Текст книги " Воспоминания о Тарасе Шевченко"

Автор книги: Сборник Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

«Русские полководцы» (СПб., 1845). Помещенные в последней из них портреты работы Шевченко

положительно оценены В. Белинским.

...прожил у меня месяца два...– поэт находился у В. Г. Шевченко в Корсуне около двух недель.

...не осталось ни одного уголка, не зарисованного им в альбом.– Из корсунского альбома поэта

сохранились (ГМШ) только тридцать разрозненных листов. На одном из них изображена хата среди

деревьев над речкой и есть надпись Шевченко: «В Корсуне».

...кинули в Петропавловскую крепость...– Шевченко был заточен в 1847 году в казематы внутренней

тюрьмы III отделения, находился там почти полтора месяца.

...выслали прямиком за Арал, в солдаты...– Поэт был сослан в Орскую крепость, а потом, в 1850 году,

– в Новопетровское укрепление на полуострове Мангышлак. На берегах Аральского моря он пребывал

во время Аральской описной экспедиции в 1848 – 1849 годах.

...офицер... стал просить благословения...– Речь идет об есауле Уральского казачьего войска

начальнике Косаральского форта Даниле Черторогове. Этот эпизод описан Шевченко в дневнике и

повести «Близнецы».

...Бутаков упросил начальство Тараса...– Бутаков Алексей Иванович (1816 – 1869) – русский

географ и мореплаватель, начальник Аральской экспедиции 1848 – 1849 годов, в состав которой был

включен Шевченко как художник.

Парчевский Никодим Павлович(1812 – 1867) – помещик, владелец Межиречско го поместья, в него

входило и село Пекари. Каневского уезда, вблизи которого Шевченко собирался купить участок земли для

усадьбы.

...Все письма Тараса я вам выслал...– то есть в редакцию Львовского журнала «Правда», где были

напечатаны воспоминания В. Г. Шевченко.

Васильчиков Илларион Илларионович(1805 – 1863) – князь,с 1852 года – киевский, подольский и

волынский генерал-губернатор.

...уж не приглянулась ли ему... П. Шулячивна, как вдруг Шевченко прямо пишет о Харите.– Речь идет

о домашней учительнице детей В. Г. Шевченко Шуляк На-/471/талье Романовне (род. в 1837 г.), на

которой советовал поэту жениться В. Г. Шевченко, и его прислуге Харитине Васильевне Довгополенко (по

мужу – Гриненко, род. в 1841 г.).

...нашел себе какую-то Лукерью, привезенную кем-то в Петербург...– Полусмакова (Полусмак)

Лукерья Ивановна (1840 – 1917), невеста Шевченко, бывшая крепостная Н. Я. Макарова, отпущенная на

волю, родом из с. Липового Рога возле Нежина. Служила горничной у сестры Макарова В. Я.

Карташевекой в Петербурге. Шевченко посвятил ей стихотворения «Ликері», «Л.» («Поставлю хату і

кімнату »), нарисовал ее портрет (Т. X. – № 55). Разрывом с Лукерьей навеяно его стихотворение

«Барвінок цвів і зеленів». Позже Лукерья вышла замуж за парикмахера Яковлева и жила в Царском Селе,

после смерти мужа в 1904 году переехала в Канев. В 1911 году участвовала в ознаменовании

пятидесятилетия со дня смерти Шевченко. С ее слов написаны воспоминания о поэте (опубликованы К.

Широцким в журнале «Літературно-науковий вісник». – 1911. – № 2. – С. 275 – 289; в силу их

неточности и явной необъективности здесь не перепечатываются).

...пригласил к себе в гости старый священник...– Кошиц Григорий Иванович (род. в 1797 г.), у

которого Шевченко батрачил в детстве (см. об этом воспоминания П. Г. Лебединцева и Ф. Г. Лебединцева).

...за Тараса вступилась сестра Ярина...– Здесь ошибка. Рассказывая об этом эпизоде в повести

«Княгиня», Шевченко связывал его не с Ириной, своею младшею (на два года) сестрой, а со старшей

сестрой – Катериной.

