355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Розалинда Лейкер » Танцы с королями » Текст книги (страница 36)
Танцы с королями
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 02:23

Текст книги "Танцы с королями"


Автор книги: Розалинда Лейкер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 61 страниц)

Жасмин… Ее лицо внезапно возникло в его памяти откуда-то из глубин небытия. Молодая, в расцвете юности, она на секунду промелькнула перед ним словно наяву и затем мгновенно исчезла, как птица в полете.

В замке Вальверде Жасмин крепилась изо всех сил, стараясь мужественно переносить обрушившееся на нее несчастье. Если бы отец скончался несколькими годами раньше, когда она находилась в состоянии острого душевного кризиса, на который накладывались физические и моральные страдания, вызванные еженощным насилием со стороны мужа, Жасмин, вне всякого сомнения, погрузилась бы в постоянную меланхолию, поскольку горе ее невозможно было бы измерить. К счастью, теперь она уже была не той изумленной девочкой, которую судьба внезапно ввергла в бездну ненависти, а зрелой женщиной, способной вести себя рассудительно и с достоинством.

Хотя Сабатин никогда теперь не приближался к ней, а дверь между их спальнями была постоянно заперта с ее стороны на ключ, а с его – на засов, ей приходилось терпеть его издевательства в иных формах после бала, когда он возобновил знакомство с тремя опальными вельможами, дружками его версальских дней. Она почувствовала огромное облегчение, когда Сабатин уехал погостить к ним. Они завели обычай, согласно которому все ездили в гости друг к другу по очереди. Теперь ее муж частенько отсутствовал в замке Вальверде целыми неделями, но за это блаженство приходилось платить в полной мере, когда все трое приезжали к Сабатину с ответным визитом. Герцогиня Шовен больше не показывалась в замке Вальверде. Хотя Жасмин и недолюбливала эту капризную, самонадеянную женщину, однако она не могла не сочувствовать ей, представляя, что творилось в их замке, когда там проходило очередное сборище этих пропойц и дебоширов. Ей казалось, что госпожа Шовен питала инстинктивное отвращение ко всей этой компании.

Казалось, что бывшие версальские кавалеры с общего молчаливого согласия решили полностью игнорировать то положение, в котором оказались, и притворяться, будто они до сих пор вращаются в среде золотой молодежи своей юности. От них совершенно ускользало то, что они сильно постарели и должны были, хотя бы в силу своего возраста, обладать определенной долей здравомыслия. Однако эти люди походили, скорее, на старых вояк, встретившихся где-нибудь в кабачке на окраине Парижа или в придорожной харчевне, которые под воздействием винных паров вновь переживают старые битвы и пытаются вдохнуть исчезающий дух своей жизнерадостной, полной авантюрных приключений молодости.

Однако на этом их развлечения не заканчивались. Как и вся знать Шовен, Гансе и Оливри путешествовали вместе со своей челядью, в число которой входило немало смазливых юношей и девушек. Под кутежи и карточное игры были отведены три отдельных помещения, где Сабатин и его гости часто ссорились и громко кричали, досадуя в случае проигрыша, словно они находились в своих версальских апартаментах, вне пределов слышимости короля. Сабатин честенько в припадке гнева срывал с себя напудренный парик и швырял его на пол, топча ногами. Таким образом он перепортил немало париков. Ему и его гостям всегда прислуживали лакеи из числа приезжих, которые не допускали в эти три комнаты никого из посторонних лиц. Местные слуги с самого начала догадались, в чем состояли обязанности этих избранных, но держали языки за зубами. Остальные дворецкие, камердинеры и горничные замка, поняли суть происходившего позже, когда двери всех трех смежных помещений поздними вечерами стали запираться изнутри и странные слуги, более похожие на женщин, оставались вместе с господами, чтобы ублажать их теперь уже иными способами. Иногда оттуда доносился подозрительный шум, чередовавшийся со взрывами бурного смеха и глухими стуками. Затем вельможи освоились, и в следующие свои посещения предавались разврату еще менее сдержанно, и в эти периоды обитатели замка покрепче запирали на ночь двери своих покоев и каморок, и везде воцарялась зловещая тишина, которую нарушали лишь безобразные выкрики за дверями комнат, где происходили настоящие оргии.

