Текст книги " Воспоминания о Тарасе Шевченко"

Автор книги: Сборник Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

художеств. В 1855 году получил звание академика за картину «Киевский Софиевский собор, внутренний

вид». После ареста Шевченко у Сажина остались его рисунки.

...поселились... в улице, называемой гКозье болотог.– Поэт с друзьями поселился в доме И. И.

Житницкого – зятя земляка Шевченко художника С. С. Превлоцкого (теперь дом № 8а по переулку Т. Г.

Шевченко, в котором открыт Литературно-мемориальный музей Т. Г. Шевченко). /494/

«Не журюсь я, а не спиться»– Действительно ли это стихотворение Шевченко – не установлено.

Аскоченский Виктор Ипатьевич(1813 – 1879) – журналист, историк, редактор реакционно-

монархического еженедельника «Домашняя беседа». Оставил воспоминания о Шевченко.

Белозерский Василий Михайлович(1825 – 1899) – один из организаторов Кирилло-Мефодиевского

общества, занимавшей в нем умеренно-реформистские позиции. После ареста был сослан в Петрозаводск.

В 50-х годах вернулся в Петербург, редактировал журнал «Основа» (1861 – 1862), в котором были

напечатаны многие произведения Шевченко.

В. Л. Беренштам

Т. Г. ШЕВЧЕНКО И ПРОСТОЛЮДИНЫ, ЕГО ЗНАКОМЦЫ

(Из встреч и воспоминаний)

В жизни Т. Г. Шевченка годы от освобождения его из крепостного состояния в 1838 г. до

печальной катастрофы 1847 г. являются замечательным моментом, к сожалению,

недостаточно разъясненным биографами и опубликованными материалами. К этому

времени относится целый ряд замечательных произведений, отличающихся выдающимися

художественными достоинствами, несмотря на то, что прекрасный язык их, хоть и

владевший богатейшей народной поэзией, лишь незадолго до этого сделался органом

художественной литературы. В известной мере художественная форма этих произведений

является результатом предшествующей деятельности в области слова на украинском языке,

и в этом смысле ее происхождение подлежит исследованию, к сожалению, до сих пор едва

лишь намеченному. Но художественные достоинства зависят также от степени

талантливости их творца и его поэтического вдохновения, т. е. таких явлений, которые лишь

с трудом поддаются исследованию и объяснению.

Нельзя сказать того же о другой стороне, невольно изумляющей читателя этих

произведений Шевченка. Недавний «кріпак», панский козачок, хлопец, которого суровая

доля «взяла маленького за руку і в школу одвела до п’яного дяка в науку», является перед

121

нами в своих стихотворениях этого периода во всеоружии многих знаний, с широким

общим образованием и с идеями, которые ставят его в первом ряду самых передовых людей

той эпохи. Это явление и доныне остается загадочным, хотя, казалось бы, оно гораздо

доступнее исследованию и разъяснению. Можно, конечно, значительную долю этого

идейного развития поэта отнести к той национальной среде, из которой он вышел, от

которой получил первые впечатления и материалы для будущего миросозерцания. Среда эта

в своем коллективном творчестве и в историческом прошлом своем не раз проявляла

стремление к таким идеалам, которые остаются и теперь дорогими для передового

европейца; но эти идеалы подолгу живут в народной массе, мало обнаруживаясь, они

находятся как бы в скрытном состоянии, выступают они открыто и ярко лишь в моменты

сильного народного возбуждения, вызываемого историческими катастрофами. Влияние на

него родной среды ясно сознавал сам Шевченко, он не раз указывал на нее, как на источник

своих знаний, воззрений и стремлений, но исследователи пока не выделили из общей

сокровищницы тех идей, которыми народ или люди из народа наделили украинского поэта

для создания его широкого «свитогляда».

Во время пребывания Шевченка в Академии художеств там существовал обязательный

для учеников общеобразовательный /125/ курс. Что дал он Шевченку? Этого вопроса пока

вовсе не касались биографы. Судя по рассказам многих сверстников Шевченка, по уровню

их общего образования и развития, надо думать, что очень мало; поэт мог вынести отсюда

лишь элементарные, вовсе не связанные сведения из разных учебных предметов.

