Текст книги "Не стояли звери около двери..."
Автор книги: Сергей Чебаненко
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
Поэтому в «верхах» принято решение не будировать интерес к Венере со стороны широких масс населения, ограничившись лишь публикациями научной тематики. Вполне возможно, что после еще нескольких разведывательных пусков, вторая от Солнца планета будет вообще закрыта для любых космических экспедиций. Якобы достигнута даже негласная договоренность с Соединенными Штатами о такой совместной космической политике.
Теперь сам понимаешь, почему я слушал эти объяснения, разинув рот.
Но нашелся быстро и уточнил, будут ли претензии к нашему «Полдню», если исключить из его состава злосчастную новеллу о «друзьях». Нет, было мне отвечено, не будет. Я, не отходя от кассы, заявил, что изымаю наш «венерианский» текст из книги. «Пришельцы» из Конторы явно обрадовались и тут же сунули мне под нос подписку о неразглашении полученной информации «в течение пятидесяти лет». Я немедленно подмахнул эту бумагу. После этого незваные гости удалились.
Кстати, перед уходом они сказали, что такую же подписку потребует и от тебя Ленинградское отделение их Конторы. Быть может, ко времени получения этого моего письма ты уже даже ее подпишешь, и поэтому тоже будешь в курсе происшедших событий.
Кроме того, я на свой страх и риск – уж прости мне эту вольность без согласования с тобой! – принял решение убрать из состава «Полдня» главку «Моби Дик» – все-таки уж очень сильно она перекликается с книгой Артура Кларка «Большая глубина», а это не хорошо.
Как ты помнишь, изначально мы предполагали опубликовать «Полдень» в таком составе глав-рассказов (Ты еще и шутил: «Двадцать второй век в двадцати двух новеллах!»):
Часть первая «Почти такие же»
1. «Ночь на Марсе»
2. «Давайте будем друзьями!»
3. «Почти такие же»
Часть вторая «Возвращение»
4. «Перестарок»
5. «Злоумышленники»
6. «Хроника»
7. «Двое с „Таймыра“»
8. «Самодвижущиеся дороги»
9. «Скатерть-самобранка»
10. «Возвращение»
Часть третья «Благоустроенная планета»
11. «Томление духа»
12. «Десантники»
13. «Глубокий поиск»
14. «О странствующих и путешествующих»
15. «Благоустроенная планета»
16. «Загадка задней ноги»
17. «Моби Дик»
18. «Естествознание в мире духов»
19. «Свечи перед пультом»
Часть четвертая «Какими вы будете»
20. «Поражение»
21. «Свидание»
22. «Какими вы будете»
Теперь после «вылета» номеров 2 и 17 останется 20 глав, но принципиальных изменений вся наша конструкция не претерпела. Разве что первая часть – «Почти такие же» – из-за изъятия «венерианских друзей» стала совсем тощенькой, в ней всего два текста. Но это не беда.
Кажется, хотел еще что-то написать, но забыл.
Жму братскую ногу. Поцелуй Адку и маму.
Твой Арк.
P.S. А вот тянет меня «похулиганить»: опубликовать таки наших «венерианских друзей» ровно через пятьдесят лет. Если к тому времени подтвердится «угроза со стороны Венеры», мы с тобой станем пророками. Если же эти «страшилки» канут в лету – в чем я почти абсолютно уверен – публикация будет еще одним щелчком по носу «бдительной органической бюрократии».
Бобкинс, прилагаю к письму текст новеллы. Подумай, кому можно передать ее на сохранение.
P.P.S. «А письмецо сие немедля сожги по прочтении!»
3. «Давай останемся друзьями!»
Шаттл-флайер бесшумно скользил в атмосфере, постепенно сбрасывая скорость и зарываясь в серое одеяло облаков.
– Мы разобьемся? – спросила Тань Жи Лин. Ее колотила нервная дрожь.
– Размажемся на плато Ста ветров в направлении с юго-запада на северо-восток, – с кривой ухмылкой подтвердил Георгий Милентьев и в сердцах сплюнул на пол пилотской кабины:
– Как масло по куску хлеба, твою мать!
Тань повернулась к пилоту и уставилась на него широко открытыми от ужаса глазами.
– Это ты… – Она шумно сглотнула. – Ты не заметил этот гребанный разрядник! И теперь из-за тебя…
Она рванулась из кресла к Милентьеву, стараясь впиться ему в лицо острыми, как заточенная бритва наманикюренными ногтями.
