Текст книги "Его позывной - "Антей""

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Серия

«Звездные сыновья

Луганщины»

Серия книг

«Звездные сыновья Луганщины»:

– Валентин Бондаренко

(«Он погиб до полета Гагарина…»);

– Георгий Береговой

(«Летчик, испытатель, космонавт»);

– Георгий Шонин

(«Его позывной – «Антей»);

– Владимир Ляхов

(«Космические высоты Владимира Ляхова»)

Сергей Чебаненко

Его позывной –

«Антей»

Пролог. Лето 1941-го

Колонна людей пестрой извилистой лентой вытянулась по петляющей среди кукурузных полей дороге.

Ганс Киммель снизился до высоты всего полсотни метров. «Мессершмитт–110», ревя моторами и слегка покачивая крыльями, несся над толпой беженцев.

Кони испуганно рвались в стороны, переворачивая телеги с домашним скарбом. Люди в ужасе бросались прочь от дороги, стараясь прижаться к земле, скрыться среди раскинувшегося до самого горизонта кукурузного моря.

Гансу Киммелю нравилось после выполнения очередного полетного задания пройтись над колоннами беженцев, пугая женщин, стариков и детей. Он хохотал, когда видел людей, в панике пытающихся скрыться в грязных придорожных канавах от несущегося на бреющем полете самолета. Эти славянские свиньи должны твердо усвоить, что их место – среди придорожных куч мусора, а дороги теперь принадлежат Великому Рейху.

– Ганс, – из динамиков в шлемофоне донесся обеспокоенный голос капитана Пауля фон Бергена, – хватит дурачиться! Мы отстали от нашей основной группы. Пора возвращаться на базу.

– База подождет несколько минут, – весело фыркнул в ответ Киммель. – Я еще не приступал к упражнениям по стрельбе по малоразмерным целям.

– Ты собираешься стрелять в этих людей? – в голосе фон Бергена прорезалась нотка осуждения. – Но ведь там только старики, женщины и дети!

– Там нет женщин и детей, – жестко отрезал Ганс Киммель. – Там внизу самки и детеныши большевиков, которые сейчас воюют на фронте.

Он развернул машину и пошел на второй заход:

– Пауль, видишь, там, впереди, на пригорке… Три или четыре большевицкие самки и несколько маленьких коммунистических выкормышей. Спорим на бутылку коньяка, что я сниму их с высоты десяти метров с первого же захода?

– Я не буду спорить, – после паузы отозвался фон Берген. – Лишняя кровь не к чему даже на войне…

– Ты чистоплюй, Пауль, – Киммель засмеялся. – Фюрер приказал уничтожать большевиков на земле, на воде и в воздухе. И я намерен выполнять этот приказ!

– У нас не было директив стрелять по детям, Ганс!

– Из этих детей завтра вырастут большевицкие солдаты, – парировал Киммель. – Они сядут в свои деревянные самолеты и прострелят задницу капитану Паулю фон Бергену, который их вчера пожалел.

Киммель расхохотался. Потом снизился до высоты примерно десять метров, поймал в прицел группку людей на склоне возвышенности и нажал гашетку. За мгновение до выстрела самолет качнуло, и пулеметная очередь прорезала воздух чуть выше цели.

– Черт побери, – Киммель снова прицелился. Его палец лег на гашетку. Но выстрелить он не успел.

– Противник слева! – в уши ударил испуганный крик Пауля. – Ганс, это русские самолеты!

Киммель метнул взгляд влево. Из-за низких облаков прямо наперерез машине Ганса Киммеля вынырнули две остроносые металлические птицы. «Як-1», противник более, чем серьезный.

Киммель, скрипнув от злости зубами, потянул штурвал самолета на себя. Задрав нос, «Мессершмит» стал подниматься в небо. Ганс очень хотел дотянуть до облаков, чтобы там развернуться и ударить по нахальным русским, посмевшим сорвать его увлекательную охоту. Но судьба распорядилась иначе.

