Текст книги "Не стояли звери около двери..."

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Я зашел в бар, взял у бармена Бори стаканчик легкого вина, сырную нарезку и решил выйти на веранду, посидеть в плетеном кресле и полюбоваться на дивно хорошую сегодня полную Луну. Иногда приятно взглянуть со стороны на то, что уже видел под другим ракурсом и чуть с более близкого расстояния. Распахнул стеклянную дверь, и нос к носу столкнулся с самим собой.

Сначала мне даже показалось, что за дверью находится обычное зеркало. Стоявший напротив меня человек был высок, худощав, русоволос. Карие глаза глядели на мир с легкой иронией, полноватые губы чуть тронула улыбка. Одет он был в старенький серый свитер, джинсы и коричневые разношенные туфли – совершенно так же, как и я. В руках мое отражение держало стакан с вином и тарелочку с какой-то закуской.

Мы окинули друг друга взглядом и одновременно расхохотались.

– Александр Степанков, – отсмеявшись, представился незнакомец. – Писатель-фантаст.

– Георгий Луганцев, – улыбнулся в ответ. – Военный космолетчик.

Разумеется, у писателя-фантаста и космовоенлета всегда найдется масса тем для обсуждения, поэтому в тот вечер мы не ограничились стаканчиком вина и легкой закуской, а оторвались по полной, хотя и без излишеств и перебора. Бармен Боря, – Бар-Бор в моей интерпретации, – он же Боря-бармен – и соответственно, Бор-Бар по версии моего нового знакомого, – стал свидетелем нескольких горячих пари, доброго десятка версий таинственных происшествий в истории человечества, и множества занятных житейских историй. К полуночи, когда мы решили разойтись по номерам, писатель Степанков уже по-свойски называл меня Жорик, а я дружески величал его Сандро.

Так начались наши «писательско-космические» вечера. Около семи, завершив свои дневные дела: он – литературные «штудии», а я – программу очередного дня отдыха, мы встречали в баре, брали у Бар-Бора по «стартовому» стаканчику вина или «изначальной» бутылочке пива и шли на «дружескую» веранду. Садились в плетенные кресла и болтали до самой полуночи обо всяких интересностях – о пришельцах из космоса и НЛО, о загадках древности и тайнах отечественной истории, о том, почему до сих пор ни один советский автор не получил литературную Нобелевку и отчего ни мы, ни американцы, летая к Луне, Венере и Марсу, так пока и не добрались до Меркурия. Ну, и еще Сандро очень интересовали мои рассказы о космических полетах и всемирно известных космовоенлетах: Владиславе Пастушенко, Льве Зайчонке и Игоре Лосеве.

Вместе мы провели пять вечеров. А на шестой день я вернулся с рыбалки и застал в «Дружбе» суетливых и деловитых сотрудников местной милиции, которые поочередно допрашивали обслуживающий персонал «Дружбы», участников литературного семинара, и всех остальных постояльцев гостиницы.

Писатель Александр Викторович Степанков, которого я звал Сандро, около полудня был найден мертвым на берегу реки. Он лежал, раскинув руки на асфальтовой дорожке – словно в последнее мгновение перед смертью собирался взлететь. Ему выстрелили в спину, пуля вошла в тело под левой лопаткой, и пробила сердце навылет.

4

Допрашивали меня милиционеры майор Староперцев и лейтенант Зеленоструков, Игнатий Дормидонтович и Неофил Владленович соответственно – если бы не обстоятельства, я бы, наверное, рассмеялся. Староперцев был коренаст и невысок ростом, Зеленоструков – напротив, худ и долговяз.

Наша беседа заняла едва ли пару минут. Лейтенант спросил у меня, где я был сегодня днем примерно с одиннадцати и до часу пополудни. Я честно ответил, что рыбачил на берегу реки, метрах в ста от пешеходного мостика, и никуда не отлучался.

– Нет ли у вас пистолета марки ТТ? – хмуро поинтересовался майор. – Случайно… Ну, может быть, вам подарил кто-то.

– Нет, – снова четно признался я. – Мне не дарили оружия.

Никогда не держал пистолет ТТ в руках. Аварийный набор на наших космических кораблях комплектуется стандартным «макаровым».

