Текст книги "Танцы с королями"

Автор книги: Розалинда Лейкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 61 страниц)

– В таком случае я прошу вас отвести меня к ней.

– С удовольствием выполняю вашу просьбу, мсье фон Ферзен.

Роза знала, что у королевы было время придти в себя и справиться со своими чувствами. Она не ошиблась. Нижняя губа королевы больше не дрожала, и лишь очень внимательный наблюдатель мог заметить радостный огонь, вспыхнувший в ее глазах, когда граф наклонился и заговорил с ней. Их беседа длилась не более нескольких минут, и когда шведский аристократ отошел в сторону, лицо королевы сияло счастьем.

Позже, удалившись вместе, со своей свитой в личные покои, королева уединилась с Розой в кабинете, где вся обстановка и стены имели цвет лазури летнего неба. О том, что случилось, не было сказано ни единого слова, но чувства говорили, вернее, кричали сами за себя. Для этого королеве достаточно было посмотреть в зеркало.

– Завтра мы с вами вдвоем отправимся в малый Трианон, мадам Роза. Я возьму новые книги для моей библиотеки, и вы поможете мне их расставить по полкам.

Просьба эта, что и говорить, прозвучала странно и неубедительно. Роза была озадачена. Королеве было известно о том, что ее фрейлина страстно увлекается чтением, но такими делами обычно занимались дворцовые библиотекари.

Все выяснилось на следующий день, когда королева внесла в гостиную стопку из трех книг и, положив их на инкрустированный столик, произнесла:

– Пожалуйста, посидите здесь и просмотрите эти книги. Я буду с гостем в соседней комнате.

Затем она вышла и оставила одну створку двойных дверей полуоткрытой. Вскоре прибыл тот, кого ожидала Мария-Антуанетта. Роза, на которую вдруг свалились обязанности дуэньи и стража счастья королевы, безошибочно узнала голос шведского графа.

– Мой дорогой!

– Возлюбленная!

Долгая тишина, последовавшая вслед за этим обменом приветствиями, была заполнена звуками страстных поцелуев. Роза сожалела о том, что не может закрыть дверь и перестать быть свидетельницей этой глубоко интимной, но целомудренной любовной сцены. Однако, поступив так, она оказала бы королеве дурную услугу. Затем влюбленные, отдышавшись после первых поцелуев, заговорили. Первым послышался голос Марии-Антуанетты:

– Ты еще долго пробудешь здесь, моя любовь?

– Нет, любимая. Король Густав отправляется в путешествие, и я должен сопровождать его.

– И сколько оно продлится? – В ее голосе прозвучал страх.

– Не меньше восемнадцати месяцев, а может быть, и все два года…

Из уст Марии-Антуанетты вырвался крик отчаяния:

– Я не вынесу новой разлуки! Увидеть тебя снова только для того, чтобы выплакать тебе все мое сердце и тут же потерять – это выше моих сил!

– Ты никогда не потеряешь меня! – Его голос срывался, когда он произносил это обещание. – Я люблю тебя и буду любить всегда, пока не наступит мой смертный час. Не плачь, любимая! Несколько недель мы проведем вместе. Я обещаю тебе это. В Швеции еще не знают о моем возвращении во Францию. Я буду делать все возможное, чтобы отсрочить отъезд в Стокгольм.

Вслед за этим последовала долгая пауза, посвященная страстным поцелуям. Влюбленные, очевидно, пересели к окну, потому что их голоса звучали теперь глухо и не совсем отчетливо, и тогда Роза принялась упорно читать книгу, сев как можно дальше от двери.