Жасмин старалась никого не приглашать в те дни, когда в замке буйствовали вышеупомянутые аристократы, которыми верховодил Сабатин, поскольку в пьяном состоянии они были способны на самые дикие выходки, и лучше было не попадаться на их пути, когда вечерами они иногда рыскали по коридорам. Берта и несколько других дворецких и горничных пожилого возраста уже имели несчастье испытать на себе непристойные и жестокие шутки этих вельмож. Жасмин пока миновала эта участь – наверное, потому, что Сабатин желал досадить ей иным способом. Он знал, что Жасмин была глубоко возмущена тем, что по его милости замок превратился в настоящий вертеп. Она чувствовала, что друзья Сабатина испытывали к ней такую же ненависть, как и он, видя в нем жертву обстоятельств, а ей приписывая главную вину за случившееся. Жасмин испытывала к ним те же чувства, ненавидя за надменность, громкие, бесцеремонные голоса и отвратительные пороки. К самому же Сабатину она питала еще большее отвращение, чем прежде.

Жасмин никогда не позволяла себе бездельничать, и это помогало ей достойно переносить тяжкую скорбь утраты. И она не ограничивалась раздачей милостыни старикам, страждущим и сиротам в своем поместье, что отнимало у нее немало времени. Обнаружив, что большую часть года население деревень страдало от отсутствия работы, особенно в зимнее время, она основала небольшую мастерскую по производству вееров, которые находили неплохой сбыт в Перигоре и некоторых других, более крупных городах. Немалых забот требовала и Генриэтта, здоровье которой изрядно пошатнулось: фактически эта старушка стала почти инвалидом и не покидала больше свои, похожие на музей, покои, где она обитала в счастье и блаженстве, часто воображая себя в прошлом.

Когда пришло еще одно письмо из Шато Сатори, вскоре после первого, в котором содержалась печальная весть о кончине Лорента, Жасмин подумала, что мать писала о похоронах отца. Так оно и было. Но не только отчет о похоронах обнаружила в этом письме Жасмин. Она благоговейно закрыла глаза и прижала письмо к груди.

– Моя мать едет в Перигор! – воскликнула она прочувствованно, обращаясь к Берте, чье лицо засияло при этом известии, словно лампада. – Наконец-то я снова увижу ее! После стольких лет.

По счастливому совпадению за день до приезда Маргариты Сабатин отбыл из замка Вальверде в одно из своих очередных долгих турне по поместьям трех собутыльников – содомитов. Теперь им предстояло развлекаться в замке герцога Оливри. Эго означало, что Жасмин могла без каких-либо помех принять свою почтенную родительницу в замке Вальверде и наслаждаться ее обществом в течение по меньшей мере месяца. Именно столько времени обычно длилось отсутствие Сабатина.

Мать и дочь встретились снова в гостинице в Перигоре. Жасмин прибыла туда как раз вовремя, чтобы встретить карету, въехавшую в ворота и остановившуюся у крыльца. Не успела Маргарита, которую не заставил ссутулиться даже груз ее семидесяти трех лет и тяжелые недавние испытания (она была по-прежнему такая же энергичная и подтянутая, уверенная в себе женщина), спуститься на землю со ступеньки кареты, как к ней уже с распростертыми объятиями подбежала Жасмин.

– Мамочка!

– Дитя мое!

Они обнялись с радостью и слезами. Когда же их объятия разомкнулись и они отстранились, чтобы как следует рассмотреть друг друга, Маргариту неприятно кольнуло в сердце.

