табун, который только что промчался сквозь редеющий туман…
В пятидесятые годы, помнится, было принято недостаточно продуманное решение: сначала извели всех коз… Вскоре настал черед лошадей: зачем нам лошади, вон сколько на селе техники, прибывают и прибывают машины, нечего делать коням, оттрудились, спасибо им, нет в них больше нужды, пора сокращать табуны. Нечего их жалеть, сокращать, сокращать… Этого требовали из района, настойчиво напоминали из республиканских учреждений, попробуй ослушайся…
Помнится, в Сосновке состоялся пленум райкома партии. Вялые, безликие выступления: «Что делать, жалко коней, каждый бурят поймет эту жалость, но ведь указание свыше… Наш долг выполнять, претворять в жизнь решения, принятые вышестоящими органами…»
«Нет, гордо рассуждал про себя Жамсаран Галданович, – Как можно с этим согласиться? Конь для бурята самое главное. Об этом обязательно скажу в своем выступлении. Коротко скажу, но так, чтобы все поняли, буряту нельзя без коня. Какой же бурят без коня? Даже представить невозможно…
Это первое и главное, что будет в моем выступлении… Потом очень спокойно объясню, что техника техникой, пускай ее будет в наших колхозах еще больше но есть у нас такие участки, где без лошади не обойтись – на небольших животноводческих фермах… Или, к примеру, пастьба скота – не будет же пастух или чабан пасти животных на автомобиле или на тракторе…
Есть у меня о чем сказать на пленуме райкома, думалось тогда Жамсарану Галдановичу, – Хозяйство наше должно быть прибыльным. И этим требованиям коневодство отвечает со всех сторон и в полной мере. Хорошо, конечно, содержать коней в теплых конюшнях, кормить овсом и сеном. Но ведь и под синим небом конь не пропадет, нет доброго корма, добудет ветошь из-под снега. Конь неприхотлив.
Известно, что конина для бурята первая еда. Медики вон что говорят: конина отличное, питательное, высококалорийное, даже диетическое мясо… Кто решится опровергнуть это утверждение? Ладно, посмотрим, какую еще прибыль может принести коневодство колхозу. Всего перечислять не буду, скажу только о том, что кумыс будут покупать и свои колхозники, и городские торговые организации.
Но и это еще не все… Можно сказать, что лошади в наших условиях помогут добраться до таких таежных угодий, куда не попадешь и на тракторе. А там, пожалуйста – тысячи гектаров плодородной земли. Хочешь, используй ее под пашню, хочешь, вот тебе сенокосные угодья, осваивай.
А если посмотреть на это дело, на развитие коневодства с другой стороны? Ну, скажем, как для развития спорта? Скакуны, иноходцы, рысаки всегда были украшением любых наших праздников: юноши и девушки выказывали отвагу, мастерство… А мужики наши? Это же главная из трех мужских утех… Не забыли, какие это утехи? Стрельба из лука, наша бурятская борьба и скачки. Коней не станет, что нам, на палочке по улусу скакать?»
И вот пленум райкома… Жамсаран Галданович вышел на трибуну. Все притихли: и рядовые коммунисты и руководящие товарищи всегда с интересом слушали его продуманное и острое выступление. Жамсаран не так уж здорово владел русским языком, выступал на бурятском… Но ничего, когда надо, всегда находился переводчик.
На этом пленуме присутствовал городской товарищ, работник обкома партии Хоменко. Когда ему перевели выступление Жамсарана Галдановича, он сначала удивился, потом недовольно поморщился, что-то записал в блокноте. Поманил пальцем очкастого длинного Дампилона, корреспондента республиканской газеты, что-то ему негромко сказал.
Рядом с Жамсараном Галдановичем сидел председатель соседнего колхоза Дугаров. Когда в конце заседания на трибуну вышел Хоменко. Дугаров тревожно зашептал Жамсарану на ухо:
– На кой черт ты вылез со своей речью? Ты всегда такой… Накликаешь беду на свою голову… Вон, слушай, что обкомовский товарищ говорит… Не думай, этим дело не кончится, на всю республику прогремишь…
– Ты лучше скажи, прав я или не прав?