Однако буквы прыгали у нее перед глазами, и прочитанное тут же забывалось. Роза была изумлена. Какой же силой должна обладать любовь этих двоих, находившихся по ту сторону двери, чтобы выдержать четырехлетнюю разлуку! Бабушка рассказывала ей о вечной любви Маргариты к Огюстену Руссо, но это было в стародавние времена, и после того, что ей довелось наблюдать в Версале, походило на прекрасную сказку. Роза гордилась своим скептическим отношением ко всем романтическим чувствам, что позволяло ей разглядев, за каждым льстивым словом кавалера его истинную цель, словно она была ясно написана на его лице. Кроме того, в искусстве флирта с ней мало кто мог сравниться. Вот почему эта искренняя любовь так поразила ее. Чувства, которые испытывали друг к другу Мария-Антуанетта и Аксель фон Ферзен, были настолько возвышенными, что казались Розе почти нереальными. Но их голоса звучали правдой любви, печальной и трагической потому что у нее не было будущего, лишь одни мучительные расставания и редкие встречи втайне от всего остального мира.

– Если у вас обоих было хоть чуточку здравого смысла, вы распрощались бы сию минуту… – пробормотала Роза себе под нос. Ее очень раздражала безвыходность положения, в котором оказались граф и королева, и то, что никто на свете, в том числе и она, не мог помочь им. И в то же время ей очень хотелось, чтобы все те, кто постоянно клеветал на Марию-Антуанетту и обливал ее грязью, оказались сейчас здесь и убедились, что даже великая любовь не может заставить королеву пренебречь святыми узами брака.

Прошло около двух часов. И вот послышался скрип отодвигаемых стульев и звуки приближающихся шагов. Как только королева и граф вошли, Роза встала. На нее напала какая-то неожиданная, неизъяснимая робость – чувство, которое ей редко доводилось испытывать. У нее было такое ощущение, словно ее уличили в подслушивании через замочную скважину, хотя именно сама королева настояла на присутствии Розы в гостиной. Аксель подошел к ней и поцеловал руку.

– Мы полностью зависим от вашего доброго расположения, мадам маркиза.

– Никто не узнает от меня ваш секрет, сир,

– На ваши плечи ложится тяжелое бремя…

– Тем с большей охотой я принимаю его.

– Я безгранично благодарен вам.

Затем королева проводила его до дверей прихожей. Возвратившись, она расцеловала Розу в обе щеки:

– После того, что вы сделали для меня вчера вечером, я поняла, что обрела истинного друга, который никогда меня не предаст.

Подобных визитов в малый Трианон было много. Мария-Антуанетта, не доверяя своей выдержке и опасаясь, потеряв голову от счастья, сделать роковой шаг, при первой встрече с Акселем специально оставила дверь открытой, чтобы помнить о свидетельнице в соседней комнате. Возможно, эта память и выручила ее в тот раз. Однако затем она вновь обрела в себе силу воли и брала с собой Розу на эти встречи лишь с единственной целью – предупредить возможную клевету. Граф, достойный человек, чья любовь к Марии-Антуанетте была совершенно лишена эгоизма, на первое место ставил честь королевы и ее семейное благополучие и не позволял своей страсти возобладать над этими благородными соображениями.

– Вы помолвлены? – спросил он как-то Розу во время бала, танцуя с ней менуэт, который всегда танцевали так, что юбки развевались и открывали стройные ножки дам.

– Нет, да и к тому же я вовсе не собираюсь выходить замуж.

Граф улыбнулся, услышав, с какой категоричностью были сказаны эти слова, и поинтересовался:

– Но почему вы так решили?

– Моя бабушка никогда не заставит меня вступить в брак по расчету, потому что сама испытала невероятные несчастья, будучи в свое время принужденной к нему, а королева слишком добра ко мне, чтобы навязывать кого-либо в мужья. Время от времени мне нравится кто-нибудь из кавалеров, но все это мимолетные увлечения, ничего серьезного. Думаю, что так будет и дальше. Мне слишком дорога свобода!

Он продолжал улыбаться, но глаза его стали серьезными:

– Я тоже останусь свободным, но не по своей воле. Женщина, на которой я бы женился, для меня недосягаема, а других для меня не существует.

Роза была потрясена тем спокойным, обреченным тоном, с каким он произнес эти слова, и прониклась глубоким уважением к этому человеку из-за его беззаветной любви. Такая необычная, чистая, как горная вода, страсть была для нее непостижима, но ее сердце сжималось от боли: она вместе с ним переживала эту трагедию.