Даже в этот момент ликования весь облик Жасмин не излучал то внутреннее тепло, которое всегда многократно усиливало ее привлекательность. Красивое и гордое лицо дочери несколько осунулось, и тонкая кожа, обтягивавшая хрупкие скулы, только что не светилась. Бледность и худобу лица не помогли скрыть даже румяна, которых Жасмин явно не пожалела. Она тут же угадала мысли матери:

– Знаю, что я уже не такая, какой ты запомнила меня. Смерть отца тоже наложила свой отпечаток, однако твое общество будет целебным эликсиром, вселяющим силы и радость. О, мамочка, как хорошо, что ты приехала!

Сначала Маргарита колебалась – ехать ли ей погостить в замок Вальверде:

– А вдруг ты сурово поплатишься за это? Ведь твой муж запретил твоему отцу и мне когда-либо переступать порог его дома.

– Ему теперь на все наплевать – с тех пор, как он начал якшаться со своими старинными дружками, от одного вида которых тошнит. Как-нибудь в более подходящее время я расскажу тебе о них поподробнее. Поехали со мной, мама. Все уже готово.

Когда они добрались до замка Вальверде, Берта, давно высматривавшая их карету, тут же поспешила навстречу. Ее тяжелая фигура забавно переваливалась с боку на бок. Она присела в реверансе и услышала теплое приветствие своей бывшей хозяйки. Радость буквально захлестывала преданную служанку, которой снова посчастливилось увидеть баронессу. Жасмин отвела Маргарите покои, располагавшиеся рядом, и казалось, что они никогда не наговорятся всласть. Жасмин хотелось услышать обо всем, но на первом месте для нее были подробности болезни отца, о которых не сообщалось в письмах матери. Затем уже шли прочие детали быта Шато Сатори. Она узнала, что верная Ленора собирается вскоре выйти замуж за одного из садовников.

– Их свадьба была отложена из-за того, что Ленора была очень занята, помогая мне заботиться о твоем покойном отце. Я отвела им один из домиков, построенных у нас в поместье, и они уже благоустраивают его. В любой момент я могу рассчитывать на ее помощь, ведь она все время будет у меня под рукой, – во всяком случае, пока у нее не пойдут дети. Я обещала им долго не задерживаться, чтобы успеть на их свадьбу.

– И когда же должна состояться эта свадьба? – с тревогой спросила Жасмин, не желавшая, чтобы какие бы то ни было обстоятельства сократили время пребывания ее матери в замке Вальверде.

– Не раньше, чем через шесть недель. У нас впереди еще много времени, да и потом что помешает мне приехать сюда снова?

Маргарита провела с дочерью пять недель. Это было время, полное солнца и тепла для Жасмин. Несмотря ни на что, никогда еще не чувствовала она себя в общении с матерью такой счастливой, и именно теперь между ними установилась подлинная близость, которой не существовало прежде. Они весело смеялись, заново переживая забавные случаи из семейного прошлого и старые шутки, бывшие когда-то у них в ходу. Их приглашали на обеды и ужины в дома тех, с кем Жасмин успела подружиться; они вместе гуляли в окрестностях замка и в лесу, ездили по утрам в коляске на прогулку и посетили веерную мастерскую, которая чрезвычайно заинтересовала Маргариту. Выбор изделий был небогатым, но сами вееры, аккуратные и изящные, очаровали ее. Конечно, они не смогли бы удовлетворить изысканные вкусы Версаля, но требованиям местных модниц соответствовали вполне. Особенно тронули душу старой мастерицы вееры, которые Жасмин изготовила сама. Опытный глаз Маргариты сразу выделил тонкую работу и искусное вкрапление полудрагоценных металлов.

– Лишь благодаря тебе я научилась этому искусству, – сказала довольно улыбающаяся Жасмин в ответ на похвалу матери. – Помнишь, как я восставала против твоих уроков?

– Да уж! Сколько упрямства в тебе было… – согласилась Маргарита, которую эти воспоминания и веселили, и заставляли задумываться.

Часто в их беседах возникали и серьезные темы. Так, однажды Маргарита рассказала Жасмин о своей любви к Огюстену, о том, как она возникла и чем закончилась.

