Текст книги "Записки недобитка"

Автор книги: Руслан Линьков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Записки недобитка: [сборник политических эссе]
Руслан Линьков

АРТ-ДЕКО

Эта книга – литературное арт-деко. Она продукт смешения стилей и социально-технологических новаций конца двадцатого – начала двадцать первого века и сочетает в себе обзор политического неоклассицизма российской имперскости и аморфных форм демократической эклектики, грациозности и игривости либерализма, монументальной помпезности национал-патриотизма и элегантной традиционности аристократического консерватизма. Ее стиль вобрал в себя стремление к новаторству модерна с отрицанием аскетизма. Он сознательно ориентирован на роскошь совокупности экзотических форм текста и примитивной поэзии с кубизмом портретных композиций, изображающих основных героев. Яркие, смелые и в то же время исключительно подобранные цветовые гаммы, прямые и ломаные линии, определенная четкость и графичность отдельных рассказов и сюжетов производят впечатление суммы компонентов, в которой ценитель изящного всегда отыщет слоновую кость, черное – эбеновое дерево, перламутр, бриллианты, шагреневую кожу и даже искусственные шкурки ящериц. Иными способами, не уходя в художественную гиперболизацию или научно-примитивистскую фантастику, сложно было бы воссоздать и воспроизвести всю прелесть пережитого и происходящего

HOT BOOK

Издатель пошел нынче неразборчивый. Предлагает написать книгу кому ни попадя. Например, мне. А откуда ему известно, что перед ним не графоман, в глубине души затаивший план по уничтожению слов путем их употребления не к месту и без всякой надобности? Представляется сомнительным, чтобы издатель вот так запросто распознавал в первом встречном талантливого автора. Посему в литературных достоинствах этого произведения надлежит усомниться, бегло прочтя уже первые его строки. Или нет, посмотрев на фамилию автора. Правда, я на месте читателя вообще судил бы по обложке. Если на ней нет голой бабы или детородных органов кашалота, с помощью которых слон из питерского зоопарка сдувает с себя клубы пыли, такую книгу пусть читают автор, корректор и владелец издательства сами, втроем, друг другу, интонируя каждый знак препинания.

Поставив точку в предыдущем предложении, живо себе представил комнату, драпированную сукном благородного темно-зеленого цвета. На стенах портреты великих. Они одобрительно смотрят на фигуры трех пожилых мужчин, сидящих в креслах подле камина, – членов высокой комиссии по чистоте литературного наследия. В функции этих уважаемых людей входит утилизация печатного мусора. На полу перед сановными авторитетами лежат свежеупакованные новинки прозы и поэзии, отобранные специально для ликвидации через сожжение. Михаил Евграфович. Федор Михайлович и Лев Николаевич поочередно запускают руки в разные пачки, вытаскивают из них творения современных авторов и бросают их в топку камина… А Лев Николаевич, как председатель комиссии, наделен еще обязанностями контрольного ворошения золы кочергою. Ранее литературных гуру с правом решающего голоса и исполнения наказания было четыре, но Николая Васильевича вывели из их числа за безответственное и расточительное отношение к особо ценным памятникам письменного творчества (сжег что-то лишнее).

Так вот, оставшаяся троица полномочных мэтров поздним петербургским вечером вершила публичную гражданскую казнь графоманов дня. Первым делом они предавали огню новинки от книгоиздателей, а потом приглашали в залу на аудиенцию авторов поделок и ломали над их головами шарикоьые ручки. Некоторых били компьютерной клавиатурой по черепу с силой, лишавшей подвергавшегося экзекуции не только разума, но и способности слагать буквы в слова, слова в предложения, предложения в абзацы и т. д. К столь жестокой мере классики начали прибегать после того, как выяснилось, что многие нынешние писатели разумом не были наделены с детства, а буквы подбирать научились, делая это с помощью специальной программы «Hot book». Мне так и не удалось освоить столь трудно постижимую технологию, тем более печально было наблюдать стопку книжек с моей фамилией на обложке среди тех, что нашим гениям предстояло уничтожить в первую очередь. Еще тревожнее казалось томительное ожидание встречи с мастерами художественного слова. Ничего хорошего она не сулила.

Пребывая в состоянии перманентного самоуничижения и одолеваемый предчувствием собственного провала на поприще, где прежде уже оглушительно рухнули амбиции сотен, тысяч бездарей, невзирая на неизбежность серьезных репутационных издержек, поразмыслив о вреде, который я могу принести себе, отказавшись от написания книги и тихого сидения перед монитором электронной вычислительной машины, я подвел себя к следующей мысли: пусть стыдно из-за этой книги будет не мне, а издателю, разбудившему сей вулкан словоизвержения.

ЗАПИСКИ НЕДОБИТКА

Начинать книжку лучше всего с конца. Она могла не увидеть свет, если бы 1 апреля 2007 года, в 5 часов утра, автора зарезали неизвестные негодяи прямо возле его собственного дома. Ей не грозило бы появиться, если бы увенчались успехом разбойное нападение прохладной питерской осенью 2003 года и удар в темной подворотне на Гороховой улице бутылкой по голове весной того же 2003-го. Сомневаюсь, что кто-либо держал бы ее в руках после более серьезного столкновения мотоцикла с грузовиком в апреле 1999 года. Не пылилась бы она на полках книжных магазинов, погибни ее создатель в результате покушения и двух огнестрельных ранении в голову в ноябре 1998-го. И уж тем более не суждено было бы ей подвергнуться нападкам и придирчивому чтению критиков, коли застрелили бы автора во время осады московского Белого дома в октябре 1993-го или у Вильнюсской телебашни в январе 1991-го. Но не случись со мной множества событий, писать было бы совсем не о чем и никакой литературы не появилось бы вовсе.

Каждый день из разных источников – уст, мест и звукоиздающих предметов, слышен вопрос «доброжелателей»: «Почему же его еще не добили?» Попробую ответить, сохраняя определенное чувство юмора: по той причине, что жизнь «спрашивальщиков» потеряет всякий смысл и станет неинтересной, исчезни из их скучной, однообразной повседневности объект страсти и приложения культивируемой ими ненависти, коим Господь наградил их в моем лице.

Все мои Ленины

Любимого Ленина демонтировали первым. Он стоял подле парадного входа в питерский ДК пищевиков и убеждал тогдашних общепитовских работников, которые иногда тянулись к культуре, в свой храм отдыха, в том, что не зря они пекут пирожки с капустой и варят в масле беляши. Вождь мирового пролетариата выглядел весьма откормленно и диспропорционально. Миниатюрная го нова лидера большевиков снизу, от основания постамента, совсем не обнаруживалась. Это было сплошное тело с мощным сальным животом по его окружности. Ленинское брюхо с пышными ягодицами шириной не уступало высоте монумента. И вверх и в стороны он был равно громоздким и служил доказательством теоремы Пифагора: пифагоровы штаны во все стороны равны – два на два метра. Ленсовет (первый демократический парламент Петербурга), победивший в 1991 году гэкачепистов, принял решение о демонтаже сытого основателя ВКП(б). Очень скоро Ильича сдернули тросом, а за ним пала и цитадель культуры советского общепита – ДК пищевиков. Здание катастрофически разрушалось его же собственниками, затем случился пожар, и на долгие годы руины очага культуры оставались отхожим местом для бомжей и собак.

С другими Лениными тоже довелось познакомиться в конце 80-х годов XX века (практически в детстве) лично. У Варшавского вокзала занимал много места полый десятиметровый истукан с протянутой рукой и недобрым оскалом. Таким на улицах не подают. Но он громко звучал. Банка с краской разбивалась об него с таким грохотом, что просыпались жильцы дальних юго-западных окраин Петербурга. Колокольное прошлое церковного железа, использованного для отливки монумента, напоминало о себе.

На Ленине с броневика у Финляндского вокзала партия и советское правительство не сэкономили. Он не гремел в момент соприкосновения с летящими к нему предметами, и это позволяло незаметно для ночных прохожих вывести на пьедестале какое-нибудь недлинное идиоматическое выражение.

На Большом проспекте Васильевского острова уживались сразу два приятеля. Гулко воспринимающий разбивающиеся тупые предметы с краской (у здания районной администрации) и карликовый (в натуральную ленинскую величину) – за оградкой «Первой истребительной больницы». Маленький был особенно дорог и ценен. В морозные дни он бывал красиво облеплен сырыми куриными яйцами (мгновенно замерзавшими на свежем «минусовом» воздухе), а яркие масляные краски не высыхали сразу. Администрация медучреждения распоряжалась «отмыть», «очистить». Но всем этим невозможно заниматься на двадцатиградусном морозе. Сердобольные санитарки укутывали Ильича больничными клетчатыми одеялами; заматывая вождю вместе с телом и голову. Чтобы ветер не сдувал убранство, они перевязывали шею главного большевика веревками. Проезжавшие мимо в служебных машинах большие начальники негодовали при виде «греющегося» Ленина, требовали снять с него «одежды». Послушные медработники удаляли постельные принадлежности с истукана, и он красовался с клочьями разноцветной одеяльной шерсти, примерзшей к его туловищу и голове.

Любить и знать свой город, его историю, скульптурное наследие и убранство – первейший долг каждого истинного петербуржца. В детстве (еще при советской власти), исследуя монументальное наследие эпох зачаточного, недоразвитого и половозрелого социализма, мне удалось пройти с экскурсиями почти по ста десяти ленинским адресам, воздав должное товарищу Ульянову.

Как евреи Кирилла с Мефодием использовали…

Среди прочих развлечений беседы с торговцами насьональ-патриотической прессы – та еще забава. Но борьба против фашистов не подразумевает выходных и проходных. Сколько раз увидишь нациста, столько раз и продемонстрируй свое пренебрежение к его деятельности, идеологии и персоне.

На Невском проспекте у Гостиного Двора существовал ранее забор, прозванный в народе «стеной плача». На нем активисты различной направленности вешали свои дацзыбао. Примечательным фактом являлась абсолютная безграмотность авторов самых отъявленных урапатриотическпх, русофильских тексгов. Подойдешь, бывало, к таким, укажешь авторам на «опечатки», а они тебя в знак благодарности жидом назовут и предложат «убраться в свой Израиль, грамотному такому».

Как-то раз я решил ответить ярчайшему представителю насьональ-патриотов:

– Ах, ну да, конечно. Какие ошибки? Русский народ всегда жил преданиями, былинами, устной речью. Из уст в уста передавал сказания. Но коварные и хитрые сионисты подослали к нему своих наймитов Кирилла и Мефодия, которые навязали русским людям письменность, алфавит, проклятый синтаксис с махровой пунктуацией…

Насьональ-патриот изумленно посмотрел на меня и произнес:

– И точно… Вот же сволочи!

С другим распространителем (на сей раз коммунистической прессы) случайно столкнулись в трамвае. Мимоходом я рекомендовал «товарищу» доплатить за провоз партийного багажа, а в ответ услышал то, чего от большевистского агитатора никак не ожидал:

– Да брось ты, мы же сейчас не на работе…

Вот так. Оказывается, это только мои принципы и убеждения все кормы КЗОТа нарушают.

Кровь за свободу Литвы

12 января 1991 года я получил по физиономии. Хорошо меня стукнули, кровищи было море, и выглядел я весьма отвратно. Одно успокаивало за правое дело пострадал. А произошло следующее:

Советские войска захватили в Вильнюсе телецентр, телебашню и предприняли попытку пробраться в литовский парламент. Равнодушно смотреть на происходящие события мешали воспитание и убеждения Поэтому, с группой друзей взяв в руки флаг Литовской Республики, я пришел на Невский проспект, к станции метро «Гостиный двор», и развернулся там антивоенным пикетом. Петербуржцы нас поддерживали, сигналили из проезжающих мимо машин, подходили и брали листовки, делились свежей информацией, беседовали с нами на разные политические темы.

Драматической развязки мы не предполагали. Вдруг из метро вынырнул крупный усатый мужик с перекошенной от злобы физиономией, которую в ту пору мог опознать любой питерский антифашист. Это был национал-патриот Юрий Рейверов (позднее он числился помощником депутата Государственной Думы от нациствующей части фракции «Родина»). Окинув нас злобным взором, он решительно направился ко мне и выпалил такие слова: «Ну что, жидовская морда, сейчас мы ваших в Литве замочим, а потом и здесь возьмемся!» Мне так не понравилось его высказывание, что я, не задумываясь о возможном развитии событии, без запинки ему ответил: «А ты сам-то на себя в зеркало смотрел? Ты же чемпион породы! На любой собачьей выставке возьмешь первое место по экстерьеру!» Не успел я насладиться прелестью мною произнесенного, как кулак Рейверова въехал мне в лицо, разбив его до крови. Мои ответный удар отшвырнул Рейверова на пару метров, но дальше супостата я уже не наблюдал, ибо кровь залила глаза. На помощь пришел коллега-демократ и депутат Ленсовета Виталий Скойбеда, который обработал антисемита так, что мне уже было не обидно ради такого и самому пострадать. Виталий сражался с Рейверовым, как если бы перед ним оказались все оккупационные советские войска вместе взятые. В итоге мы победили. И первая кровь, пролитая в Петербурге за свободу Литвы, была не напрасной. Поздравляю дорогих литовских друзей с их независимостью. И скорблю по жертвам советской агрессии.

Портретное

Восхитительно смотрелся пожар в питерском пожарном училище. Глаз не отвести. Языки пламени, искры, струи воды, маленькие люди в касках… Глядишь и понимаешь, что сам сделать что-либо бессилен. Результат независим от желаний стороннего смотрителя. Иной случай: портрет на стене рабочего кабинета, книги на полочке, настольные украшения и наградные цацки – активное действие здесь позволительно, поощрительно и эффективно. Любой замшелый и политически окрашенный офис можно преобразить едким замечанием или прямым действием.

В конце 80-х годов XX века в исполкоме Ленсовета карьерные советские чиновники решали важные государственные задачи по недопущению падения коммунистического режима и сохранению руководящей и направляющей роли КПСС. Запрещали демократические митинги, оказывали давление на подведомственные им СМИ (а СМИ тогда все были подведомственны компартии) и т. п. И хоть на дворе уже стояла вторая половина эпохи «перестройки и гласности», в умах, кабинетах и методах функционеров не менялось ничего. Кое-где еще обнаруживались рудименты прошлого в виде полного собрания сочинении Леонида Ильича Брежнева, а портреты Владимира Ильича Ленина по их количеству достигали сотен в каждом ведомстве. Это был самый вешаемый персонаж.

Александр Дмитриевич Б. ведал в Ленгорисполкоме разгонами уличных акций антикоммунистической оппозиции. В 1989 году в его кабинете оказался первый «гонец демократии» с уведомлением о грядущем митинге. Посланник, указав рукой на томик «Малой земли», пошутил, что «ветры перемен не коснулись этого стеллажа». Перестроечный вихрь за ночь сдул всю макулатуру прошлых годов с рабочего места Александра Дмитриевича. На следующий день представитель демократических сил констатировал открытость этого пространства свежему реформаторскому воздуху.

Годом позднее в Ленсовет пришли новые депутаты, те, кого так долго и упорно запрещали Александры Дмитриевичи и обком КПСС. Власть вроде бы сменилась, но антураж и стилистика остались старыми. Всюду со стен лукаво прищуривались Ильичи. Новым законодателям было некогда заняться декоммунизацией окружающей их среды. Поэтому пришлось брать инициативу на себя Вместе с коллегой Светланой Гаврилиной мы вооружились высокой стремянкой (потолки во дворце достигали 5–7 метров) и с деловитым видом пошли собирать портретный урожаи. Открывали двери депутатских офисов и без лишних разговоров приставляли лестницу к изображению вождя пролетариата. Депутаты реагировали на это как на что-то должное, нас принимали за специальную комиссию по чистке дворцовых интерьеров и восстановлению исторической справедливости.

Иногда приходилось трудно. Особенно с огромными полотнами. В кабинете председателя Ленгорисполкома (тогдашнего мэра города; Александра Щелканова Ленин весил половину центнера и при падении с трехметровой высоты чуть не зашиб Светлану Гаврилину. Благодаря нашей активной жизненной позиции в первые дни своего существования демократический Ленсовет лишился почти сотни изображении товарища Ульянова, Из всего ленинского многообразия в Мариинском дворце осталась одна увесистая рама размером 3x5 метров, на холсте Ильич был написан на фоне бушующей Невы с развевающимися вокруг лысины волосами. Она занимала пятьдесят процентов стены над креслом председателя Ленсовета Анатолия Собчака. Для ее перемещения требовалась грубая физическая сила. Если бы мы ее уронили, то она непременно проломила бы пол и провалилась на первый этаж, в кабинет зампреда Ленгорисполкома Анатолия Чубайса (вот бы он удивился). Из-за нашей физической немощности и жалости по отношению к Чубайсу товарищ Ленин нависал над Анатолием Собчаком еще пару лет, ожидая высочайшего указа о демонтаже.

Генеральский недуг

Генерал Геннадий Вощинкин лежал на больничном одре. Ему до смерти не хотелось расставаться с должностью начальника ленинградской милиции. Он нежно любил свою работу. Перед глазами генерала мелькали воспоминания о былых разгонах демократических митингов, об отчетах полковника Резинкина с цифрами задержанных и посаженных диссидентов, об автомобиле с мигалкой и вечерних посиделках с такими же, как и он, генералами…

Но проклятые депутаты демократического Ленсовета досаждали, мешали ему жить и править, точнее, справлять свои обязанности на рабочем месте. То ленсоветовцы признают его деятельность неудовлетворительной, то обратятся к министру в Москву с требованием отстранить Вощинкина от занимаемой должности… А ему от того одни страдания и переживания, мигрени и вынужденное затворничество под прикрытием больничных листов (чтобы в хвори сохранять блага и привилегии). И даже в муках и печалях госпитальных начальник ГУВД не находил покоя. Как-то поздним вечером в его уютную келью в реанимационном отделении спецклиники МВД СССР проникли двое. Одного генерал правильно опознал как депутата Ленсовета Паламарчука, второго принял за депутата Виталия Скойбеду (в этом он, правда, ошибся малость). Пришельцы поинтересовались температурой «больного», не устал ли он от беготни по тренажерной дорожке у окна, не утомился ли от созерцания бутылки «горькой» на столе и сожительства с нею? Неприятная была встреча у генерала и, главное, неожиданная, неподготовленная. Ведь утром Ленсовет опять должен был его персональным делом заниматься.

Из всего многочисленного депутатского корпуса на защиту генерала Вощинкина встал только врач-патологоанатом, председатель исполкома Единой партии женщин (ЕПЖ) Алексей Николаевич Мусаков. Он со знанием дела рассказал о смертельно опасных диагнозах начальника милиции и возмутился вероломством коллег Паламарчука и Скойбеды (господин Скойбеда весьма удивился, что его могли перепутать с «проведывавшим» генерала журналистом). Мнение доктора для мертвых произвело на живых парламентариев меньшее впечатление, чем отчет коллеги Паламарчука и статья об истинном состоянии здоровья товарища Вощинина. Депутаты большинством голосов потребовали от министра внутренних дел окончательно решить кадровый вопрос в городской милиции и реформировать ее.

Верные товарищу Вощинкину милицейские генералы тоже сопротивлялись, как умели. Каждый день они проживали словно последний и потому, как правило, забывали о том, что творили и говорили накануне. У гром следующего дня заместитель начальника Главного управления внутренних дел по Ленинграду и Ленобласти генерал Александр Ми-хай тов не стал ждать, когда волшебные чары водки перестанут действовать на его немолодой организм, и в 10.00 по московскому времени позвонил по телефону заместителю председателя Ленсовета Игорю Кучеренко. Из того, что от членоразделилось в речи генерала Михайлова, господин Кучеренко услышал обещание вывести на улицу 15 тысяч милиционеров и блокировать работу Ленсовета. В 12 часов из следующего звонка. Александра Михайлова господину Кучеренко удалось разобрать только: «Выведу, б…дь, 25 тысяч милиционеров и всех вас там на х…».

Ситуация становилась опасной. Еще немного, и генерал в своих угрозах наказать депутатов утроил бы весь личный состав ГУВД. Чтобы не попустительствовать генеральским «болезням» и не усугублять их, пришлось ленсоветевцам экстренными телеграммами и звонками в Москву открыть руководству МВД глаза на истинный диагноз первых лиц городской милиции. Вечером в Петербурге появился новый начальник Главного управления внутренних дел.