На этом разговор закончился. Я был даже несколько разочарован его краткостью. Наверное, разочарование как-то отразилось на лице, потому что Староперцев тут же пояснил, почему вопросов больше нет: на речном берегу меня хорошо было видно с находившегося за мостом въездного КПП, и дежурный твердо подтвердил мое присутствие в этом месте в течение времени, когда произошло убийство.

Настроение было скверным. В номер идти не хотелось, и я поднялся в бар. У стойки попивал пиво из стеклянного бокала вежливый старик в широкополой шляпе, о чем-то вполголоса беседуя с барменом Борей. Я тоже заказал себе пиво.

– Вас уже тоже опрашивали? – поинтересовался старик, поприветствовав меня.

– Да, – я кивнул.

– Наверняка этого молодого человека убил кто-то из заезжих, – сказал старик, выпятив нижнюю губу. – Какой-нибудь гастролер-рецидивист. Может быть, с целью ограбления…

– Чужих на территории не было, – отозвался из-за стойки Бар-Бор. – Забор под сигнализацией, а через КПП никто не проходил. Установленный милицией факт.

– Вы откуда об этом знаете? – Старик недовольно покосился на бармена.

– Услышал, – Бар-Бор улыбнулся. – Перед тем, как уехать, двое местных милиционеров зашли в бар выпить кофе. Ну, и говорили об убийстве. Извне на территорию никто не проходил. На берегу Полянца чужих следов тоже не нашли. Значит, и на лодке никто чужой приплыть не мог. А еще сказали, что все постояльцы из «Сталинца» сегодня ездили на экскурсию в Свято-Преображенский храм.

– А если был подкоп? – не сдавался старикашка. – Убийца мог пробраться в зону отдыха под забором!

– Вы хотите сообщить об этом следствию? – сухо поинтересовался я. Тоже мне еще, доморощенный Эркюль Пуаро выискался. Жеглов и Шарапов в одном флаконе.

– Пусть сами додумаются, – старик презрительно фыркнул, и, наконец, счел нужным представиться, слегка приподняв шляпу:

– Ипполитов Матвей Иванович, учитель истории.

– Георгий Сергеевич Луганцев, космовоенлет, – нехотя отозвался я. У меня не было никакого желания вступать в разговор.

Ипполитов отхлебнул пива и продолжил:

– Ну, если убийца не из заезжих, то это непременно кто-то из писателей или служащих гостиницы.

– С чего вы взяли? – Из вежливости я все же решил поддержать беседу. – А остальные постояльцы? Не из писательской группы?

– Все остальные сегодня вместе со «сталинцами» были на экскурсии в Свято-Преображенском храме, – сообщил старик. – На территории оставались только вы и эти писатели…

Он настороженно зыркнул в мою сторону и спросил:

– Вы были близки с убитым? Я несколько раз видел вас вместе.

– Меня видели с КПП, – сказал я, предваряя его расспросы. – У меня есть алиби. А с Сандро мы действительно дружили…

– Упаси Господи, – Ипполитов замахал руками. – Я вовсе не собирался подозревать вас!

– Это радует, – я саркастически ухмыльнулся. Ипполитов начинал меня раздражать, но уходить из бара мне не хотелось.

– Умереть так рано… – старик вздохнул. – По-настоящему великие люди часто уходят рано… Ленин… Если бы в 34-м его не убил этот негодяй Николаев… Или Иосиф Виссарионович…»

– Но Сталин умер в девяносто пять, в семьдесят четвертом, – заметил я. – Это весьма почтенный возраст, вы не находите?

– Ему бы еще годика три прожить… – рот Ипполитова искривила горькая улыбка. – Ах, если бы не эта внезапная смерть! Он не отдал бы Китай каппутистам!

– Кому?!

– Идущим по капиталистическому пути, – немедленно пояснил старик. – У Вячеслава Михайловича Молотова уже не было сил удерживать сталинское знамя. Кооперация… Мелкое предпринимательство и рынок… Мы идем не туда! А нынешний генсек Распутин – так вообще правый ревизионист и либерал…

Учителя истории понесло. Наверное, стал на хорошо проторенную глубокомысленными рассуждениями дорожку. Даже щеки порозовели от возбуждения.

