Текст книги "Танцы с королями"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 61 страниц)
Все последующие ее попытки преодолеть невидимую преграду, воздвигнутую вокруг нее Сабатином, кончались тем же. Однажды она дала несколько луидоров разносчику, который торговал у ворот замка, и пообещала дать столько, же если он отправит письмо. Однако у этого пройдохи было лицо настоящего плута, и Жасмин опасалась, что он просто-напросто выбросил письмо, а деньги прикарманил. Подкупить слуг было невозможно, и причиной тому была не только их глубоко укоренившаяся неприязнь, но и страх потерять работу. Жасмин даже пыталась уговорить Генриэтту поехать в Перигор и послать письмо, но со старушкой чуть было не приключился обморок при одной мысли о том, что Сабатин придет в страшную ярость, узнав о таком преступном деянии. Она заперлась в своих покоях и не покидала их целых две недели.
Среди прислуги теперь не оставалось ни одного человека, которому не было бы известно, что герцог и герцогиня смертельно ненавидят друг друга. Версальские слуги, повидавшие свет и изучившие его нравы, не находили в таком браке ничего странного, за исключением того, что каждый партнер обычно искал утешения на стороне, но с этой парочкой все обстояло иначе. Нельзя сказать, что герцог не заглядывался на других женщин. В замке было несколько хорошеньких молодых горничных, которые из страха или любопытства позволяли Сабатину делать с собой все, что угодно, но, по их общему мнению, Жасмин обладала какой-то колдовской властью над его телом. Наигравшись с горничной вволю и придя в невероятное возбуждение, герцог отталкивал ее и бежал искать жену, иногда даже не пряча свое мужское достоинство в штаны и распугивая встречных служанок. Найдя Жасмин, он тут же удовлетворял свое желание, где бы ей ни случилось находиться в этот момент.
Однако девушки ошибались. Удовлетворение, испытанное с Жасмин, бесстрастно покорявшейся ему, не доставляло герцогу особой радости: просто ему хотелось иметь законного наследника. За это время она могла бы родить дважды и снова забеременеть. Всякий раз, когда Жасмин оказывалась в его постели, где-то в глубине сознания Сабатина таилась мысль о том, что она была дочерью пожилых родителей, и это могло повлиять на ее способность к деторождению. Если, чтобы зачать, ей понадобится столько же лет, сколько и ее матери, то он сам будет годиться своему отпрыску не в отцы, а в дедушки.
Однажды он искренне обрадовался, но его жена не имела никакого отношения к причине веселья. Один из его кузенов, который, к слову сказать, был наследником Сабатина, постоянно держал его в курсе последних событий придворной жизни. В тот раз он уведомил Сабатина, что герцог Бурбонский не только впал в монаршую немилость, но и сам теперь оказался в ссылке. Его отправили в Шантильи, откуда до Версаля не так-то близко. Сабатин смеялся долго и громко, падение всесильного Бурбона привело его в великолепное настроение: это было хорошей приметой. Де Вальверде воспрянул духом. Уж теперь-то на небе взойдет и опять засияет его звезда, и ждать этого осталось недолго.
1728 год близился к концу. В один из дней Жасмин возвращалась с прогулки по парку, который, по сути, был продолжением смешанного леса. Там росли березы, осины, сосны и рябины. Густые заросли, покрывавшие все склоны возвышенности, на которой стоял замок, были похожи на причудливое пестрое одеяние. Жасмин остановилась, чтобы перевести дух и полюбоваться прекрасным видом на Долину, где между далеко отстоящими друг от друга крестьянскими хижинами тянулись длинные ряды ореховых деревьев. И в этот момент послышался скрип колес. Обжигающей стрелой ей в сердце ударила тревога. Ворота не заперты! И она об этом не знала… Жасмин почти бегом бросилась по тропинке к замку. У крыльца стояла забрызганная дорожной грязью карета с шестеркой лошадей, от которых шел пар. По ступенькам крыльца медленно поднималась полная женщина, которую Жасмин сразу же узнала.