– Я давно хотела, чтобы ты узнала обо всем, – закончила она свой рассказ, – потому что однажды все, что происходило в стенах Шато Сатори в годы преследования гугенотов, а также содержание некоторых документов станет известно, и для тебя это могло бы оказаться не совсем приятной неожиданностью. Но главное, мне ни в коем случае не хотелось, чтобы у тебя возникла хотя бы тень сомнения относительного того, кто твой отец. Огюстен ушел из моей жизни за много лет до того, как я встретила Лорента.

– Я очень рада, что ты мне все рассказала.

Маргарита задумчиво потрогала кольца на своих пальцах; ее мысли в этот момент унеслись очень далеко. На ее губах появилась слабая улыбка.

– Огюстен однажды сказал мне, что мужчина способен любить двух женщин. Это действительно так, хотя он имел в виду нечто иное. Я любила твоего отца не меньше, чем его. Но совершенно по-другому. И все же должна признать, что Огюстен остался в моей жизни ослепительной искрой которая зажгла во мне истинную любовь. Без этого я не смогла бы полюбить и твоего отца, и даже десятки лет, минувшие с той поры, не погасили ее в моем сердце.

Горло Жасмин перехватило от избытка чувств: ее мать испытала такую любовь, какую ей никогда не суждено встретить! Судьба Шато Сатори, этого гнезда страстной любви, ставшего ей теперь еще более дорогим, взволновала ее. Она молила Бога, чтобы ей не скоро еще пришлось беспокоиться о том, как поступить с этим наследством. И все же мать должна узнать об этом.

– Ты же понимаешь, что Шато Сатори никогда не станет моим, не так ли, мама? Ведь Сабатин заявит о своих правах на наследство, а по закону имущество жены должно принадлежать мужу, и продаст его.

Лицо Маргариты опять обрело жесткость и решительность:

– Я уже составила завещание, и по нему Сабатину Шато Сатори не видать, как собственных ушей. Но это дело будущего, и я сейчас не хочу больше о нем говорить.

Нетрудно было догадаться, что нежелание Маргариты обсуждать отношение своего зятя к имуществу, которое могло достаться ему в случае ее смерти, было связано с его отвратительным поведением. Жасмин рассказала матери о многих жутких фактах, от которых волосы могли встать дыбом. О завещании больше не упоминалось ни разу.

Золотые деньки промелькнули слишком быстро, и Маргарита стала готовиться к отъезду. За день до него, гуляя рука об руку с Жасмин по цветникам, она заговорила о портрете, который перед смертью хотел заказать Лорент.

– Мне бы очень хотелось выполнить его последнюю волю и повесить твой портрет в малиновом зале. Твоему покойному отцу это очень понравилось бы. Было бы просто замечательно, если бы ты позировала в новом платье, которое я тебе привезла. Он помогал мне выбрать ткань для него всего лишь за несколько дней до смерти.

– Я так и сделаю. – Жасмин не очень прельщала идея утомительного позирования, но она сочла себя обязанной превозмочь нежелание ради памяти отца и в утешение матери.

Наступило утро отъезда Маргариты. За завтраком они с Жасмин почти не разговаривали, опечаленные предстоящей разлукой. Улыбки, которыми они изредка обменивались, не отражали их подлинных чувств.

Маргарита, облаченная в очень элегантный плащ темно-зеленого оттенка, в шляпке, вышла вместе с Жасмин из своих покоев и направилась к лестнице, и в это время к ним подбежала запыхавшаяся Берта с встревоженным лицом:

– Карета герцога едет по аллее!

Жасмин ответила:

– Успокойся, Берта! Мама уже уезжает, и ему никак не удастся испортить нам настроение. Он опоздал!