Пулеметная очередь одного из «Яков» догнала «Мессершмит-110» почти у самой кромки облаков. Пули прошили фюзеляж самолета и кабину летчика. Две из них вошли в спину и затылок капитана Ганса Киммеля. Еще некоторое время «мессер» по инерции продолжал подниматься вверх, а потом завалился на бок, нелепо кувыркнулся в воздухе и круто пошел к земле…

***

– Готов, сволочь!

– Здорово ты его срезал, Петр Иваныч! Первой же очередью!

– Взяли за моду, гады, с бабами и ребятишками воевать. Не выйдет!

– А второй фриц рванул прочь на полной скорости! Только пятки засверкали!

– Дай срок, Леша, они у нас будут драпать до самого Берлина!

***

Пулеметная очередь пронеслась над самой головой Софьи Владимировны Шониной и косой прошлась по стеблям кукурузы на пригорке. Как раз по тому месту, куда минуту назад побежал непоседливый Жорка.

– Сыночек! – сердце, кажется, перестало биться. Раздвигая дрожащими руками зеленые стебли, она со всех ног бросилась к пригорку. Перед глазами стояла нарисованная воображением страшная картина.

– Мама, я здесь! – тонкий Жоркин голосок прозвучал откуда-то сбоку. Мальчик присел на корточки и во все глаза смотрел в небо.

– Жорик, живой! – Софья Владимировна обняла сына и прижала к себе. Из глаз покатились слезы.

– Мама, смотри, это наши, – вымазанный в пыли Жоркин пальчик указал в небо. – Наши летчики бьют фашистов!

Она смахнула ладонью слезы со щек и подняла взгляд. Самолет с крестами на крыльях, всего минуту назад стрелявший по ним, стремительно уходил в высь, стараясь скрыться в облаках. А наперерез ему неслись две стальные краснозвездные птицы.

– Мама, – Жорка Шонин шмыгнул носом и дернул Софью Владимировну за юбку. – Я хочу стать летчиком и тоже бить фашистов!

Сын Ровеньков и Балты

Георгий Степанович Шонин родился 3 августа 1935 года в городе Ровеньки Луганской области , в Украине .

В Ровеньках Георгий прожил с родителями почти четыре года. Его отец, Степан Васильевич, служил в отделе фельдсвязи городского отделения Народного комиссариата внутренних дел, мать, Софья Владимировна (до замужества – Пустырская), была сначала домохозяйкой, а позже устроилась на работу бухгалтером.

Своего собственного жилья у молодой четы Шониных не было. Они снимали небольшую комнатушку в доме, где жила семья пожилого портного. Пока Софья Владимировна занималась домашними делами, маленький Жора был предоставлен сам себе. Гулять на улицу одного его еще не пускали. Ровеньки – небольшой городок, автомобилей на дорогах почти нет. Но мало ли что… Брат Олежка был старше Жоры на целых полтора года, и во время игры в «войнушки» всегда брал верх. Постоянно проигрывать в битвах «красных» и «белых» Жоре быстро надоедало. Поэтому он шел на хозяйскую половину дома, где работал старый портной, и часами простаивал около швейной машинки, наблюдая, как из раскроенной ткани постепенно рождаются платья и рубашки, брюки и пиджаки.

«Наверное, тоже портным будет!» – смеялась хозяйка квартиры – тихая и добрая женщина, угощая маленького мальчишку какой-нибудь вкуснятиной.

Жили Шонины дружно. Летом, когда отец не был занят на службе, всей семьей ходили на прогулки. Особенно часто гуляли на южной окраине города, на берегу небольшой речушки Ровенек. Иногда бывали в городском доме культуры на концертах местной самодеятельности или приезжих артистов.

По вечерам Степан Васильевич усаживал к себе на колени маленького Жорку и его старшего брата Олега и рассказывал им какую-нибудь занимательную историю или сказку.

Много позднее Юрий Гагарин как-то спросит Георгия Шонина:

– А какое у тебя самое приятное воспоминание о детстве?

– Я любил, положив голову на колени матери, слушать, как она, ласково гладя мои волосы, напевала мне песенку об усатом Феде-дворнике, – смущенно признается Георгий.