– Берта!
Она, должно быть, сама того не сознавая, изо всех сил выкрикнула имя своей няни, но женщина остановилась и, не спеша повернувшись», посмотрела в ее сторону. Да, это была именно она, степенная, сдержанная Берта, которая, как и следовало ожидать, не стала махать руками или бежать навстречу своей бывшей подопечной, спешившей к ней со всех ног. Жасмин мгновенно взлетела по ступенькам и крепко обвила Берту обеими руками, смеясь и плача от радости. Через пару секунд она вдруг замолчала и отстранилась от гостьи. Страх исказил черты ее лица. Почему приехала Берта? Неужели…
– Мой отец?.. – языку нее вдруг одеревенел, и она не смогла закончить фразу.
Берта отрицательно покачала головой и улыбнулась, согретая этим теплым приемом:
– Нет, барон не покинул нас, но ваша мать все свое время проводит с ним. Вот почему я приехала сюда вместо нее.
– Так значит, ты проделала весь этот долгий путь совершенно одна! Пойдем быстрее в замок!
С глазами, полными счастливых слез, Жасмин провела Берту через зал и возобновила разговор лишь на лестнице, когда они оказались подальше от дворецкого, который уже навострил уши, надеясь подслушать и донести герцогу.
– А теперь давай быстрее выкладывай все новости! Я прямо вся извелась от нетерпения! – сказала Жасмин, как только Берта оказалась в ее покоях.
– Сначала о вашем отце. Ему стало значительно лучше, и теперь с посторонней помощью он может встать с постели и дойти до кресла. Говорит он почти так же, как до болезни. Он произносит все слова разборчиво, только чуточку медленнее, и свободно разговаривает с посетителями.
– Но как же матушка управится с ним без твоей помощи? Ведь все это время ты была ее правой рукой, ухаживая за отцом!
– Мое место заняла Ленора. Барон любит ее, потому что она часто рассказывает ему о вас и о времени, проведенном ею в качестве вашей горничной, хотя прослужить у вас, как видно, ей пришлось очень недолго.
– Ты хочешь сказать, что Ленора сумела добраться до Шато Сатори после того, как ее изгнали отсюда?
Берта кивнула:
– Но путь ее был долгим и трудным. Лишь через три месяца показалась она на пороге нашего дома. У нее не было ни единого су, часто приходилось идти пешком. Иногда она нанималась на работу, чтобы добыть денег на пропитание. Когда была возможность, она ехала на попутных фургонах и в почтовых каретах.
– Так это от Леноры мать узнала, почему от меня нет никаких писем?
– О, нет! Ваш муж написал об этом еще задолго до появления Леноры.
Жасмин внимательно выслушала Берту, которая подробно изложила содержание письма Сабатина. Теперь она отнеслась к этому спокойно. В какой-то степени ей даже стало легче. Ведь письмо Сабатина, по крайней мере, избавило их от дальнейших тревог, связанных с неизвестностью. Ее родители передумали Бог весть что, не получая от нее никаких вестей.
– Ну а Ленора, конечно, рассказала все подробности…
– Да, но не сразу. Видите ли, как только она добралась до Шато Сатори, то слегла в горячке. Одно время нам казалось, что девушка не выживет, но ваша матушка выходила ее.
– Но ведь у Леноры был кошелек с деньгами, который я ей дала! На эти деньги она доехала бы до Версаля без всяких затруднений.
– Ваша экономка отняла у нее не только письмо. Бедная девушка осталась ни с чем.
Глаза Жасмин сузились, и в них появился недобрый блеск, хорошо знакомый прислуге замка.
– Это очень интересно. Попозже я разберусь, куда подевались деньги. – Затем ее лицо опять прояснилось, и она взяла руку Берты в свою. – Тебе отведут спальню рядом с моей, и как только ты приведешь себя в порядок с дороги, я прикажу, чтобы сюда принесли ужин. Ведь ты, должно быть, проголодалась.
