Текст книги "Висрамиани"
Автор книги: Саргис Тмогвели
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
58.
РАМИН ВСПОМИНАЕТ ВИС
Когда Рамин прожил некоторое время с Гуль, он пресытился ею, ему надоела эта близость, и им овладело свойственное ему непостоянство. Когда желания Рамина были удовлетворены, роза радости увяла, ветер любви стих и корабль влюбленных остановился. Когда сломался лук их любви, то стрела страсти раскололась, потускнели алмазы на одеждах их радости и иссяк источник услады.
Когда кувшин нов, он хорошо держит воду, – ему уподобился Рамин первое время в Горабе. В своей страсти Рамин был подобен жадному человеку: наслаждаясь, пил он вдоволь вина у Гуль Пока был трезв, то желал ее; когда же он удовлетворил страсть, любовь его к Гуль исчезла.
Если вместе с вином человек впитывает порок, то если бы даже оно сулило ему бессмертие, он больше не станет его пить. Так и Рамин был пресыщен близостью Гуль. К тому же он долго не видел Вис, и мысль о близости с ней снова овладела им.
Однажды, ранней весной, Рамин отправился на прогулку и увидел в поле только что распустившиеся цветы; земля, деревья, сады – все расцветало и влекло красотой. К нему подошел незнакомец и предложил ему букет фиалок. Взглянув на букет, Рамин вспомнил тот день, когда он поклялся в верности Вис. Они сидели на троне шахиншаха. После обмена клятвами в любви Вис подарила ему букет фиалок и сказала: «Когда ты увидишь фиалки, вспомни этот день и эту клятву! Пусть лицо твое станет цвета фиалок, а тело таким же слабым, как их стебли, если ты нарушишь клятву и обманешь меня. Я же возьму розу, как залог от тебя; и пусть дни мои будут недолгими, а я – неугодной богу, если я нарушу свою клятву!»
Когда Рамин вспомнил тот день, превратный мир затмился перед ним.
Весенняя туча черна, и из нее льет дождь, образующий потоки. Так было и с Рамином: омрачилось его сердце, и из глаз хлынуло столько слез, что образовались новые моря. Когда он вспомнил свои прежние страдания из-за любви к Вис, ее любовь и сердечную привязанность, он горько раскаялся, что нарушил клятву, данную Вис. Рамин сказал: «Что я сделал! Покинув Вис, я отверг бога и веру и потерял душу!»
Вновь овладела Рамином страсть и воскресла любовь к Вис. Когда солнце выходит из-за туч, оно жжет сильнее. То же случилось и с любовью Рамина. Страсть обуяла его сильнее прежнего. Он признал свою вину и невиновность возлюбленной. Мятежные порывы страсти охватили его сердце, он побледнел, и у него не стал о сил продолжать путь. Покинув свиту, он уединился. Бледноликий, с разбитым сердцем, Рамин слез с коня. Кровавые слезы текли из его глаз, от желания и нетерпения увидеть Вис он горел и дрожал, как в лихорадке. Рамин проклинал превратный мир и свое сердце за то, что никогда он не имел из-за них покоя:
«То я изнемогал на родине от безумной любви, то она заставила меня покинуть товарищей, то принуждала грешить против возлюбленной и оставляла в одиночестве. Но и разлука не в силах помочь мне, любовь ввергает меня в безумие и заставляет лить слезы. О жалкое, омраченное сердце! Доколе ты будешь походить на бессильного пьяного? Ты не умеешь отличать горе от радости. Для тебя море и суша – одно и то же. Для тебя все равно, что лето и что зима. В твоем безумии тебе все равно, сидишь ли на брокате или на голой земле. При твоем легкомыслии, что бы ты ни видело, все тебе одинаково желанно. Ты не останавливаешься на чем-нибудь одном. Ты, в своем безрассудстве, не даешь себе отчета в том, как поступаешь. Ты притча во языцех[31]31
Притча во языцех – предмет общих разговоров; характерный пример.
