Текст книги "Юстиниан"
Автор книги: Росс Лэйдлоу
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)
ОДИННАДЦАТЬ
Девятый день января этого года, 203-й от основания Нового Рима, выдался холодным и пасмурным. Резкий ветер с Босфора гулял по улицам Константинополя, и бездомные нищие ютились в подворотнях, пытаясь поплотнее обернуть жалкие лохмотья вокруг своих дрожащих рук и ног. Жизнь в городе не затихла – обозлённые толпы бурлили на улицах и площадях, повсюду собирались группы угрюмых горожан. Из толпы то и дело раздавались возгласы: «Дайте нам работу!», «Дайте хлеба!», «Долой Трибониана!», «Повесить
Каппадокийца!» К вечеру настроение толпы стало ещё более грозным, напряжённость разливалась в воздухе. Люди начали искать, на кого излить скопившуюся ярость. И мишень их гнева не заставила себя ждать...
Эвдемон, префект столицы, был весьма озабочен. Только что в Преториум гонец принёс доклад от куратора Пятого района, информировавшего префекта о том, что агрессивно настроенная толпа собирается на форуме Константина.
– Слишком близко к дворцу, чтобы чувствовать себя спокойно, Фока! – пожаловался Эвдемон своему заместителю. – Возможно, пора вмешаться.
– Никаких сомнений! – откликнулся Фока. – Нам надо было вмешаться ещё несколько часов назад. Арестовать зачинщиков. Рассеять толпу силой. Теперь же нам очень повезёт, если удастся избежать бунта.
– Ты забываешь, Фока! – вздохнул префект. – У этих людей есть повод гневаться.
Он мрачно и с неодобрением взглянул на заместителя: здоровяк шести футов ростом, с перебитым в нескольких местах носом...
– Это не обычные бунтовщики и нарушители спокойствия, наподобие тех, кого ты привык видеть в цирке. Большинство из них – обычные граждане, испуганные и отчаявшиеся во многом благодаря действиям Каппадокийца. Им не нужно угрожать – их нужно успокоить.
– Прямо сердце кровью обливается от жалости! Между прочим, пока мы здесь сидим и обсуждаем ситуацию, она выходит из-под нашего контроля. Вы позволите вызвать охрану?
Через несколько минут Эвдемон и Фока во главе полицейской когорты покинули Преториум и двинулись к форуму Константина. Каждый из солдат был в шлеме, вооружение составляли щит и дубинка, в добавление к которым всем выдали перевязи с мечами-спатами. Едва люди префекта через восточные ворота вступили на площадь, в середине которой высилась колонна, украшенная статуей основателя города, сердце Эвдемона упало. Большое скопление людей превратилось в самое опасное на свете соединение – толпу. Толпу всегда вела коллективная воля, а она могла в любой непредсказуемый момент обернуться неуправляемой яростью... как бы разумны ни были поодиночке все те, кто толпу составлял.
Стали слышны крики главарей Зелёных и Синих, науськивавших своих людей на полицейских. Крики, брань, топот, насмешки... Эвдемон попытался урезонить собравшихся, уверяя их, что все жалобы будут рассмотрены, если люди разойдутся по домам. Его почти не слышали – и тем не менее его речь взбесила толпу, ответившую оглушительным свистом и градом проклятий и насмешек.
Затем кто-то бросил камень – и дела пошли совсем плохо. В воздухе засвистели палки и камни, один из них ударил префекта по голове как раз тогда, когда Эвдемон снял шлем, чтобы выглядеть не так воинственно. Обливаясь кровью, он упал на руки своих людей, и они быстро уволокли его с импровизированной трибуны.
– Довольно! – рявкнул Фока, ни к кому конкретно не обращаясь. Не посоветовавшись со своим раненым начальником, он повернулся к солдатам и скомандовал: «К бою!»
Горя желанием отомстить за своего командира, солдаты сомкнули щиты и врезались в толпу, молотя направо и налево дубинками. Под градом ударов безоружная толпа дрогнула и вроде отступила, но крикуны-зачинщики, Синие и Зелёные, принялись подбадривать людей, призывая их бросать в солдат камни и вооружаться тем, что попадётся под руку. Вскоре на площади развернулось настоящее сражение, и с обеих сторон стали падать на землю раненые. Полицейские потеряли терпение – и в воздухе блеснули мечи. Толпа в панике бросилась врассыпную, оставив на форуме несколько окровавленных тел, однако несколько зачинщиков беспорядков были окружены и схвачены.