36

П. Г. Лебединцев

ТАРАС ГРИГОРЬЕВИЧ ШЕВЧЕНКО

(Некоторые дополнения и поправки к его биографии)

В прошлом месяце вышла в Киеве книга «Жизнь и произведения Тараса Шевченка» М.

К. Чалого, обратившая уже на себя внимание читающей публики богатством сообщаемых

ею новых материалов для биографии и характеристики поэта. На наш взгляд, и в этой книге,

как и во всем, что писано было о нашем поэте, начиная с его автобиографии, помещенной

когда-то в «Народном чтении», есть еще довольно пробелов и неточностей; их-то мы и

хотим дополнить и поправить нашими личными воспоминаниями о покойном Тарасе

Григорьевиче, нашем ближайшем земляке, который был известен нам в то еще время, когда

никто не мог прозреть в нем великого поэта и когда он был просто «наймитчуком» у о.

Григория Кошица, приходского своего пастыря, и погонял его буланую кобылу.

С. Кирилловка, в котором родился Т. Г. Шевченко, принадлежало к составу Ольшанского

имения, доставшегося племяннику светлейшего князя Г. А. Потемкина-Таврического,

действительному тайному советнику Василью Васильевичу Энгельгардту. Последние годы

своей жизни В. В. Энгельгардт провел в м. Ольшаной, где у него был большой деревянный

дом с тенистым парком, псовая охота и оркестр, для помещения коего построен был целый

ряд домиков, выходивший на базарную площадь, против помещичьего дома. Барин жил и

умер холостяком, но имел двух сыновей от некоей метрессы польки или немки, которая

похоронена в с. Кирилловке с северной стороны приходской православной церкви. Ольшана

с Тарасовкой, Зеленой, Вербовкой, Вороновкой и Сегединцами перешла к В. В.

Энгельгардту по наследству от Потемкина, а Кирилловка, Гнилец, Петрики, Моринцы и

Пединовка им куплены. По смерти Василия Васильевича в 1830 г. ольшанское имение

перешло к родной его сестре Александре Васильевне Браницкой, а Кирилловка, Моринцы и

другие благоприобретенные села вместе с капиталами покойного составили собственность

незаконнорожденных его сыновей, из коих полковник гвардии Павел Васильевич

Энгельгардт стал владельцем Кирилловки и помещиком Тараса Шевченка.

При жизни В. В. Энгельгардта управляющим всего Ольшанского имения был некто

Дмитренко, православный, а конторщиком или секретарем его канцелярии в Ольшаной —

Федор Штанько, огромного роста бас; делопроизводство все велось на русском языке. По

смерти В. В. Энгельгардта управляющими являлись уже поляки, которые привели с собою

целую фалангу своих соплеменников, получивших должности экономов, лесничих, писарей

и т. под., вместе с тем в экономическом управлении введено делопроизводство на польском

языке, что продолжается и ныне. Кирилловка, Моринцы, Сегединцы и Пединовка

представляют из себя и ныне обширный лес /39/ садов, наполненных большими

яблоневыми, грушевыми, сливными и черешневыми деревьями. Ольшана, Зеленая и

Тарасовка менее богаты садами. Крестьяне Энгельгардта жили в полном достатке,

пользуясь своими большими садами, левадами и прудами и отбывая нетяжелую барщину,

введенную Энгельгардтом. Хаты крестьянские были построены в замки из дубовых,

липовых и берестовых брусьев с хорошими при них клунями, дворами, которые обнесены

были высоким дубовым частоколом. Тяжесть барщины и обеднение крестьян появились с

переходом Ольшанского имения во владение А. В. Браницкой, под управлением поляков.

Тарас Григорьевич Шевченко родился на свет при В. В. Энгельгардте, когда в

ольшанском имении польского духу и польской речи не было и в помине и когда живы были

еще воспоминания о гайдаматчине, о набегах крымских татар, о сожжении в Ольшаной

Даниила Кушнира и другие. В раннем детстве расстался он с сестрой Катериной, которая

37

вышла замуж в с. Зеленую за крестьянина Антона Красицкого, высокого и стройного

мужчину, бывшего соседом моего отца. По ее рассказам не раз Тарас прибегал к ней и в

Зеленую пешком, босой и полунагой, со всякой нечистью в голове, бродя из села в село,

почему она называла его «приблудой».

