Текст книги "Танцы с королями"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 57 (всего у книги 61 страниц)
В комнате, где коротали время Роза и две другие фрейлины, позолоченные бронзовые часы с циферблатом из севрского фарфора пробили шесть, и в этот миг с лестницы послышался зловещий рокот. Спальня королевы находилась всего лишь через две комнаты. Роза мигом оказалась у двери и, распахнув ее, выскочила в салон Гвардии. За ней последовала мадам Тибо, они вдвоем добежали до прихожей, где окровавленный часовой пытался ружьем загородить путь толпе.
– Спасайте королеву! – успел он крикнуть перед тем, как пика вонзилась ему в живот, и он перегнулся пополам. Мадам Тибо и Роза выскочили назад в салон Гвардии и заперли за собой дверь. В спальне королевы они сделали то же самое. Мадам Огурье уже все поняла и будила королеву, сорвав с нее покрывало.
– Быстрее, Ваше величество! – взвизгнула она. – Ваша жизнь в опасности. Во дворец ворвались убийцы! Бегите к королю!
Мария-Антуанетта чуть не упала с постели; ее ночная сорочка натянулась, и под ней легко угадывались очертания благородного, изящного тела.
– Спасите моих детей! – на одном дыхании крикнула она, обращаясь к Розе, которая схватила нижнюю юбку и для приличия набросила на королеву.
– Я бегу к ним!
Когда Роза умчалась, Мария-Антуанетта бросилась к потайной двери в стене, через которую можно было проникнуть в ее маленький кабинет, а оттуда в салон Бычьего глаза и королевские покои. Но когда она оказалась у двери, которая должна была открыться в салон Бычьего глаза, та не поддалась ее нажиму.
– О, Боже милостивый. Дверь заперта!– вскричала она.
– Но ведь ее никогда не запирают! – встревоженно отозвалась мадам Тибо. – Дайте мне попробовать!
Но ключ был повернут. Какой-то сверхбдительный часовой или дворецкий закрыл эту дверь на замок во время суматохи предыдущим вечером, и теперь все старания ни к чему не приводили. Мария-Антуанетта в отчаянии начала стучать кулаками в дверь, и обе насмерть перепуганные фрейлины присоединились к ней. Грохот падающей мебели и топот, доносившиеся из спальни, не оставили сомнений в том, что мятежники уже ворвались туда. Все трос с силой, удесятеренной жутким страхом, принялись снова барабанить в дверь, понимая, что потайной ход скоро будет обнаружен и тогда им, скорее всего, придется расстаться с жизнью. Мария-Антуанетта потеряла самообладание от ужаса: в своем воображении она уже видела сцены надругательства, которому ее подвергнут эти обезумевшие, кровожадные злодеи. Сама смерть не шла ни в какое сравнение с этими муками.
Паж, обеспокоенный шумом, исходившим от ворвавшейся толпы, вошел в салон Бычьего глаза и, к своему удивлению, увидел, как дверь со стороны маленького кабинета сотрясается от ударов, а из-за нее слышится голос королевы, требующий немедленно впустить ее в салон. Паж повернул ключ и, потрясенный, отшатнулся, когда Мария-Антуанетта в одной ночной сорочке прей пролетела мимо него и ворвалась в королевские апартаменты, сопровождаемая двумя растрепанными и обезумевшими от страха фрейлинами. У него хватило сообразительности опять закрыть дверь. Затем он услышал вопль отчаяния. Это кричала Мария-Антуанетта, не обнаружившая, к своей великой досаде, короля в его апартаментах.
Но Людовик, которого разбудил весь этот шум, уже спешил назад по тайному переходу под салоном Бычьего глаза после того, как, прибежав в спальню жены, не застал ее там и понял, что она уже покинула это помещение. Он не воспользовался другим путем, потому что давно уже перестал делить супружеское ложе с королевой. На нижней кромке его мантии виднелись следы пыли и паутины. Как только он открыл потайную дверь, Мария-Антуанетта со слезами радости бросилась ему на шею.
