Текст книги "Последний шанс (ЛП)"

Автор книги: Сара Грандер Руиз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

– Это входит в список моих дел.

Я беру со стола ручку и стикер и записываю для себя напоминание о том, что мне нужно навести о ней справки. А затем, немного подумав, добавляю: "Редкий Гибсон, наклейка с флагом Ирландии на обороте".

– Можешь не утруждаться и не добавлять ничего в свой список дел. Она не будет здесь работать. Найми кого-то другого.

Я швыряю ручку на стол.

– Олли. Ты присутствовал сегодня на собеседованиях. Они прошли ужасно.

– Я бы не стал торопиться с выводами.

– Они были скучными.

– И что? Я не понимаю, зачем нам вообще кто-то нужен. Зачем менять паб? Бизнес идёт… нормально.

Он говорит последнее слово так, словно точно знает: это полное дерьмо. И ведь так оно и есть. Я начинаю медленно вращаться на офисном стуле, а затем останавливаюсь, когда снова оказываюсь к нему лицом.

– Ты уже знаешь, что это не та жизнь, которую я для себя хотел, но у меня нет другой. Меня убивает находиться здесь каждый день, и то, что я живу прямо над этим местом, которое всё ещё ощущается как его. Прошло уже пять лет, но хотя мы убрали большую часть его вещей, это…

Как бы объяснить? Наш отец мёртв, но иногда я этого не чувствую. Я не могу сказать, что ненавижу свою жизнь в Кобе, хотя я её и не выбирал. И всё же… Я всё ещё чувствую себя так, словно живу ту жизнь, которую хотел для меня отец. Управляю этим пабом, чего он также хотел от меня. Живу в этой квартире, которую выбрал он. Но всё, чего я хочу, это чувствовать себя спокойно и в кои-то веки управлять своей жизнью. Моей жизнью.

Но невозможно чувствовать умиротворение, когда тебя всё ещё преследует призрак человека, который однажды вывихнул тебе запястье за то, что ты забыл поставить молоко на ночь в холодильник.

Но если кто-то и способен меня понять, то это Олли.

– Я хочу, чтобы это был наш паб. Я хочу его изменить, но… я не знаю, что ещё можно сделать. И тебе, мой дорогой брат, каким бы чудесным и, осмелюсь сказать, весёлым ты ни был, и без того хватает забот. И наш багаж слишком тяжёлый, чтобы мы могли сделать всё это самостоятельно. Нам нужен взгляд со стороны. Нам нужен кто-то, кто не связан ни с ним, ни с этим местом, ни с тобой, ни со мной. Сейчас самое идеальное время. И маме будет легче, если мы сделаем это, пока она на отдыхе с Эдом. И Рэйн идеально подходит для этой работы, даже если на бумаге это не так.

Олли вздыхает, и я понимаю, что он начал уставать.

– Ты уверен, что у вас с этой девушкой ничего нет?

– Ну, конечно, между нами что-то пробежало, но это не то, что ты думаешь.

Он скептически смотрит на меня.

Я снова делаю медленный оборот на стуле.

– Ладно, может быть, то. Совсем немного.

Я хватаюсь за стол, чтобы остановиться, и подпираю подбородок рукой.

– Она… симпатичная. И ещё смешная.

Я не свожу глаз с расписания на стене, но, когда говорю о Рэйн, снова вспоминаю о её губах. Я бросаю взгляд на Олли, который самодовольно смотрит на меня.

– Взгляни на меня, я великолепен. Конечно же, между нами должна была пролететь искра, но я не поэтому предложил ей работу.

– А почему?

– У меня хорошее предчувствие.

– Если ты хочешь меня убедить, то этого недостаточно.

Я отвожу взгляд, чтобы собраться с мыслями, и моё внимание привлекает угол стола. Жаклин вчера упала, когда они с Джози бегали здесь. Что если она ударилась головой об угол стола? Ведь у неё такие густые волосы; мы могли не заметить шишку у неё на голове. А что если у неё случилось кровоизлияние в мозг? Я не видел, как она упала. И она не сказала ничего насчёт головы, только про коленки. Но что если…

– Джеки.

Я поднимаю глаза на Олли.

– Как там крошка Джэкки? У этого ребёнка столько энергии. Она не стала дольше спать?