Я почти не слышал, что он говорил. Словно вата заложила уши. Долетали только отдельные слова и фразы:

– Дестабилизирующие факторы только возросли… Подрывная деятельность… Идейное растление молодежи…

Он горячечно бормотал себе под нос, жужжал и зудел, как надоедливая муха в жаркий июльский день. Я закрыл глаза.

– Но ничего, скоро все поменяется! – Ипполитов, наконец, завершил свой монолог. – Справедливость должна восторжествовать!

«Справедливость должна восторжествовать!», – мысленно повторил я про себя.

И понял, чем буду заниматься.

Я найду убийцу Сандро. Чего бы это мне не стоило.

Потому что справедливость должна восторжествовать.

5

Меня распирало от возбуждения и едва сдерживаемой злости. Мой друг Сандро был мертв, и я не верил, что местная милиция, – все эти староперцевы и зеленоструковы, – сможет отыскать убийцу.

Я заперся в своем номере, достал из кейса ручку и рабочий блокнот. Никогда в жизни не занимался расследованиями, но, наверное, любое следствие должно начинаться с анализа фактов и построения версий. Это как в науке: видишь что-то неизведанное, строишь гипотезы, размышляешь и ставишь эксперименты, делаешь выводы.

Итак, что мы имеем…

Чужие в зоне отдыха не появлялись: на контрольно-пропускном пункте вахтеры никого не видели. Да и двухметровый забор из стальных прутьев с острыми пиками надежно отгораживает территории «Сталинца» и «Дружбы» от остального мира. Металлическое полукольцо – от реки и до реки – охватывает часть территории лесных насаждений. Зона есть зона, хоть это и зона отдыха.

Как еще сюда можно проникнуть? Ну, хотя бы чисто гипотетически?

Можно приплыть по реке. Но часть водного пространства, примыкающая к берегу тоже огорожена – буйками с натянутой сетью. Плюс спасательная станция на берегу с постоянным дежурством – на случай, если кто-то из подвыпивших отдыхающих вдруг вообразит себя Колумбом или Магелланом. Да и лодку или плот нарушителю где-то прятать надо… Так что проникновение по воде в зону отдыха практически исключается.

А если под водой? Надел акваланг и поплыл. Нет, не получается. Сетка под водой мешает. Можно, конечно, поднырнуть. Но… Но среди бела дня всплывшего аквалангиста непременно заметят с той же спасательной станции. И вряд ли подводный злоумышленник будет перемещаться по территории зоны отдыха в одних плавках. Значит, заранее ему здесь нужен тайник. Или сообщник с одеждой. Для увлекательного шпионского романа такой замысел проникновения годится. Но как-то все это очень сложно для практической реализации…

Проникнуть по воздуху. Гм, с парашютом прыгать что ли? Сто процентов, что и охрана, и отдыхающие увидят опускающегося парашютиста. Нет, воздушный путь даже теоретически невозможен.

Что еще остается? Проникнуть под землей. Сделать подкоп под металлической оградой. Версия старикашки Ипполитова. А почему бы и нет? Маловероятно, но проверить стоит.

Проверку в долгий ящик откладывать не стал. Я рвался действовать. Действие хоть как-то уводило в сторону от горьких мыслей о смерти друга. Запер номер, спустился на первый этаж и отправился к левой оконечности зоны отдыха, к решетке ограждения, которая начиналась от самой воды.

Меня ждал приятный сюрприз. Вдоль всего периметра решетки тянулась аккуратная, выложенная плитками дорожка – наверняка для периодических осмотров периметра зоны отдыха местной охраной. Для полной уверенности прогулялся туда и обратно вдоль всего забора, внимательно осматриваясь и ища следы подкопа или любого другого проникновения. Даже малейших намеков на скрытное проникновение злоумышленника на охраняемую территорию я не обнаружил.

Внешнее проникновение в зону отдыха можно было с высокой степенью вероятности исключить.

6

Я вернулся в гостиницу, поднялся в номер и снова принялся размышлять.