Несмотря на решимость Акселя до последнего оттягивать свой отъезд в Швецию, шведский посол уже уведомил Стокгольм о пребывании графа фон Ферзена в Версале, сделав это не без задней мысли. Посол восхищался благородством молодого человека, покинувшего французский двор и отправившегося в Новый Свет в тот момент, когда, по убеждению многих, Мария-Антуанетта уже была готова погибнуть в его объятиях. Но теперь ситуация, похоже, повторялась. Исполняя во время концерта в честь важного иностранного сановника любовную песню, королева выдала себя тем, что почти все время не сводила глаз с Акселя фон Ферзена. Чем скорее он окажется дома, в Швеция, тем будет лучше для нее, него и Швеции, которой вовсе ни к чему было портить отношения с могущественной Францией. К тому же посол относился к графу с симпатией и не желал, чтобы его многообещающая карьера оборвалась в самом начале из-за глупого увлечения.

Никто не знал, сколько горьких слез пролила Мария-Антуанетта в тиши своего кабинета после отбытия Акселя. Розе показалось, что именно с того момента в поведении королевы наступил перелом. Она стала более серьезной и сдержанной в поступках, часто терпеливо и не спеша обсуждала с королем государственные дела у него в библиотеке. Людовик любил советоваться с женой, без тени уязвленного самолюбия признавая ее превосходство там, где требовалось точно и быстро оценить ситуацию. Однако это имело и свою отрицательную сторону, ибо всю ответственность за последствия ошибок и просчетов возлагали теперь на нее даже в том случае, когда фактически виноват был кто-нибудь из министров. Аргумент у врагов Марии-Антуанетты был всегда один и тот же: если бы королева поменьше думала об удовольствиях и развлечениях, а побольше о серьезных делах, такого наверняка не случилось бы.

Роза видела, что поездки с детьми в малый Трианон в эти дни приносили королеве куда больше радости, чем светские развлечения, концерты и карты, вместе взятые.

Забеременев в третий раз, королева возликовала, и чаша ее счастья воистину переполнилась, когда она произвела на свет еще одного мальчика почти в скромном уединении – при этом присутствовали лишь две особы королевской крови. После первых родов, когда королева чуть было не испустила дух, Людовик распорядился, чтобы отныне посторонних лиц не допускали в помещение роженицы.

При крещении мальчика назвали Людовик-Карл. Вскоре королева забрала его к себе в малый Трианон. Он рос очень болезненным и хилым ребенком и доставлял Марии-Антуанетте много тревог своими болезнями. Она считала, что свежий сельский воздух благотворно скажется на здоровье всех троих детей, и старалась проводить с ними как можно больше времени в малом Трианоне.

В то августовское утро стояла чудесная погода, и королева, как всегда, сама правила лошадью, запряженной в легкую коляску. Младенец был на руках у Розы, а дофин и принцесса сидели по обе стороны от нее. Кормилица и служанка дофина ехали позади в такой же коляске. Принц, которому к тому времени исполнилось пять месяцев, несмотря на все усилия Розы, постоянно кричал, и она предложила всем вместе спеть несколько колыбельных и усыпить младенца.

– О, да! – в восторге подпрыгнула на своем сидении Мария-Тереза. Я выберу первую песенку.

– Нет, я! – сразу отозвался молчавший до этого дофин, утверждая свои права мужчины.

К тому времени, как спор был благополучно разрешен, коляска свернула с версальской брусчатки на пыльный проселок, и мелодичный голос королевы затянул колыбельную. Когда младенец, убаюканный песнями, заснул, впереди появились три всадника, а вслед за ними виднелись их вьючные лошади. Роза тут же догадалась, что это были иностранцы, скорее всего, англичане. С тех пор, как между Англией и Францией были восстановлены добрые отношения, хотя бы внешне, на континент хлынул поток англичан. Многие из них предпринимали эти поездки для завершения своего образования. Предполагалось, что молодые люди приобретут в Европе необходимый лоск, а заодно перебесятся подальше от родимых гнезд, не нанося урона репутации своих родителей.

Все они, возвращаясь из дальних странствий, привозили сувениры. Для украшения своих особняков англичане покупали картины современных художников, а также древние скульптуры, причем последние они иногда дарили какому-нибудь недавно открытому Лондонскому музею. Справедливости ради необходимо отметить, что во Францию стекались не одни англичане. Версаль стал настоящей Меккой для «паломников» всех национальностей. Кстати, в свое время начало этому положил Аксель фон Ферзен, предпринявший именно такую поездку. Лица знатного происхождения, вроде него, прибывали обычно с рекомендательными письмами от влиятельных сановников, в противном случае им приходилось гулять по парку и довольствоваться ролью экскурсантов, выжидая случая, чтобы попасть в Версаль, на какое-нибудь общедоступное празднество, желательно, конечно, с присутствием королевской четы. Однако, поскольку королева настояла на отмене публичных ужинов, шансы увидеть ее им короля для тех, у кого не было официального доступа во дворец, значительно уменьшились,

По мере того, как расстояние между коляской и тремя всадниками сокращалось, Роза все больше склонялась к мысли, что эти трое были англичанами. Среди них был человек постарше – очевидно, их наставник, в его задачу входило оберегать, насколько это было возможным, моральные устои своих подопечных от порочных соблазнов, а также знакомить их с архитектурой, живописью и скульптурой всех посещаемых стран, от Франции до Швейцарии и от Италии до Греции. Человек, скакавший позади с вьючными лошадьми, явно был слугой. Когда чужестранцы приблизились, старший из всадников приказал своим спутникам ехать друг за другом, чтобы дать коляске дорогу.

Широкоплечий и высокий, казавшийся на лошади еще более высоким, этот человек имел вид обеспеченного и хорошо воспитанного джентльмена, производя приятное впечатление своей статной, худощавой фигурой; он был одет в изумрудно-зеленый камзол и черную треуголку, украшенную прямым белым страусовым пером. На нем были черные сапоги для верховой езды, доходившие до бедер, обтянутых лосинами. Волосы его не носили следов пудры, что было вполне в духе тогдашней моды, и, собранные на затылке в косичку с бантом, по цвету не отличались от шляпы и сапог. Словом, в том, что касалось внешности, это был исключительно привлекательный молодой человек, а его загорелое лицо придавало ему вид морского разбойника. Это впечатление еще более усилилось, когда, заметив Марию-Антуанетту и Розу, он растянул рот в широкой улыбке, показав зубы, столь ослепительно-белые и ровные, словно их высек скульптор, заодно создав и выступающий вперед подбородок, от которого так и веяло самоуверенностью. Незнакомец приставил руку к уху, как будто желая послушать пение. Положение обязывало королеву замолчать, что она и сделала, а Роза и дети продолжали петь. Затем, когда этот джентльмен и коляска поравнялись, он снял треуголку и прижал ее к груди:

– Мои дорогие дамы, какая приятная встреча по дороге в Версаль! Вы – Венера и Диана, сошедшие с пьедесталов в парке и сопровождаемые херувимами!

Мария-Антуанетта грациозно наклонила голову, отдав дань этому смелому и замысловатому комплименту, понимая, что этот путешественник не имеет представления о том, кто они такие, а Роза, не переставая петь, заглянула ему прямо в глаза, проносясь мимо в коляске. У этого англичанина, как ей удалось заметить, зрачки были зеленые и хищные, как у кота.

– Какой наглец! – заметила Мария-Антуанетта довольно добродушным тоном, как только они оказались за пределами слышимости. Она безжалостно третировала тех, кого недолюбливала, но по отношению к тем, кто ошибался, пребывая в счастливом неведении, всегда проявляла снисходительность.

– Да, в этом нет никакого сомнения, – согласилась Роза, с трудом поборовшая искушение повернуть голову и посмотреть этому англичанину вслед. Ей очень хотелось увидеть выражение его лица в тот момент, когда он узнает, кому принадлежит коляска с королевским гербом. Она чуть было не рассмеялась, когда живо нарисовала в своем воображении эту сцену. В то же время в этом молодом человеке было нечто такое, от чего у нее по всему телу пробежала мелкая приятная дрожь.

Она переночевала в малом Трианоне, но следующим утром покинула его: туда прибыла мадам Елизавета, сестра короля, очень спокойная, радушная женщина, которая тепло относилась к своей невестке. Ее сопровождала мадам де Ламбаль и некоторые другие фрейлины королевы. Мария-Антуанетта доверила Розе письмо, которое та должна была отослать графу фон Ферзену. Письмо она положила в сумочку, ручку которой обвязала вокруг запястья, и теперь, весело помахивая ей, шла по тропинке вдоль Большого канала. Придя в Версаль, Роза намеревалась затем поехать в Шато Сатори, а письмо отправить по пути.

Утро выдалось просто замечательное, и Роза не жалела о том, что решила прогуляться пешком. Она вышла на эту тропинку, пройдя через сад, находившийся между любимой обителью королевы и Трианоном. Прямые, стремительные солнечные лучи вонзались в воду и заставляли ее искриться так же ослепительно, как бриллианты, которые любила надевать возбудившая всеобщую неприязнь и зависть первая дама Франции. Тропинка делала несколько поворотов под прямым углом, повторяя крестообразную форму ответвления канала, а затем опять устремлялась по прямой в восточном направлении. Роза, глаза которой были защищены от яркого солнца широкими полями шляпки, прищурилась, пытаясь разглядеть вдали Версаль, но увидела на горизонте лишь очертания его крыш. Путь был неблизким, но не утомительным, несмотря на начинавшуюся жару, потому что над тропинкой нависали густые ветви деревьев, в тени которых ощущалась приятная прохлада. Здесь редко кто ходил, и сейчас Роза погрузилась в свои размышления, к ним весьма располагало это пустынное место, куда изредка забредали лишь любители дальних прогулок. Немного устав, она отдохнула, посидев на траве, и попыталась мысленно представить, как выглядел Большой канал в царствование короля-солнце, когда по нему плавали экзотические суда. В эллинге стояло несколько парусных шлюпок на тот случай, если кому-то вздумается покататься по каналу, но ни король, ни королева не увлекались водными прогулками. Придворные, как всегда, были слепыми рабами моды и ждали, пока кто-то сделает первый шаг, чтобы потом всем скопом последовать его примеру. Вот и сейчас в этот душный августовский день на водной глади не было видно ни единого паруса. Неумолимая мода приказывала своим приверженцам изнывать от жары.

Роза уже хорошо различала вдалеке фонтан Аполлона, вздымавший свои мощные струи высоко в воздух, словно выстреливая ими из пушки. Ее поразило огромное количество людей, гулявших рядом с фонтаном. Казалось, из чьей-то гигантской пригоршни на парк высыпали сотни цветных блесток.

Свернув с тропинки, Роза направилась к цветнику. Гулявшие весело переговаривались на многих языках, но Роза не обращала на них внимания, пока кто-то не окликнул ее.

– Мадемуазель! На минутку, прошу вас!

Она обернулась. Это был тот англичанин. Его высокая фигура четко выделялась да фоне каскада из струй воды. Сейчас он выглядел не менее впечатляюще, чем Аполлон в своей небесной колеснице, но лицо его было более серьезным, а одежда отличалась изысканностью. Очевидно, его вчерашнее одеяние, напоминавшее цветами попугая, было не более чем проявлением апломба честолюбивого и гордого, если не заносчивого, иностранца по прибытии в чужую столицу. Сейчас он стоял и с усмешкой разглядывал ее.

– Что вам угодно, сир? – Роза инстинктивно насторожилась. Она почувствовала, как кровь быстро запульсировала у нее в венах, и это ощущение и тревожило ее, и приятно возбуждало.

– Я допустил вчера глупейшую бестактность. Позже мне стало известно, что женщина, с которой я разговаривал на дороге, была королева. Мы только что миновали малый Трианон, и я должен был и сам догадаться, но кто бы мог подумать, что королева Франции будет распевать детские песенки и путешествовать в обществе лишь своих детей и служанки?

Роза, обидевшись, резко вдохнула воздух и собиралась уже уведомить незнакомца, что он сделал еще одну ошибку, но тут чувство юмора остановило ее:

– А разве английская королева так не поступает? – спросила она с деланной наивностью.

Англичанин рассмеялся и покачал головой:

– Никогда. Она слишком степенная особа. Скажите, не обиделась ли на меня ваша повелительница?

– Вы ее застали врасплох, но не разозлили.

– Слава Всевышнему, а то завтра я должен быть представлен ей!

«Все ясно, – подумала Роза. – Значит, он из тех, кто является сюда, предварительно заручившись рекомендательными письмами, и наверняка принадлежит к какому-нибудь старинному аристократическому роду у себя в стране, если его примет сама королева, а не какой-нибудь второстепенный министр». Она сказала:

– Прием состоится, как всегда, после полудня в государственных апартаментах королевы.

– Мне так и сказали. – Его губы плотно сжались, и уголок рта слегка искривился, когда он озадаченно уставился на нее. – А откуда вам известно, что я англичанин? Я всегда гордился тем, что говорю по-французски без малейшего акцента: с тех пор, как я сошел на ваш берег в Кале, меня все время принимали за француза.

Роза пожала плечами:

– Вы говорите как настоящий парижанин и легко можете сойти за моего соотечественника, однако произношение – это еще не все. Одежда на вас явно английского покроя, и это сразу же бросилось мне в глаза. Я уже знакома с вашей модой, потому что королева предпочитает английские костюмы для прогулок верхом. – Она уже собиралась было добавить, что ей самой нравится английский стиль во всем, что касалось верховой езды, но вовремя прикусила язык. Служанка явно не могла совершать верховых прогулок. – Вы родились во Франции?

– Нет. Но еще будучи в Англии, я познакомился со многими французами, которых надеюсь повстречать теперь. Это страна моих предков. В нашей семье издавна заведено, что все дети должны в равной степени владеть обоими языками и поэтому нас всегда, даже тогда, когда наши страны находились в состоянии войны, воспитывали французские няни, гувернантки и наставники. – В его глазах загорелся шаловливый огонек. – Но еще ни разу мне не доводилось встречать няню, которая могла бы своей красотой сравниться с вами. Как вас зовут?

Немного поколебавшись, Роза ответила:

– Роза де Шуард.

– Ричард Олдингтон. – Он шагнул вперед и, подступив к ней вплотную, взял ее за подбородок. – Мне бы очень хотелось увидеть вас снова, Роза.

Она резко отшатнулась. Шутка зашла слишком далеко.

– У вас будет такая возможность! – прозвучал ее рассерженный голос. – Я обещаю вам,– с этими словами она повернулась и продолжила свой путь.

– Я буду с нетерпением ждать этого момента мадам маркиза!

Так значит, он заранее знал, кто она такая. Наверное, кто-нибудь из придворных, гулявших у фонтана, подсказал ему, когда она проходила мимо. Она даже не знала, возмущаться или же расценивать поведение Ричарда как забавный случай, поэтому ее реакция отражала смесь этих чувств.

В течение короткого пребывания в Шато Сатори Роза проявляла признаки задумчивости и рассеянности, и от наблюдательной Жасмин это не ускользнуло. Казалось, мысли девушки витали в совершенно другом месте.

– Ты чем-то обеспокоена, дитя мое?

Роза, встряхнула своими пышными локонами, словно отбрасывая в сторону тревожные раздумья:

– Нет, бабушка. Наверное, просто устала. Сегодня утром я решила прогуляться пешком от малого Трианона до Версаля.

– В такую жару! Как только с тобой не приключился солнечный удар!

Они сидели в помещении, известном под названием Прохладной гостиной. Такие комнаты имелись во многих особняках, подобных Шато Сатори, чтобы спасаться от жары: и пол, выложенный зеленой мраморной плиткой, и такого же цвета портьеры на окнах способствовали тому, что здесь казалось прохладнее, чем было на самом деле. Роза встала с кресла и принялась ходить по комнате.

– Признаюсь, что я солгала тебе. Меня взволновала встреча с одним англичанином – ну, ты знаешь, из тех, кто ездит по Европе якобы в познавательных целях. – И затем она рассказала обо всем, что произошло. – Это очень бесцеремонный, самодовольный и опасный тип. Таким людям ни в коем случае нельзя доверять, тем более, если ты женщина. Я видела в Версале многих мужчин подобной породы и, поверь, он воплощает все самые отрицательные ее качества. В то же время в течение нескольких минут он казался самым привлекательным мужчиной, какого мне когда-либо доводилось встречать. Он даже насмешил меня! – В голосе Розы слышалась ирония. – А может, во, время прогулки со мной действительно случился солнечный удар, и это подействовало на мои мозги? – Она подошла к Жасмин и села на пуфик у ее ног.

– Все возможно, – сухо заметила Жасмин. – Мне, например, никогда не удавалось выразить весь богатый и противоречивый характер человека всего лишь в нескольких словах, как это сделала ты. Я бы посоветовала тебе подождать, пока у этого англичанина не пройдет возбуждение от первых дней пребывания в Версале, а затем уже давать какую-то оценку.

– Бабушка, дорогая! – Роза, как котенок, ластилась к Жасмин, уткнувшись подбородком в ладонь ее старой, иссохшей руки. – Если этот человек окажется лучше, чем я думаю, то тебе неплохо было бы самой взглянуть на него.

Жасмин погладила другой рукой густые кудри внучки. Наконец-то появился маленький луч надежды. Неужели ее Роза стояла на пороге большой любви? То, что молодой англичанин смог рассмешить ее внучку, говорило в его пользу. За всю свою замужнюю жизнь Жасмин не могла припомнить ни единого случая, когда Сабатин дал ей повод хотя бы для улыбки.

В салоне Знати, тронном зале королевы, шел прием лиц, значившихся в списке представлявшихся ко двору. Мария-Антуанетта, заметно пополневшая после рождения последнего ребенка, восседала в кресле под балдахином и взирала на тех, кто по очереди подходил и останавливался в некотором удалении от трона. После соответствующей церемонии она задавала несколько вопросов, и представлявшийся должен был, откланявшись, выйти, пятясь задом. На королеве и всех присутствующих были их лучшие платья и драгоценности. Роза вместе с другими фрейлинами стояла в стороне, обратившись спиной к портрету Людовика XV, где он был изображен в коронационной мантии. Каждый раз, когда герольд торжественно провозглашал очередное имя, сердце Розы начинало учащенно биться, но пока что Ричард Олдингтон, очевидно, ждал своей очереди в приемной. Перед королевой прошли два посла и несколько знатных дам. Нетерпение девушки возрастало по мере того, как королева не спеша, обстоятельно беседовала с каждым из этих людей. Сегодня Мария-Антуанетта была совершенно не похожа на женщину, которая в малом Трианоне пренебрегала светскими условностями. Она безупречно и с достоинством выполняла свои государственные обязанности.

– Лорд Олдингтон.

Сердце чуть не выпрыгнуло у Розы из груди. Сегодня Ричард был почти неузнаваем. С серьезным. почти суровым лицом, тщательно завитыми волосами, одетый в серо-голубой атласный камзол с серебряными позументами и со шпагой, слегка покачивавшейся сбоку в такт его шагам, он приблизился к трону, отвесил низкий поклон, а затем посмотрел королеве прямо в глаза с уважением, но без всякого подобострастия. Та же, в свою очередь, и вида не подала, что узнала в нем молодого повесу, который посмел вести себя с ней столь развязно.

