Текст книги "Записки недобитка"

Автор книги: Руслан Линьков

О петербургском крышеведении

Очередную питерскую Свободу закрывают на замок. Амбарные навесные и врезные запирающие устройства лишают петербуржцев доступа на крыши родного города. Иные Свободы у жителей вольного города Питера отняли уже давно, не дав даже возможности их вкусить и распробовать. Свободу выбора заменили административным произволом назначенцев. Свободу слова вытеснил и затоптал агитпроп. Свободу митингов шествий и прочих протестных действий загнали в резервации кировских стадионов и милицейские кутузки. Свободу передвижения по улицам отняли менты-грабители. Свободу езды на велосипедах сбили бандиты на «шестисотых» «мерседесах». Экономическая Свобода пала вместе с малым и средним бизнесом. Свобода вероисповеданий брошена на алтарь православия.

Петербургские крыши остаются последним местом, где можно спокойно наслаждаться Свободой от российского государственничества, спешного течения городских улиц, навязывающих свой ритм и общество не всегда приятных персонажей. Крыши соединяют время с пространством и образуют иную реальность, где отсутствуют глупость и жадность чиновников, зависть и ненависть недоброжелателей, а есть лишь минувшие века и будущее. Где-то они пологие, местами крутые и готические, часто без перил, ограждающих край от городской бездны. Крыши дают Свободу выбора: сделать шаг вправо или влево, пройтись по острому коньку или перепрыгнуть через щель между домами, обнять печную трубу, испачкавшись сажей» неподвижно сидеть, созерцая меняющееся небо и хранимый им Петербург, или, поддавшись искушению, стать еще одним вечным их обитателем, обретя новую жизнь в легендах и чьих-нибудь воспоминаниях. И этот выбор осуществляю я сам.

Летальная закономерность

Интересную закономерность выявил я при полетах самолетами авиакомпании «Пулково» в Москву и обратно: время пути из южной столицы в северную на 15 минут короче, нежели из северной в южную. И это весьма странно, так как самолет, летящий в сторону Москвы, движется навстречу вращающемуся в его сторону глобусу (Земле). А значит, и прилетать в Белокаменную самолет должен на несколько минут раньше времени, затрачиваемого на обратный путь в сторону берегов Невы, когда он «гонится» за планетой. Объяснение этому феноменальному явлению нахожу в принадлежности летного экипажа к питерскому авиапредприятию «Пулково». Скорее всего, у наших пилотов стремление вернуться на родину превалирует над ускоренным приближением Москвы посредством землевра-щения.

Пишу это не только для того, чтобы затеять наукообразную физико-математическую дискуссию о скоростях и траекториях, но и с целью заявить о себе как о достигнувшем почвы южной столицы субъекте. Нога моя ступила на нее и сейчас будет вместе со второй ногой бродить по переулкам в районе Большой Никитской. Но сердце и иные внутренние органы, обеспечивающие жизнедеятельность души, по-прежнему пребывают в столице северной.

Нежелательное

На каждое желание в последние пару дней возникает множество нехотений. К примеру, минувшим вечером были мысли сходить в один бар и пообщаться с друзьями, а ноги исполнили совсем иную команду из головного мозга и унесли в совершенно противоположную сторону Невского. Туда, где пахнет шавермой и ночью продаются книги. Сегодня обещал пойти с человеком гулять в парк на Крестовском острове и даже сам полагал это времяпрепровождение для себя полезным и нужным, но сейчас уже нет той однозначности и решительности в планах. Гарантировал в 17 часов дать интервью о любимых питерских крышах одному телеканалу, а остались только банальные слова о трех измерениях и видах жителей Петербурга: обитателях подвалов (бомжах и простолюдинах), жителях серединных этажей (респектабельных чиновниках и знати) и съемщиках мансард и чердаков (художниках жизни, творческих натурах)… Согласился съездить в Финляндию, чтобы «прокатать визу» одной подруге (первая поездка за границу по шенгенской визе должна прийтись на страну, выдавшую эту визу), и уже представляю, сколь долгим будет путешествие, сколь утомительным… Друзья попросили написать статью о 15-летии ГКЧП. С радостью согласился. Есть много чего сказать на сей счет… Собрал мысли в единую кучку… и нет былого оптимизма и настроя на литературную работу. Лень писать… Купил в «Буквоеде» аксеновскую «Москву кву-кву». При мысли почитать клонит ко сну. Однако же и сновидения, потом не приходят… Подводя итог, констатирую, что я не хочу работать, творить, звез-дить, путешествовать, образовываться, развлекаться, спать и отдыхать. Может, пора того?

