Текст книги " Воспоминания о Тарасе Шевченко"

Автор книги: Сборник Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

почвы, жизни и быта родного народа. В этом прежде всего он и соглашался с критикой В.

Стасова.

Много существенных штрихов в биографии Шевченко отмечено в воспоминаниях А.

Лазаревского, Г. Честаховского, Л. Жемчужникова, Н. Лескова, относящихся к последним

дням жизни поэта. Кроме незначительных уточнений, пояснений, которые читатель найдет в

комментариях настоящего издания, они не требуют развернутых толкований.

В этой книге собрана не вся мемуарная литература о Шевченко, часть ее дана в

отрывках. Но, по сравнению с предыдущими изданиями, она полнее по охвату материала и

его комментированию. Читатель найдет в ней много интересных и ценных сведений как о

жизни и творчестве Шевченко, так и о его эпохе.

В. ШУБРАВСКИЙ

А. М. Лазаревский

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ БИОГРАФИИ Т. Г. ШЕВЧЕНКА

Писать биографию нашего поэта еще рано, но собирать и печатать материалы для нее

теперь – прямая обязанность. Шевченко прожил свою жизнь так своеобразно, что трудов в

подборке этих материалов предстоит не мало: письменных документов о его жизни, сколько

мы знаем, почти не осталось, за исключением немногих писем и известного дневника, где

мы находим сведения только о позднейшей поре жизни поэта. Биографу его придется

руководствоваться большей частию преданиями,собиранием которых нужно заняться

теперь же, пока еще живы люди, могущие сообщить их.

Жизнь Шевченка представляет собою пять резких эпох, без всякой последовательной

связи меж собою, и для каждой из них приходится собирать материалы у разных лиц,

поэтому собрание их едва ли может быть сделано одним лицом; дружное содействие делу

этому всех, кому дорога память поэта, необходимо, и только в таком случае можно

надеяться на удовлетворительный результат. Мы обозначаем здесь эти эпохи, с некоторыми

пояснениями, могущими послужить указанием для собирающих сведения о жизни

Шевченка:

I. 1814 – 1828. Детство Шевченка, т. е. жизнь поэта на родине в его семейном кругу.

19

II. 1828 – 1838. Жизнь Шевченка при его помещике, переезды с ним по западной

России и пребывание у маляра Ширяева. Об этой эпохе из жизни поэта мы менее всего

имеем сведений, между тети она едва ли не важнейшая из всех в том отношении, что в это

время совершалось развитие творческого таланта нашего Кобзаря. Главным источником для

описания этой эпохи послужат рассказы Ивана Максимовича Сошенка, друга покойного

поэта, которые мы надеемся вскоре сообщить. Но рассказов этих слишком недостаточно, и

нельзя не пожелать, чтобы те лица, которые имеют возможность уяснить это время из жизни

Шевченка, особенно позаботились об этом. Особенно драгоценны были бы первые его

поэтические произведения, о которых до сих пор мы имеем только темные сведения.

III. 1838 – 1847. Свободная жизнь Шевченка; пребывание его в Петербурге, создание

«Катерины», «Гайдамак», «Наймички» и разъезды по Малороссии. Источниками для этой

эпохи могут послужить рассказы петербургских его знакомых и письма его к землякам. О

собрании и напечатают последних особенно бы нужно позаботиться.

IV. 1847 – 1857. Жизнь Шевченка в ссылке; пребывание его в Оренбурге и Орской

крепости, плавание по Аральскому морю и наконец, жизнь в Новопетровском укреплении.

Об этом печальном в жизни поэта времени многое могли бы сообщить его оренбургские /20/

знакомые. Жизнь в Новопетровском укреплении нам известна из его дневника.

V. 1857 – 1861. Освобождение Шевченка; пребывание его в Нижнем Новгороде, приезд

в Петербург; поездка на родину в 1859 г., возвращение в Петербург; смерть.

Вот указания, по которым следует подбирать материалы для полного описания жизни

Шевченка. Повторяем, что подбор их лежит на прямой нашей обязанности, и откладывать

его в долгий ящик никак не следует, чтобы иметь возможность воспользоваться рассказами

людей, знавших поэта, пока их воспоминания не утратили еще свежести недавно

прошедших событий.