Первый учитель Тараса Григорьевича Шевченка стихарный дьячок с. Кирилловки Петр

Федорович Богорский был сыном священника с. Верещак, учился в бывшей киевской

академии до среднего класса риторики, а по изучении при архиерейском хоре церковного

устава и нотного пения в 1824 г. определен дьячком в с. Кирилловку; в 1827 г. он имел от

роду 27 лет. Он-то приютил и просветил книжною мудростию блуждавшего по селу Тараса

и ввел в связь с диаконом м. Лысянки – маляром, дьячком с. Тарасовки, маляром с.

Хлипновки и другим грамотным людом, стоявшим выше крестьянской среды. По

свидетельству покойного священника с. Кирилловки о. Григория Кошица, Богорский сам

добровольно принял к себе Тараса и никто ему за него ничего не платил. [Каким-нибудь

горьким пьяницей он не был, хотя на требах и в обществе не отставал в выпивке от своих

прихожан. (...) Не возьми его Богорский к себе в науку, Тарас, верно, затерялся бы в числе

других сельских детей.] Что дьячок посылал Тараса читать псалтырь над покойниками, за

это нельзя его осуждать: таков был общий в церковных школах обычай, чрез который

мальчики приобретали навык в чтении; обычай этот нравился самим родителям детей, а

дьячка облегчал в исполнении лежавшей на нем обязанности, служа некоторым возмездием

за даровое обучение. А если вспомнить обычаи и городских училищ того времени, гимназий

и пансионов, в которых не щадили лозы для шалунов детей, то нечего удивляться, что

дьячок Богорский не особенно нежен был с мальчиком такого предерзливого и

непостоянного нрава, каким был Тарас Шевченко во время своего детства.

В доме священника Иоанна Нестеровского Тарас не жил и ничему не учился у него, да и

не мог учиться, так как Нестеровский был уже стар для того, чтобы учить грамоте, а жил он

некоторое время у другого священника той же кирилловской церкви о. Григория Кошица,

исполняя обязанности хлопца-погоныча, присматривавшего за скотиной и запрягавшего

буланую и широкохвостую кобылу его, что вспоминалось и впоследствии, во время двух

приездов Тараса Григорьевича в Кирилловку в 1845 и 1859 г. Покойная жена о. Григория

передавала нам, что, находясь в ее доме, Тарас в зимние вечера всегда в кухне что-нибудь

читал про себя, как грамотный мальчик, а по словам о. Григория, Тарас в кухне его выучил

две кафизмы /40/ из псалтыря. Полагаем, что в доме о. Григория Тарас Григорьевич не был

ничем обижен, так как о. Григорий был человек весьма достаточный, имевший хорошее

хозяйство и два больших сада при доме, а жена его была очень добрая женщина, оба же они

вели жизнь довольно патриархальную, проводя дни и вечера вместе с своею прислугою в

большой чистой кухне, занимавшей половину дома, и только для отдыха и приема гостей

отделялись от своих слуг в свои светлицы, состоявшие из двух небольших комнат на другой

половине дома. Впрочем, отзывы о. Григория были не в пользу Тараса Григорьевича: он и

впоследствии называл его все-таки «ледащим», т. е. неспособным к какому-либо

хозяйственному делу. Хотя я бывал часто в доме о. Григория Кошица, сын которого Иван

учился вместе со мною и моими братьями в богуславском училище и ездил туда на оной

буланой кобыле, но, к сожалению, не приметил я тогда погоныча, в душе которого таился

поэтический гений. От о. Григория Тарас взят к управляющему в прислугу и вскоре

отправлен в Вильну к Энгельгарту.

Жители сел, смежных с Ольшаной, особенно женщины, предпринимали иногда

путешествие в лебединский «панянский» (девичий) монастырь, отстоящий от Кирилловкы

на 35 верст. Монастырь этот с церковью во имя св. Николая основан в 1779 г. тремя

вышедшими из Молдавии монахинями Трифиллиею, Дарьей и Февронией, а церковь

устроена при участии первого ктитора из крестьян Николая; мужским он никогда не был, в

8-ми же верстах от него, в конце с. Лебедина, существовал до 1840 г. отдельный мужской

лебединский георгиевский монастырь, основанный в XVII веке и упраздненный в 1845 году

38

при митрополите киевском Филарете. С событиями 1768 года ни тот, ни другой монастырь

ни в какой связи не состояли. Мотронинский монастырь, называемый у г. Чалого

Лебединским, где по преданию гайдамаки освятили свои ножи пред Колиивщиной 1768 г.,

находится в 40 верстах далее Лебединского монастыря, близ м. Жаботина, в мотронинском

лесу. Таким образом, в рассказе о путешествии Тараса в лебединский монастырь г. Чалый

смешал три монастыря в один. Неудивительно, он говорит по преданию или по слуху. .

И. М. Сошенко, открывший Тарасу Григорьевичу дорогу к высшему образованию, был

родом из местечка Богуслава Киевской губернии, отстоящего на 40 верст от с. Кирилловки,

сын мещанина, и до поступления в Академию художеств учился живописи в м. Ольшаной у

шляхтича Превлоцкого, довольно хорошего живописца, которого не нужно смешивать с

маляром Исидором Превлоцким, жившим в с. Тараще Каневского уезда и украшавшим

церкви и дома священников всего околотка своею весьма немудрою кистью. Ольшана для

Сошенка была особенно близким и памятным местом, где, по поручению Превлоцкого, им

написана была псовая охота на заборе и воротах Энгельгардтовой псарни, по улице,

которою проезжают из с. Зеленой в м. Ольшану; видом этой охоты всякий раз любовался и я

в детстве. О своем первом знакомстве с Тарасом Григорьевичем Сошенко передавал мне

иначе, чем сказано у г. Чалого. Летом, в один из лунных петербургских вечеров,

прогуливаясь в Летнем саду, Сошенко заметил, что какой-то оборвыш в затрапезном

пестрядинном халате, босой и без шапки, копирует карандашом одну из статуй,

украшающих аллеи сада. Заметив южный тип фи-/41/зиономии, Сошенко

полюбопытствовал взглянуть на его работу. Зайдя сзади, он увидел, что рисунок весьма не

дурен; тогда, ударив юного художника по плечу, Сошенко спросил: «Звідкіль, земляче?» —

«З Вільшаної», – ответил халатник. «Як – з Вільшаної? Я сам з Вільшаної, – сказал

Сошенко и, заинтересовавшись земляком, узнал в этом халатнике Тараса Шевченка,

крепостного Павла Энгельгардта, законтрактованного Ширяеву в работники для окраски

крыши и заборов. До настоящего случая он о Тарасе ни от кого не слышал. Землячество,

несомненный талант и жалкая обстановка Тараса тронули Сошенка, и он решился собрать о

нем сначала сведения, а потом представить его своему профессору, чрез которого позволено

было Тарасу Григорьевичу посещать частно Академию художеств, а впоследствии он

представлен был В. А. Жуковскому, воспитателю покойного государя императора

Александра Николаевича.

О погребении Т. Г. Шевченка хлопотал в Киеве названый его брат Варфоломей

Григорьевич Шевченко. Совещания по сему предмету шли у М. К. Чалого, исправлявшего

тогда должность директора 2-й киевской гимназии. Ввиду начинавшихся тогда польских и

украинофильских движений признавалось затруднительным выполнить желание Петербурга

или громады похоронить Тараса Григорьевича на берегу Днепра за г. Каневом, где

предполагал поэт устроить свою усадьбу. Высказаны были и другие основания, по которым

не следовало лишать народного поэта погребения на общем христианском кладбище.

Поэтому полагали похоронить его тело на Щекавицкой горе. Наконец принято, для

избежания всяких демонстраций при этом погребении со стороны учащейся молодежи,

приготовить могилу в Выдубецком монастыре и препроводить туда гроб покойника в

большой лодке прямо с черниговского берега по прибытии к цепному мосту. В. Г. Шевченко

уже вошел было в соглашение по сему предмету с настоятелем монастыря. Но случилось

иное. Мая 6, в субботу, около 4-х часов по полудни, явился ко мне в квартиру на Хоревой

улице Подола В. Г. Шевченко с пономарем киево-подольской Христорождественской церкви

за разрешением моим как благочинного внести гроб Т. Г. Шевченка в эту церковь, заявив,

что гроб уже следует в город по цепному мосту, но что настоятель церкви не считает себя

вправе принять его в церковь без разрешения духовного начальства; при этом названый брат

объявил мне твердое намерение уполномоченных петербургского общества выполнить

точно волю покойника относительно погребения его на горе между г. Каневом и Пекарями.