«Сталинцы» и часть поселенцев из «Дружбы» сегодня ездили на экскурсию. То есть на территории зоны отдыха их не было. Значит, никто из ездивших не может быть убийцей.

Кто остается в «сухом остатке»?

Старикашка Ипполитов прав – только писатели. И, конечно, персонал гостиницы. Писателей во главе с мэтром Строгицким заехало в «Дружбу» четыре десятка, не меньше. Плюс персонал… Ну, ориентировочно и по минимуму – с дворниками, прачками, кастеляншами и горничными – еще человек, наверное, с полста. Если не больше…

Я вздохнул. Н-да, искать – не переискать? Что же, мне опрашивать почти сотню людей?

И как? Мой статус – отдыхающий. На каком основании я буду их всех опрашивать?

Ладно, круг подозреваемых пока оставим. Попробуем зайти с другой стороны. Со стороны обстоятельств случившегося.

Смерть моего друга, скорее всего, не была случайной. Трудно предположить, что где-то в окрестностях зоны отдыха разгуливает маньяк с пистолетом, у которого всех-то радостей в жизни – пострелять в приехавших на семинар писателей-фантастов. Нет, убийству наверняка предшествовал какой-то конфликт между Сандро и… И кем?

Сандро был веселым и общительным человеком, спокойным, сдержанным и абсолютно не конфликтным. И все-таки что-то с кем-то у него не заладилось, раз его убили. Причем убили хладнокровно – уж очень точным был выстрел, прицельным, прямо в сердце. В горячке внезапного спора или ссоры так не убивают. А это значит, что убийца готовился к преступлению какое-то время. Очень тщательно готовился – потому что смог скрыться и, насколько мне было известно, не оставил никаких следов.

Вряд ли Сандро мог конфликтовать с кем-то из обслуги гостиницы. Бар-Бор, горничные, девушки на регистрации – с кем он еще мог общаться? И с кем и из-за чего сцепиться так, что некто решился на убийство? Персонал в гостинице вышколен, тише воды, ниже травы… Нет, маловероятно, что убийцей мог стать кто-то из служащих гостиницы. Не тот это контингент, чтобы расстреливать писателей из пистолетов.

А вот сами товарищи писатели… Ближний круг общения Сандро. Тут вполне мог назреть некий конфликт, который и завершился убийством моего друга. Конфликт, который мог зреть долгое время. Может быть, даже годами. И выплеснулся наружу здесь, в гостинице курортной зоны Песчаная.

Мне нужно ближе сойтись с участниками семинара Строгицкого. Вполне возможно, что именно среди пишущей братии и отыщется убийца моего друга.

7

Шерше ля фам – это, наверное, первая заповедь любого настоящего сыщика. Если хочешь что-то узнать о какой-то группе людей, проще всего сделать это с помощью дамы, ориентированной на максимальные социальные связи. Проще говоря, мне нужна девчушка-болтушка из писательской среды. «Язычок».

Такой «язычок» нашелся с легкостью. Когда мы с Сандро болтали по вечерам на «дружеской» веранде, иногда мимо нас проносилось в пространстве нечто огненно-рыжее, веснушчатое и зеленоглазое. Пару раз «нечто» тормозило у нашего столика, чтобы обменяться с Сандро какими-то писательскими новостями. «Комета», разумеется, была мне моим другом тут же представлена. Леночка Дремлюга, молодая и талантливая писательница то ли из Костромы, то ли из Коломны – уж не вспомню. Позавчера, уже после завершения нашей писательско-космической посиделки, мне не спалось, и я отправился прогуляться вокруг корпуса гостиницы. На обратном пути на первом этаже случайно столкнулся с Леночкой и силой «кометного» притяжения и личного обаяния был немедленно утащен на дискотеку.

На танцплощадке госпожа Дремлюга отнюдь не дремала и в нескольких танцах совершенно ухайдакала космовоенлета Луганцева под песни неизменно зажигательного Валерия Леонтьева. Потом мы поднялись в бар. Через полчаса сама собой возникла ситуация, когда даме вполне можно было предложить чашечку кофе в номере, но Леночка вдруг взглянула на часы и сообщила, что ей пора.

– Вам пожелать спокойной ночи? – с робкой надеждой на оптимистическое продолжение вечера осведомился космовоенлет Луганцев.

