Текст книги "Танцы с королями"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 58 (всего у книги 61 страниц)
– Роза! Слава Богу, ты здесь, наконец! А я уже собирался ехать искать тебя в Версале. У твоей бабушки случился приступ. Она сейчас в тяжелом состоянии.
Роза упала к нему в объятия и после быстрого поцелуя, означавшего полное примирение, бросилась вверх по лестнице. В ее сердце зарождался страстный, пронизывающий весь мир крик-мольба к Богу: «Господи, спаси бабушку! Не дай ей умереть!» Эту потерю после всего пережитого будет невозможно перенести.
Глава 22
Версаль так и простоял, опустевший и унылый, более двух с половиной лет, когда в августе 1792 года Роза явилась туда, чтобы востребовать свои вещи. Все это время она даже не вспоминала о них. У нее было предостаточно хлопот. Сначала ей пришлось долгие месяцы выхаживать бабушку, вытаскивая ее буквально из могилы, и сидеть с ней, пока дело, наконец, не пошло на поправку.
И все-таки, настал день, когда ужас печальных событий шестого октября 1789 года потускнел в ее памяти, и Роза уже без содрогания могла себе представить, как она войдет в этот дворец, поднимется по лестнице, пройдет по его коридорам и окажется в своих бывших покоях. Нет, она не забыла ничего и никогда не забудет, и живой памятью о той страшной ночи была Диана, которая совершенно изменилась, стала молчаливой, замкнутой женщиной. Роза заметила, что, когда бы им ни случалось проезжать в карете по Плац-де-Арм, Диана всегда отводила глаза, не желая смотреть на Версальский дворец. Впрочем, так же поступала и она сама.
Франция переживала ужасное время. Честолюбивые политики, одержимые фанатики и кровожадные маньяки – все они стремились к власти, забираясь на ее высоты по горам трупов и утопая по горло в крови сотен тысяч жертв. Роза устала от постоянных потрясений и перемен, от борьбы фракций. Заговоры, контрзаговоры, умеренные и экстремисты – от всего этого голова шла кругом. Знаменитости и любимцы народа вдруг оказывались его врагами и в одночасье свергались, а их место поначалу занимали малоизвестные личности вроде Робеспьера и Дантона. Повсюду вспыхивали мятежи и восстания; людей теперь косил не только мор и голод, но и массовые расправы и Гильотина. Разбой на дорогах и грабежи в деревнях и городах приобрели невиданный размах и стали вполне обыденным явлением. Революция, совершившаяся во имя народа, принесла этому народу еще большие страдания. По конституции, принятой за несколько месяцев до описываемого посещения Розой Версаля, Франция оставалась монархией, но власть короля, по-прежнему жившего в Тюильри, значительно ограничивалась.
Сегодня, когда ее карета въехала на Королевскую площадь, она ощутила непонятную острую тоску и вдруг поняла: ей очень не хватает привычного караула швейцарских гвардейцев в их живописных мундирах. Вместо них у ворот стояли национальные гвардейцы с трехцветной перевязью через плечо и революционной кокардой на черных, лихо заломленных набекрень шляпах. И все же, бросив взгляд на позолоченный фасад восточного крыла, где когда-то король и королева выходили на балкон, чтобы показаться перед буйствующей толпой, она обнаружила, что к ней возвращаются и другие воспоминания – о более счастливых днях.
Казалось, что Версаль опять околдовывает ее своими магическими чарами, покоряя ее так, как это было в первый раз, когда она появилась здесь подозрительная, растерянная и рассерженная переменой, происшедшей в ее жизни и навязанной ей силком.
Ричард предложил сопровождать ее в этой поездке, но Розе хотелось окунуться в прошлое в одиночестве.
– Если ты полагаешь, что так будет лучше, – неуверенно произнес он.
– Да, – коротко ответила она. – Поезжай в посольство, как ты и собирался.
– Отлично! Если ты закончила то письмо к королеве, я могу заехать по пути в Тюильри и передать его.