– Введите обвиняемых и свидетелей! – рявкнул командир. В сопровождении охраны и приставов две группы людей вошли в базилику. Сегодня предстояло судить тех, кто устроил вчерашние беспорядки на форуме Константина. Обвиняемые сели на скамью слева от Трибониана. Лица задержанных выражали испуг, гнев, безразличие – в зависимости от того, что им предстояло. Свидетелей посадили на скамьи справа от судьи. Судьёй был Трибониан – с недавних пор наделённый полномочиями квизитора, судьи, расследующего нарушения общественного порядка.
После вчерашних событий в городе было объявлено чрезвычайное положение, и префект, которому император дал соответствующие полномочия, объявил, что над зачинщиками немедленно состоится суд. На этот раз обошлись без лишних тонкостей – не было защитников, которые должны были бы взвесить доказательства обвинения и защиты; не было и экспертов по правовым вопросам, которые обычно консультировали защитников по различным тонкостям закона... Кроме того, суд был закрытым. В зале присутствовали только полицейские, участвовавшие в разгоне толпы, да префект Эвдемон с забинтованной головой.
Было оглашено первое обвинение – и перед судьёй встал перепуганный и дрожащий человек. Выражение лица у Трибониана сделалось необычайно приветливым, едва ли не дружеским.
– Твоё имя Пётр? Ты торговец обувью из Афродизия в Карии?
Человек судорожно кивнул.
– Обвинения против тебя очень серьёзны, Пётр. Ты мятежник, преступно и злонамеренно бросил камнем или иным тяжёлым предметом в префекта города, нанеся ему рану в голову. Что ты ответишь на это обвинение?
– Я бы никогда не стал так делать, всемилостивейший! – в отчаянии вскричал обвиняемый. – Я в жизни никому не причинил увечья. Я... я просто был там вместе со всеми... когда префекта ударили!
– Это был он, всемилостивейший! – подтвердил слова обвинения свидетель, один из самых страшных людей на суде – делатор или информатор, на чьи показания обычно опирался суд, рассматривая дела о нарушении общественного порядка. – Я узнаю его по этому родимому пятну на щеке.
– Тогда, Пётр, я признаю тебя виновным! – грустно произнёс Трибониан. – Согласно показаниям свидетеля, ты совершил то, в чём тебя обвиняют, и участвовал в жестоком побоище, в результате которого погибли и были ранены несколько человек. Приговор в этом случае может быть лишь один: смерть через повешение. Уведите заключённого.
Когда Петра, бледного и слабо протестующего, выводили из зала, один из приставов подошёл к судье и прошептал ему на ухо:
– Следующий – большая шишка у Синих. Сообщество обещало пять сотен солидов за его освобождение.
Следующий обвиняемый был оправдан, несмотря на то что двое свидетелей – один из них был полицейским – показали, что видели, как он призывал толпу к бунту...
Огромная толпа собралась во Влахерне – пригороде столицы, примыкавшем прямо к Стене Феодосия там, где она спускалась к Золотому Рогу. Люди замолчали, когда последний из осуждённых взошёл на эшафот. Потея и нервничая, палач дрожащими руками накинул ему на шею ремённую петлю; лицо осуждённого стало пепельно-серым. Палач не мог дождаться окончания казни. Обычно толпа встречала повешение радостным гулом одобрения, однако на этот раз люди каждый раз выражали своё сочувствие к приговорённым и осуждение приговора; напряжение всё возрастало. Палач кивнул своему помощнику.
Тот вышиб деревянный костыль, помост рухнул вниз, и повешенные задёргались в воздухе. Один умер сразу – его шея была сломана страшным рывком петли, однако двое других упали на землю невредимыми. Они извивались и корчились, руки у них были связаны за спиной; толпа ревела, люди угрожающе подались вперёд, и палач испугался ещё сильнее, но попытался доделать свою работу. Прозвучал вопль «Вздёрните их!» – однако это говорилось не о приговорённых, а о палачах. В этот же миг к лежавшим на земле бросились монахи из близлежащего монастыря Святого Конона, подхватили их и под охраной толпы унесли в церковь Святого Лаврентия, где несчастные и нашли убежище.
На следующий день – в понедельник, 12 января – по городу разнеслась весть, что двое спасшихся от казни принадлежали к разным группировкам, Синим и Зелёным. После этого обе фракции заключили перемирие и объединились, чтобы возглавить толпу. Массовые демонстрации горожан прошли перед Преториумом, императорским дворцом и зданием суда – люди требовали отставки префекта, Трибониана и Иоанна Каппадокийского, а также помилования для двух приговорённых, скрывавшихся в церкви Святого Лаврентия.
– Лучше дать им то, что они хотят, чтобы они успокоились! – прокричал префект на ухо своему заместителю, ибо рёв толпы на улице заглушал его голос. – Когда на Ипподроме начнутся скачки, они смогут обращаться со своими требованиями прямо к императору. Юстиниан – порядочный и честный человек. Я уверен, он их выслушает и попытается исправить ситуацию.
– Что ты говоришь! – вздохнул Фока, качая головой. – Бывают моменты, когда твоя вера в человеческую природу выглядит особенно трогательно. К сожалению, события зашли уже слишком далеко – разум здесь бессилен.
Он проворно отскочил от окна, в которое влетел очередной камень, и сардонически ухмыльнулся:
– Впрочем, не исключено, что это я ошибаюсь, – будем надеяться именно на это. Помолись лучше о хорошем дожде, Эвдемон. Ливень с градом разгонит их куда быстрее, чем солдаты.
Однако погода подвела городские власти. Вторник 13 января – начало Январских ид – выдался ясным и солнечным. Рано утром толпы народа собрались возле Ипподрома. Людей было заметно больше, чем обычно, все трибуны были заполнены до отказа, особенно плотно набились люди на стоячие места, в самом верху. Было и ещё одно отличие от того, как обычно проходило открытие сезона скачек. Над Ипподромом царила мрачная, гнетущая тишина. Однако сидящий вместе со своим секретарём-мандатором и префектом Эвдемоном в кафизме – императорской ложе – Юстиниан, казалось, не замечал нарастающего напряжения.
– Как твоя голова? – сочувственно поинтересовался император у Эвдемона, чья голова всё ещё была перебинтована.
– Всё ещё побаливает, цезарь, но мне намного лучше. Мой врач заверил, что серьёзных повреждений нет, – Эвдемон слегка понизил голос. – Осмелюсь посоветовать, император: чем скорее мы начнём, тем лучше. Мне не нравится настроение толпы.
– Правда? Я полагаю, столь необычная тишина вызвана тем, что они осознали, насколько далеко зашли, и теперь раскаиваются. – Юстиниан улыбнулся Эвдемону и потрепал его по плечу. – Впрочем, я доверяю твоему мнению. Скажи эдитору[52]52
Организатор скачек.
[Закрыть] – пусть начинают.
Вскоре посланный к эдитору слуга сообщил, что тот решил не проводить традиционный торжественный парад и начать скачки немедленно. Взревели трубы, и в открытые ворота стадиона ворвались колесницы – очень лёгкие, со специальными широкими колёсами для лучшего сцепления. Каждая была запряжена четвёркой лошадей; внутренняя пара впряжена в саму колесницу, ещё две лошади – пристяжные по краям. Колесницы выстроились вдоль центрального барьера – спины, но к тому моменту уже стало совершенно очевидно, что зрители собрались не для того, чтобы смотреть на скачки, а для того, чтобы выступить против императора. Первый заезд прошёл всё в том же оглушительном молчании, после него два демарша – официальных представителя обеих фракций, Синих и Зелёных, – обратились к Юстиниану.
– Трижды августейший, зная, что ты справедлив и милосерден, мы просим, чтобы ты простил двух приговорённых к казни. Они нашли убежище в церкви Святого Лаврентия.
Тон говоривших был уважительным, но в голосах явственно звучала сталь. Их вряд ли удовлетворил бы отрицательный ответ на их просьбу... вернее, на вежливое требование.
Пока демарши ожидали ответа, Юстиниан шёпотом поинтересовался у Эвдемона:
– Преступники надёжно спрятаны? Нам не хотелось бы, чтобы их силой вытаскивали из храма.
– Разумеется, цезарь! – отвечал Эвдемон. – Я расставил вокруг церкви вооружённую охрану. Никто не войдёт и не выйдет. Вместе с тем, мне кажется, было бы разумно удовлетворить просьбу. Это разрядит ситуацию, а мы всё ещё сможем действовать с позиции силы...
– Разумеется, нет! – негромко перебил префекта император. – Я удивляюсь тебе, Эвдемон. Отпустив этих двоих, мы покажем свою слабость, а не силу. Если мы пойдём на уступки, плебс будет устраивать бунты всякий раз, когда ему что-то не понравится.
Он повернулся к мандатору и приказал:
– Ничего не отвечать!
Скачки продолжались. После каждого заезда невозмутимые демарши повторяли своё обращение – только для того, чтобы на него вновь не последовало никакого ответа. Постепенно зловещее молчание на Ипподроме сменилось ещё более угрожающим гулом гнева и разочарования. Даже науфрагии – столкновения колесниц – не смогли отвлечь толпу.
Синяя колесница в седьмой и последний раз обогнула край спины, заходя на последний круг. Однако преследовавшая её по пятам зелёная колесница внезапно совершила резкий манёвр – и в трёхстах шагах от финиша подрезала соперника. Тогда возница синей колесницы натянул поводья и силой ударил соперника в бок, бортом прямо по колесу. Зелёная колесница перевернулась в воздухе и обрушилась прямо на барьер-спину; во все стороны брызнули щепки и обломки. У несчастного возницы не было времени, чтобы обрезать постромки, он погиб, погребённый под собственной колесницей.
В обычное время подобное событие вызвало бы общий вопль ужаса и возбуждение на трибунах... Однако на этот раз все были заняты другим зрелищем – безмолвным поединком между демаршами и мандатором.
Закончился финальный, двадцать второй по счёту, заезд, но император так и не проронил ни слова. Тогда демарши внезапно разразились громкими воплями: «Да здравствуют Синие и Зелёные!» – и трибуны подхватили этот крик, что свидетельствовало о предварительном сговоре. Крик повторялся снова и снова, Ипподром ревел, а потом сквозь этот рёв прорезался новый клич...
– Ника! Ника! Ника!
Люди требовали от власти ответа.
Растерянный Юстиниан повернулся к Эвдемону.
– Что происходит?!
– Их терпение лопнуло, цезарь. Я пытался тебя предупредить. Кто знает, на что они способны сейчас! Ты должен немедленно вернуться во дворец. Я же отправлюсь в Преториум и постараюсь взять ситуацию под контроль. Что мне им сказать?
Встревоженный происходящим, Юстиниан колебался. Затем он вспомнил: разве он не получил подтверждений, что он – наместник божий? Раз все его действия одобрены Иеговой и свершаются по его воле – стоит ли бояться? Самообладание вернулось к нему, и он спокойно ответил Эвдемону:
– Им? Разумеется, ничего.
– Но, цезарь!..
– Будь мужественным, мой друг! Сейчас мы не должны колебаться. Если мы будем твёрдо стоять на своём, люди поймут, что ничего не добьются насилием или наглыми требованиями.
Император и префект спустились по винтовой лестнице, ведущей из кафизмы в короткий переход, соединявший Ипподром и дворец. Пока Юстиниан отдавал приказы придворным и дворцовой страже, префект отправился в Преториум, в отчаянии качая головой. На полпути он столкнулся с встревоженным и растрёпанным Фокой.
– Возвращайся! – закричал Эвдемону его заместитель. – Назад! Ты ничего не сможешь сделать! Толпа уже ворвалась в Преториум, заключённых освободили из камер. Они убивают охранников, солдат... всех, кто встаёт у них на пути. Я едва спасся. Взгляни – они подожгли префектуру!
Он указал на освещённое заревом вечернее небо.
Эвдемон и Фока едва успели вернуться во дворец. Не успели захлопнуться тяжёлые ворота, толпа, распалённая лёгким захватом префектуры, ворвалась на Августеум – площадь перед самым дворцом – выкрикивая имена императора и префекта. На их призыв вновь никто не ответил, и грозный клич «Ника!» понёсся над городом, а затем бунтовщики начали поджигать здания.
Караульная у ворот превратилась в огненный ад; бронзовые ворота плавились от жара; обезумевшая, опьянённая успехом толпа ревела «Ника! Ника!!» Вот уже и Айя-София охвачена пламенем, вот запылало здание Сената...
– Ника! Ника!! Ника!!!
Бунтовщики сожгли ещё несколько правительственных зданий на Месе, а потом толпа, устав от событий этого дня, рассеялась по городу.
Между тем гвардия – скорее декоративная, нежели боевая, – никак не противостояла злоумышленникам, предпочитая отсиживаться во дворце.
В своих личных покоях божий избранник, растерянный и испуганный, взывал к императрице:
– Бог отрёкся от меня, Феодора! Народ против меня, верность гвардии сомнительна... я чувствую, что не могу доверять придворным и сенаторам даже здесь, во дворце! Если я избранник божий, почему всё это происходит?!
– Бог не отказался от тебя, дорогой! – твёрдо сказала Феодора, взяв супруга за руки. – Он испытывает тебя, как испытывал он Иова, как испытывал собственного сына, когда сатана искушал его на горе. Завтра ты выйдешь к народу и выслушаешь, чего они хотят. Возможно, твои недостойные слуги были несправедливы к людям – ты пообещаешь всё исправить, и всё будет хорошо.
Успокоенный её словами, Неспящий ушёл в опочивальню, чтобы хотя бы на несколько часов забыться сном и отдохнуть от событий этого страшного дня.
В это же самое время в Первом районе, в доме главы Сената Мефодия, собрались сенаторы, консулы и крупные землевладельцы. Один из аристократов обратился к собравшимся:
– Друзья мои! Зелёные и Синие сослужили нам хорошую службу, подняв плебс против Юстиниана...
Это был Гай Аникий Юлиан, сенатор, который с момента своего избрания настаивал на подобном сборе. Юлиан происходил из знатной римской фамилии. Аникии бежали из Италии от остготов.
– Однако то, что они устроили, – это просто бунт, который не сегодня-завтра сам сойдёт на нет. Мы же, пока этого не случилось, должны взять всё под контроль и склонить общественное мнение к ...
– Революции?! – в ужасе прервал Юлиана испуганный Мефодий. – Аникий, здесь, на Востоке, так дела не делаются!
Юлиан кивнул.
– Узурпация власти амбициозными политиками и военными – проклятие Западной Империи. В результате нестабильности государство слабеет, открывая путь варварам. Но иногда, для общего блага, узурпация необходима, чтобы избавиться от дурного правителя. Вспомните Нерона, Калигулу или Коммода.
– Но они были тиранами, ужасными и безумными! – возразил один из канцлеров. – Юстиниана вряд ли можно сравнивать с этой поганью.
– Согласен и здесь. Отчасти. Он в какой-то степени хуже – он навязчив. Он строит грандиозные планы строительства и мечтает возродить Запад. Чего это стоит? Огромных денег. И пока он их получает, он не обращает внимания на то, каким образом эти деньги получены и как страдают от этого люди.
– У тебя есть план? – спросил Максентий, земельный магнат, пострадавший от рук головорезов Каппадокийца.
– Да, есть. Сейчас идеальный момент для переворота. Юстиниана ненавидят. Он же слаб. Армии в столице нет – лишь несколько сотен наёмников-германцев да дворцовая стража. Последних вообще можно не считать – игрушечные солдатики, которые к тому же сразу перейдут на нашу сторону, если мы победим. Присоединятся к нам и придворные, и дворцовые сенаторы – все они аристократы. На место Юстиниана есть три прекрасные кандидатуры: три племянника покойного Анастасия, все они сейчас в Константинополе... И все они – настоящие римляне, как и мы с вами. Ипатий, возможно, был бы наилучшим выбором, он популярен в армии, успешный и удачливый полководец. Но нам придётся учитывать лишь одно: сейчас он и его брат Помпей заперты во дворце и наверняка останутся там, пока не стихнут беспорядки. Таким образом, в нашем распоряжении только третий племянник – Проб.
– А сам Проб в курсе, что его ожидает порфира? – сухо спросил один из сенаторов.
– Нет – и не должен об этом знать. – Юлиан пристально оглядел собравшихся, подчёркивая важность момента. – Проб – осторожный человек, он никогда не пойдёт на захват власти. Его нужно возвести на трон, преподнеся это как свершившийся факт. Завтра на Ипподроме мы объявим его императором, и плебс поддержит нас – обязательно поддержит! – а тогда уже Проб не сможет отказаться.
– А ты готов взять на себя роль Нимфидия?[53]53
Префект, провозгласивший, что Нерон свергнут с престола в пользу Гальбы.
[Закрыть] – спросил Мефодий.
Аникий скромно поклонился.
– При условии, что большинство из вас одобрит мой план, – да.
– В таком случае я назначаю Гая Аникия Юлиана нашим представителем! – торжественно сообщил Мефодий. – Кто против, поднимите руку.
Не поднялась ни одна рука...