Жасмин и Маргарита спустились по лестнице вместе, Берта следовала за ними. Привратник распахнул двери сразу же, как только карета хозяина остановилась у крыльца. Сабатин вышел из кареты и оказался в зале в ту секунду, когда его жена и теща сошли с последней ступеньки лестницы. Он замер в неподвижности: внешнее сходство обеих женщин мгновенно подсказало ему, что та, повыше и постатнее – его теща. Он уставился на нее, не говоря ни слова. Глаза из узких щелочек на опухшем лице излучали неприкрытую ненависть. Маргарита ответила тем же ледяным молчанием, величественно проплыв мимо Сабатина во все еще открытую дверь. Но как только она переступила порог, в Сабатине словно щелкнула заводная пружина, Он тут же захлопнул за тещей дверь и отбросил Жасмин, намеревавшуюся последовать за матерью, сильным толчком в грудь. Она задохнулась, но затем задышала ровнее и опять шагнула к двери. На этот раз он схватил ее за руку и дважды ударил по лицу другой рукой, а затем отбросил Жасмин в сторону, как беспомощную куклу. Жасмин непременно размозжила бы себе голову о пол, выложенный каменной плиткой, если бы Берта не успела подхватить падающую хозяйку своими сильными руками. Восстановив равновесие, Жасмин резко повернулась и ринулась по залу в обратном направлении. Вбежав в примыкавшее к нему помещение, она молнией проскочила его и оказалась в коридоре, который вел к другому выходу из замка.

Задыхаясь, она бежала по тропинке, ведущей к аллее. Ее надежды оправдались. Экипаж Пикардов ждал у ворот, а мать выглядывала из открытой дверцы. Жасмин вскарабкалась внутрь и села напротив.

– Твое лицо! – в ужасе воскликнула Маргарита. – Что он сделал с тобой?

– Ничего. – Боль расставания жгла сильнее, нежели ссадины на щеках. – Какое это имеет значение, если я, несмотря ни на что, могу попрощаться с тобой!

– Поехали со мной! – взволнованно уговаривала ее Маргарита. – Сейчас же! Оставь это чудовище! Я паду на колени перед королем и буду умолять его отменить тот давний указ о ссылке. Он не должен распространяться на тебя.

Жасмин отрицательно мотнула головой.

– Амнистия может быть предоставлена лишь обоим супругам. Одной жене никогда не разрешат вернуться в Париж без мужа. Даже если Людовик и пожалеет меня ради нашей старой дружбы, закон обяжет его уважать право Сабатина обладать женой. А он никогда не отпустит меня в Версаль, если самому ему придется оставаться здесь. Он скорее убьет меня.

Маргарита побледнела как полотно:

– Если он так опасен…

– В обычных обстоятельствах – нет, – поспешила добавить Жасмин, не желая, чтобы мать уехала, увозя в сердце тяжесть тревоги за судьбу дочери. – Первое время я опасалась смерти от его рук, но затем мне все надоело, и я приняла бы ее как избавление от мук. Теперь эта опасность позади. Он получает удовольствие, изведя меня другими способами. Один из них ты только что видела…

– Я не могу оставить тебя здесь со спокойной душой!

– И, однако, тебе придется это сделать. Не беспокойся, со мной ничего не случится! Я теперь не одна, у меня есть мастерская, неплохие друзья, с которыми можно проводить время. Мне есть о ком заботиться – о больных и стариках в деревне и это наполняет мою жизнь смыслом. Я думаю о том, чтобы открыть здесь и небольшую школу для детей. Ну и, наконец, мне остаются воспоминания о твоем приезде, а в следующий раз я поживу с тобой в Перигоре. Только обещай, что скоро опять навестишь меня!

– Обязательно, дитя мое.

Они обнялись и поцеловались. Затем, продолжая держать руку матери, Жасмин сошла вниз со ступеньки кареты и, немного помедлив, выпустила ее. Дверь захлопнулась, Маргарита высунулась из окошка и махала на прощанье, пока и карета, и она сама не превратились в Глазах Жасмин в зеленое пятно, исчезнувшее за деревьями. Жасмин повернулась и медленно побрела назад в замок. Сабатина нигде не было видно, и это немного успокоило ее. Она подумала, что еще легко отделалась, совершив с точки зрения Сабатина вопиющий проступок, приютив свою мать в замке на столь продолжительное время против его воли. Внезапно она увидела берту, которая сидела в кресле и рыдала.