– Оно уже готово. – И Роза вручила это письмо мужу, зная, что Марии-Антуанетте будет очень приятно получить от нее весточку, ведь теперь королевской семье фактически было запрещено принимать гостей. Иногда в этой серой, унылой полосе случались и проблески света, доставлявшие огромную радость затворникам Тюильри, и тогда на короткий миг королю и королеве начинало казаться, что худшее позади и все скоро наладится. Старый дворец был отремонтирован и обставлен мебелью и являлся теперь резиденцией, достойной пребывания королевского двора, хотя, по большому счету, Версалю он и в подметки не годился. Именно в это время к королеве возвратилась ее старая фрейлина, принцесса де Ламбаль, которая после падения Бастилии бежала в Англию, и Мария-Антуанетта была невероятно тронута этим отважным поступком.
Дважды Роза и Ричард посещали Сен-Клу, когда там находилась на отдыхе – естественно, с разрешения Законодательного собрания – королевская семья. Розу переполняло счастье, корда она опять после долгого перерыва весело бегала наперегонки и играла в прятки с дофином и принцессой Марией-Терезой, а также беспечно болтала с королевой о том, о сем в обстановке благодушной, сельской идиллии. К их радости, правительство не отдало приказ расставить кругом стражу и поэтому их зрение не оскорблял вид мрачных и наглых национальных гвардейцев, стоявших обычно на каждом шагу. Однако такие развлечения прекратились после того, как провалом закончилась попытка Акселя фон Ферзена по подложным документам вывезти королевскую семью из Франции.
Роза вышла из кареты у ворот, стоявших открытыми, и в душе у нее продолжала гнездиться тревога за судьбу несчастной четы и их детей. Дела у них шли что ни день, то хуже. Их жизни находились в постоянной опасности, так как они служили объектом постоянной ненависти, которую умелые манипуляторы опять начали нагнетать. Она вошла в вестибюль Королевы, который был совершенно пуст, если не считать двух национальных гвардейцев, стоявших на часах, и еще одного, который сидел за столиком. Когда-то здесь было не протолкнуться от блестящих, пышно разодетых дам и вельмож, придворных дам и кавалеров, усыпанных бриллиантами. Они сновали вверх-вниз по лестнице из зеленого мрамора; бойко шла торговля у разносчиков и с небольших лотков, вроде того, с которого Маргарита когда-то продавала свои вееры.
– Ваше имя? – пролаял капрал, сидевший за столом.
– Леди Истертон. – Затем Роза кратко объяснила ему цель своего визита, и он углубился в список, лежавший перед ним.
– Ваши документы! – Он посмотрел ее паспорт, кивнул и отдал назад. Все личные вещи находятся в первом вестибюле сразу за кордергардией. Полагаю, что дорогу туда вы найдете сами.
Она проигнорировала сарказм в его голосе.
– Конечно.
Сопровождаемая двумя грумами, которые должны были нести ящики, Роза не спеша поднялась по лестнице Королевы. Наверху, как и прежде, ее встретил блеск позолоченной скульптуры, символизировавшей брак короля-солнце и королевы Марии-Терезы; настенная россыпь по обе стороны мраморного алькова, где стояла эта скульптура, создавала впечатление перспективы и величия.