– Да здесь можно есть прямо на полу, если весь замок сверкает такой чистотой, как те места, по которым я прошла, – заметила Берта с улыбкой. – Никогда бы не подумала, что такой старый замок может пахнуть лишь древностью и духом времени. Повсюду чувствуется аромат пчелиного воска и лаванды.
– Других запахов я не выношу.
Берта бросила в ее сторону странный взгляд, но ничего не стала говорить, пока они не вошли в комнату, отведенную Жасмин для гостьи. Берта с неудовольствием оглядела стены, отделанные дубовыми панелями и парчой, и бархатные кушетки.
– Все это великолепие не для меня. В таких покоях должны оставаться только знатные дворня.
– У нас никогда не бывает гостей. Никто не решается навещать нас. Ты – первая.
Берта нахмурилась:
– Я не в гости приехала сюда, а жить.
Это радостное известие настолько ошеломило Жасмин, что на какое-то время она потеряла дар речи. Но улыбка на ее лице говорила сама за себя. Заем она повисла на шее у Берты:
– Я уже и забыла, что это такое – чувствовать себя счастливой. О, Берта, сегодня самый счастливый день в моей жизни с тех пор, как меня увезли из дому!
Решено было приступить к поискам комнаты поменьше, потому что Берта с присущим ей упрямством отказалась поселиться в этих роскошных апартаментах. Она предпочла бы поселиться вместе с прислугой, если бы тут уже, в свою очередь, не уперлась Жасмин, понимавшая, что ноги у Берты уже не те, что были два десятка лет назад и ей будет утомительно бегать вверх-вниз по лестнице.
Однако самый счастливый момент был впереди, и он настал, когда Берта торжественно вытащила из кармана плаща длинное письмо от Маргариты. Чаша радости Жасмин переполнилась.
Распечатав конверт, она увидела на письме и подпись отца, выведенную его дрожащей рукой. Она поцеловала обе подписи. Берта передала ей также и другие письма от друзей, которые, узнав, что к Жасмин едет няня, с радостью воспользовались случаем передать весточку, несмотря на некоторую обиду. Они считали, что Жасмин зазналась, став герцогиней, и по этой причине не желала переписываться. Сперва Жасмин, конечно же, прочла послание матери, в котором та давала полный отчет о здоровье отца, а затем сообщала о том, что вееры Пикард выпускаются теперь под другим названием. Маргарита продала все свое дело, включая особняк на авеню де Пари, магазин на Елисейских полях и все мастерские. После главных шли менее значительные новости, которые на первый взгляд казались пустяками, но на самом деле были очень дороги всякому, кто уже давно не бывал дома. Маргарита не забыла упомянуть и о Версале, осведомив обо всех изменениях в жизни ее знакомых. Один женился, другая вышла замуж, у такого-то родился ребенок. Мужья одних молодых дам получили повышение по службе, а другим не повезло. Перечислила она и все помолвки, объявленные за последний год, и добавила в заключение, что весь двор умиляется преданности короля и его любви к жене и дочерям-близнецам.
Жасмин искренне порадовалась за Людовика, и ее мать наверняка знала это, когда писала о нем. Королю еще не было и восемнадцати, но он уже создал маленький семейный круг, в котором был вполне счастлив, вознаграждая себя за унылое и безрадостное детство, лишенное родительской ласки. Вспоминая его живой и заразительный смех, его нескрываемое удовлетворение собственной физической силой, которая развилась в нем после многих болезней, перенесенных в младенчестве, Жасмин надеялась, что королева всегда будет Людовику верной женой и страстной любовницей, потому что ей самой теперь уже никогда не суждено быть там, чтобы принять на себя эту вторую роль, без которой король всего лишь два года назад не представлял своего счастья.
На следующий день Жасмин отказалась от услуг своей временной горничной, определив на это место Берту, которая умела шить, штопать и гладить не хуже других. Что же касалось прически, то теперешняя мода отличалась относительной простотой. Волосы зачесывались назад и завивались в мелкие локоны на висках и на шее. Модные фасоны платьев, выкройки которых были предусмотрительно посланы матерью, свидетельствовали о том, что стиль мало изменился за время отсутствия Жасмин в Версале. Спереди платья становились более плоскими, расширяясь в стороны.