– О, моя дорогая! – воскликнул король. – Благодарение Богу, ты цела и невредима! Эти злодеи вломились в твою спальню как раз в тот момент, когда я выходил через другую дверь. Боюсь, что они искорежат там всю твою мебель.
Мария-Антуанетта кивнула, не в силах вымолвить ни слова, и они поцеловались. В этот момент прибыли Роза, державшая за руку принцессу Марию-Терезу и мадам де Турцель, одетая в пеньюар, которая несла на руках дофина. Как только маленького мальчика поставили на ноги, он вместе с сестрой подбежал к матери, которая, низко нагнувшись, крепко обняла их обоих. Именно в этот миг послышались звуки ударов тяжелыми предметами в дверь: она содрогнулась и затрещала. Нападавшие обнаружили путь, которым спаслась королева, и теперь пытались войти в салон Бычьего глаза.
Людовик сделал шаг вперед, заслонив собой Марию-Антуанетту, которая выпрямилась и хотела было подтолкнуть детей к нему, зная, что чернь жаждет ее крови, но король жестом показал, чтобы она взяла их за руки. Так они и стояли вместе, одной дружной и храброй семьей. Роза и три другие фрейлины прикрыли собой королеву с детьми со всех сторон. В их глазах теперь не было ни капли страха: они сохранили достоинство и были внешне так же спокойны, как и королева. Все, как завороженные, смотрели на дверь, через которую должны были вот-вот ворваться бунтовщиками.
И вдруг дверь перестала сотрясаться от мощных ударов. Казалось, произошло чудо! Вскоре в государственные покои, запыхавшись, влетел тот же самый паж и, не забыв даже в такой критический момент поклониться королю, радостно сообщил:
– Гвардейцы теснят толпу из дворца, Ваше величество! Схватка идет уже на площади! Версаль в безопасности!
В течение нескольких секунд никто не шелохнулся. Затем ликующее чувство избавления от смертельной опасности нахлынуло на них, и все, повернувшись друг к другу, обменялись радостными взглядами. В то же время они прекрасно осознавали, что все висит на волоске и опасность еще далеко не миновала. Снаружи, под окнами королевских покоев, огромное людское море, затопившее Королевскую площадь, орало и бесновалось, разъяренное тем, что казавшаяся такой близкой добыча ускользнула из рук. Время от времени были слышны крики: «Да здравствуют Орлеаны!» Это был вельможа-ренегат, давний враг короля, один из главных вдохновителей революции. Роза не сомневалась, что именно он и организовал этот жуткий поход на Версаль, который закончился столь трагически. Кто, как не он, прекрасно знавший внутренний план здания, мог подсказать толпе, где в этом лабиринте бесчисленных комнат находится спальня королевы, которая всегда была надежно укрыта от посторонних взглядов? Нелегкая участь – существовать на виду у своего народа – выпадала лишь на долю королей.
Со всех уголков дворца в королевскую спальню начали сбегаться придворные дамы и кавалеры: некоторые не имели на себе ничего, кроме спальных халатов, а дамы, естественно, не успели позаботиться о прическах, и их волосы ниспадали волнами на плечи так же, как и у королевы и мадам де Турцель. Мадам Огурье принесла бархатный халат кремового цвета и накинула его на плечи Марии-Антуанетты поверх ночной сорочки н нижней юбки; она не стала огорчать королеву рассказом о жутком погроме, который учинили бунтовщики в ее спальне, и о двух обезглавленных трупах гвардейцев, лежавших там.
Аксель был в числе первых, прибывших в королевские покои сразу после того, как была отбита попытка штурма. Подойдя к королеве, он поцеловал ей руку, и его глаза выражали то, что не могло быть сказано в присутствии других. Вслед за ним прибежала сестра Людовика, мадам Елизавета. Она облегченно обняла свою невестку, благодаря в душе Господа за столь чудесное спасение, ибо они всегда были хорошими подругами..
