Текст книги "Поклон старикам"
Автор книги: Сергей Цырендоржиев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Вскоре подошел Максим Шоноевич, поздоровался со стариком за руку и сел за стол. Он выглядел очень солидно. В смуглом его лице читался упорный и сильный характер. Был он в строгом черном костюме, белой сорочке, в черном галстуке. Видно, мощную его шею сдавливал тесноватый ворот рубашки, потому что время от времени он крутил головой, указательным пальцем оттягивая воротник. Поймав мимолетный взгляд его блестящих, темных глаз, Бизья хотел было поделиться с ним занимавшими его сейчас мыслями, однако почему-то не решился. А тот говорил в это время с Банзаракцаевым о завтрашнем совещании, видах на урожай, обменивался кое-какими новостями и вдруг обратился к старику:
– Бизья Заятуевич, вам до этого приходилось бывать в ресторане?
– Ни разу, – отрицательно покачал головой Бизья. – Слышать-то, конечно, слышал. Молодежь разное болтает. Так что наслышан. А вот самому бывать не доводилось.
– По правде говоря, Бизья Заятуевич, у нас в Улан-Удэ приличных ресторанов нет. Никто не запрещает в свободное время не спеша посидеть в хорошем ресторане, выпить с другом, отдохнуть, поднять настроение, – сказал секретарь райкома партии.
– Вы правы, Максим Шоноевич, – Банзаракцаев погладил пухлой ладонью свой круглый подбородок, – Однако немало видел таких, которые, перепив, шатаются по улице, да еще и с криком, шумом, как бы хвалясь своим пьянством.
– Правду говорят, что нет молодца сильнее винца, – вступил в разговор старик. – Все плохое на свете идет от водки, так я считаю.
– Правильно, – согласился Максим Шоноевич. – Всего, что связано с пьянством, и не перечислишь: всяческие безобразия, скандалы, аварии на работе и многое другое – вот результаты пьянства.
Меж тем официант поставил на стол графин с водкой, две бутылки минеральной воды, тарелки с холодной закуской.
– Ну вот, говорили о водке, а она сама к нам пожаловала, – засмеялся Банзаракцаев. – Сказано, клин клином вышибают, вот так и мы выпьем за успешную борьбу с пьянством. Как вы полагаете, дядюшка Бизья?
Максим Шоноевич, расстегнув пиджак и склонившись над столом, с улыбкой кинул на старика лукавый взгляд. «Шутят они надо мной, что ли?» – с обидой подумал Бизья. Андрей Дармаевич разлил водку по маленьким узким рюмкам.
– Так, за успешную поездку, за знакомство. И что б совещание прошло хорошо, – Шоноев чокнулся со стариком и выпил.
Бизья тоже опрокинул свою рюмку, но водка, даже, казалось, не попав в горло, лишь обдала горечью рот и как бы испарилась… «Разлили бы все сразу в стаканы да разом и выпили», – подумалось ему.
Люди вокруг ели, пользуясь ножом и вилкой, и это получалось у них очень ловко. Старик попытался было последовать их примеру, но ничего не вышло. Помучившись безуспешно некоторое время, Бизья помрачнел, расстроился, почувствовал себя до того неловко, что прошиб пот. Вытерев взмокший лоб, он отложил вилку и нож, взял ложку и уже более уверенно приступил к еде.
Сидели долго. Вот уже и музыка загремела. Все эти пианино, трубы, барабаны, виолончель, ксилофон, гитара совместно давали столь мощный звук, что, казалось, сейчас рухнут степы небольшого зала, а сидящие в нем оглохнут. С мест стали подниматься и молодые, и пожилые и принялись танцевать кто во что горазд. Давешняя четверка из-за соседнего столика особенно выделялась– они всячески изгибались, выгибались, девицы почти непристойно вертели задами, вихляли бедрами. Старик Бизья, едва не плюнув от омерзения, прикрыл глаза, чтобы не видеть такое безобразие.
Андрей Дармаевич подмигнул в его сторону, с хитрецой улыбнулся:
– Вот так развлекается городская молодежь.
– Почему же городская? – заворчал старик. – Вот эти четверо… они из деревин. Эх, видели б сейчас их бедные родители.