Для начала мы представляем здесь очерк первой эпохи, для которого мы пользовались

запискою о детстве поэта, сообщенною нам Варфоломеем Григорьевичем Шевченком,

воспоминаниями Ивана Максимовича Сошенка и, преимущественно, рассказами сестры

поэта Ирины Григорьевны.

Как настоящий очерк, так и последующие, которые мы имеем намерение представить

здесь же, предлагаются преимущественно с целью вызвать поправки и дополнения, с

помощью которых можно бы было впоследствии приступить к составлению возможно

полной и вполне достоверной биографии славного нашего поэта.

ДЕТСТВО ШЕВЧЕНКА (1814 – 1828)

...Як побачу

Малого хлопчика в селі,

Мов одірвалось од гіллі,

Одно-однісіньке пд тином

Сидить собі в старій ряднині.

Мені здається, що се я,

Що це ж та молодість моя...

Т. Шевченко

Дед Шевченка (со стороны отца) по ремеслу был швец;отсюда произошла и фамилия

его. Родители его были крепостные крестьяне помещика Энгельгардта; отец родом из с.

Кереливки, а мать – из с. Моринцов (оба села Звенигородского уезда).

Женившись, отец Тараса Григорьевича, по распоряжению помещика, переселился на

короткое время (года на полтора) из Кереливки в Моринцы. Во время этого переселения и

родился наш поэт, в 1814 г., 25 февраля. Таким образом, родиною Шевченка было с.

20

Моринцы. а не Кереливка, как думали до сих пор *. Но подрос и стал помнить себя он уже в

Кереливке, почему и все детские воспоминания его связаны с этим селом.

* Тарас Григорьевич всегда считал своею родиною с. Кереливку, что можно видеть и из «Письма» его к

редактору «Народного чтения», но все родные Тараса Григорьевича положительно утверждают, что он

родился в с. Моринцах.

Первые годы детства Тараса Григорьевича прошли незаметно. В семье его сохранилось

предание, что Шевченко в раннем своем детстве любил очень есть землю: бывало, не

досмотрят за ним – /21/ животик у Тараса и вздует, точно в болезни какой; расспросят, и

окажется, что он земли объелся.

О раннем своем детстве поэт вспоминает в одном из великорусских рассказов

(«Княгиня»), писанных им в ссылке. Приводим это место здесь.

«...Передо мною наша бедная, старая, белая хата, с потемневшею соломенною крышею

и черным дымарем;а около хаты, на прычилку, яблоня с краснобокими яблоками, а вокруг

яблони цветник, любимец моей незабвенной сестры, моей терпеливой, моей нежной

няньки. А у ворот стоит старая развесистая верба, с засохшею верхушкою; а за вербою стоит

клуня, окруженная стогами жита и разного всякого хлеба; а за клунею, по косогору, пойдет

уже сад, а за садом – левада;а за левадою – долина, а в долине тихий, едва журчащий

ручеек, уставленный вербами и калиною и окутанный широколиственными, темно-

зелеными лопухами. А в этом ручейке, под нависшими лопухами, купается кубический,

белокурый мальчуган; выкупавшись, перебегает он долину и леваду, вбегает в тенистый сад

и падает под первою грушею или яблонею, и засыпает настоящим невозмутимым сном.

Проснувшись, он смотрит на противоположную гору, смотрит, смотрит и спрашивает у себя:

«А что же там за горою? Там должны быть железные столбы, что поддерживают небо. А

что, если бы пойти да посмотреть, как это они его подпирают? Пойду да посмотрю! ведь это

недалеко». Встал и, не задумавшись, пошел он через долину и леваду прямо на гору. И вот

выходит он за село; прошел царину, прошел с полверсты поле; на поле стоит высокая,

черная могила. Он вскарабкался на могилу, чтоб с /22/ нее посмотреть, далеко ли еще до тех

железных столбов. Стоит мальчуган и смотрит во все стороны: и по одну сторону – село, и

по другую сторону – село, и там из темных садов выглядывает трехглавая церковь, белым

железом крытая; там тоже выглядывает церковь из темных садов и тоже белым железом

крытая. Задумался мальчуган: «Нет, – думает он, – сегодня поздно, не дойду я до тех

железных столбов; а завтра, вместе с Катрею, – она до чередыкоров погонит, а я пойду к

железным столбам; а сегодня одурюМикиту: скажу, что я видел железные столбы, те, что

подпирают небо». И, скатившись кубарем с могилы, он встал на ноги и пошел, не

оглядываясь, в чужое село; к его счастию, встретились ему чумаки и, остановивши,

спросили: «А куди мандруеш, парубче?» – «Додому!» – «А де ж твоя дома, небораче?» —

«В Керелівці!» – «Так чого ж ти йдеш у Моринці!» – «Я не в Моринці, а в Керелівку йду».