39

Согласно существующим законоположениям, своею благочинническою властию я не

мог разрешить внести в церковь тело покойника, о препровождении коего из Петербурга в

Киевскую губернию не было получено епархиальным начальством уведомления от

министра внутренних дел, и потому предложил В. Г. Шевченко ехать со мною к

митрополиту Арсению для предъявления открытого листа, выданного министерством на

перевезение тела, а чтобы задержать шествие с гробом, мы отправились в Лавру

набережным путем по шоссе. Пред башенными воротами на шоссе мы встретились с

гробом, который везли студенты и другая молодежь, снявши шапки. Тяжелый свинцовый

гроб был в деревянном ящике на дрогах и по-/42/крыт большим покрывалом из червоной

китайки, на которой виднелось множество венков и цветов. По предложению нашему

юношество обещало остановиться здесь и ждать разрешения на дальнейшее следование в

город, что и исполнено. Митрополит был уже в своей молельной для слушания всенощной,

начавшейся в Крестовой церкви при его покоях, но по докладу об особенном деле, по

которому явился благочинный, принял меня. Просмотрев открытый лист и выслушав мой

доклад, владыка сказал: «Поезжайте к генерал-губернатору и доложите, что с моей стороны

нет препятствий», но при этом велел мне быть в Христорождественской церкви безотлучно,

возложа на меня ответственность за всякий могущий произойти беспорядок. Князь

Васильчиков встретился со мною на крыльце при выходе его с семейством для прогулки.

После краткого моего доклада о деле, по которому я прибыл, князь ответил еще короче:

«Стало, пусть внесут в церковь». С этим ответом В. Г. Шевченко отправился к гробу на

шоссе, куда спустился от Николаевских ворот, а я – на Подол в Христорождественскую

церковь, где облачился в ризы и с настоятелем церкви о. Иосифом и его причтом встретили

привезенный гроб, отслуживши краткую литию над ним в самой церкви. К вечеру к этой

церкви приставлена была уже полиция, а утром присланы и конные жандармы, чем

подстрекнуто было любопытство всех проезжающих и проходящих по Александровской

улице. В то же время утром гроб под китайкою вынесен был на улицу для снятия

фотографии и обставлен братьями Тараса и родичами, явившимися из толпы в своих

свитках. На вопрос: «Кто покойник?» получался ответ: «Мужик, но чин на нем

генеральский». К 4-м часам, когда назначена была панихида и вынос из церкви к пароходу,

стоявшему у цепного моста, не только церковь, но и двор оказались битком набиты; по

Александровской улице, по шоссе, на горах Андреевской и Михайловской и на горе у

царского сада стояло народа не меньше, как бывает 15 июля во время Владимирского

крестного похода. Литургия в Христорождественской церкви совершена, по случаю

воскресного дня, в обычное время настоятелем церкви о. Иосифом Жолтоножским, а

панихида по покойном Тарасе Григорьевиче отслужена мною в 4 часа совместно с о.

Иосифом при многочисленном собрании предстоящих, между которыми из известных лиц

можно было видеть М. В. Юзефовича и Г. П. Галагана. Пели панихиду почитатели таланта

покойного с участием некоторых студентов духовной академии и воспитанников духовной

семинарии, так как пригласить хор академический или семинарский почему-то оказалось

невозможным. Никаких речей в церкви не было по условию с распорядителями процессии.

Но лишь вынесли гроб из церкви на набережное шоссе, явилось столько всяких ораторов из

молодежи, что пришлось останавливаться с гробом чуть не чрез каждые 5 шагов. Пройдя за

гробом до крещатицкой часовни, дальнейшие проводы я предоставлял одному о. Иосифу,

так как в городских церквах начался уже звон ко всенощной наступавшего праздника св.