Эта семейная идиллия просуществовала недолго. В декабре 1938 года Наркомом внутренних дел СССР вместо Николая Ивановича Ежова был назначен Лаврентий Павлович Берия. Новая метла – по-новому метет: из самой Москвы и до самых дальних окраин в системе НКВД началась смена административно-управленческого аппарата. И каждый новый управленец «тащил» за собой свой круг людей на государственные должности.

В 1939 году в городском отделении НКВД города Ровеньки тоже сменилось руководство. Перемены коснулись и нижестоящего звена работников. Степану Васильевичу Шонину после чистки аппарата отделения пришлось оставить прежнюю курьерскую службу и уехать на строительство Кольской гидроэлектростанции. Кольская ГЭС возводилась руками заключенных, общее количество которых достигало 7700 человек. Кроме собственно Кольской ГЭС в том же районе строились железные дороги и ряд военных объектов на побережье Кольского полуострова.

Софье Владимировне оказалось не по силам одновременно работать, вести домашнее хозяйство и в одиночку воспитывать двоих детей. Поэтому летом 1939 года вся семья Шониных перебралась в город Балту Одесской области, где жила бабушка Мария Петровна, мать Софьи Владимировны.

Балта… Об этом городе поэт Эдуард Багрицкий в стихах «Дума про Опанаса» писал:

«Балта – городок приличный

Городок что надо,

Нет нигде румяней вишни,

Слаще винограда.

В брынзе, в кавунах, в укропе

Звонок день базарный;

Голубей гоняет хлопец

С каланчи пожарной...»

Шонины поселились в бабушкином доме на улице имени Петровского. Дом был стареньким, не слишком просторным, но родственники потеснились и приняли Софью Владимировну с двумя маленькими сыновьями. Жоре Шонину на всю жизнь запомнилась покрытая соломой хата, кривоватые улочки с грунтовыми дорогами, городок в долине речушки Кодымы, утопающий в тенистых садах и дубравах.

Степану Васильевичу Шонину иногда удавалось вырваться со службы в кратковременный отпуск, и он приезжал с Кольской ГЭС погостить в доме у тещи, увидеть детей и жену.

«Я очень любил, когда он приезжал, – вспоминал через много лет Георгий Шонин. – Утром вся большая семья во главе с бабушкой шла на фабрику, и мы с отцом оставались одни. В доме было тихо, размеренно тикали «ходики», и мы, присев на корточки и прислонившись спинами к теплой печке, вели длинные мужские разговоры. А с какой радостью я выполнял его «важные поручения» – бегал в магазин за спичками и папиросами. Семья собиралась вместе лишь за обедом и ужином».

О чем они говорили? Что за вопросы обсуждали за большим семейным столом? Позднее в своей книге «Память сердца» Георгий Шонин напишет:

«Было тревожное время. Все вдруг стали политиками. Любые разговоры за нашим, всегда людным столом, сводились к мучившему всех вопросу: «Будет ли война с Германией?». Участившиеся учения по гражданской обороне на предприятиях и школах будоражили и беспокоили людей. Чуть ли не ежедневно пробегающие по улицам колонны молодых парней и девушек с надетыми противогазами, пугали и детишек и взрослых обывателей. Призванные еще весной на переподготовку молодые мужчины, уже отслужившие срочную, до сих пор из лагерей не вернулись и это обстоятельство, естественно, усиливало общую тревогу. И, тем не менее, война, о которой говорили много и задолго до ее начала, оказалась для всех неожиданной как гром среди ясного неба».

Страшный и тревожный июнь 1941 года… Степана Васильевича Шонина призвали в армию в первые же дни войны. Причем, призвали прямо с места службы, со стройки на Кольской ГЭС. К сожалению, у Шонина-старшего не получилось хотя бы на день-другой вырваться в Балту, чтобы увидеться с семьей. Он смог только прислать коротенькое письмо, в котором прощался с любимой женой и детьми. Увы, это было его последнее письмо. Солдату Шонину так и не суждено было увидеть свою дочь Джульетту, которая родилась через неделю после начала войны – 30 июня 1941 года. Степан Васильевич Шонин ушел воевать и пропал без вести, сгинул в кровавой мясорубке летних месяцев того первого и, наверное, самого страшного военного года…

В доме остались только одни женщины и дети. Все мужчины ушли на фронт.