– Лучше пожелайте мне хорошей работы, – озорно блеснула глазами писательница Дремлюга и пояснила:

– С полуночи и до трех часов ночи я обычно пишу. Ежедневно и вне зависимости от обстоятельств». Она чмокнула ошарашенного ответом космовоенлета в щеку и с кометной скоростью упорхнула в необъятные просторы своей вселенной.

Вчера мы с Сандро закончили наш «вечер на веранде» далеко за полночь – спорили об инопланетном разуме, контактах, «летающих тарелках». Спор наш был жарким и интересным, и оторваться от него для продолжения начатого вчера легкого флирта было совершенно невозможно. Поэтому «полет» к рыжеволосой «комете» космовоенлета Луганцева был перенесен в светлое будущее на неопределенный срок.

Ясно, что сегодня уже не до «полетов»… Если только просто поговорить…

Я взглянул на часы. Половина девятого. Вечерней дискотеки, разумеется, не будет. Елена Дремлюга вполне может оказаться в своем номере.

Спустился вниз и у дежурной по гостинице узнал, в каком номере живет писательница. На третьем этаже быстро нашел нужную дверь и постучал.

Она открыла почти сразу. Глаза на мокром месте, плечи опущены.

– Ребята решили собраться в номере у Строгицкого. А я… – она всхлипнула. – Я не могу…

– Алёна, – шагнул через порог и осторожно обнял ее за плечи, – пойдемте куда-нибудь. Ну, хотя бы на веранде посидим, что ли…

На веранде никого не оказалось. Плетеные кресла, круглый столик, за которым еще вчера я болтал с моим другом о пришельцах. Мы сели рядом. Кресло, в котором обычно сидел Сандро, располагалось чуть в стороне и в глубокой тени.

Вечер был теплый и безветренный. На темнеющем небе одна за другой просыпались звезды.

Я начал говорить. Нес всякую околесицу – о работе, полетах, друзьях, нештатных ситуациях. Болтал, трепался, рассуждал – и постепенно втягивал в разговор ее. Алёна отвечала: сначала односложно, поддакивая, потом постепенно стала раскрываться, успокаиваться – и разговорилась.

Наверное, часа два мы просто болтали, наклонив головы друг к другу. Шептались, как влюбленные школьники. И только потом, уже подустав от собственных историй, я перешел к делу и осторожно повернул разговор к литературе и писательству в целом, Алёниным книгам, и в конечном итоге, – к семинару.

Она принялась отвечать – охотно и увлекшись.

Писательские семинары Строгицкого, которые уже почти десяток лет ежегодно устраиваются в «Дружбе», строятся всегда примерно по одной и той же схеме. Днем – коллективные занятия и обсуждение авторских текстов. Вечером – свободное время. Но не для всех: Строгицкий обычно каждый вечер звал к себе в номер трех-четырех коллег-писателей и устраивал персональный разбор совершенно конкретных произведений – тех, над которыми ребята в этот момент работали, и будущих, существующих еще только в замыслах. Спорил, подсказывал, делился идеями. К отъезду из «Дружбы» «в гостях» у мэтра успевали побывать все участники семинара. Некоторые даже по два раза.

Конечно, с семинаров уходить было не принято. Каждые полтора часа делались «перекуры» минут на десять-пятнадцать плюс большой часовой перерыв в полдень на обед.

– А сегодня? – поинтересовался я. – Сегодня тоже никто не уходил?

– Сандро ушел за полчаса до большого перерыва, – Алёна вздохнула и вертикальная морщинка обозначилась между ее бровями.

– Один ушел?

– Один, – Алена снова всхлипнула. – Господи, если бы я только могла представить, что вижу его в последний раз… Обеими руками бы вцепилась!

– Увы, нам не дано знать будущее. А прошлое уже не изменишь…

Алена опустила взгляд, и я понял, что она вот-вот разрыдается.

– Сегодня на семинаре были все ваши ребята? – спросил я. – Никто не отсутствовал?

– Коля Бориленко пришел только после обеда, – она ответила после глубокого вздоха. – Еще и опоздал минут на двадцать… Погодите… Вы что думаете, что Коля мог?...