Среди присутствовавших раздался слабый ропот недовольства, смешанного е возмущением, когда в королевскую спальню вошел Лафайет. Хотя он наверняка испытывал неудобство: ведь толпа обманула его и нарушила слово, данное им королю, но, тем не менее, постарался скрыть это за своей обычной развязной манерой поведения.
– Покажитесь народу, Ваше величество! – настаивал он. – Они во что бы то ни стало хотят видеть вас. Это поможет остудить многие горячие головы.
Двери на балкон были открыты. Мягкий, нежный свет неяркого раннего солнца ровно ложился на металлическую ажурную балюстраду, в центре которой красовалась знаменитая монограмма Людовика XIV и, отражаясь, попадал в спальню. Людовик XVI вышел на балкон, где когда-то с маленьким внуком, будущим Людовиком XV, стоял блистательный, вызывавший трепет король-солнце. Их потомок, не обладавший такой способностью внушать почтение и страх одним своим грозным видом и в душе являвшийся средним обывателем, который предпочитал иметь дело с книгами, а не с народом, сейчас с мужеством и самоотверженностью противостоял бесновавшейся многотысячной толпе. Чернь встретила его улюлюканьем и приветствиями, которые заключали в себе издевательские насмешки:
– Да здравствует революция! Да здравствует народ! Да здравствуют Орлеаны!
Однако король продолжал, несмотря ни на что, мирно взирать на них, и тогда вспомнив, что Людовик у них, по сути дела, в руках и с ним можно делать все, что угодно, они сменили гнев на милость и раздалось несколько, правда, жидких криков:
– Да здравствует король!
Людовик с достоинством поклонился и возвратился в спальню. Почти тотчас же настроение толпы изменилось, и послышался нарастающий рев:
– Королеву! Мы хотим видеть королеву!
У Розы захватил дух. У многих смутьянов были ружья, и любому из них ничего не стоило всадить пулю с относительно близкого расстояния в такую удобную мишень, какую представила бы для них королева. Но Мария-Антуанетта, не колеблясь ни секунды, вышла на балкон вместе с детьми, которые ни за что не хотели расстаться с матерью. Тут же площадь огласилась злобным рокотом, исходившим из тысяч глоток.
Перекрывая весь остальной шум, прозвучало громкое требование, проскандированное несколько раз теми, кто стоял недалеко от балкона.
Мария-Антуанетта наклонилась к принцессе и дофину и сказала им что-то, после чего они побежали назад к отцу. Она осталась одна и еще никогда не выглядела более величественно и благородно, чем в то утро, несмотря на свои распущенные волосы, которые слегка шевелил легкий бриз, и незамысловатое одеяние. Ей слышны были выкрики, призывавшие тех, у кого было оружие, застрелить ее, она видела стычки, когда одни уже прикладывали к плечу ружье, а другие отводили стволы в сторону. Странно, но теперь, когда Мария-Антуанетта прекрасно сознавала, что в любую минуту к ней может придти смерть, страх за собственную жизнь совершенно покинул ее. Где-то внутри в ней блеснул яркий свет, и она почувствовала, как ее что-то осенило, и поняла, что до самого конца жизни Бог избавил ее от страха. Ее волновала лишь судьба детей и близких.
Наконец, выдержав это суровое испытание, королева сделала грациозный реверанс, в изяществе исполнения которого с ней никто не смог бы сравниться. Такая спокойная отвага и выдержка произвели должное впечатление на толпу. Утихомирились даже наиболее рьяные бунтовщики, призывавшие к ее убийству, и те, кто целился в нее, сами опустили дула своих ружей. Характер гула толпы изменился и явно стал менее враждебным, и раздался клич, который вскоре подхватило большинство:
– Да здравствует королева!
Это спасло Марии-Антуанетте жизнь и дало некоторую надежду на будущее. Она вернулась в спальню, и все, кто там находился, либо поклонились, либо сделали реверанс, единодушно отдавая дань ее хладнокровному мужеству. В то время как она стала успокаивать детей, не перестававших плакать, пока она стояла на балконе, и вытирать им глаза, в неудовлетворенной толпе родился новый грозный клич, и теперь стал ясен замысел тех, кто стоял за спинами одураченных людей:
– В Париж с королем!
