Текст книги "Проклятый род (СИ)"

Автор книги: Руслан Дружинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

  – Со святыми упокой Христе, души рабов Твоих. Там, где нет ни боли, ни скорби, ни стенания, но жизнь бесконечная...

  – Вы по любой надобности его так трясете? – вдруг спросила охотница. Девушка не ожидала такого вопроса и удивлённо заморгала на Навь. – Вот почему он не слышит, ведь один-триедин, а без конца тормошите. Просите его обо всём, да когда вам токмо вздумается.

  – А ваши боги молитв об усопших разве не принимают?

  – Славу они принимают, а не твои молитвы поганые. Славления предков – вот что вместе с требами возле капищ полагается возносить, и лишь тогда зов доходит, когда за родичей добрым словом попросят. Токмо тогда нашим предкам по лунному свету в Правь дорога открыта. А тёмным выродкам остаётся в Пекельном царстве очищения ждать. Звёзды – очи пращуров наших, что и сегодня с небес наблюдают. Сколько людей на земле жило, столько и звёзд ночью светится, ясно? Злые же духи, да прислужники Чёрного Бога в Правь никогда не пролезут. Они становятся...

   Влада замолчала и на её губах заиграла насмешка.

  – Навью, – закончил Серко за сестру. – Навью становятся. И мы себя так называем, потому как тоже в нижнем мире живём, да не с одной душой ходим...

   Сказав это, он спохватился и взглянул на державшую его за руку Лилю. Но девочка сказанного не испугалась и, казалось, вообще не поняла о чём речь. Серко решил, что в этой деревне о Навьем племени уже позабыли. Десять моровых Зим притупили страх перед набегами, должно быть, никто больше не помнил об угрозе в последний день лета.

  – А скажи-ка мне, крестианка, – вдруг обратилась Волчица, – а что по-вашему с самоубийцами деется? У нас так они в упырей превращаются...

   Серко одарил сестру самым тяжёлым из взглядов, но та продолжала холодно ухмыляться – жестокая игра только лишь начиналась. Вера ответила честно, хотя почувствовала, что вопрос бьл с подвохом.

  – Руки на себя наложивший в царствие небесное не попадает, ибо против Божией воли пошёл. Бог жизнь даровал, а самоубийца в грехах да не покаявшись от дара сего отказался. Душу не спас...

   Глаза Влады жестоко блеснули, а губы задвигались, смакуя тот яд, который на них оказался. Но сейчас она ничего не расскажет и не в этом разговоре нанесёт крестианке смертельную рану. От предвкушения её даже слегка передернуло и тут же Волчица поймала на себе пристальный взгляд Серко. Брат разгадал замыслы младшей сестры и от понимания этого сердце девушки заколотилось быстрее. Игра удалась.

  – Вот наше Тепло! А вон мама! – вдруг потянула охотника Лиля. Тот отвлёкся и увидел перед собой ещё один выживший дом. Ещё издали заметив приближение чужаков, навстречу к ним вышла женщина. Она была старше Серко Зим на десять и также худа, как и девочка. С тревогой и беспокойством хозяйка Тепла смотрела, как её ребёнок держит за руку незнакомца. Тёмные волосы матери были стянуты в тугой пучок на затылке; лицо с обострившимися от худобы чертами несло на себе отпечаток долгой печали; тени вокруг блестящих от истощения глаз и бледный цвет кожи безнадежно испортили когда-то горделивую красоту.

   Бросив руку Серко, Лиля подбежала к матери и что-то быстро ей зашептала. Охотник заметил, что за женщиной прячется взъерошенный мальчишка шести Зим отроду. Двое детей в умиравшей деревне – слишком тяжкое бремя. Лицо матери стало суровым, она смотрела на пришлых с опаской и недоверием. Серко подошёл чуть поближе и поздоровался так, как делали это оседлые – отец научил.

  – Тепла в дом. Всё ли ладно у вас? – Навь подобным образом никого не приветствовала, но скитальцам не редко доводилось общаться с людьми на их территории. Прежде чем дать ответ, женщина неласково изучила стоявшего перед ней чужака.

  – Охотник?

  – Да, мы охотники. Забрели в ваши земли, увидали незнакомое место и решили узнать: чем живёте, да как бытуете?

