Текст книги "Записки недобитка"

Автор книги: Руслан Линьков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Место жительства для обыска

Действие первое

8 часов утра, март 1998 года. Уже час непрерывно звенит, разрываясь, телефон. Между собой борются два желания: не брать трубку вообще, ибо не фиг трезвонить в столь ранний час, или грубо ответить абоненту на противоположном конце провода. Побеждает второе. Снимаю трубку.

– Спишь? – слышу знакомый голос моего любимого режиссера Любочки Амроминой.

– Да, сплю.

– A у меня, по твоему месту жительства, делают обыск! – несколько раздраженно сообщает Любочка.

– Кто?

– Генпрокуратура и чекисты.

– Как интересно…

– Тебе интересно, а мне нет. Они уже все тут перерыли и обещают меня посадить…

– А по какому поводу «по моему месту жительства» у вас делают обыск?

– По делу Собчака. Ищут какие-то документы о коррупции…

– Странно, а какое я, журналист, имею к нему отношение? Мы с Собчаком конфликтовали, когда он был мэром…

– Не знаю.

– Спасибо, Любочка, за звонок. Теперь буду ждать обыскивающих у себя дома.

8 часов 30 минут. Звонок от знакомой Ольги.

– Ты мне можешь объяснить, почему ко мне в квартиру с семи утра ломятся какие-то подозрительные люди с ордером из Генпрокуратуры на обыск «по твоему месту жительства»? – интересуется Ольга.

– Вторая будете, – успокаиваю ее, – уже у Любочки обыск производят.

– Ага, успокоил. Я их не пущу. Пусть под дверью стоят.

14 часов. По моему настоящему месту жительства, указанному во всех документах, в том числе и в паспорте, никто из генпрокурорских не приходит. Звоню Любочке. Отвечает ее соседка и ближайшая подруга Ирина Давыдовна.

– Обыск еще идет, а Любы yate нет дома.

– Как это?

– А из Москвы ей позвонила Галина Васильевна Старовойтова и посоветовала одеться и уйти куда-нибудь гулять. Если во время обыска кто-либо из находящихся в помещении лиц уходит, то все действия обыскивающих становятся автоматически незаконными.

– И она ушла?

– Да. Галина Васильевна еще раз позже звонила и сетовала, что Любочка шляпку не надела, чтобы ее не узнали.

– С конспирацией у нас всегда было плохо… – завершаю беседу.

15 часов. В квартиру звонят. Представляются Генеральной прокуратурой. Кричат, что есть ордер на обыск. Грозятся срезать дверь, если им не откроют. Отворяю. Влетают.

– Предъявите предметы, ценности, пакеты акций, документы, связанные с делом о коррупции в администрации Санкт-Петербурга!

– Странное требование к журналисту, который в администрации Петербурга никогда не работал и отношения к ней не имеет. Ни ценностей, ни документов, ни пакетов акций у меня нет. Может быть, вы их с собой принесли? Сумочки, руки и карманы покажите!

Старший группы чуть смущенно говорит, что он честный офицер…

– Честный, нечестный, а доверия вам нет. Показывайте.

Показывают.

– Чего нам тут обыскивать? Обозначьте нам фронт работ.

– В комнате 25 коробок с архивом, до которого у меня все руки не доходили, пользуясь случаем, вы мне его переберете.

Оперативники вскрывают первую коробку и начинают чихать от пыли. Три часа уходит только на одну пачку бумаг. Ничего интересного для себя в ней следователи не находят.

В 15.30 звуковой волной снесло омоновца у входа в квартиру. Это его смела на своем пути журналист Анна Полянская, которая потребовала объяснений происходящих событий, проскользнула на кухню и громко иронизировала там по поводу «профессионалов из Генпрокуратуры».

В 17.30 старший оперативник возжелал уединиться в туалете и был остановлен мамой обыскиваемого.

– Куда?

– Туда?

– А дверь зачем закрывать?

– Я по нужде.

– А вот этого я вам здесь не позволю.

– Как это? Почему?

– Да потому, что в ордере у вас написано об обыске, а право справлять свои естественные и противоестественные надобности в нем не обговорено. Идите на улицу, в подворотню..? А я вызову милицию, чтобы вас задержали за оскорбление общественной нравственности и антисанитарию.

Прокурорские работники опешили. С таким они в своей практике еще не сталкивались. Ввиду необоримого желания справить нужду и невозможности воспользоваться отхожим местом прокурорские свернули обыск за три часа. В список изъятых «ценностей» попали: дискета с компьютерной игрой «Диггер», антивирусная дискета, записная книжка с телефонами редакций различных средств массовой информации, справочник правительства РФ для журналистов, сценарий телевизионной передачи для Российского телеканала и чек за оплату мобильного телефона. Для сравнения, у Любочки Амроминой следователи копошились одиннадцать часов и утащили новенький компьютер. А Ольга их вообще не пустила в квартиру.

Действие второе

Весна 2002 года. Квартира депутата Законодательного собрания Санкт-Петербурга Алексея Ковалева, арестованного по политическим мотивам из-за конфликта с питерским губернатором Владимиром Яковлевым и обвиненного в экономическом преступлении. Депутат уже в «Крестах», а у него дома остались престарелая мать (после инсульта) и пятилетний ребенок. Жена господина Ковалева недавно умерла от тяжелой болезни. Без спроса захожу в квартиру депутата и становлюсь свидетелем сцены, как маленький мальчик подходит к милиционеру с вопросом:

– Дядя, а где мой папа?

– Твой папа в тюрьме. Он – вор! – не задумываясь, отвечает мужик.

Трудно было сдержаться, чтобы не дать ему по физиономии. Врываюсь в комнату, где расположился начальник опергруппы.

– Как вы смеете говорить подобные вещи ребенку? Сейчас что, опять сталинские времена на дворе?

– Вы кто?

– Журналист.

– Выведите этого «журналиста» отсюда.

– Абсолютно незаконное распоряжение. Если вы меня выдворите из квартиры, ваш обыск станет неправомерным. По Уголовно-процессуальному кодексу, раз уж я попал на это оперативно-следственное действие, то должен находиться здесь до его завершения.

– Грамотный нашелся… Вася, вызывай «физиков» из СОБРа, пусть унесут его и выкинут во дворе!

– Можете еще и «химиков» вызвать, вы с ними однотипны, а я приглашу телевидение. Очень хочу, чтобы в «Новостях» показали, как меня незаконно выносят на руках из помещения, где производится обыск. Смею заметить, что уже 45 минут ваш беспредел незаконен, так как наступило ночное время, когда обыски с допросами допускаются только в особых случаях, предусмотренных законодательством.

Мы одновременно звоним. Первым приезжает телевидение.

– Все, сворачиваемся! – командует начальник опергруппы, хватает какие-то папки и быстро, не реагируя на вопросы журналистов в парадном, убегает, так и не дождавшись прибытия собровских спецназовцев.

Вот так «лирики» одержали очередную победу над «физиками».

Ищу работу!

«Руслан Линьков в случае обысков и арестов просто незаменим! Звоните и приглашайте. Быстро приеду и приду на любое оперативно-следственное мероприятие, наведу порядок и законность. Имею опыт и диссидентскую школу за плечами» – надо дать такое объявление в газету.

Королевская охрана

– Я Король.

– Как это мило…

– Король – это моя фамилия. А работаю я в ФСБ, возглавляю антитеррористическое подразделение. Будем вас охранять.

– Спасибо.

Король уходит. Охранники закрывают за ним дверь больничной палаты. В комнате воцаряется темнота. Для светомаскировки окно затянуто плотным одеялом (чтобы снайпер с улицы ничего не видел), а против попадания гранат снаружи натянута специальная сетка. Под окном круглосуточно дежурит машина спецназа, а у палаты стоят 4 автоматчика из фээсбэшного «Града» и эмвэдэшного СОБРа. Чекист в сером костюмчике переписывает паспортные данные каждого гостя и осматривает его одежду и вещи.

Поздним вечером приезжает из Эстонии Вадим Глебович с гостинцами. Его тщательно обыскивают, переворачивают всю сумку вверх дном и запускают в палату прямо в пальто.

– Привет. Жив, курилка? А я теперь, после того как в вас с Галиной Старовойтовой стреляли, постоянно хожу с «Сайгой», чтобы от коммунистов отстреливаться…

(Открывает полу пальто и демонстрирует ружье, которое у него висит внутри.)

– Ты чего, совсем с ума сошел? Если бы охранники эту штуку обнаружили, запинали бы твою тушку ногами.

– Им по фиг. Их больше беспокоила еда в пакете.

Жизнь с постоянной охраной совсем не сахар и не доставляет нормальному человеку никакого удовольствия. Существовать в квартире с двумя приставленными посторонними людьми весьма стеснительно и неудобно. Хуже всего, когда охрана начинает диктовать «объекту» (так телохранители называют субъекта, которого обязаны беречь) свои условия и правила поведения.

В день православной Пасхи в питерской организации «Демократическая Россия» пройдет плановая конференция. Начальник охранной смены чекистов заглядывает в комнату «объекта» с вопросом:

– Куда это вы в выходной день собрались?

– В офис, на конференцию.

– Это мы будем решать, куда вам ходить или не ходить.

– Позвольте, я вас не нанимал и не заставлял за мной следовать…

– А я радом с вами падать от пули не собираюсь.

– Так и оставайтесь у меня дома, празднуйте, а я отправляюсь туда, где должен быть.

– Нет, мы пойдем с вами. У нас приказ.

– Не переживайте вы так, я вас все равно сегодня от этой тяжелой обязанности освобожу.

«Объект» с телохранителями выходят из парадного на улицу. «Охраняемый» продолжает беседу с чекистами:

– Между нами говоря, все эти охранные мероприятия представляются мне весьма нелепыми. Кому надо, тот меня ликвидирует и в вашем присутствии. Вон, видите то слуховое окно в доме на Екатерининском канале, в двухстах метрах от нас?

– Да.

– Выстрелят оттуда из винтовки с оптическим прицелом и скроются. Пока вы будете обегать канал, киллеры уже в Москве окажутся.

– От нас не уйдут. (Они смотрят на «снайперское» окно.)

В этом месте нужно сделать маленькое отступление и воспроизвести диалог, состоявшийся ранним декабрьским утром последнего дня 1999 года (т. е. рассказать о беседе, произошедшей возле дверей того же парадного восемь месяцев спустя).

Подходит ко мне гражданин милицейского вида и задает вопрос (замечу, что это первый вопрос человеку, отправляющемуся на работу, открытому к восприятию грядущего дня во всех его прекрасных красках):

– Извините, это ваши окна на первом этаже?

– Да, а что?

– А вы знали покойного?

– Какого?

– Того, что вчера напротив ваших окон пристрелили…

– Не понял. Кого вчера пристрелили?

– Как же, здесь у вас вчера было громкое заказное убийство. Из слухового окна дома на канале снайпер убил известного антиквара и скрылся.

– Очень интересная информация, – произнес бывший «охраняемый» и, посмотрев в сторону указанного чердака, вспомнил о разговоре с чекистами.

Слуховое окно располагалось прямо над той лестницей, где год назад неизвестные покушались на жизнь Михаила Ошерова – правой руки бывшего спикера Государственной Думы Геннадия Селезнева. Личный друг Геннадия Николаевича получил тяжелые огнестрельные ранения.

Пасхальная конференция «Демократической России» уже завершилась. Охранники проводят досуг в холле у парадного выхода. У них в руках находится свеженаписанное заявление от «охраняемого»:

Начальнику УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области

Григорьеву А. А.

Уважаемый Александр Андреевич!

В целях экономии бюджетных средств и учитывая важность поставленных перед вашей службой задач, прошу Вас снять с меня охрану. На мой взгляд, абсолютно нецелесообразно, в столь сложное и тяжелое для страны время, отвлекать профессионалов в области борьбы с проявлениями терроризма на бессмысленные охранные мероприятия. Надеюсь, что мое решение положительным образом скажется на работе Вашего ведомства и снимет с него непосильное бремя дополнительных расходов. Выражаю Вам также благодарность за ту работу по обеспечению моей безопасности, которую проделала ФСБ за последние пять месяцев.

С уважением, Руслан Линьков.

Тем временем «объект» инструктирует своего заместителя по партийной линии Сергея Александровича:

– Саныч, я сейчас тихо уйду через черный ход, а ты спустя 30 минут выгляни к чекистам и поинтересуйся, чего это они до сих пор там делают? Если скажут, что ждут меня, то сообщи им о моем давнем уходе.

«Объект» беспрепятственно выходит на улицу, садится в такси, добирается до Финляндского вокзала и отбывает на электричке в Комарово, где и проводит чудным образом остаток дня в прогулках с друзьями. Саныч делает все в точности, как ему было велено. Телохранители в ужасе начинают куда-то звонить и сообщать, что «объект» от них ушел и больше не контролируем.

Поздней ночью в квартире пахнет корвалолом. Это подполковника ФСБ отпаивала лекарствами мама «охраняемого».

Несколько дней охраняющий и «охраняемый» соблюдают взаимную вежливость. Сотрудники «Града» провожают «объект» в Москву.

– Хорошего полета. Вас там встретят наши коллеги из «Альфы». Мягкой посадки. Привет им от нас передайте.

– А если и не встретят, я не обижусь вовсе.

– Встретят, обязательно встретят.

В питерском аэропорту Пулково один из «провожающих» подходит к молодому человеку у стойки регистрации и, мотнув головой в сторону «объекта», что-то говорит. В самолете на соседнем кресле оказывается именно тот молодой человек, который в Пулково получил указания «градовца». У него отсутствует багаж, а в руках только тоненькая папка (скорее всего пустая). Путем логических умозаключений можно предположить, что товарищу поручено осуществить передачу «объекта» из питерских рук в руки московских «альфовцев».

Южная столица России славится своими пробками. Очевидность их наличия определяется отсутствием в аэропорту Шереметьево «встречающей» стороны. Незнакомый «попутчик» заметно нервничает. Но за время полета и после него он не перекинулся с «сопровождаемым» ни единым словом. И даже в момент погрузки «объекта» в первое попавшееся маршрутное такси, по пути в Москву и у станции метро «Сокол» они так и не знакомятся. Молодой чекист с печалью смотрит вслед иномарке, водитель которой за 200 рублей любезно соглашается подвезти «объект» куда-то в центр.

Два дня вольного передвижения по Москве, обратный полет в Петербург, ночная уединенная прогулка… Две пары мужских ботинок утром в прихожей опять свидетельствуют о присутствии в квартире телохранителей.

Был период дележа «объекта» между разными силовыми структурами. В пансионате «Белые ночи» охрану первоначально осуществляет СОБР Министерства внутренних дел. Его работники проживают в одном номере с тем, кого им доверили. Вечером заглядывает горничная и просит собровцев сделать что-нибудь с их «коллегами из соседнего номера». Милицейские спецназовцы сильно удивляются. Берут оружие и идут выяснять, что за «коллеги», не киллеры ли? Ногою отворяется соседняя дверь, и собровец, извиняясь, возвращается, информируя напарника, что там «страхуют смежники».

Прогулка по берегу Финского залива. На пейджер телохранителя приходит сообщение. Он поясняет, что «срочно необходимо вернуться в санаторий „Белые ночи“, так как произойдет смена охраны, теперь будет приставлен ОМОН». В номере уже сидят два угрюмых «товарища». Собровцы, попрощавшись, убывают восвояси. Воцаряется молчание. Вместе с «объектом», не произнося ни слова, «омоновцы» прогуливаются по уже темному парку вокруг санатория, возвращаются в номер и вперяются в телевизор, работающий без звука.

– Так вы и есть те самые омоновцы, которые головами кирпичи разбивают? – проявляет гостеприимство и радушие «объект».

– Нет, мы из ФСБ, – как-то мрачненько реагирует один из телохранителей. Шутка их предшественников явно не нравится чекистам.

Весна – время дефиле на мотоциклах. «Объект» идет с «сопровождающими» по Большой Морской улице, видит друзей, распаковывающих из ящика новенький мотоцикл.

– Замечательная машинка. Что же нужно сделать для того, чтобы она завелась и поехала? – демонстрирует любопытство «охраняемый», присаживаясь на седло и берясь двумя руками за руль.

– Необходимо нажать на эту педаль, повернуть ту ручку и слегка оттолкнуться, – объясняет кто-то из чекистов и сам удивляется тому, что происходит далее. Мотоцикл заводится и уносит на себе «объект». Несколько светофоров дают зеленый свет новоявленному мотоциклисту. Но четвертый или пятый загорается красным. Перед светофором резко тормозит грузовик, в который и въезжает «объект» (не срабатывают тормоза, да и совсем отсутствует опыт езды на таком виде транспорта). Крови много, но не море. Водитель грузовика нервно интересуется у пострадавшего, жив ли тот и цел ли. Травмированный мотоциклист отмахивается и советует соучастнику ДТП покинуть место столкновения как можно скорее, дабы не возникло множественных проблем в области правоприменительной практики.

Утро следующего дня будет последним во взаимоотношениях телохранителей с «охраняемым». «Объект» отправится во Францию, и на таможне аэропорта Пулково у него отнимут полторы тысячи долларов США как «незадекларированные», оставив тем самым Анну Георгиевну без средств, переданных из Петербурга ее матерью, а Татьяну Ивановну – без платья в экологическом стиле, которое она заказывала. Такова плата за «королевскую» охрану.

Застенки с кумирами

Место действия – Большой дом на Литейном проспекте (бывшее управление КГБ СССР по Ленинграду и Ленинградской области). Следственное управление. Маленький кабинет на втором этаже. Беседа со следователем А.:

– Ну почему вы так не любите нашу организацию и КГБ?

– А за что ее любить?

– Мы защищаем безопасность граждан…

– Не заметил.

– У вас явно предвзятое отношение к нам.

– Да вы, батенька, карел!

– В каком смысле?

– Ну как, в каком? В каждом карельском леспромхозе на видной стенке висит, как и у вас, портрет их земляка Андропова…

– Нет, я по другой части…

– Вы почечник?

– Почему?

– Потому что многие больные нефритом или почечной недостаточностью с сочувствием относятся к Андропову.

– Нет. Это мой кумир.

– Тогда как же Указ президента Ельцина о деполитизации органов государственной власти? Если генсек ЦК КПСС – ваш кумир, то вешайте его у себя дома в туалете…

– Где хочу, там и вешаю. Вы же сами за демократию выступаете…

– Демократия не подразумевает воспевание палачей и следование их традициям. Пожалуй, таков ответ на ваш первый вопрос. Кстати, вижу, у вас на книжной полочке Дейл Карнеги стоит. Вы его читали?

– Конечно.

– Тогда должны бы знать, что внешнее убранство тоже способствует формированию образа и отношения к его носителю. Если бы вместо Андропова у вас там был бы портрет Валерии Новодворской, может, кто-нибудь и изменил бы свое отношение к вашей организации, хотя и не факт и не я. У вас вон и в коридоре стоит бюст Дзержинского…

– Его нельзя выкидывать, он из серебра.

– Так вы же сами жалуетесь, что зарплаты низкие, денег на жизнь не хватает… Так распилите его и выдайте в качестве вспомоществования наиболее бедствующим. И вообще, мрачненько как-то здесь. Давайте сорганизуем хороших питерских художников – «Митьков», Кирилла Миллера… они вам за один день все расцветят разными красками, преобразят здешнюю серость.

– Не надо.

– Почему же? Такие длинные грязные коридоры, обшарпанность, холод и гулаговский символизм портят вашим сотрудникам настроение, предрасполагают к неприглядным поступкам… У вас же всюду пахнет 37-м годом…

– А хотите, я вам покажу, где здесь расстреливали?

– В познавательных целях, пожалуй, не откажусь.

– М-м-м… нет, не покажу. А то потом будете всем рассказывать, что я вам угрожал, обещал показать, где у нас людей расстреливали…

– Но если не покажете, я же все равно скажу, что угрожали, обещали показать, где расстреливали, но не показали…

– Ладно, пойдемте. Вон там, во дворе… И нет у нас семи этажей под землей.

– Не верю.

Вот и поговорили.

О бедном Падухто замолвили слово

Сцена первая: допрос Татьяны Ивановны в кабинете следователя Падухто (декабрь 1998 года).

– Татьяна Ивановна, припомните, писали ли вы когда-нибудь совместные статьи с Линьковым?

– Мы так давно с ним вместе работаем, что даже трудно вспомнить, столько текстов, расследований, каких-то материалов…

– Хорошо, тогда я вам напомню. Вот ваша совместная статья трехлетней давности о гей-клубе. Зачем вы ходили с Линьковым в клуб для гомосексуалистов?

– Это был клуб не только для гомосексуалистов, но и для лесбиянок.

– Да, я знаю, я там тоже был…

– Вот видите, и вы там были.

– Я там был по работе!

– И мы по работе. Вы же читали статью…

– Ладно, Татьяна Ивановна, я вижу, вам многое известно, вы знаете, кто убил Старовойтову?

– Не я.

– В этом у меня нет никаких сомнений. И все же, что вы об этом думаете?

– Мне представляется, что в деле есть три составляющие:

1. Исполнители – отмороженные национал-патриоты.

2. Посредники – те, кого надо искать в криминальных кругах недалеко от губернатора Санкт-Петербурга Владимира Яковлева.

3. Заказчики – их можно обнаружить вблизи от спикера Государственной Думы коммуниста Геннадия Селезнева.

– С первым и со вторым я с вами соглашусь. А по третьему пункту вы глубоко ошибаетесь.

– Так вы что, уже раскрыли это громкое преступление и заказчиков установили?

– Нет, я этого не сказал. Но я понимаю, за что фашисты могли убить Старовойтову. Она все время защищала всякие меньшинства – то евреев, то армян, то татар, а о русском народе она совсем не думала…

Татьяна Ивановна, у меня к вам просьба, я же знаю, что вы журналист… пожалуйста, не пишите о нашей с вами беседе.

– Если для вас это так принципиально, я писать об этом не стану, но ваши взгляды мне представляются несколько странными. Прощайте.

Сцена вторая: вечерний ужин Татьяны Ивановны с друзьями-журналистами, в том числе и иностранными.

– Побывала сегодня на допросе у следователя. Обещала ему не писать ничего об этом. Поэтому расскажу вам, т. к. об интервью мы не договаривались.

(Татьяна Ивановна в красках рассказывает о состоявшемся диалоге.)

Сцена третья (последняя): звонок следователя Падухто на мобильный телефон Татьяны Ивановны.

– Татьяна Ивановна? – Голос следователя захлебывается от гнева.

– Да. С кем имею честь беседовать?

– Это Падухто!

– Здравствуйте, слушаю вас.

– Мы же с вами договаривались, что вы не будете писать о нашей встрече и разговоре…

– А я и не писала.

– Как не писала? Мне тут звОнят из ЛондОна, из Парижу и из Америки… Вы обо всем написали. Вы из меня антисемита сделали, а я же по отчеству – Яковлевич!

– И как это вас извиняет? Со своей стороны я все обязательства выполнила – статьи не писала. А не давать интервью вы меня не просили, и я этого вам не обещала.

– Ах, так! Не хотите по-хорошему, тогда теперь я буду с вами по-другому!

Бросает трубку и исчезает из жизни Татьяны Ивановны навсегда.