Она прошла через кордергардию в первый вестибюль. Там, где когда-то проходили публичные ужины короля-солнце, теперь стояли беспечные ряды коробок, ящиков, чемоданов и сундуков всевозможных форм и размеров. Хозяевам многих из них уже не суждено было явиться за своими вещами – одни давно истлели в могиле, а другие эмигрировали. Часовой, находившийся в хранилище, помог Розе найти ее сундуки. Все они были пронумерованы и имели ярлычки. Когда грумы стали переносить их, Роза не удержалась от соблазна пройти в открытую дверь и взглянуть на прекрасный, белый с золотым, салон Бычьего глаза. Ее обрадовало здесь то, что дверь, через которую так счастливо спаслась королева и которую чуть было не выломала чернь, была отремонтирована, так что теперь не осталась даже следа от поломки. Справедливости ради следовало отметить, что Национальное собрание, а затем Законодательное собрание следили за тем, чтобы это огромное здание находилось в должном порядке. Розу, впрочем, это не особенно удивило, ибо она знала, что большинство ее соотечественников, независимо от того, к какому сословию они принадлежали, рассматривали Версаль как общее достояние, куда, кстати, они всегда имели право беспрепятственного доступа. По иронии судьбы именно теперь, после победы народной революции, вход во дворец был ограничен. Почти все окна были закрыты ставнями, а невывезенная мебель одета в чехлы.
– Гражданка, ваши вещи уже внизу!
Она повернулась к часовому, который подошел к дверному порогу и, кивнув ему, вышла из хранилища и последовала в вестибюль, где ей пришлось расписаться в книге. Дома Диана принялась распаковывать сундуки, извлекая на свет Божий давно забытые платья. Впрочем, женская мода мало в чем изменилась за этот срок, поскольку королева теперь была лишена возможности устраивать пышные балы и прочие празднества и, следовательно, не могла задавать тон в нарядах, да и, кроме того, голова у нее сейчас была занята совсем другими мыслями. Мужчины стали носить высокие, стоячие воротники, аккуратно повязанные простые галстуки, приталенные сюртуки, панталоны в обтяжку и высокие сапоги. Такая одежда подходила Ричарду как нельзя лучше, выгодно подчеркивая его широкие плечи и сильные бедра. Этим утром он отправился в новом зеленом сюртуке, сшитом в Англии во время его очередного краткого пребывания там по делам (доставка срочных депеш и личный доклад министру). Вопрос о переезде всего семейства в Англию больше не затрагивался, потому что состояние здоровья Жасмин было настолько зыбким что могло ухудшиться в любую минуту, и Роза была благодарна Всевышнему за каждый лишний день проведенный с бабушкой. Ричард перестал пользоваться квартирой в посольстве, так как характер его дипломатических обязанностей предполагал дальние разъезды, и теперь постоянно жил в Шато Сатори, исключая периоды выездов за пределы Франции.
Жасмин очень нравилось, что Ричард поселился у нее. Во время его отсутствия она скучала по нему. К тому же он в случае надобности переносил ее по лестнице вверх или вниз. Если она чувствовала себя хорошо, то принимала гостей в гостиной слоновой кости, сидя в подушках пастельных тонов, которые оттеняли ее белоснежные волосы. Платья Жасмин меняла каждый день. Самым частым ее гостем был Мишель Бален, которому было очень одиноко в своем большом, опустевшем доме: вся его семья разъехалась кто куда. Вдвоем они беседовали в основном о прошлом, как и положено старикам, хотя оба сохраняли живой интерес к текущим событиям, которые вызывали у них большую тревогу. Роза всячески старалась поддерживать в бабушке убеждение, что лишь обязанности дипломата заставляют Ричарда оставаться во Франции и это не имеет никакого отношения к болезни Жасмин. Хотя сама она знала, что эту работу Ричард мог с таким же успехом выполнять, наезжая из Лондона. Он не особенно распространялся о своих делах, но Розе было известно, что ему приходилось бывать при Венском дворе и также посещать многих родовитых французских эмигрантов, которые за границей создали собственные маленькие дворы в соответствии с версальским этикетом. Она пришла к выводу, что Ричард преследовал две цели – во-первых, он служил той инстанцией, посредством которой Лондон поддерживал связи с другими государствами, стараясь выработать общую позицию по отношению к французской революции, и во-вторых, он пытался договориться об освобождении Марии-Антуанетты и ее детей за выкуп или в обмен на французов, взятых в плен австрийскими войсками в ходе войны, вспыхнувшей между обеими странами. Однажды Ричард ненароком упомянул о встрече в Вене с Акселем фон Ферзеном. Роза догадывалась, что граф трудится не покладая рук над вызволением королевы из Франции, несмотря на предыдущую неудачу. И в то же время в душе Розы сохранилась непоколебимая уверенность в том, что Мария-Антуанетта в любом случае предпочтет остаться с королем, которого французы ни за что не отпустят. Верность долгу и мужество королевы превосходили все мыслимые пределы, но об этом, за исключением Розы и узкого круга друзей Марии-Антуанетты, мало кто знал.
То, что в тот день Ричард задерживался, не особенно взволновало Розу. Такое часто случалось. Жасмин всегда ложилась спать рано. Ужин ей приносили в постель на подносе, и когда Ричард отсутствовал, Роза приказывала, чтобы и ее ужин приносили в спальню бабушки. Затем она читала вслух одну главу из какого-нибудь романа, и к концу этой главы веки Жасмин начинали смыкаться.
Вечер, как всегда, тянулся неспешно. Роза долго сидела с книгой, пока чтение вконец не надоело ей. Тогда она отложила роман в сторону и вышла в душную, наполненную ароматом цветов, августовскую ночь прогуляться по аллее до ворог в надежде увидеть фонари приближающейся кареты Ричарда. Однако везде царила непроницаемая густая тьма. Какое-то необъяснимое предчувствие несчастья нарастало в ней и, в конце концов, захватило так сильно, что, вернувшись в дом, она не могла заставить себя раздеться и лечь спать. Было уже далеко за полночь, когда со стороны ворог послышался топот копыт одинокой лошади, но не упряжки, везущей карету. Она тут же метнулась в зал и оказалась у двери раньше, чем подоспел дворецкий. На пороге стоял курьер из английского посольства с письмом. Разорвав конверт, Роза прочитала одну строчку, написанную в спешке, ломаным почерком: «Не жди меня в течение трех дней. Р.»
– Что случилось в Париже? – спросила она курьера, который ждал ответа.
– Толпа напала на Тюильри, и была страшная резня. Кровь лилась рекой, мадам! Лорд Истертон наблюдал все собственными глазами. Он был там, но не получил ни единой царапины.
– А что с королевской семьей?
– Они целы и невредимы, но их заперли в помещении с железными прутьями на окнах в Школе верховой езды. Это было сделано для их же безопасности. Вся мужская прислуга убита – от поваров до дворецких. Погибло много придворных, солдат и гражданских лиц. Сегодня в Париже валялось трупов больше, чем на поле боя после сражения.
Ожидание казалось нескончаемым. Вечером третьего дня Ричард вернулся, растрепанный, грязный и небритый. «Похоже, что у него не было времени подумать о себе», – с жалостью подумала роза. Рукав его нового зеленого сюртука был разорван и запачкан пятнами крови. Он обнял жену за талию и повел в малиновый зал. Там Ричард в изнеможении рухнул в кресло и, поставив локти на колени, охватил голову руками.
– Боюсь, что король и королева обречены… – проговорил он хриплым голосом. – Вместе с детьми и мадам Елизаветой их бросили в Тампль.
Не веря своим ушам, Роза уставилась на него. Леденящий ужас проник в ее сознание и сковал по рукам и ногам. Язык отказывался повиноваться, но все-таки через минуту она положила руку Ричарду на плечо и кое-как произнесла:
– Неужели нет никакой надежды?
– К сожалению, нет. Революция вступила в новый этап, и сейчас власть захватила кучка отъявленных головорезов, заседающих в отеле де Билль. Арестованы и брошены в тюрьмы сотни аристократов, включая мадам де Ламбаль и других фрейлин. Монархия, уничтожена. Франция объявлена республикой.
Роза почувствовала слабость в коленях, а затем ноги у нее подкосились, и она стала падать, подавшись вперед на Ричарда, который не растерялся и, вовремя подхватив жену, усадил ее к себе на колени. Сцены кровавых расправ, дикой резни до сих пор стояли у него перед глазами и не давали спокойно дышать. И лишь в нежных ласках Розы мог он найти забвение. Именно в одну из этих ночей, посвященных любви, Роза зачала ребенка. Событие это несколько опережало их планы, поскольку они не собирались обзаводиться детьми, пока не окажутся в Англии. Ричард стал еще больше тревожиться за Розу, а та не могла скрыть своей радости. Начало еще одной жизни, которая зависела от них двоих, ярким светом озарило темноту и скорбь, подступавшую со всех сторон.
Упрочив в течение нескольких дней свою власть, республика, упиваясь успехом, приступила к беспощадному наведению революционного порядка, выпустив декрет казни священников, аристократов, политических противников и прочих подозрительных лиц, включая даже нескольких детей. Своевременные действия сострадательного часового в Тампле, задернувшего занавеску на окне, спасли Марию-Антуанетту от необходимости созерцать жуткое зрелище – перед тюрьмой кучка изуверов забавлялась тем, что носила воздетое на пики нагое и изувеченное тело несчастной мадам де Ламбаль, близкой подруги королевы.
Изобретение доктора Гильотена, предназначенное первоначально для быстрой, гуманной казни преступников, начинало входить во все более широкое употребление для казни так называемых «врагов республики». Свист стремительно рассекающего воздух лезвия и глухой удар о плаху были слышны в Париже, Лионе и многих других городах по всей стране. Ричард понимал, что необходимо срочно увозить Розу из Франции. Конечно, брак с англичанином давал ей некоторую защиту, поскольку иностранцев пока еще не преследовали и разрешали им без помех заниматься своими делами. Но все же имя бывшей маркизы де Шуард, фрейлины королевы, скорее всего, значилось в каком-нибудь тайном списке революционного трибунала. Шато Сатори пока не было захлестнуто волной революционного террора. Жасмин слыла другом нищих и обездоленных, и власти, так же, как и различные шайки мародеров, обходили ее саму и поместье стороной. При этом она не была единственной аристократкой, которой удалось избежать конфискации имущества и ареста. В различных частях страны те, кто, многие годы занимаясь благотворительностью, сумели заслужить себе репутацию бескорыстных и щедрых людей, теперь пожинали плоды своей деятельности, весьма своеобразные, но пришедшиеся очень кстати, ибо в эти времена превыше всего ценилась возможность сохранить себе жизнь.
В январе Ричард присутствовал на судебном процессе короля, и предвзятость суда вызвала в нем отвращение. Главным обвинителем был Робеспьер, чьи хорошо продуманные и четко сформулированные, но пропитанные ядом ненависти выступления не оставили никакой надежды на правосудие. Тем не менее вынужденный участвовать в этом фарсе Людовик XVI вызвал у многих уважение своим непоколебимым мужеством и преданностью своему народу. Его приговорили к смертной казни, которая должна была состояться на следующий день.
В это утро Жасмин встала очень рано и попросила, чтобы ее одели в черное платье. Затем ее отнесли вниз, где она вместе с Розой молча скорбела по королю и молилась про себя за его душу.
Никогда еще обе женщины – и бабушка, и внучка – не были в таком подавленном состоянии. Наконец, ближе к полудню, в Версале прозвучал раскат пушечного выстрела, эхом вторивший первому, произведенному в Париже, который возвещал, что казнь свершилась.
– Король умер! Да здравствует король! – по традиции воскликнула Жасмин и тут же поникла головой и заплакала. Роза обняла бабушку за плечи, переживая этот трагический момент вместе с ней. Теперь ее волновала судьба вдовы и детей, и в мыслях она неотступно была с ними.
Душевные страдания взяли свое, и в тот день у Жасмин наступил резкий упадок сил. Ричард приехавший домой вечером раньше обычного, отнес ее наверх в спальню, а Роза послала за доктором. Когда тот приехал, Роза сразу же провела его наверх. После осмотра больной доктор не сказал ничего нового и утешительного, за исключением того, что герцогиня нуждается в полном покое и хорошем уходе.
– Как же я тебе должна надоесть, Роза… – обессиленно прошептала Жасмин, голова которой неподвижно покоилась на подушке. – Пошел уже пятый месяц твоей беременности, и тебе трудно будет со мной.
– Не беспокойся об этом, бабушка! – ласково утешила ее Роза. – Я всегда буду рядом с тобой.
Жасмин улыбнулась и заснула, держась за руку внучки. Из-за всех потрясений она совершенно забыла о том, что Роза может в любое время уехать в Англию, и чем скорее она это сделает, тем лучше. Когда Ричард спустя некоторое время объявил ей, что отправляется на пару недель по делам на родину, она, постоянно прикованная к постели и погрузившаяся, как это часто случается с людьми, в таком беспомощном состоянии, в свой внутренний мир, уже плохо соображала, что значило для него оставить здесь жену в такой опасный момент. Революционное правительство, разъяренное отказом Англии признать республику, объявило ей войну, не учитывая того обстоятельства, что у Франции не осталось в Европе ни одного союзника, а бесконечные казни и потоки крови невинных людей привели к тому, что даже Соединенные Штаты, испытывавшие к Франции неизменные симпатии, значительно охладели к ней. Английский посол в Париже, лишенный аккредитации, готовился к немедленному отъезду. С ним должны были покинуть Францию и все служащие посольства, включая Ричарда, которому посол ни за что не хотел позволить остаться.
– Я скоро вернусь, дорогая, – утешал он Розу, крепко прижав ее к себе в последнем прощальном объятии перед отъездом. – Тебе недолго придется пробыть одной, обещаю тебе!
К немалой досаде посла, вереницу карет с персоналом посольства до самого побережья сопровождал конвой Национальной гвардии, который оцепил причал и стоял там вплоть до отплытия корабля. Этой оскорбительной демонстрацией враждебности Париж давал понять, что чем скорее всякая нечисть уберется с французской земли, тем лучше. Ричард не обращал на конвой ни малейшего внимания: он уже с головой ушел в обдумывание плана своего возвращения. У него сложилась, в конце концов, стройная схема, согласно которой получалось, что через три-четыре дня он уже опять окажется в Шато Сатори. Если только Роза последует его совету и ни при каких обстоятельствах не поедет в Париж, все пройдет хорошо. Ведь в доме была потайная комната, куда в случае необходимости можно было спрятать даже Жасмин. Ричард уже успел перенести туда солидный запас оружия и патронов в расчете на мужскую часть прислуги, если вдруг придется отражать внезапное нападение. Он даже научил Розу заряжать и стрелять из ружья и пистолета. Когда они раскладывали по полкам продовольствие, Роза немного отвлеклась от работы и открыла шкатулку, чтобы Ричард смог просмотреть различные документы, хранившиеся там: архитектурные чертежи Лорента Пикарда и дарственную на дом в пользу Маргариты Дремонт. Он испытал огромное волнение, увидев собственноручную подпись своего прадедушки.
Едва прибыв в Лондон, Ричард тут же подал прошение об отставке с дипломатической службы, на которую он поступил ввиду исключительности событий, развернувшихся во Франции, чтобы оказать помощь своей стране. Эта служба была для него хотя и интересным, но все же временным занятием, и он никогда всерьез не думал о ней как о главной карьере. Затем Ричард отправился домой в Кент, намереваясь пробыть там пару деньков, но обнаружил, что в Истертон-Холле собралась вся семья. Его мать была при смерти. Она все это время скрывала от них страшную болезнь, которая подтачивала ее организм и, наконец, взяла верх. Депеша, посланная ему по дипломатическим каналам, в которой говорилось о плохом состоянии матери и необходимости срочного приезда, прибыла в Париж уже после закрытия посольства.
Борьба его матери со смертью длилась две недели; ее мучения становились все более невыносимыми, и Ричард испытывал глубокое потрясение: ему страшно было наблюдать за тем, как эта всегда веселая, приветливая и жизнерадостная женщина угасала и чахла не по дням, а по часам.
После похорон ему пришлось заняться кое-какими не терпящими отлагательства делами в поместье, а затем, уладив все на первое время, он с нетерпением и огромной тревогой в сердце стал готовиться к поездке во Францию.
Найти рыбака, который согласился бы перевезти его через Ла-Манш и высадить где-нибудь в пустынном месте, оказалось не таким уж трудным дедом. Вздохнув с некоторым облегчением (первый шаг сделан), Ричард быстро пошел в расположенный рядом городок и навел справки о ближайшем почтовом дилижансе, который должен был отправиться в Париж утром. Это означало, что ему придется провести ночь на постоялом дворе, где он представился торговцем, следующим в столицу по делу. Ричард посчитал, что ему лучше ехать в компании других путников, чем скакать одному на лошади, привлекая внимание не в меру подозрительных солдат и национальных гвардейцев на многочисленных дорожных заставах. Человека, направляющегося со стороны побережья на своей лошади и, значит, достаточно состоятельного, вполне могли принять за контрреволюционного эмигранта или английского шпиона и, недолго рассуждая, передать в трибунал в ближайшем городе, откуда путь лежал либо в тюрьму – это в лучшем случае, либо, что гораздо чаще бывало, на эшафот, дабы изобретение доктора Гильотена не ржавело в бездействии. Ричард же ни при каких обстоятельствах не должен был рисковать, ибо ему нужно было срочно добраться до Шато Сатори. Ведь прошел уже целый месяц с тех пор, как он поцеловал на прощание жену и закрыл за собой дверь дорогого для него дома.
Путешествие было не из приятных. Пассажиров в дилижансе оказалось явно больше, чем мест. Несколько человек устроились на крыше. Вдобавок настырный, мелко моросивший сутки напролет мартовский дождь размыл дорогу и во многих местах превратил ее в настоящее болото. Дважды Ричарду и его попутчикам приходилось прыгать в самую грязь и толкать карету. Из разговоров, которые велись в дилижансе, Ричарду удалось узнать
о том, что произошло во Франции за время его отсутствия, и он старательно наматывал это на ус, помалкивая пока, чтобы не попасть впросак. По-прежнему шли ожесточенные раздоры в стане революционеров, различные фракции которых были готовы перерезать друг другу глотки. Несколько раз также упомянули о каком-то восстании роялистов против республики. Неоднократно разговор сворачивал на королеву и принцессу Елизавету, сидевших в тюрьме, и маленького дофина, которого те величали не иначе, как новым королем, Людовиком XVII.
– Вдова Капета, – сказал один пассажир под заливистый смех остальных, вызванный этим новым прозвищем, которое чернь дала Марии-Антуанетте, – упорно забывает о том, что монархии во Франции больше не существует!
Все дружно загоготали, и каждый старался вставить острое словцо. Ричард, которому эти пересуды были противны до тошноты, привалился головой к стенке дилижанса и притворился спящим.
В Париже дилижанс въехал во двор большой гостиницы. Был уже поздний вечер; из окон здания лился яркий свет и доносился шум людских голосов. Когда Ричард открыл дверь, его обдало волной табачного дыма, запахом вина и поджаренного мяса, а в ушах назойливо зазвучала мелодия «Марсельезы», исполнявшейся пьяными голосами солдат, которые сидели за одним из столов в переполненном зале, представшем его взору за широким проходом в виде низкой, сводчатой арки. Несмотря на густые клубы табачного дыма, легко можно было рассмотреть алые колпаки Свободы, ставшие таким же символом революции, как и украшавшая их кокарда. Они красовались на головах всех посетителей этого заведения без различия пола. С небольшим саквояжем в руке Ричард встал в хвосте длинной очереди к столу, за которым сидел молодой конторский служащий, принимавший заказы у тех, кто хотел получить ночлег, нанять экипаж или арендовать на некоторое время лошадь. Ричард надеялся на последнее, зная, что если не произойдет непредвиденного, он уже через час будет в Шато Сатори.