– Ничего я не думаю, – затряс головой. – Спросил просто так…

Я опять увел разговор в сторону, решительно утащил Алену прочь от воспоминаний о том, что случилось сегодня днем. И мы снова говорили обо всем – и ни о чем. Болтали. Правда, и в этом пустом нашем трепе мелькнуло зернышко нужной мне информации. Тим Лазарьев, писатель и участник нынешнего семинара, был соавтором Сандро, с которым он написал две свои книги. Последние книги.

Было уже чуть за полночь, когда мы поняли, что наговорились. Сегодня писательница Дремлюга явно не собиралась выдерживать свой почасовой рабочий график.

Бар-Бор еще возился за барной стойкой, мы взяли по чашечке кофе и по бутерброду с сыром. Еще минут пятнадцать поговорили о том и о сем. Потом спустились на третий этаж, и я хотел было пожелать Алёне спокойной ночи, но она – робко, осторожно, но вместе с тем и решительно, – взяла меня под руку…

8

Писатель-девица достаточно бесцеремонно выдворила меня из своего номера примерно в половине пятого: мол, утром к ней зайдут семинарские подружки, и ей бы не хотелось оказаться в неловком положении. Я не возражал: у меня за годы космических полетов тоже сформировался стойкий принцип – люблю просыпаться в своей каюте в спальнике, а не под потолком орбитальной станции или около конвекционного вентилятора.

Утром открыл глаза ровно в семь. Плеснул водой в лицо, надел спортивный костюм и кроссовки и отправился на утреннюю пробежку.

Бегаю я каждое утро – минут двадцать в легком темпе, трусцой, а потом делаю зарядку. Сегодня же мой утренний кросс-променад помимо оздоровительно-спортивных целей, имел еще и легкую детективную составляющую: соавтор Сандро, Тимофей Лазарьев, тоже по утрам бегал в пригостиничном парке. Правда, обычно мы двигались по практически непересекающимся маршрутам, и в прежние дни я всего лишь дважды видел бегущего писателя издали – высокого, стройного, не мускулистого, но какого-то жилистого, одетого в полукеды, синие спортивные брюки и желтую футболку с яркой красной цифрой «девять» на спине и надписью «Тимофей Лазарьев». Нынешним же утром подгадал так, чтобы оказаться в финишной точке дистанции Лазарьева минуты через две после того, как Тимофей закончил бег.

Я остановился, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, пару раз взмахнул руками вверх и вниз. Лазарьев стоял чуть поодаль, у кустов вдоль дорожки и, глядя на секундомер, что-то подсчитывал – наверное, частоту пульса после бега.

Я кивнул ему, приветствуя, и спросил:

– Вы тоже бегаете по утрам?

– Стараюсь держать себя в форме. А вы – космолетчик?

– Гм… Это так заметно? – Я рассмеялся в ответ.

– Мне о вас рассказывал Саша Степанков, – его брови печально приподнялись.

– Первого космолетчика знают все. О двенадцатом что-то слышали. Сто двадцать третьего с трудом припоминают: «Ах, да…». Ну, а тысяча двести тридцать четвертому задают вопрос: «Вы и вправду космолетчик?»

– Вы и в самом деле тысяча двести тридцать четвертый?

– Вот так мне повезло! – Я улыбнулся и протянул руку для рукопожатия. – Георгий Луганцев.

– Тимофей Лазарьев, – отвечая на рукопожатие, представился он. – Соавтор Саши.

– Сандро мне тоже говорил о вас, – чуть-чуть соврал я и махнул рукой в сторону реки:

– Хочу прогуляться. Не составите компанию?

– Почему нет?

Мы неспешно пошли по асфальтовой дорожке к реке.

– Мог бы сказать, что знаю наперечет всех из двухтысячного отряда советских космонавтов, но воздержусь, – с усмешкой сказал Лазарьев. – Хотя космонавтикой я все же интересуюсь.

– Просто так или с какой-то целью?

– С целью. Я пишу в жанре альтернативной истории. В том числе и об альтернативах в космонавтике.