Семья не хотела оставаться «под немцами». Это было небезопасно, поскольку отец Георгия все-таки служил в системе НКВД и был коммунистом. Решили эвакуироваться. Никакого попутного транспорта для эвакуации не было, поэтому уходить из дома пришлось своим ходом, пешком по пыльным и грязным дорогам. Бабушка Мария Петровна вела за руку Олега, Софья Владимировна несла на руках крошечную Джульетту, которую для простоты называли Жанной, мамина младшая сестра Татьяна – маленького Жору.

Нескончаемый поток беженцев то и дело застревал на забитых дорогах. Отовсюду ухали взрывы, слышалась беспорядочная стрельба, из придорожных сел тянуло дымом пожарищ…

Сколько можно пройти за жаркий летний день с маленькими детьми, с пожитками в руках и за плечами? От силы пятнадцать – двадцать километров. Но фашисты в то страшное лето 41-го продвигались на восток значительно быстрее. Сначала над колонной беженцев на бреющем полете с воем проносились немецкие самолеты, стреляя и едва не касаясь винтами людей, сея ужас и панику, заставляя прятаться среди стеблей неубранной кукурузы.

А потом отступающих вслед за частями Красной Армии женщин и детей нагнали передовые отряды моторизованной фашистской армады. Гитлеровские вояки на ревущих мотоциклах сходу, не тормозя, врезались прямо в колонны людей, давили, били людей прикладами винтовок, весело гоготали. А иногда проходились по колоннам пулеметными стволами, изрыгающими горячие свинцовые очереди. Трупы расстрелянных приказывали оставлять в придорожных канавах, запрещая хоронить. Над пыльной лентой дороги повисали стоны и плач, чужая лающая брань и рокот мотоциклетных моторов.

Фронт уже продвинулся далеко на восток. Идти дальше не было никакого смысла. Посовещавшись, женщины решили вернуться обратно, в Балту. В родном доме, как известно, и стены помогают.

Снова пыльная дорога, жаркое солнце над бескрайней степью. Наконец, на горизонте показались беленькие домики на окраине Балты…

Потянулись долгие дни оккупации.

Через много лет, вспоминая те грозовые годы, Георгий Шонин скажет:

– Мне казалось, что даже солнце померкло, и соловьи перестали петь.

Играть на улицу детей старались не отпускать – случиться могло всякое. Но и сидеть дома тоже было не сладко: у бабушки Марии Петровны, у которой снова поселилась Софья Владимировна с маленьким Жоркой и его старшим братом Олегом, теперь квартировал эсэсовец из зондеркоманды. Вечером «настоящий ариец» возвращался злой, дышал перегаром, громко ругался, угрожал расправой и взрослым, и детям.

Из книги М.Реброва «Советские космонавты»:

«Жора называл его гадом. Произносил это слово громко, отчетливо. Бабушка хваталась за голову: «Убьет он тебя, молчи!» – она старалась быстренько увести мальчика в другую комнату, подальше от беды. А он все время думал, как бы насолить гитлерюге. В комнате, где жил эсэсовец, на подоконнике лежали гранаты. Жора ухитрился утащить несколько штук и спрятать. Гранаты попали в надежные руки. По селу ходила молва о некоем Казанчике. Много хлопот он фашистам доставлял. Взорвался склад, горели автомашины, на площади находили убитых полицаев с запиской на груди: «Смерть гадам!» Ночами фашисты устраивали облавы. Лаяли собаки, громыхали глухие выстрелы. Искали того самого Казанчика».

Когда немец-квартирант хватился гранат, он с кулаками бросился на бабушку Марию Петровну и детей. Бабушка принимала все удары на себя, стараясь прикрыть внуков, заталкивая их в другую комнату. Слава Богу, что пьяный фашистский офицер скоро угомонился. Наверное, решил, что сам где-то потерял гранаты по-пьяни. А вскоре «белокурую бестию» отправили в какую-то командировку, из которой он уже не вернулся.