– О чём ты таком, чёрт побери, говоришь?

– О Жаклин. О маленькой светловолосой девочке с взъерошенными волосами, приблизительно такого роста, – говорю я, показывая рукой её рост. – На удивление симпатичная девочка, учитывая, что она унаследовала от тебя половину генов.

– Я знаю, как выглядит моя дочь, Джек.

– Какое облегчение!

Я начинаю постукивать пальцами по столу.

– У этого ребёнка внушительный словарный запас для двухлетки. Ты обратил внимание? Некоторых малышей ты едва ли можешь понять. Было бы странно, если бы её речь неожиданно сделалась невнятной, ведь так? Она не ведёт себя странно?

– Единственный, кто ведёт себя странно, это ты.

– И это не новость, – говорю я, почувствовав лёгкое облегчение, что Олли ничего не заметил, но только лёгкое.

Он легко мог что-нибудь упустить. Он сейчас даже не дома. Хотя Нина дома. Я достаю из кармана телефон и подумываю о том, чтобы ей написать. Я только расскажу ей, что Жаклин ударилась головой, хотя не уверен, что это так, и тогда Нина убедится, что с ней всё в порядке. Я знаю, что мне не следует этого делать. Мартина, психотерапевт, которого я посещал, сказала бы мне, что таким образом я вовлекаю других в свои навязчивые идеи.

Это довольно пессимистичный взгляд на ситуацию, Мартина. Другой мог бы назвать это грамотным делегированием.

«Таким образом, ты только провоцируешь ещё более нехорошие мысли».

Пошла ты, Мартина. И твой здоровый мозг, в котором возникают только нормальные мысли.

А затем я начинаю повторять про себя: «хватит, хватит, хватит, хватит», и прижимаю кончики пальцев к столу, потому что мне вообще-то нравится Мартина, она хороший психотерапевт, и мне следовало позвонить ей несколько недель назад, когда я снова начал бороться с этими навязчивыми мыслями.

Но всё не так плохо. Раньше было гораздо хуже. Я совсем немного отклонился от процесса своего выздоровления, и смогу это исправить. К тому же, мысль о том, что мне придётся позвонить Мартине и рассказать ей о том, что я запорол все те результаты, которых мне удалось достичь, и что я боюсь вернуться в то состояние, в котором пребывал три года назад… это слишком.

Я засовываю телефон обратно в карман, ничего не написав Нине. Вот видишь, Мартина? Я в порядке. И я чувствую, как ты закатываешь свои воображаемые глаза.

– Ты, действительно, думаешь, что эта девушка сможет сделать то, что ты от неё требуешь? – спрашивает Олли.

– Ну и что с того, что Рэйн никогда не занималась подобными проектами! У неё есть видение. Она бывала во многих пабах. Она… креативная. И знаешь, такое качество как креативность можно применить в разных областях.

– И где она будет жить? У неё нет денег. Я знаю, ты считаешь, что хорошо разбираешься в людях, но я бы не рекомендовал вкладываться в неё, пока мы не поймём, с чем имеем дело.

Опять он заговорил про то, что мы должны понять, с чем имеем дело. Это меня оживляет. Он начал раздумывать об этом.

– О, я обо всём позаботился.

Я нашёл решение, пока шёл сюда от них с Ниной.

– Она может остановиться в квартире.

– Какой квартире?

– На втором этаже, конечно же.

Олли смотрит на меня так, словно я записался на лазерное удаление татуировок.

– Джек… ты живёшь в этой квартире. Вся эта ситуация и так под вопросом. Ты не можешь ещё и поселить у себя эту девушку.

Я бросаю на него сердитый взгляд.

– Я знаю, что похож на психа, но я не безумец. Она может пожить в квартире, пока будет здесь работать. А я поживу у вас с Ниной.

– Не надо говорить за меня. Я никогда не называл тебя психом. Ни разу.

Мы с ним постоянно обзываем друг друга, но он прав. Он никогда меня так не называл.

– Я только хочу сказать, что часто делаю такие вещи, которые кажутся тебе бессмысленными. Чёрт, они даже мне кажутся бессмысленными. Но это не тот случай.

– А с чего ты решил, что я хочу, чтобы ты переехал ко мне?

Я широко ему улыбаюсь.

– А почему ты не хочешь, чтобы я переехал к тебе?