– А что, были возможны какие-то альтернативы? – Я изобразил на лице живейший интерес, слегка провоцируя собеседника на углубление затронутой темы.

Лазарьев легко повелся и тут же принялся рассуждать об альтернативной космонавтике. Например, что было бы, если бы Вернер фон Браун не эмигрировал из Германии после прихода к власти коммунистов во главе с Эрнстом Тельманом в 1933 году. Оказывается, немцы вполне могли стать родоначальниками космической эры. А если бы Сергея Королева после запуска первого спутника в пятьдесят восьмом году не обвинили во вредительстве – запустил малый спутник вместо задержавшегося на заводе большого, – Советский Союз мог первым отправить человека в космос.

– Ну, мы же в шестьдесят четвертом вывели на орбиту крылатую «Зарю» с Георгием Береговым, – придавая большую остроту разговору, вставил я.

– К тому времени Америка уже два года запускала в космос военные капсулы «Меркурий», а первым человеком в космосе на страницах учебников истории теперь значится не какой-нибудь наш Петя Иванов или Иван Петров, а Дик Слейтон. В результате космос на целое десятилетие стал полностью военным. Поэтому глобальные ракеты с ядерными бомбами висят теперь над всей Землей. И военные орбитальные станции к ним в придачу. Хорошо, что хоть в семидесятые вспомнили о мечтах докосмической эпохи, о полетах человека на Луну, об исследованиях Марса и Венеры.

– У вас хорошее знание темы, – похвалил я.

– Мы собирались писать книжку о межпланетном полете… В соавторстве, я и Сашка. – Лицо Тимофея снова помрачнело. – Назавтра планировали собеседование с Строгицким – обсудить тему, посоветоваться…

– Строгицкий? Это руководитель вашего семинара? Он что, подсказывает всем, что и как писать?

– Нет, конечно же! – Лазарьев фыркнул. – Борислав Аркадьевич, скорее, наставляет и советует. Ну, и еще подбрасывает интересные идеи в процессе обсуждения. Его семинары – это хорошая школа литературного мастерства!

– Тогда почему Сандро вчера ушел с семинара? Я его мельком видел, – соврал я, даже не моргнув глазом.

Лазарьев чуть замедлил шаг, бросил на меня короткий взгляд и вздохнул:

– Ушел, да…

Помолчал секунду-другую и добавил:

– Где-то за полчаса до большого перерыва Сандро вдруг захлопнул свой блокнот, сунул его в сумку. Мы сидели рядом за столом, я его шепотом спрашиваю: «Ты куда намылился?» Он в ответ только буркнул: «Хочу поговорить с одним старым знакомым!» Желчно так сказал. Как будто едва сдерживал раздражение и ненависть. Кажется, даже зубами скрипнул.

– А больше ничего не сказал?

– Ничего, – Тимофей тряхнул головой. – Больше я его и не видел… Живого…

9

Не люблю знакомиться с писателями и журналистами, книги или статьи которых читал. Прочитаешь какое-нибудь их произведение – и составляешь об авторе одно мнение, встретишься и… Потом думаешь: лучше бы было вообще не пересекаться!

Хорошо, что у меня мало знакомых пишущих знакомых – космолетчик, почти постоянно торчащий вне Земли в рутинных военных и транспортных экспедициях мало кому интересен.

Книги Николая Бориленко я читал, и они мне даже нравились. Писатель из Воронежа специализировался на криптоисторической фантастике. К примеру, его интересовали действительные подоплеки Великого освободительного похода СССР и Социалистической Германии, начатого 1 сентября 1939 года, который, впрочем, в зарубежье до сих пор именуют Второй мировой войной. Или же гибель Берия, Жданова и Хрущева в авиакатастрофе в 1942 году – была ли это просто трагическая случайность или все-таки диверсия англо-американцев?

Еще Бориленко увлекался шахматными этюдами. Поскольку это его увлечения никто из писателей-семинаристов не разделял, он по вечерам одиноко просиживал в шахматном зале на первом этаже «Дружбы». Там я его и застал.

Дверь открылась с легким поскрипыванием. Бориленко оторвал взгляд от шахматной доски и вопросительно уставился на меня.

– Не желаете сыграть партию? – спросил я прямо с порога.

