Текст книги "Танцы с королями"

Автор книги: Розалинда Лейкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 61 страниц)

Обитатели Версаля воспрянули духом, когда туда с севера Франции по приказу короля прибыл сохранивший верность присяге и отличавшийся строгой дисциплиной Фландрский полк, который насчитывал около тысячи штыков. В первый день октября Роза сопровождала королевскую чету и дофина, отправившихся в здание Оперы, располагавшееся рядом с дворцом. Там должен был состояться банкет в честь полка. Для офицеров столы накрыли на сцене, а нижние чины разместились в зале. Это было волнующее, красочное и трогательное событие. Яркие военные мундиры, звуки фанфар и полкового оркестра, бесконечные тосты и здравицы во славу королевской фамилии – все это празднество проводилось с таким размахом, от которого Роза и другие версальские затворники уже начали отвыкать. Роза была первой, кто снял со своей шляпки белую ленту и сделал из нее кокарду дома Бурбонов. Она бросила ее одному офицеру, и тот сразу же прикрепил этот знак верности монарху к своему мундиру. Остальные воины тут же подняли веселый галдеж, требуя кокард и для себя, и тогда все остальные дамы из свиты королевы последовали примеру Розы, и белые кокарды стайкой птичек запорхали в зале, осыпая собравшихся. Король и королева даже прослезились от этого бурного, стихийного проявления верноподданнических чувств.

Радостная и разрумянившаяся Роза очень гордилась ролью, которую сыграла в этом событии, и в таком возбужденном приподнятом настроении вернулась домой, где ее уже ожидал Ричард.

– Ты бы послушал, как воодушевленно приветствовали эти воины своего короля! – воскликнула она, весело закружившись по гостиной и бросая вконец испорченную шляпку в угол. Ричард раскрыл объятия и, поймав в них Розу, покрыл ее лицо нежными поцелуями, и затем уселся в кресло, посадив жену на колени.

– Я понимаю, что ты и все остальные чувствуете себя в безопасности теперь, когда здесь разместили Фландрский полк, – начал он на серьезной ноте, которая не соответствовала ее беззаботному настроению, – но…

– А почему мы должны чувствовать себя иначе? – прервала она его, пытаясь пальцами разгладить нахмуренные брови Ричарда. Ей очень хотелось сейчас же забраться в постель и заняться любовью, сопровождая эти утехи смехом и привычными интимными шутками, которые так ее возбуждали. Однако в эти напряженные дни они виделись урывками. Ричарду приходилось все время ночевать в посольстве, а Роза теперь не рисковала отлучаться из Версаля, и неудовлетворенное желание бродило в их телах, взрываясь порывами необузданной страсти в те редкие моменты, когда они были хотя бы на пару часов предоставлены самим себе.

– Дело не в том, верны эти солдаты королю или нет. В первом я, кстати, не сомневаюсь. Сейчас возникла иная политическая ситуация. Назревает новый кризис. Враги Людовика из числа наиболее отъявленных горлопанов и смутьянов сговорились помешать доставке хлебных припасов в Париж, рассчитывая этим снова разжечь страсти. Скоро до жителей Парижа дойдут слухи о сегодняшнем роскошном банкете в честь промонархически настроенного полка, которые еще более накалят атмосферу и облегчат задачу бунтовщикам.

Роза совершенно не желала разговаривать о политике. Для всего должно быть свое время и место, считала она, а сейчас пора было заниматься другими, более приятными делами. Притворно зевая, она прикрыла рот ладонью и бросила на Ричарда шаловливый взгляд. К удивлению Розы, муж схватил ее за запястье и отвел руку от ее лица. Вид его стал еще более сосредоточенным и угрюмым:

– Ты должна покинуть Францию, Роза. Что бы ты ни думала, но оставаться дальше в Версале слишком опасно. Никто не может ручаться за то, что здесь может произойти через три или четыре недели…

Терпение Розы стало истощаться:

– В Версале нечего бояться, особенно теперь!

– Вот здесь ты ошибаешься! Нерешительный король, бросающийся в своей политике из крайности в крайность, и королева, ненависть к которой превзошла все мыслимые границы, естественно, являются мишенью в случае новой вспышки массового насилия. После той переделки, в которую ты угодила у стен Бастилии, я объяснил тебе, чем занимаюсь. Теперь, когда начинается новый этап революции, меня попросили взять на себя

дополнительные обязанности, о которых я пока не могу говорить. Посол дал мне несколько дней, в течение которых я должен отвезти тебя и герцогиню де Вальверде в Англию. В посольстве мне выдали: паспорта на вас обеих, а так же на мсье Валена, если он пожелает сопровождать вас, и на твою горничную.

Роза непреклонно покачала головой. От ее предыдущего беспечного настроения не осталось и следа.

– Бабушка не выдержит столь дальнего путешествия. Она просто скончается в дороге… Пусть она доживет свой век спокойно.

– Но она захочет, чтобы ты уехала без нее, и даже будет настаивать на этом! Однажды у нас с ней уже был разговор на эту тему. Она давно считает, что тебе здесь угрожает большая опасность, ведь ты – фрейлина королевы.

Роза недоверчиво уставилась на него, а затем высвободилась из рук Ричарда и, соскочив с его коленей, встала напротив с неприступным видом.

– Да как тебе в голову могло придти, что после всего, что она для меня сделала, я брошу ее в тот момент, когда она болеет и находится почти в беспомощном состоянии? И мой дедушка тоже не поедет в Англию без нее, не говоря уже о том, что у него есть семья, судьба которой ему небезразлична! – Внезапно ее охватила злость. Как смел он даже предлагать ей бежать отсюда в такое время, бросая на произвол судьбы близких, покинуть родину, охваченную распрями и смутой, и, наконец, предать королеву? – Уезжай сам! Ты – англичанин. Тебя ничто здесь не держит, какими бы ни были твои новые обязанности! А заодно забирай с собой и вашего посла. Мы, французы, сами разберемся в своих делах и наведем порядок в стране без всякого иностранного вмешательства!

Не успели эти слова слететь с ее губ, как она сильно пожалела об этом. У Ричарда мгновенно отлила кровь от лица, и оно сделалось неестественно бледным. Он уставился на нее так, словно перед ним стоял совершенно чужой и незнакомый ему человек. Сказанное в запальчивости мгновенно вырыло между ними глубокую пропасть, обнажив всю разницу культур, к которым они принадлежали. И что было хуже всего, так это то, что в словах Розы отразилась сейчас многовековая вражда между их странами, утихавшая лишь в короткие периоды мира. Казалось, что прошлое говорило ее устами от лица всех французов и требовало свести старые счеты и отомстить за былые поражения. Она искала и не находила в себе сил для страстного призыва, обращенного к Ричарду, забыть все, что сейчас вылетело из ее уст. Гнев и гордость, подступившие к горлу, мешали ей говорить.

Ричард холодно обратился к ней:

– Ты говоришь так, словно Франция мне безразлична. Ну, что ж, можешь думать, как тебе угодно. А сейчас я собираюсь навестить твою бабушку и спросить у нее, как мне быть. Если она будет настаивать на твоем отъезде в Англию, ты подчинишься ее решению?

В ней опять вспыхнул гнев:

– Ты заранее знаешь, каким будет ее ответ! Но как бы ни пыталась она скрыть от тебя свои подлинные чувства, ей будет очень тяжело расстаться со мной. Когда ты впервые говорил с ней об этом, она была здорова. Теперь же она не встает с постели, и доктор сказал, что ей ни в коем случае нельзя волноваться и трогаться с места.

– Ты хочешь сказать, что мне не следует ехать к ней? – произнес Ричард, понизив голос почти до шепота и с трудом сдерживая себя, чтобы не наговорить ответных колкостей.

Роза надменно вскинула голову:

– Я говорю, что бабушка не должна подвергать свою жизнь опасности из-за всякой чепухи, которую ты вбил себе в голову, лишь бы увезти меня отсюда тогда, когда во мне больше всего нуждаются. – Сделав многозначительную паузу, она угрожающе, отчеканивая каждое слово, проговорила:

– Если ты вздумаешь беспокоить ее подобными глупостями, я не только останусь с ней, что бы она там ни говорила, но и никогда не поеду с тобой в Англию!

Ричарду потребовалось огромное усилие воли, чтобы сохранить внешнее спокойствие. Он встал с кресла и с высоты своего внушительного роста сказал:

– Сегодня первое октября. Я вернусь ровно через неделю. За этот срок ты можешь подготовить герцогиню де Вальверде к тому, что ей придется расстаться с тобой, и проведешь с ней эти последние дни. Несмотря на свою хрупкость, она обладает куда более стойким характером, чем тебе кажется.

Роза ответила с тем же выражением лица и все с той же неприязнью в голосе:

– Я уже сказала, что ты волен отправляться в Англию, когда тебе вздумается. Но без меня. Я остаюсь здесь!

Ричард резко повернулся и вышел, не оглядываясь, из апартаментов Розы, которая в недоумении осталась стоять посреди комнаты, словно не ожидала, что на этом их встреча закончится. И теперь, несмотря на то, что она готова была вот-вот зарыдать от обиды на себя и на Ричарда, в глубине ее сознания теплилась мысль, даже надежда (хотя сама она никогда бы себе в этом не призналась), что Ричард не принял всерьез ее угрозу. Эта ссора опалила ее сердце, потому что была первой со времени их свадьбы. Но она не пойдет на попятную. Он сам должен найти способ помириться.

Два следующих дня Роза ждала курьера с письмом. Однако он так и не появился. Время шло. К вечеру четвертого дня она убедилась, что все ее ожидания тщетны, и стала опасаться, что он может не появиться и на седьмой день, как обещал. Если они не сделают шаг навстречу друг другу, это будет дурным предзнаменованием для их брака, решила Роза. Однако ложная гордость не позволила ей первой написать несколько строк, так же, как помешала сказать слова примирения еще до того, как ссора прошла рубеж, после которого очень трудно вернуться на старые позиции. А тут еще на глаза Розе попалась статейка, напечатанная в одной злопыхательской газетенке, издаваемой революционерами, в которой утверждалось, что по наущению королевы все присутствовавшие на банкете в честь Фландрского полка плевали на революционные красно-бело-синие кокарды и демонстративно прикалывали на мундиры белые кокарды Бурбонов.

– Наглая ложь! – негодовала она, обращаясь к Жасмин, когда приехала навестить ее в очередной раз. – Да если бы кто и захотел плюнуть на революционную кокарду, то при всем желании не мог бы этого сделать просто потому, что там были только белые кокарды!

– Сейчас развелось много бездельников, которые только и, знают, что из правды делать ложь пли высасывать слухи из пальца, – рассудительно ответила бабушка.

Она чувствовала, что ее внучка чем-то сильно расстроена. Интересно, подумала Жасмин, а нет ли еще каких-нибудь причин помимо этих новых нападок на королеву, из-за которых она так кипит, что можно обжечься? Но когда Роза уехала, не упомянув больше ни о чем, Жасмин решила, что ошиблась.

На пятый день после ссоры Роза стала с трепетом и робкой надеждой ожидать встречи с Ричардом. Он не мог не приехать, даже будучи уверенным в том, что она не изменит своего решения. Чтобы хоть немного отвлечься от печальных мыслей, Роза провела утро с маленькими дофином и принцессой и мадам де Турцель в той части парка, которая была специально выделена для их игр. Позже, ближе к обеду она пешком отправилась в малый Трианон, на этот раз не вдоль канала, а через лес, по дорожке: этим путем утром проследовала королева. Они договорились, что назад пойдут вместе пешком. Раскрашенные в цвета осени деревья выглядели словно на картине, сияя листвой самых причудливых оттенков, сквозь которую проглядывали клочки голубого неба. Тропинка была покрыта ковром из таких же листьев, шелестевших под ногами.

Королева теперь старалась бывать в Версале как можно реже. Тишина и покой маленького Трианона сделались для нее необыкновенно притягательными. А поскольку рядом с ней там неизменно бывал и Аксель фон Ферзен, это место стало еще и приютом любви. Роза подумала, что и сегодня он, скорее всего, будет в маленьком Трианоне. Находясь вместе, вдали от любопытных завистливых глаз и настороженных ушей придворных сплетников, они не пытались скрыть взгляды, полные любви, которыми то и дело обменивались.

– Где королева? – спросила она стоявшего у дверей дворецкого в алой, с серебром, ливрее, которую носила только прислуга малого Трианона. – И кто с ней?

– Полагаю, что Ее величество сейчас в гроте одна, мадам. К ней только что отправился курьер из Версаля.

Роза миновала арку в ограде и вошла во внутренний двор, откуда вела извилистая тропинка к гроту, где должна была сидеть на своей излюбленной деревенской скамеечке Мария-Антуанетта. Сквозь листву деревьев, укрывавших густыми ветвями это зеленое, поросшее мхом место, обычно пробивались сотни узких желтых солнечных лучиков, а в сверкавшей воде отражались ягоды, похожие на рубины, и осенние цветы.

Внезапно Роза услышала звуки торопливых шагов и хруст гравия. Кто-то спешил ей навстречу. Вскоре невдалеке показалась Мария-Антуанетта с лицом, побледневшим от волнения. Ее ярко-красный бархатный жакет, который она надевала поверх белого газового платья, выделялся на фоне темных кустов. О поспешности, с какой она покинула грот, говорило то, что шляпка была у нее в руке, а не на голове. Завидев Розу, королева замахала в воздухе запиской, доставленной из Версаля пажом, который шел за ней следом.

– Я срочно отправляюсь назад в Версаль в карете, которую за мной прислали. Поедемте со мной, мадам, Роза! Идти пешком небезопасно. Вот здесь говорится о том, что парижская чернь отправилась на штурм Версаля!

Роза почувствовала, как у нее внутри все сжалось в ледяной комок ужаса, и побежала вслед за Марией-Антуанеттой к экипажу.

Вернувшись во дворец, королева сразу же прошла на половину детей. Король, которого тоже известили о походе бунтовщиков, еще не успел возвратиться с охоты. Швейцарские гвардейцы закрывали ворота на Королевской площади, которые стояли открытыми со времен короля-солнце и петли которых давно заржавели. Из окна Роза наблюдала за тем, как гвардейцы изо всех сил толкали створки ворот. К тому времени, как прибыл король, им удалось закрыть лишь одну. Людовик вместе со своей свитой на взмыленных и забрызганных грязью конях галопом ворвался на площадь, где уже стоял изготовившийся к бою Фландрский полк, усиленный ротой Национальной гвардии из числа жителей города Версаля. Солдаты и национальные гвардейцы встретили короля восторженными криками «Ура!» Вскоре после этого Роза увидела графа Акселя фон Ферзена, мчавшегося на лошади во весь опор. Остановив запаренное животное перед аркой с воротами из кованых чугунных прутьев у входа на лестницу Королевы, он соскочил наземь и скрылся во дворце. Роза догадалась, что он спешил встать на защиту королевы, и не сомневалась, что граф в случае необходимости, не колеблясь, отдаст за нее жизнь.

К Розе, которая, не двигаясь с места, стояла у окна, то и дело подходили любопытствующие и тоже вглядывались в даль. Не увидев ничего нового, они быстро отходили и присоединялись к сотням других придворных, без дела слонявшимся по государственным покоям, иногда собиравшимися в небольшие кучки и о чем-то тревожно перешептывавшимися. Особенно нетерпеливые бегали по залу Зеркал в зал Войны, а оттуда назад, в зал Мира, желая во что бы то ни стало первыми услышать новости от вновь прибывающих в эти залы придворных и офицеров. Атмосфера накалялась, и паника готова была уже вот-вот вспыхнуть. Вес находились в состоянии полнейшего замешательства. Опасения, которые испытывала Роза, усугублялись ее собственным страшным опытом невольной участницы штурма Бастилии. Эти сцены на всю жизнь врезались в ее память. И с тем большим облегчением увидела она, как со страшным скрежетом и железным визгом протестующих петель закрылась, наконец, и вторая створка ворот.

А затем пошел дождь, и звук его капель, забарабанивших по стеклу, вызвал у Розы настороженное ожидание чего-то неприятного. Она прислушалась и различила отдаленный гул. Толпа, очевидно, двигалась по авеню де Пари.

Напрягая зрение до рези в глазах (по стеклу бежали ручейки воды), Роза, к своему удивлению, разглядела, что толпа состояла преимущественно из женщин, вооруженных вилами, метлами или самодельными пиками. Двигавшийся длинной, узкой, плотной колонной, этот поток, выливаясь на Плац-де-Арм, превращался в скопище муравьев, быстро распространявшееся во все стороны. Они переходили с шага на бег, при этом визжали и кричали, стараясь быстрее добежать до закрытых ворот и оград. Трудно было вот так сразу определить их число, но Роза подумала, что их, должно быть, около шести-семи тысяч. Некоторые, надрываясь, требовали хлеба и потрясали кулаками через ограду, разражаясь площадной бранью. Другие принесли с собой лоханки, показывая, что в них они соберут внутренности королевы, вспоров ей живот. Большая часть бунтовщиков, вернее, бунтовщиц, была в состоянии изрядного подпития: бутылки с вином были предусмотрительно розданы им главными зачинщиками еще в Париже. Кроме того, по пути толпа разграбила несколько винных лавок. Опорожненные бутылки перебрасывались через позолоченную остроконечную ограду, но, не долетев до шеренг солдат, падали на брусчатку площади и разлетались на множество сверкающих зеленых осколков. Вдруг в гуще толпы появились две пушки, которые волокли лошади. Повстанцы развернули лошадей так, что орудия угрожающе нацелились жерлами на восточное крыло дворца. Группа рослых и сильных с виду женщин быстро распрягла лошадей и увела их прочь. Стволы и выложенные около них на землю аккуратными пирамидками ядра тускло поблескивали под дождем.

Роза с трудом заставила себя оторваться от этой пугающей, странно-завораживающей картины, и пошла в Золотой кабинет личных апартаментов королевы. Мария-Антуанетта все еще беседовала с Акселем фон Ферзеном в Полуденном кабинете. Когда граф ушел, королева пригласила туда Розу и мадам де Турцель. Мария-Антуанетта сидела на стоявшей в алькове софе, обтянутой голубым шелком, а в зеркалах на стенах видны были ее многочисленные отражения. Несмотря на то, что именно ей опасность угрожала больше, чем кому бы то ни было, королева выглядела очень собранной и решительной. Ее внешность была столь безупречной, что можно было предположить, будто она собралась на какое-то официальное торжество.

– У меня есть для вас обеих особое поручение, – сказала она. – Из всех оставшихся со мной светских дам вы проявили самую сильную любовь к моим детям и по-настоящему преданны им. Если начнется штурм Версаля, я хочу, чтобы вы прежде всего позаботились о них. Отведите их к королю и не приводите назад в мои покои. Находиться здесь, рядом со мной, для них будет весьма опасно. Вам все ясно?

Обе фрейлины в один голос ответили утвердительно, мадам де Турцель тут же всплакнула и, достав носовой платок, стала вытирать глаза. Королева встала, подбадривающе похлопала ее по плечу и попросила их обеих подождать вместе с другими дамами в Золотом кабинете, пока она сходят к королю узнать, как разворачиваются события.

Время тянулось невыносимо медленно. Всех мучила полная неизвестность. Подали прохладительные напитки и сладости, но к ним мало кто притронулся. Наконец появилась королева. Когда она вошла, все дамы встали и уставились на нее в тревожном ожидании.

– Возможно, мы сейчас отправимся в Рамбуйе, – начала королева. – Это не так уж далеко, но там мы будем в большей безопасности. Однако король не уверен, что такая необходимость назрела, а потому мы должны набраться терпения и ждать. – Она, разумеется, не сказала, что про себя произносит лихорадочные молитвы, чтобы Бог, наконец, послал ее мужу просветление, убедил его согласиться побыстрее на этот переезд ради детей.

К сожалению, Людовик был больше склонен прислушаться к совету министра, рекомендовавшего ему проявить выдержку, в то время как остальные сановники предлагали немедленно покинуть Версаль. Когда дело касалось отношений Людовика со своим народом, королева не имела права голоса.

– Почему войска не разгонят толпу? – с возмущением спросила одна дама.

Лицо Марии-Антуанетты выразило нечто похожее на изумление. О чем спрашивала эта фрейлина? Но она, тем не менее, вежливо ответила:

– Король никогда не отдаст приказа стрелять в женщин.

В поддержку первой дамы высказалась и другая:

– Один паж сообщил нам, что в толпе очень много переодетых в женское платье мужчин, вооруженных до зубов, и вся орудийная обслуга на самом деле состоит из мужчин, рядящихся подобным же образом.

– Это правда. Королю все известно, но он не хочет рисковать. Кто может дать гарантию, что там нет ни одной женщины?.. – Взгляд голубых глаз Марии-Антуанетты остановился поочередно на каждой из дам, как будто она пыталась вселить в них хоть частичку своего мужества и тем самым заставить не поддаваться панике. – Если вы желаете взять с собой в Рамбуйе какие-то вещи и драгоценности, то сейчас самое время упаковать их.

Когда Роза спешила в свои покои, у нее из головы не выходила мысль о Ричарде. Где он сей час находится в этом вихре событий? Он наверняка должен был знать заранее о том, что бунтовщики готовились выступить в поход на Версаль.

Невозможно представить, чтобы он не попытался добраться сюда, забыв о ссоре, и то обстоятельство, что он не прибыл открыто, как Граф фон Ферзен, заставляло Розу предположить, что Ричард опять затесался в толпу мятежников. Она не очень-то поверила, когда он утверждал, что время маскарадов для него закончилось. Пока он мог успешно скрывать свое истинное лицо, его безопасности ничто не угрожало, но если бы его вдруг разоблачили и приняли за шпиона, толпа мгновенно растерзала бы его в мелкие клочья.

– О, нет! – воскликнула она, объятая страхом за мужа, и совершенно не думая о том, что в этот момент сама находится в большей, чем он, опасности. Впечатлительная по натуре, она живо нарисовала в своем воображении эту дикую сцену, и у нее все поплыло перед глазами. Вцепившись в перила лестницы, Роза усилием воли взяла себя в руки и побежала дальше.

Собрав в саквояж все наиболее ценные вещи, Роза приказала Диане также упаковать и ее пожитки, ибо твердо решила не бросать эту честную и преданную девушку в беде. Горничная заколебалась, на ее небольшом сердцевидном лице появилось выражение сомнения:

– А швейцарские гвардейцы тоже поедут с нами?

Роза поглядела на девушку с симпатией, вспомнив, что среди этих бравых вояк у Дианы был возлюбленный, ее ровесник, юноша с наивным веснушчатым лицом. Их отношения уже продвинулись настолько, что Роза со дня на день ожидала от Дианы просьбы разрешить ей вступить в брак.

– Нас будет эскортировать Фландрский полк, а швейцарцы останутся охранять дворец, ведь это их прямая обязанность. Правда, я не предвижу особой опасности для них. Толпа сразу же потеряет всякий интерес к Версалю, как только узнает об отъезде двора в Рамбуйе.

Диана просияла от радости, с облегчением восприняв эту весть, и пошла собираться, а Роза отправилась в детскую и явилась туда одновременно с мадам де Турцель. Дофин уже был в постели и крепко спал, но принцессе Марии-Терезе, которая была на семь лет старше брата, позволили еще бодрствовать. Роза и маркиза поиграли с ней в карты. Девочка бурно радовалась каждому своему выигрышу, и это непосредственное веселье резко контрастировало с чувствами ее взрослых партнерш, которые, впрочем, старались сделать вид, что ничего особенного не происходит. Затем Роза распорядилась, чтобы принцессе принесли ужин, и после этого уложила ее спать. Когда Роза опять присоединилась к мадам де Турцель, находившейся в смежном помещении, двери которого стояли открытыми на случай срочной эвакуации, та встретила ее с нескрываемой тревогой, близкой к панике.

– Пожалуйста, сходите и узнайте, что происходит! – дрожащим голосом произнесла маркиза. – Вот уже несколько часов, как к нам не поступало никаких известий. Я пока побуду с детьми.

Обнаружив, что королева еще не возвратилась в свои личные покои, Роза сразу отправилась в салон Бычьего глаза, где хорошо просматривались подходы к апартаментам короля и были видны все кто входил или выходил оттуда.

– Что слышно нового? – осведомилась Роза у мадам де Ла Тур дю Пин, фрейлины королевы, находившейся здесь, очевидно, с той же целью.

– Король принял делегацию из шести женщин. Их провели сюда с таким почетом, словно это были особы королевской крови. Их сопровождали несколько мужчин – депутатов Национального собрания, которое непрерывно заседало в городе в течение всего дня.

– Вы узнали этих мужчин?

– Только одного. Доктора Гильотена, профессора анатомии Парижского университета. Остальные мне совершенно неизвестны.

– Ну, и как же прошла аудиенция?

– Я слышала, что одна из женщин упала в обморок. Я уверена, что голод тут не при чем. Судя по ее наружности, она принадлежит к той самой древнейшей профессии, представительницы которой никогда не жалуются на недостаток работы и, стало быть, деньги у них всегда водятся. Доктор быстро привел ее в чувство, и король пообещал принять все меры, чтобы прекратить голод. Делегация удалилась с улыбками, но потом из-за ограды донесся рев толпы. Очевидно, обещания короля не очень-то их удовлетворили.

Роза отправилась назад к мадам де Турцель. По пути она посмотрела в окно. В свете фонарей, окружавших дворец, было видно, что дождь все еще лил и Плац-де-Арм практически опустела. Вся толпа разбежалась в поисках укрытия от дождя, и лишь несколько насквозь промокших фигур продолжали дежурить у пушек. По эту сторону ограды, напротив, все оставалось по-прежнему. Солдаты, насквозь продрогшие в мокрой одежде, стояли в шеренгах, между которыми, как и перед строем похаживали офицеры. Кареты выстроились в длинный ряд на случай, если король отдаст распоряжение об отъезде в Рамбуйе. Судя по тому, как вокруг них бегали и суетились кучеры, форейторы и грумы, кто-то из злоумышленников вынул клинья из колес и перерезал постромки. В эту ночь можно было ожидать всего.

Позже, уступив настояниям маркизы и отправившись еще раз за новостями, Роза проходила мимо того же окна, и теперь ее глазам предстала совершенно иная сцена. На Плац-де-Арм прибыл большой отряд парижской Национальной гвардии, сопровождаемый еще одной толпой. Женщины выбежали из укрытий и стали заигрывать с гвардейцами, задирая забрызганные юбки и показывая свои ляжки. Это было своеобразное приветствие тем, кто прибыл поддержать дело революции. Был ли Ричард с вновь пришедшими? Роза надеялась, что он сможет разглядеть ее в окне, но кто-то в толпе принял ее за королеву. Немедленно толпа ринулась к ограде, и в адрес королевы посыпались ругательства и прозвища, данные еще в ту пору, когда население впервые связало с ее именем огромные государственные долги.

– Сука! Транжира! Проститутка! Спускайся сюда, мадам Дефицит, и мы тебе перережем глотку и вырежем сердце! Твою печенку мы изрубим на кусочки и стушим их в чугунке, а голову насадим на пику, а потом сварим из нее студень!

Эти кровожадные, людоедские речи привели Розу в ужас: она быстро отошла от окна, и лишь достигнув салона Бычьего глаза, смогла отдышаться и избавиться от сумбура в мыслях. Ее лицо побледнело и носило следы страха. Какой-то придворный, сидевший рядом с мадам де Ла Тур дю Пин, мельком взглянул на нее и тут же освободил ей табурет. Дама с участием посмотрела на Розу встревоженная выражением ее лица.

– Вам плохо?

Роза отрицательно покачала головой, прогоняя от себя навязчивое, липкое чувство страха. Эти женщины из толпы вели себя как разъяренные тигрицы. Впечатление от этого жуткого зрелища врезалось ей в память.

– А что нового слышно здесь? – спросила она

– Прибыл Лафайет, командующий Национальной гвардией. Он сейчас совещается с королем. Видите воду на полу? Она накапала с его плаща. – Мадам де Ла Тур дю Пин показала кончиком сложенного веера на след, блестевший в свете канделябров. – Королева тоже там.

Время томительного ожидания затянулось. По дворцу забегали курьеры; вновь явившийся с дождя офицер Национальной гвардии опять окропил пол капельками. Полночь давно миновала, и уже наступило шестое октября. Роза подумала, что Ричард собирался приехать именно в этот день, не подозревая, что беспорядки, которые он весьма точно предсказал, вспыхнут гораздо раньше. Лишь в час ночи королева с усталым, осунувшимся лицом вышла из покоев короля. Все присутствовавшие в салоне Бычьего глаза поклонились или сделали реверанс. Заметив Розу и ее собеседницу, королева сделала им знак подойти, и они вместе вернулись в Золотой кабинет, где ждали другие дамы из свиты.

– Мы не едем в Рамбуйе, – объявила Мария-Антуанетта. – Командующий Национальной гвардией заверил нас, что непосредственной угрозы дворцу и тем, кто в нем находится, не существует. Ему удалось уговорить толпу не предпринимать насильственных действий. Мы должны сохранять надежду, что Национальное собрание сможет завтра найти путь к согласию, учитывая обещания короля. Поэтом прошу вас всех разойтись по своим апартаментам и лечь спать.

У нее самой все тело ныло от усталости, и она с нетерпением ждала той минуты, когда можно будет, наконец, прилечь и сомкнуть веки. Роза и еще две фрейлины, Тибо и Огурье, остались, чтобы помочь королеве отойти ко сну. В два часа ночи свечи в ее спальне были потушены, за исключением одной, и королева забылась тревожным сном еще до того, как три фрейлины успели оставить ее. Роза тихо прикрыла дверь, и вся троица обменялась взглядами, в которых сквозило одно и то же.

– Я не собираюсь ложиться спать, – заявила мадам Огурье.

– Я буду бодрствовать вместе с вами, – сказала Роза, вовсе не уверенная, что толпу удастся привести к послушанию одними уговорами.

– Ну, тогда и я, пожалуй, последую вашему примеру, – поддержала их мадам Тибо.

Розе осталось лишь известить мадам де Турцель о том, что, по словам королевы, все идет к лучшему. Обрадованная дама немедленно отправилась в постель и моментально заснула. Роза решила опять посмотреть в окно, но на этот раз приблизилась к нему с робостью. На Плац-де-Арм снова никого не было, кроме тех, кто стоял у пушек. Войска, занимавшие Королевскую площадь, были отведены в казармы, а взамен выставлены усиленные караулы. Воцарилась тишина. В тусклом освещении фонарей не было заметно никакого движения. Даже дождь прекратился, и в разрывах между облаками показалось звездное небо. И все же на душе у Розы было неспокойно, когда она возвратилась назад к бодрствующим фрейлинам. В случае экстренной необходимости она могла быстро пройти в детскую по лестнице в личных покоях королевы.

Диана, спавшая в небольшой каморке, рядом с апартаментами своей госпожи, всегда вставала спозаранку. Поскольку ей трудно было выкроить время для встреч со своим дорогим Жаном-Полем из-за несовпадавшего распорядка дня, она никогда не упускала случая повидаться с ним, когда он стоял в ночном карауле вне дворца. Это означало, что до смены караула они могли поболтать немного наедине и всласть нацеловаться. Иногда она приносила ему горячую булочку, прихватывая ее по пути на кухне; Жан-Поль засовывал ее в карман куртки и съедал после того, как Диана уходила. Она всегда шутила, что надо избавляться от крошек на мундире, иначе их секрет станет известен всем. В это утро Диана не захватила с собой булочку, не будучи уверенной в том, что кухню не будут охранять или что ее не остановят и не обыщут. Накинув черный плащ на свое синее шерстяное платье, она, осторожно ступая, пробралась вниз по лестнице и выскочила на двор, где ее сразу же принял в свои объятия свежий утренний воздух. В небе еще только занимался рассвет. Диана знала место, где должен был стоять на посту Жан-Поль: это было недалеко от оранжереи, у запертых ворог внутреннего дворика. С улыбкой на лице, предвкушая сладостные поцелуи, она пробежала по проходу и приготовилась увидеть впереди, в нескольких десятках шагов, знакомую фигуру, но остановилась как вкопанная, и с ее губ сорвался негромкий крик ужаса, затерявшийся в шуме толпы, состоявшей из женщин и мужчин и возглавляемой гигантом с огромным топором в руке. Эта толпа, подобно океанскому приливу, неудержимым потоком хлынула со стороны оранжереи, где кто-то предательски открыл ворота. В ту же секунду на глазах Дианы Жан-Поль был схвачен и обезоружен, прежде чем он успел выстрелить из своего ружья. Его повалили на землю, и гигант молниеносным ударом топора отсек ее любимому голову. Диана ахнула и потеряла сознание. К счастью, она упала возле стены, иначе ее затоптали бы насмерть, когда толпа, издавая кровожадные вопли, ринулась в проход, стремясь попасть на Королевскую площадь к подъезду, откуда по лестнице можно было достичь покоев королевы.