  – Это славно. Мы тоже охотники, – глаза хозяйки будто оттаяли, она даже попыталась ему улыбнуться, но радости во взгляде оказалось не много. Заметив перед домом невысокий колодец, Серко попросил.

  – Можно ль воды? Мы уже долго в пути и жажда замучила.

  – Вода? – словно не понимая, переспросила хозяйка. Уже сомневаясь стоило ли обращаться, он указал на бревенчатый сруб с установленным поверх того воротом. Наконец женщина растерянно закивала.

  – Да-да, конечно, вода есть. Берите сколько угодно.

  – Благодарствуем, – кивнул Серко и подошёл прямо к колодцу, а значит и ближе к дому. Он с особым пристрастием осмотрел устоявшее в моровых Зимах жилище. Окон в нём почти не было, одни забитые досками щели. Дом скатан из крепких брёвен, пазы плотно заткнуты мхом. Каменный фундамент поднимался высоко над землёй, значит в ноги студёный воздух не тянет. Тот, кто строил избу был опытным человеком – вот почему жильё устояло в дни мора.

   Хозяйка поспешила скрыться за дверью и никого внутрь Тепла не впустила. Впрочем, ребятишки и сами не захотели войти. Переминаясь с ноги на ногу, они как будто опасались родного крыльца, и такое странное поведение от Серко не укрылось.

  – Хоть какая-то польза, – заглянула Влада в колодец. Воды в нём оказалось действительно много, да ещё вперемешку с кусками белого льда.

  – Бедные, сирые люди! – воскликнула Вера. Она не отрываясь смотрела на жавшихся у крыльца ребятишек. – Голодают они, очень сильно голодают! Маленький будто и высох совсем; тонок стал, словно тростиночка!

  – Зря их жалеешь, – фыркнула Навь и толкнула ведро. Жестянка с громом полетела по шахте. Никогда не добывавшая воду таким образом Влада, распылалась в заинтригованной улыбке. Видя, что за развлечениями она совсем позабыла о сказанном, Вера осторожно спросила.

  – Почему же "зря" их жалею?

  – А ты язычников любишь? Нет, не любишь; токмо братьев-крестианцев ты любишь. А эти пожалуй хуже всяких прочих язычников. Ты погляди: возле дома шест воткнут, а что к нему на вершине привязано?

   Вера оглянулась и наконец увидела, что в тени дома стоял потемневший от времени столб. На самой вершине были надёжно привязаны длинные перекладины. С конца каждой из них свисали странные предметы: гирлянда оружейных гильз, осколок старого зеркальца, ржавая металлическая цепь и звериные кости.

  – Что же это? – прошептала поражённая девушка.

  – Шест молельный, а людей этих зовут "Невегласи". Они те, кто вашего Единого Бога не знает, но и нашей исконной веры толком не ведает. А ежели что краем уха и слышали, так всё коверкают, да на свой лад объясняют. Совсем тёмные люди, верят в то, что сами придумали. В оседлых деревнях часто такое случается; ставят обереги от дурных сил, да не очень-то столбы им помогают, або Богов из пустоты не родится. Молились тут какой-нибудь тёмной кикиморе, вот и накликали на себя проклятия с несчастьями. А вообще – только дурак на кладбище жить собирается, да среди опустевших домов потомство рожать, – переведя взгляд на Серко, Влада добавила, как бы невзначай. – И только дурак свой род в такое место потащит. Нечего делать нам в землях проклятых Невегласи. Их беды пусть только ИХ бедами остаются.

  – Все мы дети Божьи и все ходим под взглядом Его, – Михаил встал подле Веры, он хотел поддержать растерявшуюся сестру. – Только некоторые из этих детей – заблудшие души. Но коли кто греховность своего бытия осознает и к истинному свету придёт, так спасётся от варварской сути.

   Лицо Влады от услышанных проповедей на миг исказилось, но тут же в глазах промелькнуло странное озарение. Став сама на себя не похожа, она робко потупилась и подошла к крестианцу. Дрогнувшим голосом, как будто в чём-то сомневаясь, она спросила у парня.

  – Ежели от идолов своих откажусь, ежели приду к истинной вере и приму крест на себя, тогда бог меня точно простит?