Иоанна Богослова и тезоименитства митрополита Арсения, к которой я должен был

поспешить в свою Успенскую церковь. /43/

40

П. Г. Лебединцев

ТАРАС ГРИГОРЬЕВИЧ ШЕВЧЕНКО

(Некоторые дополнения и поправки к его биографии)

(С. 38 – 42)

Впервые опубликовано в ж. «Киевская старина» (1882. – № 9. – с. 560 – 567). Подписано

криптонимом Пр. П. П-в.Печатается по первой публикации.

Лебединцев Петр Гаврилович(1819 – 1896) – украинский историк, археолог и церковный деятель,

преподаватель Киевской духовной академии, редактор «Киевских епархиальных ведомостей».

...Барин... имел двух сыновей...– у В. Энгельгардта было трое сыновей и две дочери. Старший сын,

полковник Андрей Васильевич Энгельгардт (1783 – 1838), проявил героизм во время Отечественной

войны 1812 года; второй – Василий Васильевич Энгельгардт (1785 – 1837) – также полковник, богач-

эпикуриец, женатый на дочке богатого откупщика Кусовникова, известный своими связями с А.

Пушкиным (ему посвящено стихотворение Пушкина «Я ускользнул от Эскулапа»); третий – Павел

Васильевич Энгельгардт (1798 – 1849) – штабс-ротмистр, служил адъютантом виленского военного

губернатора А. М. Римского-Корсакова. В связи с национально-освободительным польским восстанием

1830 года, которое охватило литовские губернии, губернатор был снят со своей должности и выехал в

Петербург; туда отправился и его адъютант, где со временем вышел в отставку в чине полковника. Его

характерные черты – ограниченность, наглость, жестокое обращение с крепостными.

Браницкая Александра Васильевна(умерла в 1838 г.) – родная сестра В. В. Энгельгардта, племянница

князя Г. Потемкина, была замужем за польским магнатом, коронным гетманом Ксаверием Браницким.

Кушнир Даниил(умер в 1766 г.) – крестьянин, церковный староста Успенской церкви в Млиеве,

активный участник борьбы против унии. За сопротивление унии /472/ был казнен вблизи Ольшаной. На

основе народных рассказов Шевченко изобразил эти события в поэме «Гайдамаки».

Красицкий Антон Григорьевич(1794 – 1848) – крепостной крестьянин, 29 января 1823 года женился

на старшей сестре Шевченко – Катерине.

Превлоцкий Степан Степанович– живописец из с. Ольшана, Звенигородского уезда, Киевской

губернии. У него учился рисованию И. М. Сошенко и известный художник Г. Г. Лапченко.

...законтрактованного Ширяеву в работники для окраски крыши и заборов.– У художника-декоратора

цехового мастера Василия Григорьевича Ширяева (род. в 1795 г.) Шевченко такую работу, очевидно, мог

делать лишь вначале. Позже, убедившись в том, что его ученик талантлив, Ширяев учил его декоративной

живописи. Шевченко участвовал в работах по оформлению помещений сената, синода, Большого

петербургского театра и других частных и общественных зданий.

Арсений(Москвин Федор Павлович, 1795 – 1876) – архиепископ подольский и брацлавский, позже

митрополит киевский и галицкий. Шевченко встречался с ним во время путешествия 1846 года на

Подолье по заданию Археографической комиссии. Позже, после ссылки, Шевченко, введенный в

заблуждение якобы просветительской деятельностью митрополита, надеялся, что он будет способствовать

распространению и использованию «Букваря южнорусского» (СПб., 1861) в сельских школах. Об этом

поэт писал в письме к М. К. Чалому 4 января 1861 года. Но митрополит, по согласованию с обер-

прокурором синода, отклонил эту книжку Шевченко как учеб ное пособие.

Юзефович Михаил Владимирович(1802 – 1889) – помощник попечителя Киевского учебного округа

(1842 – 1858), вместе с Шевченко состоял в Киевской археографической комиссии. После того, как

Кирилло-Мефодиевское общество было раскрыто, непосредственно участвовал в обысках и арестах его

членов. В дневнике поэт назвал его предателем.