– Брось ты… Наверху тоже не дураки сидят… Все обдумали, все взвесили… А ты – «я да я…». Да еще – «как можно…».
Городской товарищ заметил с трибуны, что Жамсаран Галданович переговаривается с соседом, сказал холодным голосом:
– Если вы, товарищ Норбоев, не желаете слушать, вас никто здесь не держит. Можете покинуть заседание.
Жамсаран Галданович сдержался, постарался спокойнее отнестись к нетактичному замечанию. Только побледнел… Сидел, откинувшись на спинку стула, с каким-то насмешливым интересом смотрел на Хоменко. Тот заметил этот взгляд и вдруг понял: «Этот сокращать конское поголовье в своем колхозе не будет… Такого не заставишь. Вон как глядит…»
Через несколько дней в республиканской газете появилась статья Дампилопа «С оглядкой назад». Чего там не было наворочено! Жамсаран Галданович даже плюнул с досады: надо же так исказить его выступление! Дампилон даже не исказил, а вывернул все наизнанку…
Он позвал жену.
– Ну-ка, прочти… Да скажи, что об этом думаешь?
Жена надела его очки, устроилась на стуле возле окна и, водя пальцем по строчкам, прочитала статью.
– Ну, что скажешь?
– Худо понимаю, пошто ты так?
– Как это «так»? – улыбнулся Жамсаран Галданович.
– Зачем говорил, что надо истребить всех коней с жеребятами? Пошто такую бестолковщину нагородил? Однако, на кого-то серчал-психовал?
– Именно! – вскочил тогда со стула Жамсаран Галданович. – Именно серчал-психовал! Теперь послушай, что я в самом деле сказал.
Он коротко пересказал свое выступление.
– Почему на тебя так набрехали? – ужаснулась Сэжэдма.
– Это куда годится? Газета, и вдруг такое вранье, прямо не верится. – Напишу опровержение! – продолжал кипеть Жамсаран Галданович. – В суд подам!
– И наживешь врагов, – неожиданно резко ответила Сэжэдма. – Они будут правы, а ты окажешься в дураках.
Жамсаран Галданович удивленно взглянул на жену: смотри-ка, как рассуждает… Он почувствовал, что она, пожалуй, права, но как согласиться? Соглашаться, однако, не стоит… И почему сегодня все против меня?
– Ты меня не учи, слышишь? – снова закипел Жамсаран Галданович. – Не вмешивайся в мои дела! Ничего не понимаешь, а лезешь с советами.
У них бывали иногда подобные споры. Порой из-за таких пустяков, что потом обоим становилось неловко.
Сэжэдма сердито ушла на кухню. Жамсаран сгоряча принялся названивать в Сосновку. Но было еще рано, райком не отвечал. «Ну и ладно, – продолжал сердиться Жамсаран. – Даже увеличу! Потом посмотрим, кто будет прав…»
Так он и сделал. За далеким Витимом, на просторных лугах Буту, Байся, Хамниган-нуга табуны колхоза заметно увеличились: председатель очень дешево скупил лошадей в соседних колхозах и совхозах… Покупал с упряжью, со сбруей, седлами, телегами. В общем, в начале шестидесятых годов его колхоз имел уже более шестисот коней. Увеличение конского поголовья приносило немалый доход, что-то около трехсот тысяч рублей. По как дорого достались председателю эти колхозные деньги, сколько ушло на это нервов, сколько сил. Трижды Жамсаран Галданович, как говорится, висел на волоске. Но снять его с председательской должности районные деятели не сумели: за ним единой стеной стояли колхозники, не давали в обиду.