– «А коли в Керелівку, так сідай на мою мажу,товарищу, ми тебе довеземо додому».

Посадили его на скрыньку,что бывает в передке чумацкого воза, и дали ему батог в руки, и

он погоняет себе волы, как ни в чем не бывало. Подъезжая к селу, он увидал свою хату на

противоположной горе и закричал весело: «Онде, онде, наша хата!» – «А коли ти вже

бачиш свою хату, – сказал хозяин воза, – то і йди собі з богом». И, снявши мальчугана с

воза, спустил его на землю и, обращаясь к товарищам, сказал: «Нехай іде собі з богом!» —

«Нехай іде собі з богом!» – проговорили чумаки, и мальчуган побежал себе с богом в село.

Йа дворе уже смеркало, когда я (потому что этот кубический, белокурый мальчуган был не

кто иной, как смиренный автор сего, хотя и не сентиментального, но тем не менее

печального рассказа) подошел к нашему перелазу; смотрю через перелаз на двор, а там,

21

около хаты, на темном, зеленом, бархатном спорыше,все наши сидят себе в кружке и

вечеряют; только моя старшая сестра и нянька Катерина не вечеряет, а стоит себе около

дверей, подперши голову рукою, и как будто посматривает на перелаз. Когда я высунул

голову из-за перелаза, то она вскрикнула: «Прийшов, прийшов!» Подбежала ко мне,

схватила меня на руки, понесла через двор и посадила в кружок вечерять, сказавши: «Сщай

вечерять, приблудо!» Повечерявши, сестра повела меня спать и, уложивши в постель,

перекрестила, поцеловала и, улыбаясь, назвала меня опять приблудою. Я долго не мог

заснуть; происшествия прошлого дня мне не давали спать. Я думал все о железных столбах

и о том, говорить ли мне о них Катерине и Миките или не говорить? Микита был раз с

отцом в Одессе и там, конечно, видел эти столбы: как же я ему буду говорить о них, когда я

их вовсе не видал? Катерину можно б одурить... нет, я и ей не скажу ничего; и, подумавши

еще недолго о железных столбах, я заснул...»

Воспоминание это относится, вероятно, к 5 – 6-летнему возрасту Шевченка. Странно

только, что он не говорит здесь ничего о своей матери, которая в ту пору была еще жива.

До смерти матери Шевченко, живя под ее крылышком, не знал горя. Но со смертью ее

(1823 г.) для него начался ряд тех житейских невзгод, которые преследовали поэта до самой

могилы.

По смерти жены у Шевченка-отца осталось пятеро детей: Никита, Катерина, Тарас,

Ирина и Осип. Последнему было года полтора. В крестьянском быту вдовцу с таким

семейством жить трудно; необходима женщина, которая бы и по хозяйству пораласьи за /23/

детьми присмотрела. Поэтому очень естественно, что скоро по смерти матери в семью

Шевченков вошла мачеха. По народным понятиям, образ мачехи постоянно соединяется с

чем-то недобрым, эгоистическим; не добро внесла мачеха и в хату Шевченков...

У мачехи были дети от первого брака, и от них-то маленькие Шевченки терпели

особенно много горя; больше всех доставалось неуступчивому Тарасу, постоянно с ними

ссорившемуся. «Кто видел хоть издали мачеху, – говорит сам Тарас Григорьевич в том же

рассказе «Княгиня», – и так называемых сведенных детей, тот, значит, видел ад в самом

отвратительном его торжестве. Не проходило часа без слез и драки между ними, детьми, и

не проходило часа без ссоры и брани между отцом и мачехой. Мачеха особенно ненавидела

меня, вероятно, за то, что я часто тузил ее тщедушного Степанка...» Ссоры эти со стороны

Тараса вскоре превратились в ненависть, и вот по какому случаю: один из сведенных

братьев украл у своего постояльца-солдата три злотых; тот огляделся и стал их искать.