Жасмин с удовольствием избавилась бы и от экономки, но оказалось, что эта женщина и не думала присваивать себе деньги. Она просто в точности исполнила приказ Сабатина и вернула ему не только письмо, но и кошелек с луидорами в целости и сохранности. Экономка очень испугалась, почувствовав неприязнь Жасмин. Хозяйка явно хотела под любым предлогом убрать ее из замка. Жасмин еще раз имела случай убедиться в том, что, несмотря на враждебное отношение, которая питала к ней почти вся прислуга, она внушала им всем немалую долю страха, ибо Сабатин не вмешивался в ее распоряжения, касавшиеся хозяйственных дел. Когда Жасмин кивком головы показала, что разговор окончен, женщина поспешно засеменила прочь. Большую тревогу вызывала у Жасмин непредсказуемая реакция мужа на переезд Берты. Однако через Генриэтту, которая служила в последнее время посредницей между ними, ей удалось выведать, что Сабатин не проявил к этому факту ни малейшего интереса. Разумеется, он не мог не понимать, что первым делом Берга попытается переслать письмо Жасмин к родителям, но очевидно, его это не волновало, поскольку процедура пересылки будет сохраняться в полной, тайне не только от него, но и от всех обитателей замка и, следовательно, его запрет на переписку жены с родителями формально не будет нарушен. А с другой стороны, в любом случае этот запрет не мог сохраняться вечно.
И все же Жасмин не стала рисковать и решила получать посланные ей письма не в замке.
Берта, подружившаяся с деревенской портнихой, договорилась с ней о том, чтобы все письма и посылки из Шато Сатори высылались на ее имя. Маргарита послала дочери три новых платья, причем одно из них было с только что вошедшим в моду кринолином, и мадам Леро, портниха, пришла в замок по просьбе Жасмин, чтобы подогнать эти платья по ее фигуре. Затем под этим предлогом она стала регулярно посещать замок и приносить или уносить письма. Это была спокойная, даже несколько флегматичная женщина, так же, как и Берта, умевшая держать язык за зубами, и даже если бы ей ничего не платили, она взялась бы оказывать эту услугу добровольно. Это вносило хоть какое-то оживление в скучную рутину повседневной жизни.
Берта прибыла на одной из карет Лорента вместе с кучерами и грумом. Это было подарком архитектора своей дочери. Теперь у Жасмин появилась возможность выезжать из замка по своему усмотрению, не считаясь с ограничениями, наложенными Сабатином, но она не пользовалась ею. Замок по-прежнему притягивал ее, словно магнит, и Жасмин выходила наружу лишь на непродолжительные прогулки, и то, если ворота были закрыты. Сабатин даже не потрудился взглянуть на шестерку лошадей, привезшую карету из Шато Сатори, хотя до него наверняка дошли слухи о том, что это были подобранные в масть чистокровные рысаки. Это было тем более странно, если принять во внимание его страсть к породистым лошадям. Впрочем, его мозг был затуманен ежедневным, не прекращающимся ни на минуту пьянством; он теперь почти перестал следить за своей внешностью, превратившись в неряшливого, заросшего щетиной, равнодушного ко всему бродягу. Его жилет был покрыт засохшими винными пятнами, а изо рта несло, как из винной бочки.
Берта наблюдала за тем, как Жасмин распекала служанок, не успевших вовремя смахнуть паутину, которая появилась за ночь, или отполировать до блеска зеркало, и удивлялась произошедшим в характере ее питомицы значительным переменам. Даже в выражении лица Жасмин появилась какая-то одержимость. Однако сердце ее сохраняло прежнюю теплоту, которая выплеснулась наружу в день приезда Берты, а затем снова вернулась назад, словно в какую-то шкатулку с захлопнувшейся крышкой.
– А почему у вас нет детей? – спросила ее Берта, когда они сидели как-то вечером у камина.
– Потому что я не хочу их, – с предельной откровенностью ответила Жасмин.
– Ах, вот оно что… Но ведь ребенок наполнит твою жизнь совершенно иным смыслом. Ты перестанешь с утра до вечера думать о пыли и паутине, и из твоих глаз исчезнет этот жестокий, безжизненный отблеск.
Жасмин вздернула подбородок:
– Эти три с половиной года замужества сделали меня совершенно другим человеком, что касается ребенка, то я, наверное, не способна зачать его. Судьба оказалась милосердной ко мне хотя бы в этом.
– Как ты можешь быть в этом уверена?
Последовал ответ, произнесенный ровным голосом, от которого веяло ледяным холодом:
– Я это знаю, вот и все. Как может зачать жена от мужа, к которому она чувствует ненависть в любое время дня и ночи? Если бы я любила его, то у нас обязательно появились бы дети. Но от него?.. Ни за что! Поэтому не говори больше со мной о семье. У меня ее нет и не будет.
– Я понимаю все это лучше, чем вы думаете, мадам. Мне уже довелось однажды побывать замужем за первостатейным негодяем.
– Тебе?! – Жасмин непритворно изумилась. – Но ведь маме ничего об этом не было известно, не так ли?
– В конце концов она узнала все. Перед тем, как придти к вам в Шато Сатори и наняться няней, я оставила мужа, взяла другое имя и решила начать жизнь заново.
– У тебя были дети?
– Да, это был мальчик. Он умер, когда ему исполнилось три года. Сразу после его смерти я ушла. Мой сын остался бы жив, если бы не самодурство человека, называвшего себя моим мужем.
– О, моя бедная Берта! – Жасмин всплеснула руками. В ее голосе прозвучало неподдельное сочувствие.
– Вот почему сначала мне было так трудно привыкнуть к вам. У вас было все, и я думала, что так будет вечно, а у моего покойного маленького сына не было ничего. Вы должны были бы заменить мне ребенка, которого я потеряла, но этого не случилось. Наоборот, мое сердце ожесточилось против вас.
Жасмин печально улыбнулась:
– Ты ошибалась. Посмотри на меня сейчас. У меня теперь ничего нет, и я должна буду жить здесь до скончания века. Так, может быть, тебе легче будет полюбить меня в моем несчастье?
– Мне стало ясно, что я полюбила вас как собственное дитя, в тот самый момент, когда мое место возле вас заняла Жозетта, которая ловко умела разглаживать утюгом кружева и давать советы, какой помадой вам лучше мазать губы.
– Я знаю, что она страшно не нравилась тебе, но ты ничем не выказала своих симпатий ко мне, когда я изнывала, буквально сходила с ума от любви к Фернанду…
Берта флегматично пожала плечами:
– Меня это раздражало не меньше, чем вашу матушку, и по той же самой причине. Если бы вы были моей дочерью, то я хорошенько проучила бы вас, устроила бы такую порку, что вы неделю не смогли бы сесть.
– Но все-таки ты сама вызвалась приехать сюда и жить со мной…
– Я отправилась бы еще в тот день, когда мы услышали от Леноры о всех ваших злоключениям но ваша почтенная матушка испытывала тогда во мне слишком большую нужду, и вы знаете, почему.
– Я благодарю Господа за то, что ты теперь находишься здесь. – Жасмин соскользнула со своего кресла и, встав на колени рядом с Бертой, доверчиво положила голову ей на колени, устремив взор на камин, в котором весело и уютно потрескивали дрова. – Надеюсь, тебе здесь не слишком скучно и одиноко?
– Да благословит вас Бог! Откуда у вас такие мысли? После того, как с вашим батюшкой случилось несчастье, на всем белом свете, наверное, не было места спокойнее и тише, чем Шато Сатори. Мир и покой – вот что мне нужно больше всего.
Жасмин подняла голову. Ее лицо озаряли блики колеблющегося пламени.