– Спокойно, золотце! – Пилот успел перехватить кисти ее рук у самых щек. – Уймись!
– Тварь! Мерзавец! – Биолог извивалась всем телом, стараясь вырваться из захвата. – Убить тебя мало!
– Мы и так оба скоро подохнем! – загоготал Милентьев, дыхнув вчерашним перегаром. – Можешь не спешить!
Тань охнула, провисла в его руках и тихо завыла, уронив подбородок на грудь.
Пилот взглянул на ее тонкую шею, скользнул ниже, за глубокий вырез полетного комбинезона, нервно облизнулся:
– Слушай, а давай мы с тобой… Ну, это… Как мужик с бабой…
Он почувствовал, как в нем просыпается дух его троекратного прадедушки – жуткого развратника и гулехи.
Тань медленно подняла взгляд на пилота. В ее глазах стыла пелена слез.
– Ну, того… – нижняя челюсть Милентьева нервно дернулась вперед.
Жи Лин улыбнулась, чуть приподняв уголки губ. Оценивающим взглядом прошлась по крепким плечам пилота, совершенно бесстыже глянула на нижнюю часть его живота…
– А что… – Она тихонько засмеялась. – Ты давно нравился мне как мужчина. Но, сам понимаешь, космический полет, невесомость, потом высадка в атмосферу Венеры…
– Вот и давай займемся делом! – Милентьев осклабился, блеснув металлическими коронками на передних зубах. Отпустил руки девушки, повернулся к холодильному шкафчику и вытащил бутылку водки «Мускатная с перцем». – Будешь?
– Я не пью, – Тань Жи Лин брезгливо надула пухленькие губки. – Есть другие средства, чтобы жизнь стала веселее…
Она достала из кармана маленький розовый конвертик и сыпанула белым порошком на тыльную часть ладони. Понюхала, глубоко втягивая воздух и поочередно зажимая ноздри.
– Ты только не передозируй, – испугался Милентьев. – А то кончишься в самый неподходящий момент!
– Я знаю свою меру, – Тань стряхнула остатки порошка, спрятала конвертик и деловито осведомилась:
– Начнем?
– Приступим! – Пилот сделал еще один глоток водки прямо из горла бутылки и поставил початую «Мускатную» на пульт управления. Его руки потянулись к пуговичкам на комбинезоне биолога:
– Иди же ко мне, девочка!
– Погоди-ка, – Жи Лин с мягкой улыбкой на лице отстранилась. Ее глаза постепенно стекленели бусинками. – Начнем с другого!
Она грациозно опустилась на колени перед Милентьевым, коснулась застежек на его брюках, но вдруг ойкнула:
– Гляди, там, за окном… Поднимаются какие-то серые комочки…
– Это у тебя уже глюки начинаются! Не отвлекайся, – сладострастно прорычал Милентьев, гладя ее по волосам дрожащими от возбуждения пальцами:
– Тут тоже кое-что поднимается…
Море вожделения и страсти медленно заливало пространство пилотской кабины…
… В динамиках скафандров затрещало, и в эфир прорвался взволнованный голос Людвига Джемиссона, руководителя спасательной группы:
– Борт «ноль – семь», вижу вас на радарах! Жора, Тань – на связь!
– Связь в самом разгаре… – прохрипел Милентьев, ритмично двигая телом.
– «Седьмой», захожу сверху, буду брать флайер в захват – вклинился в разговор Ясухиро Минамото. – Ребята, вы странно выглядите. Шаттл словно дрожит…
Жи Лин громко заахала.
– Внимание, парни, – кашлянув, сказал Милентьев. Он изо всех сил старался говорить убедительно и спокойно. – Прошу вас сбросить скорость шаттл-флайеров до минимума и пока не подходить к нам вплотную. Постарайтесь просто идти параллельным курсом.
В эфире повисла долгая пауза.
– Жорж, у вас все нормально? – в голосе Джемиссона прозвучало беспокойство. – Со стороны шаттл и в самом деле выглядит как-то необычно…
– Я тебе потом все объясню, Людвиг! – громко прошептал пилот, закатывая глаза.
… Когда захваты подтянули раненную «семерку» к брюху стыковочного отсека атмосферной базы, Тань Жи Лин и Милентьев уже успели привести себя в порядок.
