Текст книги "Замок и ключ"

Автор книги: Сара Дессен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Тут мы оба услышали отдаленное тявканье, визгливое и явно не заглушенное водой. Оно доносилось из-за забора.

– Слава богу! – воскликнул Джеми, глядя в ту сторону. – Роско! Ко мне!

Лай стал громче, но в этот раз тявкал не Роско.

– Похоже, придется увести его оттуда силой, – вздохнул Джеми. – Давай-ка я…

– Я схожу за ним, – сказала я.

– Правда?

– Конечно. Возвращайся к гостям.

Он улыбнулся.

– Хорошо. Спасибо.

Я кивнула, оставила тарелку под ближайшим деревом и пошла к забору. Вечеринка набирала силу, но чем ближе я подходила к небольшой куртине в конце двора, тем тише становились голоса и музыка. Меньше недели назад я спешила этим же путем, мечтая поскорее смыться, а сейчас иду привести назад то, что мне тогда помешало – глупую псину.

– Роско! – позвала я, нырнув под крону первого дерева и задевая головой листья. – Роско!

Никакого ответа. Я замерла, давая глазам привыкнуть к неожиданной темноте, затем оглянулась на дом. Пруд во дворе казался еще больше, на его поверхности мерцали отблески света с террасы. Неподалеку раздался лай, правда, в этот раз он, скорее, походил на визг.

– Роско! – крикнула я, надеясь, что он отзовется. Пес молчал, и я сделала еще несколько шагов к забору, не переставая звать. Только подойдя поближе, я услышала, как за забором кто-то отчаянно скребется. – Роско?

Пес залаял, я подошла туда, где, по моему мнению, должна была быть калитка, и провела рукой по ограде. Нащупала навесные петли, а чуть поодаль увидела щель, узкую, но вполне достаточную для маленькой собачки, которой захотелось протиснуться на другую сторону.

Я присела, заглянула в дыру и первым делом увидела мистера Кросса – он, уперев руки в бока, стоял у бассейна.

– Ты где-то здесь, я знаю, – озираясь, произнес он. – Опять разбросал мусор! Ну-ка выходи!

Вот незадача! Конечно, я сразу увидела Роско, сжавшегося за горшком с каким-то растением. Меж тем мистер Кросс ничего не заметил, он по-прежнему оглядывал двор.

– Ты у меня еще попадешься, – сказал он, нагибаясь, чтобы посмотреть под шезлонгом. – И сильно пожалеешь!

Роско заскулил, словно отвечая, и мистер Кросс его сразу увидел.

– А ну-ка иди сюда! – велел он.

Пес оказался умнее, чем я думала. Вместо того чтобы послушаться, он опрометью кинулся к забору, где ждала я. Мистер Кросс хотел схватить Роско за шкирку, но промахнулся и поймал за заднюю лапу.

– Не так быстро, – грозно проворчал он, поднимая пса в воздух. Роско отчаянно вырывался, звякая жетонами на ошейнике. Мистер Кросс поднес его ближе, пальцы второй руки сомкнулись на тонкой собачьей шее. – У нас с тобой есть одно…

– Роско!

Я закричала так громко, что сама испугалась. Но, похоже, сосед перепугался еще сильнее – он тотчас отпустил пса и шагнул назад. Наши взгляды встретились, и пока Роско пролезал сквозь щель и прятался за моими ногами, мы с мистером Кроссом смотрели друг на друга.

– Привет, – наконец проговорил он. Голос звучал по-соседски дружелюбно. – Похоже, у вас там вечеринка.

Я молча отступила назад, дальше от забора.

– Ваш пес все время роется у нас в мусоре, – посетовал мистер Кросс, пожав плечами с видом «Ну что ты будешь делать!». – Я уже говорил Джеми. Очень неприятно.

Знаю, нужно было что-то ответить, но я лишь стояла и смотрела, как зомби. Перед моим мысленным взором маячила только одна картина: рука мистера Кросса, сжимающая шею Роско.

– Передай Коре и Джеми, чтобы не выпускали его со двора, – сказал сосед, одарив меня белозубой улыбкой. – Как говорят, чем крепче забор, тем лучше соседи.

Я кивнула, сделала еще один шаг назад и плотно закрыла калитку. Бросив последний взгляд на мистера Кросса, я увидела, что он стоит у бассейна, сунув руки в карманы, и улыбается, а его лицо кажется рябым от подсветки в толще воды.

Я отвернулась и пошла к дому, размышляя о том, что увидела, пытаясь понять, почему оно меня напугало. Так и не поняв, у самого пруда я натолкнулась на Роско, который обнюхивал берег у кромки воды. Я подхватила пса и до самой террасы несла на руках.

Подойдя ближе к дому, я услышала музыку – гитарные переборы, потом вступил другой инструмент, более мелодичный.

– Отлично, – донесся сквозь мелодию чей-то голос. – А вот и старая любимая песня.

Я поставила Роско на землю и шагнула к столпившимся гостям. Стоявший передо мной парень в кожаной куртке шагнул в сторону, и я увидела Джеми. Он сидел на кухонном стуле и перебирал гитарные струны, у его ног стояла банка пива, а какой-то парень рядом вдохновенно мотал головой, наигрывая на банджо, – они исполняли акустическую версию «Улет на Туманные горы», песни «Led Zeppelin». Я вдруг поняла, что Джеми неплохо поет и великолепно играет на гитаре. В общем, зять не переставал меня удивлять: карьерными достижениями, страстью к прудам, а теперь вот – музыкальными талантами. Подумать только, я бы ничего этого не узнала, если бы тогда, в первую ночь, отыскала в заборе калитку.

– Нравится?

Я обернулась. Рядом стояла Дениза, подруга Коры.

– Да. Классная вечеринка. Столько народа!

– А у Коры с Джеми меньше не бывает, – весело заметила она, отхлебнув пива. – Обычное дело, если ты чрезвычайно общительный человек. Все к тебе так и тянутся.

– Да, похоже, Джеми притягивает людей.

– Я вообще-то говорила о Коре, – сказала Дениза, когда песня закончилась и гости громко захлопали. – Но и он, конечно, тоже. Ты права.

– Кора? – переспросила я.

Дениза бросила на меня удивленный взгляд.

– Ну да. Ты же знаешь, какая она наседка, постоянно берет кого-то под свое крылышко. Заведи ее в комнату, где полно незнакомцев, и уже через десять минут она со всеми подружится. Или даже еще быстрее.

– Неужели?

– Конечно! Кора умеет находить общий язык с людьми. Она им сочувствует. Если бы не она, я бы не пережила разрыв со своим бывшим. Вернее, со всеми бывшими.

Дениза отпила еще пива и обменялась приветствиями с проходящим мимо парнем в бейсболке, а я поразмышляла над ее словами.

– Наверное, я не слишком хорошо знаю ее с этой стороны. То есть мы с Корой долго не общались.

– Я в курсе, – торопливо сказала Дениза. – В колледже она часто о тебе вспоминала.

– Правда?

– Все время, – твердо произнесла девушка. – Кора на самом деле…

– Дениза!

Она повернула голову, пытаясь разглядеть кого-то в толпе из-за плеча стоявшего рядом парня.

– Дениза, ты обещала дать мне тот номер, помнишь?

– Да-да, помню. – Она повернулась ко мне с извиняющейся улыбкой. – Одну секундочку. Я сейчас вернусь.

Кивнув, я долго смотрела Денизе вслед и прикидывала, что она хотела мне сказать. Обведя толпу взглядом, я наконец увидела сестру, которая стояла с Шарлоттой у кухонной двери. Она улыбалась и казалась гораздо счастливее, чем в последний раз. Вдруг сестра откинула волосы назад и стала выглядеть еще моложе; на ней был мягкий пушистый свитер, и она держала бокал с вином. Надо же, а я-то думала, что все здесь только благодаря Джеми. Конечно, за годы разлуки Кора могла измениться. «У нее теперь своя жизнь», – повторяла мама. Так оно и оказалось. Интересно, что чувствуешь, когда начинаешь все с чистого листа, оставив прежний мир в прошлом и забыв о нем? Может, это даже легко.

Легко. Внезапно я вспомнила себя саму всего лишь неделю назад, как я вернулась в темноту желтого коттеджа после вечерней смены в «Службе курьерской доставки». Сколько раз за последнее время я вспоминала о своем доме, старой школе или о чем-либо из прошлой жизни? Не так часто, как должна была. Долгие годы я сердилась на то, что Кора забыла обо мне, словно вычеркнула из памяти, а теперь я поступаю точно так же. Где моя мать? Неужели это так легко – просто ни о ком не думать?

Я вдруг почувствовала страшную усталость – все, что произошло за минувшую неделю, словно разом навалилось на меня. Я выбралась из толпы, вошла в дом. «Как хорошо, что мне есть где укрыться от всех, хотя бы на время!» – думала я, поднимаясь по лестнице.

Решив, что нужно отдохнуть, я сбросила обувь и нырнула в постель. Закрыла глаза, стараясь не слушать пение, чтобы погрузиться в темноту до самого утра.

Проснувшись, я не могла сообразить, сколько проспала: пару часов или считанные минуты. Во рту у меня пересохло, и я отлежала руку. Я повернулась на другой бок и вытянулась, мечтая снова погрузиться в сон, о котором почти ничего не помнила, кроме того, что он был хорошим – таким отвлеченно-обнадеживающим, как все нереальное. Закрыв глаза, я попыталась задремать, но за окном раздался смех и аплодисменты. Вечеринка продолжалась.

Я вышла на балкон и увидела, что толпа поредела – осталось человек двадцать. Парень с банджо ушел, остался один Джеми – он перебирал струны под разговор гостей.

– Уже поздно, – сказала Шарлотта, надевшая поверх платья свитер. Она зевнула, прикрыв рот ладонью. – Кому-то завтра рано вставать.

– Завтра воскресенье, – возразила Дениза, которая сидела рядом. – Нормальные люди по воскресеньям отсыпаются.

– Последняя песня, – предложил Джеми. Он обернулся, но с моего наблюдательного поста не было видно, куда он смотрит. – Как вы думаете?

– Давай еще одну, – попросила Дениза.

Джеми улыбнулся и начал играть. Было довольно прохладно – по крайней мере для меня, – и я, подавив зевок, хотела уже вернуться в комнату и снова лечь спать, как вдруг поняла, что слышу до боли знакомую мелодию. Песню, которую я привыкла считать только своей.

 
«Я – старуха, названная в честь своей матери…»
 

Женщина пела сильным и чистым голосом, и он тоже был знакомым, но как-то отдаленно. Похожим на голос близкого мне человека, но другим – приятнее и без хрипотцы.

 
«Мой старик – еще один ребенок, который стал взрослым…»
 

Пела Кора. Ее красивый голос звенел, выводя столько раз слышанные нами обеими ноты, повторяя слова песни, которая больше всего напоминала мне о маме. Я ошибалась, думая, что мы с сестрой все забыли. И все же было что-то пугающее в нахлынувших воспоминаниях – о том, как мы стояли в ночных рубашках, прижавшись друг к другу, и прислушивались к ровному дыханию мамы в темноте соседней комнаты. Эти воспоминания неожиданно объединили нас, и ничто не могло их остановить.

К горлу подкатил шершавый комок, на глаза навернулись слезы. Я рыдала, сама не зная, кого оплакиваю – Кору, маму или себя.

Глава 6

На мой взгляд, Жервез Миллер мог смело считаться самым докучливым человеком на свете, хотя я не смогла бы доказать это научным путем.

Во-первых, его голос. Невыразительный и гнусавый, он доносился с заднего сиденья, когда Жервезу приходило в голову поделиться наблюдениями. «У тебя свалялись волосы», – сообщал он, когда я не успевала высушить голову феном. «Ты воняешь, как простыни из сушилки», – прозвучало, когда я, опаздывая, надела рубашку, выдернув ее из кучи чистого белья. Все попытки не обращать на него внимания и делать вид, будто я поглощена учебой, приводили к ехидным замечаниям по поводу моих академических успехов, вернее, отсутствия таковых. «Введение в математический анализ? Ты что, тупая?» или «Неужели у тебя в кои-то веки хорошая оценка?» Ну и все в таком духе.

Хотелось его чем-нибудь стукнуть, причем это желание я испытывала каждый день. Увы, приходилось сдерживаться. Во-первых, он был еще ребенком, а во-вторых, благодаря сложной конструкции его ортодонтического аппарата удар вряд ли бы достиг цели. (То, что я вообще об этом подумала, должно было бы меня встревожить, но ничего подобного я не чувствовала.)

Когда он чересчур меня доставал, я оборачивалась и бросала на него злобный взгляд, чего, как правило, хватало. Жервез умолкал до конца поездки, иногда – на весь следующий день. Правда, спустя какое-то время он снова становился невыносимым, порой еще хуже, чем раньше.

Здраво рассуждая, я пыталась его понять и проникнуться к нему симпатией. Наверняка нелегко быть вундеркиндом, чрезвычайно одаренным, но намного младше остальных учеников. Я встречала его в школьных коридорах – он всегда держался обособленно, брел с рюкзаком за плечами, странно согнувшись вперед, словно собирался боднуть невидимого противника в грудь.

Вдобавок ко всему Жервезу – по сути, еще ребенку – явно недоставало зрелости: его страшно веселило, когда кто-нибудь пукал или рыгал, особенно если этим кем-то был он сам. Каждое утро ему приходилось делить маленькое замкнутое пространство с двумя другими людьми, так что поводов для веселья хватало. Достаточно сказать, что мы всегда знали, что он ел на завтрак, а я всегда держала окно открытым, несмотря на приближающуюся зиму. Впрочем, Нейт тоже.

В понедельник после Кориной вечеринки, когда я, как обычно, села в машину в половине восьмого утра, что-то показалось мне странным. Мгновение спустя я поняла: на заднем сиденье никого не было.

– А где Жервез? – спросила я.

– У врача, – ответил Нейт.

Я кивнула и устроилась поудобнее, намереваясь в кои-то веки насладиться поездкой. Должно быть, мой довольный вид бросался в глаза – буквально мгновение спустя Нейт заметил:

– Знаешь, он вовсе не так уж плох.

– Ты шутишь?

– Ну, я признаю, что с ним не всегда легко…

– Да ладно тебе! – Я закатила глаза. – Он просто омерзителен!

– Перестань.

– От него воняет, – начала я и загнула один палец. – Во-вторых, он грубиян. А его отрыжка даже мертвого поднимет. И если он еще раз скажет что-нибудь о моих учебниках или оценках, я ему…

Вдруг я поняла, что Нейт смотрит на меня как на сумасшедшую. Пришлось заткнуться, и какое-то время мы ехали в молчании.

– Жаль, что ты так относишься к Жервезу, – вдруг произнес Нейт. – Думаю, он к тебе неравнодушен.

Я бросила на него сердитый взгляд.

– Ага, и именно поэтому на днях он назвал меня толстой.

– Он не сказал, что ты толстая. Округлая.

– И в чем разница?

– Ты, похоже, забываешь, что ему всего двенадцать.

– Не забываю, поверь мне.

– Просто мальчики в двенадцать лет, – продолжил он, – не всегда любезны с дамами.

– Любезны с дамами? – переспросила я. – Тебе что, тоже двенадцать?

Нейт перестроился в другой ряд, замедлил ход у светофора.

– Он тебя дразнит, – медленно проговорил он, словно обращаясь к идиотке, – только потому, что ты ему нравишься.

– Вовсе я ему не нравлюсь! – возразила я, повысив голос.

– Думай что хочешь. Но он вообще не разговаривал с Хизер, когда она ездила с нами.

Загорелся желтый.

– Правда?

– Ни разу. Просто сидел сзади и молча портил воздух.

– Как мило, – сказала я.

– Да уж, – согласился Нейт, притормозив на красный свет. – Думаю, он хочет с тобой подружиться, но не знает как. Вот и говорит, что ты пахнешь деревьями, или называет тебя округлой. Все дети так поступают.

Я закатила глаза и посмотрела в окно.

– С чего бы это Жервез захотел со мной дружить?

– А почему бы и нет?

– Может, потому, что я не слишком дружелюбна? – предположила я.

– Разве?

– Хочешь сказать, что я – очень дружелюбная?

– Тебя не назовешь неприветливой.

– Я такая и есть.

– Правда?

Я кивнула.

– Гм. Интересно.

Зажегся зеленый, и мы поехали.

– Что тебе интересно? – осведомилась я.

Он пожал плечами, перестраиваясь в другой ряд.

– Ну, я не считаю тебя неприветливой. Скорее замкнутой. Сдержанной. Но вполне дружелюбной.

– Возможно, ты меня плохо знаешь?

– Вполне вероятно, – согласился Нейт. – Но недружелюбие обычно замечаешь сразу. Как запах пота – если он есть, его ничем не скроешь.

Я задумалась и молчала до следующего светофора, потом спросила:

– Значит, той ночью, когда мы встретились у забора, ты решил, что я дружелюбная?

– Ты не выглядела неприветливой.

– Я тебе нагрубила.

– Ну, трудно быть вежливой, перелезая через забор. Я не обиделся.

– Я даже не поблагодарила тебя за то, что ты меня прикрыл.

– И что?

– А надо было. По крайней мере, я могла бы на следующий день не вести себя как стерва.

Нейт пожал плечами и включил поворотник.

– Подумаешь, ерунда.

– Нет. Ты не обязан относиться ко всем хорошо.

– В этом-то все дело. У меня не получается быть недружелюбным.

Так оно и было. Я заметила это с первого раза – дружелюбие тоже не спрячешь. Наверное, мне нужно было бы объясниться с Нейтом, рассказать, почему я такая, но он уже включил радио и поймал местную радиостанцию, которую обычно слушал по утрам. Девушка-диджей по имени Аннабель сообщила время и прогноз погоды, затем поставила что-то зажигательное, с энергичным ритмом. Нейт прибавил громкость, и всю оставшуюся дорогу мы слушали музыку.

Выйдя из машины, мы вместе пошли через двор школы, затем я, как обычно, свернула к раздевалкам, а Нейт направился к главному корпусу. Я запихала в свой шкафчик несколько учебников, достала пару других книг, закрыла дверцу и перекинула сумку через плечо. В отдалении я заметила Нейта, который спешил на первый урок. У входа в школу стояли трое парней, среди них – Джейк Бристол. Он приветственно поднял руку и хлопнул Нейта по ладони, а двое других ребят расступились перед ним. До звонка оставались считанные секунды, и мне хватало своих забот, но я замерла, глядя, как Нейт, весело смеясь, заходит в школу, а остальные следуют за ним. Только когда они скрылись из виду, я повернулась и пошла прочь.

– Ну хорошо, ребята, – сказала мисс Коньерс, хлопнув в ладоши. – Давайте серьезно. У вас есть пятнадцать минут. Начинайте задавать вопросы.

Все загалдели, затем шум усилился – ученики вставали со своих мест и с тетрадками в руках ходили по классу. После того как я с трудом продралась сквозь огромное контрольное задание по «Дэвиду Копперфилду» – десять вопросов по содержанию и два эссе! – мне хотелось только тишины и покоя. Расслабиться не удалось: начиная работу над «устными проектами», мы должны были расспросить одноклассников и выяснить, как бы они определили доставшееся каждому из нас понятие. Впрочем, немного поразмыслив, я решила, что помощь будет нелишней – за последнее время мое понимание семьи сильно изменилось.

Прошло почти две недели с тех пор, как Кора забрала меня к себе, и я понемногу освоилась. Нельзя сказать, что все было идеально, но жизнь вошла в привычную колею, мы с сестрой стали лучше понимать друг друга. Я осознала, что не в моих интересах сбегать прямо сейчас, и наконец распаковала сумку и разложила свои скудные пожитки по ящикам большого комода и стенного шкафа. Но остальной дом меня по-прежнему пугал – придя из школы, я сразу относила рюкзак к себе наверх и всегда ждала у сушилки, чтобы забрать свою одежду. В бесчисленных комнатах могло пропасть что угодно, и я предпочитала не рисковать.

Странно было жить в таких хоромах, особенно после желтого коттеджа. Вместо того чтобы растягивать пачку макарон на несколько дней и собирать по карманам мелочь для похода в бакалейную лавку, я получила доступ к кладовой, набитой продуктами, и морозильнику, где хранились всевозможные готовые блюда. И это еще не считая карманных денег, которые Джеми совал мне под любым предлогом: то двадцать долларов на обед, то сорок на новые школьные принадлежности. Может, кого-то бы и обрадовала подобная щедрость, но я не знала, что от меня потребуют взамен, и поначалу ничего не брала. Джеми настаивал, со временем я сдалась, однако предпочитала не тратить, а припрятывать на черный день. Никто, в конце концов, не знает, когда он наступит.

Кора тоже пошла на уступки. После долгих обсуждений – и благодаря поддержке Джеми – было решено, что я поработаю у Харриет до каникул, а там мы «снова вернемся к этой теме» и посмотрим, «повлияла ли работа на мои оценки и успехи в школе». Еще я согласилась встретиться с психоаналитиком, хотя меня страшила подобная перспектива. Мне нужны были деньги, потому я прикусила язык и уступила. Обговорив все детали, мы с Корой обменялись рукопожатием над кухонным столом: ее ладонь, маленькая и прохладная, оказалась на удивление сильной.

Как ни странно, я часто думала о маме, даже чаще, чем после ее первого исчезновения. Словно потребовалось определенное время, прежде чем я начала скучать или позволила себе такую роскошь. Порой она снилась мне ночью, и каждый раз я просыпалась с ощущением, что она прошла через комнату; я почти чувствовала легкий аромат ее духов. Иногда в полудреме мне казалось, что она сидит на краю кровати и гладит мои волосы, как, бывало, гладила в прежней жизни поздно ночью или рано утром. Тогда я всегда злилась и хотела, чтобы она легла спать и оставила меня в покое. Теперь же я замирала, не желая обрывать мимолетную ласку, хотя прекрасно осознавала, что это всего лишь сон.

Проснувшись, я всегда пыталась сохранить в памяти этот образ, но он всегда ускользал. Вместо него мне вспоминалось, как мама выглядела в последний раз, за день до того, как уехала. Я вернулась из школы и застала ее дома одну, что случалось нечасто. К тому времени дела у нас шли неважно, и я ждала, что она будет либо полусонной – обычное ее состояние после нескольких бутылок пива, либо недовольной, либо печальной. Ничего подобного: обернувшись, мама лишь удивленно взглянула на меня; я еще, помню, тогда подумала, что она или забыла обо мне, или не ждала моего возвращения. Как будто бы это я должна была уехать, но еще не знала об этом.

При свете дня меня занимали более конкретные мысли: уехала ли мама во Флориду и с кем она сейчас, по-прежнему с Уорнером или нет? Больше всего меня мучил один вопрос: заезжала ли она в коттедж, пыталась ли найти меня? Я не знала, хочу ли я видеть родительницу или разговаривать с ней, да, собственно, у меня не было уверенности, что это когда-нибудь произойдет. Просто важно чувствовать, что тебя ищут, даже если ты не хочешь, чтобы тебя нашли.

«Что такое семья?» – Я написала эти слова в первый же день, но дальше так и не продвинулась. На открытой странице тетради не было почти ничего, кроме определения, подсмотренного в словаре: «Группа родственников, в основном родители и дети». Семь слов, причем одно из них – союз. Если бы все было так просто!

Мисс Коньерс велела приступать к работе, и я повернулась к Оливии, решив, что спрошу первой. Та сгорбилась на стуле и, судя по всему, не жаждала общения. Глаза у Оливии покраснели, в руке она сжимала бумажный платочек и зябко куталась в куртку с логотипом джексоновской школы.

– Помните, – вешала мисс Коньерс, – недостаточно дать буквальное определение нужного понятия, нужно выяснить, что оно означает для тех, с кем вы беседуете. Не бойтесь переходить на личности.

Вспомнив, что Оливию не тянет на откровенность даже в хорошие дни, я решила переключиться на кого-нибудь другого. К сожалению, единственным вариантом была Хизер Уэйнрайт. Она сидела с другой стороны и тоже искала, с кем бы пообщаться. Разговаривать с Хизер мне не хотелось.

– Так мы будем работать или нет?

Я повернулась к Оливии. Та по-прежнему смотрела прямо перед собой, словно ничего не говорила.

– Э-э… – замялась я, бросив взгляд на платочек в руке соседки, которая скомкала его в пальцах и сжала еще сильнее. – Ладно. Что значит для тебя семья?

Она вздохнула и потерла нос. Вокруг нас все оживленно разговаривали, но она молчала, а потом вдруг спросила:

– Знаешь Майка Салливана?

– Кого?

– Майка Салливана из выпускного класса, – повторила Оливия. – Он еще в футбол играет. Приятель Роба Дюфресне.

Только услышав последнее имя, я поняла, что она говорит о школе Джексона. В прошлом году Роб Дюфресне сидел через ряд от меня на уроках биологии.

– Майк? – переспросила я, пытаясь вспомнить, о ком идет речь. Я уже почти забыла бывших одноклассников, их лица сливались в большое расплывчатое пятно. – Такой коротышка, да?

– Нет! – резко возразила она.

Пожав плечами, я взяла ручку.

– Ну хорошо, хорошо. Он действительно не из высоких.

– Ездит на синем грузовичке? – уточнила я.

Оливия уставилась на меня.

– Да-а, – протянула она. – Это он.

– Я его знаю.

– Ты когда-нибудь видела его с девушкой? В школе?

Я порылась в памяти, но на ум шел только Роб Дюфресне, который чуть не хлопнулся в обморок, когда мы вскрывали лягушку.

– Что-то не припоминаю, – сказала я, – но, как ты говорила, школа большая.

Она немного подумала, затем спросила, глядя мне в глаза:

– Значит, ты никогда не видела его с блондинистой девицей из команды по хоккею на траве? Миндой или Марси, не знаю точно. С татуировкой на пояснице.

Я покачала головой. Оливия бросила на меня долгий взгляд, словно сомневаясь, верить мне или нет, затем снова уставилась перед собой, запахнув плотнее куртку.

– Семья, – начала она, – это люди в твоей жизни, которых ты не выбираешь. Просто данность, в отличие от друзей; их ты выбираешь сам.

Я с трудом отогнала мысли о Майке с блондинистой хоккеисткой и записала определение в тетрадь.

– Хорошо. Что еще?

– Ты связана с ними кровью, – продолжила Оливия бесцветным голосом. – Благодаря этому у тебя с ними много общего. Наследственные заболевания, гены, волосы и цвет глаз. Они вроде как часть твоей генетической схемы. Если с тобой что-то неладно, причина обычно кроется в семье.

Я кивнула, записывая следом за ней.

– А еще ты привязана к ним, а они – к тебе. Именно поэтому они всегда занимают передние ряды на крестинах или похоронах. И от этого никуда не денешься – они всегда рядом, от начала и до конца. Нравится тебе это или нет.

«Нравится тебе это или нет», – нацарапала я и оценивающе взглянула на все записи. Немного, но начало положено.

– Отлично. Давай теперь займемся твоим заданием.

Тут прозвенел звонок, за которым последовала обычная какофония звуков: грохот отодвигаемых стульев, треск застежек-молний на рюкзаках, гвалт голосов. Мисс Коньерс велела, чтобы к следующему дню у всех было не меньше четырех определений, но из-за шума ее почти никто не слышал. Оливия вытащила телефон, открыла и нажала кнопку быстрого набора номера. Сунув тетрадь в сумку, я молча наблюдала, как соседка запихивает скомканный бумажный платочек в карман, поправляет россыпь мелких косичек и встает из-за стола.

– Это Мелисса, – сказала я ей вслед.

Оливия остановилась, медленно убрала телефон от уха и посмотрела на меня.

– Что?

– Блондинка с татуировкой на пояснице. Ее зовут Мелисса Уэст, – пояснила я. – Учится в предпоследнем классе. Дрянь, каких мало. Она играет в футбол, а не в хоккей на траве.

Остальные торопливо проходили мимо нас, спеша к выходу, но Оливия не двигалась с места. Похоже, она даже не заметила, как Хизер Уэйнрайт бросила любопытный взгляд на ее покрасневшие глаза.

– Значит, Мелисса Уэст, – повторила Оливия.

Я кивнула.

– Спасибо.

– Да не за что, – ответила я.

Она вновь поднесла телефон к уху и направилась к дверям.

В тот же день, выйдя из школы после уроков, я обнаружила, что меня ждет Джеми.

Он припарковался у главного входа и теперь стоял, прислонившись к машине и скрестив на груди руки. Увидев его, я замерла и попятилась назад. Людской поток обтекал меня с двух сторон, все шли, весело болтая и смеясь. Может, у меня уже развилась паранойя, но я вспомнила, что в последний раз в школу ко мне нагрянули вовсе не для того, чтобы сообщить хорошие новости.

Честно говоря, я сразу начала прикидывать, за какие проступки меня могли быисключить, и вдруг поняла – их просто нет. Последнее время я только ходила в школу, работала и делала уроки. Даже вечер выходного дня провела дома. Тем не менее, может, в силу привычки, может, еще по какой-то причине я стояла, пока толпа не рассосалась и меня не заметил Джеми.

– Эй! – крикнул он, поднимая руку.

Я махнула в ответ, подтянула сумку на плечо и зашагала к машине.

– Ты сегодня работаешь? – спросил он.

– Нет.

– Отлично. Нам нужно поговорить.

Он отодвинулся и открыл передо мной пассажирскую дверь. Я села и глубоко вдохнула, глядя, как Джеми обходит машину спереди и усаживается на водительское сиденье. Он не запустил мотор, просто сидел и смотрел на меня.

Меня словно током ударило. Он хочет сказать, чтобы я убиралась из их дома. Стоило мне немного успокоиться, и они решили, что с них хватит моего присутствия. Самое противное было то, что при мысли об этом у меня перехватило дыхание – я не хотела уезжать.

– Дело в том… – произнес Джеми, и я услышала стук собственного сердца. – Пора подумать о колледже.

Последнее слово звоном отдалось у меня в ушах. С тем же успехом Джеми мог бы сказать «Миннесота» или «жареный цыпленок» – эффект неожиданности был бы тот же.

– О колледже, – повторила я.

– Ты учишься в выпускном классе, – продолжил Джеми, а я сидела, моргая, и не знала, то ли плакать, то ли смеяться. – Понятно, первый семестр у тебя не из лучших – конечно, не по твоей вине, – но в прошлом году ты сдавала экзамены на выявление академических способностей, и результаты были вполне приличными. Я только что разговаривал с консультантом по профориентации. Он считает, что, хотя сейчас уже ноябрь, мы успеем подать заявление о приеме в колледж, если поторопимся.

– Ты говорил с консультантом по профориентации?

– Ну да, – ответил Джеми.

Наверное, я выглядела ошарашенной, так как он добавил:

– Знаю, знаю, это, скорее, епархия Коры. Но она всю неделю будет в суде, кроме того, мы решили, что, может…

Он не договорил, и я бросила на него быстрый взгляд.

– Что вы решили?

Джеми явно смутился.

– Решили, что будет лучше, если этот разговор заведу я. Кора считает, что слегка перегнула палку, говоря о твоей работе и приеме у психоаналитика. Больше не хочет быть плохим парнем.

Перед моим мысленным взором предстал мультяшный персонаж, который покручивает усы, наблюдая затем, как кого-то привязывают к железнодорожным путям.

– Слушай, Джеми, – сказала я, – вообще-то учеба в колледже не входит в мои планы.

– Почему?

Наверное, мне нужно было дать обоснованный ответ, но, честно говоря, меня никто раньше не спрашивал. Видимо, все считали, что такие, как я, не идут дальше средней школы. Лично я была в этом уверена с первого учебного дня.

– Просто… – замялась я, – просто в этом нет необходимости.

Джеми понимающе кивнул.

– На самом деле еще не поздно передумать.

– Ошибаешься.

– А если нет? – спросил он. – Руби, я понимаю, что выбирать тебе, но весна еще далеко, многое может измениться. Даже твое решение.

Я ничего не ответила. Парковка почти опустела, только две девочки с клюшками для хоккея на траве и большими спортивными сумками сидели на бордюре.

– Давай сделаем так, – предложил Джеми. – Ты соглашаешься и подаешь заявление, а когда придет весна, решишь, чего тебе хочется. Ты ничего не теряешь, а возможностей будет больше.

– Ты исходишь из предположения, что я поступлю. Весьма смело.

– Я видел твой табель. Ты неплохая ученица.

– Но и не гений.

– Я тоже, – признался Джеми. – Если честно, меня совсем не привлекала идея о высшем образовании. Я мечтал поскорее окончить школу и рвануть с гитарой в Нью-Йорк: играть в кафешках и подписать контракт со студией звукозаписи.

– Неужели? – не поверила я.

– Угу. – Он улыбнулся и погладил руль. – Правда, мои родители уперлись насмерть. Колледж, и все. В общем, я поступил в наш университет, решив, что сбегу при первой же возможности, и начал изучать компьютерное программирование.