Когда глубокой осенью падут на землю прочные заморозки, когда снег укроет и степь, и горы, и тайгу, у нас в Бурятии начинается усэн – в это время режут скот на мясо, запасаются на долгую, суровую зиму. И спешат, увязая в снегу, пробираясь через наледи, скользя по обледеневшим дорогам, торопятся в сторону Зазинского колхоза легковые и грузовые машины… Телефон в доме Жамсарана Галдановича не смолкает ни днем ни ночью… Звонят из Улан-Удэ, из Хоринска, Сосновки… Звонят знакомые и совсем неизвестные люди. Даже тот райкомовский работник, который недавно ругал Жамсарана Галдановича. И едут, и звонят с одной просьбой: один шепнет, что ему бы жеребца-двухлетка, второму яловую кобылицу. Жену председателя, которую и в глаза никогда не видели, все знают по имени-отчеству: Сэжэдма Бадмаевна. Норовят зайти к ним домой – кто с гостинцами для Сэжэдмы, а кто и с бутылкой белоголовки.
Однажды в эту же пору поздно вечером Жамсарану Галдановичу позвонил ответственный работник редакции «Буряад Унэн». Поинтересовался колхозными новостями, неожиданно спросил о семье, о здоровье… Никак, видно, не мог подступиться к главному… Жамсаран Галданович догадался, конечно, что ему хочется узнать насчет жирненькой конинки. Он улыбался про себя, но помочь тому товарищу не спешил. Да и не знал он его, не был знаком.
Редакционный работник под конец совсем потерял нить разговора, сам, кажется, не знал, как выбраться из неловкого положения. Жамсарану было смешно, он спросил самым невинным тоном, не надумал ли товарищ направить в колхоз корреспондента.
В трубке почувствовалось какое-то замешательство. Потом довольно бодро ответили:
– А что, можно, конечно… У вас передовое хозяйство, интересный опыт. Большая доходность… Доход у вас за сколько перевалил?
– За миллион перемахнули…
– Ну вот! Полосу можно подготовить! Вы там помогите нашему товарищу, расскажите, как работали, покажите хозяйство.
– Это можно, – удовлетворенно хмыкнул Жамсаран Галданович. – Расскажем об опыте, покажем, как все организовали. – Он вдруг заговорил другим тоном: – Но… тут такое дело… Даже говорить неловко… Доходы-то у нас в основном от коневодства. Неловко в общем-то… Может, помните, газета писала когда-то о наших отсталых взглядах. Не вперед, мол, смотрим, а назад…
В трубке невесело засмеялись:
– Что-то такое вроде было… Но времена меняются. Тот старый взгляд осужден и забыт. И вам незачем его помнить. В общем, так: завтра высылаю к вам корреспондента. Гостиница у вас есть? Отлично. А гараж? Машину же заморозим?
– Обойдется, не заморозим… Гараж с паровым отоплением.
Корреспондет приехал на следующий вечер. К шести утра, тепло одевшись, Жамсаран Галданович направился в контору.
Оказалось, что корреспондент прикатил на «газике». Председатель колхоза тихонько улыбнулся: явно за мясом…
Корреспонденту позвонили, он вскоре явился в контору. Удивительная неожиданность: это был… даже поверить трудно… это был тот самый Дампилон, который когда-то выступил в газете с резкой, необоснованной, ругательской статьей, всячески поносил Жамсарана Галдановича, язвительно насмехался над ним…
Жамсаран Галданович всегда помнил тех, кого когда-либо встречал… Помнил он и Дампилона… Как его зовут? Кажется, Жоржем. Ну да, Жорж Дампилон.
Они поздоровались.
– Подождите, – с деланным удивлением проговорил председатель колхоза. – А ведь я вас где-то встречал?! Не могу вспомнить… Не подскажете?
– Встречались… – неохотно подтвердил Дампилон. – Я даже писал о вас. Неужели не помните… Такая, знаете, была статья… Я тогда молодой был… Не очень смелый… Товарищ из обкома высказал некоторые свои мысли, разъяснил свое отношение к вашему выступлению на пленуме райкома, мы с ним вместе из города приезжали, на его машине. Вот и пришлось… Впрочем, что вспоминать? Давно это было. – Нагловатый Дампилон уже не чувствовал неловкости…
– А-а… – стараясь казаться равнодушным, протянул Жамсаран Галданович. – Помню, помню… Название какое-то эдакое, то ли «С оглядкой назад», то ли «Председатель смотрит назад», не помню. – Жамсарану Галдановичу вдруг стало весело, он прищурил глаза, засмеялся. – Честно говоря, я и сейчас так же живу, с оглядкой назад. Вот так, дорогой товарищ.
