Текст книги "Танцы с королями"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 61 страниц)
Ждать оставалось, судят по всему, совсем недолго. Она бросила взгляд в сторону камина из серого камня в зале Мира, но на каминной полке не было часов, которые подсказали бы ей, сколько времени прошло с того момента, как она оставила Шато Сатори. Вплоть до сегодняшнего утра ей не было точно известно, сможет ли она отлучиться из дома. Все зависело от того, каким будет в этот день самочувствие Лорента. К счастью, оно оказалось хорошим, и Лорент даже одобрительно заулыбался, когда жена выразила желание отлучиться в Версаль посмотреть королевскую невесту.
– Иди, моя… дорогая. Берта… побудет со мной.
И тогда Маргарита забегала по комнатам, спешно подыскивая себе подходящий наряд. В конце концов, она решила надеть официальное платье типа того, что носили придворные дамы, и изумрудные украшения. В последнюю секунду она схватила со столика веер, украшенный драгоценностями, и спустилась на крыльцо, около которого ее уже ждала карета. В такое торжественное и радостное время король будет расточать милости направо и налево, и Маргарита надеялась оказаться в числе осчастливленных.
– Король идет!
Эта весть пронеслась по толпе, и ее подхватили и передавали дальше мужчины и женщины, придворные и купцы, но если первые произносили эти слова почтительно, благоговейным шепотом, то буржуа, заполнившие все пространство вплоть до второй прихожей с прелестным овальным окном в позолоченном фризе, в которую выходила дверь королевской спальни, особенно не церемонились и говорили громко, словно находились на улице. Маргарита судила о передвижении короля по ликующим возгласам, которые волной накатывали туда, где она стояла. Несмотря на то, что она готовилась к этой встрече, все произошло так внезапно, что у нее перехватило дыхание. Король появился совсем близко перед ней. Вот он, этот юноша, который полюбил ее дочь… Никогда еще не был он преисполнен такого королевского величия, как сегодня. В воздухе стоял беспрерывный шорох и шуршание одежды – это придворные и их жены, занимавшие первые ряды, кланялись и приседали в реверансах. Находившиеся сзади приветствовали короля аплодисментами и восторженными криками, которые были подхвачены и теми, кто стоял в зале Зеркал.
Маргарита сделала шаг вперед и присела в реверансе, не сводя при этом взгляда с лица Людовика. В его глазах блеснули искорки: он узнал Маргариту, когда она подала ему кремовую розу из цветников Шато Сатори. Король принял подарок изящным жестом руки.
– Благодарю вас, баронесса.
– Этот цветок – символ радости, сир.
– Какая очаровательная мысль! Как поживает ваш муж? Надеюсь, ему стало лучше?
Маргариту тронуло до глубины души, что Людовик даже в такой волнующий и знаменательный для себя день вспомнил о Лоренте и поинтересовался его здоровьем. Одновременно она почувствовала облегчение, поскольку этим вопросом король подал ей повод обратиться к нему с просьбой, ради которой она и появилась здесь.
– Он понемногу выздоравливает, сир. – Ее голос дрожал от волнения. – Но ему было бы намного легче, если он мог получить письмо от Жасмин, написанное ею собственноручно. Герцог де Вальверде запретил ей писать. Только вы, Ваше величество, в силах отменить этот жестокий запрет. Я умоляю вас вмешаться, сир!
Вокруг стоял такой невообразимый гвалт, что Людовик не расслышал ее слов. Он с улыбкой посмотрел в сторону зала Зеркал, где ликующая толпа буквально ревела от восторга. Придворные, взявшие его сзади в полукольцо, также надрывали глотки, пытаясь сдержать тех, кто давил на них и мешал расчищать путь королю. Людовик не стал переспрашивать баронессу. Напряженное выражение ее лица говорило само за себя, и ему показалось, что он понял слова матери, лишенной дочери, слова, сказанные в такой волнующий момент.
– Поблагодарите Жасмин за ее добрые пожелания, когда будете писать ей письмо. Я тоже желаю ей счастья.
Толпа поглотила Маргариту, и король двинулся дальше, потеряв баронессу из виду в этой давке. С трудом выбравшись из столпотворения, она отошла к окну и с поникшим и задумчивым видом посмотрела на улицу. Рухнула ее последняя надежда. При упоминании имени Жасмин на лице короля появилось отсутствующее выражение, хорошо знакомое Маргарите. Такие глаза бывают у мужчины, когда женщина перестает его интересовать. Хотя ей никогда не приходилось испытывать подобные взгляды на себе, она видела их, когда дело касалось других, менее удачливых в любви женщин. Обычно эти взгляды сопровождались вежливой улыбкой, затем мужчины начинали с беспокойством озираться вокруг в поисках подходящего предлога, желая спастись от докучливого общества, и как только таковой появлялся, они слишком бурно выражали свое удовольствие. Людовик был, вне сомнения, слишком умен и скрытен для таких примитивных ухищрений, однако Маргарита прекрасно умела читать чувства людей по глазам, и ей стало ясно, что если она обратится к нему еще раз с подобной просьбой, то ответ наверняка будет отрицательным. Людовик скажет, что он не может вмешиваться в отношения между мужем и женой.
Маргарита покидала Версаль в подавленном настроении. Вернувшись домой, она обнаружила у Лорента гостей. Его пришел навестить коллега-архитектор с женой. Хотя Маргарите явно было не до гостей, она почувствовала себя обязанной хотя бы из чувства гостеприимства присоединиться к их компании. Эти люди, продав дом, совсем недавно переселились сюда из Шатртреза. Не успела Маргарита приблизиться к двери спальни Лорента, как она распахнулась настежь и оттуда выскочила жена архитектора:
– Быстрее! Вашему мужу стало плохо. Боюсь, он умирает!
Побледнев как снег, Маргарита бросилась к Лоренту и поняла, что с ним случился приступ от нервного перевозбуждения и он уже начинал задыхаться. Маргарита сделала все, что всегда делала в подобных случаях. Она подняла больного повыше, подложив под голову побольше подушек, а затем обняла его и стада баюкать, словно малое дитя, надеясь, что спазмы прекратятся сами собой. Каждый раз ее охватывал страх, что Лорент не успеет отдышаться. Архитектор и его жена беспомощно стояли рядом.
– Что вы сказали ему? – спросила Маргарита.
Женщина, вся в слезах, ответила, заламывая руки:
– Я всего лишь упомянула о браке вашей дочери с герцогом де Вальверде…
Маргарита на мгновение устало закрыла глаза. И это после того, как было потрачено столько усилий, чтобы убедить Лорента в том, что его дочери удалось перехитрить герцога Бурбонского и улизнуть во Флоренцию?..
– А разве Берта не предупредила вас?
Архитектор ответил:
– Очевидно, она не видела в этом особой нужды. Ведь я уже несколько раз бывал здесь и прежде. Я забыл предупредить жену… Чем мы можем вам помочь?
– Боюсь, что ничем. Не вините себя понапрасну. А сейчас, пожалуйста, оставьте нас.
Проводив гостей, Берта поспешила на помощь хозяйке. В таких случаях всегда широко распахивались окна и больного поили коньяком с ложечки: он оказывал весьма благотворное воздействие. Приходилось также смоченным в холодной воде платком вытирать лоб Лорента, на котором выступал обильный пот. Маргарита не стала упрекать служанку за допущенную оплошность. Она еще раз убедилась, что как ни скрывай, а правда все равно выйдет наружу. Рано или поздно, но это должно было произойти.
Та ночь в Версале была самой счастливой в жизни Людовика. Утром его простодушная молодая жена восхищенно похвасталась фрейлинам, что король семь раз излил в нее свое семя. Навострившие уши придворные дамы тут же наперебой принялись разносить эти добрые вести, и вскоре во всем дворце воцарилось безудержное ликование. Такое многообещающее начало позволяло надеяться, что Францию наконец-то перестанет лихорадить вечная проблема наследников. И в самом деле: не прошло и нескольких месяцев, как всем стало очевидно, что королева зачала от короля именно в ту свадебную ночь.
Не было для обитателей Версаля более радостного времени, чем то, когда король наслаждался счастьем в обществе горячо любимой королевы, лицо которой было постоянно озарено доброй улыбкой. Правда, эта кроткая полячка отличалась благочестием и чуточку излишним религиозным рвением, но это внушало еще большее уважение. Циники пророчили этой идиллии короткий век, а романтики, напротив, горячо отстаивали противоположную точку зрения, указывая на непреходящую ценность истинной любви в этом мире и на то, что король пришелся по сердцу всей Франции именно из-за своих искренних чувств. Ровно через девять месяцев после свадьбы, согласно очень давней традиции, которая заключалась в том, что французская королева рожала прилюдно, в присутствии многочисленных знатных вельмож и придворных дам, а также нескольких буржуа, которым как-то удалось втиснуться в спальные покои королевы, полячка родила Людовику двух дочерей-близнецов. Это были первые публичные роды королевы, но не последние, ибо она с завидным постоянством продолжала потом производить потомство через определенные промежутки времени.
Роковая ошибка, происшедшая в Шато Сатори в день королевской свадьбы и едва не стоившая Лоренту Пикарду жизни, вернула его к первоначальному состоянию, в котором он находился сразу после удара. В течение многих недель Маргарита была рядом с мужем, остававшимся в полубессознательном состоянии, и это на время уберегло ее от мучительной необходимости объяснять ему всю историю с подделкой писем Жасмин. А поскольку она не осталась во дворце и не увидела Марию Лещинскую в свадебном наряде, ей теперь не нужно было прибегать к еще одной лжи. Когда после долгих месяцев болезни Лорент опять стал чувствовать себя лучше, Маргарита нашла в себе силы рассказать ему правду, и после этого в их отношениях больше не было лжи или недомолвок. Она рассказала об ответе зятя, который объяснил отсутствие писем от дочери. Жасмин была потеряна для них навсегда. Впервые после того, как Лорент заболел, Маргарита не смогла сдержать слез. Они обнялись и заплакали вместе.
Для Жасмин день женитьбы Людовика также был отмечен неприятными переживаниями. Она никак не могла поверить, что ее мать, даже будучи весьма огорченной и разобиженной на свою дочь, станет намеренно скрывать от нее состояние здоровья отца. Жасмин заподозрила неладное, и это ощущение усиливалось с каждым днем. Однако для его подтверждения требовалось доказательство, которое не замедлило появиться. В тот день Жасмин наблюдала в саду за последними приготовлениями к празднику в честь свадьбы короля. Она случайно заметила письмоносца, который направлялся в замок, но остановился, привлеченный суматохой, царившей в саду, где слуги расставляли столы и стулья, катили бочки с вином и пивом и носили подносы с закусками.
– Дайте мне их, – сказала Жасмин, протягивая руку, чтобы забрать у почтальона два письма, которые торчали у него из-за обшлага. Одно из них было адресовано Сабатину, а другое – ей, причем почерк на конверте был незнаком Жасмин. Она удалилась с этими письмами в свои покои и очень осторожно, стараясь не поломать сургучную печать, вскрыла с помощью ножа то из них, что было адресовано ей. Это было приглашение на дамскую вечеринку от одной местной богатой землевладелицы. Жасмин вложила письмо в конверт и аккуратно запечатала его. Затем она отнесла его письмоносцу, который ждал в саду и в отсутствие герцогини затеял разговор с одной из служанок, накрывавшей столы. Жасмин приказала ему отнести письма в замок, а сама вернулась к прежнему занятию. Возможно, письмоносцу показалось странным, что она забрала у него письма, а затем через непродолжительное время вернула их, но Жасмин это нимало не заботило. Она приготовила ловушку и ожидала результатов.
Сабатин не соизволил появиться на гулянии в саду, сильно переживая свою оторванность от Версаля, от светской жизни, бившей там ключом. Он думал о тех утонченных наслаждениях, которые теперь ему были недоступны, и искал утешения в вине, сожалея, что не может напиваться до полного бесчувствия, как остальные мужчины. Генриэтта обрадовалась празднику, словно малое дитя, и помогла Жасмин раздавать детям сладости, а затем они, почувствовав, что их присутствие несколько стесняет слуг и мешает им повеселиться как следует, ушли в замок и любовались фейерверком из окна.
Вид крестьян, собравшихся на праздник из близлежащих деревенек, глубоко опечалил Жасмин. Они не были голодными – ведь сейчас стоял сезон, когда земля щедро одаривала своими плодами земледельцев и огородников, и даже самые обездоленные питались почти досыта. Дело было в другом: почти все они пришли на праздник в обветшалой, рваной одежде. Жасмин спросила об этом Генриэтту и получила уклончивый ответ.
– Я не знаю этих людей. Они платят Сабатину ренту за пользование землей. Ему принадлежит вся земля на много миль вокруг. Даже деревни построены на его земле. Основной доход эти люди получают от урожая грецких орехов.
Ореховое масло было непременным компонентом хорошего салата, и Жасмин подумала, что, наслаждаясь в прошлом превосходными блюдами, она даже не задумывалась об участи тех, кто производит масло. Но эта сторона жизни поместья ее не касалась. Она распоряжалась замком и садами, в которых предстояло проделать до начала весны большую работу.
Письмо с приглашением Жасмин так и не доставили. Сначала она объяснила себе эту задержку всеобщей суматохой, связанной с подготовкой к празднику, ибо в те дни привычный ход жизни в замке нарушился. Она прождала три дня, а затем обратилась к секретарю мужа.
– Мсье Дюпон, почему письмо, адресованное мне, не было доставлено вовремя, а точнее сказать, я его совсем не получила?
Секретарь, почувствовав себя неловко, поежился под колючим, неприязненным взглядом герцогини. Это был тихий и застенчивый человек с бледным, отдающим болезненной желтизной лицом и впалой грудью; он знал свое место и обладал прекрасным почерком. Не в пример местной прислуге, он не питал к Жасмин никаких враждебных чувств, но на первом месте для него была преданность герцогу. Он с радостью согласился переехать вместе с герцогом в деревню в надежде, что свежий сельский воздух поможет ему избавиться от мучившего его кашля, который временами становился совсем невыносимым.
– Герцог приказал мне ответить отказом на адресованное вам приглашение, мадам, – с явным смущением проговорил, наконец, секретарь. – Я не знал, что это письмо уже прошло через ваши руки.
– А что стало с другими моими письмами, мсье Дюпон?
Секретарь побледнел и, вздрогнув, тихо произнес:
– Всю корреспонденцию доставляют сразу же к вашему мужу, мадам.
– Я безотлагательно поговорю с ним на этот счет, но в будущем все письма, адресованные мне лично, должны поступать только мне в руки. Это приказ.
Сабатин выслушал ее в библиотеке, повернувшись спиной и уставившись в окно с непроницаемым выражением лица. В эти дни он редко бывал трезвым, начиная обычно с шампанского за завтраком, которое выполняло роль бальзама для его душевных ран, создавая иллюзию присутствия в Версале. Жасмин вежливо попросила отдать ей те письма, которые он хранил у себя. Она не хотела раздражать Сабатина сверх меры и тогда совсем потерять какую-либо возможность получить то, что по праву принадлежало ей.
– Это моя собственность, и мне не понятны причины, по которым вы захотели скрыть эти письма, если, конечно, главной вашей целью не является усугубление того наказания, которому вы меня подвергаете, ошибочно возлагая на меня ответственность за события, к которым я не имею ни малейшего отношения. Давайте покончим с этим раз и навсегда. Проявите же ко мне милосердие и дайте узнать, жив мой дорогой отец или умер… – Ее голос вдруг сорвался, и бессознательным жестом Жасмин в порыве отчаяния простерла к мужу руки.
Сабатин испустил нарочито громкий вздох, чтобы показать, насколько она ему наскучила, а затем отошел от окна и открыл дверь в смежную комнату, где исправно трудился секретарь. Жасмин испытала некоторое облегчение. Сейчас она получит свои письма. Сколько же их? Через несколько секунд они будут в ее руках.
– Мсье Дюпон, – устало прогнусавил Сабатин, – Может быть, от моего внимания ускользнуло сообщение о чьей-нибудь смерти?
Секретарь повернул голову и перестал писать. Через полуоткрытую дверь ему была хорошо видна Жасмин, стоявшая рядом с герцогом. Отвечая на вопрос, он старался не смотреть ей в глаза:
– Насколько мне известно, нет, сир.
– Значит никто не умирал. В последнее время поступали письма от особ низшего ранга?
– Только те, которые я передал вам, ваша светлость.
– Хорошо. Со временем они перестанут докучать. Никогда мне еще не приходилось терпеть такой наглости. В будущем вы должны избавить меня от утомительного занятия сжигать все письма, мне не адресованные.
– Слушаюсь, сир.
Сабатин закрыл дверь и, не глядя на Жасмин, опять уселся на прежнее место за столом, где лежала открытая книга. В такой позе она застала его, войдя в библиотеку. Жасмин не двинулась с места. Она смотрела на мужа с такой ненавистью, что по ее телу даже пробежала судорога. Этот человек сообщил, что ее отец еще жив, но сделал это в самой бессердечной и презрительной манере, и в то же самое время дал понять, что никогда не позволит ей поддерживать переписку ни с родителями, ни с кем бы то ни было еще. Ей стало ясно, что ни одно из написанных ею писем не покинуло пределов замка. Он причинял боль ее близким, и Жасмин, безропотно сносившая от него все унижения и издевательства, не смогла этого стерпеть. Внутри у нее что-то сломалось. Она вдруг бросилась на Сабатина и, как дикая кошка, вцепилась ему в лицо, царапая его ногтями.
“ Ты – жестокий, бессердечный дьявол! – взвизгнула Жасмин. – Твое место в аду!
Это нападение застало герцога врасплох, и он не успел отреагировать должным образом. На щеке у него тотчас же появились глубокие кровоточащие борозды. Оглушительно заревев от боли, Сабатин вскочил из-за стола, опрокинув кресло, в котором сидел, и отбросил от себя Жасмин. Отлетев в сторону, она ударилась о книжный шкаф и распростерлась на полу. Прежде чем Жасмин успела пошевелиться, Сабатин ринулся вперед и, схватив ее за горло, приподнял и посадил на пол между своих широко расставленных ног. Она увидела над собой его Лицо, искаженное злобой и похожее на спелую сливу. Он был готов придушить ее прямо там, на месте. Она попыталась вырваться, но железная хватка пальцев Сабатина не ослабевала, и лишь когда голова Жасмин бессильно свалилась на бок, он разжал пальцы и отпустил ее. Жасмин упала, и голова ее стукнулась о пол. Это был настоящий взрыв боли, превзошедший все, что она только что испытала. Сабатин выпрямился и выбежал из библиотеки, распахнув дверь ударом ноги так, что та чуть было не слетела с петель.
Жасмин не потеряла сознание, но в голове у нее все смешалось, и она некоторое время не могла понять, что с ней произошло. Не в состоянии пошевелить ни рукой ни ногой, она лежала, беспомощная, на полу и, кашляя, пыталась вдохнуть как можно больше воздуха. Дверь боковой комнатушки отворилась, и оттуда показалось лицо секретаря. Увидев распростертую на полу Жасмин и сообразив, что случилось, мсье Дюпон мигом закрыл дверь, не желая вмешиваться в дела хозяина. И все-таки через пару минут сострадание взяло в нем верх, и он послал лакея за горничной госпожи. Впав на некоторое время в забытье, Жасмин затем очнулась и почувствовала, что Ленора бережно поддерживает ее голову и пытается помочь ей встать на ноги. Посадив госпожу в кресло, Ленора сбегала наверх и принесла газовый шарф, которым укрыла шею Жасмин, чтобы скрыть синяки. Отдышавшись, Жасмин смогла вскоре без посторонней помощи подняться в свои покои, но как только дверь закрылась, она рухнула на пол без сознания и Леноре пришлось укладывать госпожу в постель.
Придя в себя, Жасмин провела долгие часы в мучительных раздумьях, взвешивая вновь создавшуюся ситуацию. Сабатин возненавидел ее еще раньше, до этого инцидента, и будет ненавидеть всегда, потому что видит в ней главную причину всех своих несчастий, причину изгнания из Версаля. Хотя герцог Бурбонский наверняка объяснил ему истинную подоплеку этого решения, о которой она могла лишь догадываться. Однако, как и все тщеславные и высокомерные люди, Сабатин был неспособен признать свою вину, Непомерная гордость, вызванная гипертрофированным эгоизмом, заставляла его совершать нелепые поступки, к числу которых относился и запрет на переписку Жасмин с ее родными, вызывавшими у Сабатина надменное презрение своим низким происхождением. Теперь ей придется найти способ тайно переписываться с родителями, и Жасмин использовала для решения этой задачи всю свою изобретательность.
Ей еще ни разу не приходилось бывать в Перигоре, хотя он был расположен не так уж далеко от замка Вальверде. Ленора ездила туда два или три раза за покупками по поручению госпожи. Жасмин могла и сама отправиться туда в карете, но работа в замке уже захватила ее с головой и ей не хотелось оставлять слуг без присмотра. Их нерадивость была уже хорошо известна Жасмин. Кроме того, частые поездки в город могли вызвать у Сабатина подозрения и, в конце концов, он догадался бы об их истинной цели. Обдумав все как следует, Жасмин решила поручить письмо заботам Леноры, когда та в следующий раз отправиться с экономкой в Перигор.
В течение следующих нескольких дней Жасмин исписала мелким почерком несколько больших листов бумаги. Она старалась писать обо всем, что, по ее мнению, могло порадовать родителей, но в то же время она не пыталась ввести их в заблуждение относительно деспотизма мужа. Хорошо знакомые с высокомерием и наглостью высшей аристократической знати, они должны были без труда понять ее намеки. Утром, запечатав письмо, Жасмин отдала его Леноре вместе с кошельком и приказала не говорить никому, даже экономке, об этом поручении.
Коляска с экономкой вернулась в замок ближе к вечеру. Жасмин в это время сидела у окна и вышивала. Воткнув иголку с ниткой в подушечку, она с нетерпением ждала появления Леноры, но из коляски вышла лишь одна экономка, после чего кучер поехал на конюшню. Озадаченная, Жасмин позвонила в колокольчик, и вскоре явилась экономка.
– А где же Ленора? – спросила Жасмин.
– Уволена, мадам,
Жасмин была потрясена:
– За что и кем?
– Его светлостью, мадам. Он приказал мне обыскать Ленору перед тем, как мы выехали. С его письменного стола пропал один секретный документ и подозрение вашего мужа пало на Ленору. Я и в самом деле нашла у нее какие-то бумаги в конверте и отдала их герцогу, после чего он приказал мне отвезти Ленору в Перигор и оставить ее там.
Жасмин охватило отчаяние, от которого она чуть было не разрыдалась. Она потеряла единственного человека, которому можно было доверять, и теперь оказалась в полной изоляции от внешнего мира. В глазах экономки замерцали злорадные огоньки, и это помогло Жасмин взять себя в руки. Эта женщина невзлюбила ее с самого начала, и Жасмин не должна была позволить чувствам выплеснуться наружу и признать тем самым свое поражение. Она не собиралась сдаваться и сухо произнесла:
– Вам надлежит выбрать вместо Леноры лучшую из имеющихся у нас горничных. Она будет временно служить мне, пока не найдется девушка, более подходящая для этой работы.
Женщина присела в реверансе и удалилась. Жасмин прижала тыльную сторону ладони к дрожащим губам, чувствуя, как к горлу подступил комок слез. Вышивка упала с колен на пол. Ну что ж, по крайней мере, у Леноры есть кошелек с деньгами, которые помогут ей на первое время обрести кров и пропитание, пока она не найдет себе другое место. Деньги эти были взяты из пособия, регулярно выдававшегося Жасмин секретарем по распоряжению Сабатина, гордость которого была бы уязвлена, если бы о его жене стали отзываться как о нищенке, не имеющей ни гроша в кармане. Завтра она сама отправится в Перигор и отошлет письмо. Если повезет, она встретит Ленору и договорится с ней о том, чтобы вся почта из Шато Сатори поступала на имя Леноры, как только та подыщет себе постоянное жилье.
На следующее утро, когда Жасмин приготовилась к отъезду, ей сообщили, что свободных карет нет, так как герцог приказал их заново покрасить и сменить внутреннюю обивку. В полной готовности оставалась лишь карета самого герцога, но она предназначалась исключительно для его нужд.
– Тогда я поеду верхом, – решительно произнесла она.
Однако ответ был ей известен еще до того, как слуга открыл рот. С того дня, как король чуть было не упал с лошади, герцог отдал приказ, чтобы никто другой, помимо него или грумов, не смел ездить на его лошадях. Жасмин вернулась в свои покои и сняла шляпу. Все ее ухищрения были напрасны. Она стала настоящей пленницей в замке Вальверде. Ее ненависть к Сабатину приняла такие размеры, что Жасмин всерьез стала опасаться за свой разум. Чтобы хоть как-то отвлечься от всех неприятных мыслей, она надела белые перчатки
и отправилась с проверкой по многочисленным помещениям замка, чего так боялись слуги.
В замке была часовня, где раз в месяц деревенский аббат служил мессу для прислуги. Это было традицией, бравшей свое начало с тех времен, когда церкви в деревне еще не существовало. Генриэтта была этим очень довольна, ибо могла совершать религиозные ритуалы, не выезжая за ворота замка в тот мир, от которого она давно отказалась и которого страшилась. После службы в часовне, состоявшейся в первое воскресенье после увольнения Леноры, Жасмин поговорила с аббатом. Она и Генриэтта были единственными причащавшимися, поскольку Сабатин никогда не посещал мессу, а слугам разрешалось посещать деревенскую церковь, где мессу служили ранним утром, и у них оставалось больше времени для своих дел. Когда Генриэтта покинула часовню, Жасмин извлекла из-за корсажа письмо, написанное ею накануне, и попросила священника отправить его из города, объяснив ситуацию.
Аббат выразил ей искреннее сочувствие, но он был беден, как и вся его паства, а совсем недавно герцог де Вальверде выделил щедрое пожертвование на ремонт прохудившейся крыши деревенской церкви, и если бы не это, то балки, на которых покоилась вся кровля, обязательно рухнули бы. Разумеется, поступок герцога был вызван тщеславием. Гордыня не позволяла ему иметь на своих землях ветхую и заброшенную церквушку, ибо это подрывало его авторитет, но аббат не придавал сему обстоятельству никакого значения. Для него самым существенным было то, что появлялась возможность вернуть блудного сына в лоно церкви, заставив отряхнуть со своих ног прах позолоченного вертепа, каким являлся Версаль.
– Мое дорогое дитя, – сказал он Жасмин ласковым голосом. – Вслед за почитанием Бога вашей первой заповедью является послушание мужу во все времена. Если он не желает, чтобы вы переписывались с родителями, значит, у него для этого есть веские основания.
– Ничего у него нет, кроме высокомерия и тщеславия, отец! А как же быть с заповедью, говорящей, что я должна почитать отца своего и мать свою?
– Делайте это в ваших молитвах и любите их всем сердцем, но помните, что сначала вы жена, а потом дочь.
Она видела, что никакая сила в мире не может убедить аббата встать на ее сторону.
– Тогда помогите мне тем, что сами напишите письмо моим родителям. Скажите им, что я здорова и думаю о них все время. Это все, чего я прошу у вас!
– Я скажу вам, что я сделаю: постараюсь заручиться поддержкой вашего мужа и, если он не будет возражать, поступлю так, как вы просите.
– Это бесполезно. Он никогда не даст разрешения.
– Тогда, мое дитя, боюсь, что больше ничем не могу помочь.
Шли месяцы, но никаких приглашений в замок Вальверде больше не поступало. Сабатин никогда не признался бы самому себе, что его задело это игнорирование со стороны местного общества, но с другой стороны, высокомерный отказ от предложенного гостеприимства позволил ему и дальше чувствовать себя на голову выше всех этих презренных сельских дворян. По этой же самой причине он никогда не вникал в хозяйственные дела и лишь иногда разъезжал по своему поместью в легкой коляске, почти не глядя по сторонам. Все дела находились в руках управляющего, который должен был обеспечить поступление в герцогскую казну строго определенной суммы доходов. Больше Сабатина ничего не интересовало. Казалось, что он питает отвращение даже к пыли, поднимавшейся с принадлежавшей ему земли, словно она могла заразить его чумой.
И все же, несмотря на свою заносчивость, Сабатин начинал тяготиться одиночеством. Он совершенно не принимал в расчет остальных обитателей замка: ни вечно хмурую, бледную жену, с которой он иногда молча играл в шахматы или трик-трак, ни эту глупую старуху Генриэтту, которая с трудом дала уговорить себя ужинать вместе с ними, но никогда не открывала в его присутствии рта. Из других развлечений у него оставались прогулки верхом и охота в сопровождении нескольких грумов. И наконец, когда его одолевала черная тоска и ему становилось совсем невмоготу, он ударялся в запой. В то время как при дворе кутежи и веселые попойки проходили в кругу друзей – блестящих вельмож, кичившихся, как и он, своим высокородным происхождением, здесь он оставался после ужина один, как сыч, и пил молча, сатанея от скуки. Пьянел Сабатин медленно, но тяжело, и хмель ударял ему больше в голову, чем в ноги. Если ему случалось заснуть прямо за столом, то ни один слуга, даже его собственный камердинер, не решался будить хозяина, ибо с каждым днем характер Сабатина становился все более тяжелым и вспыльчивым, и часто с ним случались приступы беспричинного бешенства. В такую минуту лучше было не попадаться ему под руку, рискуя получить серьезное увечье.
Жасмин большую часть времени проводила с Генриэттой. Изготовив для старушки обещанный веер, она почувствовала интерес к этому занятию и посвящала ему многие часы. В результате у нее появилась целая коллекция вееров разных стилей и расцветок и, хотя Жасмин не выезжала в свет, и, следовательно, ее вееры не могли найти себе практического применения, казалось, она не обращала на это обстоятельство никакого внимания. У нее возникло странное и стойкое предубеждение против любых прогулок, если они совершались за Воротами замка. Нельзя сказать, что она предпочитала сидеть взаперти: нет, иногда она выходила погулять, но делала это лишь тогда, когда ворота были заперты. Если же их по какой-то причине открывали, Жасмин оставалась в своих покоях. И дело тут было не в робости или застенчивости, которые превратили женщину в настоящую отшельницу. Все обстояло иначе и сложнее. Где-то в глубине души у Жасмин зародился необъяснимый страх, который вкупе с другими заботами и тревогами мучил ее и не давал спать ночами. Это началось с того самого дня, когда ее попытка отправиться в город и послать письмо в Шато Сатори оказалась неудачной.