– Не думаю, что у меня хватит времени перечислять все причины.

– Ну, перестань. Мы наверстаем упущенное нами время. Будет весело. Я помогу тебе с Джози и Жаклин. Нина будет в восторге. Она всегда говорит, что в сутках не хватает часов. Я буду как няня, которая живёт с вами. Воспринимай меня как вашу Мэри Поппинс.

Он прищуривает глаза.

– Мэри Поппинс всегда меня чертовски раздражала. Она постоянно пела. И закармливала детей сахаром.

– Подумай о детях. Они любят своего дядю Джека.

Олли сжимает переносицу.

– Ты понимаешь, что ты из кожи вон лезешь, чтобы это сработало? Пожалуйста, скажи мне, что ты понимаешь бессмысленность всего этого.

– Допустим, я с тобой соглашусь. Тогда ты поддашься? Хотя бы попытайся.

Он смотрит на меня так, словно опять произносит молитву о терпении.

"К черту спокойствие", – думаю я. "Господь, дай мне силы по-настоящему изменить здесь всё".

– Только никакого долбаного кота, – говорит он, наконец. – Мне хватает того, что он приходит в паб. Ты же знаешь, что у меня аллергия.

Я вскакиваю со стула и хлопаю Олли по плечу.

– Только не слишком привыкай к мысли о том, что она здесь работает. Я собираюсь оценить ситуацию через месяц, и если ничего не получится…

– Договорились, – отвечаю я и предлагаю ему пожать руки, что он неохотно делает.

– Я не уверен, что это только бизнес, – говорит он, когда я снова сажусь за стол.

– Только бизнес.

– Как скажешь.

Когда Олли разворачивается, чтобы выйти, я говорю:

– И есть ещё… кое-что.

Он устало смотрит на меня.

Я пытаюсь говорить непринуждённым тоном, словно это самая обычная просьба.

– Если тебя не затруднит, не могли бы мы держать острые предметы… в другом месте…

Увидев его выражение лица, я добавляю:

– Временно!

Сначала Олли ничего не говорит.

– Ты просишь меня, шеф-повара, убрать из дома все острые предметы, чтобы ты мог переехать ко мне без всякой на то причины?

При мысли о его ножах, моё сердце начинает биться чаще.

– Только самые острые.

– Джеки…

– Как насчёт того, чтобы держать острые предметы в доме, но спрятать их. Не говори мне, где они. Если я не буду знать, где они, я не буду о них переживать.

Или всё утро проверять и перепроверять, находятся ли они на своих местах.

Олли молча смотрит на меня. Я ненавижу, когда я в таком состоянии. Когда-то, не так давно, я мог пройти через кухню в офис, не задерживая дыхания и не останавливаясь, чтобы проверить ножи. Я даже мог держать нож в руках. Я мог сидеть за столом со своими племянницами и резать ножницами. Те мысли никуда не делись, но они просто возникали у меня в голове и не превращались в навязчивые.

– Пожалуйста.

Олли вздыхает.

– Ладно.

Он качает головой.

– Даже не знаю, как тебе удалось уговорить меня на это дерьмо.

– Это потому что ты меня любишь.

– Мне от этого не легче.

Когда он уходит, я начинаю просматривать счета, сидя за столом. Я слишком возбуждён, чтобы лечь спать, но и слишком утомлён, чтобы нормально поработать, поэтому я начинаю рисовать картинки на стикерах. Себастьян сидит на стуле. Но меня так и тянет к этой улыбчивой девушке с кудрявыми волосами и в походных ботинках. Ох… чёрт, мне надо перестать думать о ней. Я бросаю листочки в мусорное ведро, после чего проверяю, на своём ли месте ножи и только потом запираю паб и плетусь наверх, где устраиваюсь на диване с книгой, а Себастьян сворачивается у меня на коленях.

Во втором часу ночи мой телефон издаёт сигнал. Я смотрю на экран, и когда вижу имя Рэйн, сон как рукой снимает.

РЭЙН:

Не думала, что мой будущий коллега, который ведёт себя исключительно профессионально, будет использовать смайлы.

Я кладу книгу на пол и снова перечитываю сообщение. Миллион самых разных ответов возникает у меня в голове.

«Коллега, который ведёт себя исключительно профессионально, коллега, который ведет себя исключительно профессионально».

Может быть, если я повторю это достаточное количество раз, Олли не окажется в итоге прав.

Глава 6

На следующий день я веду Рэйн наверх, чтобы показать ей квартиру. Как только мы входим внутрь, Себастьян спрыгивает с окна, которое выходит на улицу, и начинает тереться о её ноги. Интересно, не подменил ли кто-нибудь моего кота, ведь обычно он сразу же бросается под кровать, если слышит, что у меня гости. Это кот, который любит только одного человека – меня – и терпит ещё двух – моих племянниц, Джози и Жаклин.

Рэйн что-то бормочет себе под нос и достаёт игрушку в форме батона из пакета, который держит в руках.

– Нина отвела меня утром в магазин, и я решила купить ему это, – говорит она. – Я искала бублик, но у них были только батоны и булочки с корицей, поэтому я выбрала то, что больше всего похоже на бублик.

– Разве батон больше похож на бублик? – спрашиваю я. – Булочки с корицей по форме больше напоминают бублик.

– Пожалуйста, скажи мне, что ты шутишь.

Я шучу, но мне интересна её реакция.

– Дело во вкусе, и бублик гораздо больше похож по вкусу на батон, чем булочка с корицей.

Она срывает ценник и кладёт игрушку перед Себастьяном.

– Ну, ладно, ты победила, – говорю я.

Себастьян начинает тереться об игрушечный батон.

– Ты только посмотри, – говорит она. – Похоже, Себастьян, как и ты, любит углеводы.

– Я начинаю переживать, что он полюбит тебя больше меня.

– Это всё моё природное обаяние.

Она широко улыбается, а затем неуклюже стягивает ботинки, не расшнуровывая их, и небрежно бросает их у двери. Она не ждёт, что я проведу для неё экскурсию, и заплывает в гостиную так, словно бывала здесь тысячу раз.

Должен согласиться. Эта девушка – само очарование.

Я иду в гостиную следом и чуть не врезаюсь в неё, когда она останавливается у дивана и разворачивается ко мне.

– Погоди-ка, – говорит она, и я делаю шаг назад.

Она смотрит на Себастьяна на полу, а затем обводит глазами комнату.

– Я не могу здесь остановиться.

Я осматриваю квартиру. Она уютная, особенно сегодняшним утром. Естественный свет проникает через два огромных окна, рисуя на деревянном полу солнечные квадраты. И декор не такой уж плохой. Во всяком случае, я так думаю. Я постарался привнести сюда столько цветов, сколько смог. Первый предмет мебели, который я купил, это диван канареечного цвета. Мама чуть не убила меня, когда я попытался самостоятельно поднять его наверх. Но я был настолько обескуражен тем, что вернулся домой, а еще тем, что мне придётся управлять пабом и жить здесь, что не знал, кого и как попросить о помощи. В итоге мама позвонила Эду, одному из постоянных посетителей, и он помог мне его поднять. Я был благодарен ему за помощь, но ещё больше за то, что он не пытался со мной заговорить. Он много помогал мне в первые несколько месяцев, пока я управлял пабом без Олли. Но затем ему пришлось отойти от дел, и ещё он начал встречаться с мамой. Он мне нравится, но я не хочу, чтобы он мне нравился, и я делаю так, чтобы он это знал. Знаю, это по-детски.

И то, как я всё поменял в квартире, ничего не меняет, потому что мне из принципа не нравится это место. Если бы оно мне нравилось, я бы никогда не съехал отсюда ради того, чтобы какая-то девушка пожила здесь несколько месяцев.

– Почему ты не можешь здесь остановиться?

– Ты живёшь здесь, – говорит Рэйн. – Когда ты сказал, что я могу пожить в квартире над пабом, я не думала, что ты имел в виду свою квартиру. Это ведь твоя квартира?

– Я не буду здесь жить, пока здесь будешь жить ты, если ты об этом переживаешь.

– Но где ты будешь жить?

– Я поживу с Олли и Ниной. Я и так планировал проводить больше времени со своими племянницами.

Рэйн начинает жевать губу и снова осматривает гостиную.

– Ты не можешь позволить мне жить здесь бесплатно, а я не могу себе позволить снимать такое классное место.

– Мы с Олли не платим за это помещение, – говорю я. – Нам нет нужды устанавливать плату за съём.