[Закрыть] в стране неудач. Ты место пребывания всяких бед. Ты обиталище неудач, и перед тобой потому закрыты двери надежды. Очутившись в Горабе, ты нарушило обет и клятву. Ты уверило меня в том, что я освободился от Вис, а само не смогло от нее отказаться. Я глупец, что пустился в море по твоему ветру. Ты так сказало мне: «Женись и покинь Вис. Не страшись меня. Я привыкну к разлуке и не буду больше желать ее; я буду терпеливо в своем горе». Увы, я лишил себя жизни, надеясь на тебя. Вместо Вис я обрел другую. Я нарушил клятву и потерял надежду на спасение из-за своего непостоянства. Ныне ты оставило меня утопающим в море, ты бросило меня в огонь разлуки. Ты говорило: «Я буду терпеливо!» Зачем же ныне тебя обуяло нетерпенье? Я раскаиваюсь, что внял тебе. Зачем я вручил тебе поводья? Зачем я доверился твоей рассудительности, ибо я обесчестил ныне и самого себя и тебя. Ныне я вижу, что ты еще больше обуреваемо горем. О сердце, ты нашло зернышко, подобно глупой птице, и не заметило западни; о сердце, ты нарушило клятву моей души возлюбленной. Ты сделало меня таким, каким желают видеть меня враги. Зачем я был нерадивым, зачем я послушался тебя? Мне и подобает испытывать горести. Горе – удел строптивых, и глупец достоин печали. И мне подобает быть огорченным, ибо я погасил своей рукой свечу сердца. Мне, ставшему столь несчастным, подобает быть безумным, ибо я отсек собственной рукой ветвь радости. Я вырыл себе яму и бросил в нее надежду. Ныне что мне делать? Как мне испросить прощение у очаровательницы моей души? Как мне показать ей мое сердце, на котором она выжгла свое клеймо? Как я могу, томимый стыдом, ей показаться? Какие речи вести мне с ней? Какую измыслить причину, заставившую меня с ней разлучиться? Как мне солгать, пока я дышу в этом мире? Если бы даже я осилил свое бесстыдство и вновь разжег остывшую любовь, все же у меня не хватило бы силы выполнить мой долг, так как сердце мое неправедно. Сколько горя обрушилось на меня из-за него, и ныне я пребываю в горести! Чудесны и незабываемы день и час, когда я влюбился и когда любовь вошла в мое сердце. Я своей рукой убил радость моей юности. Увы, увы, мои горести начинаются с того времени, когда любовь превратила меня в труса. Ныне я знаю, что трусость – удел влюбленных; но почему она охватила меня больше, чем кого-либо другого? С той поры я не помню себя веселым. Иногда я себя чувствую словно на чужбине, иногда я безумствую, истомленный любовью. Блуждание для меня – радость, а смерть – освобождение от печали. Счастье благоденствия покинуло меня, а злосчастная судьба не дает мне покоя. Да не создаст бог другого человека, наделенного моей судьбой! И да не родит женщина сына под моей звездой! Да не будет никто никогда столь беспомощным!»
Так пространно причитал Рамин над собой и плакал. Наконец он пришел в себя и направился домой. Прах печали омрачил его лицо, он смывал его слезами. За ним следовал его тесть Рафед. Он прислушивался к причитанию и плачу зятя. Рамин, обезумевший от горя, не предполагал, что кто-то подслушал его речь. Рафед же все слышал. Когда они вернулись домой, Рафед спросил Рамина:
– О венец рыцарей, почему ты всегда скорбишь? Какое еще желание твоего сердца не исполнено богом? Зачем ты предаешься печали? Зачем ведешь себя столь неосмотрительно и жалуешься на судьбу? Ведь ты именно тот Рамин, который признан первым и самым желанным из юношей, а брат твой – царь царей. Хотя ты еще не сидишь на троне, но ты более почитаем и прославлен, чем все цари. Ты молод, и нет тебе равного в храбрости, ты царствен, не будучи пока царем, чего же ты желаешь большего? Не сетуй попусту на судьбу. Несправедливая жалоба приносит несчастье. Тот, кто пренебрегает ложем из броката и не благодарит бога, того бог заставит лежать на голой земле.