– Так значит, тебе не надоест это мрачное место?
– Никогда. – Берта успокаивающе потрепала Жасмин по щеке. – Я буду с вами до конца моих дней.
Теперь, когда Жасмин регулярно получала почту, время не тянулось для нее столь уныло и безрадостно, как прежде. Известие о том, что королева произвела на свет будущего короля Франции, достигло замка Вальверде раньше, чем Жасмин получила из дома письмо, в котором содержалась та же весть. Письменные сведения, хотя и запоздавшие, отличались большими подробностями, и в посланиях говорилось о том, что новый дофин при крещении получил имя Людовик. Казалось, что Франции теперь предстоит вечно жить под властью королей с одним и тем же именем, правящих из Версаля.
Все то время, которое прошло после отстранения от власти герцога Бурбонского, Сабатин пребывал в ожидании подходящего случая чтобы обратиться к Королю с просьбой о помиловании. Рождение дофина, по его мнению, и являлось тем моментом, когда монарх был более, чем когда-либо, расположен к милосердию! Герцог не замедлил отослать петицию в Версаль и теперь с оптимизмом ждал ответа, находясь даже в более приподнятом настроении, чем в тот день, когда узнал, что жена его смертельного врага, герцога Бурбонского, совершила самоубийство, не в силах перенести разлуку со столь милым ее сердцу Версалем, разлуку, обрекшую ее на серое, унылое существование в ненавистной деревне.
Ответ из Версаля не заставил себя долго ждать и был доставлен особо снаряженным для этой цели курьером. Уединившись в библиотеке, Сабатин дрожащими от нетерпения руками сорвал с конверта королевскую печать и погрузился в чтение. По мере того, как он жадно проглатывал глазами строчку за строчкой, его лицо все более вытягивалось. Не поверив своим глазам, Сабатин еще раз прочитал официальный ответ, и когда, наконец, до него дошло, что петиция о помиловании отклонена королем, из его глотки вырвался ужасающий рев. Слепая ярость и отчаяние захлестнули его разум такой мощной волной, что он сделался в этот миг совершенно невменяемым. Скомкав письмо, Сабатин швырнул его на пол и принялся топтать ногами. Он знал, в чем дело. Причиной всему была Жасмин. Конечно, король не хотел ее видеть, но из-за этого безвинно страдал он, Сабатин! Оперевшись рукой о дубовую панель стены, разъяренный герцог прислонился лбом к запястью, пытаясь собраться с мыслями. Если бы в эту минуту на глаза ему попалась жена, он, не задумываясь, убил бы ее.
Однажды он чуть было не придушил ее, и страстное стремление избавиться от этого существа, являвшегося не более чем позорным пятном на его славном имени, овладело, им снова. Злобно зарычав, Сабатин дернул за шнурок звонка, и ему принесли графин с коньяком. Схватив сосуд с напитком с подноса, находившегося в руках дворецкого, он поднес его ко рту и сделал пару жадных глотков, опустошив графин почти наполовину. Затем обтер мокрые губы тыльной стороной ладони и плюхнулся в кресло с подголовником, обмякнув всем телом. Впав в состояние, близкое к столбняку, он просидел так весь день, Методично прикладываясь к горлышку графина. Увидев, что с хозяином происходит что-то неладное, слуги отнесли его наверх и уложили в постель.
В течение последующих пяти ночей Жасмин была избавлена от назойливых посещений мужа, Однако сердце у нее ушло в пятки, когда на пятую ночь ручка двери, соединявшей их спальни, повернулась снова. В этот раз события, однако, развивались несколько иначе, чем обычно, и вину за это Сабатин целиком возлагал на Жасмин. Ведь она никогда не обнимала его и не прижимала к себе так страстно, как положено всякой добропорядочной жене. С неделю назад из-за холодности и отсутствия рвения с ее стороны ему с огромным трудом удалось возбудить себя и достичь конечного удовлетворения, а в эту ночь Сабатина постигло полное фиаско. В изнеможении оставив равнодушное тело Жасмин, стоявшей в его излюбленной позе – на четвереньках, он бросился в свою спальню, где подсластил горечь позорной неудачи изрядной порцией коньяка и, рухнув в постель, заснул тяжелым беспробудным сном. Прошло еще несколько ночей, и он повторил попытку. Несколько раз его охватывала паника, когда ранее послушная ему плоть вдруг начинала терять привычную упругость и становилась почти дряблой, с трудом вонзаясь в лоно Жасмин, но затем вдруг все наладилось, и он опять ощутил сладостный экстаз последних мгновений, которые каждый раз кажутся неповторимыми. Однако на следующую ночь его ждал позорный провал. Казалось, что Жасмин в душе насмехается над ним. Задыхаясь от злости, он нанес ей несколько сильных ударов кулаком в грудь, и она чуть было не потеряла сознание.
Когда же он опять отправился в ее спальню, то обнаружил дверь запертой. Одного не очень сильного удара плечом в дверь хватило, чтобы старый замок вылетел из гнезда и упал на пол. Ворвавшись в комнату, Сабатин увидел, что его жена стоит, пригнувшись, у постели с ножом в руке, ее лицо дышало ненавистью:
– Если ты ударишь меня, я убью тебя!
Сабатин осторожно приблизился к ней и, внезапно выкинув вперед руку, сильно ударил ее по запястью. Нож вылетел из ее руки и, описав в воздухе широкую дугу, вонзился в пол под окном и зловеще закачался.
Это происшествие поначалу еще больше возбудило его, но результат все равно оказался плачевным, и тогда, охваченный бешенством, Сабатин стал таскать ее за волосы по спальне и хлестать тяжелой, как доска, ладонью по лицу, пока оно не превратилось в сплошной синяк.
И потом он праздновал триумф, полагая, что наконец-то сломил ее мятежный дух, когда на следующую ночь Жасмин покорно лежала на постели, заранее широко раскинув ноги и отбросив подальше покрывало. По ее щекам тихо скатывались слезы на уже изрядно промокшую подушку. Но победа Сабатина через несколько минут превратилась в поражение, когда его плоть бессильно обмякла и, оставив чресла Жасмин, стала дряблым, покрытым слизью отростком, не более чем внешним признаком принадлежности его владельца к мужскому полу. Сабатин, оцепенев от неожиданности, тупо уставился в глаза Жасмин и увидел в них торжествующее презрение. Она победила окончательно. Теперь уже и ему стало ясно, что все дальнейшие попытки совокуплений будут терпеть неизменный крах. Прежде чем Сабатин смог опять выместить на ней свою злобу, все выпитое перед этим вино, употребленное им с целью повышения мужской потенции, подступило у него к горлу, и в следующее мгновение мощнейший поток рвоты затопил постель Жасмин, испачкав тела обоих.
В течение многих ночей после этого дверь с новым замком не открывалась. Затем наступил час, когда Жасмин услышала в соседнем помещении низкий, рокочущий смех Сабатина и вторящее ему визгливое хихиканье женщины. Жасмин почувствовала огромное облегчение и, уткнувшись лицом в подушку, дала волю слезам радости. Все было кончено. Весьма маловероятно, чтобы Сабатин когда-либо вздумал опять забраться в ее постель.
Утром она позавтракала, как обычно, в своих покоях. Поднос с едой принесла ей Берта. Спустившись через несколько часов в столовую к обеду, Жасмин с удивлением обнаружила, что столовые приборы поставлены только напротив мест Сабатина и Генриэтты. На нее явно не рассчитывали. Лакеи с опаской косились на госпожу, стараясь угадать, будет ли она затевать скандал или нет. Ведь как бы герцог ни обращался с ней, в хозяйственных делах она имела такой непререкаемый авторитет, с которым нельзя было не считаться, и слугам вовсе не хотелось испытывать на себе последствия ссоры супругов. К их радости, Жасмин окинула стол беглым взглядом и, повернувшись, пошла к выходу; в каждом ее шаге чувствовалась свобода.