Жить в оккупации было голодно и трудно. Чем хуже обстояли дела у фашистов на восточном фронте, тем злее становились их прихвостни в тылу, вымещая свою злобу на мирном населении. По Балте рыскали каратели-эсэсовцы и полицаи, выискивая коммунистов, подпольщиков и евреев. Для последних в Балте организовали даже специальное гетто. В марте 1944 года несколько еврейских семей бежали из гетто. Одна из таких семей, бабушкины знакомые по совместной работе на фабрике, нашла приют в доме у Марии Петровны. Это, конечно, был страшный риск, но Шонины не могли отказать в помощи людям, которых преследовали фашистские палачи.

Два с половиной года в оккупации… И снова приближающийся грохот канонады. Беспорядочная стрельба и рев пикирующих самолетов, забитые колоннами машин и солдат вермахта дороги. Враг отступал, Красная Армия била его на всех фронтах и гнала на запад, к границе.

29 марта 1944 года советские войска вошли в Балту. Этот день стал величайшим и незабываемым праздником для жителей города. До сих пор его в Балте ежегодно празднуют как День освобождения.

Дом Марии Петровны стоял на самой окраине Балты, из окон хорошо была видна ведущая к городу дорога. В начале апреля 1944 года по дороге нескончаемым потоком шли воинские части наступающей Красной Армии. Жорка Шонин садился у окна и часами ждал, что вот-вот домой заглянет и его отец. Но отец так и не пришел с фронта. Мать по ночам тихо плакала, уткнувшись лицом в подушку. Как память об отце у Жоры Шонина осталась только маленькая пожелтевшая фотокарточка… А из всех мужчин – родственников, которые ушли защищать Родину в грозном 41-ом, вернулся с войны домой только один – младший мамин брат, дядя Миша, раненный в ногу разрывной пулей в боях на Балатоне.

Весной 1944 года в районе только что освобожденной Балты располагалось сразу несколько советских воинских частей. Неутомимая Мария Петровна из приносимых солдатами продуктов варила дополнительные обеды для воинов-освободителей, не забывая, впрочем, подкормить и вечно голодных внучат.

Уже в апреле 1944 года в Балте открылись школы, и Жора Шонин впервые сел за школьную парту. Он быстро освоил азы чтения и письма, поэтому осенью, когда начался новый учебный год, его приняли сразу во второй класс. Учительница начальных классов городской школы Анна Борисовна Бронфман – Волкова запомнила Жору Шонина как очень скромного и любознательного мальчика.

Но, увы, долгие три года фашистской оккупации не прибавили младшему Шонину серьезности и взрослости. Учеба в школе у него явно не заладилась… Да и какая может быть учеба, если еще идет война, если где-то на западе наши войска бьют ненавистных фашистов? Среди пацанов только и разговоров было, что о фронте, о войне, о будущей победе. Мальчишки искали в наполовину засыпанных окопах за городской чертой порох, делали самопалы и бомбы. А однажды в разбитом немецком блиндаже нашли станковый пулемет и устроили настоящие стрельбы.

После окончания занятий в школе и до позднего вечера Жорка носился по городским улицам и пустырям, лазил среди развалин домов и вместе с друзьями отправлялся в загородные «экспедиции». Разве при столь бурной жизни останется место для каких-то скучных школьных домашних заданий? Поэтому на уроках Жорка получал сплошные тройки, спасаясь от верных «колов» и «пар» только за счет смекалки и сообразительности. Мама корила его, стыдила, он давал обещания поправить учебу, но уже на следующий день напрочь забывал об этих обещаниях.

Жорка с друзьями часто появлялся на берегах речки Кодымы – узенькой, мелкой, сплошь заросшей камышом. Здесь, среди камышей, устраивались настоящие охоты на лягушек с использованием рогаток и мелкой гальки. Особым шиком считалось стрелять «на квак» – когда саму лягушку не видишь, а бьешь из рогатки в то место на берегу, откуда секундой раньше раздалось кваканье.

Но лягушиной охотой сыт не будешь. А вот рыбная ловля и ловля раков помогали ребятишкам хоть как-то подкормиться в те голодные послевоенные годы. Наловив рыбы и раков, пацаны разводили на берегу Кодымы костер и устраивали маленькую пирушку, на которой – чего греха таить! – еще и тайком покуривали самокрутки, сделанные из старых газет и табака, добытого из брошенных на улице окурков.

А как хорошо было, наевшись ухи и раков, отойти от речки, упасть в сочную и густую траву, и всласть надышаться свежим воздухом, смешанным с запахами цветов и травы!

Жорка с друзьями иногда отправлялся и в «дальние экспедиции» – в лес со странным названием Комарова гора. Летом здесь искали съедобные ягоды, а осенью – набирали полные корзины грибов.

Зимой уходить далеко за город ребята не рисковали – и холодно, и зверье в лесу могло встретиться разное. Зима была временем городских забав. На пересечении улицы «Правды» и улицы Калинина был большой крутой спуск. Машины, особенно зимой, здесь появлялись редко и в снежные зимы «гора на Калинке» становилась местом, где на санках и лыжах соревновались в ловкости мальчишки со всего города.

Еще любимым Жоркиным зимним занятием были снежные засады на улице Уварова, где находилась третья школа, и около музыкальной школы на улице Котовского. Какие баталии здесь затевались! Сколько «неприступных» снежных крепостей было здесь построено и все-таки взято «героическим» штурмом!

Война уже давно отгремела, но трудностей хватало и в мирной жизни. 1946 год в разоренной стране выдался неурожайным, и весной 1947 года начался настоящий голод. Но и эту напасть Шонины пережили, перетерпели благодаря грядкам зелени в бабушкином огороде.

Бабушка… Мария Петровна прожила долгую и трудную жизнь, воспитала семерых внуков. Через годы, когда Георгий уже станет космонавтом и будет жить в Звездном городке, она будет приезжать к нему. Вместе со взрослым внуком несколько часов отстоит в очереди к Мавзолею, чтобы, как она говорила, «хоть перед смертью увидеть Ленина». А однажды они вместе с Георгием целый день будут колесить на машине по Москве, и Шонин будет отвечать на ее вопросы, показывать столичные улицы и проспекты, рассказывать о жизни большого города…

В седьмом классе Жора Шонин увлекся книгами. Особенно полюбились ему книги о путешествиях и дальних морских странствиях. Хотя моря Георгий никогда не видел, но у него родилась мечта: самому побывать за морями и океанами, посмотреть, как живут люди в далеких странах. Какой был самый простой способ сделать мечту реальностью? Конечно, поступить после школы в мореходное училище и стать моряком!

Но, как понимал Жора, с тройками в мореходку не сунешься. Поэтому пришлось срочно «браться за ум» и поправлять учебу. Результат не замедлил сказаться. Количество троек в дневнике резко пошло на убыль.

Небо и море

В детские и юношеские годы человек меняется резко – взрослеет, пересматривает свои взгляды на жизнь. Детские мечты вдруг в одночасье превращаются в розовую дымку и исчезают, тают, как утренний туман…

Так случилось и с романтической мечтой Георгия Шонина стать моряком. Ее судьбу решила всего лишь одна маленькая заметка в городской газете. В заметке говорилось, что Одесская специальная школа Военно-воздушных сил объявляет набор курсантов.

Жора Шонин прочитал ту заметку в газете. И в его душе яркой звездой зажглась новая мечта. Мечта, которой суждено было определить всю его дальнейшую жизнь. Георгий Шонин решил стать военным летчиком.

Весной 1950 года он окончил 7-й класс средней школы № 9 города Балта. Забрал из школы документы, поцеловал на прощание маму и вместе со школьным товарищем Степкой Юровым отправился искать счастья в Одессу. Путь друзей лежал в приемную комиссию летной спецшколы. И тут судьба решила первый раз проверить Жору Шонина и его мечту на прочность.

«Солнечным июльским утром, – вспоминал Георгий Степанович Шонин на страницах своей книги «Самые первые», – я стоял на тихом перекрестке Молдаванки. Так называется один с известнейших районов Одессы. В руках у меня – сделанный дядей Михаилом фанерный чемоданчик и одолженный у дальнего родственника старенький пиджачок, во внутреннем кармане которого лежат комсомольский билет, свидетельство о рождении, табель успеваемости за седьмой класс и деньги на обратную дорогу. Напротив меня большое серое здание. Левое его крыло разрушено прямым попаданием бомбы. Пять лет прошло после окончания войны, а Одесса еще не залечила все свои раны. На воротах небольшая табличка: «Одесская спецшкола ВВС».

Через проходную, мимо очень важного дежурного, который даже в высокой фуражке с «крабом» казался вдвое короче, чем его винтовка, прохожу в просторный двор. По правую сторону, в тени акаций, стоят два самолета: Ла-5 и «горбатый» Ил-2. Несмотря на раннее утро, урок «летного мастерства» в полном разгаре. В кабинах самолетов с важным видом сидят «ветераны». А на плоскостях, вдоль фюзеляжей расположились такие же, как и я, худые, лопоухие салажата. Занятие прерывается сигналом трубы. Начинается проза жизни – нас приглашают на экзамены. Особого конкурса нет. Абитуриенты – в основном ребята, отцы которых погибли, воспитанники военных частей и детдомов, выходцы из многодетных семей.

Все решала медицинская комиссия. У себя дома, в Балте, я прошел ее без замечаний. Но здесь одесских гарнизонных врачей я поставил в затруднительное положение. Председатель комиссии, полный седой подполковник, долго молча разглядывал то мою медицинскую карточку, то меня самого. Потом сказал:

– Да, богатырь... Рост – сто сорок девять, вес – тридцать девять. Ты, брат, ехал бы домой и подкормился бы с год. А потом мы тебя примем, потому что к здоровью твоему у нас претензий нет.

У меня на глаза навернулись слезы. Я ничего не мог сказать в свою защиту. Воцарилась тишина.

– Ему нельзя ехать домой, – услышал я приятный женский голос. – У него дома еще брат и сестра.

И все вдруг заговорили:

– Конечно, нужно оставить! Вес – дело наживное. Ему же и пятнадцати еще нет.

Подполковник сдался:

– Хорошо, иди! А то раскис здесь. Летчик!

Мне никогда больше не приходилось встречаться с той женщиной. Но я всегда с благодарностью вспоминаю ее ласковое лицо с большими серыми глазами, обрамленное гладко зачесанными назад русыми волосами. Если бы она промолчала в тот миг – неизвестно, как бы дальше сложилась моя судьба.

На следующий день я уже примерял авиационную форму».

Летная спецшкола как магнит притягивала мальчишек со всей Одессы и ее окрестностей. За четыре года до поступления в нее Георгия Шонина Одесскую спецшколу ВВС закончил еще один будущий космонавт – Георгий Тимофеевич Добровольский. Через двадцать лет, двум Георгиям, двум выпускникам летной школы в Одессе суждено будет пересечься во время подготовки к полету на первой советской орбитальной станции «Салют». А еще через тридцать лет Одесская специализированная школа № 10 будет одновременно носить имя двух покорителей космоса – Георгия Добровольского и Георгия Шонина…

Но до этого еще годы и десятилетия. А пока у Жорки Шонина начались нелегкие курсантские будни. Подъем на утренней зорьке, получасовая зарядка при любой погоде, умывание ледяной водой.

Любящих мамок, добреньких бабушек и ласковых нянек рядом с курсантами спецшколы теперь не было. Детство осталось за каменным школьным забором. Все приходилось делать самим: ежедневно до блеска драить жилые и учебные помещения, заготовлять дрова или разгружать на железнодорожной станции вагоны с углем и провизией, мыть посуду, заступать в наряды и ходить в караул.