– Стараются не отставать от городских, – небрежно буркнул Шоноев, умолк и с утомленным видом откинулся на спинку стула.
Музыка умолкла. В зале сразу стало как бы просторнее. Будто попав па свежий воздух после душной комнаты, Бизья задышал свободнее, глубже, отпил минеральной воды.
Андрей Дармаевич подозвал официанта и стал рассчитываться. Червонец и пятерка перекочевали из председательского кармана к официанту.
От природы скупой, Бизья ощетинился, как рассерженный дикий кабан: «Удивительное дело! По сто грамм водки на человека, несколько кусочков соленой рыбы, суп с мясом, величиной в овечий помет, да котлета, которую пару раз укусишь и – уже нет ее… Ха, чудеса! Если в каждый обед лишаться пяти рублей, то можно остаться без штанов, а?.. Ей-богу, ненасытное место этот город, вижу, мешок без дна…»
Банзаракцаев, выходя, остановился возле давешних четырех молодых людей и о чем-то заговорил с ними. Девица в короткой юбке вспыхнула и опустила голову. Ее подруга посмотрела в сторону старика Бизьи удивленно расширившимися глазами, потом, улыбаясь, что-то объяснила Банзаракцаеву. Тот попрощался наклоном головы и пошел следом за своими товарищами.
– Оказывается, они учатся у нашей Бурзэмы в пединституте. Я у них узнал адрес вашего зятя, – сообщил он, когда вернулись в свой номер.
Бизья, уже успевший снять сапоги, очень обрадовался:
– Вот это хорошо. И как удачно мы встретились с этими ребятами. Вы помогите мне разыскать дом зятя, Андрей Дармаевич.
Он впервые и как-то невольно назвал председателя по имени-отчеству, чем немало удивил его, да и сам был удивлен.
– Ничего, мы нашли бы и без студентов, – сказал председатель и повернулся к Шоноеву. – Максим Шоноевич, я все равно буду просить для колхоза трактор «К-700».
– Не забывайте уговор. Согласно разнарядке нам в этом году выделяют всего два трактора. И была же у нас договоренность отдать их колхозам, специализирующимся на производстве зерновых. – Шоноев высказал это довольно решительно и, как бы подтверждая сказанное, с силой хлопнул ладонью по колену.
– Может, хватит отдавать всю новую технику лучшим хозяйствам, а нас обходить каждый раз? Дайте нам один из этих тракторов. Между нами говоря, я хотел бы, пока хожу в депутатах, успеть кое-что достать для своего колхоза.
– Вот-вот, раз вы депутат, Андрей Дармаевич, то должны думать о всем нашем районе, – твердо сказал Шоноев, грозя пальцем. – Вчера на бюро все было решено, так что не стоит возвращаться к старому, повторять одно и то же.
Банзаракцаев, который обычно расхаживал среди своих колхозников важный, как петух, перед Шоноевым держался куда скромнее. Старику вдруг стало жаль своего поникшего председателя, и он решился прийти ему на помощь:
– За какие же это провинности решено обделить наш колхоз? Мы работаем не меньше и не хуже других, товарищ начальник.
– Вчера на бюро райкома партии было принято решение, кому какую выделить технику, Бизья Заятуевич, – уже более спокойно ответил старику Шоноев.
Услышав, как разговаривает с ним руководитель района, Бизья осмелел, откинулся на поролоновую спинку кресла и важно вытянул ноги, откашлялся в кулак.
– Что я хочу сказать, – начал он. – Иногда, бывает, раскинешь своим скудным умишком и видишь, что творятся не совсем понятные дела. Земли в западной части района иные, чем у нас. Первое, климат там теплее. Второе, почвы там мягкие, жирные, влаги много. Поэтому там не только пшеница, но и кукуруза хорошо растет. Потому и урожаи хорошие снимают.
– Правильно, правильно, – кивнул Шоноев.
Старик был весьма доволен собственной сообразительностью и гладкостью речи. Ему как-то и в голову не пришло, что повторяет слова, слышанные однажды от Ендона Тыхеева.
– Да и что растет в наших, более холодных, местах? Овес, ячмень. Однако и с ними у нас не все ладно…
Тут Бизья запнулся, и, пока подыскивал, что сказать дальше, Шоноев произнес заметно построжавшим голосом:
– Вот именно: с овсом и ячменем у вас не все ладно. Это вы правильно заметили, Бизья Заятуевич.