Изменение в ее внешности и поведении вскоре заметили все, и первой, конечно, Берта. Жасмин перестала выискивать паутину и, не изменяя обычной опрятности и чистоплотности, прекратила ежедневно принимать ванны, что было, разумеется, ненужным излишеством. Приступы меланхолии больше не посещали ее, и лицо Жасмин перестало казаться таким исхудавшим и измученным. Конечно, все это произошло не сразу, и случались срывы, но когда вскоре она выразила желание поехать с Бертой в деревню, а потом совершить прогулку в карете по окрестностям, у старой няни окончательно отпали сомнения в том, что к Жасмин возвращаются крепость тела и духа после всего, что ей пришлось испытать после приезда в замок Вальверде.
Утро выдалось очень пасмурным, и Жасмин вдруг почувствовала, что на нее вновь надвигаются старые страхи, когда карета покатила по извилистой аллее и вскоре оказалась у самых ворот. Она инстинктивно вцепилась в руку Берты и не отпускала ее. Ее разум отказывался постичь это противоестественное чувство. Странно и дико, что место, где ей довелось пережить столько горя, обладало такой притягательностью и казалось не средоточием всех несчастий, а спасительным убежищем. Жасмин уже собралась истерически закричать и потребовать, чтобы карета повернула назад; но тут Берта взглянула на нее и, дернув за руку, отвлекла внимание от исчезнувших из виду ворот,
– Даже не могу выразить словами, как мне сейчас хорошо. Ни за что на свете я не пропустила бы сегодня эту великолепную прогулку!
– Вот как! Но я не могу…
– Вы помните, ваша светлость, те времена, когда я сопровождала вас в Версаль? Вы были наряжены в шелка и бархат, а я надевала замечательное платье из голубой тафты, которое испортил пьяный придворный, споткнувшийся о мои ноги и заливший юбку вином…
Преодолев непонятный, необъяснимый страх, охватывавший ее каждый раз, когда она оказывалась за воротами замка, и не желая портить Берте прекрасное настроение. Жасмин с трудом выдавила из себя:
– Удивительно, как ты только не надавала ему пощечин…
Берту обуяло такое веселье, что она никак не могла перестать смеяться и, достав платок, стала утирать выступившие на глаза слезы. Ее смех был настолько заразителен, что Жасмин невольно улыбнулась. И в этот момент солнце пробилось сквозь тучи, и его лучи скользнули по траве и деревьям на горных склонах, подобно гигантской кисти художника, оставляющей после себя сочные, яркие Краски.
– Какой прелестный денек! – радостно воскликнула Берта. Она не стала настаивать на том, чтобы открыть окна, наглухо закрытые, несмотря на теплую погоду и ароматные запахи, стоявшие в воздухе. Еще раньше Жасмин приказала поднять стекла, решив почему-то отгородиться от природы. Когда деревня осталась позади и они опять выехали на открытое пространство, Берта молча опустила окно на своей стороне.
– Подумать только, ведь прошло почти три года с тех пор, как я приехала сюда, – непринужденным тоном завела разговор старая няня, стараясь произносить слова побыстрее и не дать Жасмин возможности запротестовать.:– Как летит время! Должна признаться, первое время мне казалось, что я никогда не смогу привыкнуть к здешнему климату, природе и обычаям, но все-таки мне понравилось здесь.
Берта болтала без умолку и Жасмин волей-неволей пришлось примириться с этим. Момент нервного срыва миновал.
Период возвращения Жасмин к нормальной, свободной жизни продолжался около шести месяцев. Первоначально ее состояние было столь угнетенным, что пейзаж за окном кареты в ее восприятии сливался в одно мутное пятно, но с каждой новой прогулкой ей становилось лучше, и, наконец, настало то утро, когда мысль о предстоящем выезде вызвала у нее не опасение, а предвкушение удовольствия, и Жасмин поняла, что башня, в которой она заперлась, рассыпалась в прах и никогда больше не поднимется из него.