Некоторое время она напевает себе что-то под нос.

– Ты должен позволить мне заплатить хотя бы какую-то сумму.

– Если тебе обязательно надо платить, можешь подкинуть немного денег на коммунальные услуги.

– Коммунальные услуги…

Она качает головой.

– Не знаю… это как-то слишком.

– Воспринимай это как льготу для сотрудников.

Она начинает смеяться.

– Чёрт побери, это лучшая работа, что у меня когда-либо была. Я всё жду какого-нибудь подвоха.

А-а, я как раз подыскивал удобный момент, чтобы сообщить ей об этом.

– Нет никакого подвоха, но есть… кот.

Она смотрит на Себастьяна.

– Ну, да.

– Я хочу сказать, что у Олли аллергия на кошек. Так что Принцессе Уродине придётся остаться с тобой. Обычно он слоняется по пабу, когда я там нахожусь, и я буду рад сам менять лоток и кормить его, но я хочу сказать, что он будет находиться здесь. Надеюсь, это тебе не помешает.

Рэйн смотрит на меня так, словно я сказал что-то обидное.

– Ты хочешь сказать, что за аренду этой квартиры не надо платить, и она сдаётся вместе с симпатичным соседом? Да это мечта! И я сама могу ухаживать за котом. Так я буду чувствовать себя чуточку лучше, ведь ты пожертвовал мне свою квартиру.

Рэйн опускает взгляд на Себастьяна, который оставил батон и опять трётся о её ноги. Вот подлиза. Она берёт его на руки, и мне хочется рассмеяться, потому что он такой большой, что закрывает почти весь её торс.

– Боже, он весит не менее двух тысяч фунтов, – говорит Рэйн. – Прости, целую тонну.

Она разворачивается и, напевая себе под нос, обходит комнату. Она останавливается перед картинами на стене, которая отделяет гостиную от кухни.

– Это ты нарисовал?

Я подхожу и встаю с ней рядом.

– Да.

Большинство из них нарисованы чернилами и сделаны в те годы, когда я делал татуировки. Некоторые из них впоследствии были набиты; но на некоторые я так и не успел сделать тату, потому что перестал этим заниматься.

Рэйн рассматривает сюрреалистичное изображение мужчины с блендером вместо головы. Блендер заполнен различными фруктами и каким-то мусором. У него недоуменное выражение лица, и один глаз в виде черники расположен ниже другого. Рэйн наклоняется ближе.

– У него что… брови сделаны из сигаретных бычков?

– Эм… да.

Я знаю, что это странно. Не все мои работы висят здесь. У меня есть множество работ в стиле традиционализма и реализма, но сюрреализм нравится мне больше всего. Он всегда вызывает эмоциональный отклик, какая бы ни была работа, плохая или хорошая. Я как-то сказал Мартине, что поскольку мне плохо удаётся управлять своими мыслями, создание чего-то настолько абсурдного – сродни катарсису для меня.

Рэйн отстраняется от картины и кивает.

– Я тебя понимаю, парень-блендер. У меня голова тоже наполовину забита мусором.

И только когда она это говорит, я понимаю, что ждал её реакции, и мои плечи слегка расслабляются.

Она проходится взглядом по стене, а затем переводит его на меня.

– Ты сам придумал эскизы для своих татуировок?

– Для некоторых из них. Но не для этих, – говорю я, кивая на свои руки.

– А где ещё у тебя есть татуировки?

– О… и тут, и там. Проще сказать, где их у меня нет.

– Интересно…

У неё такой взгляд, что я тут же начинаю представлять ситуации, в которых она смогла бы увидеть их все.

"Коллега, который ведет себя исключительно профессионально".

Я задаю первый вопрос, который приходит мне в голову. Лишь бы стереть из своей головы все эти сценарии, а не то ей станет понятно, о чём я думаю.

– А у тебя есть?

– Татуировки?

Я киваю.

– Пока нет. Но я бы хотела набить себе одну.

Она поворачивается и направляется в сторону спальни.

Я следую за ней.

– И что бы ты хотела набить?

– Хм-м… не знаю.

Она останавливается перед дверью в мою спальню.

– Ты не против?