Старик испугался, не наговорил ли он чего лишнего и тем испортил все дело.
– Подождите, товарищ Шоноев, – продолжал он, легонько притрагиваясь к руке собеседника. – Видите ли, уж коли есть у меня на плечах какая-никакая, а все же голова с двумя ушами, то о чем-то иногда думаешь, кое-что слышишь, соображаешь. Чем же лучше нас тамошние люди, что их то и дело хвалят, награждают орденами и медалями? Ей-богу, чем мы хуже их? Объясните мне это, пожалуйста.
– Давайте оставим этот разговор, – с явным неудовольствием предложил Банзаракцаев, однако Шоноев оставил его слова без внимания.
– Так ведь плохо вы работаете, – прищурился он.
– Ей-богу, поистине счастливы и удачливы имеющие хорошую землю и вдоволь воды, – отвечал Бизья и меж тем с укоризной подумал про себя: «С чего это я взялся спорить с ним да еще и поучать пытаюсь? Словами сыт не будешь. Хватит чесать языком». Он примолк, однако ж в душе был доволен собой. Дело в том, что он впервые в жизни сидел, словно равный, с начальством, и его слова выслушивались со вниманием. И то, что они вместе приехали на совещание, вместе поели и выпили, а теперь вот втроем сидят и беседуют – все это показалось вдруг старику чем-то невероятным, почти сном.
Максим Шоноевич тем временем стал рассказывать о том, как он работал в западных районах республики, и поведал немало интересного о жизни и труде тамошних чабанов.
– Ну, а в ваших местах возможно ли получать по сто ягнят от ста овцематок? Как вы считаете? – обратился он к старику.
– Какой может быть разговор! – отвечал тот. – Не слыхивал я, чтобы у кого-то в личном хозяйстве гибли ягнята. Скажем, мои две овцы постоянно приносят по два ягненка.
– Вот-вот, надо учиться у умелых людей, перенимать у них опыт. И если дела у нас пойдут в гору, то будут и ордена, и медали, – засмеялся Шоноев.
Затем он начал подробно расспрашивать старика о его работе.
– То, что построено этим человеком, отличается от всего прочего. Скажем, коровник, поставленный годов тридцать назад, до сих пор еще почти как новый, – вмешался Банзаракцаев. – А сработанное некоторыми халтурщиками уже через пару лет приходит в негодность, требует ремонта… Такие-то дела…
– Насчет халтурщиков – это вы правильно сказали, Андрей Дармаевич, – старик сердито блеснул глазами. – Есть такие, есть. Недобросовестные в работе… Все у них делается тяп-ляп, лишь бы побыстрей закончить. Вот и выходит сплошной обман. Немало их, охотников за длинным рублем. Я же никогда в жизни не творил обманов, ни рубля не взял за плохую работу.
Разговор затянулся. Толковали о работе, жизни, о том, что некоторые по мере того, как улучшается быт, все небрежнее относятся к колхозному делу. Бизья больше помалкивал, внимательно слушал и вдруг высказал такое соображение:
– Строгости у нас мало стало, вот что. Вместо того, чтобы употребить власть, заставить, стали умолять и упрашивать. Ендон Тыхеев говорил мне как-то: «Раньше я вставал до рассвета и на двух санях отправлялся за сеном. Возвращался глубокой ночью. Бывало, уже под утро еле-еле доберешься до дома. А сейчас, как ты думаешь? Вместо того, чтобы съездить вон за тот лесок, где стоят зароды сена, катим за двадцать километров в правление колхоза и поднимаем шум, что вот, мол, сено на исходе, дайте срочно тракторные сани». И Ендон прав. Ей-богу, пора властям стать построже.
Банзаракцаев с Шоноевым глядели друг на друга и молчали, словно соглашаясь со стариком. А тот задумчиво вытер губы, как бы подыскивая дальнейшие слова, затем чуть наклонился в сторону Шоноева:
– Так что же, не пора ли ввести строгости, а?
– Ха! – Шоноев, улыбаясь, покрутил головой. – Иные нынче времена, Бизья Заятуевич. Не дело насильно принуждать людей к чему-либо. Такое минуло безвозвратно. Мы должны воспитывать в человеке сознательное отношение к труду, добросовестность.
– Это верно, – вступил в разговор Банзаракцаев. – Не всегда мы умеем правильно организовать нашу работу. Государство оказывает нам огромную помощь, дает различные льготы. Ушло в прошлое время, когда ради куска хлеба проливали пот на черной работе, буквально валясь с ног… Однако ж правда и то, что не умеем мы еще правильно воспитывать людей, воодушевлять их на большие дела. Как-то не получается это у нас!
– Эх, если б все относились к порученной работе так, как Бизья Заятуевич! – Шоноев дружески потрепал старика по плечу. – Очень многого мы б тогда достигли.
– Ну, обо мне ли вести речь, – старик протестующе замахал руками. – Ей-богу, я ведь всегда старался жить так, что моя, мол, хата с краю… своя-де рубашка ближе к телу и если брать пример с меня… Хе!
– Ради чего ж вы тогда трудитесь столь добросовестно? Неужели только ради заработка? – испытующе взглянул Шоноев.
«А как же иначе!» – чуть было не вырвалось у старика, но он вовремя придержал язык.
– Да, чего ради? Ответьте, дядюшка Бизья, – сказал председатель.
– Никогда я об этом не задумывался. Делать добротно свое дело и не прослыть в народе никудышным работником – что мне еще надо? Ну и, бывает, что радуешься по-человечески, когда видишь семью, благополучно живущую в доме, который ты построил своими руками.
– Вы, Бизья Заятуевич, честно говоря, сильно в бога верите? – поинтересовался вдруг Шоноев.
– Вот уж этого за мной не водится, ей-богу. Мой отец Заята отправился однажды в Эгитуйский дацан строить молельню. Хотелось ему принять участие в богоугодном деле. А был он первейшей руки мастер. Там он и погиб, бедняга, разбился, сорвавшись со стропил. Вот с той поры пропала во мне всякая набожность. Так безбожником и живу доныне. Теперь уже поздно заново обретать веру, правильно я говорю?
– Совершенно правильно, дядюшка Бизья, – смеясь, поддержал его Банзаракцаев. – Я всегда говорил, что у наших земляков характер твердый.
Шоноев одобрительно покивал головой.
– Что ж, товарищи, уже поздно. Пойду отдыхать. К тому ж еще и речь, которую я должен сказать на совещании, у меня не совсем готова.
Встав с дивана, он устало потянулся, попрощался за руку со своими собеседниками. Он уже подошел к двери, когда Банзаракцаев сказал ему вслед:
– Максим Шоноевич, насчет того трактора «К-700»…
Секретарь райкома мгновенно обернулся и довольно резко оборвал:
– Опять за старое… Какой ты упрямый человек, Дармаевич! Ты сам принимал участие в работе бюро, когда мы выносили решение, и отменять его я не имею права, хоть и секретарь райкома. – С этими словами он вышел, раздраженно хлопнув дверью:
– Думал все же уговорить его, но, вижу, бесполезно, – пробормотал председатель и удалился в спальную комнату.
Впервые в жизни старый Бизья так вот запросто побеседовал с начальством. И теперь он сидел, задумчиво помаргивал и, вздыхая, чесал затылок, пытался разобраться в своих впечатлениях. Все, что было сказано, представлялось ему и интересным, и удивительным, и разумным, однако не так-то легко это укладывалось в голове. Да, в очень любопытном разговоре довелось ему принять участие. «Видно, все же со мной считаются, если допустили до такой беседы, – размышлял он. Будь эти люди высокомерными, то могли б сказать: иди, старина, погуляй пока на улице или же сиди и помалкивай… Нет, что ни говори, а они все-таки очень умные мужики». В это время его окликнул из спальни Банзаракцаев:
– Дядюшка Бизья, ложитесь отдыхать.
Стараясь ступать бесшумно, старик вошел и растерянно замешкался у своей кровати. Сразу сообразив, в чем дело, Банзаракцаев весело сказал:
– Сверните покрывало, положите его на стул. Потом забирайтесь под сахарной белизны одеяло и начинайте просматривать сны.
Увидев, как старик неуклюже возится с покрывалом и сопит, словно исполняет бог весть какую тяжелую работу, председатель совсем развеселился:
– Дядюшка Бизья, вы в такой постели спали когда-нибудь?
– Ей-богу, не доводилось.
– Что ж, надо испытать разок, ха-ха! А привыкнете – ватное одеяло станет для вас лучше всякого иного. Овчинное одеяло покажется колючим и неприятным…
– С таких стариков, как я, довольно и овчинного. Главное, самому не быть грязным, а стелить же под себя всякие белоснежные штуки – это, я считаю, совсем лишнее.
Старик, охая и ахая, разделся, полез в холодную постель.
Они долго молчали, погруженные каждый в свою думу. Деньги, лежавшие в потайном кармане рубашки, оттопыривались и сильно мешали старику. «Не увидел бы их председатель. Надо будет встать затемно, пока он будет спать. Не смог найти белый лоскут, вот и пришил черный. И как это мне пришло в голову, поехав вместе с начальником, прятать деньги», – корил он себя и до того расстроился, что скрипнул зубами и едва не сплюнул по привычке. Привыкший спать на войлочном матрасе, положенном поверх досок, старик Бизья чувствовал себя очень неудобно в столь мягкой постели. Разве может человек отдохнуть по-настоящему, когда под ним все прогибается и колышется?.. Да, суетливое и шумное место – город. Беспрерывно гудят машины, и свет их фар надоедливо мельтешит на стенах. Ветхая подслеповатая избушка в Исинге казалась сейчас старику уютней и краше любого дворца. Наверно, Норжима уже засветила лампадки перед божницей и молится, звучно перебирая четки, или же взбивает кислое молоко… Бизья до того увлекся своими мыслями, что даже вздрогнул, когда внезапно прозвучал голос председателя:
– Не можете заснуть? Все время вы вздыхаете…
– Ага… непривычно как-то… Да и в моем возрасте у людей иногда бывает бессонница…
– Совещание завтра же и закончится. Послезавтра мне предстоят кое-какие дела, а вы пойдете в гости к зятю и дочери…
– Что ж…
– Как это «что ж»? Почему-то вы с неохотой говорите об этом…
Помолчали. Затем Бизья спросил:
– Вы, Андрей Дармаевич, что за трактор просили у нашего большого начальника?
– Да вот появился новый трактор «К-700», сильная и быстроходная машина. Получить бы…
– А вы, председатель, натравите меня на еще большего начальника. Ей-богу, что начальство возьмет с глупого старика, а я все ему и выскажу, – набравшись духу, высказал старик еще давеча появившуюся у него мысль.
Председатель негромко засмеялся.
– Ладно уж… Будем ждать, когда подойдет наша очередь.
– А что ж тогда вы так настойчиво просили?
– Секретарь-то у нас человек новый, вот я и подумал, что возможно, он послушается меня.
– По разговору он вроде бы неплохой человек…
– Говорят, умелый руководитель.
– Умелый… Это хорошо, если умелый. Можно у вас спросить одну вещь?
– Спрашивайте, спрашивайте, дядюшка Бизья. Чего смущаться-то…
– Так… Скажите мне честно, Андрей Дармаевич, зачем вы привезли меня сюда? Ей-богу, скажите напрямик.
– Напрямик, говорите? Можно… Все это затеял приятель ваш Ендон.
– Ендон Тыхеев?
– А кто ж еще? И на партсобрании, и на заседании правления стал твердить одно: «Бизья Заятуевич всю жизнь честно и хорошо делает в нашем колхозе нелегкую работу, а сам между тем дальше овечьего загона ничего не видит. Все счастье человека, полагает он, в том, чтобы набить живот пищей, а сундук – деньгами. А жизнь-то ведь проходит. Если Бизья сам не желает прозреть, то мы должны помочь ему, товарищи».
