Текст книги "Последний шанс (ЛП)"
Автор книги: Сара Грандер Руиз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
– Не знаю, о чём ты говоришь, – отвечает Рошин, которая вышла из кухни, чтобы подать еду стариканам.
– Всё ты знаешь, Ро.
Рошин пытается обойти Ифу, чтобы снова исчезнуть на кухне, но Ифа обхватывает её рукой за плечи и поворачивает к камере.
– А это Рошин, самый талантливый шеф-повар в Кобе, на мой взгляд.
Рошин краснеет.
– О, даже не знаю…
– Не скромничай, Ро, – говорит Ифа. – И если ты это смотришь, Олли Данн, я имела в виду именно то, что сказала.
– Это неправда. Он научил меня всему, что я знаю.
Ифа толкает Рошин в бок.
– Не напрягайся ты так, я просто дурачусь. Хотя ещё немного, и ты его превзойдёшь.
Рошин пытается, что-то сказать, но, в итоге, бормочет:
– Ой, я сдаюсь.
– Снято! – говорю я, остановив запись. – Спасибо вам обеим. Это идеально.
Ифа улыбается. Рошин настроена скептически. Конечно, мне придётся немного отредактировать видео, но это именно то, что я хотела передать – дух товарищества. Показать, что мы семья, а не чистое и эстетически идеальное место. Показать что-то настоящее.
Ифа снова переводит внимание на газету, лежащую перед ней. Она ведёт пальцем по списку участников конного забега, а затем смотрит на меня.
– Тебе нравятся скачки?
– Я ничего о них не знаю, – отвечаю я.
– Я тоже. Но она всё равно прожужжала мне о них все уши, – бормочет Рошин.
Ифа пытается шлепнуть Рошин газетой, но Рошин уворачивается.
– Правильно! – кричит ей Ифа. – Хватит болтаться без дела, а не то я расскажу Джеку, что ты филонишь.
Рошин только смеётся в ответ и исчезает в кухне.
– Она знает, что ему плевать, – говорит Ифа. – Джеки такой же балагур, как и мы все.
Вздохнув, она снова раскладывает газету на барной стойке.
– Ну, так что, Монетка или Тайфун? Шансы 7 к 2 и 5 к 1 соответственно. Что думаешь?
Я так мало знаю о скачках, что эти цифры абсолютно ни о чём мне не говорят.
– Тайфун кажется мне более быстрым, но я бы поставила на Монетку.
– Почему? – спрашивает Ифа.
Я пожимаю плечами.
– Нравится имя.
– Значит, Монетка.
Она закрывает газету.
– У тебя здесь всё получится. Ты слушаешь интуицию. Именно с этим у Джеки проблемы. Я говорила ему, но он только качает головой.
– Думаю, ему чаще следует прислушиваться к голосу разума. Тогда он, наверное, нанял бы кого-то более квалифицированного.
– Ой, перестань, – говорит она. – Хватит переживать. Джеки с большим трудом принимает решения, но насчёт тебя он был уверен. Я давно не видела его настолько заинтересованным в этом пабе.
Я чувствую, как моё лицо вспыхивает.
– Даже не знаю, с чего это вдруг.
– Позволь мне кое-что рассказать тебе об этом парне, – говорит Ифа. – Они с Олли потратили несколько недель, чтобы найти кого-то на эту должность, но Джек всё никак не мог выбрать. Видела бы ты Олли. Я думала, что он начнёт рвать на себе свои прекрасные волосы, если Джек не выберет кого-нибудь в ближайшее время. Я всегда говорю ему, чтобы он следил за языком, но он только качает головой и говорит мне, что я не его мамочка. "И, слава Богу", – всегда отвечаю ему я. Мне хватает своих трёх парней. Мне не нужен ещё один, а особенно с таким ртом.
Она вздыхает, после чего складывает газету и прячет её под барную стойку.
– В общем, Джеки тщательно выбирает тех, кого нанимает. Он вырос в этом пабе. Этот паб стал всей его жизнью после смерти отца, и он не доверил бы его кому попало. Если он думает, что ты справишься с этой работой, то, наверное, так и есть.
– Я не знаю…
Я думаю о говорливом и открытом парне, которого встретила в баре, и не знаю, как соединить эту новую информацию с образом Джека Данна в голове. Я думала, что он такой же, как я. Верит всем подряд и готов подружиться с каждым. Я столько всего не знаю о нём.
Ифа наблюдает за мной, и у меня появляется странное чувство, что она может многое узнать о человеке, всего лишь посмотрев на него. Я не знаю, как мне выйти из этого разговора, но неожиданно замечаю Себастьяна, который пересекает помещение паба.
– Думаю, мне нужно сделать классное видео и с ним тоже.
– Как скажешь, дорогая.
Я следую за Себастьяном в смежное помещение с длинным столом.
– Готов к своим тридцати секундам славы?
У меня уходит совсем немного времени на то, чтобы снять превосходное видео, после чего Себастьян плюхается на пол рядом с камином.
– Хорошая идея, – говорю я и сажусь рядом с ним.
Я стягиваю ботинки, чтобы погреть ноги, но при виде своего носка с авокадо вспоминаю инцидент, который произошёл ранее с Джеком, и начинаю смеяться.
– Ты просто не думаешь, Рэйн, – бормочу я себе под нос.
Себастьян мяукает и тычется мордой мне в руку, поэтому я начинаю гладить его одной рукой, а другой – редактирую видео.
– Ты звезда, пушистик. Хочешь посмотреть? – говорю я и поворачиваю к нему экран телефона.
– Я хочу посмотреть.
Я вздрагиваю, услышав голос Джека, и, обернувшись, вижу, как он садится на пол рядом со мной.
– Оно, вероятно, не настолько классное, – говорю я ему и передаю телефон.
– Это видео с котиком, Рэйн. Оно по определению классное.
Я наблюдаю за тем, как он смотрит видео, и нервничаю больше, чем следовало, потому что он прав. Это видео с котиком, но я очень-очень хочу, чтобы ему понравилось.
– Явный победитель, – говорит он, когда видео заканчивается.
И прежде, чем я успеваю спросить его о том, что он на самом деле думает, он приподнимает мой телефон и говорит:
– Твоя очередь.
– В смысле? – говорю я.
– Сниматься.
– Я не думаю…
– Ой, перестань. Разве люди не должны знать, кто стоит за всеми этими видео с котиками?
– Мне ведь теперь не отвертеться?
Джек широко улыбается.
– Хорошо-хорошо, – я смотрю на него, затем натягиваю ботинки и встаю на ноги. – Где ты хочешь меня снять?
– Прямо здесь – идеально, – он встаёт, отступает на пару шагов, после чего поднимает телефон и говорит: – Мотор!
Я смущено таращусь на него некоторое время, не зная, что делать. Джек смотрит на меня из-за телефона.
– Я не знаю, что говорить.
– Это Рэйн Харт, – говорит Джек. – Путешествующий музыкант, любитель диско и наш бесстрашный организатор мероприятий.
Во время его речи я принимаю позу фотомодели.
– Она приехала к нам из США. Может быть, если нам повезет, она сыграет нам что-то из своего репертуара перед отъездом. Что скажешь, Рэйн?
– Скажу, что у меня пока нет инструментов, – говорю я.
– У тебя есть тамбурин.
Я закатываю глаза.
– Ну, точно, приходите к нам в "Ирландец" по вторникам на концерты с тамбурином! – говорю я и встречаюсь взглядом с Джеком, у которого такое выражение лица, словно он думает о том же, о чём и я.
– Вообще-то, это может быть весело, – говорю я, в то время как Джек произносит: – Неплохая идея.
– Не в смысле, что я буду стоять и играть для всех на тамбурине, – говорю я. – Но что если нам устраивать здесь джемы8 раз в неделю.
– Думаю, нам стоит это сделать.
– Правда?
Мысль о том, чтобы снова играть музыку, даже если мне просто придётся подыгрывать другим музыкантам на тамбурине, так сильно меня воодушевляет, что я начинаю пританцовывать.
Джек улыбается.
– Хуже точно не будет. Можем сначала попробовать и посмотрим, как всё пройдёт.
– О, это будет весело. Пойду, возьму тамбурин.
Я разворачиваюсь на каблуках, но Джек, смеясь, окликает меня.
– Рэйн Харт, твой телефон!
Я поворачиваюсь обратно к нему.
– Я просто хотела, чтобы ты его немного подержал.
Я протягиваю руку за телефоном, но Джек не отдаёт мне его.
– У тебя осталось всего три процента зарядки. Как это возможно? Полдень ещё даже не наступил. Ты заряжала свой телефон ночью?
Я прищуриваю глаза.
– Некоторые из нас могут не чувствовать острой потребности следовать строгим правилам зарядки телефонов. Я спонтанная. Я весёлая. Я живу на грани.
– Не знал, что ты настолько опасная. Я немного напуган.
Я снова прищуриваюсь, но когда он широко мне улыбается, мои губы тоже растягиваются в улыбке.
– Ой, кто бы говорил, Джек Данн.
Я тянусь за телефоном и чуть не врезаюсь ему в грудь, когда он отводит руку подальше.
– Что это ещё значит? – говорит он.
"Ты стоишь слишком близко", – предупреждает меня голос разума. "Хотя бы задумайся", – хочет сказать он. Но я не очень-то его слушаю.
– Ты выглядишь так, словно сошёл с одной из фотографий из подборки "Эстетика плохих парней" на Pinterest, но в реальности ты такой же пушистик, как вон тот кот, – говорю я и киваю на Себастьяна.
– Из всего этого я услышал, – говорит Джек, – что у тебя есть подборка фотографий на Pinterest с хэштегом "Эстетика плохих парней".
– Не правда!
И когда Джек приподнимет бровь, я добавляю:
– Не совсем.
Джек широко улыбается.
– Что значит, не совсем?
– У меня нет подборки фотографий на Pinterest, которая называется "Эстетика плохих парней".
– А как она называется?
– Вайб: угрюмо-хмурые-парни, – бормочу я.
– Как, ещё раз, ты её назвала?
Я не отвечаю. Вместо этого я вырываю свой телефон из его руки.
– Ты меня услышал. А теперь, прошу меня извинить, но мне нужно снять видео с тамбурином.
Глава 9
Джек
Неделю спустя после того, как Рэйн начала работать в пабе, я сижу за столом с ноутбуком и пачкой стикеров, притворяясь, что записываю наши расходы, но на самом деле наблюдаю за тем, как Рэйн порхает вокруг с телефоном в руках, снимая паб для социальных сетей. Я должен сидеть в офисе. Я никогда не занимаюсь бумажной работой здесь. Но как только она спустилась вниз вместе с Себастьяном, я сел в углу, чтобы убедиться в том, что её никто не обижает.
Но, как оказалось, это не требовалось. Большинство из тех людей, кто находится сейчас здесь, я знал всю свою жизнь, при этом Рэйн каким-то образом удаётся вытягивать из них такие истории, которые я никогда не слышал. Когда она спрашивает их о том, может ли она их сфотографировать, они охотно соглашаются. И к тому моменту, когда они уходят из паба, создаётся ощущение, что она знакома с ними всю жизнь.
Поэтому у меня нет никакой причины сидеть здесь кроме того, что мне нравится на неё смотреть. И для меня это достаточно хорошая причина, даже несмотря на то, что проверка наших расходов заняла у меня в два раза больше времени, чем обычно.
Незадолго до обеда Рэйн заглядывает мне через плечо, а затем садится на стул напротив.
– Не знала, что в пабе столько бумажной работы, – говорит она. – Единственные бумаги, о которых я обычно переживаю, это разрешительные документы и визы.
Я кладу ручку на стол, радуясь тому, что у меня есть повод с ней поговорить.
– Думаю, бумажная работа это самое неприятное. Когда я делал татуировки, я имел дело только с бланками информированного согласия.
– Надеюсь, у тебя остались образцы этих бланков. Я готова сделать себе татуировку, как только ты будешь тоже готов.
– Я с радостью отведу тебя в тату-салон, если ты действительно так этого хочешь.
– Меня интересуют только оригинальные татуировки от Джека Данна.
Всю последнюю неделю мы постоянно шутим о том, что я сделаю Рэйн её первую татуировку. По крайней мере, я думаю, что это шутка. Я бы не хотел, чтобы она ожидала того, чему никогда не суждено случиться.
– Что там с фотографиями? – спрашиваю я. – Есть что-нибудь достойное?
Рэйн мне не отвечает. Вместо этого она засовывает руку в карман и достаёт оттуда помятый чек, который она разглаживает на столе, после чего смотрит на мою ручку.
– Могу я её одолжить?
Она хватает её прежде, чем я успеваю ответить, и начинает что-то писать на чеке. Её волосы рассыпаются вокруг лица, из-за чего мне не видно, что она там пишет.
– Рэйн?
Она продолжает писать, что-то напевая себе под нос. Когда я снова произношу её имя, она просит меня помолчать, но не перестаёт писать. Что бы это ни было.
Я не понимаю, что она делает, но решаю, что лучше помолчать и подождать. Она прерывается каждые пару секунд, затем начинает что-то напевать, после чего снова прижимает ручку к бумаге. Спустя минуту или две она выпрямляется и убирает волосы с лица. Прищурившись, она пробегает глазами по чеку. Её лоб хмурится, но лишь на мгновение. Она записывает что-то, после чего снова начинает просматривать чек. Её лицо разглаживается, когда она переворачивает исписанный листок.
– Фотографии получаются классные, – говорит она, словно последние две минуты ничего не происходило. – Фотографию, которую я запостила сегодня, набрала больше десяти лайков. Это немного, но это только начало. И надо отдать должное Себастьяну. Он невероятный.
Я не знаю, что сейчас отразилось на моём лице, но должно быть это недоумение, потому что Рэйн замолкает.
– Мы ведь об этом говорим? – она приподнимает брови. – Я… затыкала тебя?
– Совсем немного.
Она прижимает руку ко лбу.
– О, Боже. Прости. Я могу быть задницей, когда меня прерывают… Прости, прости.
– Что ты делала?
Она притягивает колено к груди, обхватывает его руками и, начав слегка раскачиваться из стороны в сторону, говорит:
– У меня появилась идея для припева, и обычно я стараюсь их запомнить, чтобы записать позже, но я никогда этого не делаю. Обычно со мной всегда есть блокнот для записи идей песен, но он был в моём рюкзаке, когда его украли.
Её взгляд опускается на стол.
– Там были все мои идеи.
На прошлой неделе я потратил на поиск вещей Рэйн больше времени, чем следовало. Я не должен так переживать из-за девушки, которую едва знаю, но почему-то переживаю. Может быть, потому что я в некотором смысле понимаю её чувства? Я изо всех сил пытался не думать о татуировках последние три года, но когда Рэйн упоминает о своей пропавшей гитаре и о том, как она скучает по музыке, я не могу не думать о них. О том, как я любил их набивать. И о том, как я скучаю по этому. И хотя у меня остались мои тату-машинки, у меня есть ощущение, будто у меня украли всё это. Я сам это у себя украл. Хотя Мартина постоянно говорила мне о том, что моё ОКР и я сам – не одно и то же.
Когда Рэйн берёт со стола чек и засовывает к себе в карман, оттуда выскальзывает ещё один чек и падает на пол. Она издаёт стон и исчезает под столом, чтобы подобрать его. Затем она снова выпрямляется, глядя на чек.
– О! Ты посмотри. Я потеряла не все свои идеи для песен.
Она широко улыбается и машет чеком, а затем снова на него смотрит и хмурится.
– М-м… не уверена, что это хорошая идея.
Те вещи, что эта женщина носит у себя в карманах, не перестают меня удивлять. Чеки с текстами песен, пакеты на застёжке, которые она использует как кошелек. И, конечно, тамбурин. А однажды она достала из кармана носок, и оттуда вывалилось лакомство для кота.
"А я-то думала, куда я его положила", – сказала она тогда.
Я не стал спрашивать её, что она имела в виду: носок или лакомство. Ни один из её ответов не удивил бы меня. В тот единственный раз, когда я был у себя в квартире после того, как туда заехала Рэйн, и помогал ей разобраться со стиральной машиной, я находил носки в самых разных местах. Между диваном и подушками. Под кухонным столом. На подоконнике.
Меня не напрягает беспорядок. И когда Рэйн находится в квартире, мне больше не кажется, что она принадлежит папе. Он ненавидел беспорядок больше всего. Могу себе представить, что бы он сказал, если бы обнаружил носок рядом с холодильником. Он, наверное, сейчас в гробу переворачивается.
Ну и пусть. Кто знает, может быть, когда Рэйн уедет, я и сам начну оставлять носки где попало.
И вообще, кто я такой, чтобы судить о том, что люди держат в карманах? В моих карманах бывали гораздо более странные вещи. Однажды в рамках экспозиционной терапии9, с помощью которой лечили моё ОКР, мне приходилось всё время носить при себе нож. Отправляюсь в Корк на машине? Нож лежит на пассажирском сидении. Решил вздремнуть? Нож лежит на прикроватном столике. Пошёл в магазин? Нож – в кармане. По сравнению с этим, носок и лакомство для кота – это ещё нормально.
Когда Рэйн снова засовывает чек в карман, я поднимаюсь на ноги.
– Куда ты?
– Оставайся здесь, – говорю я. – Сейчас вернусь.
Она озадаченно смотрит на меня, а я направляюсь в свой офис, где начинаю открывать ящики, пока не нахожу маленький пакетик на застёжке. Я переворачиваю его, и на стол выпадают несколько скрепок.
Вернувшись к Рэйн, я передаю ей пакетик.
Она берёт его, но смотрит на меня так, словно не знает, что с ним делать.
– Для чеков, – говорю я. – У тебя в карманах всегда полно вещей, и я переживаю, что ты можешь их случайно потерять.
– О!
Она опускает взгляд на пакетик у себя в руках и начинает открывать и закрывать застёжку.
Когда она снова поднимает на меня глаза, она улыбается.
– Со мной это постоянно случается. Я всегда напоминаю себе, что мне надо хранить все свои идеи для песен в одном месте, поэтому я завела себе тот блокнот, о котором я тебе рассказывала. Но мне не нравится, когда они записаны как попало, а идеи приходят ко мне так неожиданно, что у меня не получается записывать их аккуратно, особенно, когда мне приходится прописывать партию гитары. Поэтому свои самые первые наброски я пишу на чеках и салфетках, а затем заставляю себя переписать их в блокнот, но иногда я теряю их раньше, чем успеваю это сделать. Это по-настоящему больно. Так что спасибо.
Она расстёгивает пакетик, кладёт его перед собой на стол, после чего засовывает руки в карманы своего кардигана и достаёт оттуда пачку чеков.
– Хочешь, заключим пари? – говорит она.
– Смотря что за пари.
– Сколько процентов из этого – мусор, а сколько – по настоящему важные вещи? Тот, кто проиграет, съедает бублик с изюмом.
Я прищуриваюсь.
– А тебе тоже не нравятся бублики с изюмом?
Она пожимает плечами, улыбка приподнимает её губы, и, даже не успев хорошо всё обдумать, я соглашаюсь на это нелепое пари.
– Ты слишком в меня веришь, – говорит она, когда я предполагаю, что только двадцать процентов чеков это мусор.
Пару минут спустя она убирает половину чеков в пакетик, а мне предстоит свидание с бубликом.
Рэйн покидает паб и возвращается час спустя с коричневым бумажным пакетом из кофейни на нашей улице и кучей жестяных декоративных табличек, которые ей удалось раздобыть… я даже не знаю где. Эта женщина заводит друзей быстрее, чем тату-машинка протыкает кожу. Она начинает говорить со скоростью мили в минуту. Что-то о девушке, которую она встретила вчера в булочной и о коробке в железном контейнере.
– Неужели моё наказание должно случиться так скоро? – спрашиваю я, когда она бросает пакет на стол.
Она улыбается и открывает пакет. Я ожидаю увидеть там бублик с изюмом, но вместо этого обнаруживаю бублик с маком.
Я гляжу на неё, приподняв брови. Она пожимает плечами, а затем рассыпает на столе таблички.
– Я не смогла. А это для паба, – говорит она. – Тебе нравится?
На каждой из табличек изображены марки ирландского пива – "Бимиш", "Мёрфис", "Гинесс". Я касаюсь каждого из углов таблички, которая лежит ближе всего ко мне.
– Они классные, – говорю я, хотя нехорошие мысли уже проникли мне в голову.
Они говорят мне, что если я изменю паб, то случится что-то плохое.
– Когда ты планировала начать менять интерьер?
– О, я не знаю. Когда всё соберу.
Я притворяюсь, что рассматриваю таблички, но на самом деле пытаюсь не начать пересчитывать углы фотографий, которые висят сейчас на стенах. Мне не нужно их считать. Я и так уже знаю, что их шестьдесят четыре. Четыре угла у каждой из шестнадцати картин. Там висят десять больших картин, и шесть – поменьше. И только две рамки совпадают по цвету. Десять фотографий изображают корабли, четыре – здания и две – пейзажи.
Это всего лишь стены. Это всего лишь фотографии. Тебе не нужно их считать. Ничего плохого не случится, если мы кое-что здесь поменяем.
Ты уверен?
Уверен.
Что если ты ошибаешься?
Не ошибаюсь.
Но хотя я и знаю, что мне не нужно их считать, я чувствую, что должен это сделать. Я уверен, что прав, но это не имеет значения, потому что крошечная часть меня переживает, что я могу ошибаться. Я знаю, что мне придётся посидеть и подождать, когда эта нервозность пройдёт, но это не имеет значения, потому что я хочу чувствовать себя лучше прямо сейчас. Я не хочу сорваться из-за каких-то фотографий на глазах у Рэйн, сидящей напротив меня.
Я не хочу их считать. Мне не нужно их считать.
Но я всё равно их считаю.
Глава 10
Пока Рэйн не начала здесь работать, я точно знал, чего ожидать, когда входил в паб. Но всю последнюю неделю января я ловлю себя на том, что каждый раз останавливаюсь у двери, чтобы убедиться в том, что у меня в голове остались лишь хорошие мысли, и только потом захожу внутрь. Потому что я никогда не знаю, что там обнаружу и, по какой-то причине, мой мозг решил, что если я войду внутрь только с хорошими мыслями, то, что бы я ни обнаружил внутри – всё будет в порядке.
Это не имеет смысла. Я это знаю. Но я всё равно говорю себе, что это импульсивное желание связано с моей основательностью во всём, и о нём не стоит переживать.
В этот раз я обнаруживаю Дэйва – одного из стариканов – сидящим у барной стойки с акустической гитарой в руках. Я знал его с детства, но не знал, что в свои двадцать лет он был музыкантом, который даже ездил в туры. До тех пор, пока он не пришёл в паб на наш первый "Музыкальный вторник" со своей гитарой и не рассказал некоторые из своих самых диких историй, которые я никогда раньше не слышал.
Сегодня Рэйн сидит рядом с Дэйвом у барной стойки. Они повернуты лицом друг к другу. Себастьян сидит на коленях у Рэйн, и она машинально гладит его, наблюдая за тем, как играет Дэйв.
Я на мгновение останавливаюсь на другом конце барной стойки и наблюдаю за тем, как Рэйн слушает его. Когда песня заканчивается, Рэйн наклоняется ближе к нему и говорит:
– Не могли бы вы показать мне второй аккорд бриджа10?
– Наша Рэйн собирается стать мировой звездой, – говорю я, хлопая Дэйва по плечу, после чего опускаюсь на пустой барный стул рядом с ним.
Рэйн разражается смехом.
– Боюсь, чтобы стать мировой звездой, одного тамбурина мне будет мало.
Я одариваю её улыбкой.
– Ну, не знаю. Ты как минимум второй лучший музыкант, играющий на ножном тамбурине, из всех тех, что я слышал. Думаю, если ты ещё немного попрактикуешься, ты можешь, в итоге, стать первой.
– А кто на первом месте?
– Его разделили Джози и крошка Джэкки, – говорю я, вспомнив о том, как Нина привела вчера девочек на обед в паб.
И каким-то образом Рэйн очутилась под столом с Джози и Жаклин. Я сидел за ближайшим столом с Ниной и Олли и наблюдал за тем, как Рэйн и девочки сидели, скрестив ноги, и передавали друг другу тамбурин, играя в какую-то игру, правила которой я не очень понял. Обе мои племянницы сели как можно ближе к Рэйн с восторженными лицами, ожидая своей очереди потрясти тамбурин. Я наблюдал за ними в течение пары минут, стараясь не рассмеяться, глядя на то, какими серьёзными выглядели девочки, когда в их руках оказывался тамбурин – лица красные, лобики нахмурены. Рэйн, казалось, воспринимала правила игры так же серьёзно, как и они, но затем я заметил тень улыбки на её губах. После того, как Джози закончила своё энергичное выступление, Рэйн заметила, что я наблюдаю за ней и потеряла самообладание. Я не мог сдержать смех, видя, как ей пришлось прикрыть рот руками, чтобы девочки не заметили её улыбку.
– Тут я не могу с тобой поспорить, – говорит Рэйн. – Эти девочки прирождённые таланты, – она опускает взгляд на гитару Дэйва и вздыхает: – Я так скучаю по музыке.
– А теперь ты, девочка, – говорит Дэйв и протягивает ей гитару. – Сыграй нам что-нибудь.
Когда Рэйн берет у Дэйва гитару и кладет её к себе на колени, её руки сразу же приходят в движение и начинают наигрывать какую-то мелодию, словно музыка это её вторая натура. Она садится чуточку прямее. Её плечи кажутся более расслабленными, чем пару мгновений назад. Она не превратилась в другого человека, но, мне кажется, что сейчас она больше похожа на саму себя. Не то, чтобы я хорошо её знал, учитывая, что я знаком с ней меньше месяца.
Когда Рэйн пытается вернуть Дэйву гитару, он отказывается её взять.
– Если хочешь, можешь её одолжить.
– Я не могу… – говорит она, хотя замечаю, что она ещё крепче схватилась за инструмент.
– Пока ты здесь. Это, конечно, не крутой "Гибсон", но на время сойдёт. У меня есть ещё одна дома.
И прежде, чем Рэйн успевает ответить, я толкаю её в плечо.
– Ты отказываешься от бесплатных вещей лишь один раз, забыла?
Рэйн смотрит на меня, затем на Дэйва, а затем на гитару в своих руках. Мне кажется, что я замечаю слёзы у неё на глазах, но она начинает часто моргать прежде, чем я успеваю в этом убедиться.
– Спасибо, – говорит она. – Правда. Вы не представляете, что это для меня значит.
– О-о, представляю, дорогая, – говорит Дэйв. – У тебя такое лицо…
– Какое лицо?
– Лицо музыканта.
Рэйн ничего не говорит, но её пальцы всё ещё двигаются, играя тихую мелодию, которую я не узнаю. Когда она снова смотрит на меня и на Дэйва, на её лице появляется нежная улыбка.
– Какие-нибудь пожелания?
– Что-нибудь из своего, – говорит Дэйв.
– У меня нет ничего своего, – говорит она.
И когда её щеки окрашивает румянец, она отводит взгляд и опускает глаза на струны, которые вибрируют под её пальцами.
Дэйв смеется.
– Ты совсем не умеешь врать, дорогая.
Рэйн вздыхает. Её пальцы замирают, и я начинаю скучать по её музыке, стоит ей прекратиться. Рэйн скрещивает руки над гитарой и кажется теперь меньше, чем пару секунд назад. Я хочу ткнуть её пальцем в бок, так как знаю, что она особенно боится щекотки в этом месте. Я хочу не дать ей уйти в себя.
– У меня нет ничего достойного, – говорит она.
Дэйв делает большой глоток из стакана.
– Тебе придётся разобраться с этой проблемой, дорогая. В творчестве нет места для подобных сомнений. Тебе придётся поверить в то, что ты делаешь, чтобы и все остальные поверили.
Рэйн открывает рот, чтобы что-то сказать, но из него не вылетает ни слова. Дэйв вскидывает брови, и затем Рэйн и Дэйв просто смотрят друг другу в глаза, но через пару мгновений она говорит:
– Как насчёт Найла Хорана? Ирландский певец. Ирландская песня.
– Ох, ну ладно, – говорит Дэйв. – Но не думай, что я купился на твою уловку. Готовься к тому, что с этого момента и до самого твоего отъезда я буду просить тебя исполнить что-нибудь из своего репертуара каждый раз, когда буду приходить сюда. В конце концов, я тебя уболтаю.
Может быть, мне стоит сказать Дэйву, чтобы он не давил на неё? Как вдруг Рэйн выпрямляется и начинает бить по струнам. Этот ритм очень отличается от той тихой мелодии, которую она играла до этого. Она словно погрузилась в песню, которую сейчас играет. Закрывает глаза, решив отгородиться от всего, и неуверенность на её лице, исчезает.
Я вспоминаю о том вечере, когда мы познакомились, и как Рэйн сказала мне, что любит, когда люди двигаются под её музыку. Я смотрю на Дэйва и вижу, как его голова и всё тело начинают покачиваться. А когда она начинает петь, мне хочется оглядеться и узнать, кто ещё сейчас слушает, и что они об этом думают, но Рэйн завораживает меня. Музыка вылетает из-под её пальцев. Вылетает из её рта. Она словно освещает её, и Рэйн заполняет всё помещение этим мягким светом, похожим на пламя свечи.
Наблюдая за ней, я вспоминаю, как делал татуировки ещё до того, как ОКР уничтожило для меня эту деятельность. Перед тем, как всё стало совсем плохо, я знал множество способов погрузиться в это состояние сознания, когда время перестаёт существовать. Это могло быть рисование флеш-сетов11. Или работа над индивидуальным дизайном. Но больше всего мне нравилось делать татуировки клиентам, которые были способны сидеть спокойно. Тогда я начинал работу и через пару минут оказывался в том состоянии сознания, когда не существовало ничего, кроме кожи, чернил и тату-машинки у меня в руках. Я всегда замечал, если клиент тоже пребывал в похожем состоянии. Эндорфины переполняют тебя, разговор приглушается жужжанием машинки, и всё же… в такие моменты я чувствую гораздо более тесную связь с человеком, чем когда бы то ни было.
Когда я смотрю на то, как она играет, я понимаю, что очень редко чувствую себя подобным образом.
Песня заканчивается. Из разных концов паба раздаются аплодисменты, но Рэйн не сразу открывает глаза. Я понимаю, что она возвращается в реальный мир только тогда, когда мечтательное выражение на её лице сменяется напряжённостью. Она открывает глаза и улыбается, словно пытается сохранить это ощущение.
– Браво, дорогая. Браво, – говорит Дэйв.
Рэйн встречается со мной взглядом, и её лоб хмурится.
– Что смешного?
Я не понимаю, о чём она говорит.
– Ничего, – отвечаю я.
– Тогда почему у тебя такое лицо?
– Какое?
Дэйв начинает смеяться.
– Ты улыбаешься как дурачок, Джеки.
– Это одна из моих любимых песен, – говорю я.
И почему-то это похоже на правду, хотя я никогда в жизни её не слышал.
Рэйн скептически смотрит на меня.
– Не знала, что ты такой фанат Найла Хорана.
Я пожимаю плечами.
– Ты много чего обо мне не знаешь, Рэйн Харт.
Она качает головой, а я притворяюсь, что не замечаю удивлённого взгляда, который бросает на меня Дэйв.
И начинаю думать, что вести себя "исключительно профессионально" будет еще сложнее, чем я ожидал.
* * *
После того, как Дэйв уходит, Рэйн просит у меня разрешения поработать в моём офисе, и после этого я не вижу и не слышу её в течение нескольких часов. Я готовлю напитки, провожу инвентаризацию и трачу полчаса на просмотр сайтов перепродажи вещей в поисках гитары Рэйн, но ничего не нахожу. Когда наступает пять часов, а она так и не появляется, я иду на кухню и, проверив, что все ножи находятся на своих местах, кладу на тарелку немного бездрожжевого хлеба и куриный шницель, приготовленный Рошин.
Приблизившись к офису, я слышу музыку. Дверь слегка приоткрыта, поэтому я останавливаюсь на мгновение, решая немного послушать. Когда я, наконец, захожу внутрь, я обнаруживаю, что она сидит на моём стуле спиной ко мне. Она тихонько напевает какую-то песню и подыгрывает себе на гитаре Дэйва. На полу лежит гигантская пробковая доска, часть которой заполнена полароидными снимками, вырезками из газет и открытками. Хаотичные стопки листочков и фотографий покрывают большую часть пола. Я уверен, что у Рэйн есть какой-то способ организации, но я не понимаю, как она это делает.
– Ты ела? – спрашиваю я.
Рэйн меня не замечает. Я осторожно обхожу стопки бумажек на полу и оказываюсь прямо у неё за спиной.
– Рэйн.
Ноль реакции. Тогда я кладу свободную руку ей на плечо и наклоняюсь ближе.
– Ты застряла у себя в голове, ciaróg.
Рэйн поднимает глаза от гитары. Она поворачивает голову и слегка её наклоняет.
– Ты только что назвал меня "жучком"?
Да, и мне не следовало этого делать. Я не должен давать ей забавные прозвища. А тем более касаться её. Я убираю руку с её плеча.
– Ты сегодня вообще ела? Уже шестой час.
– Уже?
Она отрешённо осматривает офис и морщится, когда замечает стопки листков на полу.