С болью в сердце Рамин ответил так:
– Здоровому человеку незнакомы горести больного, и потому я не виню тебя в том, что ты так рассуждаешь. Тебе неведомо мое горе, и когда я вздыхаю, ты упрекаешь меня. Нет наслаждения, равного тому, которое мы получаем, находясь среди близких, и нет горя худшего, чем разлука и Скитание по чужбине.
Притча. Когда разрывают одежду, шелест ткани подобен вздоху, и когда срезают ветку у виноградной лозы, она плачет.
Я раньше был легкомыслен, и разлука с друзьями и родственниками не огорчала меня. Гораб – твой город и твоя родина; все, кого ты видишь, – твои родственники и ближние. Ты находишься среди друзей и сородичей, а я здесь чужеземец. А чужестранец если достигнет даже царской власти, то все же он будет горевать, не находя своих близких. Блага сего мира человек хочет для себя. Любая вещь доставляет человеку большую радость, когда он среди своих. Хотя радость ценна, но один друг дороже, чем тысяча удач. Все то, что хорошо и чего я желаю для себя, мне хочется предоставить и друзьям. Часто я завидую тебе. Когда ты возвращаешься из путешествия или с охоты, то твоя родня, жена и дети радостно обнимают тебя, и вы связаны друг с другом тесными узами. Здесь у меня нет ни родных, ни друга, ни похитительницы моего сердца, ни сына. Когда-то и я жил, как ты, с веселым сердцем и, находясь на родине, веселился среди сородичей и друзей. Меня не огорчала даже какая-нибудь любовная неудача, за которую друзья порицали меня. Их упреки не угнетали меня, ибо нарцисс был опьянен, а роза упоена. Иногда у меня болело сердце от нарциссов, а иногда меня печалили розы. Как манила ее нежность и как приятны были ее гнев и причуды! Иногда она скрывала от меня свое лицо на неделю и превращала в жалкого пленника, и тысячи моих клятв, чтобы добиться прощения, доставляли мне удовольствие. Как приятно было тысячу раз в день жаловаться на ее гнев.
Затем я раскаивался в содеянном, воздавал ей тысячи хвалений и уста мои не отрывались от уст возлюбленной. Как приятно было разнообразие в наших отношениях: иногда мы обменивались нежностями, иногда хмурились, иногда сердились друг на друга, порой шутили, слезы сменяли смех; мы предавались объятиям, сплетались наши кудри. А порой, когда она гневалась, я готов был стать вероотступником, лишь бы смягчить ее сердце. Если я претерпевал пытку из-за хмурых взглядов ее нарциссов, потом я получал взамен радость от ее роз. Меня ничто не трогало, кроме любви. Если кому-либо досталось счастье обладать такой возлюбленной и опьяниться такими ласками, тот не должен вздыхать от сердечной боли и жаловаться на согбенную спину. Пока я был весел сердцем, я превосходил всех влюбленных в удовлетворении своих желаний, как лучший игрок в мяч. Уста моей возлюбленной дарили мне розы, а волосы ее источали мускус. Изнеженный, я говорил так: «Я болен и слаб, я сделался трусом из-за любви, я жалок и несчастен, боясь разлуки». Ныне же меня огорчает то, что я лишен прежнего несчастья, ибо теперь, поистине, я жалок и несчастен.
59.
РАФЕД РАССКАЗЫВАЕТ ДОЧЕРИ О ВЕРОЛОМСТВЕ РАМИНА
Однажды, когда Рафед вернулся с охоты и вошел к Гуль, он поведал дочери тайну Рамина и рассказал ей следующее:
«Рамин одержим бесом, он выявил свое вероломство и тайны своего сердца. Он отринул твою любовь. Если даже он привяжется к тебе и ты будешь верно служить ему до скончания веков, все же он будет подобен ядовитой змее: когда змея захочет жалить, она никак не может удержаться. Горькое дерево приносит горькие плоды, сколько бы мы ни поливали его сахарной водой. Если сплавить медь и свинец хотя бы тысячу раз, они не примут цвета золота, и если тысячу раз плавить в огне медь, она все равно не станет цвета молока. Если ты знала о его похождениях, можно лишь удивляться, что ты сочеталась с ним как с супругом. Непостоянному человеку не следует доверяться. Сердце Рамина полно чрезмерной гордости и жестокости, он похож на льва. Искать у него справедливости и ожидать, что на солончаке вырастет плодоносное дерево – это одно и то же. Зачем ты вышла замуж за непостоянного человека, зачем ты доверилась клятвопреступнику? Зачем ты ожидала сахара от желчи? Но раз таково было божье предопределение, всякие рассуждения никчемны и сетования бесполезны…»
В это время Рамин вернулся с охоты. Он был похож на раненого, загнанного зверя с помутневшим взглядом. Он был печален, сердце его было переполнено кровью, а лицо омыто слезами. Он и на пиру был подобен живому трупу. Жена его Гуль сидела напротив. Красотой лица она могла опечалить любую красавицу. Стан ее был строен, как стрела, а лицо, на котором цвели розы, было подобно луне. Кто бы ни взирал на нее, – отдавал ей сердце, а сердца любовавшихся пожирались огнем. Но эти ее качества Рамину были столь же не нужны, как мускус мертвецу. Он был лишь опустошенным телом, у него не было больше сердца. Он вздыхал поминутно, и слезы навертывались у него на глаза. Сердце его дрожало, и он не мог произнести ни слова. Ему опротивела всякая радость из-за тоски по Вис. Он ни на кого не обращал внимания и думал, что никто не знает тайны его сердца. Сердце его заливалось слезами, и он говорил себе так:
«Что может быть приятнее встречи влюбленных? Все это веселье и царский пир так опротивели мне, что я уже не ощущаю себя живым. А моя жена думает, что я веселюсь. Она не знает, что я переживаю в разлуке с Вис. Она не знает как я стражду и как мысли о ней терзают меня! Вис думает, что я забыл ее. Ей кажется, что Рамину хорошо и без нее, что он забыл ее любовь, что он веселится, что он забыл данную им клятву и ее самое. Как она может уважать меня, так рассуждая? Как я посмею взглянуть на нее, омрачивший свою душу и отвергший любовь и веру? Кто сможет уверить ее в том, что я испытываю даже при такой короткой разлуке?! И какой я могу дать ответ богу и ей, если я вручил другой сердце, раньше отданное Вис?!
Побейте меня камнями, влюбленные, и покарайте кровавой местью! Пейте мою кровь так же, как я пью ее, так как я оказался предателем доверчивого сердца и заставил проникнуться страхом всех, отдающих сердца. Ныне пожалейте меня, несчастного, раскаивающегося, – заклинаю вас богом, – ибо она считает, что ее Рамин уже не тот, каким он был. Она не знает о моем теперешнем горе и страданиях моего сердца в тоске по ней. Она не знает, что я лишен всякой радости и что сердце мое сделалось черным, подобно ее глазам, и что вдали от нее тело мое согнулось уподобясь кольцу ее благоуханных кудрей.
Хотелось бы мне знать, как поступит со мной солнцеликая, со станом кипариса, похитительница моего сердца? Наверное, она станет моим кровным врагом из-за своего тяжелого горя и обречет меня на гибель. Она окрасит землю моей кровью и обратит меня в ничто. Хотя в способности переносить бремя страданья я подобен земле, а крепостью – железу, но я изможден чрезмерным горем и ищу способа спасти свою жизнь. Я же не осел, чтобы до самой смерти таскать на себе бремя земли! Я пойду и разыщу жемчужину жемчужин в раковине. Я пойду и буду искать надежду на жизнь. Кто знает, какие горести я претерпел из-за разлуки с возлюбленной? Кто видел в этом мире горе, подобное моему, для которого лекарство – ее лицезрение? Моя радость и печаль зависят лишь от той, что мне желаннее, чем душа и жизнь. Ее лицезрение оживит меня, ее беседа обрадует меня, ее объятия обессмертят меня, и ее ласки заставят меня позабыть все.
Зачем мне скрывать свое горе от такого врача? И чем дольше я скрываю горе, тем хуже и хуже становится мне от его утайки. Я не могу больше ссориться со своим сердцем. Я оглашу его тайну повсюду. Я тону в водовороте разлуки. Да исполнится сердечная молитва пораженного горем! Я пойду и стану умолять Вис. Может быть, она смилуется надо мной и сотрет ржавчину злобы со своего сердца!
Но я опасаюсь одного: я так изнемог из-за разлуки с Вис, что могу умереть прежде, чем ее увижу. Но это кажется мне радостью, ибо если смерть меня застигнет по пути, я буду похоронен при дороге, и всякий путник будет знать повесть о моих страданиях и мои горести из-за любви к ней. Какой бы странник или путник ни проходил у моей могилы, он здесь отдохнет и пожалеет меня. Узнав же о моих испытаниях, он будет молить бога о моем прощении. Он скажет: «Рамин был скитальцем и умер от любви!» Странник жалеет странника, и они вспоминают и уважают друг друга. Все скитальцы достойны сожаления, но никто не вспоминает их. Для меня смерть от руки врага была бы позорной смертью. Но если я умру от тоски по моей возлюбленной, то такая смерть – для меня великая слава.
Я сражался во многих битвах и не раз обращал в бегство полчища врагов. Многих витязей я зарубил мечом, я убивал слонов, львов и других диких зверей; враг не мог устоять предо мной; солнце сверкает на острие моего копья, земля лобзает бразды моего коня; я обратил в прах, как врагов, даже планеты, но страсть к моей возлюбленной обратила меня, победителя, в ничто, и мир насыщен для меня горечью.
Я осилил столько врагов, но связан, как пленник, любовью к возлюбленной. Неужели и смерть не победит меня до скончания веков? Хотя я и боюсь гнева Вис, но у меня нет другого выхода, как покориться ей. Я не знаю другого способа покинуть эту страну, как тайно уйти одному. Ни воины, ни витязи, ни проводники не должны сопровождать меня, так как мне не приличествует уходить отсюда явно. Кто ни узнает об этом, начнет упрекать меня. Тогда я не увижу Вис и не возрадуюсь. Путь опасен и долог, горы покрыты снегами. Броды в реках исчезли из-за дождей. Дичь в лесах разогнана суровой зимой. Морав покрыт снегом, и с неба падает дождь цвета камфары. Я отправлюсь один в этот далекий путь, но меня тяготит мысль более тяжелая, чем мысли обо всех этих препятствиях. Мне думается, что похитительница души моей ликом стала подобна каджи, разгневана мною и не простит грехов. Она не покажет мне своего лица, светлого, как солнце, она не выйдет на крышу, она не дозволит мне узреть ее прекрасное лицо, она не откроет мне двери, она не пожалеет меня. Она начнет упрекать меня, меня, столь много страдавшего из-за нее. Я останусь за дверью. Моя изнемогшая душа будет лишена надежды, а мучения мои будут бесплодными. Холод и стужа убьют меня тоскующего по ней, меня, которого она не пожалеет, меня, столь много претерпевшего из-за нее.
Увы, моя юность и доблесть! Увы, мое прославленное имя! Увы, мой конь и мои доспехи! Увы, мои бесчисленные войска, мои сокровищницы и мои нарядные одежды! Мне, лишенному сердца, все это не нужно.
Я не боюсь вражеского меча, и меня не смущает крепость вражеских доспехов, многочисленность и ярость неприятельских войск, но я боюсь солнцеподобного лика Вис и ее сердца, твердого, как наковальня. К чему мне эта доблесть перед ней? И зачем я обращаюсь к сердцу своему со словами: «О сердце, доколь ты будешь бороться? Когда ты уймешься и перестанешь безумствовать? Как долго будут литься твои слезы, неисчерпаемые, как море? Все сердца веселы, но мое, увы, всегда печально и подавлено горем. Иногда оно охвачено пламенем, иногда сковано льдом. Меня душит такой дым, что нет у меня отдыха ни днем, ни ночью. Меня не радуют ни общество воинов, ни одиночество, ни шумная площадь, ни чистое поле, ни зал для пиршеств, ни ристалище, ни рыцарские игры, ни пиры, ни беседы с друзьями, ни благородная супруга, ни даже сама жизнь без лицезрения Вис, которое для меня – бальзам.
Вместо песен и восхвалений я день и ночь слышу упреки из Хойстана, Хузистана, Кирмана, Табористана, Гургана и Хорасана. Мою повесть рассказывают повсюду, и молва обо мне распространяется по всем странам. В городах поют песни с нас, а в полях пастухи рассказывают нашу повесть; женщины – за дверьми, мужчины – среди купцов, юноши – на базарной площади рассказывают и поют про нас.
Лицо мое уподобилось лику старца, а все же сердце мое не насытилось любовью, ибо Вис, похитительница моего сердца, в разлуке со мной. Я пожелтел в горе от разлуки с Вис, как золотая драхма[32]32
Драхма – мелкая монета, обычно серебряная; древнегреческая весовая единица.
[Закрыть]. Я так ослаб, что уподобился больному. Я не в силах пробежать даже четыре шага, ни согнуть лук. В тот день, когда я пускаю коня вскачь, мне кажется, что хребет мой надломлен. Разве железная спина моя стала восковой? Разве мой каменный кулак уподобился клубку шерсти? Мой конь, что был быстрее онагра, ослабел, как я, в своей конюшне. Я перестал преследовать козлов барсами, пускать соколов на куропаток, я перестал испытывать свою силу, не борюсь с борцами и не веселюсь среди пирующих друзей.
Все мои ровесники довольны своей судьбой и хвастаются мужеством. Они то скачут на конях, то облекаются в доспехи. Они радуются со своими женами и возлюбленными. И в поле, и дома они развлекаются по своему желанию. Одни изучают науки, а другие весело проводят время. Я перестал следовать благопристойным и хорошим привычкам, как будто счастье и знания покинули меня и предались сну. Я остаюсь на месте, как колодезная вода, а мой разум подобен гонцу, ибо день и ночь я мысленно путешествую без отдыха. Я не склоняю головы на подушку, ни тела – на ложе. Раньше мне приходилось встречаться с дивами и со львами. Мне не посчастливилось возрадоваться сердцем в этом мире, и как мне, вероломному, надеяться на радость в том мире?
Увы, мое сердце, как долго ты будешь сжигать меня в огне и кипятить в глиняном горшке горя? Ты меня убиваешь, превращая в глупца, а тебе это нипочем. Глупостью своей я уподобился больному желтухой, и ты лишило меня моей доли радости. Да не даст бог никому такого сердца, ибо ты опьянено любовью и поглупело от невежества».
Так беседовал Рамин со своим сердцем и укорял его. Но это было бесполезно. Желание его сердца так усилилось, что он чуть не упал в обморок. Он не мог осилить свое сердце. Когда он его увещевал, оно у него дрожало, как у курицы, и даже на пиру Рамин сидел такой печальный, как будто само сердце не чувствовало ничего радостного.
Он сошел с трона и вышел из зала. Рамин бежал так быстро, как трус с поля сражения. Он вскочил на своего быстроногого гнедого. Выехав из ворот города, он, словно окрыленный, помчался в Хорасан. И ехал он туда по диким и пустынным местам.