Галаган Григорий Павлович(1819 – 1888) – помещик, один из деятелей либерально-буржуазного

движения на Украине, знакомый Шевченко. Встречался с ним в 40-х годах в Петербурге и на Украине. В

повести «Музыкант» Шевченко изобразил тяжелое положение крепостных в селах, принадлежавших

Галаганам. После возвращения из ссылки поэт встречался с Галаганом в Москве и Петербурге у общих

знакомых. Галаган приобрел несколько рисунков Шевченко.

41

Ф. Г. Лебединцев

МИМОЛЕТНОЕ ЗНАКОМСТВО МОЕ С Т. Г. ШЕВЧЕНКОМ И МОИ

ОБ НЕМ ВОСПОМИНАНИЯ

...Имя Тараса стало известно мне с юношеских моих лет по упоминаниям о нем в нашей

семье, относящимся к той, главным образом, поре его жизни, когда к его христианскому

имени не прикладывалось еще никакого другого, кроме имени хлопцяи погонича,когда он,

не окончив учения ни в школе дьячка Петра Богорского, ни у хиромантика-диакона с.

Майдановки, жил несколько лет в неопределенном положении не то наймита, не то

приемыша у священника с. Кирилловки о. Григория Кошица. Семья этого соседа была в

ближайшем знакомстве с нами и если, например, приезжал к нам в гости о. Григорий с

своею супругою Ксениею Прокопиевною, то широкохвостою буланою их кобылою по

большей части правил Тарас, будущий украинский поэт, и он же продовольствовал ее в

нашей конюшне и водил на водопой до Нечитайлового ставка. На той же одинокой кобыле

доставлял он сына о. Григория Яся к учению в Богуслав и потом в Киев, а иногда возил

сливы, яблоки или дыни на продажу в соседние местечка Бурты и Шполу, совершая каждый

раз переезд чрез наше село. В один из таких переездов Тараса и Яся на Нечитайловом

мостку «спіткала лиха година»: воз ли или мосток подломился, не помню, но только сливы

высыпались из воза в такой ставок, в котором курице утонуть было нельзя, но и вылезть из

него трудно. Прибегали они к нам просить «поратунку», как выражалась матушка Ксения

Прокопиевна, и долго вытаскивали сливы из болота и полоскали их в болотной же воде.

Сколько помнится, торговая эта экспедиция вышла неудачною: так называемые ранние

сливы не выдержали далекого переезда и как они оказались, кроме того, в болоте, то и цена

им была грош. Тарасу и Ясю досталось, кажется, на бублики от расчетливого, даже

несколько скупого и взыскательного о. Григория, хотя общественное мнение околотка

винило именно его за то, что он вздумал транспортировать в далекую дорогу столь нежный

продукт, и даже сама матушка Ксения Прокопиевна не одобряла по существу столь смелого

и рискованного проекта своего «господина», выставляя в довод о ранних сливах то, что бог

родит их «на всякого долю» и что добрые люди отдают их за спасибі,а излишек

предоставляют даже на потребление собакам и свиньям. Но о. Григорий тем и был

оригинален, что чужих доводов, а тем более доводов своего подружія,не признавал,

смотрел вообще на вещи философски или же с точки зрения экономической.

Приходилось ли мне видеть когда-либо Шевченка в этом первобытном приниженном

состоянии, никак припомнить не могу; не могу также определенно сказать, какова была

жизнь Тараса у /44/ о. Григория, как долго и на каких условиях он жил у него.

Первоначально, по малому возрасту, был он креденсовым (буфетчиком), как говорил в

шутку, т. е. чистил и прятал в шкаф ножи и вилки, перемывал тарелки и ложки, топил

«грубку в покоях», состоял на мелких посылках по селу и в поле, по вечерам повторял

псалтырь и читал жития святых, в досужие часы рисовал углем на коморе и стайне петухов,

людей, церковь, даже и киевскую дзвіницю, а затем его стали употреблять и на все другие

хозяйственные и полевые работы и даже на самостоятельные и ответственные поездки с

Ясем в школы и на ярмарки. Получал ли Тарас за свой труд и услуги какую-либо плату, не

знаю; думаю, что сначала, будучи еще хлопцем, он не имел никакого денежного

вознаграждения, как сирота, которого надо было одеть и прокормить, и как не приученный

еще и малоспособный к работе. И впоследствии наемная плата его не могла быть сколько-

нибудь значительна: в те годы дюжий парубок на хозяйской одеже получал 15 – 20 руб. асс.