Мачеха изъявила подозрение на пасынка – Тараса; этот божился в своей невинности, но

мачеха стояла на своем: «Гроші украв Тарас». Последний продолжал отнекиваться; тогда

ему связали руки и ноги и розгами, щедро посыпавшимися из рук его дяди, думали

вынудить признание... От боли Шевченко принял преступление на себя, но когда его

развязали и спросили, куда же он девал украденные деньги, маленький мученик отвечал, что

он закопал их там-то в саду; когда ему приказали указать место определеннее, Шевченко

снова отперся, и пытка снова началась... Но ничего больше не добились, и бедный пасынок

брошен был чуть не замертво. Между тем, солдата удовлетворить было необходимо, для

чего и продали юбкупокойной матери. Настоящий вор открылся уже гораздо позже.

Случай этот нельзя не признать уважительной причиной той ненависти, которую Тарас

Григорьевич питал к своим сведенным братьям, а отчасти и к дяде, нелюбовь к которому

сохранил он до смерти.

Вскоре за этим событием Тарас Григорьевич был отдан отцом к мещанину Губскому на

выучку. Грамота ему далась: букварь Шевченко выучил очень скоро; только Губский никак

не мог справиться с своим учеником, чтоб унять его от проказ. Шевченко то и дело уходил

от своего учителя и всегда, бывало, напроказничает при этом. Отец тоже напрасно старался

унять его... и умирая (1825 г.) высказал, между прочим, замечательное пророчество насчет

будущности сына: «Синові Тарасу із мого хозяйства нічого не треба; він не буде абияким

чоловіком: з його буде або щось дуже добре, або велике ледащо; для його моє наслідство

22

або нічого не буде значить, або нічого не поможе».Слова эти очень знаменательны, чтоб

видеть в них одну случайность; жаль только, что память родных Тараса Григорьевича не

сохранила данных, которые привели отца к такому заключению.

После смерти отца Шевченко отдан был в школу к сельскому дьяку Бугорскому, где

выучил часослов и псалтырь. Потом перешел он к священнику Нестеровскому, у которого

выучился писать, и затем почему-то снова возвратился к Бугорскому. Вероятно, об этом

наставнике вспоминает Шевченко и в «Письме» своем к редактору «Народного чтения» и в

рассказе «Княгиня». /24/

У Бугорского, как и Губского, Шевченко, по преданию, учился хорошо, но учитель никак

не мог помириться с его непосидчивостью, чему впрочем и сам бывал причиною по своей

непомерной с ним строгости. Тарас очень часто бросал школу и обыкновенно в это время

скитался по разным пустырям. Любимым убежищем его в таких случаях был сад

односелянина Шевченков – Жениха.Здесь, в калиновом кустарнике, беглый школяр

устроил себе уютное убежище от школьной розги: очистив площадку и высыпав ее песком,

он сложил себе из дерну нечто вроде постели и уединялся сюда, когда становилось ему не

под силу терпеть школьные муки *. В этом убежище Шевченко оставался иногда по

нескольку дней при помощи своих сестер, которые снабжали его в таких случаях съестным

и вообще покрывали проказы брата, чтоб избавить его от лишних пинков дьяка и мачехи **.

Как проводил время Шевченко у Жениха в калине, об этом сохранилось у него

воспоминание в «Послании к А. О. Козачковскому»:

Давно те діялось. Ще в школі,

Таки в учителя-дяка,

Гарненько вкраду п’ятака —

Бо я було трохи не голе

Таке убоге – та й куплю

Паперу аркуш. I зроблю

Маленьку книжечку. – Хрестами

І візерунками з квітками

Кругом листочки обведу

Та й списую Сковороду

Або Три царіє; со дари ***.

Та сам собі у бур’яні,

Щоб не почув хто, не побачив,

Виспівую та плачу...

В это же время Шевченко перестал стричься, стал носить волосы в кружок, как у

больших;сам сшил себе шапку вроде конфедератки и всеми этими «странностями» обращал

на себя внимание не только товарищей своих, но и старших...

Подобными же странностями, вероятно, вызвал Шевченко у отца и тот предсмертный

приговор его, который сообщен выше.

