Текст книги "Замок и ключ"

Автор книги: Сара Дессен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Глава 15

– Как видите, я работаю в основном с серебром и драгоценными камнями, – сказала Харриет, махнув в сторону витрин. – Иногда использую золото, но реже – оно меня не вдохновляет.

– Понятно, – ответила журналистка, торопливо чиркая ручкой, пока фотограф, высокий и усатый, перевешивал один из кулонов-ключей, перед тем как сделать очередной снимок. – А сколько времени вы уже здесь работаете?

– Шесть лет.

Журналистка снова застрочила в своем блокноте, а Харриет бросила тревожный взгляд на киоск с витаминами, где стояли мы с Реджи. Я показала ей большой палец, она кивнула и вновь повернулась к репортерше.

– Харриет – молодец! – заметил Реджи, продолжая выкладывать пирамиду из бутылочек с препаратом «Омега-3», главное украшение новой экспозиции «Рыбий жир пей, телом молодей!». – Не понимаю, почему она так волнуется.

– Потому что это Харриет, – ответила я. – Она всегда нервничает.

Реджи вздохнул и добавил еще одну бутылочку.

– Это из-за кофеина. Уверен: перестань она пить кофе и вся ее жизнь изменится.

Честно говоря, жизнь Харриет уже поменялась, хотя кофе был ни при чем. Причина крылась в ключиках – с Рождества Харриет называла свои поделки только так, – они продавались словно горячие пирожки, став чем-то вроде местного феномена. Внезапно к нам стали приезжать покупатели из соседних городов; люди звонили даже из других штатов, интересуясь, принимаем ли мы заказы по почте (да), или есть ли у нас сайт в Интернете (в разработке, скоро начнет действовать). Когда мы не отвечали на звонки и не отправляли заказы, Харриет делала новые ключи, экспериментируя с цветом, формой и разными камешками. Еще она добавила к коллекции браслеты и кольца – на пробу. Чем больше ключей она создавала, тем больше их продавалось. Казалось, все девчонки в моей школе носят украшения Харриет, что было, мягко говоря, странно.

Эта журналистка вела в местной газете колонку о стиле, и Харриет всю неделю готовилась к интервью, делала новые безделушки и подолгу задерживалась на работе вместе со мной – чтобы магазин выглядел идеально. Теперь мы с Реджи смотрели, как она по просьбе репортерши позирует перед витриной и ослепительно улыбается в камеру, на шее – ключик, украшенный стразами.

– Погляди на нее, – сказала я. – Настоящая суперзвезда!

– Точно, – кивнул Реджи, поставив очередной флакончик. – Но вовсе не потому, что она вдруг стала знаменитой. Харриет всегда была особенной.

Его слова прозвучали легко, как нечто само собой разумеющееся, и у меня защемило сердце:

– Знаешь, ты должен сказать ей об этом, – предложила я, когда он открыл другую коробку. – Я имею в виду – о своих чувствах.

– О, я уже говорил.

– Неужели? Когда?

– На Рождество. – Он взял флакончик с капсулами акульего хряща, внимательно изучил этикетку и отложил в сторону. – Однажды вечером, после закрытия, мы пошли с ней в бар. Я выпил пару коктейлей и не успел опомниться, как все выложил.

– И что?

– Ничего, – вздохнул Реджи. – Харриет сказала, что ей сейчас не до отношений.

– Не до отношений? – переспросила я.

– Именно так и сказала. – Реджи сложил пустую коробку. – Ключики прекрасно продаются, и ей надо сосредоточиться на своей карьере, может, даже открыть магазин побольше. Держать нос по ветру и все такое.

– Реджи, это ужасно! – тихо произнесла я.

– Все нормально, – ответил он. – Я давно знаю Харриет, она не хочет себя связывать.

Я вновь посмотрела на Харриет. Ее лицо раскраснелось, и она весело смеялась, пока фотограф делал еще один снимок.

– Она просто не знает, что теряет!

– Спасибо на добром слове, – сказал Реджи, словно я похвалила его рубашку. – Иногда следует довольствоваться тем, что человек может предложить, пусть это и не совсем то, чего бы нам хотелось. В любом случае это лучше, чем ничего, понимаешь?

Я кивнула, хотя и не разделяла его мнения, особенно с тех пор, как мы с Нейтом поссорились на День святого Валентина. Пространство между нами, которого когда-то мне не хватало, теперь было просто огромным. Все закончилось.

В школу он меня тоже не подвозил – после пары молчаливых и не самых приятных поездок. В конце концов пришлось раскопать старое автобусное расписание, настроить будильник и воспользоваться тем, что учительница по математике, мисс Гуден, была ранней пташкой и охотно помогала ученикам до уроков. Я попросила Жервеза передать информацию Нейту, что он и сделал. Если Нейт и удивился, то не показал виду. Впрочем, в те дни он почти ни с кем не общался.

У меня по-прежнему хранился его подарок, но только потому, что я не знала, как его вернуть. Коробочка так и лежала у меня на зеркале, неразвернутая и с бантом, пока я не убрала ее в комод. Наверное, меня должно было бы интересовать, что там, внутри, но, если честно, мне было все равно. Может, потому что я поняла: о некоторых вещах лучше не знать.

Что касается Нейта, то он все время работал. Как у большинства учеников выпускного класса – кроме тех, кто не с самыми высокими оценками перевелся из других школ и теперь пахал изо всех сил, чтобы попасть в колледж, – у него было довольно свободное расписание, а также возможность увильнуть от занятий. Почти все старшеклассники проводили это время во дворе школы, общаясь с друзьями, или ходили в «Джамп-Джава» за кофе, а Нейт, когда бы я его ни встретила, был в постоянном движении: с телефоном у уха, порой нагруженный коробками, он сновал к машине и обратно. Я решила, что их с отцом контора, должно быть, процветает, хотя в этом и была некая ирония судьбы. Нейт постоянно всем помогал, о ком-то заботился, кого-то спасал. Как будто бы для выходцев из неблагополучных семей – вроде нас – существовало только два пути: либо думать только о себе, как когда-то делала я, либо заботиться обо всех остальных, как Нейт.

Я размышляла об этом всякий раз, когда проходила мимо столика с табличкой «Помогите!», за которым Хизер Уэйнрайт собирала пожертвования или подписи. После Дня благодарения я относилась к ней довольно предвзято, так как думала, что она бросила Нейта, но теперь, по очевидным причинам, смотрела на их разрыв несколько по-иному. Я стала часто останавливаться у столика: взглянуть, какое очередное благое дело пропагандирует Хизер. Обычно она разговаривала с другими людьми, а мне только улыбалась, не забыв сообщить, что, если у меня возникнут вопросы, она готова на них ответить. Однажды, когда я изучала буклеты о спасении побережий, мы остались вдвоем.

– Нужное дело, – сказала она, глядя, как я перелистываю страницы, иллюстрирующие различные степени песчаной эрозии. – Нельзя наплевательски относиться к пляжам.

– Да, ты права, – кивнула я.

Хизер выпрямилась, покрутила в пальцах ручку и, немного помолчав, спросила:

– Как дела у Нейта?

Я закрыла брошюру.

– Честно говоря, не знаю. В последнее время мы не общаемся.

– Да? Извини.

– Нет, ничего, – сказала я. – Просто… все осложнилось. Понимаешь?

Я не думала, что она ответит, правда. Но Хизер положила ручку.

– Из-за его отца, – уточнила она.

Я кивнула, и Хизер печально улыбнулась и покачала головой.

– Наверное, я лезу не в свое дело, но если ты считаешь, что проще не тревожиться о человеке, когда держишь его на расстоянии… Не срабатывает.

– Да, – кивнула я, опустив взгляд на буклет. – Сейчас я это понимаю.

– Знаешь, было невыносимо видеть, как он меняется. – Она вздохнула и отвела волосы от лица. – Например, когда он ушел из команды по плаванию. Он буквально жил ею, а все равно бросил, из-за отца.

– Он и тебя бросил, да? – спросила я.

– Да. – Она вздохнула.

С другого конца двора раздался взрыв смеха, и мы обе повернулись в ту сторону.

– Раз уж мы заговорили об этом, я думаю, что могла бы сделать больше. Поддержать его или настоять на том, чтобы он куда-нибудь обратился. Я жалею, что быстро отступила, – призналась Хизер.

– Правда?

– Думаю, он бы мне помог. И это хуже всего. Получается, что я подвела его – или саму себя. Понимаешь?

Я кивнула.

– В общем, так, – сообщила темноволосая девушка с хвостом на затылке, плюхнувшись на свободный стул рядом с Хизер. – Я полчаса обрабатывала мистера Тэкрея, и он разрешил возобновить сбор средств после обеда, во время объявлений. Думаю, нужно написать новые призывы, чтобы…

Похоже, наша с Хизер беседа закончилась, и я отошла от стола.

– Всего доброго, Руби! – крикнула Хизер мне вслед.

– Тебе тоже, – ответила я.

Она повернулась к темноволосой девушке, которая продолжала что-то рассказывать, а я вытащила из кармана несколько долларов и бросила их в банку с надписью «Спасите наши пляжи!». По большому счету, не так уж и много, но мне почему-то сразу стало легче.

Еще радовало то, что, хотя я не сумела помочь Нейту, нашлись люди, которые выигралиот моих действий. Каждый день в пять минут первого Жервез появлялся у нашего с Оливией стола и сидел там до часу пятнадцати.

– Повторяю еще раз, – сказал он, тыча в учебник карандашом, – запомни вот это правило дифференцирования. Оно – ключ ко всему, что ты делаешь.

Я вздохнула, пытаясь прояснить мозги. По правде говоря, Жервез оказался хорошим репетитором. Я уже знала намного больше, чем до наших занятий, в том числе темы, которые не понимала даже после утренних встреч с учителем. И все же у меня был повод для беспокойства. Вначале я переживала за их отношения с Оливией, боялась, что Жервез начнет ухаживать или смотреть на нее влюбленными глазами, а она, заподозрив неладное, обвинит во всем меня, и не без оснований. Как выяснилось, опасения были напрасны – третьей лишней стала я.

– Правило дифференцирования, – нараспев произнесла Оливия, щелчком открывая, телефон. – Производная степени функции (x) равна произведению показателя степени (n) на функцию, в степени на единицу меньше (n – 1), на производную самой функции.

Я смерила ее взглядом.

– Верно, – радостно кивнул Жервез. – Видишь? Оливия знает!

Кто бы сомневался. Оливия отлично разбиралась в математическом анализе, о чем она умалчивала все время, пока мы обедали вместе. Теперь, когда к нам присоединился Жервез, они были в математическом раю. Помимо этого у них нашлось еще много общего, в том числе любовь к кинематографу, вечные разговоры о недостатках и достоинствах различных университетских предметов и постоянные наезды на меня.

– Что между вами происходит? – поинтересовалась я у Оливии после очередного явления Жервеза. Я как раз целый час сражалась с правилами дифференцирования или сидела с открытым ртом, слушая, как Оливия с Жервезом в деталях обсуждают последний научно-фантастический блокбастер, не забыв сцены, не вошедшие в фильм, и титры.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она. Мы с ней шли через школьный двор. – Жервез – славный парнишка.

– Оливия, честно говоря, ты ему нравишься.

– Знаю.

Она произнесла это обыденным тоном, как нечто само собой разумеющееся. Я чуть не остановилась.

– Знаешь?

– Разумеется! В смысле, это же очевидно, – ответила Оливия. – Он всегда торчал у кинотеатра, когда я работала. Не слишком хитро.

– Он хочет с тобой дружить и попросил, чтобы я вас свела.

– А ты?

– Не согласилась, но сказала, что он может за обедом помогать мне с математикой. И что, возможно, ты там тоже будешь.

Я буквально выплюнула последнюю фразу, не зная, как Оливия ее воспримет. К моему удивлению, ей, похоже, было все равно.

– Вот и я говорю, что он славный парнишка, – заметила она, пожав плечами. – Здесь ему тяжеловато приходится.

Я вдруг вспомнила ее слова о людях, с которыми есть что-то общее. Кто бы мог подумать, что Жервез входит в их число!

– Да, ты права, – согласилась я.

– К тому же он знает, что ничего серьезного между нами не будет, – продолжила Оливия.

– А ты уверена,что он знает?

Оливия остановилась и прищурила глаза.

– Что? Ты считаешь, что я не умею доходчиво объяснять?

Я покачала головой.

– Не считаю.

– И правильно. – Она снова зашагала вперед. – Нам обоим известны границы наших взаимоотношений. И пока нас обоих это устраивает, все в порядке, никто не страдает. Элементарно.

Элементарно, подумала я, как правила дифференцирования.

К слову о математическом анализе: я сама немного удивилась тому, что не только честно выполняла наш с Джеми уговор, но и испытала некую уверенность, рассылая в конце января заявления о приеме в колледж. Я по-прежнему тревожилась из-за своего не слишком высокого среднего балла и потому приложила немало сил, чтобы улучшить все остальное: от эссе до рекомендаций. В конце концов я подала заявления в три учебных заведения: университет штата, альма-матер Коры, который находился в соседнем городке; небольшой, слегка богемный колледж «Слейтер-Кирнз»; и туда, где у меня почти не было шансов, – университет имени Дефриза в округе Колумбия. Миссис Пуреза, мой консультант по профориентации, говорила, что все три славятся внимательным подходом к «необычным» студентам вроде меня. В общем, я вполне могла поступить, и от одной мысли об этом меня бросало в дрожь. Почти всю свою жизнь я жила мечтами о будущем, а теперь, когда до него было рукой подать, я сомневалась, что готова к нему.

Впрочем, времени до конца года оставалось достаточно, чему я искренне радовалась всякий раз, когда просматривала материалы, собранные для проекта по английскому. Однажды в припадке организованности – который, как я надеялась, должен был перерасти во вдохновение, – я разложила их на столе в моей комнате: листочки с записями, книги с закладками, наклеила на стенку стикеры с цитатами. Вечером, после ужина или в свободные от работы дни я садилась за стол, читала все подряд и ждала озарения.

Увы, оно не приходило. На самом деле я чувствовала нечто похожее, только глядя на снимок семьи Джеми, который принесла из кухни и прикрепила над столом на уровне глаз. Часами напролет – во всяком случае, так мне казалось – я разглядывала лица, словно кто-то из этих людей мог подсказать ответ. Что такое семья?Тогда для меня это были один, бросивший меня, человек, и двое других, от которых я сама должна была вскоре уехать. Вот и ответ, правда, не совсем верный. Во всяком случае, я так считала.

Вдруг я услышала, как Харриет окликнула меня, и вернулась в настоящее и в торговый центр. Харриет махала мне рукой, подзывая к магазинчику.

– Моя помощница, Руби Купер, – представила она меня журналистке. – В тот день, когда я приняла ее на работу, на ней было ожерелье, которое меня и вдохновило.

Фотограф с журналисткой немедленно уставились на мой ключ, а я, с трудом подавив желание прикрыть его ладонью, засунула руки в карманы.

– Как интересно! – сказала репортерша, записывая что-то в блокнот. – А что вдохновило тебя, Руби? Что побудило надеть ключ на шею?

Только ее расспросов мне не хватало!

– Э-э-э… даже не знаю, – замялась я. – Наверное, мне просто надоело его терять.

Журналистка записала и это, потом посмотрела на фотографа, который все снимал ключи-кулоны.

– Думаю, достаточно, – сказала она Харриет. – Спасибо, что уделили нам время.

– Вам спасибо, – пробормотала Харриет. Когда посетители ушли, она повернулась ко мне. – О господи! Как же я нервничала! Думаешь, все прошло нормально?

– Ты была великолепна! – похвалила я.

– Даже более того, – добавил Реджи. – Держалась молодцом!

Харриет села на табурет и вытерла лицо.

– Они говорят, что, возможно, статья выйдет в воскресенье. Вот здорово! Представляете, сколько народу к нам повалит? Я уже и так не успеваю с заказами!

В этом была вся Харриет. Даже в чем-то хорошем она находила лишний повод для волнений.

– Справишься, – сказал Реджи. – У тебя замечательная помощница.

– Знаю, – улыбнулась мне Харриет. – Все так неожиданно! Думаю, придется обратиться в бюро «Будьте спокойны». Тем более Блейк постоянно предлагает свои услуги. Ну, знаете: отправка заказов, сайт в Интернете…

– Харриет, просто лови момент и наслаждайся жизнью, – посоветовал Реджи. – Это ведь хорошо!

Лично я понимала Харриет. Когда происходит что-нибудь глобальное, ты всегда ждешь, что вселенная сама все уравновесит. Хорошее порождает плохое, если потеряешь одно, то обязательно найдется другое, и так далее. Я знала, что это так, но все равно очень удивилась, когда вечером пришла домой и обнаружила Кору и Джеми на кухне, на столе между ними лежал телефон. Они оба повернулись, и сразу же стало ясно: что-то случилось.

– Руби, – сказала Кора. Ее голос был тихим и печальным. – Нужно поговорить о маме.

* * *

Мама не уехала во Флориду. Она не плавала на яхте с Уорнером, не загорала на солнце и не работала официанткой в прибрежном-кафе-блинной. Мама находилась в реабилитационной клинике, куда попала парой недель раньше, после того как ее в бессознательном состоянии обнаружила горничная в номере отеля в штате Теннесси.

Сперва я подумала, что она умерла. Была абсолютно уверена, и когда Кора начала рассказывать, мое сердце как будто замерло и начало биться снова только после того, как до меня дошли слова «отель», «без сознания», «реабилитационная клиника», «Теннесси». Кора закончила, и я с трудом выдавила:

– Как она?

Кора посмотрела на Джеми, потом перевела взгляд на меня.

– Ее сейчас лечат. Предстоит долгий путь, но пока у нее все в порядке.

Наверное, мне должно было стать лучше, когда я узнала, где мама и что она в безопасности. В то же время от одной мысли о том, что она в больнице, под замком, внутри все перевернулось, и я с трудом втянула воздух.

– Она была одна? – спросила я.

– Что?

– Когда ее нашли, она была одна?

Кора кивнула.

– Э-э-э… с ней должен был быть еще кто-нибудь?

«Да, – мелькнуло в моем мозгу. – Я». К горлу неожиданно подкатил комок.

– Нет, – ответила я. – То есть она уехала с приятелем.

Кора и Джеми вновь обменялись взглядами, а я вдруг вспомнила, как в тот раз они сидели вместе и ждали меня. Тогда я бросила взгляд в зеркало и увидела свою мать, ну, по крайней мере, какую-то часть ее личности – грязную, полупьяную и растрепанную. Но меня ждали дома. Никто не подобрал маму на обочине дороги и не привез домой. Только по чистому совпадению – график работы горничной, номер в отеле, день – ее нашли вовремя.

Тем не менее она отыскалась. Словно давно потерянная сумка появилась среди ночи на моем крыльце, собранная для поездки, о которой я уже забыла. Я привыкла думать, что мама нигде и везде, и потому странно было узнать, где она на самом деле, ее точное местонахождение. Как будто бы она вернулась из воображаемого мира – где я создала для нее миллион жизней – к обычному существованию.

– Что теперь… – начала я и сглотнула. – Что теперь с ней будет?

– Ну, начальный курс лечения – девяносто дней, – сообщила Кора. – А потом маме придется решать самой. В идеале ей нужно жить в поддерживающем окружении, но это уж как она захочет.

– Ты с ней разговаривала?

Сестра покачала головой.

– Нет.

– А откуда тебе известно?

– От ее последних квартирных хозяев. В больнице не знали, как связаться с ее родственниками, стали искать по документам и вышли на них. А они уже позвонили нам. – Она повернулась к Джеми. – Как их зовут? Хантингтоны?

– Хоникатты, – сказала я, сразу же вспомнив Элис, похожую на гнома, и добродушного Ронни в рабочей рубахе.

«Не доверяйте незнакомцам!» – сказала Элис в самый первый день, но, как ни странно, именно благодаря Хоникаттам я попала к Коре, а теперь они помогли найти маму.

Под наплывом эмоций мое лицо словно обдало жаром. Я огляделась, собираясь с мыслями, но видела только этот чистый ухоженный холл уютного дома в престижном районе, все, что появилось в отсутствие мамы, заняло пространство, возникшее после ее ухода.

– Руби, все в порядке, слышишь? – сказал Джеми. – Ничего не изменится. Кора вообще не хотела тебе говорить, но…

Я посмотрела на сестру, которая сидела с телефоном в руках.

– Но мы сказали, – произнесла она, глядя мне в глаза. – Тем не менее ты ей ничего не должна. Запомни это. Какими будут ваши отношения с мамой – если вообще будут, – решать только тебе.

Оказалось, что это не совсем так. Мы вскоре выяснили, что реабилитационная клиника, где мама проходила курс лечения – оплаченный, как я узнала гораздо позже, Корой и Джеми, – придерживается очень строгих правил относительно терапии, ориентированной на пациента. Проще говоря, больным запрещалось вступать в контакты с семьей или друзьями, во всяком случае, на ранних этапах. Никаких телефонных звонков или электронных сообщений. Если бы мы послали письмо, его бы отдали маме гораздо позже, в назначенный врачом день.

– Это даже к лучшему, – сказала Кора, объяснив мне детали. – Если она хочет вылечиться, нужно пройти весь путь самостоятельно.

Тогда мы даже не знали, будет ли мама проходить реабилитационную программу, так как она попала в клинику не по своей воле. После того, как в больнице родительницу привели в себя, полиция обнаружила несколько поддельных чеков, так что маме пришлось выбирать между лечением и тюрьмой. Было бы надежнее, если бы она легла в клинику по собственному желанию, но, по крайней мере, она туда попала.

«Ничего не изменится», – сказал Джеми, однако это было не так. Мама всегда была отсчетной точкой моего самоопределения. Зная, где она находится, я легко находила свое место. Те несколько месяцев, пока ее не было в моей жизни, я словно безвольно плыла по волнам, сама не ведая куда. Теперь она нашлась, и я все ждала, что наконец все встанет на свои места, но ошиблась. Более того, я испытывала неуверенность в себе, словно застряла между новой жизнью и старой, которая осталась позади.

Некая ирония судьбы была в том, что все это произошло, когда мы с Нейтом перестали общаться. Я даже предположила, что так будет всегда: видимо, у меня не получается удерживать вокруг себя слишком много людей одновременно. Мама вернулась, но ушел Нейт, одна дверь открылась как раз тогда, когда другую заперли.

Проходили дни, я пыталась не думать о маме, но сейчас все стало гораздо сложнее. Наверное, потому что теперь я точно знала, где она. Впрочем, была еще одна причина: куда бы я ни пошла – в школу, на работу, просто на улицу, – люди повсюду носили ключики Харриет. Блестящие и красивые, они напоминали о моей новой жизни. Но оригинал по-прежнему висел у меня на шее, потускневший и грубоватый, совсем не романтичный, скорее – функциональный. Этот ключ подходил не только к желтому коттеджу, но и еще к одной двери, в самой глубине моего сердца. Долгое время она была заперта наглухо, и я не хотела ее открывать из страха перед тем, что там скрывалось.