– Понятно. Этот косоглазый способен на такое. Мало ему самому бродяжничать, так он еще и меня втянул. Вот вернусь, тогда я ему… – старик крепко выругался по-русски и повернулся так, что кровать жалобно заскрипела. – Выходит, это из-за него обманным путем завезли меня сюда. Всю жизнь мне пакости подстраивает, негодяй…
– Что это вы, Заятуевич? Солидный человек, а говорите такое… – сурово сказал Банзаракцаев. – Вовсе не по слову дядюшки Ендона привезли мы вас сюда. Во всей Исинге нет равного вам плотника, а здесь собираются лучшие строители республики. Взгляните на них, а кое с кем и знакомство сведите. Иногда не мешает развлечься, отдохнуть, а посмотреть, как живут и работают люди и других местах, не только интересно, но полезно и поучительно…
Старик на это ничего не ответил. Он все еще был очень зол на Ендона Тыхеева. Однако Бизья понимал, что пререкаться на равных с председателем глупое занятие.
– Кажется, уже и полночь миновала, зевнув, проговорил Банзаракцаев. – Давайте поспим, дядюшка.
– Что же мне делать-то, может, встать? Не усну я на этой мягкой кровати.
Банзаракцаев приподнял голову, всмотрелся и в смутном свете от уличных фонарей увидел, что старик сидит.
– Наверно, не будет беды, если я постелю матрас на пол и постараюсь вздремнуть. А рано утром, пока никто не видит, сделаю все, как было.
– Конечно, не сидеть же вам так до самого утра.
Но и на полу не шел к старику сон, из-за того ли, что столь внезапно, не дав ему даже опомниться, оказалось нарушено ровное течение его жизни, или же мешал храп председателя, а может быть, беспокоил часто доносившийся с улицы громкий шелест стремительных автомобильных шип, растревожила ли старика близость дома дочери и зятя – непонятно, по какой причине, но Бизья, как и вчера, до самого рассвета так и не сомкнул глаз.
4
В большом дугообразном фоне Бурятского Государственного театра оперы и балета тесно от собравшихся здесь людей. Сплошной гул голосов. Обильно увешанные орденами, медалями пожилые люди, молодежь, русские и буряты, проходят и по двое, и целыми группами. Если приглядеться, в основном это жители села. Лица их обветрены, обожжены морозами и солнцем до коричневого цвета, да и нарядная их одежда им самим явно кажется не совсем привычной.
Бизья сидел на диване возле огромного окна и от смущения не знал, куда девать свои большие темные руки. «Ждите меня здесь, я сейчас, вернусь», – сказал ему Банзаракцаев, но прошло уже довольно много времени, а его все не было. «Говорят, нет ничего тяжелее, чем ждать и догонять. Может, он совсем покинул меня, а я-то думаю, что задерживается», – думал старик, испуганно глядя на двигающееся перед ним великое множество народа. «По глупости дал себя завести сюда, а теперь сижу, как сурок в капкане, и таращусь на лица этих сотен людей. Ей-богу, это все дело рук Ендона Тыхеева. Эх, дайте мне только вернуться!.. Старый я дурак… вообразил, что кому-то нужен… У меня ведь даже приличной одежды нет…» – продолжал он терзаться и корить себя. Достав из кармана платок, вытер лицо. Если б старик знал, как можно уехать домой или же адрес зятя, то немедленно сбежал бы. В довершение ко всему очень уж заметно выпирала та пачка денег, что была в потайном кармане. «Вот так я и должен мучиться. Поделом мне: почему не отказался? Председатель, небось, встретил своих дружков-товарищей и забыл про меня…»
– О, вы еще сидите, Заятуевич! А я же отметил нас в регистрационной комиссии, – весело заговорил внезапно появившийся Банзаракцаев.
У старика отлегло от сердца. Председатель казался ему сейчас самым близким человеком, и все его сомнения и переживания тотчас отлетели прочь.
– Вы, дядюшка Бизья… – председатель, надавив на плечо, усадил обратно вставшего было старика. Затем он вынул из бокового кармана пиджака сложенную газету, подмигнул заблестевшим глазом: – О вас не раз писали и в Еравнинской районной газете, и в республиканских. А сейчас я вам покажу кое-что другое.
Улыбаясь, он развернул газету «Бурят Унэн». Старик принял ее задрожавшими руками и долго сидел, уставив неподвижный взор на фотографию. Он не мог не узнать себя самого в старике, который стоял с распростертыми руками среди молодых людей.
– Та самая карточка, которую снимал вчера этот маленький шустрый паренек, да? – тихо спросил он внезапно осипшим голосом.