Дампилон достал блокнот, положил на стол… Наблюдатедьный председатель тут же заметил, что у него дрожат пальцы… Да и веки тяжелые, припухлые. Жамсаран Галданович повернулся на стуле, открыл сейф. Достал оттуда лимон, тарелочку, нож. Непочатую бутылку коньяку, две рюмки…
Дампилоп смотрел на него с удивлением и даже как-то подозрительно. В голове у него были недавние предупреждения одного из знакомых: «Этот самый Жамсаран Галданович скуп и так же невероятно хитер». Как же быть? Отказаться от коньяка? Но ведь так болит голова, так противно внутри… Дернул меня черт выпить в дороге…» Мысли были какие-то нетвердые, хотелось поскорее опохмелиться и совсем не хотелось осуждать себя за то, что выпил в дороге. «Ладно, – решил он, наконец. – Опохмелюсь. Нельзя же обидеть человека: от души предлагает…»
– Дорога до нас неблизкая, – с сочувствием проговорил председатель. – Устали… Мы сейчас чуть заморим червячка, а в столовой заправимся как следует. – Он налил гостю полную рюмку, себе плеснул чуть-чуть.
– Долили бы себе… – неуверенно проговорил Дампилон.
Председатель, кажется, не расслышал, ничего не ответил. Убрал бутылку и пустые рюмки в сейф.
Надо было собираться в дорогу. Жамсаран Галданович решил показать корреспонденту Орловский гурт, дорога туда тоже неблизкая, километров семьдесят, не меньше. Он и сам давненько там не бывал, хорошо, что сейчас такой случай… Да и в столовую надо, неловко же – приехать на гурт, и сразу за стол.
В общем, надо ехать… А тут этот Дампилон ожил после рюмки, появились вопросы. Какая, например, отрасль дает колхозу наибольший доход? Ну как не ответить?
Отвечу и даже с удовольствием… Я уже сказал, что живу и работаю с оглядкой назад… Это, впрочем, не мешает, а даже помогает смотреть и вперед. Брать лучшее из накопленного народом опыта, следить за всем новым, современным, передовым. Ну ладно, это, так сказать, наши общие положения. Тут позволю заметить, что эта самая оглядка назад очень помогает определить и наш сегодняшний рост. Обернешься и увидишь: вчера мы вон где были, а сегодня, гляди-ка, куда шагнули…
Доход мы получаем в основном от коневодства да еще от скота калмыцкой породы. Тут, заметьте, товарищ Дампилон, тоже используем опыт наших предков: табуны и калмыцкий скот у нас круглый год находятся на тебиневке. Не на стойловом содержании, не на государственных, не на колхозных харчах, а сами добывают себе корм из-под снега. Что еще сказать? Искусственного осеменения не проводим. Наши кобылицы, коровы-калмычки в этом смысле разборчивые… Верны своим серьезным привязанностям к красавцам жеребцам, к могучим быкам.
Жамсаран Галданович взглянул на часы:
– Надо ехать! Там у нас дел немало, гурт большой, триста двенадцать бычков. Бычки норовистые, диковатые, близко не подходи, похуже необъезженных жеребцов. А ничего, с ними управляются два наших человека. Впрочем, сами увидите.
Председатель уселся в «газик» корреспондента, и они тронулись в путь.
– Что-то маловато я слышал о калмыцком скоте… – признался Дампилон.
– Быстро растут, хорошо прибавляют в весе, – живо ответил председатель. – И еще, – в голосе у него зазвучала гордость. – И еще – наш колхоз первым в республике начал разводить скот этой породы, сдавать государству отличное дешевое мясо… Это же главная задача – разведение скота мясного направления.
Некоторое время они молчали. «Газик» конечно, отличная машина – по любой дороге кати, как по асфальту… Ну, «по асфальту», это конечно, не очень точно… На бугорке – подбросит, на ухабистой дороге – протрясет… Но все равно, вполне подходящая машина.
Дорога до Орловки не такая уж близкая… Председатель, хоть он и постарше Дампилона лет на двадцать пять, за весь путь ни разу не пожаловался. А вот Дампилон, глядеть на него жалко, совсем измаялся. У него к тому же радикулит разыгрался.
Вечером, когда Дампилон не мог уже ни встать, ни сесть, председатель вроде немного сжалился.
– Ладно, – сказал, – вижу, что вам плохо, даже маленько сочувствую… Но уж раз сломали такую тяжелую дорогу, негоже уезжать, ничего не повидав… Завтра осмотрите наш табун, и можно собираться домой…
Дампилон, понятно, обрадовался. Неожиданно Жамсаран Галданович спросил:
– Вам, однако, усэн маленько надо?
Странно, но Дампилон вдруг смутился, растерянно проговорил:
– Вообще-то… наше начальство… Ну, и я хотел в долю, если можно…
– Я напишу распоряжение, внесите в кассу двести пятьдесят рублей.
– Спасибо, спасибо… – Дампилон даже прижал руку к сердцу. – А табуны… Табуны действительно надо посмотреть. У меня на родине коней совсем мало осталось. Говорят, Жамсаран Галданович, будто перед самым сенокосом к вам в колхоз со всего аймака собираются парни. Будто такие соревнования устраивают, как в давние времена. Правда?
– Это уж точно: к нам в колхоз вся молодежь аймака как на самый дорогой праздник! А что? Укрощение диких коней, тут нужны самые отменные мужские качества – смелость, ловкость, любовь, наконец. И верность. Что смотрите такими глазами? Именно любовь. Любовь к животным, – Он прошелся по комнате, – И верность. Кони прекрасно чувствуют человеческую любовь, нашу им преданность. И платят за эти чувства вечной верностью.
Он не мог говорить спокойно, в нем жила, трепетала каждая жилка.
– О-о-о… Дикие кони! Приезжайте летом, мы покажем вам укрощение диких коней. Кони становятся на дыбы, нет, это надо видеть, словами не рассказать, умом не представить… А ночные костры, игры молодежи! А девушки-всадницы! Вы знаете, какие есть у нас отчаянные амазонки! Бесстрашные. И красивые. Приезжайте к нам летом – с кинооператором!
– Приеду, обязательно приеду! – отозвался повеселевший Дампилон.
Назавтра Дампилон успешно выполнил то самое главное, ради чего он, собственно, и приехал из Улан– Удэ. И остался весьма, весьма довольным.
Перед отъездом он зашел в гостиницу, расплатился. Хозяйка гостиницы взяла деньги и протянула ему еще один счет, Дампилон недоверчиво, вопросительно посмотрел на нее.
– Прочтите, – улыбнулась хозяйка.
Это был счет столовой: с него полагались деньги за питание в течение трех дней… В счет была включена и стоимость семидесяти пяти граммов коньяку, выпитого в день приезда в кабинете председателя.
Дампилон покраснел до кончиков ушей. Он мучительно соображал, хватит ли у него денег. Денег не хватало…
– Я сейчас… – Он выбежал на улицу, к машине… Ладно, что у шофера оказались деньжонки…
Через полмесяца на второй странице республиканской «Буряад Унэн» был напечатан очерк Ж. Дампилона. Он назывался «Председатель смотрит вперед». Жамсаран Галданович прочитал, рассмеялся:
– Ну и перо у этого писаки. То я «назад», то я «вперед»… Назад-вперед, вперед-назад… Смехота…
5
Болезнь вроде бы никогда не извещает о себе заранее: готовься, мол, скоро заявлюсь… Некоторые суеверные русские бабушки спорят: «Что ты, милый, бывает, да еще как! Ежели какое место у тебя зачешется, жди – там непременно вскочит чирей… Опять же мясо: видеть сырое мясо во сне – к худому, болеть будешь. Зеркало разбить – тоже к болезни. Дерево возле дома поздно зацветает – и того горше – к смерти хозяина».
И бурятки-старухи твердят: «Уй, паря, бывает… Болезнь запросто о себе знать дает: собаки ночью воют – болезнь в темноте к дому подбирается…»
Старухи на то и старухи, чтобы все знать, молодых упреждать. И живи они еще сто лет, чтобы во всякое дело свой нос совать.
Все это так, но ведь и Жамсаран Галданович тоже загодя узнал о своей болезни. Ничего не болело, и на тебе – вдруг аппетит пропал… Сначала не замечал, потом кое-кто стал въедливо надоедать с расспросами о здоровье: не болит ли что, вроде побледнели?..
Жамсаран Галданович в ответ посмеивался: вот чудаки, занимались бы делом, не приставали к здоровому человеку. Работал с прежним напряжением, в колхозе работы всегда невпроворот, никакой беды не чувствовал, не предвидел… На вопросы о здоровье теперь уже сердился, отвечал с раздражением: следите лучше за своим, а я, мол, здоров.
Болезнь никак не давала о себе знать. Вскоре почему-то стало трудно глотать вареное мясо… Черт его знает, что такое? Хорошо прожует, запьет бульоном, а комок пережеванного мяса застрянет где-то на пути в желудок…
Жена стала замечать неладное: есть стал без удовольствия, еще больше похудел, побледнел.
– Гляди, – говорила Сэжэдма, – есть стал совсем мало… Покажись врачам.
– Скажешь тоже, – сердился Жамсаран Галданович, – Надо понять, что я не двадцатилетний парень… Противно говорить, но я это… ну, в возрасте, что ли… Не старик, конечно, подумаешь, немного за шестьдесят, но все же… В общем, я здоров. А что похудел, так это лучше, чем растолстеть. И вообще, займись-ка делом. Что, у тебя работы нет?
– Да я же беспокоюсь за тебя, – сердечно отозвалась жена. – Надо все же к врачу. Ну, здоров так здоров, а если скажут, что надо подлечиться, откладывать нечего. Всей работы все равно не переделаешь…
– Что-то ты у меня стала слишком умной, – оборвал жену Жамсаран Галданович. Он частенько обращался к ней свысока. – Скажешь тоже: к врачу… Если станет плохо, во что я не желаю верить, тогда уж лучше нацелиться на горную дорогу. – Он усмехнулся: – На ту самую, которая ведет к черной яме…
Подошел к жене, вдруг обнял ее за плечи:
– До старости еще далеко, Сэжэдма, очень далеко. Сил еще много. – Он повел плечами. – Старость, как я понимаю, штука гнусная. Старость – это когда тебя люди жалеют, а то еще и посмеиваются: вот, мол, развалина… Старики в тягость собственным детям… Хорошо, что нам с тобой до этого еще далеко. Знала бы, сколько во мне сил!
– Перестань, Жамсаран… Подумай о себе… Не настала ли пора отдохнуть, пожить спокойно, счастливо?
Жамсаран Галданович не засмеялся, он захохотал.
– Смотри-ка ты! Отдыхать захотелось! Счастливой, спокойной жизни! Наш писатель Дамдинжапов как-то написал: «Труд есть счастье». Читала? Ты не сердись, я тебя не виню, по ведь тебе никогда не приходилось трудиться для народа… Для на-ро-да, понимаешь? Для семьи трудилась – для детей, для меня, а вот для на-ро-да? Не приходилось. – Он с сожалением посмотрел на жену, спросил с насмешкой: – Уж не хочешь ли ты, чтобы я ушел на пенсию, а?
Сэжэдма осторожно шла к своей цели.
– Присмотрись к людям, Жамсаран, – тихо и ласково проговорила она. – Сколько стало вокруг образованных, умных людей. Хороших работников. Многие обязаны этим тебе. – Она улыбнулась. – Нет, я все понимаю, прежде всего они обязаны новой жизни, нашему счастью… Не умею я говорить умных слов, но ты поймешь. В общем, они и тебе, конечно, обязаны. Помню, скольких наш колхоз послал на учебу. Когда выучились, вернулись домой, тут за них старшие взялись. Ну и ты, конечно… Может, думаешь, что они хуже тебя будут работать? Не обманывай себя: нас не будет, колхоз все равно пойдет вперед… Ну, погляди на того же Дондока Жамбалова – энергичный, авторитетный. Чем не председатель?