Несравненно больше дала ему гениальная восприимчивость, свойственная немногим

избранникам судьбы, та восприимчивость, благодаря которой они из слов и фактов,

схваченных на лету, восстановляют давно исчезнувшие образы, создают свое

миросозерцание, выступают во всеоружии передовых идей, для усвоения и создания

которых другим обыкновенным людям необходимы годы усиленного труда. Способы

восприятия гениальных людей с трудом поддаются изучению, но зато гораздо легче

определить материал, из которого они могли черпать свои знания и идеи. Для этого следует

изучать среду, в которой они жили, тех людей, с которыми они встречались, с которыми

всего ближе сходились, делились мыслями и стремлениями. Среда, окружавшая Шевченко

после освобождения его от крепостной неволи, с этой стороны еще мало исследована; еще и

теперь мы не можем сказать определенно, какими знаниями и идеями она наделила

Шевченка. Последний в эти годы не раз ездил в Украину, в столице и провинции он

сблизился со многими выдающимися писателями, учеными, художниками и

общественными деятелями; многие из них пользуются вполне заслуженной известностью,

сами сделались предметом изучения, от других до нас дошли только мало нам говорящие

имена; относительно всех их мы можем сказать, что влияние их личности, характера, знаний

и идей на Шевченка еще мало исследовано, мало для этого собрано и материалов. Мы не

можем даже указать всех местностей, в которых побывал Шевченко во время своих поездок

на юг, не знаем, где, когда и по сколько времени он пробывал в том или другом месте, не

знаем и некоторых лиц, с которыми он близко сходился во время этих экскурсий. А время

уходит, в могилу быстро сходят те немногие, которые были лично знакомы с Шевченком,

сохранили о нем воспоминания или какие-либо материалы. Надо поспешить с

записыванием этих воспоминаний, с собиранием письменных о нем материалов, иначе все

это бесследно погибнет.

В силу всех этих соображений я очень заинтересовался, когда, будучи в Сорочинцах,

Миргородского уезда, Полтавской губ., случайно узнал, что в местечке этом проживает

старик-повар, живо помнящий и очень почитающий память Шевченка, который при нем

гостил у помещика Лукьяновича, упоминаемого в биографиях Шевченка и собственных его

письмах. Я решил у этого повара собрать сведения о г. Лукьяновиче и положил разыскать

его. Оказалось, что он проживает в небольшой усадьбе, приобретенной им в Сорочинцах;

средства к жизни дает ему, кроме огорода, его профессия, так как землевладельцы и

122

обыватели в местечке и его окрестностях часто приглашают его с платой по 5 – 10 руб. в

сутки приготовлять разные трапезы в торжественных случаях вроде свадеб, именин, балов и

т. п.

Повару Арсению Татарчуку в настоящее время 76 лет от роду. В наружности его прежде

всего обращает на себя внимание сильно разросшийся синеватый, так называемый

бургундский нос. Обыкновенно думают, что такие носы свидетельствуют о неумеренном /

126/ употреблении спиртных напитков, но в данном случае это мнение не подтверждается:

люди, давно знающие Татарчука, утверждают, что он всегда отличался трезвостью. При

более продолжительном свидении безобразие носа как бы стушевывается – высокий рост и

статная фигура старика, его красивый высокий лоб, умные, светящиеся еще и теперь глаза и

свежий, вовсе не старческий цвет лица придают ему внушительную и очень симпатичную

наружность; он притом же настолько бодр и крепок, что угадать его преклонный возраст

было бы нелегко. Жена его Горпына десятью годами моложе; это высокая и теперь еще

стройная женщина, с заметными следами былой красоты; она также очень моложава и

бодра.

Говорит Татарчук по-украински с примесью русских слов, по временам старается

говорить по-русски, но очень неудачно; жена его говорит только по-украински. Оба

неграмотны. В чистой комнате против входа посреди стены красуется литографированный

портрет Шевченка, изд. Мюнстера, рядом с портретом императора Александра II.

Когда я заговорил о поэте, мои собеседники сразу оживились. Воспоминания о нем

мужа постоянно старалась дополнить жена. Оба отлично помнят Шевченка, его имя и

отчество, его небольшой рост и крепкое телосложение. По их рассказу, Тарас Григорьевич

приехал к ним вместе с их владельцем А. А. Лукьяновичем в с. Марьинское, иначе

Шимково, Миргородского уезда, в апреле 1842 или 1843 года. Несмотря на мое указание,

что Шевченко жил в Марьинском в 1845 г. (это видно из даты под поэмой «Невольник»),

Татарчуки настойчиво утверждали, что пребывание поэта у их барина было не позже лета

1843 г. Лукьянович пригласил к себе Шевченка в качестве живописца для писания портретов

всех членов своей семьи. Художник исполнил заказ, но когда работа была окончена, у

владельца не оказалось денег для уплаты за нее, и потому хозяева настойчиво упрашивали

своего гостя продлить свое пребывание в Марьинском. Только в ноябре явились деньги, а

вместе с тем и уплата за портреты, после чего он и уехал.

Жил Шевченко в Марьинском в отдельном отведенном ему помещении; ему назначили

особого лакея, но от услуг его Тарас Григорьевич почти всегда отказывался. Он вставал с

рассветом и немедленно принимался за работу. Татарчуки особенно указывают на его

трудолюбие. По их словам, в свободное от писания портретов время он почти всегда днем

оставался в своей комнате, постоянно читал книги, которые брал из панской библиотеки,

или же писал письма, или что-то иное; лишь изредка бродил он по окрестностям, при этом

часто останавливался, вглядывался в какие-то отдаленные предметы, срисовывал разные

виды. Завтракал и обедал он вместе с панами, и за все время Татарчуки ни разу не слышали

о его нетрезвости. В Марьинском Шевченко все время оставался почти безвыездно; лишь

изредка он вместе с Лукьяновичем ездил в с. Злодиевку для купания в р. Псле, причем

иногда они заезжали к местному помещику Замятину; кроме того, Шевченко два раза уезжал

на лошадях Лукьяновича в м. Яготин к княжне Репниной и оставался у нее по 4-5 дней;

других поездок он, по воспоминаниям Татарчуков, за все время своего пребывания в

Марьинском не предпринимал. С знакомыми Лукьяновича он не сближался – он

предпочитал знакомство со священниками, которые все очень любили и уважали

Шев-/127/ченка, а священник в с. Устивице, о. Бабичов, однажды за обедом у Лукьяновича

сказал: «Тарас Григорьевич! Вашого розуму хоч би на двадцять чоловік та роздать, всім

достачило б!» Шевченко в ответ громко расхохотался.

Но всего охотнее сближался Шевченко с дворовыми и крестьянами в Марьинском;

почти всех он знал по имени, очень сошелся со многими из них. Часто по вечерам посещал

123

он «вулыцю». Появление его в этих случаях всегда всеми собравшимися ожидалось с

нетерпением, приход его все приветствовали. В эти вечера время проходило незаметно:

Шевченко и сам очень оживлялся, он многое рассказывал о прошлом Украины, о подвигах

казаков, о борьбе их с турками и панами. Говорил он о своем крестьянском происхождении

и освобождении, но о том, как и когда опять вернется воля закрепощенному люду, не

упоминал. Ухаживанием за дивчатами и молодыцями он никогда не занимался, напротив, с

ними обращался так же, как и с парубками и чоловиками. Иногда он приглашал на свой счет

музыку, тогда бывало очень весело; сам Шевченко очень любил, чтобы собравшиеся пели и

танцевали. Из песен ему особенно нравилась та, где поется:

Ой хто лиха не знає,

Да нехай мене спитає *.

Он почти всегда предлагал пропеть и повторить ему песню.

* Чумацкая песня.

Особенной близости Шевченка к Лукьяновичу Татарчуки не заметили. Что до

последнего, то, по их рассказам, отец его был сначала вице-губернатором в Перми, потом

губернатором в Симбирске, откуда перевел 30 семейств «руських» в свое имение в

Марьинское; это был, впрочем, очень добрый старик: всем дворовым, которых у него было

до 150 чел., он назначил жалованье, а престарелым пенсию. Старшему сыну его Александру

Андреевичу, тому самому, у которого гостил Шевченко, от отца досталось 1000 душ в

Полтавской губ., а после освобождения крестьян у него и у жены было 1000 десятин в

Полтавской и 5000 дес. в Херсонской губернии. Он долго (24 года) служил в гусарском

полку, потом вышел в отставку и поселился в Марьинском. В продолжение 12 лет он был

миргородским предводителем дворянства, потом был и губернским гласным 1. В с.

Злодиевке местному помещику Замятину от отца, важного генерала, досталась большая

библиотека. Новый владелец вовсе не дорожил ею, она вся свалена была в коморе,

пользовались ею повара для пирожного. Эту-то библиотеку, в которой все книги были в

дорогих кожаных переплетах, купил Лукьянович за 300 руб.; книги перевезены были в

Марьинское на 7 паровыцях, и для них отведены две комнаты в обширном доме владельца.

Проживая у Лукьяновича, Шевченко постоянно пользовался ею.

1 Документы, известия и заметки // Киевская старина. – 1899. – № 1. – С. 5.

Сначала Александр Андреевич очень хорошо обращался с крестьянами и очень редко

наказывал их; во время пребывания Шевченка наказаний даже совсем не было. Потом, под

старость, помещик сделался очень строгим. Когда, бывало, кто-нибудь его рассердит или же

когда он бывал в дурном расположении духа, то все /128/ дворовые трепетали,

предостерегали друг друга и прятались, чтобы не попасться ему на глаза. В такие дни во

всяком встречном всегда, бывало, он найдет какую-нибудь вину и назначит жестокую

«секуцию» на конюшне. «Вы не барин, а кат», – сказал ему один из переселенных его

отцом «руських»; за это дерзкого страшно высекли, а потом, по выздоровлении, сдали в

солдаты.

Лукьянович ни в чем себе не отказывал, жил как «царек» в Миргороде и у себя в

Марьинском. Он постоянно выписывал разные товары из Полтавы, Харькова и даже,

несмотря на тогдашнее бездорожье, из-за границы. Сам он часто уезжал в Полтаву и другие

124

города, где жил очень широко. Дома он часто устраивал роскошные пиры чуть не для всего

уезда – для этого вина бочками выписывались из Франции. Он был завзятым охотником,

содержал большую свору собак и множество верховых и выездных лошадей. Устраиваемые

им охоты отличались многолюдством и пышным угощением.

[На такую жизнь средств его не хватило; скоро после освобождения крестьян он

лишился своего имения. Жена еще раньше оставила его и поселилась в своем имении в

Ананьевском уезде, Херсонской губ.; мужу она выдала вексель на 80 тыс. руб., но

последний был похищен у него, так что после смерти жены он ничего не мог взыскать.

После нее у него оставалось еще право на вдовью часть, но сам он по старости и болезни не

мог добиться утверждения в правах наследства, поэтому он уступил его своему бывшему

сослуживцу по полку, поляку Терлицкому, который обязался за это до смерти содержать его.

Терлицкий повез его к себе в Ананьевский уезд, но потом, когда брачного свидетельства не

могли разыскать и когда поэтому оказалось очень трудным осуществить право на вдовью

часть, Терлицкий отказался содержать его. Больного и немощного старика Лукьяновича взял

теперь к себе помещик Оринкин; в виду сильных и частых припадков падучей болезни,

Оринкин для ухода за больным нанял отставного солдата. Однажды последний, желая

удалиться на всю ночь, с вечера связал Лукьяновичу руки и ноги лосиной кожей; в таком

виде утром нашли его мертвым 21 г. тому назад.]

Когда Лукьянович навсегда уехал из Марьинского к Терлицкому, печальная судьба

постигла и принадлежавшую ему библиотеку; ее вынесли из дому и свалили на чердак, в

коморе и в конюшне; там всякий мот брать книги, и вскоре библиотеку растащили; Татарчук

взял всего одну книгу, которая доныне сохранилась у него – это «Предсказатель,

составленный Мутом, в переводе на российский язык», изд. в С.-Петербурге в 1778 г. Что

касается портретов, писанных Шевченком, то их забрала София Александровна, бывшая

замужем за Крыжановским; дальнейшая судьба г-жи Крыжановской, по рассказам

Татарчуков, была не совсем обычной и очень печальной.

Вот приблизительно все, извлеченное мною из рассказов Татарчуков о пребывании

Шевченка в Марьинском и об А. А. Лукьяновиче. Это очень немного, но и это немногое

теряет свой колорит в моем пересказе – не смог я передать того горячего чувства симпатии,

даже поклонения, которые слышатся в каждом слове этих глубоких стариков, когда они

вспоминают о Шевченко; это неостывшее с годами сочувствие становится еще ярче по

контрасту с враждебным чувством, которым проникнуты их воспоминания о бывшем их

владельце.

Чем снискал Шевченко такую благодарную память этих неграмотных людей? Зависело

это, как мне кажется, от особенностей отношений его к меньшей братии, особенностей,

резко отличавшихся от отношений к ней в те времена других интеллигентных людей.

Освещение отношений Шевченка к простонародью и их историческая и этическая оценка

лежит на обязанности будущих биографов незабвенного Кобзаря. Любовь к крестьянской

массе, сочувствие к ее горькой доле, неволе, страданиям и бедности живым ключом бьет в

его произведениях. Но эта любовь сказывалась не только в его произведениях, она

постоянно проявлялась и в его поведении. Он не только не скрывал своего крестьянского

происхождения, что встречается редко и теперь, а 50 лет тому назад было самым

незаурядным явлением, но, напротив, неизменно подчеркивал это происхождение свое,

гордился им. Любовь свою к народу он выказывал всегда и словом и делом. И меньшая

братия глубоко ценила это необычное отношение к ней земляка, вышедшего в паны. Если из

воспоминаний г-жи Крапивиной мы знаем, как полюбили «дядьку Тараса» дети, к /129/

которым он выказывал такую доброту и любовь, если из многих воспоминаний нам

известно, как, знакомясь с поэтом, ценили его лучшие люди того времени, то на

простолюдинов личность Шевченка и отношения его к ним должны были производить

прямо-таки неизгладимое впечатление, тем более, что ничего подобного они не видели со

стороны других панов. Автор «Граматки» любил крестьянство не только в его

125

совокупности, но и в каждой отдельной личности из крестьянской среды, он знакомился и

сближался с нею, всегда находил подходящий материал для бесед, советов и утешений.

Приведу лишь случайно дошедшие до меня сведения, обрисовывающие отношения

Шевченка к землякам – простолюдинам.

Покойный В. М. Юзефович в 1863 г. рассказывал мне, что Тарас Григорьевич был в

большой дружбе с Василием, лакеем его отца М. В. Юзефовича. В годы, предшествовавшие

ссылке 1847 г., Шевченко вместе с Костомаровым и Кулишом был желанным гостем в

салоне М. В. Юзефовича и в его кабинете помощника попечителя Киевского учебного

округа. Часто бывая здесь по приглашению, Шевченко познакомился и подружился с

Василием, и вот он стал посещать последнего, проводить с ним в передней целые часы,

немало шокируя этим «господ». Иногда, направляясь по приглашению к последним, он в

передней вступал в разговор с Василием, беседа затягивалась, и Шевченко слишком поздно

являлся в гостиную. Об этом знакомстве Шевченко не забыл и во время продолжительного

невольного отсутствия: после возвращения из ссылки, он, будучи в Киеве, ни разу не сделал

визита Юзефовичу, но с Василием он возобновил знакомство, посетил его и приглашал к

себе.

[Припоминается мне еще эпизод, в котором также выразились особенности общения

Шевченка с простолюдином и сильное влияние, которое он оказывал на него. В 1864-м году

я проживал летом на даче в Китаеве (в окрестностях Киева). Здесь 6-го августа в храмовой

праздник всегда собирается много народу из Киева, преимущественно простого. После

богослужения усаживаются в лесу на голой земле небольшими группами, являются

самовары, угощение, пение и другие развлечения. В том году я заметил в одном месте

сравнительно большую толпу, человек около 30-ти; подойдя ближе, я увидел, что посреди

толпы на пне срубленного дерева стоял небольшого роста и слабого сложения человек в

коричневом сюртуке и обыкновенной фуражке; с виду ему было около 40 лет, лицо его, в

этот момент очень красное и сильно вспотевшее, было выбрито, кроме усов. Громко и

внятно обращался он к окружающим с украинской речью, говорил он с чрезвычайным

одушевлением и с сильной жестикуляцией. На мой вопрос, кто это, стоявший тут же

слушатель ответил мне, что это киевский мещанин, портной Чапыга. Речь его представляла

какую-то восторженную импровизацию, не отличавшуюся последовательностью; он

говорил о прошлом Украины, о козаках, о гетьманщине и ее уничтожении, об императрице,

Екатерине II, Потемкине, разореніи Запорожья, о Магдебургии и ее уничтожении, о

крепостном праве, об освобождении крестьян и наделе их землею. К козачеству, Запорожью,

Магдебургии и к крестьянству Чапыга относился с глубочайшим сочувствием, а к врагам их,

на которых он указывал, с беспощадной ненавистью. Речь его не лишена была своебразной

силы и остроумия; в ней постоянно приводились меткие пословицы, отрывки из народных

песен, всего чаще из произведений Шевченка, но отличалась она, кроме отсутствия

последовательности, также беспощадными, часто очень циничными сарказмами. Кончилось

собрание очень неожиданно: бывшие в числе слушателей солдаты обиделись за какую-то

направленную по их адресу остроту Чапыги; началась взаимная брань, скоро перешедшая в

драку; толпа рассеялась. В течение года я еще раза два встречал Чапыгу: мои знакомые

видели его не раз на народных гуляниях, а также на вечерах в Жандармском саду (сад

находился там, где теперь Николаевская, Ольгинская и Меринговская улицы); его всегда

окружала толпа, к которой он, не всегда трезвый, обращался с речами, сходными со

слышанной мною в Китаеве. Вскоре потом я уехал из Киева, и дальнейшая судьба Чапыги

мне неизвестна. Вспомнил я о нем, потому что в своих речах он постоянно упоминал о

Шевченке, которого глубоко почитал. Он приводил некоторые подробности, впрочем

известные, из жизни Шевченка, рассказывал о его происхождении и грустной молодости, о

его ссылке, возвращении и смерти. При этом он постоянно ссылался на близкое личное

знакомство с Шевченком, упоминал о том, что последний не раз бывал у него и у его

приятелей, подтверждал свои сообщения ссылкой на слова, слышанные от самого поэта; в

126

его словах о последнем ясно выражалось безусловное доверие к авторитету Шевченка,

чрезвычайное уважение к нему как результат не только знакомства с печатными его

произведениями, но и личного с ним общенія.

Резко отличался от Чапыги другой киевский мещанин, хоть и сходившийся с ним в

основных мнениях, также личный знакомец Тараса Григорьевича. Узнал я его также

случайно. В 1874 г. я пригласил к себе на несколько дней для работ столяра, занимавшагося

во дворе, где я квартировал. Ко мне явился высокого роста несколько сгорбленный старик

лет 60-ти с правильными чертами лица и окладистой черной с проседью бородой; на нем

была простая повседневная одежда рабочего. Назвал он мне свою фамилию Киселевский и

тут же с гордостью указал на свою принадлежность к Киевским старожилым мещанам.

Когда я спросил его, почему он прибавляет название „старожилый“. Кисилевский стал

спокойно рассказывать мне о Магдебургии и о прежних мещанских правах. К прежней

организации Киева до введения шестигласной думы он относился с глубоким сочувствием;

его всего более прельщали в ней привилегии мещан, принадлежавших к цехам, их

самоуправление, суд и собрания. С гордостью вспоминал он о процессиях при участии

городской милиции, пешей и конной, в красивой форме с ее гарматами, знаменами и

музыкой. С грустью, но спокойно говорил он о «скасуваніи» Магдебургии при последнем

войте Кисилевском – к этому своему однофамильцу он относился враждебно. «Він

одцурався від своїх, пристав до панів», говорил он и привел целый рассказ о том, как этот

войт продал мещанские привилегии. Шестигласная дума представлялась ему ничтожной, а к

«принятым» мещанам, противополагая их старожилым, он относился враждебно и с

аристократическим высокомерием.

Войдя в мой кабинет, Кисилевский увидел гипсовый бюст Шевченка по модели П. П.

Забелло. Остановившись, он набожно перекрестился и проговорил: «Царство Тобі небеснеє,

дядьку Тарасе»! Я уже знал, что старик неграмотен, и потому спросил, почему он знает

Шевченка. Оказалось, что он был близко знаком с последним, который не раз посещал его и

других мещан в их домах в киевском предместьи Куреневке. Когда «дядько Тарас» приходил

к кому-нибудь из них, то хозяин обыкновенно приглашал своих приятелей: приход

Шевченка преимущественно бывал в праздники и был для всех праздником, рассказывал

Кисилевский. Происходило угощение «як на весіллі», много пели, Шевченко декламировал

свои произведения и много рассказывал о старине, о крепостном праве, о разных бедствиях

украинского народа. «Він все говорить, а ми слухаємо, а часом і плачемо», прибавлял

Кисилевский. Слушая в 1899-м году Татарчуков, я живо вспомнил о Кисилевском, с

которым беседовал за 25 лет перед тем: старики с одинаковой любовью, вернее с

благоговением относились к памяти Тараса Григорьевича. И в обоих случаях передо мной

неотразимо стояла мысль о том, что Шевченко, так часто обращавшийся к образованным

землякам своим с заветом, ярко выраженным в стихах «обниміте ж, брати мої, найменшого

брата», сам в своей жизни свято исполнял этот завет, служа для современников и потомства

найболее ярким образцом любви к родному народу.]

В. Л. Беренштам

Т. Г. ШЕВЧЕНКО И ПРОСТОЛЮДИНЫ, ЕГО ЗНАКОМЦЫ

(Из встреч и воспоминаний)

(С. 124 – 129)

Впервые опубликовано в ж. «Киевская старина» (1900. – № 2. – С. 248 – 260). Печатается по первой

публикации.

Беренштам Вильям Людвигович(1839 – 1904) – археолог, педагог, общественный деятель. Редактор

петербургских изданий «Кобзаря» 1883 и 1884 годов.

Татарчук Арсен(род. в 1823 г.) – крепостной крестьянин, повар в имении А. Лукьяновича в с.

Марьянском (Марьинском), Миргородского уезда.

...отец его был сначала вице-губернатором...– Отец А. Лукьяновича Андрей Федорович (1776 —

1846) служил пермским вице-губернатором, затем – симбирским гражданским губернатором. Был в

127

дружеских отношениях с И. Котляревским. Выйдя в 1830 году в отставку, поселился в своем имении в

селе Шедиеве, Кобелякского уезда. Полтавской губернии (теперь Новосанджарского р-на. Полтавской

обл.). Летом 1845 года в его имении побывал Шевченко. Здесь сделаны рисунки Шевченко: «На Ореле»,

«Пейзаж с каменными бабами».

Автор« Граматки»...– Название неточное. Шевченко составил для народных школ не «Граматку», а

«Букварь южнорусский» (СПб., 1861).

Покойный В. М. Юзефович...– Юзефович Владимир Михайлович (1841 – 1893) – сын М. В.

Юзефовича, чиновник при киевском генерал-губернаторе, с 1881 года – член совета Главного управления

по делам печати.

[Фрагменти, виділені кольором, додані за першим виданням. – Прим. litopys.kiev.ua]

В. В. Тарновский

МЕЛОЧИ ИЗ ЖИЗНИ ШЕВЧЕНКА

Порой самые ничтожные факты из жизни людей, известных в литературе или науке,

представляют интерес. В силу этого соображения мы и решились в данной заметке

поделиться имеющимися мелочными фактами, касающимися Т. Г. Шевченка, быть может,

почитатели нашего гениального поэта найдут в ней что-нибудь новое и не лишенное

некоторого интереса.

1. В ПОТОКАХ

Тарас Григорьевич Шевченко, путешествуя по Киевской губернии в 1845 году, заехал в

Потоки, Киевск. губ., в имение В. В. Тарновского. С дороги он сильно устал, а потому по

приезде в Потоки, прежде чем посетить хозяина, зашел в контору, чтобы отдохнуть и

умыться. Так как это было в обеденный час, то он никого из служащих в конторе не застал;

тем не менее он туда вошел, заперся и лег на лавке. Возвратившийся конторщик был

поражен, нашедши дверь запертой, начал заглядывать в окна и, к своему удивлению, увидел

/130/ незнакомого человека, расположившегося в конторе и крепко спавшего. Не зная, что

делать, отправился он к хозяину и заявил ему о случившемся; тот приказал оставить

незнакомца в покое и только следить, чтобы он не трогал на столе бумаг. Тарас Григорьевич,

выспавшись, умылся, оделся и пришел к хозяину, рекомендуясь, что он Шевченко. В. В.

Тарновский, уже слыхавши о нем, так как Шевченко в то время успел уже приобрести

большую славу, очень обрадовался ему, познакомил его с своей семьей и просил остаться

некоторое время погостить. Тарас Григорьевич, конечно, охотно согласился, полюбил

обитателей Поток, в особенности же сестру владельца Н. В. Тарновскую, с которой крестил

ребенка у дьяка и всегда ее потом называл «дорога кумася». Живя в Потоках, Тарас

Григорьевич писал, рисовал и много дарил своей «кумасе» стихотворений и рисунков, в том

числе подарил и свой портрет, рисованный им в зеркало. Впоследствии, когда его

арестовали, то все его знавшие, в особенности же те, у которых он проживал, были

напуганы и ожидали обыска. В. В. Тарновский получил от правителя канцелярии генерал-

губернатора Бибикова, Писарева, уведомление о могущем произойти обыске, и отдал все

имевшиеся у него стихотворения Шевченко своей жене, которая ночью зашила их в тюфяк;

кума же Тараса Григорьевича, желая сохранить все бумаги, полученные от него, уложила их

в ящик и зарыла его в землю в саду. Прошло тревожное время; и когда все успокоилось, Н.

128

В. Тарновская поехала в деревню и отрыла свой драгоценный ящик с произведениями

Шевченко. Бумаги и рисунки оказались все целы и долго хранились у нее.

Отдавая всегда, и после возвращения Шевченко из ссылки, все письма и рисунки его

одному страстному собирателю всего касающегося Шевченко, этих вырытых из земли бумаг

она не отдала, и тот ничего не знал о их существовании до смерти Н. В. Тарновской, когда

оказалось, что они ею были отданы одной родственнице, которая в настоящее время не

может их отыскать у себя. Не так жаль потери подлинных рисунков и рукописей Шевченко,

как того, что между этими рукописями, можно предположить, находилось окончание

известного только по началу, нигде не находимого и написанного именно в то время

произведения Шевченко «Иван Гус». В то время пребывания Шевченко в Потоках в честь

его была устроена иллюминация в саду: на верхушке большой березы прикреплен его

вензель, были даже сочинены владельцем стихи, каждый куплет которых оканчивался

словами:

Серед нас, серед нас

Добрий Тарас...

Любимым занятием Тараса Григорьевича в Потоках было катание на паромке на

большом пруду, в теплые летние вечера, при заходящем солнце, сопровождавшееся всегда

пением народных украинских песен и особенно его любимой песни «Ой зійди, зійди,

зіронька та вечірняя».

Из Поток Шевченко уехал недели через две, но куда – неизвестно. /131/

2. В КАЧАНОВКЕ (ЧЕРНИГОВСКОЙ ГУБ., БОРЗЕНСКОГО УЕЗДА)