Это означало, что испытания еще не закончились. Лафайет произнес речь с балкона и опять вывел туда короля. Людовик, сознавая отсутствие всякого выбора, согласился переехать в Париж и сказал торжествующей толпе, что доверяет ее заботам свою семью.
Тела обезглавленных гвардейцев уже были вынесены из спальни королевы, однако пятна крови остались, и Мария-Антуанетта побледнела, заметив их, когда вернулась туда принять ванну и одеться. Слуги уже сновали по комнате, приводя ее в порядок. Они расставили по местам перевернутую и разбросанную мебель, застелили постель, но заменить за такое короткое время располосованную драпировку и гобелены, клочьями свисавшие со стен, конечно, не могли. Как всегда внимательная к своим фрейлинам, королева приказала Розе и тем двум фрейлинам, что бодрствовали вместе с ней, идти отдыхать. К этому времени в спальню королевы явились уже и все остальные светские дамы, так что в помощницах Мария-Антуанетта теперь недостатка не испытывала.
– Полагаю, что мы отправимся в Париж вместе со всем двором в час дня, – сказала она. Затем, повернувшись к Розе, добавила:
– Зайдите перед отъездом ко мне в Полуденный кабинет. Мне нужно сказать вам кое-что, мадам Роза.
Озадаченная такой просьбой, Роза отправилась в свои апартаменты и немало удивилась, обнаружив, что ее постель до сих пор еще не прибрана, а Дианы и след простыл. Она потянула за шнурок звонка и когда это не возымело действия, зашла в каморку горничной, с тревогой предположив, что девушка могла внезапно захворать, либо, как это уже случилось однажды у стен Бастилии, струсила и боится выходить, чтобы не попасть в лапы к бунтовщикам. Однако комната Дианы оказалась пустой.
Роза с сожалением отказалась от мысли об отдыхе и сама приступила к упаковке вещей, приказав лакеям принести из хранилища ящики, корзины и сундуки, в которых она привезла свое имущество в Версаль несколько лет назад. Ей пришлось долго ждать, потому что подобные же распоряжения были отданы лакеям и всеми остальными обитателями Версаля, и в хранилище возникла давка и столпотворение. К тому времени, когда слуги притащили, наконец, требовавшиеся сундуки, все вещи были разложены аккуратными стопками на кровати и на полу, а также в будуаре. Роза спросила слуг, не видели ли они Диану, и получила отрицательный ответ.
За час до предполагаемого времени отъезда Роза, одетая в дорожный костюм, отправилась в Полуденный кабинет. Королева, одетая подобным же образом, вошла туда вслед за ней и, взяв Розу под руку, подвела к софе, куда они и сели.
– Я хочу попрощаться с вами, мадам Роза, – ласково сказала Мария-Антуанетта. – Что бы вы ни сказали сейчас, я освобождаю вас от ваших обязанностей фрейлины, которые вы исполняли безупречно, служа мне верно и преданно.
– Ваше величество! – бурно запротестовала Роза. – Не отсылайте меня в это время! Я хотела бы побыть с вами еще немного, пока положение не улучшится…
– Я отпускаю вас скрепя сердце, дитя мое! Если у других дам моей свиты мужья служат при дворе и нет иных забот, то вы – совершенно противоположный случай. Вы не только замужем за англичанином, но на ваших плечах лежит и ответственность за жизнь престарелой герцогини де Вальверде, которую вы, как я знаю, очень любите. Кстати, лорд Истертон сейчас находится с ней, в Шато Сатори?
– Я не знаю, где он. Либо в Париже, либо где-нибудь в этой толпе на Королевской площади… – Роза вкратце объяснила, почему ее муж может находиться среди бунтовщиков, не сказав, однако, ни слова о том страхе за его жизнь, который постоянно довлеет над ней. «У королевы хватает и своих бед», – подумала Роза.