– Играете в шахматы? – Он заметно оживился. Наверное, ему осточертело разгадывать шахматные кроссворды в одиночку.

– Мы поигрываем немного на орбитальных сменах. – Я прошествовал к шахматной доске и уселся на стул напротив писателя.

– На орбитальных сменах? – Его брови удивленно взметнулись вверх. – Ах, да! Кто-то говорил мне, что в гостинице отдыхает космовоенлет.

– Это я и есть, – протянул руку. – Луганцев, Георгий.

– Николай Бориленко, – он ответил на рукопожатие. – Согласны играть белыми?

– Даете мне маленькую фору? – Я улыбнулся. – Согласен.

Мы расставили фигуры и начали. В шахматы, по мнению коллег, я играл весьма неплохо. По крайней мере, турниры между станцией и Центром управления полетом несколько раз выигрывал.

– Вы писатель? – поинтересовался я.

– Классический графоман и махровый бумагомаратель, – Бориленко весело фыркнул. – Фальсификатор отечественной истории!

– Это как? – Я «включил дурака».

– Пишу в жанре социалистической исторической фантастики, в основном – военной, – пояснил Николай. – Например, о том, почему Сталин отдал приказ остановить наше продвижение в Европе осенью сорок третьего…

– Это же любой школьник знает, – я пожал плечами. – Польша, Финляндия, Чехословакия, Венгрия, Болгария, Румыния, Югославия. Не слишком ли большой кусок пирога для одного рта?

– Да, это официальная версия, – согласился писатель. – Растянутые коммуникации, обескровленный тыл… Ну, а если предположить, например, что Сталин загодя узнал о разработке в Штатах атомного оружия и решил от греха подальше все-таки пойти на мировую?

Мы по очереди передвигали фигуры по шахматной доске и вполголоса беседовали. Я чуть-чуть подстегивал Бориленко вопросами, но, в общем-то, это было не особенно нужно: он сам достаточно откровенно говорил о писательской кухне и о том, что меня интересовало. Постепенно я свернул разговор от тематики его книг к писательскому семинару.

– Вам шах. – Мой ферзь оказался на одной линии с черным королем. – Николай, а зачем вы участвуете в семинарах Строгицкого? Сами же говорили, что у вас уже вышло несколько собственных романов. Семинар – это, как мне кажется, что-то для неофитов, нет?

– Шах, говорите? А я закроюсь вот этим коником… Насчет семинара… Видите ли, Георгий, Борислав Аркадьевич не столько нас, лбов здоровенных, учит писательскому мастерству, сколько всякие идейки подбрасывает, иногда даже целые сюжеты. Ну, и реально помогает издаваться в московских и ленинградских издательствах.

– Как я понимаю, в ваших книгах многое основывается на военных событиях. Вы симпатизируете армейской жизни даже в фантастике?

– Я бывший офицер. Был ранен и списан, – горькая улыбка обозначилась на его губах. – Войнушка с Индией в две тысячи восьмом, трансафганская наступательная операция… Ну, армия – это на всю жизнь. Я так считаю… Поэтому и пишу боевую фантастику. И еще: военная тема дисциплинирует самого автора…

– Гм, дисциплинирует, говорите? – Я ловлю его на слове и с ехидцей спрашиваю:

– А что же вы опоздали вчера на семинар с обеда? Минут на двадцать – я вас видел.

Врать, так врать!

– Было дело, – он усмехнулся. – Накануне вечером ездил к армейскому другу, он неподалеку здесь живет, свой дом в селе построил. Посидели хорошо, ребят наших помянули… Я даже чуток перебрал… Решил с утра немного опохмелиться в нашем баре, потом пошел пройтись на свежем воздухе – вот и загулялся.

– Сандро тоже вчера гулял, – вздохнул я. – Догулялся…

Бориленко сделал ход конем и кивнул:

– Я его встретил. Уже когда обратно к гостинице шел… Гляжу, Саня Степанков навстречу идет. Хмурый какой-то. Молча рукой мне махнул, и пошел дальше, к реке. А я зыркнул на часы – мама дорогая! – семинар уже давно начался! Так-с, а мы сюда ладьей – и теперь вам шах!