   Вскинув очи, она испытала Михаила самым искренним взглядом. Юноша не ожидавший такого полностью растерялся.

  – К-конечно простит, ты же дочь Его! Отрекись от нечистого, познай таинство крещения, и коль молить много будешь, любой грех облегчится...

  – А когда чиста душой буду, да у бога в милости, женишься на мне, как на девушке крестианской? – глаза Влады увлажнились словно от счастья, по щеке побежала слеза.

  – На всё воля Господа, – совсем доверился Михаил. – Отринув тьму, отчего же жизнь новую не начать? Когда учение в твоё сердце проник...

   Но тут он осёкся и наконец разглядел всё как было. Влада бесстыже улыбалась ему, показывая заточенные для крови клыки. Всю искренность и подобострастие смахнуло с Навьего лица словно дымом.

  – Надо же, и с крестианскими мужиками это работает! Не видит матушка, сколь сильна оказалась звериная кровь. Быстро ты перед течной волчицей испёкся, аж глаза заблестели от похоти!

  – Бесноватая блудница! – шарахнулся прочь Михаил. Лишь сейчас юноша понял, что стал жертвой жестокой игры и насмешки.

   Влада действительно рассмеялась. Не переставая от души хохотать, она бросила быстрый взгляд на Серко. Брат лишь неодобрительно покачал головой. Он с первых слов раскусил её подлые игры. С самого детства Влада любила поддеть его невинной личиной; легко было поверить ей, легко пожалеть. Никто в племени не понимал почему ей удавалось добиться всего, чего только захочется. Сверстницы винили в этом её красоту, но срезанные власы убеждали в обратном.

  – Есть ли у вас человек знающий толк в телесных ранениях? В лечении сведущ кто? – женский голос оборвал смех Волчицы. Хозяйка дома смотрела на пришлых с затаённой надеждой. Сойдя с крыльца мимо детей, она продолжила говорить. – Беда у нас случилась, большая беда. Общину зовут Звонким Бором, до моровых Зим здесь жило более сотни душ, ну а после...Только мы. Выжило всего-то два дома: наше Тепло и дом бедной Ирины...

   Все невольно прислушался к отдалённому плачу. Надрывный, горестный звук уже шесть дней стоял над крышами умиравшей деревни. Хозяйка продолжила, она попросту устала слушать бессмысленные причитания.

  – После Зим у неё никого не осталось, родных хворь прибрала. Ирина к нам перебралась, бросила своё Тепло и начала помогать по хозяйству. Так бы и прожила свои лучшие годы, если бы одинокий охотник однажды к нам не прибился. Рассказывал, что тоже всех потерял и без своей общины скитается. Хоть и не понравилось ему в Звонком Боре, но с Ириной остался. Ребёнок у них родился, нарекли Васильком...

   Глаза женщины заблестели от слёз, но их вышло не много – все слёзы давно были выплаканы.

  – Вместе с моим мужем охотник за добычей ходил. Двое кормильцев у нас тогда было, хорошо нам жилось, очень сыто. Но два года назад зверь начал уходить глубже в леса. Так, что даже малого зайца приходилось выслеживать с утра до ночи. В чём беда мы не знали, но голод явился быстрее ответов. На запасах еле как пережили прошлую Зиму, а по весне мужчины снова по тропам пошли. Там и увидели след – большой, ужасный след от чудовища, которое всё зверье распугало. Совсем уже близко к домам подобралось, видать и мы лишними стали. Теперь не звери нам пища, а мы для зверей...

  – Какое ещё чудовище? – спросил Серко. – Чьи следы ваши мужья в лесу увидали?

  – Тяжёлый след, очень огромный, на медвежий похож! Да только лапа столь велика, что не может он быть медвежьим! Весь лес поганое чудовище опустошило, голод нам принесло и несчастье!

   Женщина со злобой сжала костлявые кулаки, в глазах сверкнула ненависть доведённого до последней черты человека. Во всех своих бедах она винила только этого проклятого зверя.

  – Восемь дней назад наши мужья отправились в лес, чтобы избавить Звонкий Бор от напасти. Взяли еды с собой последней в дорогу, ружья, патроны и вышли охотиться. А на второй день вернулся назад только мой. Весь израненный, глаза безумные, в пути кровью истёк и даже слова молвить не может. Иринин муж вовсе сгинул и с тех пор она умом тронулась, молоко потеряла и ребёнка своего заморила. Сидит сейчас неприкаянной, слёзы льет, не ест и не пьёт. Хотя есть ей уже и так нечего...

   Женщина прижала руки к груди и оглянулась на стоявших возле крылечка детей. Те понемногу разговорились с Егоркой. Мальчик показывал им деревянную лошадку из рюкзака, полностью завладев вниманием любопытной Лили и её вечно грустного брата.

  – Если их отец умрёт – они тоже погибнут. Все мы умрём без охотника. Летними корешками да травами только питаемся, но долго нам так не прожить. Нет... не выдюжим, – последние слова она произнесла почти шёпотом. Покрасневшие глаза смотрели как будто не на исхудавших детей, а на своё ужасное будущее.

  – Где муж твой лежит? В доме? – осведомился Серко. Женщина вздрогнула и лихорадочно закивала. Внезапно он почувствовал, что за куртку настойчиво потянула сестра. Они отошли чуть назад и Влада с жаром заговорила.

  – О чём думаешь, дурила? Только не вздумай на себя личину крестианского бога надеть! Этим юродивым до Зимы так и эдак не выжить. А коль доживут, то в первые же морозы и сдохнут. Вижу-вижу твои щенячьи глаза! Сейчас полезешь для них медведя выковыривать из берлоги. И всё ради того, чтобы спалось крепко, в душе сладко, да на Совести чисто? Шею свою сломать возжелал? Сам ведь думаешь точно так, как и я: не простой это медведь, а Лесной Дух приблудился! Токмо такие способны землю опустошить, от чужого Духа сама трава загибается!

  – Бросить хочешь этих людей? – жёстким голосом спросил её брат.

  – Да они ведь и так уже трупы! – не отвела глаз сестра. – Ты посмотри на них, посмотри! Кого здесь спасать?! О живых надо думать, о роде своём. Каждый вздох должен быть для него, каждая капля нерастраченной крови! Навь не позорь и помогать Невегласи не смей, или сами сгинем и других не спасём!

   Серко замолчал. Он мрачно обдумывал слова Влады; предсказания сестры никогда не были пустыми наветами. Она что-то чувствовала, от чего-то пыталась предупредить. Но решение оставалось за наследником рода, а значит за ним.

   Вдруг, охотник перехватил на себе затаённый взгляд Веры. Вместе со страхом в её зелёных глазах читалась надежда. Слишком многие хотели, чтобы Серко помог страждущим и лишь одна Влада стояла против такого решения.

  – На неё смотришь? – змеёй зашипела сестра. Вздрогнув, Серко встретился с жалящим взглядом. – Не по тебе будет девка, терпеть я не стану. Только шаг сделай к ней, так от бока до бока ей живот распорю. Не позволю, чтобы брат мой превратился в ягнёнка! Крестианские сказки свои, пусть рассказывает другим мужикам, а ты...

   Влада не закончила, однако брат понял, о чём она говорит. Рука сестры потянулась к его лицу, но, словно не заметив близкого жеста, Серко отстранился.

  – Поможешь бабе этой? Пойди глянь, кто там в доме лежит, или совсем забыла всё, чему у ведуньи училась?

   Немного помедлив, Влада вздохнула:

  – Хорошо. Но большего не проси!

   Навь подошла к застывшей в ожидании женщине и отправилась вместе с ней внутрь дома. Серко самому хотелось взглянуть на ранения, чтобы вызнать: какой зверь их оставил? Но Михаила без присмотра оставлять было нельзя. Этот юноша слишком хотел защитить своих близких, мечтал сбежать и от этого мог наделать не мало глупостей. Только оружие Серко и зубы Вука стерегли крестианца от неразумных поступков.

   Влада вернулась быстро. Брезгливо вытирая руки о какую-то ветошь, она спустилась с крыльца к остальным.

  – Мужик этот – не жилец. Сегодня к вечеру дух испустит. Поперёк груди след глубокий, должно быть зверь ему все рёбра пересчитал. И как токмо он такой из леса до деревни доплёлся? Сейчас бредит в горячке, зараза с гноем по телу пошла. Смерть для него будет одним избавлением.

  – Так раны оставил медведь? – осведомился Серко, но Влада лишь пожала плечами.

  – Дело кончено: попили, умылись и на том спасибо. Пора дальше идти, больше в этой дыре делать нечего. Был Звонкий Бор, да к следующей Зиме ни одного дыма тут уже не останется.

  – Неужели мы так их и бросим? – замерла сердцем Вера. – Давайте оставим хоть немного еды...

  – Наша овца сердобольная без мозгов родилась! – оборвала её Влада. – Ты мясо, которое теперь дарить собираешься, добывала? Ты его на дорогу рассчитывала? Или думаешь, что в пути кто-то подаст? За всю жизнь даже одного хромого зайца не подстрелила, а теперь чужим добром распоряжаешься? – осадив крестианку, она вновь повернулась к Серко. – Впереди лес без добычи стоит, охотиться будет не на кого. А ноги влачить с пустым животом я обетов никому не давала.

   Брат хотел сказать, что и без подсказок всё понял, но тут из дома вновь появилась хозяйка. Она слушала чужой разговор с окаменевшим лицом, и как только женщину снова заметили, обратилась к Серко.

  – Охотник, войди в дом. Разговор к тебе есть, – после чего снова скрылась в Тепле, но оставила дверь приоткрытой. Влада тут же схватила брата за куртку и пристально заглянула в глаза.

  – Мяса не отдавай! Ни куска! Самим нужно! Много нас, а дорога не кончена. Я ни шутки сейчас с тобой здесь шучу, голодать будем по страшному!

   Серко вырвал руку и отправился внутрь. Этот дом был чем-то похож на жилище Ирины – все дома оседлых для Нави были похожи. Зимой тесные комнаты превращались в темницу, где семьи без свежего воздуха ждали прихода весны. Долгие холода порой совсем не давал выйти наружу. Лишь грубые печи, запасы дров в сенях, да пища в погребе – вот чем полнились избы людей.

   Как только Серко открыл дверь, на него сразу пахнул запах сушёной травы и болезни. Комната с низким потолком была наполовину отгорожена прохудившейся занавеской. Старую ткань уже не спасали заплаты и через дыры он увидел лежащего поверх лавки мужчину. Раненый охотник, покрылся горячим потом и стонал в жарком бреду. Его волосы разметались по мокрой подушке, а тело трясло в лихорадке.

   Хозяйка дома даже не взглянула в сторону ширмы. Стоя по центру маленькой комнаты, она безотрывно смотрела на вошедшего следом Серко. Звериным чутьем Навий сын чувствовал её страх, но боялась женщина не за себя...

  – Мен вести будешь? – указала хозяйка на неокрашенный стол возле узкой полоски окна. На досках лежал абсолютно бесполезный для пути мусор: осколки цветного стекла, деревянные фигурки животных и ожерелья из звериных костей. Возьми Серко хоть что-нибудь из такого "товара" и перед Владой ему было не оправдаться.

  – Нет, не нужно мне это...

   Отказ заставил женщину вздрогнуть. Позади неё раздался долгий хрип умиравшего мужа. Обняв себя за тощие плечи, она словно ещё больше сжалась.

  – Я знаю, у тебя есть еда. Лиля сказала, – голос её задрожал. – К концу лета, а скорее и раньше, мы все здесь умрём; и я, и Ирина, и Лиля с Виталькой. Для нас мясо добыть больше некому. Чувствую, как смерть ходит возле порога, ветром стучит в мои двери. Виталька от голода уже с ног валится, а Лиля целыми днями в осиротевших домах крошки ищет. Идти нам некуда, да и к нам уже никто не придёт. Я плоть свою резать готова, чтобы только детей накормить, но без матери они вовсе сгинут... – медленно оглянувшись на мужа, она продолжила дальше. – Знаю, он не встанет уже. Сразу всё поняла, как в крови его на пороге увидела. Пришёл к нам умирать с опустевшей винтовкой. Всё до последнего патрона отстрелял в проклятого зверя, ничего не осталось...

   Взгляд Серко упал на стоявший возле стены карабин. Оружие было точно таким же, как и его безымянный, но в гораздо более плохом состоянии. Если из карабина Серко почти не стреляли, то оружие невегласи знавало лучшие времена. Оно состарилось, разболталось в деталях и покрылось зарубками на деревянных частях.

   Перехватив взгляд Серко, хозяйка только грустно ему улыбнулась.

  – Нет для тебя даже патрона. И ружье это я отдать не могу. Сама хотела просить: три... нет, четыре заряда! Хотя они сейчас на вес золота...

   С этими словами женщина вдруг коснулась волос на затылке. Вынув гребень, она позволила им рассыпаться по плечам и подошла ближе к охотнику. Дрогнувшие руки легли на грудь застывшего без движения парня.

  – Если уйдёшь ничего не оставив, то обречешь нас на верную гибель. Нечего нам больше тебе предложить...

   Она прижалась поближе, обняла, заглянула в лицо. За занавесью надсадно хрипел её муж. Затхлый воздух избы начал душить Серко ещё пуще. Худые руки вцепились в охотника, а губы нерешительно потянулись к лицу. Но парень к ней не прикоснулся. Так и стоял, глядя в глубину карих глаз без малейшей тени желания. Его рот приоткрылся, демонстрируя взгляду хозяйки заточенные в подземельях клыки. Увидев их, женщина вмиг отшатнулась. Её лицо исказилось от ужаса, будто она только что обнимала змею.

  – Ты... Ты не человек! Двоедушец! Навий выродок!

   Серко лишь грустно ей ухмыльнулся. На этом всё и должно было закончиться. Он шагнул в сторону двери, но тут женщина неожиданно опять вцепилась в одежду.

  – Прости! Прости меня, и помилуй! – горячо зашептала она. По впалым щекам покатились горячие слёзы. – Совсем обезумила я, ума лишилась! Перед смертью мне нечего выбирать! Лягу с тобой, только отдай нам еду! Не для себя молю – ради детей, чтобы жизнь им продлить! Дай хотя бы немного для них, хоть бы в милостыню!

   Серко ошарашенно обернулся, хотел оттолкнуть её прочь, но несчастная вцепилась в куртку с неожиданной силой. С блестящими от голода глазами, она продолжала быстро и горячо говорить, как будто сама догадалась о причине отказа.

  – Я стара для тебя? Стара? Тогда бери Иру! Она ещё не растратила свою красоту! Целыми днями лишь причитает о сгинувшем муже, какой с неё ещё толк?! Ребёнка заморила, безумье с ней навеки останется, до самой смерти! Бери её за руку и веди... только не в дом! Не в дом! Куда хочешь веди! Она ничего не почувствует!

   Серко вновь попытался вырваться от неё. Внутри прыгало сердце, голова закружилась от духоты, запаха крови и горечи трав. Сама душа сжалась от крика погибающей женщины.

  – Постой же! Постой! – упав на колени, обезумевшая мать зарыдала. Как последнее спасение она не отпускала ладони охотника.

  – Нечего мне больше тебе предложить! Отказавшись хотя бы жалкий кусок нам оставить, обрекаешь на гибель! Не хочу я смотреть, как дети мои умирают! Не хочу! Если желаешь... – она содрогнулась, но всё же сделала своё последнее предложение. – Если желаешь, приведу к тебе Лилю. Ей скоро четырнадцать Зим. Она славная, только от голода ростом не вышла и верит тебе, сама твою руку держала! Не пугай её только, она покорится...

   Внутри Серко что-то оборвалось, он больше не мог слушать этого. Вырвав руку из хватки погибающей матери, он словно ошпаренный выскочил прочь. Охотник бежал из избы, где в удушающем сумраке притаилась голодная смерть. Кинувшись вниз по крыльцу, он успел заметить ужас на лице маленькой Лили, да рассеянный взгляд её младшего брата. У колодца парень схватил полупустое ведро и махом вылил его себе на голову. От ледяной воды лёгкие сжались, а затем хватанули свежего воздуха. Дышать стало легче.

  – Тяжко пришлось? – Влада осторожно подошла к нему, с жалостью глядя на брата. – Отказывать – дело не из простых, особенно тем, кто знает жестокую цену отказа. Хотя, признаться по правде, ты задержался и я начала думать худое...

  – Да ты что! Ты что! Да я никогда! – задыхаясь начал отпираться охотник. Но Волчица лишь грустно ему улыбнулась.

  – В Яви не существует вещей, которым следует удивляться. Люди здесь не живут, а выживают. На последнем стоят и готовы творить даже то, о чём в мирный час не подумают. Я ведь знала, что за плату она тебе в доме предложит. Сразу всё поняла, как только ты за ней следом вошёл. И знала, что от такого мой брат точно откажется. Только вот, что сил хватит без еды их оставить – в том была не уверена.

   Серко посмотрел на сестру так, словно Влада была каким-то тёмным пророком. Она постоянно предсказывала любое зло в его жизни.

  – Мы должны отдать мясо, – прошептал он, сквозь стекающую с лица воду. – Без него они...

  – Нет, – отрезала Влада. В мгновение ока её взгляд был лишён доброты и стал холодным, как зимнее небо. – Ты всю жизнь любил слабость, но я тебе этого более не позволю! Не в нашем пути, не с долгом, который мы на себя возложили. Ты слабостью Волка губишь, а зверь он не добрый и клыки его с каждой глупой затеей ещё пуще сжимаются! Коли делать такое и злобу вовремя не выпускать, так белая ярость пожрёт тебя самого, как матерью чуть не овладела! Волк создан для битвы, он может самой Зиме вызов бросить, а ты его за шкирню, да на место?! Когда настанет страшный час, когда злоба прорвётся, ещё сам проклянёшь свою доброту! Заранее видела мать в тебе слабость, да не сумела её побоями выбить!

  – Ты добыла косулю, тебе и решать, – в рассерженном тоне Серко, зазвенели нотки металла. Он не желал уступать Владе в споре, где ценой была жизнь целой семьи. – Но не требую и не прошу, а предлагаю.

  – Что предлагаешь?

  – Договор. Если отдашь людям мясо, исполню всё, чего от меня только попросишь.

   На миг лицо Влады окаменело. Предложенная цена была слишком высокой, чтобы от такого отказываться.

  – Всё?.. Ради этих беспутных покойников? Что же с тобой деется, а Серко?! – она пыталась разгадать замысле брата, но не могла докопаться до сути. Внезапно её голос стал ледяным, он должен был понять, как высоко может встать цена договора.

  – А ежели попрошу тебя о таком, чего исполнять не захочешь? Ежели от моей просьбы вся душа твоя перевернётся? Скривишься, но сделаешь?

   Не сводя с сестры родных глаз, Серко качнул головой.

  – Всё равно исполню. Если помилуешь этих людей, то буду тебе вечно должен.

   Ничего не ответив, Влада развернулась и зашагала к Теплу Невегласи. Из рюкзака она уже доставала последнее, добытое для самого важного пути мясо...

  Глава 7

Огненное имя

   Он отдал четыре патрона от своего карабина в руки той отчаянной женщины. Влада была права: подаренное мясо спасёт умирающую семью ненадолго. Невегласи съедят его за пару недель, даже если будут растягивать. Ещё до первых морозов голод вернётся к ним с новой силой. Мать и двое детей проживут лишь чуть дольше, продержатся до первого снега, может быть первый месяц Зимы, но смерть всё равно не отстанет. Следующей весной к Звонкому Бору выходить не было смысла. Живых там не будет.

  – Вы поступили мудро, этим людям нужна была помощь. Спаси вас Господь, – поблагодарила охотников Вера, когда они вновь вошли в лес. Михаил попытался одёрнуть её, но крестианка не отступила. – Голодного накорми, страждущего напои, болящего посети – всё это было вами исполнено, хоть вы и язычники.

   От таких слов Влада только сильнее стиснула зубы.

  – Стоило ли их спасать? Хватит думать о других, крестианка. Тебе теперь с голоду пухнуть, сама будешь корешками да листвою питаться. Дорога длинная: чем-жить-то рассчитываешь?

  – Умеренность и пост ради дела благого мне давно стали привычны, – со смирением ответила Вера.

   Резко остановившись на месте, Влада задрожала от ярости. Глянув в глаза не ожидавшей такого преображения пленницы, она зарычала.