* Ирина Григорьевна, рассказывая нам об этом, прибавила: «Натерпівся-таки Тарас у тій школі, товкли

його там, як його гамана; часом не витерпе та що скаже, то все йому єсть...»

** К сестрам Тарас Григорьевич питал особенную любовь: они были его единственнымидрузьями

детства; с товарищами своими Шевченко, по преданию, не любил водиться и ни к одному из них не

привязывался, как бывает у детей; даже с братьями-детьми он был довольно холоден. Вся его детская

привязанность сосредоточивалась на сестрах. Старшая из них, Катерина Григорьевна, была нянькою

поэта и заменяла ему, насколько могла, умершую мать. Она умерла в первую холеру (1830). Самые

нежные отношения к меньшей сестре, Ирине Григорьевне, Шевченко сохранил до самой смерти.

Приезжая на родину, он обыкновенно останавливался у нее и при этом любил беседовать с ней, как он ее

выкупит, как она с детьми будут вольными,как он устроит ее жизнь. Особенно много на этот мотив

23

говорил Шевченко в последний свой приезд на родину, в 1859 г.; но смерть не дала ему исполнить

задушевных его желаний.

*** Вирша, сочинение киевских бурсаков, которую они распевали на рождественских праздниках. /25/

Никита Григорьевич, старший брат поэта, попробовал было приучать его к хозяйству, но

все попытки были напрасны: Тарасу Григорьевичу скоро наскучали эти занятия, и он, не

задумываясь, бросал волов в поле и уходил бродить на свободе.

Так прошло детство Тараса Григорьевича. Мы видим, что маленький Шевченко со

многим не мирился в окружавшей его среде и заметно выделялся из круга своих

сверстников; все это нужно приписать особенной впечатлительности его природы, которая

не изменяла ему до самой смерти. С отроческих лет Тарас Григорьевич выказывал уже

замечательную пытливость ума; с особенным вниманием прислушивался он, как его дед и

отец поведут, бывало, в праздник какой беседу о старине. Отец Тараса Григорьевича был

грамотный и для своей среды довольно начитанный; беседа его отличалась религиозным

характером: он любил пересказывать жития святых и разных подвижников благочестия.

Другого характера была беседа деда, живого свидетеля Коліївщини*; все герои этого

кровавого эпизода украинской истории были хорошо ему известны, и о них-то любил он по

праздничным вечерам повествовать детям и внукам.

* Дед Тараса Григорьевича умер в 40-х годах, имея от роду до 115 лет.

Рассказы деда и отца, бесспорно, имели большое влияние на развитие творческого дара

нашего поэта и не могли не отразиться впоследствии на его произведениях. В эпилоге к

«Гайдамакам» говорит об этом сам поэт:

Бувало, в неділю, закривши мінею,

По чарці з сусідом випивши тієї,

Батько діда просить, щоб той розказав

Про Коліївщину, як колись бувало,

Як Залізняк, Гонта ляхів покарав.

Столітнії очі, як зорі, сіяли,

А слово за словом сміялось, лилось:

Як ляхи конали, як Сміла горіла.

Сусіди од страху, од жалю німіли.

І мені, малому, не раз довелось

За титаря плакать. І ніхто не бачив,

Що мала дитина у куточку плаче.

Спасибо, дідусю, що ти заховав

В голові столітній ту славу козачу:

Я її онукам тепер розказав...

Кроме рассказов деда, в создании «Гайдамак» имело участие, как можно думать, и

путешествие маленького Шевченка в Мотронинский монастырь. Об этом путешествии

покойный поэт рассказывал Ивану Максимовичу Сошенку. В Мотронинский монастырь

Шевченко ходил с сестрами на прощу.Монастырь этот замечателен тем, что в цвинтарего

положено много коліїв,как гласят о том каменные плиты, находящиеся на некоторых из

могил. Маленький Шевченко, в это время уже грамотный, прочитывал могильные надписи,

удовлетворяя тем любопытство как свое собственное, так и других богомольцев, меж

последними немало нашлось хорошо помнивших покойников Мотронинского цвинтаря, и

24

они тут же дополняли лаконические надписи своими воспоминаниями о коліях.Эти

рас-/26/сказы Шевченко слушал с таким вниманием, что память о них сохранилась у поэта

до позднего времени *.

С раннего детства у Тараса Григорьевича особенно была заметна страсть к рисованию:

где только можно было, на стенах, дверях, воротах, Шевченко постоянно малевал углем или

мелом. В школе, когда уже он мог достать бумагу и карандаш, страсть эта развилась в нем

еще сильнее. Поддерживаемый этой страстью и в то же время потеряв терпение сносить

долее школьную жизнь, Шевченко бежал в м. Лисянку к диакону-маляру, но и тут ему

трудно было ужиться, как видно из автобиографического письма к редактору «Народного

чтения». В том же письме Шевченко говорит, что из Лисянки он перешел в Тарасовку, где

думал было приютиться у другого маляра-дьячка; последний нашел Шевченка неспособным

к малярству и тем заставил его возвратиться домой, в Кереливку. Так рассказывает сам

Тарас Григорьевич; но сестра его, Ирина Григорьевна, передала нам подробности этого

бегства несколько иначе: соскучившись школьною жизнью и в то же время чувствуя страсть

к рисованию, Шевченко бежал от Бугорского в с. Хлебновку, славившуюся своими

малярами. У одного из них Тарас Григорьевич и поселился и прожил здесь недели две, на

испытании. Хлебнивский маляр нашел его способным к своему мастерству, но боясь

ответственности, что держит помещичьего мальчика без вида, посоветовал Шевченку

выхлопотать сначала нужное свидетельство и затем уже поселиться у него на учение. Тарас

Григорьевич отправился в М. Вильшану, где жил Энгельгардтов управляющий Дмитренко, и

стал просить вида на прожительство у хлебнивского маляра. Дмитренко, разговорившись с

мальчиком и заметив его бойкость, вместо выдачи свидетельства, взял Тараса Григорьевича

в число своей прислуги.

Вскоре приехал на родину сам помещик, и участь поэта была решена: он поступил к

барину в комнатные козачки.Это было в 1829 г. На этом событии оканчивается первый

период жизни Шевченка.

* Основою «Гайдамак» поэт взял, как известно, мученическую судьбу млиевского титаря; трагическая

смерть последнего сохранялась в памяти его деда и других старожилов Кереливки со всеми

подробностями, как близкого соседа. Степень участия фантазии поэта в «Гайдамаках» можно видеть из

сравнения этого произведения с современной запиской о смерти титаря, напечатанной в киевском

журнале «Руководство для сельских пастырей» 1860 г. Будущий издатель сочинений Шевченка не должен

забыть, что у М. М. Л-з-р-ого хранится экземпляр «Гайдамак», значительно исправленный, а в иных

местах и совершенно переделанный поэтом по приезде его в Петербург, в 1858 г. /27/

А. М. Лазаревский

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ БИОГРАФИИ Т. Г. ШЕВЧЕНКА

(С. 19 – 26)

Впервые опубликовано в ж. «Основа» (1862. – № 3. – С. 1 – 10, вторая пагинация), откуда в 1863

году воспоминания перепечатаны под заглавием «Детский возраст Шевченко» в ж. «Вечерниці» (№ 7. —

С. 55 – 56; № 8. – С. 63 – 64; № 9. – С. 71 – 72). Печатаются по первой публикации.

25

Лазаревский Александр Матвеевич(1834 – 1902) – украинский историк. Познакомился с Шевченко в

1858 году в Петербурге, переписал некоторые его произведения в «Большую книжку», ухаживал за

поэтом, когда тот болел, принимал участие в перевозе его тела на Украину. «Кобзарь» 1860 года с

дарственной надписью Шевченко А. М. Лазаревскому хранится в ГМШ. Одним из первых начал собирать

материалы к биографии Шевченко, прежде всего воспоминания современников.

Сошенко Иван Максимович(1807 – 1876) – художник, учитель рисования Второй киевской гимназии,

друг Шевченко, с которым он познакомился в 1836 году в Петербурге, когда учился в Академии

художеств. Первый обратил внимание на художественное дарование Шевченко, заинтересовал его судьбой

Е. Гребенку, В. Григоровича, А. Мокрицкого, а через их посредничество – К. Брюллова, который с

помощью В. Жуковского и М. Виельгорского организовал выкуп Шевченко из крепостной неволи.

Воспоминания Сошенко о поэте записал и опубликовал М. Чалый: Сава Ч.Новые материалы для

биографии Т. Г. Шевченка (Основа. – 1862. – № 5. – С. 45 – 61; № 6. – С.-1 – 27). Со временем

Чалый изложил их также в своем критическом очерке «Иван Максимович Сошенко» (К., – 1876. – С. 31

– 41).

...Мы пользовались запискою о детстве поэта, сообщенною нам Варфоломеем Григорьевичем

Шевченком...– Шевченко Варфоломей Григорьевич (1821 – 1892) – троюродный брат и свояк

Шевченко (на его сестре Матрене был женат младший брат поэта Иосиф). Упоминаемая здесь «записка»

(воспоминания) В. Шевченко о детских годах поэта не сохранилась. Со временем В. Шевченко

опубликовал воспоминания о Т. Шевченко в львовском журнале «Правда» (1876. – № 1—2).

...рассказами сестры поэта Ирины Григорьевны.– Ирина Григорьевна (1816 – 1865) – родная

сестра Т. Шевченко, жена кирилловского маляра Ф. Бойко. Кроме А. Лазаревского, ее воспоминания о

Шевченко записал также М. Чалый.

О раннем своем детстве поэт вспоминает в одном из великорусских рассказов («Княгиня»)...– Далее

впервые приводится отрывок из повести Шевченко «Княгиня». Текст отрывка несколько подправлен (см.:

Т. 3. – С. 175).

Но со смертью ее...– Мать Шевченко Катерина Акимовна умерла 20 августа 1823 года, на сороковом

году жизни.

По смерти жены у Шевченка-отца осталось пятеро детей: Никита, Катерина, Тарас, Ирина и Осип.

– Не упомянута здесь дочь Мария (род. в 1819 г., в трехлетнем возрасте ослепла от трахомы, умерла

около 1846 г.), Никита – старший брат Шевченко (род. в 1811 г.), Катерина – старшая сестра (род. в 1804

г., вышла замуж в соседнее село Зеленую Дубраву за крепостного А. Красицкого), Иосиф – младший

брат (род. в 1821 г.).

...в семью Шевченков вошла мачеха.– 7 октября 1823 года Г. И. Шевченко женился во второй раз на

вдове Оксане Антоновне Терещенко (род. в 1786 г.) и перевез ее с тремя ее детьми из с. Моринцы к себе в

Кирилловку. В 1825 году, после смерти Г. И. Шевченко, О. А. Терещенко вернулась в Моринцы. /469/

...розгами, щедро посыпавшимися из рук его дяди...– Дядя поэта – Шевченко Павел Иванович (род. в

1797 г.), после смерти Г. И. Шевченко стал опекуном его детей. Сестра поэта Ирина характеризовала его

М. Чалому как «большого палачищу». После смерти отца Тарас некоторое время жил у него.

...был отдан отцом к мещанину Губскому на выучку.– Речь идет о первом учителе Шевченко Василии

Ивановиче Губском, который вместе с братом Максимом получил вольную, стал мещанином. Губские

были добрыми знакомыми отца и деда Шевченко. Когда в 1834 году управляющий кирилловским имением

П. В. Энгельгардта Бесядовский возбудил дело о восстановлении их крепостной зависимости, дед поэта

И. А. Шевченко выступил как свидетель в защиту прав братьев Губских и составил так называемую «роту

присяги».

Отец... умирая (1825 г.) высказал...– Г. И. Шевченко умер 31 марта 1825 года.

...отдан был в школу к сельскому дьяку Бугорскому...– Богорский (а не Бугорский) Петр (Пролютий)

Федорович (род. в 1803 г.) был дьяком в Кирилловке с 1824 по 1836 год.

Потом перешел он к священнику Нестеровскому...– Это единственное и никакими другими

материалами не подтвержденное свидетельство об обучении Шевченко письму у кирилловского

священника Ивана Федоровича Нестеровского.

Она умерла в первую холеру (1830).– Дата смерти Катерины Григорьевны Красицкой не установлена,

но умерла она не в 1830 году, а значительно позже – около 1848 года. Шевченко виделся с ней во время

приезда на Украину в 1843 и в 1845 годах. После возвращения поэта из ссылки он в живых ее уже не

застал.

...беседа деда, живого свидетеля Коліївщини...– Колиивщина – восстание гайдамаков на

Правобережной Украине 1768 года, воспетое Шевченко в поэме «Гайдамаки». Дед поэта Иван Андреевич

Шевченко (1761 – 1849) любил рассказывать о Колиивщине. Об этих рассказах Шевченко с трогательной

благодарностью вспоминает в эпилоге поэмы «Гайдамаки». Умер И. А. Шевченко не на 115-м, как

утверждается далее, а на 88 году.

26

Г. В. Бондаренко

НЕСКОЛЬКО НОВЫХ ШТРИХОВ К БИОГРАФИИ Т. Г. ШЕВЧЕНКА

Известно, что Тарас Григорьевич учился грамоте у местного дьячка. После изучения

«азбуковника» Тарас Григорьевич перешел к чтению псалтыри. Пришедши домой после

уроков, Шевченко подолгу просиживал над псалмами, любуясь их поэзией, декламируя их

вслух.

Отношения покойного поэта к родителям... отличались искреннею нежностью.

Особенно поэт любил свою мать, которая чрезвычайно его жалела...

Десятилетний поэт любил слушать рассказы стариков о прошлом своей родины...

Любил также будущий поэт слушать песни. Часто прятался он в садах, чтобы слушать

песни... Будущий поэт любил расспрашивать мальчиков, работавших у попов на барщине, о

том, кто из них что работал, сколько заплатили за работу, как с кем обращались...

Пострадавших будущий поэт приглашал к себе в ближайший праздник для детской игры и

был с ними особенно любезен.

Г. В. Бондаренко

НЕСКОЛЬКО НОВЫХ ШТРИХОВ К БИОГРАФИИ Т. Г. ШЕВЧЕНКА

(С. 27)

Впервые напечатано в «Одесском вестнике» (1892. – 2 сент.). Печатается по первой публикации.

Бондаренко Игнат Васильевич– школьный товарищ Шевченко. Позже был церковным ктитором в с.

Кирилловке. Шевченко гостил у него 26 сентября 1845 года.

В. Г. Шевченко

ВОСПОМИНАНИЯ О ТАРАСЕ ГРИГОРЬЕВИЧЕ ШЕВЧЕНКО

В 1828 году мне было семь лет, и мой отец отвел меня в школу в Кирилловке (в

Звенигородском уезде близ Киева). Школа располагалась в большой хате возле церкви на

площади: хата была ободранная, не мазанная, стекла в окнах разбиты. От соседних хат она

отличалась лишь величиной и еще тем, что стояла в стороне, на отшибе и без двора, а на

кирилловский кабак не походила только тем, что содержалась в большем беспорядке и была

еще более запущена. Заправляли в школе, устанавливали порядки и учили в ней

кирилловские дьяки: Петро Богорский и Андрей Знивелич. У каждого из них были свои

ученики: я попал к Петру потому, что, как говорил мой отец, Петро учил лучше. Так вот, у

Петра я застал только четырех учеников, а у Андрея их было 18. Через всю школу стоял

длинный стол, за которым и учились все ученики и Богорского и Знивелича; а кому не

хватало места за столом, тот садился прямо на пол. /28/ Учителя не очень-то интересовались

нашей учебой: бывало, по два, а то и по три дня не заходили в школу. Промолчу о том, где

они проводили эти дни, только что когда они возвращались в школу, мы дрожали от страха,

27

как осиновые листья; тряслись, поджидая своих наставников, и не знали, в каком

настроении прибудут они в школу. Мы только твердо держались того мнения, что нельзя

высматривать учителей, считали, что если будем выглядывать, то учитель вернется

сердитый и тогда горе-горькое ученикам!..

Каждый ученик должен был пойти в соседний сад Грицка Пьяного, нарезать там

(конечно же, украдкой, чтобы хозяин не заметил) вишневых розог, принести их в школу и

ждать, пока учитель выпорет его этими розгами. Бивали нас часто и крепко! Небитым

оставался только тот ученик, до коего не доходила очередь, потому что учитель уставал от

битья и ложился спать. А если учитель возвращался в школу в хорошем настроении, то

выстраивал нас всех в ряд и спрашивал: «А что, хлопцы! Боитесь вы меня?» Мы все в один

голос по его приказу должны были кричать: «Нет, не боимся!» – «И я вас не боюсь», —