Текст книги " Воспоминания о Тарасе Шевченко"

Автор книги: Сборник Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

написать большую картину. По его словам, и мысль у него шевелилась, и план иногда

неясно мелькал в воображении: но Шевченко сознавал сам, что родился более поэтом, чем

живописцем, потому что во время обдумывания картины «хто його зна – відкіль несеться,

несеться пісня, складаються стихи, – дивись уже – забув, про що думав, а мерщій

запишеш те, що навіялось» 20.

10

19 Т. Г. Шевченко в воспоминаниях современников, с. 75.

20 Тамже. – С. 94.

В том же году Шевченко нарисовал портрет А. Афанасьева-Чужбинского и записал в его

альбом стихотворение «Не женися на багатій» (и портрет, и альбом не сохранились).

Несмотря на многочисленные встречи, совместное путешествие в Чернигов,

пребывание в одной квартире в Киеве, дружеские отношения с А.

АфанасьевымЧужбинским у Шевченко не сложились. Слишком разными они были и по

взглядам, и по складу характера. Шевченко не скрыл своего неприязненного отношения к А.

Афанасьеву-Чужбинскому, когда тот посетил его в Академии художеств. Одна из причин

такой неприязни раскрыта в дневнике Тараса Григорьевича: «Прошлой зимой в фельетоне

«Русского инвалида» вижу на бесконечных столбцах бесконечное малороссийское

стихотворение, по случаю, не помню, по какому именно случаю, – помню только, что

отвратительная и подлая лесть русскому оружию. Ба, думаю, не мой ли это приятель так

отличается. Смотрю, действительно он, А. Чужбинский. Так ты, мой милый, жив и здоров,

да еще и подличать научился. Желаю тебе успеха на избранном пути, но встречаться с

тобою не желаю» (V, 46).

О необыкновенной популярности произведений Шевченко в 40-х годах прошлого

столетия свидетельствуют также Ю. Кенджицкий, Н. Шигарин, записанные В. Беренштамом

воспоминания крестьян, рабочих, служащих. Во время пребывания в Киеве поэт нередко

посещал литературные вечера, на которых читал и свои еще не опубликованные

произведения, читал он их и своим близким знакомым. В середине 40-х годов Шевченко

активно приобщается к общественно-политической жизни, ищет единомышленников в

борьбе с самодержавно-крепостническим строем. Близко сошелся он тогда с Н.

Костомаровым, Н. Гулаком, П. Кулишом, В. Белозерским и другими будущими членами

Кирилло-Мефодиевского общества, которые приходили к мысли о необходимости

ликвидации крепостного права, объединения славянских народов в федеративную

республику.

Участие Шевченко в Кирилло-Мефодиевском обществе наиболее полно освещено в

воспоминаниях Н. Костомарова, в частности, в его «Автобиографии» и в «Письме к

редактору журнала «Русская старина» М. Семевскому». К крепостным крестьянам Н.

Костомаров относился сочувственно, высоко ценил их творчество, сам пытался писать,

опираясь на устнопоэтические традиции. Это определило прогрессивные тенденции как в

его творчестве, так и в освещении исторических событий. Он последовательно отстаивал ту

мысль, что автор «Кобзаря» – поэт подлинно народный. Никто из современников Н.

Костомарова в 40-х годах не дал более точной харак-/12/теристики народности Шевченко,

чем он. В его статье «Обзор сочинений, писанных на малороссийском языке» о

произведениях автора «Кобзаря» утверждалось: «Это целый народ, говорящий устами

своего поэта» 21. Вскоре, однако, Н. Костомаров убедился, что его собственные взгляды на

роль масс в истории, на перспективы освободительной борьбы не совпадают со взглядами

Шевченко. Он вспоминает о своей полемике с поэтом, подчеркивая, что никогда не был, как

некоторые другие, дружески близким к нему, что о многих фактах жизни автора «Кобзаря»

он узнавал от третьих лиц. Иногда же его восприятие некоторых произведений Шевченко

носило противоречивый характер. Восторгаясь произведениями Шевченко как явлениями

высокого художественного достоинства, проникающими в самую сущность народной

жизни, Н. Костомаров несколько настороженно относился к тем из них, которые способны

были революционизировать сознание масс, подвигнуть их на бунт. «Тарас Григорьевич, —

вспоминал он, – прочитал мне свои ненапечатанные стихотворения. Меня обдало страхом:

11

впечатление, которое они производили, напомнило мне Шиллерову балладу «Занавешенный

саисский истукан». Я увидел, что муза Шевченко раздирала завесу народной жизни. И

страшно, и сладко, и больно, и упоительно было заглянуть туда!!!» 22.

И закономерно, что революционная поэзия Шевченко вызывала лишь страх и осуждение

у людей ограниченных, консервативных, не говоря уже об откровенных ретроградах.

Учитель духовной академии, а позже редактор журнала «Домашняя беседа» В.

Аскоченский, с которым Шевченко познакомился в конце мая 1846 года, пытался даже

убеждать поэта в необходимости свернуть с избранного пути, пугал каторгой, а сам,

опасаясь за свою участь, избегал слушать революционные произведения Шевченко.

Вспоминая о двух последних встречах с поэтом, он выделил такие детали: «Узнав от меня,

что я издаю «Домашнюю беседу», Тарас сказал: «Добре», но когда я изложил перед ним мои

намерения и цель, к которой решил идти, не торопясь, Тарас стал серьезным и, оттягивая

большие свои усы, проговорил: «Важко вам проти рожна прати». Холодно и равнодушно

слушал он после этого мои воспоминания и каждым движением показывал, что мое

присутствие обременительно для него... В последний раз я встретился с ним летом

прошлого года на Загороднем проспекте, но... лучше было бы мне не встречаться...» 23.

21 Молодик на 1844 год. – X., 1843. – С. 177.

22 Т. Г. Шевченко в воспоминаниях современников, с. 151.

23 Домашняя беседа. – 1861. – № 33. – С. 651.

Видимо, мы никогда не узнаем, что именно сказал Шевченко В. Аскоченскому при

последней встрече, но несомненно одно: поэт со свойственной ему откровенностью

клеймил ретрограда и проповедника поповщины. Тогда же он высмеял В. Аскоченского в

сатирическом стихотворении «Умре муж велій в власяниці», написанном на смерть

петербургского митрополита Григория. Этого стихотворения, впервые опубликованного в

«Кобзаре» 1876 года, В. Аскоченский, видимо, еще не знал, когда в своих воспоминаниях,

написанных в 1861 году, называл Шевченко «сизым орлом», «чудесным поэтом».

Сложными были отношения Шевченко с П. Кулишом, который с самого начала проявлял

усиленный интерес к творчеству Шевченко, оценивая его как явление во всех отношениях

примечательное. Во время ссылки поэта он собирал списки его произведений, напечатал

поэму «Наймичка» в «Записках о Южной Руси» (СПб, 1857. – Т. 2. – С. 149 – 168). Когда

же Шевченко возвратился из ссылки в Петербург, передал ему списки его произведений,

некоторые из них издал в своей типографии. И в то же время П. Кулиш с первых лет

знакомства с поэтом пытался поучать его, настоятельно рекомендовал ему подправить

некоторые произведения («Тарасова ніч», «Катерина», «Гайдамаки», «Неофіти» и др.). В

отдельных случаях поэт прислушивался к его советам. Не случайно, переписав свою поэзию

за 1847 год из «Малой книжки» в «Большую», он заметил в дневнике 18 марта 1858 года:

«Жаль, что не с кем толково прочитать. Михайло Семенович в этом деле мне не судья. Он

слишком увлекается. Максимович – тот просто благоговеет перед моим стихом, Бодянский

/13/ тоже. Нужно будет подождать Кулиша. Он, хотя и жестко, но иногда скажет правду; зато

ему не говори правды, если хочешь сохранить с ним добрые отношения» (V, 212 – 213).

Рассказы П. Кулиша о Шевченко во многом противоречивы. Так, в предисловии к

своему поэтическому сборнику «Хуторна поезія» (1882), названому «Историческим

рассказом» и в «Воспоминаниях о Николае Ивановиче Костомарове» (1885), печатавшихся в

журнале «Новь», П. Кулиш писал о Шевченко как о гениальном поэте, «национальном

пророке», приравнивал его к Пушкину, находил у того и другого «великую способность к

«поэтическому критицизму». Мемуариста поражала глубина и оригинальность суждений

Шевченко о науке и литературе. И в то же время П. Кулиш неоднократно повторял, что

12

Шевченко творил якобы преимущественно благодаря гениальной интуиции, что на всех

действовали «чары его дикой во многих случаях поэзии», и отмечал, что даже «одичание

Костомарова в Киеве» произошло не без влияния Шевченко.

Более всего беспокоило П. Кулиша то, что произведения Шевченко могли пробудить

массы к революционным действиям. Известные строки из поэмы «Кавказ» – «Од

молдованина до фінна на всіх язиках все мовчить, бо благоденствує» – он комментирует с

тревогой: «Не будет же молчать оно вечно, когда-нибудь да заговорит. Хорошо было бы,

если бы заговорило языком интеллигенции. А вот беда, если дикая сила деспотизма да

вызовет из пекла дикую силу рабства» 24. Чтобы избежать этого, по мнению П. Кулиша,

необходимо путем просвещения крестьян в школах, свободных от вмешательства

министерства, добиваться примирения пана и мужика... Впрочем воспоминания П. Кулиша

не лишены и объективных данных об обще ственно-литературной жизни 40 – 50-х годов

XIX столетия, о жизни и деятельности Шевченко, о популярности его произведений, их

влиянии на общественное движение. Сослав Шевченко солдатом в отдаленный

Оренбургский корпус, под строгий надзор и с запрещением писать и рисовать, царь

надеялся изолировать его от народа, вынудить замолчать. Обстоятельства солдатской жизни

поэта были чрезвычайно суровыми. Но и там, в ссылке, оказалось немало тех, которые, чем

могли, помогали ему. поддерживали его. Среди них – братья Федор и Михаил Лазаревские,

служившие в Оренбургской пограничной комиссии, занимавшие высокие посты офицеры К.

Герн, Е. Матвеев, Н. Савичев, семья Усковых, А. Бутаков, А. Макшеев и др. Написанные

многими из них воспоминания представляют особую ценность в освещении жизни и

творчества Шевченко в ссылке. Их дополняют рассказы знакомых поэта в записях Д.

Клеменсова, А. Матова, Н. Новицкого, Ф. Пискунова.

24 Куліш П.Хуторна поезія. – Львів, 1882. – С. 39.

Шевченко привезли в Оренбург поздно вечером 8 июня 1847 года. Узнав об этом, Ф.

Лазаревский на другой день пошел в казармы и нашел его там. С тех пор между ними

установились дружеские отношения. Ф. Лазаревский познакомил поэта с некоторыми

влиятельными офицерами, которые могли несколько облегчить его положение, позже

высылал ему книги, журналы, бумагу. Свидетельство Ф. Лазаревского, что ему в 2 часа дня

9 июня 1847 года сообщили о Шевченко, позволяет вполне определенно утверждать, что

Шевченко доставили в Оренбург не 9 июня 1847 года, как отмечено в рапорте

исполняющего обязанности командира Отдельного оренбургского корпуса (за ним до сих

пор некоторые биографы повторяют эту дату), а в 23 часа 8 июня (ночь поэт провел в

передней комендатуры на полу), и в это время, разумеется, не могли оформлять его дело.

Михаил Лазаревский познакомился с Шевченко уже в Орской крепости. Несколько раз

он под видом служебной надобности специально приезжал сюда для встречи с поэтом. Его

воспоминания наиболее полно и точно освещают условия жизни Шевченко в Орске. Это

важно помнить, так как в некоторых мемуарах, написанных понаслышке, допущены

неточности. Приезжая часто в Орск, М. Лазаревский встречался с Шевченко, видел условия,

в которых он жил, беседовал с ним о его житье-бытье, и ему, естественно, лучше было

известно не только о внешних обстоятельствах, в которых оказался поэт, но и о том, что с

ним было во время отсутствия М. Лазаревского, кто и как из офицеров обошелся с ним,

какое было у него настроение и т. д. /14/ Утверждение Федора Лазаревского, что в Орской

крепости Шевченко жилось более-менее сносно, основывалось на рассказах лиц,

встречавшихся с ним мимолетно. В начале службы в Орске комендант Д. Исаев, человек

гуманный, душевный, действительно содействовал тому, чтобы Шевченко жил не в казарме,

а на частной квартире, бывал у него. Но так длилось недолго. Где-то в августе-сентябре 1847

13

года Д. Исаев был снят с должности, а вскоре и умер. Его место занял человек с

солдафонским умом. Он и вернул Шевченко в казарму. Это стало сигналом для

подчиненных ему офицеров к усиленной муштре поэта. М. Лазаревский писал: «Общество

пьяных и развратных солдат, невыносимый воздух, грязь, постоянный крик – все это

сильно возмущало Шевченко, но он не решался просить Мешкова об облегчении его участи.

Впрочем, этого солдата-майора многие просили о дозволении Шевченко жить на особой

квартире; но он не любил Шевченко за его непреклонность характера, за то, что он не умел

и не хотел никому кланяться, и водил его каждый день вместе с другими на ученье, где

Шевченко учился шагистике и ружейным приемам. Шевченко несколько раз сидел по

милости Мешкова на гауптвахте...» 25.

О тяжелой муштре писал и сам Шевченко в стихотворении «А. О. Козачковскому»,

созданном в Орской крепости:

Цвіркун замовкне; зорю б’ють.

Благаю бога, щоб смеркало,

Бо на позорище ведуть

Старого дурня муштрувати.

Щоб знав, як волю шанувати,

Щоб знав, що дурня всюди б’ють.

Об ужасных условиях жизни в Орске поэт рассказывал А. Макшееву, и тот написал об

этом в «Путешествиях по киргизским степям и Туркестанскому краю» (СПб, 1896).

Дружеские отношения с М. Лазаревским Шевченко поддерживал и после ссылки.

Именно ему он доверил рукописную книгу своей невольничьей поэзии, дневник. Нет

сомнения, что Шевченко ничего не утаивал от М. Лазаревского, особенно из всего того, что

касалось его пребывания в ссылке. В этой связи заслуживает внимания утверждение М.

Лазаревского, согласно которому с 1850 года до своего освобождения из ссылки Шевченко

безвыездно находился на Мангышлакском полуострове, так как в шевченковедении

встречаются попытки поставить это под сомнение.

Воспоминания Лазаревских, К. Герна и местных орских старожилов не дают полного

представления об этом периоде жизни Шевченко. Например, только намеками сказано о

знакомстве и дружбе поэта с польскими политическими ссыльными, о его лектуре, общении

с местными жителями и т. д.

Созданная на основе дневниковых записей непосредственного участника Аральской

описной экспедиции работа А. Макшеева «Путешествия по киргизским степям и

Туркестанскому краю» ценна не только тем, что в ней мы находим упоминания о Шевченко.

Из нее стал известен маршрут экспедиции, в которой участвовал и Шевченко, условия

работы, морально-психологический климат и пр. В ней зафиксированы рассказы Шевченко

о своей жизни в Орске, отдельные эпизоды из его живописной практики, о том, как по-

дружески, участливо относился к нему начальник экспедиции А. Бутаков. Есть в ней и такая

красноречивая деталь: «Он много рассказывал о своих мелких невзгодах, но о крупных

политических никогда не говорил ни слова» 26. Не говорил, так как остерегался.

25 Т. Г. Шевченко в воспоминаниях современников, с. 192.

26 Тамже. – С. 198.

Да и не с кем было говорить о «крупных политических» невзгодах: это можно было

сделать только в беседах с политическими единомышленниками. Но некоторые свои даже

«крамольные» произведения поэт читал по памяти. Ф. Лазаревский вспоминал, что уже с

14

первого знакомства с поэтом ему и С. Левицкому Шевченко читал поэму «Сон». Известен и

список этой поэмы, датированный 1852 годом (время пребывания ее автора в

Новопетровском укреплении). Какие-то свои произведения Шевченко читал в Раимском

укреплении. «Шевченко часто читал нам свои стихи, – рассказывал Э. Нудатов, – и я как

теперь помню его /15/ мягкий, певучий, ласкающий голос» 27. А вот штабс-капитан

генерального штаба А. Макшеев, с которым Шевченко жил в одной джуламейке в течение

всего похода на Аральское море, нигде и словом не обмолвился, что ему поэт читал свои

произведения. Он, кстати, не без укора заметил, что Шевченко, живя в Петербурге после

возвращения из ссылки, ни разу не посетил его.

Современники в один голос утверждают, что Шевченко был включен в состав

Аральской экспедиции как художник по ходатайству начальника этой экспедиции А.

Бутакова. И в экспедиции А. Бутаков заботился о создании поэту сносной обстановки для

жизни и работы, насколько это было возможно в тех условиях. Они жили в одной каюте,

поддерживая дружеские связи. Так было и в Оренбурге, куда по ходатайству того же А.

Бутакова Шевченко возвратился с экспедиции для окончательной отделки полевых работ.

«Доброе, братское», по словам поэта, отношение к нему А. Бутакова хоть на какое-то время

облегчало положение его (VI, 58). Специальных воспоминаний о Шевченко А. Бутаков не

оставил, но в его дневнике 28 можно почерпнуть немало сведений об условиях жизни и

работы поэта в 1848 – 1849 годах. Перед обыском и арестом в 1850 году Шевченко

некоторые свои бумаги и материалы передал на хранение К. Герну, в квартире которого

тогда жил. Среди них была и книжечка с «малороссийскими его стихотворениями» (то есть

книжечка автографов невольничьей поэзии), которая позже получила наименование «Мала

книжка». Когда именно книжечки за каждый год оформлены и сшиты в одну, точно не

известно, но, как видно из воспоминаний К. Герна, это было сделано до ссылки поэта в

Новопетровское укрепление. К. Герну принадлежит публикация двух черновиков письма

Шевченко к В. Жуковскому.

В крае отдаленном и суровом, в Новопетровском укреплении каждый год роты

менялись. А Шевченко оставался там без малого семь лет... Трудно было ему, но, как

свидетельствуют очевидцы, он держался мужественно, достойно и даже других пытался

утешить, подбодрить. Офицер Уральского гарнизона Н. Савичев, специально приезжавший

весной 1852 года в Новопетровское укрепление познакомиться с Шевченко, провести с ним

хотя бы несколько дней, писал в своих воспоминаниях, что к поэту очень уважительно

относились солдаты, так как он «не отделял себя от среды солдатской и жил с солдатами по-

братски, просто» 29. Из Уральска Н. Савичев привез Шевченко письма, искренние

приветствия от ссыльных поляков, от петрашевца А. Ханыкова. Тогда же Шевченко рисовал

портрет Н. Савичева (хранится в историко-краеведческом музее г. Уральска).

Поручик А. Фролов, воспоминания которого записал Ф. Пискунов, заметил, что

Шевченко нередко рано утром любил выходить в степь за пределы укрепления и там,

усевшись на камне, просиживал часами, а когда его спрашивали, что он там делает, отвечал:

«Думку думаю». То была «думка», которой не с кем было поделиться в Новопетровском

укреплении. Жажда творчества не угасала. Несмотря на суровые запреты, поэт рисовал,

писал повести, добивался официального разрешения рисовать, но так и не добился.

Все, что можно было достать в Новопетровском укреплении из книг, журналов, газет,

Шевченко перечитывал, интересовался новинками русской и украинской литературы. В

обществе любил читать вслух. А.Ускова писала о Шевченко: «Бывало, в длинные зимние

вечера он принесет журнал и выберет, что ему по вкусу, и начинает читать; если вещь ему

особенно нравится, то он откладывает книгу, встанет, ходит, рассуждает, затем опять

возьмется за книгу; стихи же, которые ему очень нравились, он выучивал и дня по три

декламировал» 30.

15

27 Там же.– С. 221.

28 Бутаков А. И.Дневные записки плавания на шхуне «Константин» для исследования Аральского моря

в 1848 – 1849 гг. – Ташкент, 1953.

29 Т. Г. Шевченко в воспоминаниях современников, с. 227.

30 Там же. —С. 255.

По инициативе и при непосредственном участии Шевченко в 1852 году был организован

хор, любительский театр. В числе других на сцене этого театра состоялась и постановка

комедии А. Островского «Свои люди – сочтемся». В Новопетровском /16/ укреплении тогда

не знали, что ее запретил к постановке сам Николай I (написанная в 1849 году, она впервые

появилась на сцене профессионального театра в 1860 году). Шевченко играл роль

Рисположенского и, по свидетельству очевидцев, играл превосходно. После спектакля к

поэту подошел комендант укрепления А. Маевский и сказал: «Богато тебя, Тарас

Григорьевич, оделил бог: и поэт-то ты, и живописец, и скульптор, да еще, как оказывается, и

актер... Жаль, голубчик мой, одного – что не оделил он тебя счастием!» 31.

31 Там же. —С. 252.

Оставил воспоминания о Шевченко и его ротный командир в Новопетровском

укреплении Е. Косарев. Они написаны много лет спустя. Мемуарист мог кое-какие детали и

забыть, но уж слишком явно в его воспоминаниях проглядывает тенденция выдать себя едва

ли не за благодетеля Шевченко, человека, который стремился облегчить его службу. Но из

других вполне достоверных источников известно, что Е. Косарев был под стать Д. Мешкову,

который стремился продемонстрировать свою власть над сосланным поэтом. В дневнике

Шевченкоесть характерная в этом отношении запись. Уже когда в форте все знали, что

вскоре Шевченко получит свободу, Е. Косарев распорядился включить его в почетный

караул. «К 7 часам, – читаем в дневнике поэта, – все было готово, в полной амуниции

люди были выведены на полянку, в том числе и я, в 7 часов явился сам капитан Косарев во

всем своем ослином величии и после горделивого приветствия подошел прямо ко мне,

благосклонно хлопнув меня по плечу, и сказал: «Что, брат, отставка? Нет, мы еще из тебя

сделаем отличного правофлангового, а потом и с богом». И тут же отдал приказание

капральному ефрейтору заняться со мной маршировкой, и ружейными приемами часика

четыре в день» (V, 53).

Даже участливое отношение к поэту коменданта укрепления И. Ускова не всегда

соответственно воздействовало на подчиненных. Е. Косарев заботился прежде всего о

служебной карьере, о том, чтобы подчеркнуть свою власть над солдатами, свое

превосходство над ними.

Смрадная казарма, муштра, моральная угнетенность в течение десяти лет подорвали

здоровье Шевченко, и он из ссылки возвращался постаревшим, физически надломленным,

но – духовно не покоренным. Поэтическое творчество, общественно-политическая

деятельность, возобновившиеся с первым дыханием свободы, свидетельствовали о его

дальнейшем возмужании. В новой исторической обстановке, характеризующейся

обострением феодально-крепостнической системы, поэзия Шевченко зазвучала с новой

силой. Расширился круг ее ценителей, возросло внимание к ней со стороны общерусской

демократии.

Возвращавшегося из ссылки поэта радушно встречали почитатели его музы в Астрахани

и Нижнем Новгороде. Об этом речь идет в воспоминаниях И. Клопотовского, работавшего

учителем Астраханской гимназии (его воспоминания записаны В. Кларком), чиновника

нижегородской палаты К. Шрейдерса (в записях Г. Демьянова), у которого Шевченко жил на

16

квартире во время длительной вынужденной остановки в Нижнем Новгороде. К. Шрейдерс

выезжал тогда по делам и в Петербург. По просьбе поэта он навестил М. Лазаревского и

застал там немало студентов, которые, узнав, что К. Шрейдерс приютил Шевченко,

устроили ему настоящую овацию.

Последний период жизни Шевченко освещен в воспоминаниях современников шире,

обстоятельнее. Среди их авторов – видные писатели, художники, общественные деятели.

Кроме упомянутых уже И. Тургенева и Я. Полонского, – Н. Лесков, М. Микешин, Г.

Честаховский, Л. Жемчужников, А. Церетели. Во многих из них акцент сделан не на

деталях быта, а на его интересах к науке, литературе, искусству, участии в общественных

делах. Понимая, насколько важно полно и правдиво запечатлеть не только факты, но и их

обусловленность конкретно-историческими обстоятельствами, многие мемуаристы

стремились воспроизвести образ поэта в контексте эпохи как исторической, так и

литературной, раскрыть величие и своеобразие его духовного мира. Тут же встречаем

немало сведений о всесторонних связях украинского поэта с деятелями культуры России,

Польши, Белоруссии, Грузии. Е. Юнге подробно рассказала о дружбе Шевченко с А.

Олдриджем.

О пристальном интересе Шевченко к достижениям русской литературы

сви-/17/детельствуют его записи в дневнике, высказывания в письмах. «Все дни моего

пребывания когда-то в Яготине, – писал поэт В. Репниной, – есть и будут для меня ряд

прекрасных воспоминаний. Один день был покрыт легкой тенью, но последнее письмо ваше

и это грустное воспоминание осветило. Конечно, вы забыли? вспомните! Случайно как-то

зашла речь у меня с вами о «Мертвых душах». И вы отозвались чрезвычайно сухо. Меня это

поразило неприятно, потому что я всегда читал Гоголя с наслаждением... Меня восхищает

ваше теперешнее мнение – и о Гоголе, и о его бессмертном создании... Перед Гоголем

должно благоговеть как перед человеком, одаренным самым глубоким умом и самою

нежною любовью к людям!» (VI, 64 – 65). Прочитав «Губернские очерки» М. Салтыкова-

Щедрина, Шевченко с восхищением писал о том, что в лице автора «Губернских очерков»

Гоголь имеет гениальных учеников, последователей, продолжающих его традиции в новых

исторических условиях. Такие отзывы о творчестве классиков русской литературы

убедительно свидетельствуют о том, что Шевченко хотел видеть такой и украинскую

литературу. Не случайно он столь решительно поддержал обличительный пафос «Народних

оповідань» Марко Вовчок, назвав ее в стихотворении «Марку Вовчку» «обличителем

жестоких людей несытых» (II, 323). И. Тургенев отмечал в своих воспоминаниях, что

Шевченко «был искренне к ней (Марко Вовчок. – В. Ш.) привязан и высоко ценил ее

талант... на мой вопрос: какого автора мне следует читать, чтобы поскорее выучиться

малороссийскому языку? – он с живостью отвечал: «Марко Вовчка! Он один владеет

нашей речью!» 32.

По свидетельству И. Тургенева, Шевченко несколько раз заходил к нему, показывал ему

свою невольничью поэзию, переписанную в «Малу книжку», читал стихотворение «Садок

вишневий коло хати». Но в силу разных обстоятельств дружеские отношения у них не

сложились. Вполне открыться И. Тургеневу украинский поэт не мог. Отсюда – отмеченный

И. Тургеневым штрих в поведении поэта: «...Он держал себя осторожно, почти никогда не

высказывался, ни с кем не сблизился вполне: все словно сторонкой пробирался» 33. В этом,

видимо, кроется и причина такого замечания мемуариста: «Читал Шевченко, я полагаю,

очень мало (даже Гоголь был ему лишь поверхностно известен), а знал еще меньше того» 34.

Это никак не согласуется с приведенными выше высказываниями Шевченко о Гоголе, ни с

его творчеством (в том числе и дневником, в котором запечатлены обширные знания его

автора во всех сферах литературной и культурной жизни), ни с воспоминаниями других

современников, значительно ближе знавших Шевченко.

Революционная поэзия Шевченко распространялась в многочисленных списках еще до

его возвращения из ссылки. Часть ее опубликована за рубежом в 1859 году в сборнике

17

«Новые стихотворения Пушкина и Шевченки» (Лейпциг), который нелегально

распространялся и в России. Призывы украинского поэта к консолидации народов в борьбе

за свободу становились в период революционного подъема накануне крестьянской реформы

важной частью идеологии и практики русской революционной демократии. И то, что

Шевченко сближается с Чернышевским и его соратниками, а те принимают его как своего,

родного, – явление закономерное. «Шевченко, народный в Малороссии, – писал Н.

Огарев, – с восторгом принят как свой в русской литературе и стал для нас родной, – так

много было общего в наших страданиях и так самобытность каждого становится

необходимым условием общей свободы» 36. Шевченко посещает литературно-

художественные вечера у вице-президента Академии художеств Ф. Толстого, Н.

Костомарова, на которые собиралась художественная интеллигенция Петербурга. И

наоборот, писатели и художники Петербурга часто посещают Шевченко, проявляя к нему

искренние чувства симпатии и побратимства, оказывают ему всевозможную помощь в

освобождении родственников от крепостной зависимости. Н. Добролюбов, М. Михайлов, А.

Плещеев, А. Пыпин высоко отзываются в печати о творчестве Шевченко, призывают своих

соотечественников ориентироваться на его произведения.

32 Там же. —С. 292.

33 Там же. – С.291.

34 Там же. —С. 292.

35 Огарев Н. П.Избр. произведения: В 2 т. – М., 1956. – Т. 2. – С. 501. /18/

В воспоминаниях Д. Мордовцева запечатлены неоднократные встречи Шевченко с Н.

Чернышевским на вечерах у Н. Костомарова. Бывал Шевченко и в семье Чернышевского. В

записке к нему 16 мая 1860 года Н. Новицкий писал: «Вы собираетесь поехать к

Чернышевскому на дачу, – если намерение Ваше не переменилось, то уведомьте меня,

пожалуйста, когда Вы туда поедете? Я бы отправился туда с Вами вместе» 36. В альбоме

жены Чернышевского есть пять рисунков, авторство которых семейная традиция

приписывала Шевченко.

Н. Чернышевский не оставил воспоминаний о Шевченко, но высокая оценка им

украинского поэта в статьях «Новые периодические издания» и «Национальная

бестактность» основывалась не только на знакомстве с творчеством Шевченко, но и

полученных впечатлениях из личных бесед с ним. В одном месте Н. Чернышевский не

случайно заметил: «Слышали мы свидетельство об этом от человека, имя которого

драгоценно каждому малороссу – от покойного Шевченко» 37. В беседах речь шла о тех

самых животрепещущих вопросах, которые постоянно волновали тогда поэта: о положении

народа, о перспективах освободительной борьбы. В своих суждениях об Украине Н.

Чернышевский неизменно опирался на авторитет Шевченко. Он подчеркивал, что Шевченко

«окончательно разъяснил для нас истину, которую мы давно предвидели сами» 38.

Такого мнения придерживалась и вся передовая русская общественность. Это

проявлялось не только в публикации русской печатью произведений Шевченко, рецензий на

них, в стремлении популяризировать его имя, как имя последовательного борца с

крепостничеством. Е. Штакеншнейдер, Л. Пантелеев, Д. Кипиани писали о восторженной

встрече Шевченко на литературных чтениях в Пассаже. М. Микешин, Б. Суханов-

Подколзин, Г. Честаховский, А. Благовещенский – о дружеских контактах Шевченко с

художниками, скульпторами, актерами. О своих встречах и беседах с украинским поэтом В.

Стасов рассказал в письме к А. Пыпину, подчеркнув, в частности: «Я его лично знал,

довольно много и в разное время беседовал с ним, глубоко его уважал и ценил» 39.

18

36 Листа до Т. Г. Шевченка, с. 183.

37 Чернышевский Н. Г.Полное собр. соч.: В 15 т. – М., 1950. – Т. 7. – С 791-792.

38 Там же. —С. 792.

39 Из архива Владимира Васильевича Стасова // Сборник Пушкинского дома на 1923 год. – П., 1922. —

С. 247.

В том же письме к А. Пыпину В. Стасов подчеркивал, что Шевченко во многом

соглашался с его критикой творческих принципов К. Брюллова и отстаивал своего учителя

только как просветителя, как человека доброго, гуманного. В начале своей учебы в

Академии художеств Шевченко, естественно, следовал наставлениям учителя, в какой-то

мере подражал ему. Но с годами его все больше влекло искусство, своими корнями

уходящее в глубь народной жизни. Ценя в творчестве К. Брюллова высокое

профессиональное мастерство, Шевченко ставил ему в упрек оторванность от национальной