– Что случилось? – спросила Жасмин, подбежав к ней.

– Я не попрощалась с баронессой. Мои больные ноги не позволили мне доковылять до кареты во дворе, а теперь я никогда больше ее не увижу!

По спине Жасмин пробежал леденящий холодок:

– Не говори так! Она скоро приедет снова. Это уже решено.

Через два месяца после отъезда Маргариты в замок Вальверде прибыл художник Мишель Бален. Он без особого удовольствия взялся за этот заказ, работы у него и так хватало, и он запросил такую запредельную сумму в качестве компенсации за время, потраченное на дорогу и неудобства столь долгого путешествия, что почти наверняка ожидал встретить отказ. Но баронесса Пикард твердо решила, что портрет ее дочери должен писать именно он, и даже не поморщилась, услышав названную им цену. И вот он приехал. Его никто не встретил. Герцог был на охоте, а герцогиня находилась в созданной ею школе для крестьянских детей. Единственным членом семьи, остававшимся в тот момент в замке, была какая-то престарелая мадам, которая хворала и не могла спуститься к нему из своих покоев.

Он стоял в зале, выслушивая говорившего ему все это лакея, и чувствовал, как внутри у него закипает раздражение. Это был высокий мужчина с нахмуренными светлыми бровями, пронзительными серыми глазами, гордым носом и массивным подбородком. Выглядел он весьма эффектно. Его непослушным густым волосам явно пытались придать некое подобие порядка, стянув назад и скрепив на шее ниже затылка черной шелковой лентой. Наслаждаясь прохладой зала, которая приятно освежала его пропотевшее от невыносимой летней жары тело, он, тем не менее, не мог заглушить в себе чувство обиды, вызванное этим пренебрежительным приемом провинциальной знати. Пользуясь репутацией признанного мастера портрета, он обладал беспрепятственным доступом в Версаль и в дома многих старинных аристократических семейств, где его всегда принимали с соблюдением необходимого ритуала и воздавая почести. Но здесь никто не спешил ему навстречу. Ничто больше не заставит его покинуть пределы Парижа и Иль-де-Франс или Версаля, какой бы выгодный заказ ему ни предлагали! Его самолюбию преподали горький урок. Одному только Богу известно, зачем он впутался в это дело.

– Соблаговолите пройти сюда, сир.

Он последовал за лакеем в ливрее и белом парике, который повел его вверх по лестнице с чудесными резными перилами из дуба. Да, интерьер этого замка был явно не из худших. Повсюду висели красивые большие зеркала в изящной оправе и роскошные шелковые портьеры и драпировки. Когда Бален оказался на верхней площадке лестницы, внизу послышался какой-то шум. Он обернулся и увидел, как в предупредительно распахнутую привратником дверь стремительно вошла женщина, от развевавшихся муслиновых юбок которой исходило громкое шуршание. На голове у нее красовалась широкополая соломенная шляпка с ленточками в розовую полоску. Она быстро разговаривала на ходу со старым слугой, который с трудом поспевал за ней, семеня на полусогнутых коротких ножках. Судя по веселому выражению ее лица, можно было подумать, что слуга сообщил ей нечто забавное. Бален решил обнаружить свое присутствие и спросил, не снимая руки с перил балюстрады:

– Ее светлость герцогиня де Вальверде? – Женщина недоуменно вскинула голову, и из-под полей шляпки показалось овальное лицо, которое сразу же привлекло его наметанный глаз художника – превосходные скулы, высокий лоб, нежная кожа с кремовым оттенком и замечательные, чуть припухлые алые губы, и все это в обрамлений блестящих каштановых волос с отливом цвета меди. Но самое главное было в том, что ее кристально-прозрачные, ярко-синие глаза, скрывающие какую-то невысказанную печальную тайну, взволновали его до глубины души, заставив забыть о том, что он художник, и воспринимать эту женщину как мужчина, восхищенный ее красотой. Бален всегда придерживался принципа не путать дела с удовольствием, но сейчас внезапно каким-то шестым чувством на мгновение угадал, что возникла чрезвычайно опасная ситуация, из которой уже невозможно выбраться. Такого поворота он никак не ожидал. Но в следующий миг все эти мысли были тут же отброшены прочь и забыты, так же, как и сожаления о приезде в замок Вальверде. Это произошло в тот момент, когда их глаза встретились и взгляды слились воедино.