– Жорик, – биолог нервно шевельнула черной бровкой, – надеюсь, мы с тобой останемся просто друзьями?
4. Письмо в «личке» фейсбука от Дмитрия Строгова Владимиру Тупину.
Вованыч, приветики!
С ржавенькими письмецом и писульками – ну, теми, которые покойный дедуля хранил в шкатулочке, – вышла еще та бодяга. Мой откинувший коньки старпёр говорил, что эти бумажки передал ему на хранение какой-то инородец. Сэм Волянецкий, что ли… Не помню точно, хоть убей. А ему вроде бы сами братья-писатели – давно, еще до миллениума. Ну, и хотел мой дедун, чтобы писанинку эту тиснули где-нибудь в газетах-журналах как раз в нынешнем, 2017-м, году.
Короче, типа прикинь, сунулся я с этими бумагами в редакцию «Питерского звездобольца» – у них же бабла не меряно, их, базарят, сам Дубозевский из Парижа финансирует. Дай, меркую, срублю штучку-другую баксиков. Охранник на входе маякнул в шеф-приемную, ответила какая-то фифа-секретутка. Я ей и втираю, мол, есть интересный материальчик, мне бы вашего главного увидеть. Она в ответ пищит, что «главный редактор на совещании», а ко мне сейчас спустится какой-то Вася Пупкин – какой-то замзадхрен какого-то отдела.
Стою, типа, жду. Уже сигаретку успел забычковать – глядь, шлепает ластами по ступенькам длинный хлыщ в сереньком свитерочке и джинсиках времен моей прабабки. Смотрит на меня косо сквозь очочки на вздернутом носу. «Здрасьте, – говорит, – это у вас есть текст для публикации?»
Я молча сую ему мои бумажки. Заценивай, мол, урод.
Он двумя пальчиками берет, брезгливо так. Читает. И – Вованыч, не поверишь! – его очочки сами собой на лоб поднимаются.
«Откуда, – шепчет, как будто ему слон на горло наступил, – у вас эти материалы?»
Проняло его, значит, как мужика после года воздержания на голую бабу.
«От верблюда, – сплевываю на кафельный пол. – Дед в наследство оставил!»
Ну, думаю, верняк дельце: не две, а пять косых зеленью точно срублю.
Тащит меня очкарик мимо охраны наверх, на редакционный этаж, к ихнему главреду, который как раз с совещания вынырнул.
Заходим в кабинет, миновав приемную с двумя гламурными фифами. Кабинет главреда, Вованыч, – половина футбольного поля, не меньше. Он сам сидит за громадным письменным столом, похожий на румяный накачанный футбольный мяч.
«Вот, Имярек Итыятович, – блеет очкастенький Васютка Пупкин, – товарищ принес интереснейший материал!»
Прикинь, этот Чучмек Разгильдяевич берет мои бумаженции, читает. Бровки его лезут на лоб.
«Это, – говорит, – действительно может потянуть на хорошую сенсацию. Неизданный рассказ братьев!»
Мне, Вованыч, сладко стало, словно полкило халвы за раз схарчил.
«Только нужно заменить Венеру на другую планету, – продолжает газетный главмяч. – О Венере писать не рекомендуется. Это закрытая планета, и туда уже лет сорок никто не летает – ни мы, ни Америка с Китаем. Пусть местом действия станет Юпитер».
Я молча киваю, мне ж по хрен, на чем зеленку скосить – да хоть на Солнце.
Только, брателло, рано я радовался. Этот шар в кресле разглядывает меня в упор и, гребена мать, выливает ушат холодной воды:
«Оставляйте, уважаемый, текст, мы отдадим его на литературную экспертизу».
Нашел, типа, дурака! Я оставлю текст, они его скопируют, а мне – дулька с маком?
«Не, братаны, – беру со стола бумажки, – так дело не разрулится. Пять штук зеленью на бочонок – и записочки эти будут вашими. А иначе – никак!»
«Все равно, – начинает быковать футбольный глобус, – ваши тексты без экспертизы никто не опубликует!»
«А это мы еще поглядим!» – я делаю ручкой и отгребаю.
Прикинь, Вованыч, экспертиза им нужна. А может, и вправду эти дедулины писули имеют немалую ценность? Тогда чем дольше их попридержать, тем больше в итоге бабла получишь.