– А как же иначе. Наша «Бурят Унэн» расходится по всем районам республики, ее получают в Aгe, Алари, Бохане, и даже, слышал я, она идет в Монголию. Теперь в какие только места ни разлетятся ваши имя и изображение, размноженные в тысячах вот таких газет. Вам надо гордиться и радоваться.
– Э, бросьте, – старик с притворным недовольством отмахнулся. – Да, интересные дела.
– Так, а внизу написано вот что: «Знатный плотник из Еравнинского района Бизья Заятуевич делится с молодежью своим богатым опытом».
– Что вы сказали? – старик даже подскочил от неожиданности. – Делится опытом?! Правда?
– Так о чем же еще вы можете разговаривать с молодежью? Как ухаживать за девушками? У вас с ними одинаковая работа, поэтому и разговор у вас о работе.
– Ей-богу, такого разговора не было. Тот шустрый парень всех нас выстроил перед собой и сфотографировал, помните? Бессовестный какой, обманщик. Оно и видно было, что этот шустрец может сотворить что угодно… – старик едва не выругался по-русски, но сдержался и сел, сжимая голову ладонями.
– Не надо расстраиваться из-за пустяков, случаются еще худшие вещи, – сказал председатель и потрепал старика по плечу. – Если б те парни спросили вас о работе, вы бы им, конечно, ответили, разве не так?
– Ну, если б спросили, уж попробовал бы, как могу, потолковать о своей работе…
– Вот-вот… Надо было торопиться, поэтому вы и не успели. Пойдемте в зал, надо занять места… Совещание уже скоро начнется.
Следя за своим невысоким и полноватым председателем, Бизья робко вступил в зал. Сели в партере. «Удивительно большой клуб, – размышлял старик, поглядывая по сторонам. – Столь огромного здания я не смог бы построить даже за всю свою жизнь. – Да, коллектив– это сила: может сотворить такое, что человеку, скажем, подобному мне, и в голову никогда бы не пришло. Сколько же сюда вмещается людей? Наверняка, никак не меньше тысячи. А интересно, вон тот желто-коричневый занавес с кистями внизу – сколько рублей он может стоить? Должно быть, самое малое – с тысячу. А на сколько потянет это мягкое кресло? Положим, рублей двадцать. Умножим это на тысячу. Ой-ей-ей, это же двадцать тысяч получается… Что ж, государство богатое, если может пойти на такие расходы. И вот здесь, в доме, какого и во сне не увидишь, сидят люди, такие же, как Бизья Заятуев!» И старик, ощущая в себе чувство гордости, взволнованно кашлянул в кулак.
– Очень большое здание, – проговорил он с лукавой улыбкой.
– Пожалуй, не меньше того клуба, который вы полагали строить, верно? – усмехнулся в ответ Банзаракцаев.
– Перестань, Андрей Дармаевич. Это все равно, как сравнивать корову с мышью, – и старик, зажмурив глаза, рассмеялся.
А побывали бы вы в Кремлевском дворце съездов! Я там в прошлом году смотрел концерт. В перерыве я отправился осматривать дворец. И что вы думаете, дядюшка? Я заблудился. Туда-сюда – бесполезно. Заблудился самым настоящим образом.
– Если бы на улице, то еще понятно… Может, прибавляете, товарищ председатель?
– Правду говорю – заблудился.
– Грамотный человек, разговаривать умеете, и вдруг… Заблудиться в доме, пусть даже и большом… это как же можно? Ей-богу, не понимаю, не верю, – продолжал сомневаться старик.
– Вот, Бизья Заятуевич, чтобы поверить в такое, надо увидеть своими глазами, потрогать своими руками.
Вскоре занавес, колышась и сверкая, разошелся и открылась сцена, залитая ярким светом. Из-за середины длинного стола, покрытого красным сукном, поднялся мужчина – довольно уже седой, дородный и внушительный на вид. Взял в руки колокольчик, позволил и, когда в зале установилась тишина, сняв очки, положил их перед собой и объявил совещание передовых строителей республики открытым. «Удивительно, что у начальников голоса не как у обыкновенных людей – звучные, властные. Вот и лампы раньше тем же отличались. Конечно, разве сможет сказать людям что-то внятное тот, у кого слабый или писклявый голос… У этого начальника такой голос, наверно, не с самого рождения. Это все потому, что они часто выступают с речами перед народом. Кто никогда не брал в руки топор, тот не сумеет даже ободрать кору с дерева», – размышлял меж тем старый Бизья.