– Мсье Бален! – Она бросилась навстречу, в то время как он тоже повернулся и стал спускаться по лестнице к ней. – Приношу свои глубочайшие извинения за то, что вас никто не встретил и вам не было оказано надлежащего гостеприимства посла столь долгого и утомительного путешествия из Парижа.

Мишель склонился над изящной рукой Жасмин, чтобы запечатлеть на ней поцелуй, и вдруг с удивлением заметил на одном из пальцев пятнышко от чернил. Это внезапно умилило его. В обворожительной женщине чувствовалась некая непосредственность девочки-подростка, и ему захотелось вызвать к жизни именно эти ее черты.

– Я только что прибыл и не успел ощутить никаких неудобств.

Жасмин знала твердо: ни один мужчина еще не смотрел на нее так, как Мишель Бален. Он ощутил в себе мгновенную и разительную перемену: герцогиня стала новым горизонтом, за который ему еще не доводилось заглядывать. Это и льстило ему, и беспокоило, выходя далеко за рамки профессиональной оценки модели, с которой ему предстояло писать портрет.

– После того, как вас проведут в ваши покои, – сказала она, – мы пообедаем. Нам нужно о многом поговорить. Вы можете выбрать в замке любое место для своего холста.

– Вы очень любезны.

Сабатин монополизировал право говорить за обедом. Арман по-прежнему держал его в курсе всех событий, происходивших при дворе, регулярно переписываясь с ним, и поэтому ему было известно о дворянском происхождении Балена: в противном случае, он ни за что не сел бы за один стол с ним, так же, как не сел бы и со своей женой, присутствие которой он вынужден был терпеть по долгу необходимости, когда приходилось принимать гостей, как, например, сейчас. Более того, Арман написал, что при дворе с Баленом носятся как со знаменитостью с тех пор, как он вошел в моду и король с королевой пришли в восторг от своих портретов в полный рост, написанных им совсем недавно.

– Я хочу, чтобы вы сделали и мой портрет, – заявил Сабатин самоуверенным и наглым тоном, не допуская ни малейшего сомнения в том, что его заказ будет принят с благодарностью. – В последний раз мое изображение писали еще в мою бытность при дворе, а теперь я хочу, чтобы здесь висело что-нибудь поновее, ведь с тех пор я здорово изменился. – Под влиянием винных паров он напыщенным жестом простер руку. – В полный рост! Чтобы выглядело как можно импозантнее. Ну, да вы не хуже меня понимаете, что я имею в виду.

Жасмин чувствовала себя в не своей тарелке: ее явно смущал этот наглый, покровительственный тон по отношению к художнику, и она с полным правом ожидала, что Бален в вежливой форме даст отказ. Однако художник сделал неожиданное предложение:

– А почему бы не верхом на коне, сир?

– Грандиозно! – Сабатин просиял и оглушительно ударил по столу ладонью, подтверждая свое полное одобрение. – У меня есть превосходный жеребец, на котором никто, кроме меня, не осмеливается ездить. И не думайте, я щедро расплачусь за хорошую работу!

Жасмин была ошеломлена. Маргарита написала, что Бален был буквально завален заказами и едва смог изыскать время для поездки в Перигор, а тут он вдруг ни с того ни с сего берется за работу, которая потребует самое малое месяц, а то и больше. Затем, застав ее врасплох и как бы прочитав ее мысли, Бален обратил на Жасмин свой взгляд и посмотрел так, как и в первый раз. И тогда ей стало ясно, что именно она послужила причиной такого решения. В ней возникло предчувствие какого-то серьезного испытания, которое готовит судьба и которое уже неотвратимо приближается. Казалось, что некая сеть, прозрачная, как осенняя паутина, и крепкая, как шелк, уже опутала ее, но странно: почему-то это совершенно не пугало Жасмин. Каким образом и когда ей удастся выпутаться из этой сети, она сейчас даже не представляла. И вообще, ее начинали занимать иные мысли. Именно сейчас она стала думать о художнике как о Мишеле, не называя его больше про себя по фамилии.