Короче, запер я эти бумажки снова в дедов сундучок. Пусть малеха полежат. А я покеда про братьев-авторов побольше узнаю.
И тут мне мыслишка дельная в башку шлепнулась. А ведь на писанине этой можно и по-другому денежку поднять.
Перечитал «братский» текст. Станции, шаттлы, космонавты – кому это на хрен сегодня интересно?
А вот если писанинку эту подправить… Ну, типа короче прикинь, переписать своими словами. Мужик с бабой в одной кабине, понимаешь? Туда-сюда, любовь-морковь по быстрому. Тут как раз и Венера в самый раз – богиня ж любви!
Короче, Вован, взял я этот текстик и на своем ноуте переклепал. С утречка оттараню его в «Космопорно» – а вдруг напечатают? Ну, пусть не пять штук баксов, но уж пятерочку тысчонок нашими мне верняк дадут – там «клубничку» любят.
Поэтому завтра вечерком звякни мне в рельс. Может, пересечемся где-то, пивнячка зацедим.
Твой друган Димон.
2017 год
Сергей Чебаненко
Волшебное зеркало Кристобаля Хунты
– Стругацкие?! Братья?
– История – другая!
– Совсем уже…?!
– Это… Но… Все мертвецы… – замерли сердца и остановилось дыхание.
Музейный зал.
Рубенс и Рембрандт. Леонардо великого кисть – портрет Чеслава Волянецкого. Вот и Хунта Кристобаль...
Толпа созерцала картину.
– Зеркало истории – эта картина, – сказал гид. – Пролилась кровь!
– А название? «Страх»? – Кто-то шагнул вперед. – «Ужас»?
– «Кристобаль Хунта и чучело».
Гид охнул:
– Коснулись картины?!
– Да… Я не знал… Теперь узнаю!
– Поздно!
Тьма сгустилась.
Картина зашевелилась…
– О!!!
Зашевелилась картина:
– Сгустилась тьма… Поздно узнаю – теперь… Знал – не я!
– Да, картины коснулись… – охнул гид-чучело. – И – Хунта Кристобаль!!!
Ужас!
Вперед шагнул кто-то:
– Страх – название…
– А!!!
Кровь пролилась…
Гид сказал:
– Картина эта – истории зеркало.
Картину созерцала толпа…
Кристобаль Хунта – и вот...
Волянецкого Чеслава портрет – кисть великого Леонардо. Рембрандт и Рубенс.
Зал музейный…
Дыхание остановилось…
И сердца замерли…
Мертвецы все…
«Но это уже совсем другая история».
Братья Стругацкие.
2015 год
Владислав Власеч
Сказание о «Ёсицунэ Минамото»
… но упростить – не значит понять.
Д. Строгов, писатель
1
В космопорту Пулково Строганова встречал Малянов:
– Как слетали, Борис Николаевич? Как симпозиум?
– Все прошло замечательно, Дима! – Строганов приобнял Малянова. – Симонэ наши предложения принял полностью. А Володька Юрковский вообще загорелся желанием немедленно лететь к Юпитеру. Чеслав наш Волянецкий еле сдержал его – мол, нужно тщательно подготовиться, чтобы «пощекотать полосатика». В итоге экспедицию к Джупу наметили на начало декабря нынешнего года… Но сейчас не это главное! Ты на машине?
Малянов щелкнул по сенсору на коммуникаторе, и со стоянки к ним, сигналя, подкатил серебристый красавец «Волгарь».
– Вот и хорошо, – обрадовался Строганов. – Немедленно едем ко мне. Пока челнок в автономном полете болтался на орбите, у меня родилась одна интересная идейка!
Они загрузились в просторную кабину электромобиля, и минутой позже машина плавно влилась в разноцветный поток транспорта, который двигался по шоссе в сторону Ленинграда.
– Кстати, как там твои? – поинтересовался Строганов, расслабленно откинувшись в кресле. – Иринка, Бобка?
– Нормально, – с улыбкой ответил Малянов. – Ирина корпит в своем институте над очередной хозтемой, а Бобка по-прежнему в Лондоне. Пишет и звонит крайне редко, шельмец. Нарушает гомеостатическое мироздание по полной программе!
В небе над ними раскатисто и гулко загрохотало. Слева от автотрассы, почти у самого горизонта, приподнялся от земли и медленно стал подниматься в небесную высь оранжево-малиновый столб огня с темным пятнышком космического корабля на вершине.
– Что-то разлетались сегодня краюхинские соколы, – покачал головой Малянов. – Опять, наверное, что-нибудь грандиозное затевают… Я вас в порту ожидал не больше часа, и за это время это уже четвертый запуск.
– Чему удивляться, Дима? – Борис Николаевич пожал плечами. – Человечество постепенно становится космическим. Чуть больше полувека прошло со дня старта Гагарина, а мы уже добрались до самых границ Солнечной системы…
– Интересно все-таки устроена человеческая история, Борис Николаевич, – Малянов переключил машину на автовождение и убрал руки с руля. – Вот, к примеру, взять Краюхина… Я ничего не имею против него лично, но давайте будем объективны: он смог подняться в науке только после трагедии пятьдесят пятого года… Ну, а, скажем, если бы той катастрофы не было? Если бы ракета не рванула на старте? Останься тогда в живых Сергей Королев и Валентин Глушко, так бы и просидел, наверное, Николай Захарович в своей тмутаракани рядовым инженером в заштатном НИИ… И не было бы у нас никакого дальнего космоса!
– Категорически не согласен, Дима! – Строганов встрепенулся и протестующе тряхнул головой. – Мы бы обязательно шагнули к звездам! Страна созрела для того, чтобы всерьез заняться космонавтикой! Да, может быть, люди летали бы в космос не на атомных ракетах конструкции Краюхина, а на каких-нибудь химических ракетах…
– Ага, – Малянов хитро заулыбался в предвкушении дискуссии. Ему всегда было интересно поспорить со Строгановым. – Как я понимаю, Борис Николаевич, вы не слишком высоко оцениваете роль личности в истории?
– Напротив, – немедленно возразил Строганов, – каждый человек может очень серьезно повлиять и на судьбы других людей, и на исторические процессы в целом. Но с другой стороны, Дима, будущее человечества все-таки достаточно жестко определено всей предшествующей логикой исторических событий. Вот, например… Э… Согласись, наша страна не могла не победить гитлеровскую Германию. Эта победа была предсказуема даже в начале войны и следовала из геополитических и экономических реалий того времени…
– Жаль, что Политбюро во главе с товарищем Сталиным в июне сорок первого об этом не догадывалось, – с намеренной ехидной подначкой заметил Малянов. – Столько сил и средств вложили в организацию обороны страны!
– И правильно вложили, – заметил Борис Николаевич. – Геополитические реалии реализуются посредством правильных управленческих решений.
– Историки до сих пор спорят, – снова ухмыльнулся Малянов, – правильными ли были те управленческие решения?
– Ну, на то они и ученые, чтобы спорить, – заметил Строганов. – Нет ничего хуже, чем заскорузлые догмы в науке…
– Даже если эти догмы обусловлены мнением из высоких партийных кабинетов? – со смешком вставил Малянов и вопросительно покосился на Бориса Николаевича.
Строганов секунду помолчал, собираясь с мыслями, и невозмутимо, словно и не заметив подковырки коллеги, продолжил:
– Наша победа во второй мировой войне была неминуема. Но вот то, как и когда эта победа реализуется, тут уж все полностью зависело от человеческого фактора…
– Грубо говоря, – голос Дмитрия сделался серьезным, – простой советский солдат ценой своей крови и жизни реализовал виртуальный геополитический фактор…
По обе стороны дороги проносились ухоженные ряды невысоких деревьев. За ними поднимались плоские, островерхие и куполообразные крыши рабочих зданий в промышленных зонах и технолэндах.
– Знаешь, Дима, мне старший брат когда-то рассказал одну очень любопытную историю… – нарушил молчание Строганов. – Она как раз касается влияния человеческого фактора на ход истории. Хочешь, расскажу?
– Угу, – Малянов закивал.
– Дело было в самом начале 1942 года, – Борис Николаевич потер пальцами виски, стараясь прогнать уже накопившуюся с утра усталость. – Мы, – я и моя мама, – уехали в эвакуацию, за Урал. А отец с братом остались здесь, в осажденном немцами Ленинграде. Брат по возрасту еще не подпадал под призыв в армию, но по линии комсомола уже был мобилизован на трудовые работы. Их сводный отряд занимался тем, что разгребал завалы на городских улицах после фашистских бомбардировок и артобстрелов. Однажды несколько бомб попали в здание на Литейном, где временно располагалась детская больница. Море крови, трупы, раненые… Машин, чтобы отвозить пострадавших в другие больницы и госпиталя, катастрофически не хватает. И тут брат видит, как по Литейному катит весьма симпатичный кортежик: впереди пара пустых грузовичков, а за ними несколько новеньких «эмок». Брат, недолго думая, выходит на дорогу и поднимает руку, чтобы этот кортеж остановить. И что ты думаешь, Дима? Машины действительно останавливаются. Брат всего лишь хотел попросить, чтобы водители грузовиков помогли с перевозкой раненых. Но не успел он и рта открыть, как из вроде бы пустых кузовов машин ссыпались на землю три или четыре энкэвэдэшника в шинелях и мгновенно скрутили ему руки. А из передней «эмки» в сопровождении адъютанта вылез плотный низкорослый мужичок в теплом кожушке. Брат приподнял голову, присмотрелся… Мать честная, товарищ Жданов, организатор обороны Ленинграда, собственной персоной! «В чем дело? – спрашивает Жданов у энкэвэдэшников. – Почему мы остановились?» Те в ответ: «Вот, товарищ Жданов, какой-то типчик выскочил на дорогу и стал останавливать машину с охраной». Жданов вплотную подходит к брату. «Кто такой? Отвечай!» – спрашивает. «Старший комсомольского отделения, завалы разбираем, – брат, конечно, испугался, но сообразил, что и как нужно отвечать. – Здесь много раненых детей, а машин для перевозки в госпиталь не хватает. Думал у вас грузовики пустые, хотел, чтобы нам помогли». Жданов оценивающе окинул его колючим взглядом, взглянул на суетившихся среди развалин людей и коротко распорядился: «Ну-ка, отпустите парня!» Потом снова повернулся к брату: «Транспорт мы вам сейчас пришлем. Работайте!» Сказал, и неторопливо направился к своей «эмке». Но не успел он сесть в машину, как в воздухе пронзительно засвистело и сразу несколько снарядов ударили как раз в то место на проспекте, где остановился кортеж. Это немцы впервые дали залп по Ленинграду из дальнобойных пушек… Брата отшвырнуло в сторону взрывной волной, контузило. А Жданова и энкэвэдэшников накрыло. Прямое попадание… Вот так-то, Дима. А ведь если бы брат тогда не вышел на дорогу и не остановил кортеж, товарищ Жданов вполне мог бы дожить до самой победы. И общий итог войны в чем-то был бы уже совершенно иным…
– Ну, да, – Малянов скептически ухмыльнулся, – проживи товарищ Жданов дольше, и наши танки в сентябре сорок шестого не остановились бы в Париже и в Риме, а победным маршем дошли до самого Ла-Манша и Мадрида…
Электромобиль стремительно пересек площадь имени Лаврентия Берия и свернул на проспект Вознесенского. Компьютер машины отыскал дом, в котором проживал Строганов, и, сделав плавный поворот с дороги, въехал под высокую арку двора.
Двор жил обычной летней жизнью. На дорожках под высокими тенистыми деревьями несколько молоденьких мамочек с колясочками выгуливали младенцев. Пенсионеры Воронин и Кацман коротали время за шахматной доской в увитой разросшимся диким виноградом деревянной беседке. Шумное и многочисленное семейство Горбовских собиралось на дачу и суетливо грузилось в старенький автомобиль-пикап.
Борис Николаевич и Малянов оставили «Волгарь» на стоянке около подъезда и на лифте поднялись к квартире Строганова.
На лестничной площадке между одиннадцатым и двенадцатым этажами, присев на подоконник, неторопливо покуривал одетый в поношенный спортивный костюм и шлепанцы на босую ногу худощавый мужчина со всколоченными седеющими волосами.
– С возвращением, Борис Николаевич! – мужчина затушил окурок в металлической консервной банке, стоявшей на подоконнике, и не спеша стал подниматься по лестнице навстречу приехавшим.
– Здравствуй, Даниил Денисович, – заулыбался в ответ Строганов. – Чертовски рад тебя видеть! Вот познакомься, – Борис Николаевич кивнул в сторону Малянова, – мой коллега, профессор Малянов Дмитрий Алексеевич.
– Очень приятно, – мужчина пожал протянутую руку профессора и представился:
– А я – Строгов. Так сказать, инженер человеческих душ.
Малянов удивленно вскинул брови.
– Даниил Денисович – известный писатель, автор полутора десятка очень хороших книг, – пояснил Строганов, заметив тень непонимания на лице коллеги.
– Старик, ты вгоняешь меня в краску, – Строгов изобразил крайнюю степень смущения. – Какой там известный писатель, если даже почтальон постоянно путает мою корреспонденцию с твоей?
– Не скромничай, Данька, – досадливо поморщившись, махнул рукой Борис Николаевич. – Почтальон путает почту только потому, что у нас похожие фамилии…
– А я ведь читал ваши книги, – улыбнувшись, припомнил Малянов. – «Белый ферзь», «Свернувшийся мир» и… «Найденыш», да?
– Ага, – Строгов закивал. Ему было приятно. – Ребята, так может быть, по сто грамм коньячку за знакомство и в связи с возвращением Николаича на родную землю, а?
– Э-э-э… Видишь ли, Даня, – Строганов кашлянул и озабоченно наморщил лоб. – Есть одна интересная научная идейка, которую я хотел бы обсудить с Дмитрием Алексеевичем…
– Двести грамм коньячку – это лучшее средство для приведения в порядок мозговых извилин, – продолжал наседать Строгов. – Искусство пития, Боря, вообще является движущим фактором науки…
– Ладно, шут с тобой, давай, – хохоча, сдался Строганов. – Но сначала мы с Дмитрием Алексеевичем все-таки немножко поработаем!
– Полчаса на все про все вам хватит? – приподняв седую бровь, деловито осведомился писатель.
Борис Николаевич собрался было запротестовать, но Даниил Денисович его опередил:
– Готовьте закуску, товарищи ученые, коньяк будет за мной, – и он поспешно скрылся за дверью своей квартиры.
2
Получасовая фора, которую Строгов дал Малянову и Строганову, растянулась, однако, почти на час. Когда писатель, – тщательно выбритый, причесанный и переодетый в строгий деловой костюм темно-синего цвета, – появился в дверях квартиры Бориса Николаевича, Строганов и Малянов уже успели заполнить полтора десятка бумажных страниц, длинными и непонятными математическими формулами и торопливыми рисунками разнообразных схем и графиков.
– Перекур, академики! – Строгов прошел в гостиную и водрузил на стол две бутылки армянского коньяка, только что купленные им в гастрономе на площади имени генералиссимуса Жукова. – Борька, где закуска?
Строганов оторвал взгляд от расчетов, сдвинул очки на лоб и непонимающим взглядом уставился на гостя:
– Даня, ты? Какая закуска? Ах, да…
– Та-ак, все ясно… – Строгов разочаровано вздохнул и осуждающе нахмурил брови. – Борис, ты неисправим. Одной наукой сыт не будешь!
– Понимаешь, Данька, – Борис Николаевич близоруко сощурил глаза и виновато улыбнулся. – Очень уж интересная задачка нам с Дмитрием Алексеевичем попалась… Я и забыл о закуске… Извини, старик…
– Ладно, – смилостивился писатель и голосом, не терпящим никаких возражений, сообщил:
– Я иду на кухню готовить закуску, а вам на окончание техпроцесса – еще полчаса. Ученые, понимаешь…
Он фыркнул и, на ходу снимая пиджак, удалился в сторону кухни.
По истечению установленного срока стопка листов с расчетами и походный компьютер Бориса Николаевича были решительно вытеснены на самый край стола бутылками с коньяком, тарелками с бутербродами, колбасной и сырной нарезками и прочей снедью, которую Даниил Денисович отыскал в холодильнике у Строганова на кухне и принес из своей квартиры.
Строгов аккуратно разлил коньяк в небольшие бокалы, извлеченные из стенного бара в гостиной:
– Ну, что, мужики, вздрогнем? За возвращение Бориса Николаевича и за знакомство!
Три бокала на мгновение соприкоснулись над столом, и они выпили.
– А вы, Дмитрий Алексеевич, тоже по астрофизической части специализируетесь? – спросил Строгов, откусывая кусок от бутерброда с сыром. – Как и Борис Николаевич?
– Да, по общей теории астрофизики, – закивал Малянов, накладывая в тарелку овощной салат из похожей на широкую ладью салатницы. – Эм-полости, знаете ли, всякие там свернутые пространства… Ну, и прочая дребедень космических масштабов…
– Значит, тоже как-то связаны с космонавтикой… – лицо Строгова почему-то сразу погрустнело. – И что же, часто летаете?
– Ну, в моем возрасте уже особо не разлетаешься, – Малянов печально улыбнулся, – но пару раз на околоземную орбиту мне все же вскарабкаться удалось!
– Возраст! – скептически хмыкнул Борис Николаевич. – Какие твои годы, Димка? Ты же на десять лет меня моложе!
– По хорошему вам завидую, ребята… Вы – летаете… А я… – Даниил Денисович горько вздохнул. – Ладно, как говорится, между первой и второй – промежуток небольшой! Разливаю!
– Данька, опять начинаются твои волжские страдания? – Строганов осуждающе покачал головой и пояснил Малянову:
– Даниил Денисович имеет честь принадлежать к самой первой когорте наших межпланетников. Дима, помнишь перелет Земля – Венера – Земля в девяносто первом?
– Так это тоже были вы? – Малянов уставился на соседа Бориса Николаевича округлившимися глазами. – А я всегда был уверен, что космонавт Строгов и писатель Строгов – это просто однофамильцы!
– Были и мы когда-то рысаками, – Строгов смущенно потупился и развел руками. – Но медицина после того полета к Венере пришла к выводу, что мое место на живодерне. Летать, дескать, мне уже хватит… С тех пор я, Дмитрий Алексеевич, шагаю по жизни кривыми и глухими окольными тропами…
– Ничего себе кривые тропы! – возмущенно встрепенулся Строганов. – Лауреат Ленинской премии, член Литературной Академии, куча читателей… Поклонницы так и виснут на шее… Сына вырастил, который, между прочим, пошел по твоим стопам!
– Тоже стал космонавтом? – поинтересовался Малянов.
– Нет, тоже пошел в писатели, – Строгов криво ухмыльнулся. – Стал бумагомарателем, как и его стареющий папаша…
– Данька, да ты просто старый завистник и клеветник! – захохотал Борис Николаевич и легонько толкнул локтем Малянова:
– Мальчишка – талантище! Через год заканчивает литературный, а уже написал две книги. И какие!
– Давайте выпьем за наших детей, – тут же предложил Дмитрий Алексеевич. – За их счастье и успехи!
Бокалы снова с легким звоном соединились в пространстве над тарелками.
– Ты превращаешься в замшелого и нудного ворчуна, Данька, – Борис Николаевич дружески похлопал Строгова по плечу. – У тебя в семье рождается писательская династия, появляется новая семейная традиция, а ты…
– У меня в семье уже есть двухсотлетняя традиция, – невозмутимо сообщил писатель, аппетитно похрустывая соленым огурчиком. – Все Строговы по мужской линии обязательно получают имена, которые начинаются с буквы «Д»… Даниил, Денис, Дмитрий…
– Нет, ты только посмотри, Дима, на этого злодея! – хохотнул Строганов. – Мало того, что он взял моду закусывать прекрасный армянский коньяк домашними маринованными огурцами, так он еще культивирует махровый комплекс собственной неполноценности! Известный космонавт-герой, популярный писатель, семья у него прекрасная … А он – киснет!
– Борька, но я же больше не могу летать… – грустные морщины залегли вокруг рта писателя. – Как ты не понимаешь простых и очевидных истин? Я – как Пегас, у которого однажды подрезали крылья…
– Зато ты пишешь отличные книги, дорогой мой литературный конь! – решительно и резко возразил Борис Николаевич. – А если еще вспомнить твои футурологические прогнозы…
– Стоп, о моих прогнозах – ни полслова, – писатель протестующее взметнул руки. – Насчет футурологии я уже зарекся, Боря…
– Это с каких же пор? – опешил Строганов.
– Мы с Сорокиным… – Даниил Денисович запустил пальцы за ворот рубашки, ослабляя галстук. – Феликс Сорокин – это мой коллега… Очень хороший писатель, кстати… Так вот, мы с Сорокиным пришли к крайне интересному выводу, Боря. В целом по поводу футурологии и в частности насчет описаний будущего… Чем лучше и ярче описан в книге мир будущего, тем меньше вероятность, что именно этот вариант развития человечества реализуется в действительности.
