Текст книги "Вера и террор. Подлинная история "Чёрных драконов" (СИ)"

Автор книги: Сарина Шиннок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

– Клык! – закричал Кэно, осознав, что находится в его загородном доме. Он хотел встать, но во всем теле была такая слабость, что он моментально рухнул на пол. Что-то рвануло его руку вверх – его приковали наручникам к трубе батареи.

– Дьявол, зачем это? – лихорадочно подумал парень.

Ему становилось плохо – начинало ломать.

– Клык! – заорал он. – Спасай – загнусь ведь!

– Да? Неужели! – прохрипел голос откуда-то сверху. – А раньше о чем думал?

– Потом морали будешь читать! – уже беззвучно рыдая от неимоверной боли, кричал Кэно. – Загнусь ведь, Клык!

– Не хрен было начинать! – гаркнул Рейнджер, стоя на лестнице на второй этаж.

Ослабшего Кэно начала бить неистовая судорога – его тело выворачивало так, насколько только позволяли суставы. Боль пронизывала каждую клетку, с него неудержимо струился пот, колотил пронзительный озноб. Его хребет выгнуло в неестественной нелепой позе, он застонал от боли, за ней началась рвота. За долгое время голода его желудок будто прилип к позвоночнику – рвать было нечем, но по мышцам желудка и пищевода раз за разом проходил такой мучительный спазм, что у парня создавалось ощущение, что он блевал, блевал без остановки остатками пищи, желчью, кровью, собственной плотью, обрывками сосудов, и эту рвоту ничего не могло остановить. Клык молча смотрел. Кэно плакал от невыносимых физических и душевных мучений. Дрожь била каждую мышцу в теле, судорога выламывала его суставы, потом изо рта пошла пена – его состояние напоминало эпилептический припадок. Парень изнемогал, царапая по полу грязными ногтями. С очередной судорогой его сознание померкло, он снова рухнул в обморок. Клык присел рядом на полу, достал ключ и отстегнул наручники. Он аккуратно взял Кэно за плечи, прислонил его спину к своей груди и взял парня за запястье, сосредоточенно считая пульс.

– Я знал, что ты справишься, – шепнул он, убедившись, что все в порядке.

Он не мешкал – сразу повез Кэно в лазарет. Там парня осмотрел Страйдер.

– Он поправится не скоро, – огорченно сделал он заключение. – Наркотики сильно подорвали его здоровье.

Страйдер поправил очки и указал Клыку на гнойные струпья вдоль локтевой вены парня.

– Это от иглы, – пояснил он, обрабатывая язвы йодной настойкой. – Можешь вообразить, что делается внутри организма?

Что уж говорить, молодому человеку пришлось нелегко. Поразительно, что вообще удалось снять его с иглы столь жестким методом. Однако Кэно знал, что никто, кроме него самого, не виноват в том, что с ним случилось.

Поправившись, он продолжил обучение с усердием и ответственностью – он очень не хотел подводить людей, так много сделавших для него. Морихея радовало то, с какой скоростью парень усваивал уроки – у него была приличная сила и цепкий ум, он мог соображать, мыслить логически. Глава клана даже поговаривал, что за ним будущее организации.

Вскоре Кэно стал истинным бойцом клана – все чаще участвовал в операциях наравне с другими «Черными драконами», воевал с кланом Дагона. Но на одной стычке с «Красным драконом» враг имел преимущества – и по вооружению, и по числу. Анархисты сражались до конца. Кэно отстреливался из АКМ, получил два пулевых ранения в живот, но это он окончил бойню, пристрелив последнего вражеского наемника и подняв черный флаг анархистов. С поля битвы его уносил его учитель Страйдер, причитая:

– И зачем Морихей втягивает его в это?

– Вот именно. Он же еще только подросток, – подтвердила Скарлетт, когда мужчина заносил парня в машину. – Раны у него сильно серьезные?

– Да, в живот попали, – проговорил Страйдер.

– У тебя нет обезболивающего? Он же мучается, – она пригладила короткие мокрые от пота волосы Кэно.

– Нет, – покачал головой мужчина.

Парень терял сознание. Жар окончательно разморил его.

– Пауки… Пауки… – срывался невнятный шепот с его пересохших губ.

– Бредит, – грустно промолвил Страйдер.

– Бедняга, – жалела парня Скарлетт, отирая пот с лица молодого человека.

Валяясь на больничной койке, Кэно снова пришел к выводу, что он – оружие в чужих руках. Отчаяние уже готовилось атаковать, когда он сам нашел для себя рациональное объяснение случившегося:

– Анархизм основан на взаимовыгодном сотрудничестве. Что же получается? Эти люди дали мне средства, хлеб и крышу над головой, да еще и взялись обучать меня – взамен я просто обязан сражаться на их стороне за их идеалы. Но я – не наемник, ставший под чужие знамена. Мне самому нравятся эти идеалы.

Тем не менее, Кэно не оставляли уныние и тоска. Может, эти чувства навевал больничный запах лазарета и вид белых простыней, может, все это было вызвано тяжелой болезнью (после ранения началось заражение крови), а, может, он не мог понять, чего он хочет.

Только к осени того же года Кэно смог почувствовать себя лучше. Тоска, морившая его все это время, начала развеиваться, но нужно было найти средство, чтобы избавиться от нее окончательно. Клык ждал этого – Кэно спросил, не хочет ли тот вспомнить молодость и поохотиться. Ответ был категоричным:

– Едем ко мне на ранчо койотов гонять.

В Техасе осень была не очень уж живописной. Здесь нельзя было любоваться желтизной и багрянцем палой листвы, взору человека с душой художника доводилось только довольствоваться выжженной травой прерий.

– Эти серо-бурые хищники обнаглели до предела, – сетовал Клык, ложась в траву и готовясь отстреливать койотов. – У нас есть такие уникумы, которые списывают их злодеяния на мифическую тварь – вампира чупакабру.

Кэно беззвучно засмеялся. Тут что-то зашуршало в сухой траве. Луговой волк пробежал так близко, что до него было рукой подать. Клык, кажется, удивился этому и замешкался, но Кэно выстрелил. Послышался жалобный скулеж. Рейнджер встал и пошел вперед. На траве лежал мертвый койот.

– Ты попал прямо в сердце, – похвалил Клык.

Он присел возле убитого койота. Кэно протянул руку к огнестрельной ране в боку хищника и макнул пальцы в свежую кровь. Вдруг Клык окликнул его:

– Кэно.

– Чего тебе, ковбой? – спросил тот, намазывая щеки кровью убитого зверя. Капли алой жидкости медленно скатывались на его шею по редкой темной щетине.

– Я не знаю, что это значило, но Морихей сказал, что устроит тебе настоящее крещение кровью.

– Людей убивать, наверное, придется, – равнодушно произнес Кэно.

– Скажи, а когда ты в ту перестрелку попал, у тебя была какая-то… жалость что ли к человеку?

Кэно отрицательно покачал головой:

– Нет. Если представить, что мир – паутина, то мы – пауки. А паук – хищник! Ему нужно что-то жрать! Он же не муха, чтобы сидеть в дерьме и жрать дерьмо!

– Знаешь, – с интонацией грусти в задумчивом голосе проговорил Клык, глядя в глаза Кэно, – ты – неординарная личность. Ты мыслишь, и мыслишь при том нестандартно, не так, как все. У тебя могло быть большое будущее, а ты раньше срока стал в ряды террористов…

– Так должно быть, – уверенно ответил Кэно. Клык смотрел на него с отеческой тоской и уважением.

– Делишь людей на пауков и мух. Странно. Обычно человеческая гордость не позволяет людям ассоциировать себя с насекомыми.

– Гордость? Паук – машина, созданная природой для убийства. А мы что, для другого живем?

– Паук – это символ упущенного дела.

Кэно задумался и угрюмо произнес:

– Знаешь, ковбой, в той перестрелке, когда я был на грани потери сознания, у меня были галлюцинации. Будто я нахожусь в каком-то темном и сыром подвале, и со всех сторон – пауки. Их тысячи. Хочешь сказать, это что-то значит?

– Если паук атакует или пытается укусить – это символизирует предательство, – сообщил Клык.

– Меня кто-то предал? – насторожился Кэно.

– Или предаст.