Как и следовало ожидать, Сабатин распорядился, чтобы предпочтение было оказано его портрету, а потом уж художник мог приняться и за портрет жены, который в глазах герцога не имел никакой ценности. Мишель установил свой огромный холст в северной части замка, в помещении с очень широкими окнами и высокими дверями, с тем расчетом, чтобы можно было без затруднений вынести оттуда законченный портрет. Много часов провел художник на конюшне, наблюдая за жеребцом и набрасывая эскизы. Жасмин нечасто видела его за столом, ибо ей приходилось иногда обедать и ужинать у знакомых, но каким-то образом Мишель ухитрялся встретить ее на крыльце, на лестнице или в саду и завязать беседу. Однажды утром он появился в школе – маленьком домике, который отдали в распоряжение одной благородной дамы, оставшейся без средств к существованию. Теперь эта женщина занималась здесь с детьми, которых родители иногда отпускали из дома.

Он сделал наброски детей, и те, изумленные, широко разинув рты, наблюдали, как на бумаге, еще секунду назад чистой, как по волшебству появляются их лица. Получив рисунки, дети бурно радовались. Туг же Мишель молниеносно, несколькими росчерками изобразил Жасмин, и она, взяв набросок, выразила не меньшее удовольствие, чем дети.

– Именно такой вы и собираетесь писать меня? – Он набросал ее делающей игрушечные браслеты из соломы и сена для детей помладше, чтобы те научились различать, где правая, а где левая рука. На его рисунке у Жасмин выбился из прически длинный локон и, завившись, повис сбоку. Она поспешила заправить его назад.

– Такой я вас вижу сейчас, – произнес он с улыбкой.

Что-то в его голосе заставило ее взглянуть на Мишеля, а затем отвернуться. Да, он влюблен в нее. Возможно, это чувство возникло в тот самый момент, когда он впервые посмотрел на нее этими пронзительно-страстными глазами. Но пока она не испытывала никаких ответных чувств, кроме восхищения его талантом. Эскизы жеребца были великолепны, и детей он изобразил с неменьшим искусством. Листок с ее изображением был подписан. Значит, он лелеял надежду, что она возьмет этот рисунок себе на память. Жасмин решила, однако, подшутить над ним и помахала наброском у себя над головой:

– Кто хочет эту картинку?

Тут же образовалась свалка у ее стола, и она отдала рисунок самому маленькому ребенку. Но Мишель, не теряя времени, уже принялся рисовать другой, присев к краешку стола, за которым сидела пожилая учительница. Выйдя из школы, он подал Жасмин новый рисунок. На нем она была изображена смеющейся и с тем же выпавшим из прически локоном, который пыталась заправить назад.

– Вот с такой, какая вы сейчас, я и хотел бы написать портрет.

– Перестаньте же шутить! – сказала она, деланно рассердившись. – Я уверена, что королеве вы этого не говорили и писали ее в полном убранстве.

– Но я никогда не видел королеву играющей с детьми и не замечал чернил на ее пальцах! Да и прическа у нее всегда в идеальном порядке.

У Жасмин перехватило дыхание. Даже если бы он описывал ее обнаженной, его голос вряд ли звучал бы более чувственно и нежно.

– И тем не менее, мой портрет должен быть безупречным с точки зрения общепринятых требований, потому что он будет висеть в доме моей матушки.

– Ваше желание для меня закон. – Теперь в его голосе звучала усмешка. Это уже было лучше. Она встретила его взгляд, и они оба рассмеялись. Возвращаясь в замок, они разговаривали обо всем, что только приходило в голову.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю