Текст книги "Записки недобитка"

Автор книги: Руслан Линьков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Национальные признаки советской власти

Я видел диктора в погонах. Реально, сидело в кадре это животное и вешало на телевизионную аудиторию по бумажке. Выражение лица трусливо-затравленное, словно застали его за чем-то очень непристойным, неприличным. Животное было завезено на советских танках в телецентр литовской столицы в январе 1991 года и несколько месяцев жило и кормилось прямо в студии. Под видом новостей оно читало прокламации оккупационных властей и всякие агитки. Мне понравилось, как это существо интерпретировало Обращение питерского парламента (Ленсовета) в поддержку независимости Балтии: «Ленсоветас антисоветсках истерикас, Ленсоветас антикоммунистас шабашис!»

Не отставало и Центральное телевидение Советского Союза. Промывала мозги остальному населению империи: «Сегодня в Вильнюсе были избиты наши корреспонденты. Их били по национальным признакам».

Жаль только, не уточнил товарищ Фесуненко (комментатор программы «Время» на ЦТ), по каким же все-таки «национальным признакам» били его коллег – по первичным или по вторичным?

Хунту на х…!

19 августа 1991 года

6 часов утра. Междугородный телефонный звонок. Голос из трубки: «Вас Иссык-Куль вызывает. Соединяю». Далее слышна речь взволнованной Сони Васильевой (петербургской журналистки, гостившей в тех краях с младшим сыном Митей):

– Русик, у нас тут объявили, что у вас там Горбачева свергли и на его место Янаева поставили. Все передачи по телеканалам отменены, балеты показывают…

Таким образом весть о ГКЧП достигла Петербурга.

– Маман, вставай, Горбачева сняли, готовь завтрак, в стране переворот!

– А чего так рано-то сняли? – недовольно ворчит мама и отправляется на кухню.

На основных телеканалах новостей еще никаких, радио крутит концерты классической музыки. Все разбуженные друзья недоумевают, им кажется это невероятным. Вместе с Маргаритой Доброхотовой из «Мемориала» и Эллой Поляковой (известной правозащитницей и создателем организации «Солдатские матери Санкт-Петербурга») делим между собой на три части список из четырехсот депутатов Ленсовета (первого демократического парламента Санкт-Петербурга) и начинаем экстренный обзвон городских законодателей, информируем их о происходящих событиях и предлагаем незамедлительно прибыть в Мариинский дворец. К тому моменту по питерскому ТВ уже читает указы ГКЧП командующий Ленинградским военнькм округом генерал Самсонов. Ему плохо даются склонения и спряжения. Диктор Ольга Березкина пытается исправить ситуацию, выхватывает из генеральских рук листки с указами путчистов и дочитывает их сама, особо акцентируя внимание публики на запрете каких-либо собрании, митингов и концертов со спектаклями. Товарищу Самсонову остается дополнить, что депутатам Ленсовета тоже не следует проводить свои заседания.

Трехцветных бело-сине-красных флагов в Петербурге в те стародавние времена было немного. И старейший из них находился в моем распоряжении. Взяв его с собой, выхожу на Московский проспект возле метро «Электросила» и пешком направляюсь в сторону центра, к офису движения «Демократическая Россия» на Измайловском проспекте. Навстречу, к аэропорту Пулково, на бешеной скорости несутся невиданные доселе, диковинные дорогие автомобили, пассажиры которых сочувственно машут мне руками, но предпочитают не присоединяться к сопротивлению наступающей хунте, а лететь отсюда как можно быстрее и желательно подальше. Мой развевающийся на ветру флаг дает им надежду на возможное возвращение, но слабую, незначительную.

В «ДемРоссии» народ еще отсутствует, зато типография напротив уже оцеплена милицией (как того потребовало ГКЧП). На Исаакиевской площади перед Мариинским дворцом (резиденцией Ленсовета) публика пока отсутствует. Древко с трехцветным флагом замечательно стыкуется с флагштоком над входом в парламент, и спешащим сюда людям сразу становится очевидно, что здесь и есть центр сопротивления гэкачепистам, что Ленсовет не сдается и будет бороться.

В 10 утра удалось собрать кворумное заседание президиума городского парламента. Спикер Александр Беляев еще в пути (государственный переворот застал его далеко на даче, в лесах Карельского перешейка). Поэтому открывает работу президиума председатель комиссии по экологии Игорь Артемьев. На трибуну взгромоздился адмирал Храмцов (командующий Ленинградским военным округом Самсонов назначил его членом местного государственного комитета чрезвычайного положения – ГКЧП, и делегировал в Мариинский дворец предупредить депутатов об их «незаконности»). Орденоносный адмирал зачитывает какой-то приказ и требует от присутствующих разойтись. Пока Храмцов увлеченно повелевал «от имени и по поручению», депутат Ленсовета Виталий Сколбеда уверенно приблизился к посланнику ГКЧП, хорошо поставленным голосом объявил его организатором государственного переворота и, заявив, что тот арестован, дач кулаком Храмцову по физиономии. Адмирал отлетел очень далеко. Пожалуй, это был решающий и сокрушительный удар по ГКЧП в Санкт-Петербурге. Храмцов бежал из Мариинского дворца и больше нигде не засвечивался в противоправных действиях путчистов, сказавшись тяжелобольным.

К тому часу старейший триколор Санкт-Петербурга перекочевал от входа в Ленсовет к открытому окну кабинета зампреда Ленгорисполкома Анатолия Чубайса. С подоконника офиса Анатолия Борисовича, уже перед многотысячной аудиторией собравшейся на Исаакиевской площади, выступают лидеры общественного мнения, бывшие диссиденты, журналисты, писатели, политики-демократы.

Со всего города к Ленсовету подтягиваются защитники демократии. Например, звонит директор Завода турбинных лопаток:

– Мы хотим вам помочь и защитить свободу. Что от нас требуется?

– Трудно так сразу ответить, вы же турбинные лопатки производите…

– Да, но у нас есть противогазы по линии ГО и ЧС…

– А сколько их?

– Тысячи две или три.

– Присылайте прямо к входу в Мариинский дворец.

– Хорошо. Ящики загрузим, и «шаланда» приедет через два или три часа.

Из кафе «Старая деревня» (расположенного на улице Савушкина) трое суток подряд возят еду на Исаакиевскую площадь и бесплатно кормят вкуснейшими блинами десятки тысяч людей. Народ сооружает баррикады на ближних и дальних подступах. Две пожилые дамы притаскивают из сквера на Конногвардейском бульваре скамейку и ставят ее поперек проезжей части, возле Исаакиевского собора. Они садятся на скамейку, кладут на нее радиоприемник с прямой трансляцией радио «Балтика» и «Открытый город», достают клубки с нитками, спицы и вяжут свитера для молодежи, которая живой стеной перекрывает те участки возле Ленсовета, что наиболее уязвимы при нападении гэкачепистов.

Ближе к полудню 19 августа Петербург облетает информация о политической позиции городской милиции и ее руководства – они поддерживают демократию и подкрепляют намерение защищать граждан от вторжения войск и государственного переворота делом. Три дня в истории Санкт-Петербурга милиция держит сторону народа, находится вместе с народом и защищает народ. Патрульно-постовые машины ездят по улицам и через громкоговорители зачитывают обращения к гражданам президента Ельцина, призывы Мстислава Ростроповича и Олега Басилашвили… Сотрудники ГАИ из Ленобласти дают свежую информацию о перемещении в сторону Петербурга войск и местах временной дислокации армейских подразделений. Начальник ГУВД Аркадий Крамарев входит в ленсоветовский штаб по противодействию государственному перевороту вместе с известными демократами Александром Щелкановым, Александром Беляевым и Мариной Салье.

Навстречу танкам и БМП ездят добровольцы с листовками, частники на машинах, рискуя своим имуществом и жизнью, подрезают колонны военной техники, общаются с солдатами и офицерами, многих из которых удается убедить в том, что нельзя исполнять преступные приказы. Отдельные командиры целыми подразделениями устраивают «итальянские забастовки» – обочины основных трасс, ведущих к Санкт-Петербургу из" Пскова (откуда двигалась Псковская дивизия ВДВ), завалены перевернувшейся и сломавшейся техникой. Блицкриг у гэкачепистов не получается. Марш-бросок окончательно прерван в ночь с 20 на 21 августа группой «наглецов» из Ленсовета, которые на машинах с мигалками, встретив колонну танков возле Гатчины, командуют старшему офицеру «повернуть r сторону поселка Сиверский и разместить подразделения на летном поле военного аэродрома». Посмотрев на милицейские машины с мерцающими разноцветными огнями, на представительных депутатов (некоторые из них – в военной или милицейской форме), командир колонны предпочитает подчиниться требованию законной власти и останавливает наступление. Психологическая атака удается, путч захлебывается под Петербургом.

Утром 21 августа путч окончательно подавлен, ГКЧП разогнано, а его кремлевские участники арестованы. Впереди колонны победивших и (в тот момент) свободных людей, которая приближается к Дворцовой площади, мы идем вместе с художником Кириллом Миллером и в руках держим изготовленный им транспарант «Хунту на х…!». А мои исторический флаг – символ демократической победы, к этому моменту уже кто-то украл…

Смольнинский поп-арт

«Я сейчас уйду, только заберу свою обувь из шкафа. Мне придется несколько раз спуститься к проходной, чтобы ее вынести, вы же уволили мою секретаршу и помощников не пустили…» – жалобно и просительно говорил секретарь Ленинградского обкома КПСС, когда в августе 1991 года, после поражения ГКЧП, демократы опечатывали его рабочий кабинет в Смольном.

На полках громадного шкафа в его офисе лежали пятьдесят коробок с новыми мужскими ботинками сорокового размера, производства совместного советско-немецкого предприятия «Ленвест». Лучше обуви в ту эпоху в СССР не было. Проведя быстрый арифметический подсчет ног и иных конечностей секретаря обкома КПСС, на которые при очень большом желании и с натяжкой надевались бы ботинки, участники процедуры опечатывания здания обкома КПСС пришли к выведу о необходимости истребования у бывшего обитателя кабинета документов, подтверждающих принадлежность обуви заявленному «владельцу» и наличие у товарища коммуниста по крайней мере еще сорока ножек. Ввиду отсутствия у секретаря обкома доказательств прав собственности на продукцию «Ленвеста» и из-за незначительного количества нижних лап комиссия демократично постановила: изъять всю новую обувку и отправить ее в магазин для реализации в свободной торговле Из гуманистических соображений с бывшего секретаря обкома ботинки снимать не стали.

Атмосфера Смольного такова, что и впоследствии разные виды товаров появлялись здесь во множестве. Бывший председатель демократического Ленсовета Александр Николаевич Беляев как-то стал очевидцем сцены в приемной губернатора Владимира Анатольевича Яковлева. Ганнее утро. Просторный зал для ожиданий аудиенций у первого лица Петербурга. Большой круглый стол в центре зала. Он весь заставлен шляпными коробками. Подле него сидит раскрасневшаяся директриса швейной фабрики, смахивает слезу платком.

– Что, кто-то умер? – участливо поинтересовался господин Беляев.

– Нет. Владимир Анатольевич хотел быть похожим на Лужкова… Нам заказали сто вариантов кепок разных фасонов. Мы их сегодня привезли. Долго мерили и… ни одна не подошла! – разрыдалась в голос директор фабрики.

Кому достались не устроившие градоначальника кепки, о том история умалчивает. Может быть, их каждый день тайно и торжественно возлагали на голову монументального Ленина возле главного входа в Смольный. Не исключено, что они достались стоглавой чиновничьей гидре из аппарата губернатора. Однако оба этих сюжета (с обувью и головными уборами) подводят к мысли о постоянном присутствии в Смольном тайных поклонников Энди Уорхола с его излюбленными повторами и множественностью каждого предмета.

Прокурор Веревкин и культурная инициатива имени П. И. Чайковского

Бывает, человеку одновременно везет и с должностью, и с фамилией. Разве что при сравнительном анализе достигнутых высот и умственных способностей исследователь откроет для себя картину вопиющей диспропорции, несоразмерности. Неактивная мыслительная деятельность с отмирающими мозговыми функциями, развитый пищеварительный тракт и разбухшая циррозная печень – картина, открывающаяся пытливому взору при изучении таких персонажей.

Мне искренне нравилось словосочетание «прокурор города Ленинграда Веревкин». Бот уж истинный был законоблюститель. Следовал строго «букве» закона и был пропитан его «духом». В начале 90-х годов XX века он был символом правопорядка на невских берегах. И не только символом, но и активным борцом против недругов «социалистической законности». Выявлял их и разоблачал.

Почему-то более всего его беспокоили геи. На заседании Президиума Ленсовета (городского парламента Санкт-Петербурга) рассматривался вопрос о регистрации первой в истории СССР организации, в пели и задачи которой входила борьба за права геев и лесбиянок (в Белом зале наблюдался аншлаг;. Полное название выглядело так: «Фонд защиты сексуальных меньшинств и культурной инициативы имени Петра Ильича Чайковского». Автором идеи создания структуры выступила известный культуролог Ольга Жук – маленькая хрупкая девушка с вечной сигаретой в мундштуке и сиплым голосом.

Во вступительном слове, адресованном депутатам Ленсовета, прокурор города Веревкин напомнил, что в РСФСР действует 121-я статья Уголовного кодекса, предусматривающая тюремное наказание за мужеложство. Затем он указательным пальцем ткнул в сторону Ольги Жук и безапелляционно вопросил:

– Вы знаете, чем в этом фонде занимается Ольга Жук?

Зал замер в ожидании чудовищного откровения прокурора. Госпожа Жук громко потребовала выражаться яснее.

– Она, она нарушает 121-ю статью УК РСФСР! – выпалил товарищ Веревкин.

– Это как же я ее нарушаю? – настаивала на более конкретной формулировке председатель Фонда имени Петра Ильича Чайковского.

– Вы!.. Да вы!.. Вы занимаетесь… э… мужеложством! – поставил точку Веревкин.

(В зале дикий смех, аплодисменты.)

По результатам голосования Президиума Ленсовета общественная организация «Фонд культурной инициативы и зашиты сексуальных меньшинств имени Петра Ильича Чайковского» зарегистрирована.

Тонкая простынь лозунга

В году эдак 1997-м, зимним поздним вечером позвонила мне домой одна хорошая дама, которая возвращалась из Москвы на «Красной стреле». Поздоровалась со мной вежливо и говорит: «А вы знаете, что со мной в одном вагоне, в соседнем купе, едет в Санкт-Петербург генерал Макашев? Не хотели бы вы там организовать ему встречу с пикетом?» Надо сказать, что мысль устроить шумную акцию мне и самому в голову нагрянула, как только я услышал фамилию генерала-штурмовика. Спрашиваю у знакомой номер вагона, уточняю время прибытия поезда и кладу трубку. Через пару минут начинаю названивать всем друзьям и знакомым, чтобы пригласить ик любезно к 08.25 на четвертую платформу Московского вокзала. Согласилась составить мне компанию только Виктория Михайловна Уздина.

Уже глубокой ночью я отрыл в бельевом шкафу белую тонкую простыню, положил ее на паркетный пол и красной краскопультой написал: «Фашист Макашов, вон из Питера!» Со спокойной совестью лег спать. Утром вскочил, когда еще было темно. Свет в квартире не включал, чтобы не разбудить дорогую маму. Оделся, собрался, свернул высохший транспарант и помчался на Московский вокзал. С Викторией Михайловной мы повстречались прямо у «генеральского» 6-го вагона, где и развернули свой лозунг. Макашов вывалился из «Стрелы» злобный, невыспавшийся и матерящийся во все стороны. Его встречала тетка с баяном и пара ряженых казаков-скоморохов. Посмотрев в нашу сторону, он сплюнул и заявил, что таких расстреливать следует. Отвернулся и отвалил.

Добравшись до редакции (я работал тогда в газетке), обнаружил на столе записку от кол пег, которые сообщали, что моего звонка срочно ждет дома мама. Звоню. А она спрашивает:

– К нам что, домой этот подонок Макашов собирается?

– Нет, – отвечаю.

– Тогда почему у тебя в комнате на всем полу по паркету красной краской написано: «Фашист Макашов, вон из Питера!»? – недоумевает мама.

Не нахожу других слов, кроме как ответить вопросом на вопрос:

– А ты что, против этого текста?

– Да нет, просто странно…

О светлой голове

Поклонники Григория Алексеевича Явлинского в начале 90-х годов XX века вывешивали его не самый удачный портрет в холле Ленсовета. С розовой бумаги на пробегающих мимо депутатов и журналистов смотрел лохматый мужчина с локонами трехдневной выдержки после душа. Надпись рядом с портретом гласила: «России нужны светлые головы!»

Оппоненты «Яблока» зеленым фломастером зачеркнули слово «светлые» и написали «чистые». Через час апологеты Григория Алексеевича синим фломастером перечеркнули «чистые» и вновь вывели «светлые». К вечеру неизвестные вандалы опять поставили жирный черный крест поверх «светлые» и начертали «мытые».

Более грубо Григория Алексеевича никто никогда не оскорблял и не называл его как-нибудь под лицом. Питерская интеллигенция всегда отличалась терпимостью.

Научный скандал

Кандидат исторических наук и одновременно супруга знаменитого профессора в интервью крупному еженедельнику поделилась тайнами совместной жизни с известным человеком. О любимых фильмах, о театральных постановках, о поездках за город, о прогулках по набережным и особенностях семейной кухни, – всё рассказала. Рефреном беседы было постоянное подчеркивание семейной идиллии, бесконфликтности. Под конец разговора даже журналист, устав от такого единодушия и единомыслия, задал вопрос:

– И что, за все годы совместной жизни вы с ним совсем ни разу не поругались?

– Вы представляете, ни разу! – продолжала настаивать на своей версии дама. – Хотя, нет, постойте. Бывает, скандалим до хрипоты, почти до драки, когда смотрим программу «Поле чудес»…

Этими словами интервью и было завершено, что предоставило фантазии возможность вообразить, как сидят, прильнув к телеэкрану, профессор юриспруденции с доцентом истории и пытаются найти ответ на вопрос: «Какой грызун имеет большие уши, мощные лапы и линяет два раза в год, меняя окраску меха? Слово состоит из 6 букв». Профессор кричит «Кролик!» и бьет жену по голове увесистым томом комментариев к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации. А доцент, проглатывая обиду, орет «Зайчик!» и хлещет по лицу мужа памятной медалью в честь декабристов. Ученые, они такие.

Допинг-контроль

Девушку одного известного в Питере журналиста многие его коллеги за глаза называли «допинг-контролем». Она усердно следила за тем, где, когда, с кем и какой временной промежуток находится ее супруг, что он ест, сколько и чего пьет. Бывало, встретит она своего благоверного в темных кулуарах Лениздата и давай принюхиваться, в зрачки ему заглядывать, не слишком ли сужены или, наоборот, расширены.

Вспомнил я о «допинг-контроле» как-то раз в Кремле. В начале 90-х годов Съезд народных депутатов РСФСР в тысячный раз пытался выразить свое недоверие президенту Борису Ельцину. Главу государства депутаты внезапно вызвали «на ковер». Президент приехал быстро, но был несколько взъерошен. Обычно ухоженная прическа на голове главы государства на сей раз совсем отсутствовала, а на ее месте была длинная челка, закрывающая один президентский глаз.

«Он пьян! – донеслось со стороны депутатов-коммунистов. – Его надо немедленно освидетельствовать!»

Борис Николаевич дал весьма жесткий отпор законодателям-оппозиционерам и вышел в фойе к прессе. Журналистов же интересовал один весьма щекотливый вопрос, который и задал господину Ельцину корреспондент газеты «Куранты»:

– Борис Николаевич, у парламентариев-коммунистов возникло сомнение в том, что вы адекватны и ясно воспринимаете действительность… Они заявляют, что вы… нетрезвы. Как вы это прокомментируете?

Борис Ельцин развернулся в мою сторону и, набрав воздуха, дыхнул мне в лицо:

– Пахнет? – спросил президент.

– Нет, – ответил я.

По прошествии времени готов и сейчас утверждать, что от Бориса Николаевича не пахло. Просто на теннисном корте в тот вечер отсутствовал парикмахер.

Народный концерн попа Сарочкина

Пришло время поведать о творчестве г-на Сарочкина, настоятеля Князь-Владимирского ордена Ленина собора, который расположен на Петроградской стороне Санкт-Петербурга.

В начале 90-х годов питерский бизнесмен Александр Р. учредил компанию «Народный концерн». Пытался торговать косметикой, ресторировал, выпускал и продавал акции, взращивал пирамиду. Фиаско преследовали его во всем, хотя человеком он был не самым плохим и неглупым. Желание быстро и радикально заработать привело его в Санкт-Петербургскую духовную академию и семинарию, к отцу Сарочкину – многоопытному ректору со связями, амбициями и коммерческой жилкой. Батюшке весьма понравилось название «Народный концерн», и он предложил Александру Р. реализовать долго вынашиваемый священником проект.

В основание этого бизнеса господин Сарочкин положил граждан, пожилых горожан. Причем положил – это не фигура речи, а суть деятельности совместного предприятия. Оказывается, некоторые батюшки всю жизнь мечтали извлекать прибыль из смерти окружающих людей. Поняв, что на вульгарных церковных отпеваниях практически ничего не заработаешь, они придумали выпуск и продажу похоронных сертификатов, которые рекламировались вместе с акциями «МММ» по всем питерским телеканалам. Счастливым покупателям этих ценных бумаг были обещаны достойные похороны и могильный крестик, и все это лишь за три тысячи рублей.

Перед офисом «Народного концерна» выстроились километровые очереди из старичков и скупых родственников, которые мечтали значительно сэкономить на прощании с близкими им людьми. Некоторые покупали сертификаты «на всю семью». Предприятие оказалось в явной прибыли, о чем свидетельствовало возрастающее количество рекламы в СМИ. В эфирах телекомпаний появлялись и Александр Р. и г-н Сарочкин, которые пасторскими голосами вещали о богоугодности и социальной значимости сертификатов. На эту агитацию поддались даже некоторые депутаты Ленсовета, прикупившие гробовых акций.

Крах наступил внезапно, когда его не ждали. В один прекрасный день старики стали актавно отправляться к Богу. Родственники усопших начали требовать «достойных похорон», что явно расходилось с планами батюшки и его партнера Александра Р.

Лавочка закрылась в тот лень, когда в офис «Народного концерна» на Моховой улице явилась дородная женщина с большим свернутым ковром (или паласом). Водрузив ношу на стол секретарши гендиректора и положив сверху сертификат, лама сказала: «Вот вам, хороните!» Обморок секретарши длился недолго, как и дальнейшая работа всей фирмы. Старушка в коврике была единственной, кого «Народный концерн» таки «достойно захоронил». От остальных удалось отбояриться (владельцы сертификатов не выполняли каких-либо условий соглашения с «Народным концерном») и сбежать.

Через несколько месяцев г-н Сарочкин перевелся из академии и семинарии в настоятели Князь-Владимирского ордена Ленина собора (награда выдана церкви за непрерывную работу в годы блокады). Ну а Александр Р. был 10 лет «в бегах» и только по истечении сроков давности объявился в Санкт-Петербурге.