Он опустил винтовку и сел на траву. Эта новость повергла его в замешательство и тоску. Его отвлек от мрачных раздумий голос Клыка. Он положил руку на плечо парня и прошептал ему на ухо:

– Кэно, будь я твоим отцом, я бы смело сказал, что никому Бог не дал более достойного сына, – он отдал ему крест на черном шнурке, который никто никогда не видел под его рубашкой.

– Крест? Зачем? – не понял парень. – Я же атеист.

– Неверующий, – разочарованно опустил голову Клык. – Почему же? Обычно от тяжелой жизни люди оборачиваются к вере, как к последней надежде на спасение души.

Услышав это, Кэно засмеялся:

– Так вот, на что ты уповаешь, ковбой! Спасение души… – он тяжело вздохнул, улыбка бесследно исчезла с его лица, взгляд наполнился каким-то внутренним огнем. – Я неверующий, потому что вы называете себя рабами бога, а я не раб! Я свободный!

Эти слова, казалось, несколько шокировали Рейнджера, но тут же он призадумался, гордым жестом поправил шляпу и ответил:

– Знаешь, Кэно, это так. Ты свободный. Свободен тот, кто умеет свободно мыслить, а не повторяет чужие слова, не зная их смысла. Ты таков. В конце концов, тот, кто хочет быть свободным – уже свободен. Береги свою свободу.

– Я умру за нее, Клык! – с улыбкой на лице и тем же светом в глазах выкрикнул парень и ударил себя кулаком в грудь. Мужчина одобрительно кивнул, но в голосе его звучала грусть:

– Здесь ты прав. Умирать стоит только за нее. Тогда можно верить, что умираешь… не полностью. Знаю: звучит, как бред! Черт с ним! – он досадно махнул рукой и взглянул парню в глаза. – Не забывай меня.

– Все в порядке, Клык, – развязно ответил Кэно. – Тебя попробуй забыть!

С удрученным видом Клык погрузил убитого койота в фургон. Кэно сел в машину и положил ружье на колени. Он чувствовал, что мужчина чего-то недоговаривает. Нечто было ему известно о том, что будет, но он решил об этом умолчать. Странно. Да еще и Морихей ожидал его с какой-то новостью, а потому нужно было как можно скорее вернуться на базу.

Холодным дождливым осенним вечером следующего дня в пустой темный гараж, где Кэно возился с мотоциклом, зашел Морихей Уехиба, чтобы сказать одно: «Твой наставник Клык мертв. Он ошибался в тебе. Я тоже. Тебе не место в этом клане».

– Меня гонят из клана?

Морихей прикусил губы, будто недоговаривал чего-то:

– Боюсь, что так…

– Но я же один из лучших!

– Это была надуманная война. Настоящей ты не видел. Собирай вещи.

Тогда это объяснение показалось Кэно совершенно нелепым. Его прогнали из клана – и он ушел, еще не зная, куда именно гонят его.

С тех пор Кэно не верил в существование справедливости, он был озлоблен на весь мир и готовился кому угодно порвать глотку за свободу.

18. Крещение кровью

Для большинства людей война означает конец одиночества. Для меня она – окончательное одиночество.

Альбер Камю

Июль 1979 года. Унылая холмистая местность, темноту глубокой ночи разрывает пламя одинокого костра. Рядом походные рюкзаки цвета хаки, пустые консервные банки, гильзы, окурки. Около камня стоит пустая фляга из-под выпивки, рядом – разбитая рация, наполовину разобранная в попытке хоть как-то ее починить. У костра сидят, закутавшись в потрепанные куртки песочного цвета три человека в форме американских солдат. Это американский спецназ, так называемые миротворцы, отправленные на разрешение конфликта Израиля и Палестины. Только эти трое из отряда «зеленых беретов» выжили на последнем смертельно опасном задании. Нашли объект, подорвали, но на базу вернуться не смогли. Напали на засаду. Заблудились. Потеряли связь. Сейчас их имена были внесены в списки пропавших без вести.

– Я осиротел в очень раннем детстве и большую часть жизни провел на улицах Детройта в нищете. Я воровал все, что попадалось под руку, чтобы выжить. Из простого карманника за эти годы я превратился в опытного вора и взломщика. Помню, в целях самообороны собрал какое-то пневматическое оружие, похожее на пистолет, из того, что валялось на свалке, в основном из сантехнических запчастей. Эта самопальная пушка могла стрелять патронами тридцать второго калибра. Позже удалось приобрести настоящий пистолет – в Детройте высокий уровень преступности, и подобные вопросы решаются там в два счета. Но после одной перестрелки с полицейскими я подумал: «С меня хватит. Нужно кончать с этой жизнью, которая вынудила меня идти наперекор закону. И никто не будет даже слушать меня, когда я скажу, что другого способа выжить у меня не было». Я приобрел поддельные документы на имя Майкла Хэндрикса и пошел на контрактную службу. Мне обещали, что после пары-тройки миссий я буду свободен, буду жить на заработанные деньги. А сейчас… Лучше бы я гнил в тюряге особо строгого режима, чем смотрел, как здесь делают пепельницы из человеческих черепов – из черепов моих товарищей! Я малодушно думал о дезертирстве, но понял, что я не смогу оставить тех, с кем сражался за жизнь плечом к плечу. Можно осудить меня за то, что я жил жизнью преступника, но неужели все то, что со мной было здесь, не докажет, что я – честный человек?

Лейтенант Майкл Хэндрикс окончил свою исповедь.

– А что ты скажешь о себе, капитан? – обратился он к лидеру группы Тревору Гаррету.

– Я? Я мало что помню о своем прошлом. Единственное, что прочно засело в памяти – война. Я стал солдатом в семнадцать лет. Спецслужбы обучили меня владеть любым оружием, управлять всем, что ездит и стреляет, ну, или хотя бы делает одну из этих двух вещей. Я был наемником элитного спецподразделения, занимавшегося борьбой с наркоторговлей и терроризмом. Мы действовали в штате Нью-Йорк, вся информация о нас была строго засекречена. За год мы дали внушительные показатели. Но однажды засветили свои рожи в каком-то супермаркете – зашли купить пива прямо со всей своей экипировкой! За такой проступок нам выдвинули условие: или катитесь на все четыре стороны света, или держите те же показатели, но колесите по всей стране. Естественно, долго мы не продержались. Спецподразделение было распущено, нас всех спихнули кого куда. Я оказался здесь. Только сейчас уже не важно, кто из нас как здесь оказался. Только бы выжить и вернуться. Мы уже пять лет здесь. Чего только не было за эти пять лет.

– Кстати, Тревор, ты так и не рассказал о смерти Уолтера, – перебил Гаррета сержант Джек Марстерс.

– Ты уверен, что хочешь знать?

Сержант кивнул.

– Его накачали наркотиками и срезали всю кожу. Когда действие наркотиков закончилось, умер от болевого шока. Здесь часто так поступают с пленными.

– А как ты узнал, что это Уолтер?

– Среди обрезков кожи был его жетон… Я не могу поверить, что из целого отряда нас осталось трое. И почему вообще мы здесь? Это не наша война! Сказать честно, я тоже помышлял о дезертирстве. И остался по той же причине. Я уже ни в чем не уверен. Связи нет. Подкрепления нет. Боеприпасы на исходе. А жить хочется все так же.

Капитан встал и с удрученным видом удалился. Ему хотелось побыть наедине с собственными мыслями.

Тревор Гаррет присел на обрыве, опутанном серебристыми нитями лунного света. Его одолевало чувство небывалой тоски. Он смотрел вокруг, прижав к своей мускулистой груди холодный ствол штурмовой винтовки, видел вдали заброшенные арабские деревни, в которые входили израильские военные, слышал выстрелы и крики… Луна была не такой, как всегда, светила трепетно и маняще. Тревору не нравилось здесь. Здесь все было ему чуждо. Да и в США его вряд ли кто-нибудь ждал… Но зачем все это? Почему все проблемы должна решать грубая сила? И зачем ввязываться в чужую войну? Здесь нет ничего родного, ничего ценного ни для кого из оставшихся в живых миротворцев. Потому в сердце и стынет такая слезная грусть.

Он, капитан Тревор Гаррет, исполняет здесь фальшивый долг перед фальшивой родиной, под фальшивым именем. А настоящее имя? Уже прошло больше десяти лет, как у Тревора его нет. Есть только прозвище, под которым в США его знали свои. И это кодовое имя – Кэно.

В 1973 году Морихей Уехиба сделал ему поддельный паспорт на имя Тревора Гаррета и отправил его на службу.

– Ты хотел обучиться военному делу – ты свое получишь. Ты говоришь о безрассудстве власти, о войне, о боли, которую причиняла тебе жизнь. Вот и узнай, что такое на самом деле безрассудство власти! Узнай, что такое война! Узнай, что такое настоящая боль!

Сейчас Кэно казалось, что за этими словами стоит непреодолимое желание Морихея избавиться от него. Да что, он боится потерять авторитет в клане, боится, что новым лидером будет Кэно? И этот человек пытается построить анархизм! Бред какой-то, ничего не скажешь! Только кому-то приходится платить своей кровью и нервами за этот бред на совершенно чуждой ему войне.

– А не начал ли Уехиба опасаться того, что его место займу я? – раздумывал Кэно, потирая ладони, покрытые мозолями от оружия. – Иначе какой резон гнать из клана лучшего бойца? С чего бы еще я оказался в такой глухомани? В таком случае нужно выжить хотя бы ему назло! А потом прикончить его самого. Только сначала заставить его сознаться в том, что ему был за резон. Ну, уж об этом я позабочусь. Хотел сделать из меня идеального убийцу – ты свое получишь!

Кэно решил, что сходит с ума. Да что еще можно ожидать после всего пережитого? Трупы, лишенные кожи; пепельницы из человеческих черепов; куски исковерканной плоти и костей, остающиеся после взрывов; двое девятилетних арабских мальчиков, расстрелявших из автоматов американского военного; молодой снайпер, которому выкалывают глаз, смотревший в прицел, и отрезают указательный палец, нажимавший на курок… Список увиденного здесь за пять лет можно продолжать. Отсюда нельзя выйти прежним человеком, никто уже не вправит искалеченную войной душу! И теперь эти трое, оставшиеся в живых, живут одним – жаждой мести. Мести за погибших друзей, мести за собственные сломанные судьбы.

– Тревор! – услышал Кэно бешеный крик Джека Марстерса.

Схватив штурмовую винтовку, Кэно бросился бежать к своим. Послышались два выстрела и крики на арабском языке. Четверо арабских боевиков с закрытыми лицами обступили Майкла и Джека. Кэно прицелился и приготовился стрелять, когда один из боевиков схватил Джека и приставил пистолет к его виску. Он что-то прокричал на арабском, из чего Кэно понял только три слова: «оружие» и «он умрет». Второй боевик поставил ногу на грудь раненому Майклу Хэндриксу и направил дуло автомата на его лицо. Кэно осторожно положил штурмовую винтовку на землю, глядя в глаза араба. Он видел, как эти глаза забегали от волнения. В мгновение ока Кэно выхватил из ботинка нож и метнул его прямо в шею боевика, и тут же с разбегу в прыжке ударил ногой в голову второго, прежде чем тот попытался прикончить Майкла.

– Кто-нибудь, прикройте меня! – закричал Кэно, схватив свою винтовку.

Майкл вскочил на ноги и схватил пистолет убитого боевика. В этот момент раздалось еще несколько выстрелов.

– Нет, – послышался глухой предсмертный хрип Джека, и сержант упал, закрывая рукой раны на груди. За несколько секунд его не стало, но изо рта продолжала струиться темная густая кровь.

– Джек, нет! – вскричал Майкл, пытаясь отыскать глазами убийцу.

Араб, который минуту назад ставил ногу Хэндриксу на грудь, теперь поднялся с земли, шатаясь и тяжело дыша, повязка, скрывающая его лицо, пропиталась кровью. Его руки твердо держали автомат. Майкл выстрелил – пуля попала точно в сердце. Очередью «капитан Гаррет» уложил двух оставшихся боевиков.

– Как ты? Ранен? – громко отрывисто дыша, спросил он Майкла.

Майкл разорвал перепачканный кровью рукав куртки – на левом плече были две огнестрельные раны.

– Кость не задета, – проговорил он, сдерживая слезы. – Силы Небесные! За что нам все это?!

Кэно накрыл мертвое тело курткой, чтобы не видеть лица.

– Похоронить не получится, – с горечью произнес он. – А нам надо уходить отсюда, найти своих, иначе мы погибли.

– Найти своих? Сколько уже ищем? Связи нет, ничего нет!

– Мы выживем, Майк. Просто надо верить в это.

Майкл Хэндрикс пригладил испачканными кровью пальцами свои темные волосы с еле заметной проседью. Кэно вновь вспомнил слова Уехибы: «Узнай, что такое настоящая боль!». Эта война уже успела отобрать у него веру в людей, в справедливость, но еще не отобрала веры в собственные силы. И эту веру укрепляло страстное желание жить, единственный инстинкт, управляющий теперь всеми его действиями – инстинкт самосохранения.

– Ответь мне на один вопрос, Тревор, – обернувшись, неожиданно сказал Майкл. – Но только честно. Ты как-то связан с кланом «Черный дракон»?

Кэно почувствовал, как поперек горла стал комок, на его обожженном солнцем и ветром лице выступил пот.

– Что?! – выговорил он сорванным голосом умирающего человека.

Глаза Кэно вспыхнули яростью, на напряженных мышцах рук проступили под кожей все вены, зубы устрашающе лязгнули. Он выхватил из ботинка второй нож и приставил лезвие к шее Майкла там, где под челюстью напряженно билась артерия.

– Ты что, гнида, под меня копаешь? – взревел он.

– Нет! – закричал в страхе Хэндрикс. – Убери нож! Нет! Я из наблюдений вывод этот сделал! Вор – он зоркий, все замечает. Вспомни, как в штабе почитывал книгу о теории анархизма. Потом сам попросил меня черного дракона тебе на плече наколоть. А когда ты ранен был? В лихорадке лежал, бредил. Кого ты в бреду проклинал? Морихея Уехибу! В Детройте высокий уровень преступности, там все знают это имя.

– Это что же, год назад было, когда я при смерти был? Ты год назад вычислил меня?

– Да, – ответил Майкл, отчаянно хватая ртом воздух.

– Молись, сукин сын! – прорычал Кэно, лезвие его ножа уперлось в мягкую плоть под челюстью Майкла. – Смерть твоя пришла.

– Ты что, белены объелся?! – заорал лейтенант Хэндрикс. – Убери нож!

Кэно приложил еще немного силы, и по сверкающему лезвию заструилась кровь.

– Ты все знаешь! Ты сдашь меня, тварь! – дьявольски выкрикнул он.

– Остынь! Идиот! Хотел бы сдать – сдал бы год назад! – дрожащим голосом пробормотал Хэндрикс. – Связь тогда еще была!

Кэно убрал нож и, прищурившись, взглянул в глаза Майкла, всегда носившие выражение хитрости. Майкл отер дрожащей рукой кровь с шеи и попытался отдышаться.

– Отчего же не сдал? – сурово спросил Кэно.

– А мне какой резон? Я сам бандит. Я-то тебя могу понять, а остальные вряд ли поняли бы. Вот я и молчал… – тут его глаза стали еще хитрее, чем обычно, он почесал пальцами свою козлиную бородку и произнес: – Послушай, вашему клану бойцы-то нужны? Если вернемся живыми, позволишь мне пойти с тобой?

– Ты же с криминальным прошлым хотел завязать! Что сейчас за резон?

Хэндрикс насупил брови:

– Ты пойми, Трев, мне некуда идти! Ни кола, ни двора. А перед тобой-то я в долгу. Ты же мне жизнь спас. Ваше дело правое – война за свободу, Тревор.

– Мое имя не Тревор, – резко оборвал его Кэно. – Мой паспорт, как и твой – липа.

– А история твоя?

– Легенда. Правду я бы ни за что не сказал.

Лейтенант Майкл Хэндрикс улыбнулся, сверкнув двумя золотыми зубами.

– Джарек, – представился он настоящим именем, протягивая «капитану» руку.

– Кэно, – ответил террорист, пожимая руку Джарека. – Что ж, приятно познакомится. И если уж дальше идти вместе, – Кэно достал нож, закатил рукав своей куртки и полоснул себя лезвием по руке, затем схватил руку Джарека и сделал то же самое, – скрепим кровью. И даже если мы не выживем, то одно останется верно: мы братья. Кровь у нас одна.

Кровники еще раз пожали друг другу руки и обнялись. Побратавшись, мужчины снова взялись за оружие.

– Нужно уходить, ты прав, – признал Джарек. – За этими придут другие.

Именно в этот момент где-то рядом послышалась матерщина на арабском. Кэно схватил штурмовую винтовку. Из-за скалы кто-то бросил гранату.

– Твою налево! – заорал Кэно во все горло. – Ложись!

Джарек успел отпрыгнуть в сторону и упал ничком на землю, закрывая руками голову. Кэно упал с уступа на более низкий выступ скалы, осколки порезали ему левую ногу. У него потемнело в глазах, террорист слышал выстрелы наверху и крики Джарека. Кэно схватил автомат, который чуть было не выпустил из рук. Скрипя зубами и кусая губы от боли, он встал на ноги, держась рукой за скалу. Теперь нужно было взобраться наверх и помочь товарищу. От боли он практически не ощущал свою левую ногу, ему пришлось взбираться на скалу лишь за счет силы рук. Кэно собрал последние силы, подтянулся вверх и увидел еще одну группу боевиков с повязками, скрывающими лица. Их было трое. Джарек мастерски отстреливался, но уложил только одного, еще одного ранил. Взгляд Кэно метнулся на одежду товарища: его ранили в правую ногу.

– Сейчас всех вас порешу, суки! – прокричал Кэно и начал стрелять. Уложив врагов из автомата, он упал на землю навзничь, его лицо обрело страшное выражение, полное страданий.

– Кэно! – вскричал в отчаянии Джарек. – Силы Небесные, второй раз меня спасаешь! Как ты?

– Боль… – прохрипел Кэно, кусая губы до крови. – Адская боль…

Джарек вытащил ремень из своих брюк и сделал из него жгут. Осколки раздробили Кэно кости, особенно сильно было повреждено колено.

– Держись! – убеждал его Джарек. – Ты сам говорил, надо только верить!..

– Мы за Израиль… – хрипло шептал Кэно в приступе страшной лихорадки. – На девяносто процентов… за Израиль… Но он не был еврейским… Израиль… был арабским… всегда был… Он никогда не был еврейским… Слышишь? Израиль арабский…

– Ты бредишь. Это совсем хреново. Дьявол!

Кэно закрыл глаза. Страшный жар ввергал его в полуобморочное состояние, от боли снова начались галлюцинации: пауки, огромные полчища черных пауков, окружавших его, и каждый, каждый стремится ужалить, впрыснуть яд в его разгоряченную плоть.

Джарек склонился над раненным капитаном. Ему казалось, что все кончено. Бой выигран, но проиграна чужая война.

Внезапно чья-то рука легла ему на плечо.

– Ты веришь в дьявола? – спросил скрипучий демонический голос. Джарек вскочил на ноги, его пробрал неприятный озноб.

– А он, поверь, есть! – ответил тот же скрипящий голос. Перед ним стояла группа солдат, вперед вышел сержант в пустынной боевой униформе. Он снял фуражку и немного покрутил пальцами свои короткие волосы, соорудив на голове какое-то подобие рогов.

– Бес, разведчик, – представился сержант с демоническим голосом.

– Козырь, «зеленый берет», – назвал свое прозвище и род войск Джарек.

– А его как? – спросил Бес, указывая на Кэно.

– Stranger, то есть Скиталец, – ответил Джарек.

– Нам нужно идти на северо-восток, – доложил Бес. – Там наша база. Носилки есть – донесем раненого.

На базе Скитальца, как Кэно прозвали в армии, доставили в госпиталь. Там врач, осмотрев его изрезанную осколками ногу, сделал прискорбное заключение:

– Колено раздроблено, перерезаны крупные артерии. Здесь вряд ли можно что-то сделать. Придется отнять.

Сразу по прибытию в госпиталь Кэно отказался от обезболивающих – эффекта они почти не давали, только корежили сознание. Он находился в здравом рассудке все время, он слышал каждое слово. Услышав выводы, сделанные врачом, он почувствовал, что его трясет от гнева. Скиталец тогда достал гранату и выдернул чеку.

– Слушай сюда, ты, доктор Ампутация! – сорванным голосом заговорил он. – Рука у меня не железная – долго держать не сможет. Так что везите меня в США и делайте операцию, иначе я разожму пальцы – и всем хреново будет! Усек?

Военным ничего не оставалось – они выполнили требования Кэно. Его вертолетом транспортировали в США, привезли в одну из самых лучших клиник, сразу стали готовить к операции. Его пальцы закоченели – он не выпускал из рук гранату до тех пор, пока его не положили на операционный стол.

Кэно перенес несколько операций. В один день в клинику, где он лежал, пришли генерал-лейтенант Эрик Дес Баррес, который эти пять лет отдавал ему приказы, и представитель американского Сената. Они награждали вернувшихся с войны бойцов. За все блестяще выполненные миссии, которых за время его службы была тьма, за неоднократное спасение своих товарищей, за исключительную отвагу в бою и серьезное ранение при исполнении последней миссии «капитану Тревору Гаррету» вручили Крест Выдающейся Службы и уже третий орден «Пурпурное сердце», а также присвоили звание майора спецназа. Солдаты, лежавшие с ним в одной палате, смотрели на Скитальца с восхищением и уважением, сенатор пожал ему руку, но на суровом лице Кэно не было ничего, кроме злости и презрения.

– Это – не плата за мою пролитую кровь, – отвечал он, – этим вы не вернете мне моих погибших в этом аду друзей! Вы гордитесь тем, что сделали, не думая, сколько ребят там погибло не за свою, а за чужую страну! Зачем вы ввязались в этот конфликт? Это не ваша война! И мой совет правительству США: после того, что вы сделали – идите в отставку!

Сенатор одернул руку и с возмущением взглянул на Эрика Дес Барреса.

– Что ж, капитан… прошу прощения, уже майор Гаррет оказался самым эмоциональным из нас, – объяснил генерал-лейтенант представителю власти. – Не обращайте внимания, это из-за сильной боли – он принципиально не принимает обезболивающих препаратов.

Инцидент загладили, сенатор ушел, но генерал-лейтенант Дес Баррес остался. Это был суровый крепкий мужчина лет пятидесяти, чье лицо расчерчивал узор старых шрамов, а левая рука всегда была в черной перчатке. В руках он держал трость с металлическим набалдашником в виде орла. Этой тростью часто попадало по спине и икрам всем новобранцам. Слово «салага» из уст этого вояки звучало особенно резко и даже саркастично. Иногда Кэно, не считая нужным усмирять свой вольнолюбивый бунтарский нрав, смел перечить ему и огрызаться, за что Дес Баррес мог и в челюсть засветить со всей силы, и с кулака под дых, и коленом в живот… Список можно продолжать. Его ненавидели, проклинали, но теперь Кэно называл его единственным своим авторитетом. Когда Скиталец дослужился до офицерского звания, командир резко сменил свое отношение, стал уважать солдата, разговаривал с ним на равных, как со старым другом. «Единственный, кто может мне приказывать – генерал-лейтенант Дес Баррес. Я выжил лишь благодаря тому, что он вбил мне в голову. Да, по началу измывался, но это он научил воевать. И выживать в самом кошмарном аду».

– Я не выдержал, – попытался извиниться Кэно перед своим бывшим командиром. – Я думаю, Вы поняли меня – Вы-то знаете, через что я там прошел, а этот прохвост из Сената – нет.

– У тебя железная воля, – ответил Эрик Дес Баррес, и его исчерченное шрамами и морщинами лицо озарил какой-то намек на улыбку. – Ты – очень сильный человек. Но теперь с тебя хватит. Ты более не военный – ты уходишь в отставку майором спецназа.

Кэно угрюмо опустил голову.

– И вот, – добавил Дес Баррес, – возьми это от меня на память, – генерал-лейтенант отдал ему свою трость, украшенную головой орла. – Тебе теперь нужнее. Живи спокойно. Если, конечно, после всего пережитого тебе удастся это.

* * *

К весне 1980 года Кэно оправился после ранения, хотя и далеко не полностью – левое колено не сгибалось. Он был рад, что ушел в отставку, но совершенно не знал, куда ему идти теперь.

– Возвращаться в клан не хочу – нервы я себе прилично попортил. Как увижу тупую морду Уехибы – так за свои действия не ручаюсь. А потом меня погонят оттуда. И куда теперь идти? Кому я нужен? Где меня ждут?