Я качаю головой. Она опускает Себастьяна на пол, а затем открывает дверь и засовывает голову внутрь. Секунду спустя она поворачивается ко мне с едва сдерживаемой улыбкой.

– Нина была права, твоя кровать просто огромна.

Я закатываю глаза.

Она снова закрывает дверь.

– О, я знаю! Может быть, ты мог бы сделать мне мою первую татуировку перед моим отъездом?

– Я больше не делаю татуировки, – говорю я.

– Может, ты передумаешь?

– Вряд ли.

Она подходит к трём книжным шкафам, которые составлены в ряд у стены напротив дивана.

– Боже, ты, и правда, читаешь всё подряд.

Она приседает перед первым шкафом и проводит пальцем по корешкам книг, но замедляется, когда доходит до книг про обсессивно-компульсивное расстройство. Вероятно, мне следовало их спрятать. Одну или две книги про ОКР ещё можно было бы объяснить, но семь? Я прибирался сегодня утром, но не ожидал такого тщательного осмотра с её стороны.

Я не скрываю своего состояния, но мне всегда трудно об этом говорить. Обычно я откладываю этот разговор, потому что он неизбежно всё меняет. Не сразу, но это только потому, что большинство людей не знают, что такое ОКР на самом деле. Они предполагают, что я одержим страхом микробов, или мне нужно все время расставлять офисные принадлежности в нужном порядке, но это не так. И когда люди узнают о моих навязчивых мыслях, они начинают смотреть на меня иначе.

Джек просто клоун. Джек смешной. Он каждую неделю переживает о том, что может кого-то убить. Джек не на сто процентов уверен, что никого не убил, и будет спрашивать тебя об этом по миллиону раз. Это похоже на забавную игру, пока моё ОКР не заявляет о себе. И тогда люди решают, что это слишком. Когда моя бывшая решила расстаться со мной, во время её речи мне всё время хотелось сказать:

– Если ты думаешь, что это для тебя слишком, представь, каково мне!

Но я этого не сказал. В этом не было смысла.

Но, может быть, мне стоит рассказать об этом Рэйн прямо сейчас? Она пробудет здесь всего двенадцать недель, и, учитывая то, как развиваются события, она всё равно узнает. А самое главное, она нравится мне больше, чем следовало. И если я не ошибаюсь, я ей тоже нравлюсь. Может быть, если бы она появилась год назад, всё было бы иначе, но она появилась сейчас, когда я не в лучшей форме, и я не хочу никого в это втягивать, пусть и временно. Да, мы сошлись на том, что её боссом будет Олли, но это всего лишь формальность. Я владелец паба; она работает в пабе. Будет лучше провести между нами эту черту, на всякий случай.

Но Рэйн ничего не говорит о книгах, и когда она встаёт, я теряю самообладание. Мне хочется ещё немного побыть Джеком перед тем, как я превращусь в "Джека с ОКР".

Далее я решаю показать ей ванную.

– Ого, – говорит Рэйн, зайдя внутрь. – Вот это ванна.

Я потратил много времени на замену вещей, когда вернулся домой. Это помогало мне отвлечься, и каждое изменение делало этот дом чуть более моим, а не его, а особенно, когда я производил такие изменения, которые, как я знал, очень бы ему не понравились.

Например, ванна. Папа сказал бы, что она съедает пространство, и что она слишком девчачья. Я пользуюсь ей как можно чаще. Вообще-то, это отличное место для чтения.

Когда Рэйн перегибается через край ванны, я стараюсь не смотреть на её попу. Она поворачивает голову, и я поднимаю на неё глаза в надежде, что она не заметит, с каким треском я провалился в попытке не смотреть на её попу.

– Теперь я знаю, где буду проводить все свои вечера, – говорит она, широко улыбаясь. – Я сто лет не принимала хорошую ванну.

«Не думай об этом. Не думай об этом. Не думай об этом. Не думай об этом». Я не знаю, делает ли она это специально или нет, но проблема моего мозга заключается в том, что когда я пытаюсь о чём-то не думать, тем больше бумерангов прилетает мне в голову, особенно если это то, о чём я не должен или не хочу думать. И данный случай попадает в первую категорию.

Я отворачиваюсь от неё и распрямляю тюбик с пастой, стоящий рядом с раковиной, а сам незаметно прижимаю кончики пальцев к столешнице и пытаюсь отделаться от мыслей, которые я ещё даже не успел подумать, потому что я не уверен в том, что стараясь не думать о них, я не начинаю невольно о них думать. И хотя я не верю в ад, я неожиданно начинаю бояться того, что совершаю что-то неправильное, и что если он существует, то я, в итоге, попаду туда.

– В конце коридора есть стиральная машина, – говорю я, отчаянно пытаясь сменить тему. – У меня нет сушильной машины, но есть складная сушилка.

– Отлично, – говорит она. – Мне она понадобится, учитывая, что у меня всего пять комплектов одежды, два из которых принадлежат Нине.

Она разворачивается (слава Богу), присаживается на край ванны и тянет за ткань своей футболки. На ней написано "Я теряю терпение #momlife".

– Ты бы поверил, если бы я сказала, что эта была самая нормальная?

– Поверил бы.

Она скрещивает ноги. И когда я гляжу на её разные носки, и на то, как она покачивает ногой вверх-вниз, мне хочется схватить карандаш, лист бумаги и запечатлеть её так, как не смог бы сделать ни один фотограф.

Я отворачиваюсь к раковине.

– Я знаю, что ты сегодня утром уже была в магазине, но если что, у меня тут есть прокладки, тампоны и всё такое, – говорю я и подталкиваю шкафчик под раковиной большим пальцем ноги. – Ещё есть резинки для волос и, как мне кажется, пара дезодорантов.

– Прокладки и тампоны?

Я открываю шкафчик.

– Мы закупаем всё это для туалетов в пабе, так что у нас их тонны, поэтому я принёс сюда немного, на случай, если они тебе нужны.

Рэйн начинает смеяться.

– Ну, спасибо. Их мне точно хватит до апреля.

Она поднимается на ноги и вздыхает.

– Мужчина, который задумывается о потребностях женщины во время месячных. Это чертовски сексуально.

И как только эти слова вылетают у неё изо рта, она застывает на месте.

– Ты этого не слышал.

Я совершенно точно это слышал и добавляю её слова в список вещей, касающихся Рэйн Харт, о которых я буду думать до конца этого дня.

– Ты не знаешь, о чём говоришь…

– Ну, эм…

– Идём?

– В следующую комнату? – она встаёт. – Да, пожалуйста. Думаю, я увидела достаточно в ванной.

Она протискивается мимо меня, словно пытается поскорее покинуть ванную. Я слежу за ней взглядом и, чёрт, я опять пялюсь на её попу. В коридоре я обгоняю её и веду на кухню, где мы обнаруживаем Себастьяна, который валяется на полу со своим огромным батоном. Заметив Рэйн, он берёт батон в зубы, пересекает кухню и роняет его ей в ноги.

Рэйн смотрит на него.

– Ой! Давай уберём эту верёвочку, дружок. Так ты можешь задохнуться.

Она поднимает игрушку, и я замечаю верёвочку от ценника, которая всё ещё болтается на нём.

– Извини, – говорит она, посмотрев на меня, и начинает наматывать верёвочку на палец. – Мне следовало быть более внимательной.

Она тянет за верёвочку, но не может её оторвать.

– Можно мне одолжить твои ножницы?

Слово "ножницы" моментально выбивает меня из колеи.

– У меня тут нет ножниц, – говорю я. – Но они есть в пабе.

– О.

Рэйн хмурится, глядя на веревочку и… чёрт, я опять смотрю на её губы.

Она, наверное, думает, что я задница, потому что не предложил сбегать вниз и принести ей ножницы. Я бы это сделал. Я бы очень хотел принести их сюда, но сама мысль о том, чтобы взять ножницы и принести их в квартиру, сама мысль о том, что я буду стоять рядом с ней вместе с ними, и мне придётся передать их ей в руки…

Прежде чем я успею потерять самообладание, я быстро говорю:

– У меня бывают тревожные мысли насчёт ножниц.

Рэйн перестаёт дергать за верёвочку и поднимает на меня глаза.

– Поэтому я их здесь не храню, – объясняю я. – Они заставляют меня… нервничать.

Это ещё мягко сказано. Ножницы заставляют меня впадать в панику. Ножницы рождают самые жестокие образы в моей голове. Ножницы заставляют меня сомневаться в самом себе.