– Значит, тем более вы должны отправиться домой, в Шато Сатори, – с настойчивой ноткой в голосе произнесла Мария-Антуанетта. – Во-первых, вашему мужу легче будет добраться к вам, а во-вторых, ваша бабушка не будет одинока. Я с надеждой молюсь о том, что переезд в Париж будет означать конец всем нашим бедам и несчастьям. Однако больше всего на свете король желает избежать гражданской войны или любого другого кровопролития, пусть даже самого незначительного, – королева немного помолчала, а затем продолжила. – Я не хочу понапрасну волновать вас, но если положение не улучшится, нельзя дать гарантии, что дома дворян, живущих поблизости от Версаля, не подвергнутся таким же нападениям, как в далеких провинциях и как сегодня это случилось с дворцом. Лорд Истертон, будучи иностранным дипломатом, сможет обеспечить вам и герцогине де Вальверде неприкосновенность. – Она взяла Розу за руку, и они вместе встали. – Давайте не будем больше спорить и делать это расставание еще более мучительным для нас обеих! Я всегда высоко ценила дружбу с вами.
Роза не смогла сдержать слез:
– Я буду молиться за вас, короля и детей…
– Мы будем очень нуждаться в этом. Я благодарю вас, моя дорогая мадам Роза! – и с этими словами королева поцеловала ее в обе щеки.
Роза сделала свой последний реверанс перед королевой Франции. В этот момент ее сердце сжалось от неосознанного предчувствия страшной беды, нависшей над этой хрупкой на вид, но сильной духом женщиной, и обильно закапавшие слезы оставили след на юбке Розы.
Едва фрейлина покинула Полуденный кабинет, как Мария-Антуанетта тут же погрузилась в мрачные глубокие размышления, навеянные предыдущими событиями. Прощание с этой девушкой, которой она полностью доверяла и на которую всегда полагалась, подкосило ее. Она опять села на софу и, закрыв лицо руками, горько заплакала, чувствуя, что никогда больше ей не доведется вновь увидеть малый Трианон, который она так любила. Ушли навсегда в прошлое игры с детьми на лужайках в Деревушке среди коров и кур, когда она притворялась простой женщиной без всяких утомительных королевских обязанностей, делавших невыносимой ее жизнь. Ну, а что касается Версаля, куда она прибыла двадцать лет назад четырнадцатилетней невестой, то здесь воцарится тишина, которую никогда не нарушит ее звонкий смех или звук ее каблучков, и вообще не останется никаких следов ее пребывания в этом роскошном, грандиозном дворце.
Краска и пудра не смогли скрыть ее распухших от плача век, и ее губы всё еще предательски дрожали, когда настало время отправляться. Она надела платье из рубиново-красного бархата и одну из своих самых элегантных шляпок с белыми перьями, но несмотря на это, у нее был печальный, даже трагический вид, когда она присоединилась к королю, который и сам выглядел весьма удрученно. Мария-Антуанетта изящным жестом взяла мужа под руку и в сопровождении детей, следовавших за ними, супруги с поистине королевским достоинством спустились по мраморной лестнице к ожидавшему их экипажу.
Прошло еще полчаса после назначенного срока, прежде чем удалось навести порядок в огромном кортеже и он смог тронуться в путь. Всего для Переезда из Версаля в Париж королевской семьи и двора потребовалось свыше трех сотен карет. Следом ехали две пушки и сотни повозок и фургонов, нагруженных мебелью, сундуками с одеждой и прочим багажом. Перепуганные слуги, которые не желали ни присоединяться к бунтовщикам, ни оставаться во дворце без охраны, садились на повозки, где только находилось место. В своих голубых с серебром ливреях они вызывали насмешки черни, которая двигалась, окружив кареты и повозки со всех сторон, – впереди, сзади в с боков.