Не плюйте в Мойку, пригодится воды напиться, и как говорится…

Половину дня провел на набережной Мойки, в Михайловском саду. Сидел на граните и смотрел на воду, облака, траву с желтыми листьями и на проплывающие кораблики. Еще наблюдал за народом. Интересно, что практически каждый проходящий рядом с рекой россиянин обязательно либо плюнет в воду, либо высморкается в нее же. Иностранные гости заметили эту странную особенность аборигенов и неистово, строя гримасы жизнерадостности, машут руками тем, кто стоит на мостах. Надеются, что таким образом убедят вышестоящих не харкать в нижеплывущих. Наивняк!

О верном друге

Сегодня на моей стороне был только зонтик. Его швыряло ветром из стороны в сторону, ему выкручивало порывами спицы. Его заливало струйками дождя и брызгами мчащихся автомобилей. Несколько раз он падал на пол в барах, был даже забыт в одном из них, но возвращен новыми итальянскими знакомыми. Зонтик следовал со мной по городу, его набережным и проспектам. И слезы, стекавшие с его краев, так и не оказались росой под моими глазами. Он был единственным (не считая итальянцев), кто сегодня при встрече меня не обманул и не отрекся от всего, во что свято верит и хранит. Мы с ним стали одним целым. Все слова нежности и любви, которые мне ведомы, в переплете красноречия мастера художественного слова были сказаны ему и только ему. Он слушал и плакал… Я поверял ему самое сокровенное, то, в чем даже себе признаться не всегда могу. Констатировал истины, которые повергают меня в тоску и тяжелые раздумья. Среди них, произнесенных неопровержимых постулатов, самым справедливым было заключение о большем смысле существования зонтика, нежели его носителя.

Сейчас он стоит возле моей постели раскрытый. Под ним на полу образовалась лужа из непролитых мною слез – это водохранилище совместно прожитых волнений, грусти и тревог.

Ритмы и тембр Петербурга

Ночь мчится в ритме hi_tack live_mix@dance planet. Улицы, редкие пешеходы и дома проносятся мимо стоящего человека, оставляя размытый красный свет габаритных огней. Ощутимо быстро перемещается корочка первого льда на водной глади Мойки. Облака летят на второй и третьей космической скорости. Луна вертится вокруг собственной оси и оттого озаряет яснее солнца…

У петербургской ночи есть существенные преимущества перед днем. При дневном свете этот город тебе не принадлежит. Он заполняется какими-то существами, которые постоянно движутся и вовлекают всё в это бессмысленное перемещение. Фантазия подгоняется пассажиропотоками и распихивается локтями публики. Кругом много условностей и взаимозависимостей. Мигалки чиновников, шум в информационных каналах, акцентированная отчужденность и холодность строгих фасадов особняков, запах метро, повсеместность и хаотичность транспортной пробки, пачканые улицы, активизация неорганизованной и организованной преступности, прочие гнетущие штуковины. Ночную жизнь всегда можно самому сконструировать и выдумать. Сегодня это фуги Баха с монструозными соборами, реальным туманом и готическими образами в уме, завтра – «Времена года» Чайковского в Летнем и Михайловском садах. Послезавтра – это саксофон или валторна для одинокого велосипедиста на Дворцовой площади у Александрийского столпа.

Петербургская ночь – конструктор «Лето» для тех, кто хочет собрать свой Петербург, а не жить в том, что ежедневно подсовывают обывателю стереотипы его сознания. С воображаемого лобового стекла щетки смахивают брызги отсутствующего дождя, что дает возможность точнее разобрать все низы и высоты тембра звучащей Dark Side Of The Moon, разглядеть и полюбить город до умопомрачения, не проходящего и с лучами рассвета, и с годами, и с возрастом.

Праздники закончены! Забудьте…

Все! Завершилось! Праздники закончились. Теперь маленькая пояснительная записка. Родиться мне пришлось 28 ноября. Но в свидетельстве о рождении и потом в паспорте была допущена описка.

Меня зафиксировали 25 ноября. По этой причине все поздравления, поступающие в промежутке между 25 и 28 ноября, приходят практически вовремя.

Сегодня меня пробудил телефонный звонок. Мужской голос представился «цветочной фирмой», спросил адрес моего проживания и уведомил о намерении доставить поздравительный букет с открыткой. Раньше меня так не поздравляли, и потому было весьма интересно взглянуть на букет и, главное, прочесть открытку… Несколько часов ожидания ни к чему не привели. Цветы все не ехали. В конце концов мне нужно было отправиться по срочным делам, например для общения с прокурором Санкт-Петербурга. И я отбыл. По дороге встретил ряд знакомых, которые, по моему представлению, могли порадовать человечество столь цивилизованным способом одаривания флорой. На всякий случай выразил им благодарность за поздравления и цветы, которые, возможно, они и отправили. И вы знаете, все собеседники понимающе кивали и принимали мое «спасибо» так, словно именно они являлись авторами цветочного сюрприза. Уже вечером я забежал домой. Мама мне сообщила, что цветы не приезжали и скорее всего меня разыграли друзья. Мне стало слегка обидно, так как плюс к этой странной истории три предыдущих дня коллеги пытались спровоцировать мою поездку на встречу с несуществующим «малоохтинским жен-советом». Звонили девичьими голосами и призывали незамедлительно мчаться вдаль.

И только в 21.30 на мобильник позвонила мама и сообщила, что доставлен огромный букет из 25 белых роз и открытка, в которой говорится, что меня любят… и даже указано кто! Эх, а я ведь «старый солдат и не знаю слов любви…».

28 ноября 2005 года, 23 часа 55 минут

Меланхолическое

Куда исчезло хорошее настроение? Я ведь еще два часа назад веселился и был всем доволен. А сейчас лежу на диване, сверху столик для завтраков и компьютер.

Кто-то сейчас ест подаренный мною пряничный домик, кому-то лихо и размашисто удается класть кресты на грудь. Русский народ отмечает вместе с мусульманами Рождество и хадж в Мекку. Трудно отличить ортодоксальную православную женщину в хиджабе от ее сестры во Аллахе с платком в пол-лица. Это маленькое отступление.

Но почему же так грустно?

Выбор петербуржца

Опять снег. Мойка покрыта грязным льдом. Вокруг зажженных фонарей серебрится дымка тумана. На Дворцовой, у Александрийского столпа восстановили ажурную ограду. Теперь возле нее круглосуточно дежурит машина милиции (горожане повадились отпиливать литых двуглавых орлов и сдавать их в пункты скупки цветных металлов). На улицах пустынно. По стенам домов развешаны объявления: «Осторожно, сосули!» Тротуары обледенелые и скользкие. Выбор у петербуржца простой: либо смотреть под ноги и получить сосулькой по голове, либо глядеть на крыши и сломать ногу, либо озираться по сторонам при помощи косоглазия, отслеживать верхние и нижние наледи, чтобы попасть под шестичасовой автобус.

Катания «отморозка»

Долго сомневался, рассказывать эту историю всем или нет. Первоначально казалось, что меня сочтут за сумасшедшего «отморозка». Потом посоветовался с друзьями и решился. Две ночи назад, когда на улице стоял мороз – 25 градусов господина Цельсия, мне пришло в голову воплотить в жизнь давний замысел: покататься на велосипеде зимой, в трескучие морозы. Раньше не осуществлял мечту по причине снежности зим и пакостности дорожников, осыпающих все солью и песком. Следствием их мерзостных злодеяний была неотстирывающаяся жижа уличного месива на одежде.

И тут грянули морозы. Да такие, что установилась в наших широтах небывалая хладная сушь. Не воспользоваться подарком судьбы – грех. Взял велосипед, насос, оделся в двое джинсовых брюк, тройку свитеров, шапку нацепил, пуховик напялил, шарфом оранжевым обмотался (дань политической ориентации), в боты зимние первый раз за четыре года ноги засунул и отправился на улицу. Промахнулся только с перчатками. Прихватил кожаные, а надо было вязаные варежки использовать. Возле парадного накачал шины холодным воздухом.

Отпозировал для фотоаппарата соседки и поехал в сторону Исаакиевской площади. О главной ошибке догадался только утром следующего дня. Я не смазал все движущиеся детали велосипедного механизма специальной гадостью для езды в мороз. Первичное слетание цепи произошло еще возле дома. Повторение случилось на Дворцовой, и финальный аккорд – на Сенной. Далее катил велосипед за собой. Боюсь, что угробил я его. Даже страшно будет доставлять технику весной в сервис. Но прогулка того стоила. Я видел парнУю Неву! Она, как гигантская остывающая на подоконнике кастрюля с борщом или молоком, завораживала. А какой прозрачный воздух, вы его не увидите при обычной погоде. В нем хотелось раствориться. Питер еще более по-стройнел, похорошел и стал еще четче. А без людей он вообще БОЖЕСТВЕН.

Возвращение

Приятно возвращаться в милые сердцу места, встречать дорогие душе предметы, восстанавливать связи и общение с любимыми людьми, друзьями. Когда холодная, студеная природа морозом останавливает видимое течение времени в реках и каналах, а снег стеной скрывает от глаз часы башни Городской Думы, когда дым печных труб контрастно белыми пятнами и облаками несется по серому ночному петербургскому небу и редкий милиционер выходит на улицу для промысла, одиноко бегущий по набережной человек радуется тишине и безмолвию, перепрыгивая сугробы и снимая снежные шапки с гранитных парапетов. Дома его согреет чай с малиновым вареньем, сыром, ваше общество и… да, и еще воспоминания о беседах с милыми завсегдатаями заведения для свободного времяпрепровождения. Я вернулся.

Диалог с читателем

– Руслан, вы очень плохой поэт. Перестаньте писать стихи.

– А вы не читайте их, и ваша жизнь наладится.

Экскурсия

 
Мимолетные взгляды, шелест листвы
под ногами.
По саду гуляют пары, чинно, с романом
в кармане.
Мальчик бежит с охапкой шишек,
упавших с ели.
Скоро здесь лягут сугробы, будут кружить
метели.
 

 
В синей кривой коляске громко кричит ребенок —
Мама не разрешает выглянуть из пеленок.
Речка течет кругами, с видом дворцов и крыш.
Мимо плывет багрянец сорванных старых афиш.
Группа туристов в баркасе слушает экскурсовода —
Старенького парторга, выгнанного с завода.
Он говорит о «царстве, бившем Наполеона»,
О Марсовом поле, о роли февральского
пантеона…
«Справа от вас по борту – столп, а на нем фигура,
Стоящая на стакане, сделанном в форме круга,
С толстым крестом, змеею, вьющейся под ногами,
Поверженной Добрым Духом, посланным
нам Богами, —
Это, поверьте – Ангел. Рост и размер скульптуры,
Руки, а также крылья, выполнены с натуры.
Лик у него столь прекрасен, что удивительно
даже,
Спартанский герой, да и только, кудри как
локоны пряжи.
Столп так громаден, увесист, выполнен
из гранита.
В одах его воспела питерская элита.
Сто лошадей подохли, дружно его вздымая…»
Туристы кивают послушно, якобы, понимая…
Далее голос не слышен, только лишь звук мотора
Катера, что заглушит сказку на водных
просторах.
В Летнем саду колотят ящики для красавиц —
Прекрасных и голых женщин, достойных
эпических здравиц,
Античных Психей и Гелло, с пышными телесами.
Афины копье со шлемом скрыл под собой короб.
Лишь Афродита весною разбудит уснувший
город —
Прелестию своею, ярким расцветом к лету. Мы же
проснемся сами.
 

Санкт-Петербург

Цвет раздумий

 
Дождь
И осень.
В лужах капли.
Желтый лист спадает с кленов.
Ветер сбрасывает кадки с окон
или же с балконов.
 
 
Солнце
Тучами укутав,
Волы невские вскипели.
Клинья аистов и уток
В дали срочно полетели, греть на юге
перья с пухом.
 
 
День
Короче.
Ночь длиннее.
Клумбы инеем примяты,
Уж на крышах снег белеет, девственный,
на вид приятный.
 
 
Месяц
Полною красою
Утверждает сквозь туманы,
Что ближайшею зимою
Он один пребудет с нами, бледный
немощью больною.
 
 
Жизнь
Идет. Уходят люди. Новый год сменяет лето.
Цвет раздумий нынче мутный —
Черно-бело-фиолетов, с красной линией
загнутой.
 

Санкт-Петербург

Реестр счастливых

 
Таблица лежит с элементами жизни:
Ограды, влеченья, туман непрерывный.
В экране окошка меняются тени,
Безлико, бесшумно идут по ступеням.
Их не посчитали и не занесли
В каталог взаимообразной любви.
А ветер уносит опавшие листья,
Вращает фонарь над водою со свистом,
Скрипит в подворотне забытой калиткой,
И в дырке ботинка играется ниткой…
Реестр счастливых известен природе —
Тому, кто не в нем, промокаются ноги.
 

Санкт – Петербург

О спальне

Спальня всякого человека – квинтэссенция его

жизненных целей,

поставленных когда-то в прошлом.

Сформулированных столь

витиевато – в сложном сочетании вещей

с предметами

и безделицами пустяшными, размещенными

на комоде.

Африканские коврики со слонами, рыбами,

ящерицами и вазами,

девушки у околиц в сарафанах, фартуках

и с цветами,

взятые в рамы и паспарту – найденные

на помойке возле парадной,

среди литографий немецких, позапрошлого

века,

выброшенных в корзину ценителями гламура.

Музыки диски с шансоном (французским,

конечно) и книги

авторов старомодных: Толстого, Белинского,

Блока… возлежат

на столе и всюду, подле широкого ложа, рядом

с которым компьютер

активный ведет образ жизни, делая мысли

строкою печатного слова.

Загадка окна: двор-колодец с луною,

смотрящейся с крыши

в стекло с отражением ночи и серого неба тоски,

останется без ответа. А комната своим видом

и разным ее содержимым

даст повод опять усомниться в жизни

осмысленности.

Санкт – Петербург

Меланхолия

Сегодня должен был приковать себя наручниками к ноутбуку и весь день редактировать свои тексты. Две огромные статьи уже должны быть завершены и сданы в разные редакции. Одна – 54 страницы, а вторая 10. Но случилось то, чего я всегда боюсь. Потянуло в кафе пить чай. А за окном бара была Исаакиевская площадь, сумерки и прочие питерские прелести. И сразила меня меланхолия. Вместо серьезной работы написал отвратительные тексты безобразного содержания.

* * *

 
Слякоть и вечера мгла
Поглощают античные храмы.
Патина статуй седых
Тает, как снег за окном.
Дымка тумана и ночь
Прячут случайных прохожих.
Воды уносят листву
В мрачные тени мостов…
К городу этому чувства,
Что называют любовью, —
Лишь проявленье хандры,
С ёмким названьем – психоз.
 

* * *

 
Мокрый и грязный ковер
Багряной и прежде зеленой
Дуба и липы листвы
В царском саду у пруда
Маскирует природы ущербность:
Блеклые краски травы
И полусгнивший цветок.
Дикие птицы уже
Оставили мерзлые воды.
Девы застыли в домах,
Сделанных из осин.
Скоро опять Рождество, —
Далее белые ночи…
Вот она, смена времен.
Сколько их будет еще?
 

Какая-то в стихах безысходность и минимум оптимизма. А главное, что все они выглядят бездарными и отвратительными. Чудовищно. Сейчас включу первый диск Сургановой «Неужели не я» и послушаю что-нибудь антидепрессивное. Например, песню номер 8.

Кстати, тут одна добрая душа выступила резонансно моему сегодняшнему мироощущению и добавила эсэмэской несколько строк:

 
Оплата при входе,
На взводе,
На вдохе,
Декабрь на подходе,
Дела что-то плохи.
В награду снега
И осенняя слякоть.
Податься в бега,
Это то, что осталось…
 

Из вежливости я должен был ответить, и вот что получилось:

 
Пальцем набрав SMS,
Нажав кнопку «send» в телефоне,
Кто-то кому-то послал
Свежие мысли свои.
Кто-то отправил мечту.
У кого-то слагаются строки
О рандеву у метро,
Что на Казанском мосту.
Кто-то кого-то послал,
В трех словах (а может, короче?).
Кто-то вдруг чувства открыл,
Смело признавшись во всем.
Слава тебе, SMS!
Вытесняя прямое общенье,
Ты позволяешь сказать
Много ненужной фигни…
 

Милитта

 
Ассирийская богиня
В кудельках, с внушительным бюстом
Осушила коктейль, обернулась игриво,
Одарила улыбкой и хищно взглянула.
 
 
Барабаны издали четвертую дробь за полуночь,
В царстве лунном вальсирует группа беспечных
подростков.
Дирижер посылает диджею воздушные пассы
из бара,
Округляя руками все то, что лежит на бумаге,
Формулируя ноты в порыве весны
безрассудства.
 
 
О Милитта, оставь свои чары для подданных
Нью-Вавилона,
В Петербурге прекрасно и мило царит
Афродита.
Нам Урания ближе по менталитету.
 

Санкт-Петербург

Философский пароход

 
Этой ночью я видел корабль, и трюмы с людьми
удалялись куда-то в прозрачность
февральского утра. Не Луна, тонкий Месяц высоко стоял,
в окружении
точек уже не сияющих звезд, в облаков
обрамлении,
в перине из северной тьмы. Обернувшись ничем,
растворившись,
исчезнув, пропав, опустившись на дно
петербургского серого неба,
пароход философских раздумий, метаний,
проказ
уносил тех, кто в нем, и того, кто о рейсе том
знал или, может быть, ведал.
В капитанском салоне оркестр Шопена играл.
Дамы в платьях,
мужчины во фраках, цилиндрах. Дирижер
без листа дирижерскою палкой
махал, вдохновлял скрипачей, гобоистов
и скромных красавиц-арфисток…
На корме вернисаж, здесь пространство —
квадрат
(палантин из картин, в тонком запахе вин,
в легком шелке и с лирою Муза
над всеми парит),
в нем ходили художники в белом и черном,
и пили…
Опустился в болота прибрежный петровский
гранит,
слез с коня и укушен змеей государь-
реформатор,
в корабле уплыла по Неве Петербурга душа,
навсегда, насовсем… На Гром-камне бездвижно
лежал император,
указуя перстом на окно, что закрыл за собою
корабль с названьем «Мечта».