– Вы путешествуете по Европе с целью пополнить свои знания, лорд Олдингтон, не так ли?

– Да, Ваше величество.

– От вашего крестного отца, герцога Дорсетского, и посла Англии при французском дворе мне известно, что вы интересуетесь ботаникой и завтра покидаете нас.

– Вы нравы, Ваше величество. Посол настаивает на том, чтобы на обратном пути я остановился в Париже и провел здесь три-четыре месяца. Я обязательно последую его совету. Сейчас же я крайне стеснен во времени, так как спешу в Болонью, где должен прослушать курс Лекций по ботанике в местном университете.

– Вы говорите по-итальянски так же хорошо, как и по-французски?

– Не совсем, но я могу свободно изъясняться на этом языке.

– Как случилось, что вы стали интересоваться растительным миром?

– Наше семейное поместье находится в Истертоне, графство Кент. Мы владеем обширными землями, включающими тысячи акров пашни, лугов и лесов. Рядом с домом расположены цветники и теплицы. Все детство я провел там, собирая многочисленные коллекции и гербарии, отсюда в мой интерес к ботанике.

– Если у вас сейчас нет времени посетить оранжереи и ботанические сады в Версале, то, может быть, вы сделаете это на обратном пути?

– Это посещение доставит мне огромное удовольствие, Ваше величество.

– В теплицах Трианона также выращиваются некоторые весьма редкие цветы.

– Я почту за честь прибавить какой-либо новый сорт к уже имеющимся у вас, если во время путешествий мне представится такая возможность.

– Мы с благодарностью примем ваш дар. В любом случае, желаю вам успеха. Включает ли круг ваших интересов также изящные искусства?

– Разумеется. Я хочу увидеть все, от Сикстинской капеллы до Парфенона.

Королева задала ему еще несколько вопросов, прежде чем в заключение пожелать счастливого пути. Аудиенция закончилась.

Роза подумала, что лорд Олдингтон не заметил ее, но, уже подойдя к выходу, он слегка повернул голову и бросил в ее сторону взгляд отчаянных, веселых глаз, длившийся не больше секунды, но сказавший о многом. Этот взгляд словно кричал, громко, во всеуслышание, что Роза в своем придворном одеянии была для Ричарда самой красивой женщиной в тронном зале. То же самое Роза подумала о нем и не смогла сдержать легкую улыбку, но тут же заметила, что на нее как-то странно смотрит мадам де Ламбаль. Она сразу напустила на себя серьезный, благочестивый вид, однако ничего не могла поделать с уголками рта, которые продолжали дергаться сами собой. Как жаль, что этот англичанин уезжает! Возможно, пройдет целых два, а то и три года, пока он снова появится здесь. К тому времени она наверняка забудет его, так же, как забыла всех других мужчин, которые время от времени возбуждали ее интерес. Но самое большое сожаление вызывало у нее то, что бабушка не увидит Ричарда. Это казалось ей очень важным, хотя она и сама не могла себе толком объяснить причину. Наверное, было бы забавно увидеть столкновение столь разных характеров и услышать мнение умудренной жизненным опытом, почтенной женщины об этом красивом нахале.

В тот вечер Роза, покинув свои комнаты, где ей пришлось в пятый раз за день менять платье, спускалась по лестнице. Диана, шедшая сзади, поддерживала подол, чтобы он не запачкался о ступеньки, а сама Роза приподняла платье спереди из боязни наступить на его нижний край, обычно касавшийся пола. В этой части Версальского дворца лестницы были такими же узкими и крутыми, как и в доме какого-нибудь мещанина. Площадки этажей были отделены от лестницы стеклянными дверями во избежание сквозняков. Недалеко от апартаментов Розы находилась небольшая каморка, которую король превратил в кузницу, и сейчас ей были слышны удары молота о наковальню и пыхтение мехов горна. Очевидно, Людовик увлекся работой и забыл о времени, хотя ему уже давным-давно следовало быть в другое месте. —