Текст книги "Когти Тьмы (СИ)"

Автор книги: Семен Нестеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

– Ты сам выбрал свою участь. У меня есть кое-что получше, – ответил Мильтен, и засунул руку в походную сумку. Его пальцы нащупывали не ключ, и даже не края рунных камней, а шершавую поверхность старого пергамента. Свиток, данный Ксардасом.

Момент настал. Не колеблясь больше, Мильтен, уже твёрже стоявший на ногах и чувствующий восстанавливающуюся циркуляцию магической силы в своём измождённом теле, развернул свиток. Знаки на нём загорелись тусклым багровым светом. Мильтен прошептал активирующее слово, и свиток рассыпался в прах у него в пальцах, разлетаясь на ветру. Никаких следов не осталось. Педро успел лишь бросить удивлённый взгляд на чародея.

Струйка энергии, невидимая глазу, но ощутимая кожей как леденящий сквозняк, рванулась к Педро. Послушник вздрогнул, словно от удара током. Его глаза закатились, оставив видимыми лишь белки, а все мышцы лица затрепетали в немой судороге. Он застыл, вытянувшись в струнку, слюна тонкой ниткой потекла из уголка рта.

Мильтен наблюдал, и в его душе не было ни радости, ни торжества. Лишь пустота и холодная, тяжелая горечь. Ему не было жалко Педро – завистливого, ограниченного глупца. Но цена этого действия отравляла саму его сущность. Найдёт ли он когда-нибудь оправдание своему поступку?

Спустя несколько секунд скрытой борьбы судороги прекратились. Педро медленно опустил голову. Его глаза моргнули и вновь открылись. Они были прежнего цвета, но взгляд в них был чужим – плоским, холодным, словно у глубоководной рыбы, каких иногда удаётся случайно добыть рыбакам. На его губы наползла улыбка. Широкая, неестественная, обнажавшая все зубы. Мильтен никогда не видел на его лице ничего подобного. Это была вовсе не ухмылка самодовольного глупца, а зловещая, безжизненная маска, за которой скрывалось нечто абсолютно иное.

– Открой дверь, – тихо, без эмоций повторил Мильтен. – А затем, когда я пойду с докладом к магистрам, выжди немного и действуй… как велено.

Педро медленно и скупо, будто марионетка на шарнирах, кивнул. Его движения были плавными и чуть замедленными. Он повернулся, достал из-за пояса ключ – большой, железный – и беззвучно вставил его в массивный замок. Скрипнули ригели, с глухим стуком отъехала тяжелая дубовая створка.

Мильтен переступил порог, ощутив на затылке этот стеклянный, нечеловеческий взгляд. Лишь когда дверь закрылась, он смог почувствовать себя спокойнее. Чародей стоял посреди тихого двора, а холод свиткового заклятья медленно отпускал его душу, которая будто была испачкана содеянным. Тишина монастырского двора была оглушительной. Она давила на уши после постоянного гула ветра в ущельях, звона стали и гортанных криков орков. Воздух, густой и сладкий от аромата цветущего винограда и подстриженных трав, казался неправильным, приторным, почти ядовитым. Сделав несколько вдохов и выдохов, он, наконец, пришёл в себя и заметил, что стал предметом внимания всех обитателей монастыря. Но вместо радости от встречи с товарищами по ордену, он ощутил лишь разочарование и даже злость.

Каждый аккуратно подвязанный куст, каждый ровный ряд репы на огороде вызывал у Мильтена приступ глухой, бессильной ярости. Он пошёл по вымощенной камнем дорожке, а ему хотелось растоптать эти идеальные грядки, разворошить муравейник этого лицемерного, сытого спокойствия. Теперь он понимал паладинов. Понимал их сдержанную неприязнь, их усмешки, их взгляды, полные презрения к «монастырским крысам». Они сражались и умирали в грязи, в крови, под стрелами и топорами, в то время как здесь, в нескольких днях пути, другие «служители Инноса» вели дискуссии о сортах винограда и точности молитвенных ритуалов. Его собственная, недавняя мечта остаться здесь, забыться в изучении фолиантов, теперь казалась ему слабостью, почти преступлением.

Шаги его были медленными и тяжёлыми. Истощение валило с ног, земля уплывала из-под ступней. Он не сразу заметил приближающуюся фигуру в алых одеждах мастера огня.

– Брат Мильтен, – голос Горакса был спокоен и бесстрастен, как всегда. Его пальцы легли на локоть мага, придерживая, поддерживая. Касание было прохладным и безличным. – Добро пожаловать. Выглядишь ты… измотанным. Позволь, я провожу тебя в келью.

– Новости… – прохрипел Мильтен, пытаясь выстоять под этим взглядом, полным ложной, как ему казалось, заботы. – Из долины. Нужно немедленно к магистрам. Орки, драконы… Добыча руды невозможна. Лорд Гаронд…

– Магистры сейчас не в церкви, – мягко, но не допуская возражений, перебил его Горакс. – И дневная молитва ещё не началась. Я передам им, что ты прибыл. Они выслушают твой доклад после. А тебе сейчас нужны пища и отдых. Иди, подкрепись и поспи. Ты едва стоишь. Ты не ранен?

Мильтен хотел возразить, сказать, что каждая минута промедления может стоить жизней тех, кто остался в долине. Но силы окончательно оставили его. Ноги подкосились, и лишь рука Горакса удержала от падения. Он беспомощно помотал головой, отвечая на последний вопрос. Быть может, в словах брата по ордену был резон.

Столовая встретила его тем же благополучным, сонным молчанием. Пахло свежим хлебом и луковым супом. Несколько послушников, сидевших за длинными столами, подняли на него глаза, но тут же опустили, испуганно углубившись в трапезу. Он был для них чужим, пахнущим пылью дорог, дымом и чем-то опасным. Выживший не первый раз там, где других ждала смерть.

Он машинально, почти залпом выпил поданную ему миску густой похлебки, не почувствовав ни вкуса, ни температуры. Еда ударила в желудок тяжёлым тёплым комком. Облокотившись на грубую деревянную столешницу, он закрыл глаза. И провалился. Не в сон, а в беспамятство – чёрную бездну, где не было ни орков, ни драконов, ни магистров, лишь блаженная пустота.

Его разбудил робкий толчок в плечо. Он вздрогнул, едва не рухнув со скамьи. Перед ним стоял юный послушник, испуганно таращась.

– Мастер Сальварес… молитва скоро начнётся… Магистры будут там…

– Да… хорошо… – рассеянно ответил Мильтен, после чего послушник тут же убежал.

Сознание возвращалось медленно. Тело ломило, голова была тяжёлой, ватной. Но острой, раздирающей боли и тошноты не было. Обычная человеческая усталость, с которой можно было бороться. Он глубоко вздохнул, провёл рукой по лицу и поднялся. В другой ситуации он мог бы выпить одно из подходящих по случаю зелий, но сейчас он рисковал бы получить передозировку. В последние дни он и так ими слишком злоупотреблял.

Церковь ждала. Магистры ждали. И он пошёл навстречу своей судьбе, чувствуя, как тяжесть поручения Ксардаса ложится на плечи вновь, теперь уже отягощая горечью предательства покой этих стен.

Величественный зал монастырской церкви встретил его гробовой тишиной, нарушаемой лишь шелестом тканей да мерным дыханием собравшейся братии. Воздух, густой от запаха ладана и воска, казалось, вибрировал в такт беззвучному напряжению. Алые, с почти чёрными кожаными вставками мантии магов, словно капли крови, темнели на передних скамьях, в то время как более светлые красные одеяния послушников сливались в бледное, почти призрачное пятно на задних рядах. Все взоры были устремлены вперед, к алтарю, где под сенью золотого символа Инноса стояли магистры.

Сердце Мильтена учащенно забилось. Он сделал шаг вперед, намереваясь пройти к алтарю и прервать этот торжественный покой безотлагательными вестями. Каждое мгновение промедления казалось предательством по отношению к оставшимся в долине.

– Достопочтенные магистры, – его голос, хриплый от усталости, гулко прозвучал под сводами, – я прибыл из долины рудников. У меня важнейшие известия о…

Магистр Пирокар, первый среди равных членов совета монастыря, являвшийся не просто магистром, но и настоятелем, мягко, но непререкаемо поднял руку, останавливая его. Жест был исполнен такой спокойной власти, что слова застряли у Мильтена в горле.

– Всему свое время, брат Мильтен, – тихо произнес Пирокар, и его голос, казалось, заполнил собой всё пространство. – Сначала помолись со всеми. Иннос ждет твоего сердца, а уши наши не разбегутся.

Внутренне Мильтен взбунтовался. Молиться? Теперь? Когда там, за стенами, льется кровь? Гнев и отчаяние подступили к горлу едким комом. Но он видел неподвижные мантии магов, ощущал на себе тяжелый, ожидающий взгляд Пирокара. Спорить здесь и сейчас значило перечеркнуть всё, ради чего он пришел. В этом месте были свои законы, и ему было их не изменить.

Опустив голову в формальном, но лишенном смирения поклоне, он стиснул зубы и отступил, ища свободное место на скамьях. Его взгляд упал на знакомое лицо монастырского алхимика, сидевшего во втором ряду. Тот встретил его взгляд и едва заметно, приветливо улыбнулся, молча указав взглядом на свободное место рядом с собой. Мильтен подошёл и опустился на жесткую деревянную скамью.

Церемония началась. Никто не произносил слов вслух. Молитва была безмолвной, коллективным погружением в себя, под сенью могущества Инноса. Это было похоже на одну долгую, тягучую минуту молчания, наполненную не скорбью, но неким недоступным, всепоглощающим трауром по чему-то безвозвратно утраченному. Свет от священного пламени мерцал на суровых лицах магов, делая их похожими на изваяния.

Поначалу каждая клеточка Мильтена противилась этому вынужденному бездействию. Мысли метались, возвращаясь к задымленным руинам возле замка Минненталя, к лицам паладинов, к зловещему заданию Ксардаса. Он ловил себя на том, что его пальцы бессознательно сжимаются в кулаки, а челюсти напрягаются до боли в скулах.

Но постепенно мирная тишина, тёплый свет и монотонное дыхание сотен людей сделали своё дело. Напряжение стало спадать, уступая место глухой, всепоглощающей усталости. Сопротивление сменилось вынужденным принятием. Он закрыл глаза, пытаясь хотя бы имитировать погружение в молитву. И странным образом, спустя несколько минут, ему стало легче. Неприязнь к этому месту, ярость и нетерпение отступили, растворившись в густом, насыщенном магией воздухе. Он смог, наконец, просто сидеть. Не думать. Не анализировать. Просто быть. Впервые за долгие недели его разум не искал лихорадочно решений, не прокручивал худшие сценарии. Атмосфера общей молитвы, была густой от магии и буквально целительной. Мильтен сидел с опущенной головой, ощущая, как остатки нервного напряжения покидают его тело, уступая место непривычному, мистически неестественному спокойствию. Острый, режущий срочностью страх за тех, кто остался в долине, притупился, отодвинулся, словно затянутый туманом божественного благословения. Слова, которые ещё час назад рвались наружу с силой вырвавшегося из берегов потока, теперь покорно ждали своей очереди, уложенные в стройные, логичные цепочки.

Но искренней молитвы так и не вышло. Слова обращений к Инносу казались пустыми и чужими. Он смог расслабить тело и даже разум, но не душу. Где-то в глубине, за стеной нахлынувшего спокойствия, все так же тлела тревога, и ждало своего исполнения тёмное обещание, данное Ксардасу. С минуты на минуту что-то случится, одержимый начнёт действовать. Мильтен, хоть и чувствовал себя намного лучше, всё же лишь имитировал покой, как опытный актер на сцене, в то время как за кулисами уже готовятся к следующему, решающему действию.

Магистр Пирокар, закончив финальную, особенно мощную часть молитвы, почти дословно повторявшую древнюю Клятву Огня, жестом отпустил братию. Белые и алые одежды зашелестели, заполняя зал мягким гулом шагов. Но трое магистров на своих каменных тронах за алтарем не двинулись с места. Их взгляды, тяжёлые и проницательные, были прикованы к Мильтену.

И когда зал опустел, Пирокар кивнул ему.

– Подойди, брат Мильтен. Мы готовы слушать.

И он начал рассказ. Спокойно, размеренно, подавляя остатки внутренней дрожи. Он говорил о том, как до конца исполнял свой долг, как помог паладинам добраться до замка, как их худшие опасения подтвердились. Он описывал пробудившиеся силы Белиара, упомянул о личной встрече с древним злом – драконами, чьи тени нависали над долиной. Голос его не дрогнул, когда он сообщил о тяжелых потерях среди паладинов, об осаде орков, о перекрытом орками пути в Минненталь и о полной невозможности возобновить добычу магической руды в нужных королю объёмах.

– Мы смогли добыть лишь несколько ящиков, – заключил он, констатируя горький факт. – Это меньше самых пессимистичных прогнозов. И даже это невозможно доставить не то что в порт, но даже сложно пронести в сам замок. Осада продолжается. Первоначальный план провалился, достопочтенные магистры. Его необходимо срочно менять. Нужны значительные подкрепления. Именно поэтому я вернулся.

Пирокар приоткрыл рот, чтобы задать вопрос, его брови сдвинулись в глубокой задумчивости. Но в этот миг оглушительный грохот разорвал монастырскую тишину.

Звук был похож на удар гигантского молота по наковальне, но при этом сопровождался яростным шипением и свистом раскаленного воздуха – этот звук легко узнавал любой маг огня. Своды церкви как будто бы даже дрогнули, с люстр посыпалась пыль. Магистры, нарушив вековое спокойствие, разом вскочили со своих тронов.

Прежде чем кто-либо успел что-то понять, в распахнутые двери зала ворвалась фигура, появление которой здесь было столь же немыслимо, как явление призрака средь бела дня. Это был магистр Таламон. Старый, седой, как лунь, хранитель артефактов и библиотеки, которого последний раз видели на поверхности земли многие месяцы назад. Его лицо, обычно бледное и безмятежное, было багровым от ужаса и нечеловеческого усилия. Он бежал, спотыкаясь, его глаза были выпучены.

– Украден! – его голос, обычно тихий и мерный, вырвался хриплым, надорванным визгом, от которого кровь стыла в жилах. Он вбежал в центр зала и, задыхаясь, выкрикнул слова, повергшие всех в оцепенение: – Глаз Инноса! Украден!

Величественный зал поглотила абсолютная, зловещая тишина. Спокойствие, которое всего минуту назад казалось незыблемым, было взорвано, как хрупкое стекло. Мильтен почувствовал, как по его спине пробежал ледяной холод. Его доклад, драконы, орки, руда – всё это в одно мгновение стало мелочью, детским лепетом на фоне катастрофы, которая только что обрушилась на них. Только увидев реакцию умудрённого опытом старого магистра можно было в полной мере осознать, что значит эта реликвия для ордена.

Хаос во дворе монастыря был оглушающим, но, как ни странно после такого взрыва, локальным. Мощный магический выброс, устроенный магистром Таламоном в праведном гневе, вывернул наружу лишь массивные въездные ворота, оставив стены почти нетронутыми. Каменная пыль медленно оседала на аккуратные грядки, припорошив розы и виноград серой пеплом. Несколько магов уже были за пределами монастыря, вглядываясь в даль с пылающими руками. Один из них, самый молодой, швырнул в пустоту озера последний огненный шар, который, пролетев над водой, бессильно погас, подняв облако пара. Остальные уже опустили руки, понимая тщетность этого обстрела.

Сам Таламон, держась за грудь и с трудом переводя дух, стоял перед Пирокаром. Его обычно невозмутимое лицо было искажено гримасой ужаса и отчаяния, совершенно неподобающей его возрасту и статусу.

– Око… Глаз Инноса… Похищен! – слова вырывались у него снова и снова, прерывисто и сбивчиво. – Послушник… Педро… Прокрался в библиотеку… во время молитвы! Я… я заметил его, когда он уже убегал. Бросился к тайнику… книга на полу… пусто! Пусто, Пирокар! – его голос сорвался на визгливую ноту, и он схватил магистра Пирокара за плечо, и даже немного потряс. – Я кинулся за ним, но… возраст… эти проклятые секунды… Увидел, как он захлопнул за собой калитку! В отчаянии… я пытался ударить его телекинезом… но он успел отскочить за ворота… Я бросился к вам, когда остальные погнались за ним.

Тут к ним подошёл мастер Горакс и продолжил:

– Мы не смогли его достать. Он прыгнул в озеро! Как демон, проплыл под водой метров сто и исчез из виду за скалой! Братья видели его силуэт под водой, но ничего из наших заклинаний до него не дотянулось.

Мильтен стоял в стороне, ощущая себя оглушённым, будто по голове ему действительно ударили тем самым пресловутым пыльным мешком. В ушах звенело, а внутри бушевала буря. Он поступил верно? Этот вопрос гвоздем засел в его мозгу, повторяясь, будто зацикленный. Как сквозь сон, он слышал обрывки распоряжений: магистры отправляли самых быстрых и ловких послушников в погоню по длинному пути, с наказом не прикасаться к артефакту голыми руками, когда отберут его у предателя. Никто не последовал за беглецом напрямую в ледяную воду. Такой прыжок считался самоубийственным. Шансы выжить, конечно, имелись, но потерять создание, ударившись о водную гладь, а затем утонуть было более вероятным исходом. Мастер Горакс уже организовывал ремонт ворот, его голос, обычно спокойный, теперь был резок и сух.

Больше всех ярился магистр Серпентес. Он лично отбирал группу преследователей, и его наказ был краток и жесток:

– Убить. Не слушать, не вести переговоров. Только смерть предателю. Никакой пощады.

Никто не возразил. Лица остальных магов были как окаменевшие. Другие магистры высказывали опасения, что кража Ока – лишь отвлекающий маневр, и приказали готовиться к обороне монастыря. Ни одному магу не разрешили присоединиться к погоне – они были недостаточно быстры в силу возраста, да и их магические силы могли понадобиться здесь, если это ловушка. Если же это диверсия одиночки, то с послушником должны были справиться другие послушники.

Именно тогда Мильтен вызвался дежурить у ворот. Ему отчаянно не хотелось ни с кем говорить, ни отвечать на вопросы, и этот пост стал идеальным убежищем. Магистр Пирокар даже поблагодарил его – ставить послушника на стражу после случившегося было бы безумием. Для всех было очевидно: Педро пал жертвой влияния Белиара. Вспомнились доклады Мильтена о болотных культистах, и все кусочки сложились в одну ужасную картину. Но главной загадкой оставалось одно: откуда послушник, не имевший доступа к тайнам, узнал о местонахождении тайника?

Магистры удалились на срочное совещание, чтобы выяснить, кто мог проговориться или как Педро мог подглядеть. Сам Мильтен был вне подозрений – как выходец извне, он просто ещё не мог знать, где хранится Око. Даже Корристо, будучи выходцем из Нордмарского монастыря, не мог рассказать своему ученику об этом. Всё складывалось для него лучшим образом, но вместо облегчения он чувствовал лишь тяжкий камень на душе.

Ворота, у которых всего лишь погнуло петли, быстро починили, и Мильтен остался один в прохладной вечерней тишине. Словно в дурном дежавю, он вернулся к дням своего ученичества, когда Корристо в качестве то ли испытания, то ли наказания, сам Мильтен так до конца и не понял, заставлял его дежурить у обители, опасаясь людей Гомеза. Тогда это казалось ему паранойей старика, унизительным наказанием и поводом для того, чтобы прекратить настоящие уроки. Теперь же он понимал – старый маг во многом был прав. Терпение и смирение были важны для мага огня, по крайней мере, для того, чтобы не переоценивать свои силы и не предпринимать поспешных действий, которые могут стоить жизни. А что, если бы тогда, в те дни сомнений и гнева, и до того, как из учебника, написанного Ксардасом, он узнал о способах ментальной защиты, демон попытался искусить его самого? Смог бы он устоять? Или пал бы жертвой превосходящей силы, как и Педро?

Он простоял так несколько часов, погруженный в мучительную рефлексию, пока тишину не прервал до боли знакомый голос. Нет, не голос в его голове, не вернувшееся эхо Белиара, а нечто совершенно иное, живое и реальное.

– Мильтен? Что ты здесь делаешь?

Везунчик стоял перед ним, его лицо выражало чистейшее недоумение. Он смотрел на мага в красной мантии, одиноко стоявшего на посту у ворот, и в его глазах читался немой вопрос: «Какого чёрта?»

Глава 25. Пучина тьмы

Нектара слаще нет, чем взгляда увяданье,

Агонию людскую как будто пиво пьёт

Отрада для него – других живых страданье,

И скоро тьма внутри последний свет убьёт.

Прах тысячелетий кружился в лучах слабого света, пробивавшегося сквозь разломы в сводах древнего храма. Райвен стоял на пороге, за его спиной теснилась горстка бывших каторжников – крепких, испуганных и алчных до обещанной доли золота. Он снова привел их сюда, в этот зал с плоскими, «пряничными» статуями, что однажды едва не размозжили ему череп.

– Не бойся их, – успокаивал Кхардимон. – Они узнали хозяина. Теперь они как послушные псы. Но храм хранит и другие сюрпризы, не все из которых ведомы даже мне.

Работа закипела. Люди, подгоняемые окриками барона, принялись разбирать каменные завалы, некогда перекрывавшие проход вглубь святилища. Вскоре раздался первый предсмертный крик – один из рудокопов, сдвинув с места массивную плиту, провалился в скрытую яму, на дне которой торчали покрытые ржавчиной шипы. Агония была недолгой, но Ворон, стоя на краю ловушки, вслушивался в каждый стон, в каждый хрип. И сквозь привычную холодную расчетливость он почувствовал нечто новое – слабый, едва уловимый привкус наслаждения, будто глоток прохладной воды в знойный день.

– Чувствуешь? – прошептал Кхардимон. – Искра. Но это ничто. Смерть впустую, как выплеснутая на землю кровь. Чтобы обратить на себя взор Владыки, нужно больше. Белиар, в отличие от скупого Инноса и безразличного Аданоса, щедр к тем, кто служит ему верой и правдой. Но дар его требует дани. Высшей дани – жизни разумного существа, способного осознать весь ужас своего конца. Чем явственнее это осознание и чем дольше тянется борьба надежды и отчаяния, тем сильнее становится поток силы. Для лучшего эффекта оружие тоже должно быть не простым железом, но магическим проводником, посвященным Ему.

Ведомый указаниями духа, Ворон нашел скрытый механизм. С громким скрежетом часть стены отъехала в сторону, открывая потайную келью – убежище, где ещё в эпоху Яркендара, когда верховным богом был Аданос, укрывались первые тайные почитатели Белиара.

– Тысячелетие я был призраком в этих стенах, – шептал он, и в его голосе звучала старая, незаживающая боль. – Пленённый собственным народом, чей развитый культ духов предков с помощью священных ритуалов не давал душам вождей и жрецов уйти в чертоги Белиара, обрекая нас на вечное блуждание меж мирами. Я понял лишь на собственном опыте, как мы ошибались, нарушая естественный порядок вещей. Лишь слияние с Белиаром дарует истинный покой, – он сделал паузу, будто задумавшись, – и истинную мощь. Возможно, если бы народ не покинул Яркендар, то моё вечное посмертие не превратилось в заточение – я мог бы общаться с жрецами, и даже с другими духами. Но случилось то, что случилось… За эти годы почти все духи предков истлели, за исключением лишь немногих избранных, самых высокопоставленных, чьи гробницы содержали очень много энергии из-за близости жил магической руды… Я был одним из них. И я многое осознал за это время. Благословение превратилось в проклятие. Теперь мы должны завершить то, что начал Радемес – вернуть «Коготь Тьмы», священный меч Белиара, в этот мир.

– Кто такой Радемес, учитель? – прервал Ворон монолог Кхардимона.

– Радемес… Так сразу не объяснишь. Он и величайший предатель, и одновременно герой, и, возможно, даже пророк Белиара. Но теперь он лишь тень, которая если и выжила, то стала частью меча, ещё одной поглощённой им сущностью. Отец Радемеса был величайшим героем. Таким же легендарным, как для Миртаны Робар – не тот король, что воспользовался его именем, а мифический герой, запечатавший один из Храмов Белиара. Так вот, Куарходрон, отец Радемеса, был первым, кто поверг в войне одного из могущественных демонов, не просто изгнав его в другой план бытия, а не дав ему возродиться вновь. Он вставил часть его подобного камню сердца в основание, в пяту клинка. Дело в том, что могущественному порождению бездны не составило бы труда сбежать, если бы его тело было уничтожено. Сохранение же части, в форме меча, и, конечно, наложение могущественных печатей подчинения, не позволило сущности демона сбежать. Насколько я знаю, хоть это и было сильно позже, ваш Робар поступил также, но использовал для этой цели не только меч, но и некий амулет, тем самым разделив сущность демона надвое, и практически лишив его тем самым рассудка. Мудрый ход, говорящий о том, что, несмотря на уничтожение Яркендара, люди усвоили ошибки прошлого. Но об этом я знаю очень мало, ведь информация приходилось собирать по клочкам. До тебя никто не мог долго переносить моё общество… Но вернёмся к Радемесу. Клинок стал вечной темницей демона, а его мощь частично передалась оружию. Однако он сохранял подобие разума и мог влиять на тех, кто держал его в руках. Для имевших сильную волю воинов этот меч был всего лишь могучим оружием и не мог оказывать на их поступки существенного влияния. Радемес тоже был умелым бойцом и хорошим лидером. Но над ним довлел груз того, что он был сыном слишком великого человека, а время было спокойным, не давая повода серьёзно отличиться. Орки, драконы и демоны отступили собираться с силами и вряд ли бы высунули нос из своих укрытий в ближайшие десятилетия. Трудно было даже представить, как Радемес сможет превзойти славу отца или хотя бы приблизиться к тому уровню уважения, которое имел в обществе его родитель. Но отец верил в него и когда стал стар, передал ему Коготь. Скрытый в клинке демон умело разжёг его скрытые желания, превратив в настоящую одержимость идею, что Яркендару нужны реформы, а культ предков, вместе со жрецами Аданоса мешает развитию. В итоге сын героя открыто пошёл против жрецов, за что и был объявлен еретиком и жестоко наказан. Я лично захлопнул за ним двери ловушки. Но ненадолго пережил его, будучи убит заговорщиками, которые скрывались как раз в этой комнате, куда мы заходим. Всех предателей я убил, и спасти Радемеса из западни им не удалось. Но полученные в бою раны оказались смертельны… Пришёл в себя, если можно так выразиться, я уже бесплотным духом, не способным повлиять на дальнейшие события напрямую.

В центре кельи, на грубом каменном алтаре, лежал длинный кинжал из черного обсидиана. Его лезвие, отполированное до зеркального блеска, казалось, впитывало в себя весь скудный свет. Когда Ворон взял его в руку, холодок прошел по его жилам, обещая нечто большее, чем смерть. На самом деле это был даже не обсидиан, а очень похожий на него внешне материал – благословенный камень, наполненный эманациями тьмы и смерти.

Из всей команды рудокопов в пять человек до конца, преодолев все ловушки, добрался лишь один рудокоп – коренастый, молчаливый детина, имени которого барон даже не помнил. Он смотрел на Ворона с надеждой, вытирая пот с лица. Конечно, внутренний диалог Райвена с Кхардимоном был для него неведом.

– Командир… мы это сделали. Проход очищен.

Ворон медленно повернулся к бывшему рудокопу, и в его глазах вспыхнули отголоски багрового света, казавшиеся лишь бликами от факела.

– Да, ты хорошо поработал. Теперь, пришло время награды. Высшей награды, какую только можно заслужить.

Он двинулся к нему, и в его движениях была звериная грация. Подчинённый не успел даже удивиться, когда обсидиановый клинок вошел ему под ребра. Боль была острой и обжигающей. Ворон, глядя в широко раскрытые, полные непонимания и ужаса глаза умирающего, тихо прошептал:

– Ты стал ступенью на моем пути к возвышению. Камнем в основании новой эпохи. Белиар вознаградит тебя за эту жертву лучше, чем любые земные богатства.

Он вытащил клинок и толкнул обессилевшее тело на алтарь. Кровь, алая и горячая, хлынула на черный камень, и в тот же миг Ворон почувствовал будто бы удар по голове – дезориентирующую волну силы, которая нахлынув, вызвала переходящую в эйфорию боль, а затем вспышку в памяти.

Полет. Ветер бьет в крылья, черные, как сама ночь. Внизу – лес, а в нем – страх, такой вкусный и насыщенный. Чужой разум, примитивный и яростный, сливается с его собственным, но он сохраняет контроль и отдаёт приказы стае варгов, указывая им на двуногую добычу. Он – вестник, пророк, пернатая длань Владыки…

Видение длилось мгновение, оставив после себя лишь призрачное ощущение свободы и мощи, давно забытое за годы заточения в человеческом обличье под магическим барьером. Ворон глубоко вздохнул, и на его лице застыло выражение торжествующей уверенности. Это было не случайное видение – это было благословение, знак от тёмного бога. Напоминание о том, кем он был, и обещание того, кем он станет.

* * *

Воздух в палатке Ворона был густым и тяжёлым, пахнущим дымом, кожей и едва уловимым, сладковатым душком тления, который, казалось, исходил от самого хозяина. Сегодня был знаменательный день – прибыло первое подкрепление, собранное Декстером. Небольшая ватага разбойников, частью состоявшая из беглых каторжников, частью из давно обживших чащи Хориниса лесных разбойников. Декстер не мелочился, и, привлекал всех, до кого мог дотянуться. Кого-то соблазнял посулами богатства, власти и титулов в новом королевстве, которое возникнет на Хоринисе под властью Ворона. Кого-то силой и угрозами, а то и просто тащил волоком – с будущими рабами не миндальничали. В этот раз прибыли как рабы для шахт, так и потенциальные надсмотрщики. И лидер последних, некий Эстебан, жаждал аудиенции. Ворон не спешил, заставив новичка почувствовать своё место. Простые разбойники были оборванцами по сравнению с его гвардией, достойной настоящего именитого лорда. Всё же, в замке долины рудников было множество образцов прекрасного снаряжения, самое лучшее из которого, конечно, теперь было в распоряжении людей бывшего рудного барона. Поэтому он мог позволить себе смотреть на новобранцев свысока. Это он был здесь главарём, он мог дать им всё. Они же были просто не в меру наглым расходным материалом, который, впрочем, можно было применить с пользой.

Эстебан вошёл с развязной улыбкой, которую не скрывала его всклокоченная борода. Его глаза, быстрые и жадные, мгновенно оценили убранство походного шатра, надолго задержавшись на массивном, окованном железом сундуке в углу.

– Лорд Райвен, – голос его звучал подобно скрипу не смазанной телеги. – Декстер передаёт тебе привет и новые, как он выразился, руки. Меня зовут Эстебан. Я привёл новых рабочих и отряд крепких парней, чтобы держать холопов в узде. Надеюсь, что Декстер не соврал про хорошую оплату?

Ворон, неподвижный, как идол в своём чёрном, убранном перьями гарпий доспехе, медленно перевёл на гостя взгляд, в котором не было ничего, кроме ледяного безразличия.

– Золото – это топливо, Эштебан, – глухо прозвучал его исказивший на западный манер имя прибывшего голос, будто доносящийся из глубины колодца. – Без него не выжить, без него не построить новый порядок. И у нас его вдоволь, его хватит всем верным людям. Говори, чего ты хочешь на самом деле. И что можешь предложить. Только хорошо подумай. Второго шанса не будет. Чем ты можешь быть полезнее, чем раб в шахте?