Конечно, боевого оружия чуть повзрослевшим мальчишкам еще не выдавали. Но это нисколько не мешало им чувствовать себя настоящими военнослужащими, охраняя учебные самолеты во дворе спецшколы, учебные аудитории и склады с имуществом. «Самоволкам», расхлябанности и неаккуратности места в жизни больше не осталось. Нарушителей дисциплины ожидал строгий спрос товарищей, внеочередные наряды и даже настоящая школьная гауптвахта. Поэтому редко кто из курсантов впоследствии отваживался снова повторить свои «подвиги».

Но суровый учебный режим летной школы вовсе не означал, что курсантов здесь «дрессировали» и муштровали, пытаясь вбить в их головы уважение к дисциплине и военной службе. С мальчишками работали не бессердечные «дрессировщики», а настоящие педагоги и талантливые наставники. Офицеры-учителя прилагали все усилия, чтобы юные курсанты научились стойко переносить тяготы военной службы, получили богатый запас знаний, имели бы высокие морально-политические и физические качества.

Жесткий режим могли выдержать далеко не все мальчишки, вчерашние вольные школяры. Те, кто пришел в спецшколу не по призванию, а в поисках «легкой жизни» или не обладал силой воли, при первых же трудностях и невзгодах быстро спасовали и ретировались. В курсантском строю остались только те ребята, которых властно и настойчиво позвало Его Величество Небо. И Жора Шонин обычный мальчишка из маленького городка, был среди оставшихся, среди тех, кто твердо выбрал свой жизненный путь.

Но все-таки главным в спецшколе были не наряды и караулы, а собственно учеба. Курсанты должны были овладеть н6е только знаниями в объеме обычной средней школы, но еще и изучить навыки военного дела, познакомиться с общим устройством авиационной техники и даже с историей авиации.

Сколько часов провел курсант Шонин в учебных аудиториях? Сколько километров прошагал на строевом плацу? Сколько бессонных ночей отстоял в нарядах и караулах? Сколько раз принимал пусть маленькие, но уже вполне взрослые и мужские решения, вырабатывая в себе характер и закаляя свою волю? Нам не дано этого узнать…

Но только в этой новой для него курсантской жизни Георгий Шонин, как говорится, «задних не пас». На всех занятиях он выкладывался по полной. Оценкой «удовлетворительно» больше не довольствовался ни по одной из изучаемых в школе дисциплин. Мальчишка рос с характером, и твердым, уверенным шагом шел к своей мечте – покорять небо.

Но курсантская жизнь – это не только учеба. В дни увольнений Жорка Шонин с друзьями-курсантами любил гулять по веселой и шумной Молдаванке, часто ходил к морю, в порт, бродил по набережной. В спецшколе с увлечением участвовал в самодеятельности – выучился играть на трубе и выступал на праздниках в школьном духовом оркестре.

Прошел всего лишь один год учебы. В 1951 году руководство Одесской спецшколы ВВС выпустило специальную газету-листовку – «Боевой листок». Газета была полностью посвящена отличнику учебы курсанту Г. С. Шонину. Труды Георгия оценили по достоинству и ставили его в пример другим.

Личное дело во все времена являлось лучшей аттестацией военнослужащего. В деле Георгия Шонина, которое и сегодня хранится в архиве школы, можно прочесть, что за два года учебы в Одесской летной спецшколе юный курсант заработал двадцать три поощрения за успехи в учебе, усердие на службе и безупречное поведение. В комсомольской характеристике на курсанта Шонина, написанной в 1952 году, отмечалось:

«Являясь отличником учебно-боевой и политической подготовки, курсант Г. Шонин, как и подобает комсомольцу, энергично борется за успехи подразделения, всячески помогает сослуживцам в овладении теорией и практикой летного дела, а командиру – в укреплении дисциплины и уставного порядка».

Стоит ли удивляться, что в училище Георгий пользовался всеобщим уважением и вскоре стал комсомольским вожаком?

Повезло ему и с друзьями. Четверка – Жора Шонин, Саша Зинченко, Валя Лапшов и Коля Ипатий – была неразлучной, водой не разольешь.