  – Радуешься, что спасли их?! Худых детей, да две тощие бабы?! А ведь ещё до Зимы, даже с нашим запасом одна из них сдохнет! Вопленицу кормить они точно не будут: зачем им её причитания? А сегодня к закату и последний мужик верно сгинет, только вот... – прервавшись, Навь стёрла с губ кровавую пену; с лютой жестокостью в волчьих глазах она продолжила отчеканивать каждое слово. – Только вот труп баба хоронить точно не будет. А зачем?! Он ей ещё пригодятся, ох пригодится, когда дети жрать захотят!

   Судорожно вздохнув, Вера отшатнулась от Нави, но запнулась о корень и упала на землю. Вук залаял, Михаил попытался заступиться за родную сестру, но Влада оттолкнула парня на маленького Егорку. Схватив Веру за волосы, она задрала лицо крестианки к себе и глядя прямо в ненавистную зелень глаз, закричала.

  – Что ты знаешь о Яви?! Что ты знаешь о том, как живут люди Долгими Зимами?! Сидючи в своей крестианской избе, да по старым заветам молясь – ничего ты не видела, ничего ты не знаешь! Представить не можешь, на что способны те, кого возлюбить ты слепо пытаешься! Не ведаешь, что творится в законопаченных избах, пока снег не сойдёт! По весне ты оттаявших детских трупов не видывала, возле общин самоубившихся девок не считывала, а они в одних тонких рубахах выскакивают на страшный мороз; от ужаса спасаются, что в семьях творится! И вы, твари поганые, Навь зовёте чудовищами? Нас то клеймите выродками?! А жизнь-то к одному всех ведёт – к смерти! – Серко увидел, что дело зашло дальше чем следовало. Он схватил Владу и оттащил её прочь от разрыдавшейся Веры. Но Волчица не успокаивалась; брыкаясь в крепких объятьях брата, она продолжала кричать. – И ты за них, Серко?! Предательство крови! Сколько раз мы за деревнями с тобой наблюдали?! Сколько видели?! Осенью закроет дверь благородный отец, а через одиннадцать месяцев не вошедшая в возраст дочь приплод от него в руках тащит! И все морды воротят и всем совестно, а сказать никто ничего не желает! Кто в Тепло их Зимою заглядывал?! Даже слыша крики о помощи, кто рискнёт по морозу пройтись, да в чужую дверь постучаться?! Ненавижу вас! Ненавижу оседлышей! Твари поганые, нож марать о вас жалко!

  – Мы не такие! В нашей общине никогда таких зверств не бывает! – крик Веры задохнулся в отчаянном плаче. – У нас никто над ближним своим не глумится, каждый по законам Божьим живёт – один за другого держится и помогает! Мы не такие!

   Влада побелела лицом, ярость подземной Волчицы разгорелась сильнее. Это был тот самый приступ, которого так опасался Серко. Он чувствовал, что может не справится с разбушевавшимся духом сестры. С злобной желчью она выплюнула в лицо крестинами новую порцию правды.

  – Четыре патрона мы той твари оставили – убийце вложили в руки оружие! Уже сегодня она может одну душу сгубить, а когда её страшные запасы иссякнут, начнёт решать: кого больше любит – сына своего или дочку? А знаешь, сына-то она любит больше! До последнего будет парня тянуть, а когда малец всё же сдохнет, оружие наведёт на себя! Сыто вы видать у себя в крестианской деревне живёте, раз о таких делах даже не слышали! "Пост ради благого дела", говоришь!? Лучше бы мы той бабе одну пулю оставили, чтобы сразу её себе в башку закатала и никого больше не мучала! Застрелилась бы, как твоя...

   Серко ударил не задумываясь и не дал Владе произнести последнего слова. Пощёчина и испуганный вздох прервали её безумную речь. Влада свалилась с ног и крепко сжала землю в побелевших от напряжения пальцах; из её груди вырвались сдавленные всхлипы. Несмотря на страх, Вера потянулась к Одинокой Волчице. Девушка видела боль, которая разрывала безумное сердце. Однако, Навь совсем не рыдала. Закинув остриженную голову так, что затрещало в хребте, Влада хрипло и надсадно рассмеялась пепельно-серому небу. Жутким был этот смех. Навь вложила в него все свои чувства: и горе, и ярость, и тяжесть терзавшего душу проклятия.