Узкие поля его высокой шляпы не загораживали от света чугунного канделябра, висевшего в этой части зала. Кроме того, Ричард явно выделялся среди вновь прибывших своим атлетическим телосложением и высоким ростом. Почувствовав, что его особа начинает понемногу привлекать внимание, он решил завязать разговор о неудобствах, которые приходится терпеть путешественнику, с дородным мужчиной, по виду из теперешних буржуа, который стоял перед ним. Это давало ему повод повернуться спиной к залу, однако от его внимания ускользнуло то, что юноша в алом колпаке, который пристально глядел на него, теперь как бы невзначай встал и, подойдя поближе, чтобы подслушать разговор, привалился плечом к стене, прикуривая трубку с длинным чубуком.
Бок о бок, мирно беседуя, Ричард и буржуа потихоньку продвигались все ближе к столу.
– Вы в Париже по делам, гражданин? – поинтересовался его собеседник, перед этим горделиво заявив, что сам он приехал, чтобы подать петицию от имени жителей своего города о передаче им прав на землю, конфискованную у местного аристократа.
– Разумеется, – непринужденно ответил Ричард. – Я приехал из Лиона, где торгую шелками. Нет нужды говорить, что торговля нынче совсем захирела. Прежних клиентов мы потеряли, вот я и разъезжаю туда-сюда, пытаясь найти сбыт своему товару.
Буржуа фамильярно подпихнул его локтем:
– Ну уж здесь-то дела у вас пойдут на лад. Я слышал, что члены Комитета общественного спасения не страдают от отсутствия женского общества. Их подружки любят появляться на судебных процессах в пышных нарядах. И уж, конечно, когда перед трибуналом предстанет вдова Капета, им захочется блеснуть с шиком чем-нибудь этаким.
– Это возможно? – голос Ричарда прозвучал вполне безразлично.
– Я бы сказал, что это уже дело решенное. Ей приписывают уйму преступлений, и рано или поздно она должна будет держать за них ответ. – Буржуа в этот момент заметил, что у столика больше никого не осталось, и вежливо пригласил Ричарда пройти вперед. – После вас, гражданин.
Ричард объяснил конторскому служащему, что хочет взять лошадь. Уплатив требуемую сумму, он получил квитанцию, по которой на конюшне ему должны были выдать коня. Подслушивавший юноша выбил трубку и, сунув ее в карман, подошел к столу, где сидели солдаты и тихо сказал им несколько слов. Все они повернули головы и увидели спину Ричарда, исчезавшего за дверью. Как только дверь захлопнулась, они переглянулись и вскочили на ноги, опрокидывая стулья и хватая свои шляпы, чем привлекли всеобщее внимание. Затем солдаты рванулись вслед за Ричардом, а доносчик пристроился им в хвост.
В это время Ричард, находившийся в конюшне, быстро привязал свой саквояж к седлу и, вставив ногу в стремя, птицей взлетел в седло. Но подъехав к воротам, он вдруг обнаружил там шеренгу из дюжины солдат, которые стояли, нацелив на него ружья:
– Стой и слезай с коня, именем республики!
Ричард хладнокровно посмотрела на них, быстро оценивая обстановку, и заметил, что второго выхода нет, так как с трех сторон двор окружали постройки гостиницы.
– А в чем дело?
– Предъяви документы и назови себя!
– С каких это пор законопослушный гражданин должен предъявлять документы под дулами ружей? Я – Огюстен Руссо, – заявил он, назвав имя своего предка, – торговец шелками из Лиона. – Достав из кармана куртки бумаги, искусно подделанные одним мастером в Лондоне, он протянул их солдатам. – Можете убедиться, что мои документы в порядке.