в год, а мальчик лет 16-ти, с шуточным названием «креденсового», служил у нас

приблизительно в то же время за три рубля асс. в год.

42

Зная близко священника Кошица и его жену, можно безошибочно утверждать, что по

тогдашнему крестьянскому быту подраставший Тарас не мог бы найти лучшего приюта, как

в доме приходского батюшки, и что жизнь его здесь (а он жил, полагать надо, не менее 3

лет) была гораздо удобнее и беспечальнее, чем жизнь других, даже хозяйских сыновей его

возраста. О. Григорий был хороший распорядительный хозяин и если был строг и

взыскателен, то конечно больше на словах, ибо о тех наказаниях и истязаниях, каким

подвергались неисправные и ленивые работники на панщине, тут не могло быть и речи; что

же касается самой матушки, то это была идеальная женщина по необычайной доброте,

кротости, снисходительности, заботливости и попечительности обо всем и обо всех. У такой

хозяйки рабочим не могло быть плохого житья, а по части кормления им могли завидовать и

хозяйские дети. Непосильным трудом своей прислуги священники никогда не обременяли,

но и праздно сидеть у них не приходилось, так как хозяйство их было обширнее

крестьянского и в нем заключался главный источник их содержания... Не вспоминал он и о

своей старшей сестре Катерине, в противоположность Ярине, которую печатно величал

великомученицею. Ее, т. е. старшую сестру Тараса, звали у нас «Катрею гугнявою», потому

что она от природы или от болезни какой гнусила. После того, как Тарас незадолго до

ссылки своей побывал на родине и у нее, Катри, она, вспоминая его детство, рассказывала

матери моей о его блуканье в детские годы из Кирилловки в Зелену, т. е. от отчима к

старшей сестре и обратно. «Приблудою його, матушечко, звали, єй-богу. Було оце й не

видно, як воно рип і ввійде тихенько до хати, сяде собі на лаві та все мовчить. Нічого в світі

у його не допитаєшся: чи його прогнали відтіля, чи його били, чи їсти йому не давали. Було,

манівцями ходить, геть попід дубровою, та через Гарбузів яр, та через левади, та могилками.

І як прийшло раз воно, то так впало грудочкою і заснуло на лаві, а я як загляну йому в

голову, аж у його, пробачайте, матушечко, в голові.. як у свинячому стегні... Еге, отаке було,

а далв вистербало... Ніхто й не сподівався з його чоловіка».

...В этот единственный раз Тарас Григорьевич был у нас в доме; /45/ но меня в ту пору

не было там и мне не пришлось тогда видеть его, о чем я, конечно, много жалел. Провожал

его от нас в ближайшее село Княжу на почтовую станцию один из старших моих братьев.

Пора была вечерняя; на пути лежал густой лиственный лес Довжок,с версту шириною.

«Когда въехали мы в лес, – рассказывал мне брат, – стало совсем темно. Я ехал с

Шевченком, позади следовал брат его Никита с другим родичем. Вдруг Тарас хватился

своего кисета с табаком и нигде его не находит. Остановили лошадей, слезли с брички и

давай искать, присвечивая скоропотухавшими спичками. Никита, остановившись позади,

нетерпеливо ожидал конца наших поисков, все спрашивая брата, что он потерял.

– Та яка там згуба? – крикнул он еще раз Тарасу.

– Та капшук з тютюном десь дівся, – отвечал тот ему.

– Тьпфу! – откликнулся на это Микита, – катзна-що шукають, і крикнув родичу:

«Звертай», свернули с дороги и умчались вперед».

Традиционная в минувшем казачестве люлька преследовалась теперь в убогом

крестьянстве, по крайней мере, в наших соседних селах, как праздная панская забава,

нередко опасная при частом и близком обращении с соломою. Вот от чего и Микита так

презрительно отнесся к привычке брата к табаку и его потере. «Коли ты не пан, то не