– Узнаете, кто это? – толкнул его локтем Банзаракцаев.
Старик лишь пожал па это плечами.
– Разве не узнаете? Вглядитесь получше… Неужели не помните?
Бизья, прищурясь, подался вперед, присмотрелся внимательнее и вдруг узнал.
– А! – чуть, было не сказал во весь голос, но председатель успел схватить его за запястье: «Тише».
Старик поспешно прикрыл рот ладонью и, словно набедокуривший ученик под взглядом строгого учителя, весь сжался, стараясь сделаться незаметнее. Когда же несколько сидевших впереди человек обернулись в его сторону, ему и вовсе захотелось провалиться сквозь землю. А всё вышло из-за председателя: если б он не полез со своими вопросами, то ничего бы и не было. Бизья сейчас был сердит на него: «Зачем ему понадобилось спрашивать? Или он все подшучивает надо мной? Теперь пусть хоть спрашивает, нарочно буду молчать, будто в рот воды набрал».
Огласили состав президиума. Среди названных был и Шоноев. Проходя мимо Бизьи и Банзаракцаева, он поздоровался, подняв руку, как это делают военные. «Ага, Андрей Дармаевич, дома-то вы всегда в президиуме сидите, а на этот раз вам придется посидеть тут, рядом с Бизьей Заятуевым. Среди нас-то вы орел, а здесь – самая простая птица…» – злорадно подумал старик, и ему стало значительно легче.
– Ну, узнали? – опять взялся за свое председатель.
Старик Бизья кинул на него укоризненный взгляд и отвернулся, наблюдая, как члены президиума занимают свои места. Банзаракцаев, разгадав его мысли, улыбнулся, пригладил волосы и снова спросил:
– Так кто же это, по-вашему?
В зале в это время стоял шум. Бизья, в котором раздражение уже улеглось, вдруг решился и, глядя на Банзаракцаева виноватыми глазами, шепотом начал рассказывать:
– Прошлым летом строил я кошару на полевом стане Уладана, и вдруг подъехал на легковой машине вот этот самый человек. Я на него даже внимания не обратил – мало ли кто мимо проезжает. Был он в простой одежде, в сапогах. А он начинает расспрашивать о работе, о жизни. «Вы один тут работаете?» – говорит. Я отвечаю, что Данзан, мой напарник, отправился на центральную усадьбу колхоза за продуктами. Завтра, мол, должен вернуться. «Когда он ушел?» – «Вчера». – «Чтобы сходить за десять километров, ему нужно три дня?» – «Он ведь молодой еще, Данзан-то. Поскольку парень еще не в аду, пусть немного развлечется», – говорю, – «А вашей работе это не помешает, Бизья Заятуевич?» – «Нет. Старики ведь спят мало, поэтому я успеваю отработать и за него», – отвечаю ему. И тут, глядя на меня снизу вверх, он вдруг громко рассмеялся. Потом говорит: «Дайте мне топор. Давненько уже не держал его в руках. Хочется поразмяться». Я свой-то пожалел, протянул ему топор Данзана. Смотрю – он очень ловко рубит. Ну, потом сели мы с ним, попили чай из моего чайника. Он так хорошо и понятно рассказал мне о жизни в других районах и о том, что сейчас в мире творится. Потом он начал собираться в путь. У нас, бурят, есть одно плохое обыкновение: встретятся и, не успев спросить, кто, чей и откуда родом, сразу начинают рассказывать друг другу новости, всякие были-небылицы. С тем и расходятся. А у русских совсем иначе: сначала поздороваются за руку, назовут свои имена, познакомятся… Поэтому я и спросил у него: «Вы кто будете-то и чей сын? По какому делу и куда едете?» Человек этот смеялся до слез, потом сказал: «Я секретарь обкома Мункоев». Я тут растерялся, стою и не знаю, что сказать и что надо делать. А он пожелал хорошей работы, счастливой и долгой жизни, пожал мне руку и умчался…