Теперь все эти революционеры были вооружены гораздо лучше, чем в то время, когда явились в Версаль. Они захватили оружие у Фландрского полка и у гвардейцев, которые также с мрачным видом следовали в Париж. Солдатам и всем прочим были розданы красно-бело-синие кокарды с приказом приколоть их к мундирам. Наиболее испуганные из числа придворной знати также прикрепили их к своим сюртукам, но большинство просто бросило на пол карет. Стоял невообразимый шум, лязг и дребезг. Революционеры забрали у Фландрского полка барабаны и теперь лупили в них почем зря. Некоторые отряды бунтовщиков затягивали песни. В целом в среде революционеров преобладал дух триумфа. Но самое отвратительное было то, что эти кровожадные негодяи несли с собой на пиках отрубленные головы гвардейцев, потрясая ими, чтобы напугать ехавших в каретах аристократов. Некоторые осмеливались даже подносить эти страшные трофеи к окну королевской кареты, не обращая внимания на то, что вместе с родителями там ехали и маленькие дети.
Роза наблюдала за отправлением этой ужасной и скорбной процессии из окна комнаты над королевской спальней, совсем недавно покинутой Людовиком XVI. Она видела, как кареты, повозки и толпы людей двинулись бесконечной рекой и провожала их взглядом, пока последний человек окончательно не скрылся из вида.
Она так и не узнала, что как раз в это время Ричард уже приступил к поискам, разъезжая вдоль колонны на коне, украденном из королевских конюшен, и всматриваясь в окна карет. По виду он ничем не отличался от любого бродяги из толпы. Правильно рассудив, что являться ко двору, чтобы увезти Розу, бессмысленно, ибо в этом случае он стал бы заложником толпы, как это произошло со всем двором, Ричард решил действовать под личиной революционера и примкнул к числу орудийной обслуги, набросив женское платье поверх одеяния мастерового из грубой ткани, которое было на нем еще до того, как он смешался с толпой, выступившей в поход на Версаль. Он видел Розу, когда та подошла к окну. В это время он сидел, привалившись к лафету пушки, съежившийся от холодного проливного дождя, и нисколько не удивился невежеству этих дикарей, принявших Розу за королеву. Но для него ее появление означало многое, и прежде всего то, что, несмотря на ссору, она, очевидно, ждала его появления. Ричард остро переживал, что, находясь поблизости, он не имеет возможности сообщить ей о своем присутствии.
Его так и не сменили на посту у пушек до самого утра, пока рокот толпы, ворвавшейся во дворец, не возвестил ему о том, что произошло. Посчитав, что для него важнее всего было находиться среди артиллеристов и любой ценой помешать обстрелу дворца, Ричард оказался прикованным к одному месту и не смог выведать планы повстанцев, которым удалось проникнуть в Версаль с другой стороны. Покинув пушки, он устремился во дворец, но успел достигнуть лишь вестибюля подъезда Королевы, потому что к тому времени охрана уже почти вытеснила бунтовщиков.
Проезжая Верхом и заглядывая в окна карет в поисках Розы, Ричард напустил немало страха на их пассажиров своим свирепым видом. При этом он узнал много знакомых лиц. Аксель фон Ферзен посмотрел на него с презрением и ненавистью подтвердив тем самым великолепное мастерство Ричарда, сумевшего перевоплотиться и войти в свою новую роль настолько, что стал неузнаваем. Точно такие же чувства отразились и на лице красивой аристократки, с которой он довольно близко познакомился сразу после своего второго приезда в Версаль еще до того, как ему удалось помириться с Розой после их несостоявшегося свидания. Эта женщина, как и большинство других, носила модную широкополую шляпку, и Ричарду было очень трудно разглядеть, кто именно скрывается под этими головными уборами. Ему пришлось несколько раз проехать вдоль всей колонны, прежде чем он смог убедиться в отсутствии своей жены.