При этих мыслях мне отчаянно хочется коснуться чего-нибудь пальцами, но я не хочу показаться слишком нервным. К счастью, столешница оказывается сразу у меня за спиной. Я пытаюсь казаться спокойным, когда прислоняюсь к ней, прижимаюсь кончиками пальцев к её краю и мысленно повторяю: "хватит, хватит, хватит".

Рэйн опускает глаза на игрушку и снова дёргает за верёвочку.

– Это из-за твоего ОКР?

Мне требуется мгновение, чтобы понять её вопрос, но Рэйн, должно быть, приняла моё удивление за раздражение, потому что смотрит на меня округлившимися глазами и говорит:

– Извини! Это был супербестактный вопрос. Я не хотела…

– Всё в порядке.

– Я не должна была делать никаких предположений. Я не собиралась ставить тебе диагноз…

– Но ты права.

Она встречается со мной взглядом, и выражение её лица становится неуверенным.

– И всё же… это не моё дело. Было грубо с моей стороны вот так вот спрашивать.

– Ты… много знаешь про ОКР? – спрашиваю я.

– Наверное, больше, чем многие. Я знаю, в это сложно поверить, но я два с половиной года проучилась в медицинской школе, после чего отчислилась, чтобы заниматься музыкой. В параллельной вселенной другая Рэйн прокачивается сейчас в ординатуре.

В это трудно поверить. Не потому, что я считаю её неспособной, но потому что не могу представить её в халате и шапочке, под которой спрятаны её рыжие волосы.

– Прокачивается?

Она начинает смеяться, увидев моё выражение лица.

– Не в смысле "качается". В смысле – прокачивает знания. В ординатуре врачи постоянно гоняют нас по разным темам.

– И много вам рассказывают про ОКР в медицинской школе? – спрашиваю я.

– Каждый из нас имел с ним дело. Этого было недостаточно, но всё же. Я хотела пойти в неотложную психиатрию, поэтому знаю об этом больше, чем многие.

Она снова тянет за верёвочку, и когда та не рвётся, поднимает на меня глаза.

– Мне жаль, что у тебя появляются все эти дерьмовые мысли. Это тяжело.

– Да.

Я смотрю на неё, не зная, что сказать. Я никогда не встречал человека, который не был бы врачом или психотерапевтом, но при этом без объяснения понимал, что такое ОКР. Чёрт, мне даже приходилось объяснять это некоторым врачам.

– А что насчёт ножей? – спрашивает Рэйн.

– А ещё бритв, канцелярских ножей и даже вязальных спиц? – говорю я.

Она смотрит на меня так, словно не понимает, о чём я таком говорю, но затем начинает смеяться и снова натягивает верёвочку на игрушечном батоне.

– Я имею в виду… для таких вот вещей!

– А-а… вот.

Я достаю из кармана ключи, а Рэйн бросает мне батон. Я разрываю верёвочку ключом и возвращаю ей игрушку.

– Вот так, – говорит она и снова кладёт игрушку перед Себастьяном. – Значит, у тебя бывают плохие мысли об острых предметах. Что-нибудь ещё, что ты хотел бы рассказать мне о своём ОКР?

Выстукивая нервный ритм на столешнице, я наблюдаю за тем, как она подходит к холодильнику и начинает разглядывать фотографии и открытки от друзей, которые я там повесил.

– Это может временами усложнять работу, – говорю я. – Есть несколько триггеров, которые связаны с пабом. Я и сам пытался внести кое-какие изменения, но навязчивые мысли… это было слишком. Олли и Нина пытались помочь, но они всегда разрешали мне возвращать вещи на свои места. Я знаю, это, наверное, не то, на что ты изначально подписалась, поэтому если ты передумала, я пойму.

Рэйн снимает одну из рождественских открыток с холодильника и переворачивает её. Она из тату-салона в Дублине, где я когда-то работал. Первые пару лет после смерти папы и моего возвращения домой мне удавалось ездить в Дублин несколько раз в месяц и принимать клиентов, но затем моё ОКР стало сильно мне в этом мешать. Я не работал в салоне уже три года, но Шона, мой наставник, присылает мне каждый год открытки, и каждый год она пишет одну и ту же цитату Пабло Пикассо на обратной стороне: "Здравый смысл – заклятый враг творчества". Прочитав её, Рэйн улыбается.