Только через шесть с половиной часов вся грандиозная процессия прибыла в Париж, но отдыхать никому не пришлось. Все вынуждены были перенести еще и долгую утомительную процедуру официальной встречи, устроенную мэром. Дофин все это время сладко спал, посасывая большой палец. Затем прибывшим милостиво позволили разместиться в Тюильри, старом дворце, где король-солнце провел свое детство. Подъехав туда, кортеж начал разгружаться. Ричард в это время стоял поодаль и наблюдал за тем, как усталые придворные кое-как выбирались из своих карет. Он решил исключить всякую случайность и знать наверняка, что Розы нет среди приехавших. Ему было искренне жаль тех, кто входил в обветшавший, плохо меблированный Тюильри, который перестал быть королевской резиденцией вот уже более ста тридцати лет назад. В течение не такого уж короткого времени этим изнеженным аристократам предстояло после отлаженного до мелочей быта Версаля жить в мире лишений и неудобств, пока не будет произведен частичный ремонт помещений. Убедившись, наконец, что жены здесь нет, Ричард оседлал свежую лошадь и отправился на дальнейшие поиски.
Розе никогда еще не приходилось нервничать в Версале так, как в эти первые часы после отъезда двора. Слуги, отказавшиеся сопровождать своих господ в Тюильри, сделали выбор в пользу народа, и ничего хорошего от них ждать не приходилось. Когда Роза вышла из комнаты, откуда наблюдала за отбытием кортежа, ей навстречу попался один из ее собственных слуг, которого она тут же попросила побеспокоиться насчет кареты и фургона для багажа. Он насмешливо посмотрел на нее:
– А почему бы вам самой не спуститься вниз и не запрячь лошадей, а заодно и снести все свои сундуки? Здесь остались свободные люди, и никто больше не прибежит на цыпочках по первому вашему зову.
С этими словами слуга шагнул в сторону и пошел дальше, весело насвистывая. Еще два бывших дворецких просто молча проследовали мимо, когда она попыталась обратиться к ним о такой же просьбой, а четвертый искоса злобно взглянул на нее и решил прихватить в удобный момент драгоценности своей госпожи и картину, нарисованную ее дедушкой, и побыстрее улизнуть из дворца. На счастье Розы и к ее огромному облегчению оказалось, что Диана уже вернулась и находилась в апартаментах своей госпожи. Но едва Роза вошла и увидела обращенное к ней бледное как мел, без единой кровинки лицо с остекленевшими, невидящими глазами, как стало ясно, что случилось нечто ужасное. И тут же она заметила, что вся одежда Дианы была запачкана, а передник забрызган кровью,
– Диана! Что с тобой случилось? – всполошившись, воскликнула Роза, и в голове у нее мелькнуло ужасное предположение, что горничная попала в лапы бунтовщиков и те ее изнасиловали.
– Они убили моего Жан-Поля… – Диана совершенно не владела собой: ее рот и подбородок постоянно дергались. – Я вышла, когда еще даже не рассветало, чтобы повидаться с ним. Он стоял на посту. И вдруг эта толпа… высокий мужчина с топором… Голова Жан-Поля покатилась по земле, а рот еще открывался. О, это выше моих сил! Лучше мне умереть!
– О, Боже! – У Розы просто в голове не умещалось то, чему ее бедная горничная стала свидетельницей. Она усадила ее в кресло. – Посиди здесь, а я сейчас дам тебе немного коньяка.
Взяв графин, Роза вспомнила почему-то, что это был любимый сорт Ричарда; ее руки затряслись, и хрустальный бокал зазвенел о горлышко графина. Диана безропотно выпила жидкость и к ней частично вернулась способность размышлять.
– Должно быть, я потеряла сознание. Когда я пришла в себя, то стала искать его труп, но нашла не сразу. Он лежал на каких-то ступеньках. Сотни ног прошли по его телу, и оно было изуродовано до неузнаваемости. – Диана подняла голову, и Розе стало не по себе от ее измученного лица – лица женщины, постаревшей лет на десять. – Его голову найти так и не удалось, хотя я обыскала все закоулки. Наверное, мой разум на какое-то время оставил меня, потому что я ходила и плакала, пока ко мне не подошел национальный гвардеец, который стоял там на посту и не приказал замолчать. Я попросила его помочь мне найти голову Жан-Поля, но он сказал, что революционеры насадили ее на пику и унесли…
Роза содрогнулась, вспомнив о головах, увиденных ею при отправлении королевской процессии. Поднятые на пики, они высоко покачивались вверху, обрамляя длинную колонну карет и повозок со всех сторон. Она ласково обняла за плечи Диану.
– Если бы я только знала, в какую ужасную беду ты попала, то обязательно постаралась бы помочь. Почему ты не обратилась ко мне?
– Я не могла вернуться во дворец. Национальные гвардейцы охраняли все входы и никого не пускали. Тогда я попросила садовника помочь мне отнести куда-нибудь тело. Он завернул Жан-Поля – то, что от него осталось, – в холстину и еще с одним человеком отнес его в здание, где раньше была полиция. Там теперь лежат все трупы. Я сидела с Жан-Полем, пока мне не сказам, что все уезжают из Версаля.
Роза, догадавшись, о чем пойдет речь дальше, прижала к себе девушку:
– Все! Хватит! Не нужно больше вспоминать!
Словно не слыша, Диана продолжала:
– Я увидела его голову. Вы знаете, что сделали эти страшные люди? Они заставили цирюльника вымыть все головы и причесать. Волосы Жан-Поля были такие чистые и красивые и развевались, и сверкали под солнцем, как золотые. Но на его лице так и застыл ужас! – Она чуть вскрикнула и хотела было встать с кресла, но Роза удержала ее на месте. И затем из уст несчастной девушки вырвались такие душераздирающие рыдания, каких Розе не приходилось слышать за всю свою жизнь.
Уже стемнело, когда обе женщины выскользнули из Версальского дворца. Роза очень опасалась враждебно настроенных слуг, оказавшихся хозяевами всех огромных залов и гостиных. Под влиянием винных паров – а вина осталось в буфетах и погребах предостаточно – эти люди теперь расхаживали по всему дворцу в поисках женщин с целью удовлетворения иных желаний. Роза заперла дверь своих покоев на засов, посчитав за лучшее в этой обстановке затаиться и дождаться темноты, когда они с Дианой, прекрасно зная все лабиринты лестниц и переходов, смогут без помех выбраться наружу. Через несколько часов послышался топот тяжело обутых ног и хлопанье дверей и оконных ставней. Роза догадалась, что пришли национальные гвардейцы, которые, очевидно, получили приказ не допустить проникновения во дворец грабителей и прочих злоумышленников. «Интересно, – подумала Роза, – что станется теперь с Версалем, если королевской чете и двору придется надолго остаться в Париже?»
Роза и Диана оделись в платья темного цвета, чтобы быть как можно незаметнее. Причем госпоже пришлось облачиться в одно из рабочих платьев своей служанки, а поверх накинуть черный плащ с капюшоном. Небольшую картину дедушки, которой она очень дорожила, пришлось завернуть в ворох одежды Дианы, а драгоценности Роза спрятала под платьем.
Она подумала, что лучше всего выйти через одну из калиток в парке, и оказалась права. Национальные гвардейцы, стоявшие там в карауле, приняли их за двух служанок и отпустили в их адрес пару грубых шуток, когда они проходили мимо. Весь путь до Шато Сатори им пришлось идти пешком. Диана, обычно здоровая и выносливая девушка, часто спотыкалась и двигалась, как сомнамбула.
Когда они подошли уже совсем близко и свернули на аллею, которая вела к дому, Розу охватила такая всепоглощающая радость от того, что все ужасы и страхи остались позади, а впереди было место, где ее всегда ждали и любили, что она не выдержала и пустилась бежать со всех ног. Диана недоуменно посмотрела ей вслед и тоже ускорила шаг. Взлетев по ступенькам, Роза изо всех сил забарабанила в дверь, а затем дернула за шнурок звонка.
– Я здесь, бабушка! – ликующим голосом взывала она, словно ее могли слышать внутри.
Дверь распахнулась, и она застыла в шоке с языком,– казалось, примерзшим к нёбу. На пороге выросла зловещая фигура одного из этих ненавистных революционеров, освещаемая изнутри светом, который шел от канделябра, стоявшего в зале на столе. Затем этот проклятый бунтовщик заговорил голосом Ричарда:
